— Много раз! Однажды он решил, что я из-за чего-то посмеялась над ним, и так схватил меня рукой за горло, что я подумала, сейчас он задушит меня. Он-то сказал потом, что это просто шутка и он хотел только дать мне хороший урок, но на шее у меня остались такие синяки, что маме пришлось несколько дней не пускать меня в школу. Он купил мне дурацкого большого медведя с выпученными глазами и еще маленькое сердечко со словами «Будем дружить» — после всего! Он все крутился вокруг меня, представляясь всамделишным медведем, и глупо рычал. Я сидела молча с каменным лицом, и мама сказала, что я маленькая злючка и неужели я не способна понять, что Терри изо всех сил старается поладить со мной.
— Как это жестоко со стороны твоей мамы.
— Такая уж она и, наверно, другой быть не может. Ему она простила бы все, просто потому, что он ее парень. Он мог бы перерезать мне горло, а она только охала бы: «Ох, Дарлинг, не истеки кровью, не умирай, маленькая ты злючка, ведь из-за тебя у Терри будут неприятности с полицией». Послушай, а ведь копы могли бы поверить, что Терри на этот раз прикончил меня! Мы позвонили бы им по телефону, анонимно, и сказали бы, что не сомневаемся, Дарлинг Митчелл мертва, и виноват во всем ее пройдоха отчим, последний раз видели, как он преследовал ее по улице в Латимере! — Дарлинг просто давилась от смеха, хотя все еще дышала с трудом. Но потом увидела мое лицо.
— Ты что? Его ведь не арестовали, верно?
— Его — нет, а Майкла — да.
— Майкла? О чем ты? Какой Майкл?
— Тот смешной парень с мамой, они соседи твоей Нэн.
— Бедный дуралей Майкл! Господи, что он натворил? Он же мухи не обидит.
— Они думают, он прикончил тебя.
— Что? Спятили они, что ли? И почему Майкл? Он помог мне спрятаться от Терри. Боже мой! Может, кто-нибудь видел меня с Майклом? О, Индия, что нам делать? Его мамаша просто свихнется. А Майкл даже не поймет ничего. Это ужас!
— Знаю… но я уверена, они расспросят его и отпустят.
— А если нет? — Дарлинг судорожно схватила меня за руку. — Как ты считаешь, я должна сдаться?
— Нет! Нет, ты не должна этого делать, не должна!
— Почему все пошло наперекосяк? Я была так счастлива у Нэн, — простонала Дарлинг.
Я не могла не почувствовать обиды. Почему она не могла быть счастливой здесь? Я так старалась, чтобы ей было приятно и удобно, добывала для нее все, что только могла. Конечно, я не сказала ни слова, но Дарлинг все угадала по моему лицу.
— Прости меня, Индия, — сказала она. — Ты была так мила со мной. Я так тебе благодарна, правда! Просто я тоскую по дому. Но я никогда не могу быть в безопасности у Нэн, пока вокруг крутится Терри. Рано или поздно он намерен заполучить меня, я просто уверена, что это так, и не знаю, что мне делать! — Дарлинг яростно застучала по дощатому полу.
— Не надо! Они могут услышать! И ты поранишь руку, дурочка. И опять начнется приступ.
— Как мне обходиться без моего ингалятора?
— Обойдешься прекрасно.
— Мне было так страшно, когда я оказалась здесь одна в темноте. Я совершенно не могла дышать.
— Но ведь сейчас все в порядке.
— Слышишь, какие хрипы?
— Ничего, их почти и не слышно. Ты просто должна сесть прямо и расслабиться. — Я ласково потянулась к ее сжатым пальцам и стала поглаживать их. — Разожмись, вся разожмись. А теперь расслабься. Рас-сла-абь-ся.
Дарлинг засмеялась.
— Ты так говоришь, как будто гипнотизируешь меня.
— Ну что ж, так и есть. Это срабатывает.
— Да, пока ты здесь. Но когда тебя нет…
— Послушай, возможно, мне удастся сегодня еще раз пробраться на чердак. Я могу и лечь спать здесь с тобой. Тебе хотелось бы?
— Это было бы здорово. — Вдруг в глазах Дарлинг засветилась надежда. — Или, может, я спустилась бы к тебе и мы спали бы вместе в твоей кровати?
— Нет, Дарлинг, это слишком рискованно, сама понимаешь. Я приду к тебе на чердак. Это будет забавно, вроде бы мы лунатики.
Я не очень понимала, как мне удастся организовать все это. Думала, что придется ждать до глубокой ночи, когда все улягутся спать, но все сложилось как нельзя проще.
Папа страшно напился, он даже не справился с ужином. Проглотил несколько кусочков бифштекса, вдруг поперхнулся и, шатаясь, поспешил выйти. Мама смотрела в свою тарелку, разрезая на тоненькие пластинки огурец и морковь, в то время как папа в нижнем сортире с шумом извергал из себя съеденное. Ванда сочувственно стонала, рукой прикрывая рот. Прошло много времени, наконец мы услышали, как он, заплетаясь ногами на каждом шагу, взбирается вверх по лестнице.
Ванда отставила свой стул и встала. Мама посмотрела на нее.
— Ему плохо. Может, я попробую как-то помочь… — пробормотала Ванда.
— Справится сам, — сказала мама.
Ванде ничего не оставалось, как снова опуститься на стул. Она сама была белая как мел. Вдруг глаза ее расширились.
— Простите, я… — И она вылетела из комнаты.
— О господи, — сказала мама с тяжелым вздохом, откладывая нож и вилку. — Неужели и она пьет?
Мне было жалко ее. Как же это будет унизительно, когда она узнает о ребенке Ванды! Я жалела их всех. И ощущала какую-то пустоту внутри. Я запихнула в рот огромный кусок хлеба, мне хотелось как-то изменить обстановку…
— Что бы ни случилось, твоему аппетиту ничто не помеха, Индия, — сказала мама.
Хлеб во рту был безвкусный, как хлопковая пряжа. Он разбух и душил меня. Я закашлялась, глаза налились слезами.
— О, ради всего святого, Индия! Надеюсь, ты не плачешь?
Я проглотила хлебный ком.
— Нет, мама, я не плачу, — сказала я твердо. — Ты разочарована?
Мама посмотрела на меня, покачала головой, но продолжать тему не стала.
— А ведь мне, в самом деле, пора, меня ждет работа, — проговорила она, взглянув на часы.
— Ну а я собираюсь закончить уроки и лечь спать пораньше, — сказала я.
Мама кивнула и коснулась рукой своей щеки, показывая, куда я должна ее поцеловать. Я причмокнула губами, не коснувшись ее.
— Пока, мама.
Я убрала со стола, сложила посуду в моечную машину, обследовала кухню, выбирая что-нибудь повкуснее для нашей ночной трапезы. Я знала, мама навряд ли зайдет взглянуть на меня, когда отправится спать, но на всякий случай свернула несколько моих старых шмоток и положила под одеяло, а на подушке устроила Эдвину. Все подготовив, я переоделась в ночную пижаму, набросила халат и, собрав лакомства, на цыпочках прошла через холл и полезла на чердак.
Дарлинг увлеченно рисовала. Бумага у нее кончилась, и теперь она разрисовывала стены.
— Ой, Дарлинг, эти фломастеры не смываются!
— Но ведь ты говорила, что сюда никто никогда не заходит.
— Это правда. Но все-таки…
— Я хотела почувствовать себя Анной Франк. Она же разрисовала все стены. Поздравительные открытки с днем рождения, портреты нидерландской королевской семьи. Ведь она считала, что они действительно очень дорогие ей люди, верно?
— Так ты нарисовала Уильяма и Гэри? — сказала я, подходя ближе.
— Да нет же, глупышка. Я рисую тех, кто мне на самом деле дорог. Смотри. Это ты!
Она нарисовала меня первой, в моей школьной форме, с огромной копной оранжевых волос и в лохматом пальто. У нее не было фломастера телесного цвета, так что лицо у меня вышло ярко-розовое. И вообще я предпочла бы, чтобы она изобразила меня не такой толстой, хотя и знаю: я действительно толстая. Я была похожа на большую рыжую свинью, извалявшуюся в грязи. Но все же мне было очень приятно, что она меня так любит и даже нарисовала мой портрет на самом видном месте. Конечно, она нарисовала и Нэн в изящном бело-золотистом костюме, с вскинутыми вверх руками и изогнутыми в сложном повороте ногами.
— Видишь, она танцует народный танец, — сказала Дарлинг. — И Пэтси тоже.
Пэтси была в розовом топике и брючках. Было трудно определить, где ее одежда и где кожа, но выглядела она очень миленькой.
Дарлинг нарисовала и Лоретту, она держала на руках очень большую малютку Бритни, почти такую же большую, как ее мама.
— Ну, это просто потому так, что Бритни я люблю больше, чем Лоретту, — объяснила Дарлинг.
Она нарисовала Вилли на велосипеде, хотя это было очень странное средство передвижения, одно колесо у него было гораздо больше, чем другое.
И это было все.
— А мама?
— Ее я не хочу. И вообще больше никого. Здесь все мои самые дорогие люди. А теперь ты, Индия, нарисуй своих на той стене.
Было очень странно рисовать прямо на белой стене. Сперва мне казалось это ужасной дерзостью, но потом я освоилась. Дарлинг я нарисовала первой. Может, это покажется хвастовством, но в рисовании я понимаю больше, чем Дарлинг. Знаю, что такое перспектива, ретуширование, как правильно провести линию, так что у меня люди выглядят реально. Я решила, что тактичнее не делать Дарлинг слишком реальной, и потому не нарисовала шрам на лбу, очки лишь обвела легким кружком, а волосы изобразила только что вымытыми и высушенными феном.
— Ой, как здорово я получилась! Это же супер! — воскликнула Дарлинг восторженно и повисла у меня на шее.
Я взяла красный фломастер, чтобы нарисовать ее пальто, но она выхватила его у меня.
— Нет, я хочу быть одетой в модели твоей мамы, Мойи Аптон, с головы до ног.
— У тебя нет вкуса, Дарлинг, — сказала я, но послушно «одела» ее в модели из маминой самой последней весенней коллекции.
— Ну, класс! Как прекрасно они у тебя получились! Может, станешь дизайнером, как твоя мама?
— Вот уж нет, благодарю покорно, — сказала я. — И не спорь, не то мигом соскребу с тебя все эти тряпки.
Но я закончила портрет Дарлинг очень бережно и аккуратно, даже придумала новый фасон балетных туфелек на высоких каблуках — знала, что они ей очень понравятся.
— Супер! — воскликнула Дарлинг. — Вот бы ты сделала такие на самом деле! Ну, а теперь кого нарисуешь?
Я провела про себя короткую проверку. Папа провалился. Мама тоже. И Ванда, и все другие наши «помощницы». Марии здесь вообще делать нечего. Как и Бену. Даже о Миранде мне больше и думать не хочется.
— У меня есть еще только один любимый человек, — сказала я.
Нарисовала густую шапку темных волос, большие темные глаза, тонкое лицо и узкий подбородок…
— Анна Франк! — воскликнула Дарлинг. — Послушай, а почему ты не оденешь и ее в платья от Мойи Аптон? Она бы в них так шикарно смотрелась!
Я нанесла карандашом легкие контуры, но это было как святотатство — как если бы изобразить распятого Христа в футболке и джинсах. Поэтому я нарисовала Анну в черной кофте с маленьким белым воротничком и в клетчатой юбке. В одной руке она держала дневник, в другой — свою бесценную вечную ручку.
— Вот так! Дарлинг, а ты все еще ведешь свой дневник?
— Само собой. Я пишу и пишу ужасно много. Уже исписала почти весь твой альбом для рисования.
— Не беспокойся, я принесу тебе другую тетрадь. Скажи, а нельзя мне хоть одним глазком заглянуть в него, хоть немножко… ты не против?
— Нельзя, Индия. Мой дневник — заветная тайна. Лучше ты покажи мне свой.
— Я же не ношу его с собой, верно? Он спрятан в моей спальне. Ой, Дарлинг, пожалуйста! Только одну страничку.
— Ни словечка! Любопытной Барбаре нос оторвали! — засмеялась она.
— Даже при том, что мы лучшие подруги?
— Даже при этом!
— Ну, а если я подкуплю тебя? — сказала я, открывая сумку с лакомствами. — Копченые чипсы? Оливки? Изюм в шоколаде?
— Слушай, да это и правда похоже на вечеринку лунатиков, верно? Нам еще надо было запастись парой кассет с ужастиками.
— А мы сами будем рассказывать друг другу всякие ужасные истории с привидениями, — предложила я.
Мы грызли все подряд, усевшись рядом на раскладушке, однако нам все время приходилось помнить о разнице в весе. Я особенно остро ощущала, что мой вес практически вдвое превышает вес Дарлинг, но ей и в голову не приходило поддразнивать меня из-за этого. Я сочинила рассказ о женщине, в давние времена замурованной в стене собственного дома. Люди долго еще слышали, как она скребет стену ногтями. Тут я незаметно опустила руку и поскребла ногтями дощатый пол — Дарлинг в ужасе так и подскочила.
Потом она рассказала мне несколько взаправдашних историй про Терри и как он издевался над ней. Они были гораздо страшнее моих мелодрам.
Я давно уже до смерти хотела в уборную, но держалась, мне было неловко присесть над пустым ведерком — но потом им воспользовалась Дарлинг, тогда и я набралась мужества сделать то же. Потом мы легли обнявшись, сделав себе гнездышко из одежек и моего одеяла, и решили рассказывать друг другу самые неловкие и стыдные истории, какие только приключались с нами. У меня их было намного больше, чем у Дарлинг. Потом мы стали перебирать все наши самые любимые вещи и самые лучшие дни в нашей жизни. Я сказала Дарлинг, что день, когда я встретилась с ней, и был самым лучшим днем в моей жизни.
— Да, это один из моих самых лучших дней тоже, — сказала она и обвила меня своими тоненькими руками.
— Ты это говоришь, потому что я так сказала.
— Нет, это правда. И это записано в моем дневнике. Показать не могу, потому что та тетрадка осталась у Нэн. Но я хочу показать тебе кое-что из этого дневника, если обещаешь не смеяться. Один мой рисунок, идет? Только ты не смейся, он немножко походит на «валентинку».
Я не смеялась. Наоборот, чуть не заплакала, когда она показала мне чудесную картинку — на ней мы были вместе, в центре сердечка, а вокруг много-много цветов.
Она моя лучшая подруга, навсегда, навсегда.
Глава 17
Дарлинг
Я буду писать самыми малюсенькими, узенькими буковками, пока Индия не принесет мне новую тетрадку.
Она осталась со мной на всю ночь. Мне приснился ужасный, кошмарный сон про Терри. Он вскарабкался на чердак, крался ко мне в темноте и все повторял, чтобы я не боялась, все кончится быстро, опомниться не успеешь, — а потом набросился на меня. Я громко закричала, Индии пришлось рукой закрыть мне рот, чтобы не услышали внизу. Она крепко обнимала меня, пока меня перестала бить дрожь, а потом легла со мной рядом в нашем гнездышке на полу.
Я не могла заснуть целую вечность, а когда все-таки уснула, опять увидела сон, еще страшнее, чем с Терри. Мне приснилась Нэнни. Совсем как в жизни. Она крепко меня обнимала. Я слышала запах ее пудры и духов, а ее длинные волосы щекотали мне шею, когда она поцеловала меня на прощанье. Потом она посадила меня в поезд, и дверь с лязгом захлопнулась. Я никак не могла открыть окно, чтобы еще раз обнять мою Нэн. Ее губы шевелились, она старательно выговаривала: «Я люблю тебя» — и махала рукой, а по ее щекам катились слезы. Пэтси стояла на платформе, прижавшись к Нэн, и тоже махала мне. Я видела Вилли и Лоретту с Бритни, и даже мою маму, но поезд шел все быстрее, и их лица как бы размывались. Но Индия продолжала бежать по платформе и все махала, махала мне, щеки ее стали совсем пунцовыми, а волосы разметались бронзовой шапкой. Но она отставала. Любой отстал бы. Поезд все набирал скорость. Потом мы вдруг оказались в туннеле, стало темно, в кромешной тьме уже ничего не было видно, а поезд все шел и шел, и я поняла вдруг, что это навсегда.
Глава 18
Индия
Дорогая Китти,
я поставила будильник на пять часов, так что успела вернуться в свою комнату задолго до того, как все проснулись. Дарлинг спала. Думаю, ей опять снилось что-то плохое, потому что она то и дело вздрагивала и стонала. Я ласково погладила ее плечи, и тогда она вздохнула и перевернулась на живот.
— Вот так, Дарлинг. И больше никаких дурных снов, — прошептала я и осторожно стала спускаться по чердачной лесенке.
Мне захотелось пить, и я крадучись сошла вниз, на кухню налить себе стакан молока. В темной кухне кто-то сидел! Я взвизгнула.
— Тихо, тихо, Индия! Т-сс! Это я.
— Папа? Что ты здесь делаешь? И почему сидишь в темноте?
Я включила свет. Папа моргая смотрел на меня, его лицо было искажено. Глаза красные, волосы всклокочены, пижамная куртка расстегнута. И от него ужасно пахло вином и блевотиной.
— Выключи свет, ради бога, — сказал папа.
— Тебе лучше бы лечь в постель, папа. Ты ужасно выглядишь.
— Я чувствую себя дьявольски ужасно, — сказал папа. — И не могу спать.
Я на ощупь подошла к холодильнику и нашарила рукой бутылку с молоком.
— Хочешь стакан молока, папа?
— Ни за что, — ответил папа. — Послушай, Индия, это ты только что кричала? Мне показалось, я что-то такое слышал…
— Нет, папа, — сказала я как можно беззаботнее.
— А… ну, наверно, какой-нибудь кот орал. — Папа помолчал. — Кажется, за ужином я вел себя как свинья, а? — проговорил он в темноту.
— Тебе было нехорошо, — сказала я ласково.
Папа вздохнул:
— Да уж, лучше не скажешь.
Его голос звучал глухо. У меня заколотилось сердце. Кажется, он плакал.
— Папа? — Я ощупью приблизилась к нему.
— Ох, Индия, я попал в настоящую мышеловку, — сказал папа. — Скоро все выйдет наружу. Я не знаю, что делать.
— Ты рассказал маме?
— Конечно, нет!
— Ты обсудил все с Вандой?
— Что-что? Нет, этой глупой девчонке пора собирать вещички и катить в свою Австралию.
У меня молоко застряло в горле. Как он может быть таким бессердечным?
— По-моему, ты ненавидишь бедняжку Ванду. Ты просто использовал ее.
— Ради бога, Индия, ты не знаешь, о чем говоришь!
— Что ж, я больше ни о чем не хочу с тобой говорить, — сказала я и оставила его одного, в темноте.
Я вернулась в свою постель, но заснуть не могла. Спустившись опять в кухню к завтраку, я с облегчением узнала, что отец уже уехал на службу. Мамы тоже не было. Мы остались с Вандой вдвоем. Включили портативный телевизор и стали слушать новости. Третье сообщение было о Дарлинг — «девочке из района Латимер, которую все еще не нашли. Мужчина тридцати трех лет, по-видимому ее сосед, в настоящее время помогает полиции, отвечая на вопросы».
— Боже мой, какой ужас, и так близко… — сказала Ванда. — Бедная девочка. Я думаю, ее никогда не найдут.
— Не говори так, словно она умерла!
— Так ведь ясно же, полиция считает, что этот парень убил ее, иначе они его не арестовали бы.
— Он не арестован! Он просто помогает полиции. Я уверена, скоро они отпустят его домой.
Перед моими глазами все еще стоял дурачок Майкл, качал головой и высовывал язык. Мне было не по себе из-за него. Я понимала: Дарлинг права. Мы должны что-то сделать, как-нибудь помочь ему.
В школе только об этом и говорили, когда Ванда высадила меня из машины.
— Ну что, Индия, ты довольна? — сказала Алиса, уперев руки в бедра. — Только на днях ты всех нас обличала, рассказывала, какие прекрасные и добрые люди живут в Латимере — и вот пожалуйте, в новостях сообщают о прекрасном и добром насильнике и убийце.
— Насильник? Убийца? О чем это вы? Ведь нет никаких доказательств того, что совершено преступление. Единственное настоящее преступление в том, что все моментально готовы делать самые глупые выводы.
Я выпалила все это так яростно, что Алиса попятилась.
— Не нужно так горячиться, Индия, — сказала Мария, обняв рукой Алису.
Я посмотрела на них презрительно, удивляясь, как я могла еще совсем недавно вертеться вокруг них, умирая от желания быть их подругой.
Я пишу это на уроке английского. Предполагалось, что каждая из нас сочинит какой-нибудь дурацкий рассказ о секретах. Но у меня куда более волнующие секретные планы! Я с таким нетерпением жду нынешнего вечера! Сегодня я устрою для Дарлинг настоящий праздник. Стащу из морозилки коробку с мороженым, а может, и шоколадный торт тоже, возьму свою жестяную коробочку с бисером и цветные нитки, и мы сплетем друг для друга браслеты дружбы.
Еще у меня был для Дарлинг настоящий подарок. Я решила отдать ей прекрасный итальянский блокнот с обложкой под мрамор, который мама привезла мне из Милана. Раньше я думала, что он будет продолжением моего дневника, когда закончится эта тетрадь, но теперь мне захотелось отдать его Дарлинг — для ее дневника.
Этот свой дневник я тоже заберу на чердак и поделюсь им с ней. Может быть, я напишу какой-нибудь маленький кусочек в ее дневнике, а она напишет что-то в моем. Мы будем делиться всем-всем…
Все кончено. Все кончено. Все…
Я как раз записывала в своем дневнике эти мои заветные тайные мысли, когда в класс вошла миссис Хэджс, секретарь директорши, и стала что-то шептать миссис Гибс. Потом обе как-то странно посмотрели на меня.
— Индия, пройди, пожалуйста, с миссис Хэджс в кабинет миссис Блендфорд, — сказала миссис Гибс.
Я захлопнула дневник и быстро сунула его в рюкзачок, совершенно не понимая, зачем мне идти к миссис Блендфорд. Она наш директор. К ней посылают только тогда, когда ты совершил какое-нибудь серьезное нарушение. Поэтому сейчас на меня уставились уже все.
Я вскинула на плечо рюкзачок и вместе с миссис Хэджс вышла из класса.
— А что случилось? — спросила я.
— Я не знаю толком, милая, — сказала миссис Хэджс. — В школу явилась некая леди и спросила, есть ли у нас ученица по имени Индия. Ей нужно поговорить с тобой.
Я испугалась, что с мамой или папой случилось что-то ужасное. Может быть, это мне наказание за ту мою фразу в дневнике, что я хотела бы быть сиротой. Какой горькой и страшной представилась мне сейчас эта мысль!
Постучав в дверь миссис Блендфорд, я вошла.
И увидела Нэн, бабушку Дарлинг! На ней был красивый черный костюм с розовым джемпером, но на лице никакой косметики, а волосы гладко зачесаны назад и стянуты пушистым хвостом. Ее лицо тоже казалось каким-то стянутым.
Миссис Блендфорд наклонилась вперед, поставив локти на стол: кисти рук, не касаясь друг друга пальцами, висели вроде маленькой арки.
— Ну-ну, Индия, подойди и сядь.
Я сделала, как она велела, тревожно глядя на Нэн.
— Где моя Дарлинг? — без обиняков спросила Нэн.
— Итак, миссис… — вмешалась миссис Блендфорд.
— Я вам сказала: меня зовут Рита Митчелл, я бабушка Дарлинг.
— И вы знаете Индию?
Нэн нетерпеливо вздохнула.
— Да, я же сказала. — Она перевела взгляд на меня. — Индия?
— Здравствуйте, Нэн, — пробормотала я слабым голосом.
— И ты знаешь также Дарлинг, внучку этой леди?
—Да.
Пальцы миссис Блендфорд кончиками легонько постучали друг о друга: тук, тук, тук.
— Тебе известно, где сейчас находится Дарлинг, Индия? — спросила миссис Блендфорд.
Я не знала, что делать, что сказать. Все ведь так сложно…
— С Дарлинг все в порядке, Нэн, я клянусь вам, — выговорила я.
— Но тогда где же она? — воскликнула Нэн. — Она у тебя? Я знаю, ты живешь в Паркфилде, но где, на какой улице? Я исходила там все вдоль и поперек, высматривая тебя. Скорее, Индия, скажи мне свой адрес.
В горле у меня стоял ком. Я знала, как отчаянно хочет Дарлинг быть с Нэн, но если она к Нэн вернется прямо сейчас, то может попасть в лапы Терри. Мне хотелось, чтобы она по-прежнему пряталась в тайном убежище. И я бы ее устерегла. А что может сделать Нэн, как защитит ее от Терри?
— Простите, но я не могу этого сказать, — почти прошептала я.
— О! Ради всего святого! — воскликнула Нэн, вскочив на ноги, и схватила меня за плечи.
— Миссис Митчелл, прошу вас! Сядьте! Оставьте Индию в покое! — сказала миссис Блендфорд.
Нэн даже внимания не обратила на директрису. Ее пальцы впились мне в плечи.
— Ну же, Индия, говори! Она действительно у тебя? Послушай, это слишком затянулось. Беднягу Майкла схватили и посадили под замок, прежде чем мы узнали, на каком мы свете, и мы с тобой обе знаем, что он-то никакого отношения ко всему этому не имеет.
— Миссис Митчелл, я буду вынуждена попросить удалить вас, если вы не в состоянии контролировать себя. — Миссис Блендфорд обогнула свой письменный стол и попыталась потянуть Нэн к выходу. Только ничего у нее не вышло.
— Я не могу контролировать себя! Несколько дней от моей внучки ни слуху ни духу — а ведь у нее астма, ты этого не знаешь, Индия? — И она сильно тряхнула меня.
— Я пыталась купить ей вентолин, но мне не захотели продать его. Но все в порядке, я умею успокоить ее, когда у нее приступ.
— При том, что ты такая умница, ты иногда невероятно глупая, — сказала Нэн. Она отпустила мои плечи так резко, что голова у меня мотнулась назад. — А если бы тебе не удалось успокоить ее? Приступ астмы — это тебе не детские капризы, когда ребенок закатывается плачем. Это очень опасно. Опасно для жизни.
— Хорошо, дайте мне ее ингалятор, — взмолилась я.
— Так, значит, Индия, ты в самом деле знаешь, где находится пропавшая девочка? — сказала миссис Бленфорд и вздохнула. — Полагаю, нам следует позвонить в полицию.
— Нет! Пожалуйста, не надо. Я не знаю, не знаю, — в отчаянии твердила я.
— Нет, ты знаешь — и если что-нибудь случится с Дарлинг, это будет целиком твоя вина! — почти прошипела Нэн.
— Довольно! — сказала миссис Блендфорд. — Сядьте, миссис Митчелл. Индия, я позвонила твоей маме. Я подожду, пока она не приедет, но потом, полагаю, я должна позвонить в полицию. Все это очень серьезно.
— Вы позвонили моей маме?! — ахнула я, и у меня брызнули слезы.
— Не плачь, Индия. Я не хотела быть с тобой такой суровой. Но я должна найти Дарлинг, — сказала Нэн.
Она притянула меня и посадила к себе на колени. Я обхватила ее шею руками и, рыдая, припала к ее розовому свитеру.
— Ну-ну, успокойся. Не плачь так, деточка. Я виновата. Я неправильно сказала, что это твоя вина. Это моя вина. Я никогда не говорила детям, чтобы они не пропадали на целый день. А это было глупо. Я поступила глупо. Повела себя неправильно. Просто с самой субботы я, можно сказать, даже и не спала. Я чуть с ума не сошла от тревоги за мою Дарлинг.
Она прижимала меня к себе и качала на коленях, пока я выплакивала свои слезы. Миссис Блендфорд смотрела на нас с крайним беспокойством, словно ее кабинет заполнили дикие звери.
И вдруг я услышала за дверью голос моей мамы.
— Да о чем вы, ради всего святого? — говорила она, обращаясь, по-видимому, к миссис Хэджс. — Это же смешно. Моя дочь не знает девочку, которая пропала! Она вообще не знает никого из района Латимер.
Мама, едва стукнув в дверь, ворвалась в кабинет миссис Блендфорд; сдвинутые на темя рабочие очки напоминали Алисин бант, на груди болтался перекинутый через шею сантиметр.
— Ради бога, миссис Блендфорд… — с ходу заговорила она.
И тут увидела меня, на коленях у Нэн.
— Индия! Встань сейчас же! Что ты делаешь?! — На ее щеках пылали два красных пятна, как будто она получила с обеих сторон по пощечине.
— Войдите и присядьте, миссис Аптон, — сказала миссис Блендфорд, стараясь взять происходящее под контроль.
Мама осталась стоять. Она протянула ко мне руку:
— Индия, подойди!
Пришлось сойти с колен Нэн. Она легонько погладила меня, я ее тоже.
— Ну-ну, а теперь ступай к своей маме. — Нэн кивнула моей маме. — Добрый день. Я Рита Митчелл, бабушка Дарлинг. Моя Дарлинг и ваша Индия подружки.
— Простите? — сказала мама, дернув меня к себе. И нескладно обхватила меня рукой. Я чувствовала, что она вся трясется от ярости. — Прежде всего вытри нос, Индия, — сказала она, поглядев на меня. — А теперь скажи, ты действительно знаешь внучку этой леди?
— Она моя лучшая подруга, — ответила я, шмыгнув носом и взяв у мамы бумажный носовой платок.
— Но откуда ты ее знаешь? Ведь она учится не в этой школе, я полагаю?
Миссис Блендфорд выглядела шокированной.
— О нет, — сказала она.
— Я с удовольствием отдала бы мою Дарлинг сюда, если б могла, — сказала Нэн. — Она очень умная девочка.
— Как ты с ней познакомилась, Индия? — спросила мама.
— Я… я возвращалась домой из школы мимо их домов.
— Ванда отвозила тебя через Латимер?
— Ванды со мной не было. — Я чувствовала себя ужасно. Мне не хотелось навлекать неприятности еще и на Ванду.
— Ты шла пешком через Латимер одна?! — воскликнула мама.
— Да. И встретила Дарлинг.
— Она зашла к нам на чай, милочка, — строго сказала Нэн, возмущенная маминым тоном. — А потом еще раз приходила в субботу. В тот самый день, когда Дарлинг в первый раз ушла… и не вернулась.
— Тогда я не знала, где она была, клянусь вам, — сказала я.
— Но теперь ты знаешь. Ты была такой хорошей — сама признала это, — сказала Нэн. — Она ведь там, у вас, Индия?
— Разумеется, вашей внучки нет в моем доме, — твердо заявила мама. — За кого вы нас принимаете? Наша семья не стала бы укрывать у себя сбежавшего ребенка. Это какая-то кошмарная ошибка — так ведь, Индия?
И мне пришлось в ответ отрицательно покачать головой. Я не хотела предавать Дарлинг, но не хотела также, чтобы у нее опять случился приступ астмы, когда она совсем одна. Я раньше не осознавала, что эти приступы могут быть опасны для жизни. Нэн права. Я была невероятно глупа.
— Она в самом деле у нас дома, мама, — сказала я.
— Что-о?!
— Все это время она там… но я заботилась о ней, Нэн, честное слово, я заботилась…
— Что ты городишь, Индия? — сказала мама. — У нас в доме никаких детей не было.
— Ни ты, ни папа, ни Ванда ничего не заметили. Она скрывалась наверху в секретном убежище, как Анна Франк.
— И сейчас она там? — спросила мама.
Нэн тотчас вскочила на ноги.
— Поедем же к ней!!
И мы отправились — мама, Нэн и я. Миссис Бендфорд разрешила мне уйти. Она не позвонила в полицию. Очевидно, не хотела, чтобы ее школа попала в заголовки газет.
— А ты, мама… ты собираешься позвонить в полицию? — спросила я, когда она везла нас домой.
— Думаю, мне следует это сделать, — ответила мама, совершенно растерянная. — Не знаю. Я не могу собраться с мыслями. Скажи, Индия, ты в самом деле… это не одна из твоих заумных фантазий? Как она может быть на чердаке?
— Она там с субботы, — сказала Нэн.
— Все так и есть. Она хорошо питалась, я давала ей всякие вещи, чтобы занять ее, и сама проводила с ней все время, сколько могла. Сегодня я осталась с ней на всю ночь, чтобы она не чувствовала себя так одиноко.