КРАСНЫЙ

Попалась.

Я увидела их, как только свернула за угол. Они поджидали меня чуть ниже по улице, у автобусной остановки. Мелани, Сара и Ким. Страшная, гадкая Ким.

Я не знала, что делать. Шагнула вперед, с трудом оторвав ногу от тротуара.

Они заметили меня. Они начали пихаться.

Я не могла разглядеть их лица даже через линзы очков, но знала — рот Ким растянулся в широченной улыбке. Я замерла. Нерешительно обернулась через плечо. Бежать к школе? Я и так отсиживалась, сколько могла. Наверное, школьный двор уже закрыт. Но вдруг я встречу учительницу? Притворюсь, что у меня схватило живот, и попрошу, чтобы она подвезла меня домой.

— Смотрите! Мэнди хочет убежать назад в школу! Вот трусиха! — завопила Ким.

Будто у нее на глазах были волшебные очки, позволявшие читать мои мысли. Только очков она, конечно, не носила. Таким, как Ким, не нужны ни очки, ни пластины на зубах. Они не боятся поправиться, им не заплетают детские косички, не наряжают в платьица.

Если я побегу прочь, они помчатся за мной. И я на дрожащих ногах поплелась вперед. Я уже могла разглядеть их лица. Все верно — Ким широко ухмылялась. И Сара. И Мелани тоже.

Я пыталась придумать, как мне быть.

Папуля учил меня высмеивать их в ответ. Попробуй высмеять такую, как Ким. И прицепиться-то не к чему.

Мама говорила не обращать внимания — им надоест, и они отстанут.

Что-то им никак не надоедало.

Шаг. Еще шаг. Сандалии будто прилипли к асфальту. Я вся взмокла от страха. Платье приклеилось к спине. Лоб под челкой покрылся испариной.

И все же я пыталась выглядеть гордо и независимо. Я смотрела мимо них, на остановку, где ждал автобуса Артур Кинг. Он читал книгу. Артур постоянно что-то читал.

Я тоже любила читать. Жаль, что Артур был мальчиком. И слегка со странностями. Если бы не это, мы могли бы стать друзьями.

У меня не было настоящих друзей. Раньше я всюду ходила с Мелани, но потом она подружилась с Сарой. А Ким решила заполучить их в свою свиту.

Раньше Мелани говорила, что терпеть не может Ким. А теперь они стали лучшими подругами. Если Ким хочет с тобой дружить, отказаться невозможно. Как с ней поспоришь? Затравит до смерти.

Ким оказалась прямо передо мной. Больше я не могла притворяться, что смотрю мимо нее. Вот она, во всей красе. Яркие черные глаза, блестящие волосы, злорадная ухмылка, открывающая ровные белые зубы.

Я видела ее лицо даже с закрытыми глазами. Оно будто проникло мне прямо в голову. Вредная широкая ухмылка.

— Она закрыла глаза. Давайте толкнем ее, — предложила Ким.

Я быстро открыла глаза.

— Придурочная, — сказала Сара.

— Снова затеяла игру в притворяшки, — съязвила Мелани.

Я не верила своим ушам: Мелани разболтала им про наши с ней притворяшки! Глаза защипало. Я сморгнула. Только бы не разрыдаться.

Не обращать внимания, не обращать внимания, не обращать…

— Она прикидывается, будто не замечает нас! — победительно воскликнула Ким. — Что, мамуля велела нам не обращать внимания на злых гадких девчонок?

Больше я не могла притворяться. Ким шагнула мне навстречу. Слева от нее была Мелани, справа — Сара. Я была окружена.

Во рту у меня пересохло. Ким продолжала улыбаться.

— Кстати, а где же мамуля? — сказала она. — Неужели крошка Мэнди пойдет домой одна-одинешенька? А мы так ждали ее, верно, Мел? Верно, Сара?

Они всегда принимались толкаться и хихикать, завидев нас с мамой вместе. Однажды мама неосторожно взяла меня за руку, я не успела ее вовремя отдернуть, и они — о, ужас! — заметили. Мне пришлось сносить издевки несколько недель. Ким выдумала, будто мама возит меня в коляске, поит молоком из бутылочки и трясет погремушкой.

Вот и сейчас они пихались, перешептывались и хихикали. Я не стала отвечать Ким и попыталась обойти ее, но она сделала шаг в сторону и снова оказалась прямо передо мной, высокая и страшная.

— Эй, я с тобой говорю! Ты что, оглохла? Может, мне крикнуть, чтобы ты услышала? — сказала Ким. Она наклонилась к самому моему уху. Шелковистые темные волосы скользнули по моей щеке. — ГДЕ МАМУЛЯ? — завопила она.

Ее голос прогремел в моей голове, отдаваясь болью в каждом уголке мозга. Я в отчаянии огляделась по сторонам. Артур Кинг оторвался от книги и смотрел на нас во все глаза.

Только зрителей мне не хватало! Я изо всех сил попыталась сделать вид, что все в порядке.

— Моя мама у зубного, — сказала я, будто мы с Ким вели дружескую беседу.

Мелани и Сара сдавленно захихикали. Ким спокойно улыбалась.

— Ах, у зубного! — сказала она. Ким тоже делала вид, что поддерживает приятельский разговор. — Ну конечно, твоя мама ходит к зубному, Мэнди. — Она приумолкла.

Я тоже молчала, не зная, к чему она клонит.

— Как твоей маме не ходить к зубному, — продолжила Ким. — Она такая старая, седая и сморщенная, что у нее, наверное, все зубы вывалились. Небось у нее вставная челюсть, а, Мэнди?

Она мило улыбалась, обнажив ровные зубы. Будто кусала меня. Раз за разом, гнусно, мелко и жестоко.

— Не смей говорить гадости про мою маму.

Вышло так, будто я ее упрашиваю. В любом случае Ким не станет слушать. Если она что-то затеяла, ее никому не остановить. Куда уж мне!

— Да она древнее, чем моя бабушка, — сказала Ким. — Даже древнее, чем моя прабабушка. Сколько ей было лет, когда ты родилась? Шестьдесят? Семьдесят? Сто?

— Ты нарочно так говоришь, — сказала я. — Моя мама вовсе не старуха.

— И сколько же ей лет?

— Не твое дело.

— Ее маме пятьдесят пять, — сказала Мелани. — А ее папа еще старше, ему шестьдесят два.

Я густо покраснела. Я рассказала об этом Мелани, когда мы были лучшими подругами, и она поклялась никому не говорить.

— А говоришь, не старуха! — обрадовалась Сара. — Вот моей маме тридцать один.

Они начали шамкать и подволакивать ноги, будто дряхлые старухи.

— Прекратите! — сказала я.

Мои очки запотели. Я все еще различала Артура Кинга. Он снова уткнулся в книгу, но его щеки пылали.

— Ай-яй-яй, детка сейчас разнюнится, — просюсюкала Ким. Она перестала паясничать и обвила рукой талию Мелани. — И как же выглядит наш папочка? Очкастый дедуля с клюкой?

— У него дурацкая борода, и он ходит в блузе, — сказала Мелани и расцвела от восторга, когда Ким крепче привлекла ее к себе.

— Блуза! Блузка? Папочка Мэнди носит блузку! — закричала Ким, и они согнулись пополам от смеха.

— Блуза и блузка — разные вещи, — отчаянно попыталась втолковать я. — Все художники носят блузы, папочка надевает ее, только когда рисует.

— Папочка!

Моя оплошность вызвала у них новый приступ веселья.

Мое лицо пылало огнем. И как у меня это вырвалось? Я заставляла себя называть родителей «мама» и «папа», как все остальные. И кстати, мне тоже казалось, что папочка глуповато выглядит в блузе. А у мамы и правда были седые волосы, вся она была грузная, тяжелая, носила хлопковые платья, на полных ногах — сандалии. Как бы мне хотелось, чтобы она была молодой и красивой, как все другие мамы! И чтобы папа тоже был молодым, сильным и подхватывал меня на руки, играя в «самолет», как другие папы.

Я так мечтала об этом, что иногда по ночам, лежа в кровати, представляла, будто меня на самом деле удочерили, и однажды мои настоящие родители приедут за мной и заберут. Они окажутся молодыми, красивыми и стильными, они разрешат мне одеваться в модных магазинах, включать музыку на полную громкость, есть в «Макдоналдсе», гулять с друзьями, приходить во столько, во сколько захочу — и никогда, никогда не будут меня ругать. Я засыпала в плену фантазий об этих настоящих маме с папой — я звала их по именам, Кейт и Ник, звонкие, веселые имена, — и они являлись ко мне во сне. Но чуть ли не каждый раз, когда начиналось самое интересное — Кейт и Ник вели меня в Диснейленд или «Хард-рок кафе», — как из ниоткуда выскакивали мои пожилые родители, печальные, взволнованные. Они звали меня, а я делала вид, что не слышу, и убегала прочь с Кейт и Ником, а потом оборачивалась и видела, что они плачут от горя.

Я просыпалась, чувствуя себя такой виноватой, что выпрыгивала из постели, мчалась на кухню, готовила родителям чай и забиралась к ним в кровать. Они сонно потягивали мой чай и называли меня своей маленькой хорошей девочкой. Но время идет, я уже не такая маленькая. И, честно говоря, не такая уж хорошая.

— А что делать, они хотят, чтобы я звала их мамочкой и папочкой. Но они мне не настоящие родители, — раздался голос.

Я осознала, что голос этот мой. Я остолбенела. И они остолбенели — все три, даже Ким.

Они уставились на меня. Даже Артур Кинг на остановке вытянул шею и прислушивался.

— Что ты несешь? — спросила Ким, упирая руки в бока.

Футболка обтягивала ее плоский живот. Она была самой стройной в нашем классе и почти самой высокой. Ким говорила, что станет моделью, когда ей исполнится шестнадцать. Мелани и Сара тут же решили тоже стать моделями. Куда там — они даже не хорошенькие.

А я не знаю, кем хочу стать, когда вырасту. Я хочу одного — перестать быть собой. Перестать быть белой и пушистой Мэнди Уайт.

— Они мне не родители, а я не Мэнди Уайт, — сказала я. — Только это секрет. Меня удочерили, когда я была совсем маленькой. Моя настоящая мама приезжала ко мне. Она удивительная. Она супермодель, у нее великолепная фигура, она на всех обложках. Вы ее наверняка знаете, только мне нельзя говорить, как ее зовут. В общем, она родила меня, когда была совсем девчонкой, и ребенок помешал бы ее карьере, поэтому она отдала меня на воспитание другим людям. Но она скучает по мне и часто приезжает в гости. Моим родителям это не нравится, но они не имеют права ее не пускать. Она присылает мне роскошные подарки, одежду, туфли, всякую всячину, но моя приемная мама сердится и все у меня отбирает. Насильно одевает меня, как младенца…

Лгать становилось все легче и легче, слова текли гладко, я ткала вокруг себя свой выдуманный мир во всех красках и подробностях. Они слушали. Они верили мне. Даже Ким приоткрыла рот.

Я забыла про Мелани.

Ее голова внезапно качнулась.

— Вот и врешь! — сказала она. — Все это неправда. Я была у тебя дома, видела твоих родителей, они у тебя самые настоящие, а не приемные, и модной одежды у тебя нет…

— Они складывают все подарки в коробки и запирают на чердаке. Клянусь, это правда, — уперлась я.

— Можешь не клясться, — сказала Мелани. — Я-то знаю, что ты врешь. Как-то раз, когда наши мамы пили кофе, твоя рассказывала моей, что уже и не надеялась родить ребеночка, долго лечилась, хотела даже взять из приюта, но там не было крошек, и вдруг забеременела тобой. «Наша чудо-малышка». Так она и сказала. Я все знаю от мамы. Ты врешь!

— Врешь! — повторила Ким.

Она смотрела на меня с каким-то странным уважением. Она заморгала, и я понадеялась, что на сегодня травля окончена.

Кажется, я сделала полшажка в сторону. Но Ким этого было довольно.

— Рано торопишься, чудо-малышка. Думала наврать нам и сбежать? — сказала она.

— Врунья, — кивнула Мелани.

— Чудо-малышка, лживая трусишка, — срифмовала Сара.

Они снова захихикали.

— Вот скажи, какого цвета на тебе трусики, а мы проверим, врешь ты или нет, — придумала Ким.

Она схватила подол моей юбки и попыталась задрать его вверх.

— Прекрати! Прекрати! — Я вцепилась в юбку.

Но Ким успела разглядеть все, что хотела.

— Ах, как мило! — протянула она. — Белые трусики, а на них кролики! Точь-в-точь как те, что мамуля вывязала на твоей кофточке! — Она провела длинными, цепкими пальцами по моей кофте. — Бедная, бедная мамочка, вяжет для чудо-Мэнди ночи напролет, а неблагодарная девчонка рассказывает направо и налево, что ее удочерили! Как она огорчится, когда узнает!

Я чувствовала себя так, будто в моем животе просверлили дыру.

— Откуда это она узнает? — хрипло спросила я.

— А мы у нее спросим. Завтра, когда она придет за тобой в школу. «Миссис Уайт, сколько лет было Мэнди, когда вы ее удочерили?» — скажу я, и она ответит: «Что ты, детка, Мэнди — наша родная дочка», и я скажу: «А Мэнди всем рассказывает, будто вы ее удочерили». — Глаза Ким сверкали.

Мелани и Сара неуверенно хихикнули, не понимая, шутит Ким или говорит серьезно.

Я знала, что она не шутит. Я так и видела, как она говорит с мамой. Мамино лицо бледнеет… Я больше не могла этого выносить.

— Гадкая, гадкая, дрянная! — закричала я и ударила Ким.

Она была выше меня на голову, но моя рука сама собой поднялась и ударила ее по щеке. Ее лицо побелело, на щеке остался красный след, глаза потемнели.

— Ах так! — сказала она, делая шаг вперед.

Я знала, что мне несдобровать. Оттолкнула Сару, увернулась от Мелани и бросилась на проезжую часть, подальше от Ким, готовой растерзать меня на месте.

На меня со страшной скоростью неслось что-то красное и огромное. Раздался визг тормозов. Автобус. Я закричала. И упала.

ОРАНЖЕВЫЙ

— Мэнди! Боже мой! Ты жива?

Я открыла глаза.

— Вполне, — ответила я дрожащим голосом.

Надо мной склонился Артур Кинг. Его очки съехали набок, рот распахнулся от ужаса. Вокруг начали собираться люди. Какая-то женщина опустилась рядом со мной на колени. Я видела все как в тумане. Моргнула — но все осталось расплывчатым.

Я попыталась приподняться.

— Лежи, милая, тебе нельзя вставать до приезда врачей, — сказала женщина. — Шофер автобуса сейчас вызовет «скорую».

«Скорая»! Неужели я так сильно расшиблась? Я пошевелила руками и ногами. Они меня слушались. Ощупала голову, пытаясь понять, есть ли шишки. Руку до локтя пронзила боль.

— Успокойся, дорогая. Скажи мне, как тебя зовут и где ты живешь. Мы позвоним твоей маме, — попросила женщина.

— Ее зовут Мэнди Уайт. Она из моего класса, — ответил за меня Артур Кинг.

— Ты был с теми гадкими детьми, которые за ней гнались? — гневно спросила женщина. — Я все видела! Я сидела на переднем сиденье и хорошо разглядела, как вы выгнали ее на дорогу. Она могла погибнуть!

— Я думал, она погибла. — Артур задрожал. — Я должен был их остановить.

— Ты не виноват, — сказала я. И повторила, глядя на женщину: — Он не виноват.

— Мальчик не гнался за ней. Только девчонки, — подтвердил кто-то.

Все обернулись. Но Ким, Мелани и Сара будто испарились.

— И не стыдно им обижать такую малышку! Сколько тебе лет, милая? Восемь?

— Десять, — поправила я. — Почти одиннадцать.

— Где ты живешь, Мэнди? — спросила та же женщина.

— Дом пятьдесят шесть по Вудсайд-роуд. Только, пожалуйста, не надо звонить маме. У меня ничего не болит. Она будет страшно волноваться. И вообще, ее нет дома, она у зубного, — сказала я, вновь пытаясь приподняться.

Перед глазами по-прежнему была пелена. Внезапно я поняла, в чем причина.

— Мои очки!

— Они у меня, Мэнди. Только они сломались пополам, — сказал Артур. — Положить их тебе в карман?

— Как ты себя чувствуешь, малышка? — спросил шофер. Он отстранил Артура и наклонился надо мной.

— Уже лучше, — угрюмо сказала я, переживая из-за очков.

— «Скорая» будет с минуты на минуту. По-моему, ты не пострадала, но лучше, чтобы врач тебя осмотрел. Тебя заберут в больницу, а мы позвоним твоей маме.

— Я позвоню, — кивнула женщина.

— Не надо, — взмолилась я и расплакалась.

— Ну, не плачь, не плачь. Видите, как она напугана.

— Я и сам до смерти перепугался, — признался водитель. — Они бросились прямо под колеса, сперва эта крошка, потом те три девицы. Я ничего не успел сделать. Хорошо, я заранее притормозил, подъезжая к остановке. Удар был совсем слабым, думаю, она потеряла сознание от страха.

— Я думал, она умерла. Лежала и не шевелилась, — проговорил Артур. Он протиснулся между женщиной и водителем и сжал худенькими пальцами мою ладонь. — Не плачь, Мэнди. Все уже позади, правда-правда.

Но я рыдала и рыдала, не в силах остановиться. Голова болела так, что я не могла даже ответить на его пожатие. Мне хотелось вскочить и убежать домой, но тут подъехала «скорая», Артура оттеснили, меня положили на носилки и увезли. Я пыталась успокоиться, ведь большие девочки не плачут. У меня даже не было платка; из носа текло, и добрая медсестра протянула мне салфетку. Она обняла меня, назвала цыпленком и сказала, что все будет хорошо. А потом закудахтала, как курица, чтобы развеселить меня.

Мы приехали в больницу, и мне снова стало страшно, потому что я никогда раньше не была в больнице, но видела по телевизору жутких окровавленных пациентов, кричащих от боли, и операционные, где режут живот и выпускают кишки.

Эта больница оказалась совсем не страшной. Меня провели через комнату ожидания, где стояли стулья и сидели родственники больных, и поместили в маленькую палату. Мама еще не приехала, и со мной осталась медсестра. Пришла врач. Она ощупала меня, посветила фонариком в глаза и сделала рентген. Это было не больно, только слегка утомительно, потому что надо было сидеть смирно и не шевелиться. Мне рассказали, как работает рентгеновский аппарат, я увлеклась и стала задавать вопросы, врач похвалила меня и назвала умницей. Мне стало даже нравиться в больнице. Потом меня отвели в палату ждать, пока будет готов снимок. Тут раздался голос мамы, и она ворвалась в палату. Ее лицо посерело, а щека раздулась от наркоза — ведь она прибежала прямо от зубного.

— Ох, Мэнди! — сказала она, обнимая меня.

Как ни глупо, от этих слов я вновь зарыдала, и она принялась покачивать меня, как младенца.

— Ну-ну, все прошло. Мамочка рядом.

Я зарылась лицом в ее мягкий живот, вдыхая запах горячей выпечки и талька. Мне было так стыдно, что я сказала Ким, будто она мне не мать, что я заплакала еще пуще.

— Подожди, милая. Я приведу сестру. Тебе нужно дать обезболивающее. Ты же у меня такая храбрая девочка, ты никогда не плачешь.

— Нет, не уходи. Не надо сестру. У меня ничего не болит, разве что самую капельку. Мама, я разбила очки, представляешь? Прости меня.

Но мама совсем не расстроилась из-за очков, хотя они и стоили больших денег.

— Мы склеим их суперклеем, — сказала она. — Если бы можно было склеить твою руку! Уверена, она сломана.

Но рука оказалась не сломана. Сильное растяжение, вот и все. Мне замотали кисть и сделали поддерживающую повязку.

— Ну вот, готово, — сказала сестра, аккуратно завязывая бинт. — Постарайся больше не прыгать под машины, Мэнди.

Я вежливо улыбнулась, но мама гневно взглянула на медсестру.

— Она не прыгала, ее загнали, — сказала она.

Сестра, занятая бинтом, не слушала ее. Она улыбнулась, будто мама пошутила в ответ.

— Ничего смешного! — воскликнула мама. — Все очень серьезно. Девочка могла погибнуть!

— Мам! — шикнула я.

Ни разу еще не слышала, чтобы мама так злилась. Она никогда не грубила людям.

Мама обняла меня за плечи, помогая встать. Ее руки тряслись.

— Идем, Мэнди, — велела она и потащила меня вон из палаты и по коридору. Мои тапочки скрипели по натертому полу.

Напротив больницы была автобусная остановка, но мама взяла такси. Я ездила в такси всего раз или два, но сейчас у меня не было сил гордо озирать окрестности, представляя себя богатой и роскошной дамой.

— Боевая девчушка, а? — сказал водитель такси. — Ох уж эти дети! Когда наши двое были в ее возрасте, каждый день приходили в синяках и шишках. Нас все врачи знали.

— Когда я приехала туда, моя девочка сидела в палате совсем одна, — гневно сказала мама.

— Мам, все в порядке. Сестра вышла всего на минуту, — произнесла я.

— И они даже не предложили оставить ее на ночь. А вдруг у нее сотрясение? — гнула мама свое.

— Но врач меня осмотрела и даже посветила в глаза, — заступилась я.

— Как только приедем домой, я вызову доктора Мэнсфилда. Посмотрим, что он скажет. — Мама меня едва слушала.

Как только мы вошли в дом, она уложила меня в постель, хоть я и твердила, что чувствую себя хорошо. Ей пришлось помочь мне раздеться, потому что я не могла двигать забинтованной рукой.

Она принесла мне ужин на черном подносе, разрисованном оранжево-алыми маками, как всегда, когда я болела. Оранжевый желток яйца, оранжевые мандарины, морковный пирог с оранжевыми прожилками, оранжевый апельсиновый сок.

Я нашла под подушкой орангутаншу Оливию. Я собираю обезьянок. У меня их уже двадцать две. Есть довольно старые, доставшиеся мне от мамы. Есть огромная горилла, почти с меня ростом, — папа подарил мне ее на Рождество. Но больше всех я люблю Оливию. Она маленькая, с ладошку, мягкая, пушистая и оранжевая.

Я усадила ее рядом с собой и стала угощать оранжевым чаем. Затем покачала ее в повязке.

— Не дурачься, Мэнди, — сказала мама. — Повязка для того, чтобы твоя рука отдыхала. Побереги ее. — Она села на краешек кровати и нахмурилась. — А теперь, дорогая, расскажи мне, как все произошло.

Мое сердце забилось под рубашкой. Я крепко сжала Оливию левой рукой. Опустила глаза, глядя на пустое блюдце на оранжево-черном подносе.

— Мам, я уже все рассказала. Я выбежала на дорогу. Прямо под автобус. Прости меня, я знаю, нужно было сначала посмотреть по сторонам. Я больше не буду, честное слово. Только не сердись.

— Я не сержусь на тебя, Мэнди, — ответила мама. — Скажи мне только, что заставило тебя выскочить на дорогу.

Нас прервал звонок в дверь. Доктор Мэнсфилд приехал к нам сразу после вечерней операции. Вначале он светился добродушием, похвалил Оливию и прочих обезьянок, осмотрел мою повязку и сказал, что мама справилась не хуже настоящего врача.

— Это не мама, это медсестра в больнице, — поправила я.

Тогда доктор Мэнсфилд нахмурился и начал выговаривать маме, что не стоило его звать, раз меня уже осмотрели в больнице.

Когда они начали спорить, у меня внутри все сжалось. Я потихоньку зарывалась все глубже и глубже в одеяло, мечтая скрыться под ним с головой, прижать к себе обезьянок и затихнуть. Даже когда доктор Мэнсфилд ушел, я не спешила вылезать, потому что знала: мама начнет расспрашивать меня, и что я ей отвечу?.. Я несколько раз зевнула и притворилась, что меня клонит в сон.

Мама всегда считала дневной сон полезным, но тут она стала щупать мой лоб и спрашивать, не болит ли у меня голова. Оказывается, при сотрясении мозга все время хочется спать. Я даже испугалась, потому что голова у меня и правда разболелась не на шутку. Мама тоже перепугалась и принялась успокаивать меня, говоря, что все будет хорошо.

Подъехала машина. Папа вернулся с работы. Он бросился наверх, едва услышав встревоженный мамин голос. В строгом костюме в полоску папа сам на себя не похож. Придя домой, он первым делом принимает душ, переодевается в блузу и старые мешковатые брюки — и будто надевает вместе с ними привычное домашнее лицо. Узнав, что со мной приключилось, он позабыл про душ и сел рядом со мной на кровать, слушая мамин рассказ. Вначале она говорила спокойно, потом ее голос начал срываться и дрожать, а когда она вспомнила, как вернулась от зубного и встретила на пороге женщину, рассказавшую ей, что Мэнди попала под машину, не выдержала и разрыдалась.

— Не плачь, мамочка! — У меня самой на глаза навернулись слезы. — Прости меня. Я не пострадала, голова у меня почти не болит, и рука скоро заживет. Только не плачь, пожалуйста.

Папа обнял нас обеих, и мы понемногу успокоились. Мама, слегка всхлипывая, пошла греть чай, а папа крепко прижал меня к себе.

— Главное, что ты жива и здорова, мартышка. Не переживай за маму. У нее в последнее время неладно на работе, и зуб этот разболелся, а тут ты — подумать только, чуть не сбила автобус! Бедная наша мама! Бедная наша Мэнди!

Он вытер мои слезы мягкой лапкой Оливии, и когда в комнату с подносом в руках вошла мама, я уже смеялась. Я надеялась, на сегодня с расспросами покончено, но тут мама рассказала, что та женщина говорила ей, будто бы за мной гнались девчонки. Папа выпрямился, и я поняла, что ему не до шуток.

— Что это за девчонки, Мэнди?

— Снова та троица, я угадала? — спросила мама. — Мелани, ее подруга, высокая, с дерзкой ухмылкой, и третья, задавака с кудряшками. Не понимаю, как Мелани могла стать такой жестокой, очень милая была девочка, мы ладили с ее мамой. Вот что — позвоню-ка я ей…

— Нет! Не звони! — взмолилась я.

— Нельзя это так оставить, — покачала головой мама. — Надо рассказать их родителям. Мне надо было позвонить им еще тогда, когда они только начали тебя дразнить. И еще — схожу-ка я в школу, поговорю с учительницей…

— Не надо! Ну не надо же! — отчаянно просила я.

— Мэнди, Мэнди, не волнуйся. Ну вот, ты даже чай пролила. Что тебя так тревожит? Эти девочки тебя запугали? Они пригрозили тебе чем-то, чтобы ты никому не говорила? Ты их боишься? — спросил папа.

— Ну конечно, она их боится. Они так запугали ее, что она бросилась под автобус. Боже, только подумай, что могло случиться! Вдруг водитель не успел бы затормозить, и… — Мама вновь начала всхлипывать.

— Мэнди, ты должна рассказать нам обо всем, что произошло, — решил папа.

— Ничего не произошло! — поспешила отказаться я. — Хватит уже об этом говорить. И не надо звонить их родителям, и в школу не надо ходить, иначе…

— Что иначе, милая? — спросил папа.

— Иначе они меня возненавидят! — пискнула я.

— Да что ты говоришь, Мэнди? — всплеснула руками мама. — Как можно тебя ненавидеть? Ты у нас такая умница. Учителя на тебя не нарадуются. Наверняка эти девочки просто завидуют, потому что ты учишься лучше них и дома у тебя все в порядке. Помню, как мама Мелани говорила, что дочь переживает из-за их с мужем развода. Но это не оправдание для того, чтобы обижать других.

— Мелани тут ни при чем, это Ким… — всхлипнула я.

— Так. И кто такая Ким? — спросил папа.

— Та, высокая. Чересчур взрослая для своих лет. Я ее давно недолюбливаю. Она осмелилась говорить гадости даже про меня за моей спиной, — ответила мама. — Что же она сказала тебе такого на этот раз, Мэнди?

— Я… я не помню.

— Ну же, милая, постарайся вспомнить, это очень важно, — попросил папа. — Нужно во всем разобраться, даже если тебе больно и неприятно вспоминать. Ты боишься эту Ким, да? Она тебя ударила?

— Нет!

— Ты не обманываешь нас, Мэнди? Она гораздо больше и сильнее тебя. Ты уверена, что не она толкнула тебя на мостовую?

— Нет, клянусь, я сама выскочила, — сказала я. — Прошу вас, хватит, мне неприятно об этом вспоминать.

Мама сидела с одной стороны от меня, папа — с другой. Мне было некуда отодвинуться, некуда вырваться, не уйти от расспросов.

— Конечно, неприятно, мартышка, — кивнул папа, — но нам надо знать. Что они сделали такого, что ты бросилась бежать без оглядки?

— Просто… Я просто хотела поскорее домой.

— Что они тебе наговорили? — не отступала мама.

— Сказала же — не помню! — закричала я.

— Мэнди… — Родители смотрели на меня с упреком.

— Мэнди, у нас не должно быть тайн друг от друга, — сказала мама.

— Ты можешь нам довериться, — сказал папа.

Но как я могла?..

— Ничегошеньки не помню, правда, — упрямо сказала я. — И голова болит, когда я напрягаюсь. Можно я посплю? Ну пожалуйста!

Им пришлось отступиться. Они тихонечко спустились вниз, а я осталась лежать в постели. За окном было светло. Я не привыкла ложиться спать так рано. Сна не было ни в одном глазу. Я думала и думала о Ким, Саре и Мелани. Я мечтала оказаться кем угодно, только не Мэнди Уайт. И я стала выдумывать, будто скучная, примерная отличница Мэнди Уайт исчезла, а на ее месте возникла… Миранда Радуга. Модная. Яркая. Накрашенная. Коротко стриженная. Сексапильно одетая. У меня были проколоты уши и нос. У меня не было ни мамы, ни папы. Я жила сама по себе в чудесной стильной квартире. Друзья оставались у меня ночевать. У меня была куча друзей, и все девчонки хотели, чтобы мы стали самыми-самыми близкими подругами.

Я заснула, ощущая себя Мирандой Радугой, но затем вошла мама, поправила сбившееся одеяло, я проснулась и вновь долго лежала без сна. Ночью гораздо сложнее притворяться кем-то другим, чем днем. Я крутилась, ворочалась с боку на бок под мерное тиканье часов и думала о том, что завтра снова придется идти в школу. Встретиться с Мелани и Сарой. И Ким…

Мама принесла мне завтрак в постель на оранжево-черном подносе. Она потрогала мой лоб, вгляделась в мое лицо.

— Что-то ты бледновата, Мэнди. И под глазами у тебя круги. Лучше тебе сегодня остаться дома, — решила мама.

Первый раз в жизни я была рада, что маме всюду мерещатся несчастья и болезни. Встреча с Ким, Мелани и Сарой откладывается. Я могу остаться дома. В безопасности.

Мама позвонила на работу и сказала, что ей нездоровится.

— Не такая уж это ложь, Мэнди, — виновато пояснила она. — Зуб все еще побаливает.

— Мам, я отлично справлюсь одна. Если хочешь, иди, — предложила я.

— Нет, милая, лучше я побуду с тобой, — ответила мама.

В последнее время мама разочаровалась в своей работе. Она работала секретарем директора одной компании, но старый директор уволился, и вместо него пришел новый, молодой. Мама была о нем невысокого мнения. Она работала на полставки, и вторая секретарша ей тоже не нравилась. Она, как и новый директор, была молоденькой.

Мама даже слегка вышла из себя, рассказывая мне о том, как не-ком-пе-тент-ны новый директор и вторая секретарша. Мне было неинтересно, и я слушала вполуха, умудряясь, впрочем, кивать в нужных местах. Потом мама решила поиграть со мной, но игра была мне в тягость. Наконец она ушла готовить обед, и я облегченно вздохнула. Начала было рисовать, но запястье стало ныть и болеть. Я рассерженно отшвырнула фломастеры. Они радугой рассыпались по ковру. Я встала, чтобы собрать их. Несколько штук откатились к самому окну. Я облокотилась на подоконник и выглянула наружу. В садике через дорогу девушка покачивала коляску.

Я знала, что в доме напротив есть младенцы. Миссис Уильямс усыновила двоих малышей из приюта. Но девушка, качавшая коляску, совершенно не походила на грузную миссис Уильямс в широком платье и пончо. Она была невысокой и яркой до невозможности. Вначале мне показалось, что ей лет восемнадцать-двадцать. Коротенькие шорты, майка, открывавшая живот, высоченные каблуки. Но затем я присмотрелась сквозь заклеенные очки и поняла, что передо мной девочка-старшеклассница, просто сильно накрашенная. У нее были короткие, весело торчавшие вверх волосы ярко-оранжевого цвета, как у моей плюшевой Оливии.

Девочка подняла голову и встретилась взглядом со мной. Она состроила рожицу и высунула язык. Помахала мне рукой. Будто встретила старую знакомую.

ЖЕЛТЫЙ

Когда мы садились пить чай, зазвонил телефон.

— Тебя. Мальчик! — заговорщицки прошептала мама, передавая мне трубку.

Я смотрела на трубку так, будто она вот-вот превратится в страшную змею и укусит меня. На другом конце провода раздался голос. Я с опаской поднесла трубку к уху.

— …хорошо, что ты уже вернулась из больницы, Мэнди. Ты ничего себе не сломала? Помнишь, как я в прошлом году сломал ногу и ходил в гипсе? Я просил всех написать на нем, кто что хочет. Помнишь, там был один неприличный стишок?

Всего-навсего Артур Кинг. Замирание сердца мигом прошло.

— Нет, я только потянула запястье, вот и все. Мне наложили повязку, но это обычный бинт, на нем ничего не напишешь.

— Ясно. Жаль. То есть — нет, наоборот, очень хорошо, я рад, что все обошлось.

— Угу.

— Ты точно не пострадала? У тебя нет сотрясения? Что-то ты едва говоришь.

— Это потому, что ты не даешь мне вставить слово.

Артур коротко хихикнул, будто тявкнула маленькая собачонка: «Ав-ав-ав», но в его голосе по-прежнему слышалось беспокойство.

— Мэнди…

— А?

— Гм… Мэнди… — повторил он, внезапно запинаясь.

— Ну что?

— Мне стыдно за вчерашнее. Я стоял, сложа руки, и слушал, как они тебя дразнят.

— Ну, не тебя же они дразнили.

— Я должен был тебя защитить.

— Что?! — Я фыркнула.

Артур Кинг даже ниже меня ростом, а на физкультуре, когда мы разбиваемся на команды, ни один капитан не хочет брать его к себе.

— Я поступил не по-рыцарски, — сказал Артур.

— Что-что? — Я вновь фыркнула.

— Мэнди, прекрати фыркать, это неприлично, — прошептала мама. — Что за мальчик тебе звонит?

— Артур — мой одноклассник, — объяснила я.

— Мэнди, я знаю, что я твой одноклассник. Кажется, у тебя все-таки сотрясение, — сказал Артур.

— Это я не тебе, это я маме, — ответила я.

— Мэнди, чай стынет, — напомнила мама. — Закругляйся и идем за стол.

— Артур, мне вот-вот надо будет идти, — сказала я. — Так где ты хотел порыскать?

— Порыскать?

— Ты сказал, что где-то не порыскал. Вчера.

— Не по-рыцарски! Я поступил не по-рыцарски. Мой тезка, король Артур, ни за что не бросил бы деву в беде. А я бросил, так ведь? Я стоял и… рыскал глазами по сторонам, ища, куда бы спрятаться. Испугался, как цыпленок. Как желторотый воробей. Как…

— Ничего, Артур. Я тебя не виню. Я сама их боюсь.

— Тебе можно. Ты девочка.

— Слушай, времена твоего короля Артура давным-давно прошли. Девы больше не ждут, пока их спасет рыцарь. Они сами разбираются с обидчиками.

— Но их было трое против тебя одной. Какой же я трус! Прости, Мэнди. Мне так стыдно!

— Я тебя ни в чем не виню, Артур, — вежливо повторила я. — А теперь мне пора. Мама зовет пить чай. Пока.

Звонок Артура мне польстил. Раньше мальчики мне не звонили. Приятная, оказывается, это штука. Я сразу выросла в собственных глазах.

Но на следующее утро я вновь проснулась, чувствуя себя маленькой и беспомощной.

— Мам, мне что-то все нездоровится, — пожаловалась я. — И запястье никак не проходит.

— Моя бедняжка.

Мама озабоченно смотрела на меня. Папа уже уехал на работу. Ей было не с кем посоветоваться.

— Можно я посижу дома еще денек? Пожалуйста!

Мама потрогала мой лоб и оглядела меня с ног до головы.

— Жара у тебя нет. Но ты какая-то бледненькая. И писать ты все равно не можешь. Ну, хорошо. Раз уж сегодня пятница. Но в понедельник придется вернуться к учебе, Мэнди.

До понедельника было еще очень далеко. Можно на время забыть все страхи.

Я попыталась уговорить маму, чтобы она шла на работу. Я отлично справлюсь одна, обещала я. Даже не стану вылезать из кровати. Ничего со мной не случится. Но она и слушать не стала. Позвонила на работу и сказалась больной.

— Мы с тобой — две прогульщицы, — сказала мама. — Ну, чем займемся? Давай печь. Удивим нашего папу. Сделаем бисквитное печенье с глазурью, шоколадной или кофейной, как скажешь. Потом испечем пирог и еще, если хочешь, пряничных человечков.

Я не могла помочь ей взбивать белки и замешивать тесто — для этого нужна правая рука, — зато я отлично сумела снять со всего пробу.

Когда пирог с печеньем уселись в духовке, распространяя вокруг сладкий аромат свежей выпечки, я оставила маму наедине с грязной посудой и поднялась к себе в комнату за книгой. Не утерпела и выглянула в окно. В саду миссис Уильямс стояла коляска, малыш радостно сучил ножками в воздухе. Но девочки с оранжевыми волосами нигде не было видно.

Все утро я то и дело забегала в свою комнату, чтобы выглянуть в окно. Один раз младенец заплакал, но на крик вышла сама миссис Уильямс. Она не стала укачивать ребенка, а завела коляску в дом. И только перед обедом показалась моя вчерашняя знакомая.

Она шла по дороге, неся два пакета с продуктами. На ней вновь были туфли на высоченных каблуках, и она покачивалась на ходу. Сегодня на ней были леггинсы и футболка с портретом какого-то мужчины, судя по всему, рок-звезды.

В ушах у нее был плеер, и она мотала головой в ритм музыке. Несмотря на каблуки и тяжелые пакеты, она даже ухитрилась сделать несколько па. Я улыбнулась. И тут она задрала голову, глядя прямо на меня.

Я быстро шмыгнула за занавеску, кровь застучала в ушах. Скрипнула калитка, каблуки застучали по садовой дорожке. Я осторожно выглянула и увидела, что она оглядывается на ходу. Девочка заметила меня и помахала рукой. Я машинально дернула правой рукой, болтавшейся на перевязи, спохватилась и замахала левой, чувствуя себя неуклюжей дурочкой. Ее губы задвигались. Сначала я решила, что она напевает в такт музыке, но потом поняла, что она пытается мне что-то сказать.

Я напрягла зрение, стараясь прочитать слова по ее губам. Бесполезно. Я отчаянно замотала головой. Она бросила пакеты на дорожку и принялась делать жесты, будто открывала и закрывала невидимую створку. Я не сразу сообразила, что она просит меня открыть окно. Но шпингалеты на моих окнах тугие, у меня не хватает сил их повернуть. И я снова беспомощно покачала головой.

Она насмешливо вздохнула, приподняв брови, подхватила пакеты и локтем забарабанила в свою дверь. Локоть оказался таким худым и острым, что я удивилась, как ей не больно.

Я провела полдня у окна, надеясь, что девочка появится вновь.

— Что ты изнываешь в одиночестве, Мэнди? — удивилась мама. — Я приготовила чай. Давай попробуем, как получился наш пирог. Ну же, не грусти.

Мама слегка потянула меня за косички. Предполагалось, что я улыбнусь.

Я помотала головой.

— Мам, можно мне сделать стрижку?

— Зачем тебе это, милая? У тебя чудесные волосы.

— Ничего они не чудесные. Мне надоело ходить с длинными волосами. И косички заплетать надоело. Никто уже не носит эти дурацкие косички. Можно мне постричься коротко-коротко, чтобы зачесывать волосы наверх?

— И устроить у себя на голове воронье гнездо, — неодобрительно отозвалась мама, жуя пирог.

— Мам, а у миссис Уильямс есть дети? Свои, не приемные. — Я принялась слизывать пудру с ломтя пирога.

— Слизывать пудру неприлично, Мэнди. Да, кажется, у нее есть взрослая дочь. Она живет в Канаде.

— Тогда это не она.

— Кто — не она?

— Девочка из дома миссис Уильямс. Я видела ее вчера. И сегодня тоже. Она качала коляску и ходила за продуктами.

— Наверное, внучка. Сколько ей лет, как тебе?

— Нет, постарше.

— Ничего, что постарше. Я бы хотела, чтобы ты с кем-нибудь подружилась. Мелани так изменилась.

Я вздрогнула. Мне не хотелось даже думать о том, что ждет меня в школе.

— Вот что, Мэнди. Отнеси-ка ты пирога миссис Уильямс. Нам столько не съесть. Заодно и познакомишься с этой девочкой.

— Ни за что! Не хочу, не пойду, — смутилась я.

— Ну же, не стесняйся, — сказала мама, аккуратно укладывая ломти пирога в пластиковую коробку. — Держи! Угости соседей.

— Нет, мам. Пожалуйста, не заставляй меня. Что я, как дурочка, — уперлась я.

Мне страшно хотелось познакомиться с девочкой из дома напротив, и в то же время я не могла заставить себя первой постучаться к ней в дверь. Да, она улыбалась, да, она махала мне рукой, но из головы не выходили ее насмешливо вздернутые брови. При желании она могла стать той еще занозой. Хуже, чем Ким.

— Трусишка моя, — ласково проговорила мама. — Хочешь, я пойду с тобой?

— Нет, не хочу, — отказалась я, и никакая в мире сила не могла сдвинуть меня с места.

Тогда мама сама отправилась к миссис Уильямс. Я ждала на кухне, ковыряя остатки пирога. Мама все не возвращалась, и я пожалела, что не смогла набраться смелости, чтобы пойти самой. Миранда Радуга не раздумывала бы ни секундочки. Почему же я такая отчаянная трусиха? Серая мышка, жалкая трусишка. Так меня дразнили в школе. Обзывали малявкой и зубрилой, кричали: «У кого четыре глаза», каждую неделю, что там — каждый день Ким придумывала новые дразнилки и обзывательства.

Что меня ждет в понедельник?

Я сунула в рот новый кусок пирога, чувствуя, что меня вот-вот стошнит. Хлопнула входная дверь. Вернулась мама. Ее щеки слегка горели.

— Боже, ну и в нелепое положение я попала, — сказала она. — Мэнди, глупышка, что же ты не сказала мне, как выглядит эта Таня?

Таня! Волшебное, необычное имя. Почти как Миранда. Нет, лучше, чем Миранда. Самое подходящее имя для такой девочки.

— Таня, — мечтательно повторила я.

— Представляешь, она зовет миссис Уильямс Пэт — просто Пэт, даже не тетя Пэт. Ну, конечно, она ей не родственница, — пояснила мама. — Миссис Уильямс ее опекает. Что-то там у нее не заладилось в последнем приюте. Говорят, она замечательно присматривает за детьми, вот миссис Уильямс и согласилась взять ее к себе с испытательным сроком. И вполне ею довольна. Но как она одевается, как выглядит!

— Она замечательно выглядит! — сказала я.

— Право же, Мэнди, — рассмеялась мама. — А ведь ты ей тоже приглянулась. Она все о тебе расспрашивала. Хотела позвать тебя в гости, но я сказала, что ты еще нездорова после несчастного случая и плохо себя чувствуешь.

— Мама!

— Ты ведь не хотела к ней идти. Ты наотрез отказалась!

— Я — это одно, но раз она сама меня пригласила…

— А мне бы не хотелось, чтобы у тебя была такая подруга. Подумай сама, Мэнди! Что у вас может быть общего? Она гораздо старше тебя. Я дала бы ей на вид лет шестнадцать, но оказалось, ей только четырнадцать. И носит такие каблучищи! Надеюсь, миссис Уильямс знала, на что шла. — Мама цокнула языком.

Я крошила в пальцах пирог, кляня себя, что не решилась сама пойти в гости к Тане. После маминых слов она решит, что я беспомощное дитя. А разве не так? Зачем Тане такая подруга, как я?

Но не прошло и часа, как раздался громкий стук в дверь. Веселое, назойливое «тра-та-та-та-та».

— Кто бы это мог быть? — удивилась мама.

А я сразу же догадалась!

— Приветики! — сказала Таня, едва мама успела распахнуть дверь. Она облизнула губы, будто на них все еще были крошки пирога. — Спасибо за угощение, просто класс! — Она протянула пустую коробку.

— Неужели ты съела все одна? — поразилась мама.

— И не сомневайтесь, — ответила Таня. — Разве что дала слизнуть пудру Саймону и Чарли. Зубов у них нет, жевать они не могут, а Пэт, бедолага, сидит на какой-то дурацкой диете. Повезло мне, а? — Она похлопала себя по плоскому животу и подмигнула. Не маме, нет. Она смотрела мимо нее. На меня. — Ты Мэнди, правильно? — спросила она.

Я кивнула.

— Давай знакомиться, — сказала она и переступила через порог, ловко проскользнув на своих каблуках мимо мамы, пытавшейся перегородить проход.

Мама нахмурилась и обернулась.

— Мэнди надо отдыхать, — произнесла она строгим-престрогим голосом. — Познакомитесь как-нибудь в другой раз.

Когда мама сердится, у меня всегда внутренности сжимаются в комок и я беспрекословно подчиняюсь.

Таня лишь рассмеялась. Не грубо, нет. У нее оказался солнечный, переливчатый смех, вызывающий желание улыбнуться в ответ. Даже мама и та растаяла.

— Мэнди отдыхала весь день, правда, Мэнди? А теперь ты хочешь, чтобы я с тобой поиграла, да?

Она говорила со мной как с маленькой девочкой, едва вылезшей из пеленок. Ну и пусть.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Таня уже прошла на середину прихожей и стояла рядом со мной. Протянула руку, коснувшись моего локтя. Ее ногти, покрытые фиолетовым лаком, были обкусаны до мяса. И все же это был высший шик.

— Покажи мне свою комнату, — велела Таня, слегка подталкивая меня к лестнице.

Я послушно повела ее за собой на второй этаж. Таня отстукивала ногтями на перилах причудливый ритм. Мама осталась в прихожей, перед открытой дверью, хотя уже было ясно, что Таню не выгнать.

— Ну, хорошо. Но только на десять минут! — неохотно крикнула мама.

Она нерешительно топталась внизу. Я испугалась, что она последует за нами, и намеренно не стала оборачиваться. Едва мы с Таней вошли в комнату, я захлопнула дверь.

— Ух ты! — воскликнула Таня, озираясь по сторонам.

Я растерянно уставилась на нее. Кажется, ей действительно понравилась моя комната. А вот Мелани смеялась над моей спальней.

— Здесь все такое розовое, уютное и девчачье, — сказала Таня, скидывая туфли и переступая на белый ворсистый ковер. Зашевелила пальцами. — Всю жизнь мечтала о таком ковре. И как у тебя получается держать его таким белым и чистым? Ох, а какая кровать!

С разбегу плюхнувшись на кровать, она с восторгом подскакивала на розовом покрывале в цветочек. Затем легла лицом вниз на подушку в кружевной наволочке, так что я видела только ее апельсиново-рыжие волосы.

— И пахнет свежестью, — сказала она, с наслаждением вдыхая запах чистого белья. Тут под руку ей попалась Оливия. — Приветик! А ты кто такая?

Я вздрогнула.

— Я когда-то собирала обезьянок, — хрипло произнесла я, махнув рукой в сторону полки, где сидели мои мартышки, аккуратно сложив лапки. Тоненькие хвостики колечками свешивались вниз. Только у гориллы Гертруды не было хвоста. Из-за своего роста она не помещалась на полке. Она сидела на полу, растопырив вытянутые лапы, будто раскрывая мне любящие объятия.

Таня метнулась с кровати прямо в эти пушистые объятия и уселась на колени Гертруде, как в кресло.

— Он щекотный, — сказала она.

Я решила не говорить, что Гертруда — «она», а не «он». У меня кружилась голова от того, как Таня носилась по комнате. Я скромно присела на краешек кровати, словно я была здесь гостьей.

Таня не выпускала из руки Оливию.

— Все-таки эта лучше всех, — сказала она.

— Я тоже так считаю, — обрадовалась я. — Ее зовут Оливия. — Я покраснела — вдруг Таня решит, что только дурочки дают имена куклам.

— Приятно познакомиться, Оливия. Судя по имени, вы у нас аристократка, — сказала Таня. Покивала головой Оливии. — Так и есть, милочка, — манерно произнесла она за Оливию.

Я воображала себе голос любимицы совершенно иначе, но не стала спорить.

— У нас с ней одинаковый цвет волос! — сказала Таня и скорчила смешную мартышечью гримасу. — Тебе нравится, Мэнди?

— Замечательный цвет, — сказала я.

— Конечно, на самом деле у меня не такие волосы. От природы они темно-русые. Но так веселее, правда?

— Конечно.

— Я хочу как-нибудь покраситься в черный. Как готы. И ведьмы. Как считаешь, мне пойдет?

Я не знала, что ответить. Таня спрашивает мое мнение! Я до сих пор не могла поверить, что она сидит в моей спальне и запросто болтает со мной.

— Или стану светленькой, как ты, — продолжала Таня. — У тебя чудесные волосы.

— У меня? — пораженно переспросила я.

— У моей сестренки точно такие же. Светлые и длинные. Вы очень похожи. На секунду я приняла тебя за нее, когда увидела в окне. Я чокнутая, да?

Я неуверенно улыбнулась.

— Я расчесывала Кармель волосы каждый день. Я здорово расчесываю длинные волосы. Если хочешь, я сделаю тебе прическу.

— Правда-правда?

— Ну конечно.

Она усадила меня перед зеркалом и расплела мои дурацкие косички. Затем бережно расчесала волосы, нисколечки не больно, лучше даже, чем мама.

— Здорово я навострилась, правда? — спросила Таня. — Это потому, что Кармель вопит как резаная, если потянуть слишком сильно. Иногда она извивается и крутит головой. С тобой гораздо проще.

— А Кармель тоже живет у миссис Уильямс? — спросила я.

Таня замерла. Ее лицо застыло в гримасе. Я испугалась. Через миг она уже расчесывала мне волосы, не говоря ни слова. Я не осмелилась повторить вопрос.

Она зачесала мне волосы наверх, накрутила на пальцы и одним ловким движением уложила в высокий пучок. Закрепила ленточками из косичек.

— Нравится?

— Еще бы!

— Спереди мы чуть-чуть выпустим, — сказала Таня, укладывая завиток на лоб и скручивая симпатичные колечки перед ушами. — Так?

— Так! — откликнулась я, подражая ее тону.

Я стала совсем иной. Взрослой. Почти Мирандой Радугой.

— У тебя есть лак? — спросила Таня.

Я покачала головой.

— Обязательно купи лак, без него не будет держаться. А еще заколок и резинок. У Кармель были горы заколок.

Таня помолчала.

— Я и младшим братьям делала прическу, стригла их раз в месяц и все такое. Они становились такими лапочками. У меня их двое, Шон и Мэтти. И еще Кармель. Я была им вместо мамы. Потому-то Пэт и взяла меня к себе. Я классно лажу с детьми. Только я думала, у нее будут девочки. Если бы! У нее Саймон, потом этот бестолковый Чарли, да еще и Рикки. Они вечно кричат, всюду разводят грязь, везде им надо залезть, все потрогать. Терпеть не могу мальчишек! И маленьких, и больших. Я рассталась со своим парнем три недели назад — и, скажу тебе, очень этому рада. Он был порядочной свиньей.

Вообще-то она сказала не «свиньей». Она завернула такое словцо, что мои щеки запылали. Я надеялась, что она не заметит моего смущения. А еще обрадовалась, что мама не может услышать ни звука из-за закрытой двери.

— Короче говоря, меня тошнит от мальчишек, — заключила Таня. — Вот я и решила, найду-ка я себе маленькую девочку, с которой можно играть по-настоящему. — Она ласково улыбнулась мне. Я улыбнулась в ответ, но поспешила откреститься от «маленькой девочки».

— Не такая уж я и маленькая, — сказала я. — Мне уже десять.

Таня захлопала глазами.

— Да ты что! Я думала, тебе лет восемь. Ты такая маленькая с виду!

Я покраснела еще пуще.

— Ну и ладно. Я тоже маленькая. Когда без каблуков, — сказала Таня. Она видела, как восхищенно я разглядываю ее туфли. — Хочешь, примерь.

— А можно?

Я скинула тапочки и осторожно продела ноги в мягкую черную замшу. Какая красота!

Дверь внезапно распахнулась. От неожиданности я вылетела из одной туфли.

— Мэнди! Смотри не подверни ногу, — нахмурилась мама. В руках у нее был поднос. — Мерить чужую обувь неприлично.

Я со вздохом сняла вторую туфлю.

— Что ты сделала со своими волосами? — ужаснулась мама.

— Это не я, это Таня. По-моему, здорово, — ответила я.

— Вот как? — отозвалась мама, ставя поднос на прикроватный столик. Посмотрела на Таню. — Я принесла пирожные, чтобы вы подкрепились. Перед тем как Таня пойдет домой, — уточнила она. — Если, конечно, у тебя еще осталось местечко после пирога.

— Осталось, будьте спокойны, я всегда голодна, как волк. И при этом не толстею, — сказала Таня. — Это кока-кола?

— Нет, черничный сок, — ответила мама. — И пряничные человечки. Я их сама пекла.

— Пряничные человечки. Вот это по-нашему! — сказала Таня. — Мы пекли их в приюте, и нам сказали, что нельзя называть их пряничными мальчиками. Это оскорбление прав девочек, потому что девочки тоже носят брюки. — Она взяла пряничного человечка и покрутила его в руках. — Это у нас будет девочка, правда, Мэнди? — Она тщательно обкромсала зубами пухлые ножки человечка. — Вот и девочка в леггинсах!

Таня засмеялась, я тоже хихикнула. Взяла с тарелки человечка, хотя от радостного волнения мне совсем расхотелось есть, и обгрызла его ноги.

— Смотри, у меня тоже девочка! — Крошки полетели у меня изо рта.

— Не говори с набитым ртом, Мэнди, — пожурила мама.

Она подошла к кровати и поправила сбившееся покрывало и подушку. Мне показалось, что она сейчас сядет рядом с нами.

— Мам, дальше мы сами справимся, — поспешила сказать я.

Мама посмотрела на меня удивленно и обиженно, но ничего не сказала.

Она ушла. Мое сердце забилось при мысли о том, что я причинила ей боль, но вскоре успокоилось. Со мной была Таня.

Она шумно потягивала черничный сок.

— Чем не помада, а, Мэнди? — сказала она, причмокивая испачканными губами. — Как раз в тон моим ногтям.

Она догрызла пряничную девочку и притворилась, будто скармливает последний кусочек Оливии и Гертруде, забавляя меня, словно я была малышкой. Но это не имело значения. Ничто в мире больше не имело значения — кроме того, что Таня стала моей подругой.

Она сделала вид, что кормит рок-звезду, изображенную у нее на футболке.

— Угощайся, Курт, — сказала она.

— Как ты его назвала?

— Ты что, не знаешь, кто такой Курт? — Таня закатила глаза и протяжно вздохнула. Молитвенно погладила всклокоченную шевелюру певца. — Величайшая в мире рок-звезда. Я от него без ума.

— Ты же сказала, тебя тошнит от мальчишек, — напомнила я.

Она легонько пихнула меня в бок.

— А ты не такая уж тихоня. Но знаешь ли, умница-занудница, Курт вовсе не мальчишка.

— Ну, мужчина.

— И не мужчина. Он ангел, потому что умер и попал на небеса. Или в ад.

— Он умер? — удивилась я. Мужчина выглядел совсем молодым.

— Покончил с собой, — объяснила Таня. Она слезла с коленей Гертруды и принялась рыться в моем шкафу с игрушками.

Мне было не жалко, пускай смотрит что хочет. Она извлекла из ящика большой набор разноцветных фломастеров.

— Ух ты! Они еще рисуют?

— Конечно.

— Давай тогда рисовать. Обожаю раскрашивать.

Я достала бумагу. Сняла повязку и пошевелила пальцами. Ничего, рисовать смогу. Запястье побаливало, ноя решила не обращать внимания. Обычно я рисую за столом, но Таня растянулась на ковре, подложив под лист бумаги книгу. Я последовала ее примеру.

— Моя мама покончила с собой, — сказала Таня.

Ее голос звучал совсем буднично, и я подумала, что ослышалась. Я уставилась на нее с таким ужасом, что Таня сочла нужным пояснить:

— Убила себя. — Она решила, я не поняла, что она имеет в виду.

— Мне… очень жаль, — пробормотала я.

— Вообще-то она всегда была слегка не в себе, — сказала Таня. — Это случилось давным-давно. Я была еще маленькой. Но я ее до сих пор помню. Хочешь, я ее нарисую?

Она нарисовала привлекательную женщину в длинном фиолетовом платье, с фиолетовыми крыльями, пышными и волнистыми, как кружева, подчеркнув их бирюзовым и зеленовато-голубым.

Я не знала, что рисовать. Не маму же.

— Нарисуй меня, — сказала Таня.

И я нарисовала ее так тщательно, как только могла, стараясь, чтобы получилось красиво. Я не забыла оранжевые волосы, рот до ушей и фиолетовые ногти. Вывела каждый ремешок на ее туфлях. Нарисовала даже маленький портрет Курта у нее на футболке.

— Здорово вышло! — сказала Таня. — А теперь я нарисую тебя.

Она изобразила смешную пухлую девочку с копной длинных желтых волос. Я не знала, радоваться или грустить. Таня это поняла и пририсовала мне туфли на ремешках и высоких каблуках. Затем провела под фигуркой зеленую черту травы. Мои каблуки парили над травой, будто я танцевала. Таня добавила сверху синюю полоску неба, а прямо над моей головой нарисовала огромный круг солнца с короткими лучами.

А потом она написала вверху три слова. Кривые буквы. В одном слове ошибка. Но какое это имело значение?..

«МАЯ ПАДРУГА МЭНДИ». Вот что она написала. И мне стало так тепло и хорошо, будто над моей головой светило настоящее солнце и я танцевала в его желтых лучах.

ЗЕЛЕНЫЙ

В понедельник мне пришлось идти в школу. Мама сама меня повела. Она надела свой лучший синий костюм в мелкую полоску, хотя он давно стал ей маловат. Она хмурилась, так что ее лоб тоже стал в мелкую полоску. Мама была не просто сердита — разгневана.

— Мам, пожалуйста, обещай, что никому ничего не скажешь, — умоляла я.

Я чуть не провалилась сквозь землю, когда мы свернули за угол и столкнулись с Мелани и ее мамой. Увидев меня, Мелани залилась румянцем. Казалось, она вот-вот расплачется.

Наши мамы заговорили о погоде, праздниках и прочей взрослой чепухе. Мы с Мелани брели рядышком, не смея взглянуть друг на друга. Затем я услышала тоненький всхлип.

— Я испугалась, что ты умерла, — прошептала она.

Я захлопала глазами от неожиданности.

— Тебя не было в школе на следующий день. Артур сказал, тебя увезла «скорая». Но теперь-то ты поправилась?

— Я только растянула запястье. — Я помахала своей вполне здоровой рукой. Повязка мне была уже не нужна.

— Ох, Мэнди! — Мелани облегченно распрямила плечи и вспушила густую челку. — Даже Ким перепугалась, веришь ли?

Я нервно хмыкнула.

— Мэнди… — Мелани явно боролась с собой и все же произнесла: — Хорошо, что ты не умерла.

Я кивнула, понимая, что это лишь часть того, что она хотела бы сказать, если бы не боялась Ким. Меня будто обдало горячим дыханием, от которого захотелось прыгать и веселиться. Рука уже не болела. Мелани рада, что я осталась жива. На миг мне показалось, что теперь-то все будет, как прежде.

Но едва впереди показалось здание школы, Мелани отстранилась от меня и умолкла. Я поняла: она боится, что Ким увидит нас вместе. А прямо у ворот мама внезапно оборвала свою взрослую беседу и сурово посмотрела на Мелани.

— Что же ты бросила свою подругу?

Мелани вновь зарделась. Ее мама тоже заметно смутилась.

— Да, между нашими девочками как тень пробежала. Ничего, поссорятся — помирятся, — неловко сказала она.

— Знаю я эту тень, — сказала мама. — Я не виню твою Мелани. Во всем виновата ее новая подруга. Ким.

— Да, Мелани в последнее время с ней сильно сдружилась, не знаю уж почему. Дружили бы тогда все вместе. Но я думаю, они сами во всем разберутся, — ответила мама Мелани.

— Я им в этом сейчас помогу, — решительно сказала мама, направляясь через ворота к школе.

Я метнулась за ней.

— Мам! Мам, куда ты? Зачем?

— Хочу поговорить с миссис Эдвардс, — ответила мама.

Я покачнулась. С директрисой!

— Мама, только не с миссис Эдвардс, — пискнула я, обмирая от ужаса. — Они возненавидят меня. Они решат, что я ябеда.

— Не преувеличивай, дорогая, — ответила мама. — Не беспокойся. Иди в класс и обо всем забудь. Должна же я рассказать миссис Эдвардс, что творится в ее школе.

— Ты ничего не понимаешь, ты… Не надо… — взмолилась я.

Она не послушала. Мне не удалось ее остановить.

Я побрела на урок миссис Стэнли. Ким стояла перед партами. За выходные она определенно подросла и стала еще выше. А я, напротив, съежилась в комок. Мелани что-то ей взахлеб рассказывала, показывая на меня. Рядом, закусив губу, стояла Сара. Я услышала: «Мэнди». А затем: «Ее мамаша».

— Ах так! — сказала Ким. Она уперла руки в бока и повернулась ко мне.

В этот миг в класс вошла миссис Стэнли. В руках у нее была охапка роз. Она начала, лучась, рассказывать о том, как замечательно провела выходные за городом, а затем послала меня наполнить вазы водой. Мне безудержно захотелось провести в туалете весь день, наполняя вазу за вазой для целого поля цветов. Но пришлось вернуться. Я расставила розы, отбарабанила про отсутствующих и достала учебник по математике, украдкой поглядывая в окно: что-то мама не спешила возвращаться от миссис Эдвардс.

Она показалась на улице лишь в середине урока. Ей было жарко и неудобно в тесном костюме. Юбка слегка задралась, открыв полные колени. Она сковывала шаг, и мама семенила, как грузная гусыня. Ким покачала плечами, передразнивая ее. Кто-то прыснул.

Я наклонилась над учебником и притворилась, что решаю задачи. Цифры плясали у меня перед глазами, а рука вспотела так, что я смазала чернила.

Я надеялась, что все позади. Не тут-то было. Все только начиналось.

В класс постучалась одна из помощниц миссис Эдвардс.

— Прошу прощения, миссис Стэнли. Миссис Эдвардс хочет немедленно видеть Ким Мэтьюз, Мелани Холдер и Сару Ньюман. — Помощница повысила голос, чтобы мы прочувствовали важность происходящего.

Все головы повернулись к Ким, Мелани и Саре. Сара так яростно закусила губу, что ее рот искривился. Мелани побелела и задрожала, как молочное желе. Но Ким нисколько не смутилась, лишь щеки слегка порозовели. Да ярче заблестели глаза. Она обернулась ко мне.

Я знала, что значит этот взгляд.

«Ну, теперь ты у меня получишь!»

Я ниже нагнулась над учебником, вжимаясь в парту, и не решалась выпрямиться еще долго после того, как они вышли из класса.

Внезапно на мое плечо легла чья-то рука, и я вздрогнула.

— Что с тобой, Мэнди? — спросила миссис Стэнли.

Я покачала головой, пытаясь сделать вид, что все в порядке.

— Почему ты так зажалась? У тебя болит живот?

Я кивнула.

Миссис Стэнли наклонилась к моему уху.

— Тебе надо выйти?

Я вновь кивнула.

— Что же ты не подняла руку, глупышка? — удивилась миссис Стэнли. — Право, Мэнди, ты уже не маленькая девочка. Иди, раз надо.

Я выбежала из класса и заперлась в темном туалете, рыдая и мечтая о том, чтобы вновь стать маленькой девочкой, глупой и беспомощной. Девочкой, которая еще не доросла до школы. Одной из малышей миссис Уильямс. И каждый день со мной бы возилась Таня.

Я просидела так целую вечность. Я прочла все надписи на стенах, среди которых попадались стишки куда неприличнее того, который был написан на гипсе Артура. Затем я услышала, как меня окликают по имени:

— Мэнди Уайт, ты тут?

Я притаилась за дверью кабинки, надеясь, что помощница миссис Эдвардс не найдет меня и отправится восвояси.

Раздался громкий стук.

— Мэнди, ты там? Миссис Стэнли сказала, чтобы ты отпросилась у миссис Эдвардс, если тебе нездоровится. Но даже если твой живот прошел, миссис Эдвардс все равно хочет тебя видеть.

Делать было нечего. Я не смогу сидеть здесь, затаившись, всю жизнь. Она сейчас встанет на цыпочки и заглянет в кабинку, чтобы проверить, там я или нет.

— Иду, — пробормотала я и спустила воду.

Я вышла и вымыла руки. Помощница миссис Эдвардс с удивлением оглядывала меня.

— Но что ты там делала?

Я покачала головой, не желая отвечать.

— Тебе стало плохо?

— Нет.

Но к горлу и правда подступал липкий комок. Я посмотрела на свое отражение в грязном зеркале. Мое лицо было бледным, цвета бутылочно-зеленой кофты, которую связала мне мама. Все мои одноклассники носили нормальные покупные вещи.

— Тогда идем.

Я вышла вслед за ней из туалета и пошла по коридору. Из школьной столовой доносился запах готовящегося обеда. Мой желудок вновь сжался. Ким, Сара и Мелани ждали у кабинета директрисы. Я почувствовала, что меня сейчас вырвет прямо на сандалии.

Сара и Мелани тоже позеленели от страха. Мелани беззвучно рыдала. Но Ким и не думала бояться.

Я не осмелилась посмотреть ей в глаза и просеменила прямо в кабинет. Постучалась в дверь и неуверенными шажками зашла внутрь. Прежде меня никогда не вызывали к директору. Я не дерзила учителям, не прогуливала уроков и получала хорошие отметки.

— Вот и ты, Мэнди. Где ты была? Мы уже собирались вызывать поисковый отряд, — пошутила миссис Эдвардс.

Я едва знала миссис Эдвардс. Как-то раз она пожала мне руку, когда мне вручали похвальную грамоту, а еще сказала: «Молодец», когда я выиграла конкурс чтецов, — вот и все.

— Я была… — Мне было стыдно произнести «в туалете», и конец фразы повис в воздухе.

— Садись, Мэнди. Итак, я слышала, в последнее время у тебя появились неприятности в школе.

Я села, не смея поднять глаза.

— Я… — Я не знала, что на это ответить.

— Ты хорошо учишься и кажешься здоровой и веселой. По крайней мере, мы все так считали, — произнесла миссис Эдвардс.

— Да, конечно, — сказала я. Мне хотелось согласиться со всем, что она скажет.

— Но как выяснилось, у тебя есть обидчики.

Я наклонила голову еще ниже.

— Они учатся в твоем классе? — уверенно предположила миссис Эдвардс.

Мой лоб чуть не касался сложенных на коленях ладоней.

— Мэнди, выпрямись. Дорогая, тут нет причин для слез. Мы во всем разберемся. Если бы ты все рассказала классной руководительнице, мы бы смогли пресечь их поведение с самого начала. Расскажи мне, как они тебя дразнят. — Она замолчала.

Я тоже молчала. Миссис Эдвардс сняла очки и потерла лиловые точки на переносице. Она пыталась сохранять терпение.

— Мэнди, тебе нечего бояться. Ты можешь мне все рассказать. Я уже и так все знаю, но мне хотелось бы услышать это от тебя. — Она помолчала и вздохнула. Вернула очки на переносицу и посмотрела на меня. — Эти девочки — Ким, Мелани и Сара, да? Они тебя обижают?

Я не могла ничего ответить. Я открыла рот, но не смогла выдавить ни слова. Как рассказать в двух словах о том, через что мне пришлось пройти за последние недели? А Ким, Сара и Мелани поджидают совсем рядом, за дверью.

— Твоя мама сказала, что они мучают тебя издевками, это так? — Миссис Эдвардс была полна решимости добиться от меня признания. — В прошлую среду они погнались за тобой, ты выскочила на дорогу и попала под автобус. Это правда? Мэнди, это очень серьезно. Нельзя, чтобы так продолжалось. Они гнались за тобой, Мэнди? Гнались, да?

— В общем, да, — прошептала я еле слышно.

— Уже лучше! — похвалила миссис Эдвардс. — Но что же они тебе наговорили?

— Не помню… Не помню, — пролепетала я, тряся головой, чтобы выбросить из нее нахлынувшие воспоминания.

— Допустим. Тогда скажи, как они тебя обычно дразнят? — спросила миссис Эдвардс.

— Не помню, — сказала я.

Миссис Эдвардс вздохнула. Встала. Быстро процокала к двери и резко распахнула ее. Ким, захваченная врасплох, шустро отпрянула.

— Подслушиваешь, Ким? — произнесла миссис Эдвардс. — Заходите, девочки, присоединяйтесь к нашей беседе. Возможно, вместе у нас получится разобраться быстрее.

Они послушно зашли в кабинет. Я вжалась в стул. Миссис Эдвардс закрыла дверь и присела на краешек стола, недовольно глядя на Ким. Та возвышалась над директрисой, задрав подбородок и уперев руку в бедро. Она ни в чем не раскаивалась. Мелани и Сара выглядели жалко, понуро и испуганно.

— Как вы наверняка успели подслушать, Мэнди не выдала вас и не сказала о вас ни одного дурного слова, — произнесла миссис Эдвардс.

Они посмотрели на меня. Мелани — та даже с благодарностью. Сара всхлипнула.

— Тем не менее я знаю, что вы дурно обращаетесь с Мэнди. Это пора прекращать, слышите? Я в своей школе издевок над учениками не потерплю. А теперь, Ким, Мелани и Сара, извинитесь перед Мэнди и пообещайте, что больше не будете дразнить и преследовать ее.

Они молчали. Мелани начала было бормотать слова извинения, но тут вмешалась Ким.

— Пускай она сама извинится перед нами, — сказала она, вздернув подбородок.

Даже миссис Эдвардс потеряла дар речи от изумления.

— Мэнди виновата во всем не меньше нас, — как ни в чем не бывало продолжила Ким. — Она первая начала. Она сказала, что ее мама — супермодель…

Миссис Эдвардс сжала губы. Она наверняка вспомнила маму в ее тесном костюме.

— Не выдумывай, Ким, — резко оборвала она. — Ложью ты себе не поможешь.

— Я вовсе не лгу, миссис Эдвардс, — сказала Ким. — Мэнди, признайся, именно так ты нам и сказала.

Я опустила голову еще ниже, чувствуя, как пылает мое лицо.

— Мэнди? — сказала миссис Эдвардс нетвердым голосом.

— Да, это Мэнди солгала нам, миссис Эдвардс, — подтвердила Сара.

— А когда мы обвинили ее во лжи, она вскипела, накричала на нас и ударила меня по лицу, — сказала Ким.

— Не жди, что я тебе поверю, Ким, — сказала миссис Эдвардс. — Мэнди на голову ниже тебя.

— Это не помешало ей меня ударить. Очень больно.

— Это правда, миссис Эдвардс. Она ударила Ким, прямо по лицу, — подтвердила Сара.

— Это правда, — эхом откликнулась Мелани. — Она ударила Ким.

— А потом она побежала прочь, выскочила, не глядя, на дорогу и попала под автобус, — заключила Ким. — Мэнди сама во всем виновата, миссис Эдвардс.

Миссис Эдвардс подошла и встала рядом со мной. Она положила руку на спинку стула и наклонила голову к самому моему уху, так, что стало щекотно от ее мятного дыхания.

— Мэнди, ты ведь не била Ким, правда? — мягко спросила она.

Я закрыла глаза.

— Скажи мне правду, милая.

— Да, я ударила ее, — сказала я и разрыдалась.

Ким выглядела победительницей. А миссис Эдвардс смотрела на меня так, будто я ее подвела.

— Мне до сих пор в это не верится, Мэнди, — сказала она. И, нахмурившись, посмотрела на Ким и ее подруг. — Тем не менее я знаю, что вы не даете Мэнди прохода. Я требую это прекратить. Я запрещаю вам дразнить Мэнди и говорить ей оскорбительные слова, ясно?

— Конечно, миссис Эдвардс, мы все поняли, — сказала Ким. — Больше Мэнди не услышит от нас ни слова.

Сказала она это неспроста. Ким решила выполнить свое обещание буквально. Больше она не обмолвилась со мной ни словом. Ни она, ни Сара, ни Мелани. Ким увела их в сторону, и к большой перемене они обо всем договорились. Они преследовали меня по пятам, не произнося ни слова. Они смотрели на меня, пихались, корчили рожи… и все это молча.

Я попробовала вообразить себя Мирандой Радугой — я взрослая и независимая, мне нет дела до их детских игр. Но сосредоточиться не получалось: за спиной не умолкали противные смешки.

Подошел Артур Кинг, щуря глаза за стеклами очков. Он держал в руках толстую потрепанную книгу, которую вручил мне, как оберег.

— Вот книга, о которой я тебе говорил, Мэнди, — сказал он, слегка заикаясь. — Хочешь полистать?

Ким зашлась недобрым хриплым смехом. Сара и Мелани хихикнули.

— Отойдем в сторону. Тут нам никто не помешает, — сказал Артур, уводя меня прочь.

Книга называлась «Король Артур и рыцари Круглого стола». Я благодарно приняла ее и начала дрожащими руками переворачивать страницы.

Ким, Сара и Мелани двинулись в нашу сторону.

— Убирайтесь вон! — сказал Артур, пытаясь говорить грозно.

— У нас ровно столько же прав играть на этой площадке, сколько у вас, — отрезала Ким. — Мы ничего плохого не делаем. И не говорим ей ни слова.

Она выпятила подбородок, показывая плотно сжатые, будто запечатанные, губы. Сара и Мелани тут же собезьянничали.

Дежурной по площадке была миссис Стэнли. Она увидела Ким, Сару и Мелани и сделала несколько шагов по направлению к нам. Только издалека, наверное, казалось, будто они мне улыбаются.

— Идем подальше от этих дурочек, — пробормотал Артур и потащил меня к самому краю площадки. Рядом была дверь мужского туалета, и девочки туда не ходили.

Мы прислонились к стене и погрузились в книгу. Ким, Сара и Мелани остались стоять, где стояли. Возможно, они опасались миссис Стэнли, которая зорко следила за всем, что происходит на площадке.

Артур перелистывал страницы, находил свои любимые отрывки и читал их вслух. Книга была не в моем вкусе. Король и рыцари говорили высокопарным древним языком, и я никак не могла запомнить, кто из них кто. Ну и пускай. Зато мне понравились картинки, особенно дамы в широких платьях, с распущенными волосами. Они напоминали Танину маму с ее рисунка.

Моя собственная мама пришла встречать меня после уроков. Она сразу же спросила, как прошла беседа с миссис Эдвардс, что она сказала мне и как наказала Ким, Мелани и Сару.

— Тише, мамочка, — взмолилась я.

Мы стояли на школьном дворе, где нас мог услышать кто угодно.

Ким, Мелани и Сара крутились неподалеку. Они нарочито плотно сжимали губы. Нашли себе новую забаву.

— Что же, миссис Эдвардс наказала эту Ким по заслугам? — спросила мама.

— Мам, тише. Поговорим об этом потом, — попросила я.

Мама оглянулась через плечо.

— Это и есть она, да? Высокая девица с черными волосами и челкой. Что-то она не выглядит виноватой. Ухмыляется во весь рот, — заметила мама. — Пойду-ка растолкую ей кое-что.

— Нет! Пожалуйста, пожалуйста, прошу тебя, — испугалась я. — Миссис Эдвардс во всем разобралась, и они пообещали, что больше ничего не будут мне говорить.

— Ты уверена, Мэнди? — спросила мама. — Милая, ты выглядишь обеспокоенной.

— Что ты, я совершенно спокойна, — сказала я, пытаясь улыбнуться и сделать вид, что все хорошо.

И вдруг в конце улицы показалась Таня. Она катила коляску. Таня, в коротких шортах и крошечном топике, открывавшем живот. Цокали по асфальту высоченные каблуки.

— Таня!

— Приветик, Мэнди!

Я бросилась к ней навстречу. Она протянула мне обе руки, и я ответила тем же.

— Как дела в школе? — спросила она.

Я скорчила гримасу.

— Да уж, воображаю, — ответила Таня. — А мне повезло. Скоро каникулы, и мне разрешили не ходить. Я вообще-то и так все время прогуливаю. Терпеть не могу школу. Все эти противные учителя и ученицы, глупые коровы. Дразнятся и обзываются.

— Тебя тоже обзывают? — поразилась я.

— Ну да, а я обзываюсь в ответ еще покруче, — ухмыльнулась Таня. — Что, кто-то достает тебя, Мэнди?

— Ну-у… — неопределенно протянула я.

Ким, Сара и Мелани уже опередили маму, все еще топтавшуюся у ворот. Они смотрели на меня и Таню, выпучив глаза. У Мелани отвисла челюсть.

Таня заметила, что я кошусь в их сторону. Она мигом смекнула, в чем дело.

Она не удостоила вниманием Сару и Мелани. Подлизы-прилипалы, что с них взять. Она двинулась прямо к Ким.

— Что уставилась? — спросила она. Даже на каблуках она была ниже Ким, зато старше и гораздо круче.

— Ничего, — пролепетала Ким.

— Вот и славно. Бегите домой, детки. Не мешайте мне и моей подруге Мэнди отдыхать.

Они быстренько убрались. Даже Ким. Видели бы вы их лица! «Мне и моей подруге Мэнди». Таня назвала меня своей подругой! Да они просто позеленели от зависти.

— Я везу его высочество на прогулку в парк, — сказала Таня. — Хочешь со мной?

Мне страшно хотелось пойти с ними, но мама, которая как раз успела подойти, строго-настрого запретила мне гулять без взрослых.

— Нет. Мало ли кто там к вам пристанет, — сказала она. — Парк — не место для девочек.

— Не волнуйтесь, я присмотрю за Мэнди, — сказала Таня.

— Не сомневаюсь, дорогая, но я не отпускаю Мэнди. Мы идем домой пить чай.

— Мам, ну, пожалуйста, мне так хочется в парк, — попросила я.

— Если она проголодается, мы купим мороженое, — сказала Таня, позвякивая мелочью в кармашке. — Миссис Уильямс дала мне денег на карманные расходы. Ну, пожалуйста, миссис Уайт, отпустите Мэнди со мной.

— Нет, дорогая. Быть может, в другой раз, — сказала мама, беря меня за руку.

Я отстранилась.

— Мам, но я хочу именно сегодня. Так нечестно. Почему ты вечно обращаешься со мной, как с ребенком? — сказала я.

Мама обиженно захлопала ресницами. Но она явно колебалась.

Внезапно на меня снизошло вдохновение.

— Миссис Эдвардс сказала, что мне пора становиться самостоятельнее. Она считает, что я маменькина дочка, потому-то остальные меня и задирают.

— Не может быть, Мэнди, — произнесла мама, но в ее голосе сквозила неуверенность.

Вдруг миссис Эдвардс именно так и сказала?

— Мы всего на полчасика, — заверила Таня.

Мама вздохнула:

— Хорошо, сдаюсь. Если ты так хочешь в парк, Мэнди, мы, так и быть, пройдемся вместе с Таней.

Я набрала побольше воздуха.

— Нет, мам. Тебе вовсе не обязательно идти с нами. Мы пойдем тихими улочками, где нет машин. Если к нам будут приставать, мы убежим. Все девочки ходят в парк одни, без мам.

Я не могла поверить, что мне хватило духу это произнести. Будто на миг я превратилась в Миранду Радугу. И знаете — это подействовало! Мама отпустила нас одних в парк — правда, лицо у нее при этом было недовольное. Я знала, что она будет дуться и грустить весь вечер, но сейчас мне было все равно.

Мы с Таней побежали по траве. Малыш Рикки подскакивал в коляске вверх и вниз. Таня напевала песни «Нирваны», а я старалась ей подпевать. Рикки сперва весело пускал пузыри, но затем его укачало.

— Кажется, у нас тут маленькая неприятность, — сказала Таня.

Она промокнула Рикки платком, наморщив нос, а затем вымыла руки в небольшом бассейне-лягушатнике.

— Когда я была маленькой, мы с папой часто ходили сюда, — сказала я. — Иногда папа закатывал брюки до колен и плескался вместе со мной.

— У тебя чудесный папа, — сказала Таня.

— Угу. А вот мама слегка того… — Я скорчила гримасу.

Я боялась, что Таня начнет смеяться над мамой.

— Да нет, она просто волнуется за тебя, — к моему удивлению, ответила Таня. — Знаешь, как я переживала за Кармель.

— Ты по ней сильно скучаешь?

— Ага, — просто сказала Таня. Она сложила руки и согнулась пополам. Но тут же выпрямилась вновь. — Но зато теперь у меня есть ты, а, малютка Мэнди?

— Не называй меня малюткой, — воспротивилась я.

Таня засмеялась и потянула меня за косичку.

— Когда ты заплетаешь косы, тебе можно дать на вид лет шесть.

— Не смейся так. Я не виновата. Я просила маму, чтобы она делала мне такую прическу, как ты показала, но она отказалась.

— Так научись сама, — сказала Таня.

Мы медленно шли по дорожкам парка, качая коляску, пока Рикки не заснул. Таня остановилась и поставила коляску в тень.

— Ну что, позагораем, Мэнди?

Она сбросила туфли и легла в траву, задрав топик и подставив солнцу живот.

— Хочу, чтобы живот загорел, — пояснила она.

— А я тут же обгораю, — пожаловалась я, устраиваясь рядышком. — И становлюсь розовой. Терпеть не могу розовый. Это самый противный цвет в мире.

— Полежим две минутки — и встанем. Ты не успеешь сгореть, — сказала Таня.

Я решила, пускай с меня вся кожа слезет, лишь бы лежать и лежать рядом с Таней под лучами солнца. Я смотрела в зеленые кроны деревьев. Листья шелестели и шептались, будто делились неведомыми секретами.

— Ах, Таня, как я рада, что у меня есть такая подруга, — призналась я.

— А я рада это слышать, — сказала Таня. Она приподнялась на локтях. — Смотри, ты уже вся порозовела. Надо остудиться. Идем за мороженым.

Мы пошли к лотку у ворот парка. Таня купила два рожка по 99 пенсов. Рикки жалобно захныкал, Таня посадила на палец капельку мороженого и дала ему слизнуть. Рикки понравилась игра, и он потребовал еще.

— Нет, маленькая жадина. Тебя снова укачает, — сказала Таня. — Пошли, Мэнди. Пора доставить тебя домой, чтобы твоя мама не переживала.

Мы шли бок о бок, как настоящие подруги, толкая перед собой коляску. Цокали Танины каблуки. Поскрипывали мои школьные сандалии. Ее тень весело приплясывала, задорно мотались стриженые волосы. Моя коротенькая тень с косичками неуклюже переваливалась рядом.

— Последи за Рикки, пока я куплю газету для Пэт, — попросила Таня, останавливаясь у магазинчика на углу.

Я стояла снаружи, слегка покачивая коляску. Мне было очень лестно, что Таня доверила мне ребенка. Я следила сквозь окно за тем, как Таня ходит внутри магазина. Глаза, привыкшие к солнцу, едва различали ее силуэт в полумраке. Вот она роется в кармане, отсчитывая плату без сдачи. Вот сует ее кассиру, берет газету и идет к двери.

Вдруг ее рука сделала неуловимое движение. Пальцы схватили что-то с полки, и Таня, не задерживаясь ни секунды, вышла из магазина.

— Это тебе, Мэнди. Подарок, — сказала Таня, разжимая ладонь.

В ней была зеленая бархатная резинка для волос.

ГОЛУБОЙ

Когда мы вернулись домой, Таня собрала мои волосы в хвост и скрепила их зеленой бархатной резинкой.

— Я же говорила, тебе пойдут резинки для волос, — сказала она. — Вот так. Красиво, правда?

— Да. Очень. Огромное спасибо, Таня. Чудесная резинка, — ответила я.

Мой живот сжался, будто его тоже обвязали резинкой. Мне было приятно, что Таня сделала мне подарок. Я считала ее лучшей подругой в мире. Но она украла эту вещь.

Конечно, я не могла знать наверняка. Мне показалось, что Таня стянула ее с полки. Но в полумраке магазина я могла не разглядеть, как Таня за нее платит.

Я могла бы спросить у нее напрямую. Но не осмелилась. Представьте только, как бы это прозвучало:

«Спасибо за подарок, Таня. Кстати, ты его купила или украла?»

А если она ответит: «Украла», тогда что?

Я знала, что воровать нехорошо. Особенно у мистера и миссис Пэтел. Они едва сводили концы с концами в своем магазинчике. И все же это только резинка. Сколько она может стоить — фунт, два? Не такая уж ценная вещь.

Таня украла ее не для себя. Она заботилась обо мне как о подруге. У нее не было денег. Ей не выдают на карманные расходы по субботам, как мне. У нее нет почти ничего своего. Неужели так плохо, что она взяла для меня подарок, не заплатив?

От противоречивых мыслей у меня закружилась голова. Резинка туго сжимала волосы, тянула у корней. Каждый раз, поворачивая голову, я чувствовала ощутимый укол, не дававший мне забыть о том, что произошло.

Когда спустя полчаса Таня ушла и мама велела мне вновь заплести косички, я вздохнула чуть ли не с облегчением.

— Тебе, наверное, кажется, что так красивее, — сказала мама, хмыкнув. — Но, по-моему, тебе совсем не идет.

— А по-моему, ее это взрослит, — сказал папа, увидев мое огорчение.

Мама нахмурилась.

— В этом все и дело. Мэнди еще совсем ребенок. Ни к чему ей носить взрослую прическу. Если хочешь знать, ее это простит.

— И все же очень мило с Таниной стороны сделать Мэнди подарок, — сказал папа.

— М-м… — неопределенно протянула мама. — Мэнди, она купила ее специально для тебя?

— Ага, — пробормотала я, притворяясь, что позевываю. — Что-то мне спать захотелось. Спокойной ночи.

На самом деле мне просто хотелось избежать расспросов. Сон не шел. Я лежала в кровати, перебирая пальцами резинку. Интересно, где еще такие продаются? Вдруг только в магазинчике на углу? Вдруг она была единственная в своем роде? Тогда миссис Пэтел быстро обнаружит пропажу. А вдруг она заметила, как Таня ее брала? Вдруг она увидит ее на мне? Неужели я стану соучастницей, потому что ношу краденую вещь?

Когда я наконец смогла заснуть, мне приснилось, что миссис Пэтел подошла ко мне на улице и назвала воровкой. Все на нас оборачивались. Мимо шли миссис Стэнли и миссис Эдвардс. Они качали головами и хмурились. Ким, Мелани и Сара смеялись, сверкая зубами, и кричали: «Воровка, воровка, воровка!» Подошли мама и папа, они тоже произносили: «Воровка» — и плакали. Я сама заплакала…

Я проснулась в холодном поту. В ушах звенел крик: «Воровка!» Была поздняя ночь, в темноте мне стало еще страшнее. Я вылезла из постели и спрятала резинку на самое дно ящика с бельем. Затем легла и попыталась представить себя Мирандой Радугой. Она никогда не просыпалась по ночам от гулкого биения сердца, она крепко спала на простынях всех цветов радуги, по одной на каждый день недели. Она вставала и принимала ванну в джакузи, а затем надевала… Я примеряла на нее — на себя — различные платья, как на куклу, и с этими мыслями заснула.

Во сне я была Мирандой Радугой. Я меняла наряд за нарядом, потому что Миранда стала знаменитой моделью. Я шла по подиуму, мелькали вспышки фотоаппаратов, и все было чудесно, пока не пришла пора примерить зеленое бархатное обтягивающее платье, к которому полагался головной убор из того же самого материала, похожий на гигантскую резинку для волос. Внезапно все вскочили и закричали: «Воровка!», я попыталась стащить с себя головной убор, но он вцепился мне в голову, сжимая так, что я уже не могла дышать, он сбился мне на глаза, закупорил нос и рот, так что я не могла даже закричать…

Я проснулась, задыхаясь и всхлипывая. Во сне я забилась глубоко под одеяло.

Должно быть, я слишком шумно вертелась, потому что в спальню вбежала мама.

— Что случилось, милая?

— Мне… мне приснился кошмар, — пролепетала я, вытирая лицо простыней.

— Только не простыней! Держи платок, ива ты моя плакучая, — сказала мама, прижимая меня к себе. — Расскажи, что тебе приснилось?

— Не помню, — солгала я, обнимая маму. — Но мне было очень страшно.

— Не бойся, мамочка с тобой, — сказала она, убаюкивая меня, как дитя.

Она вложила в мою ладонь Оливию и сказала, что прогнала все кошмары прочь и теперь я могу спать спокойно.

Я очень хотела ей поверить. Но не могла. И когда поутру прозвонил папин будильник, я все еще лежала с открытыми глазами.

Я спустилась к завтраку с больной головой.

— Не выспалась из-за дурного сна, — поняла мама. — Бедняжка Мэнди. — Она ласково потрепала меня за косичку.

— А где же модная прическа? — поинтересовался папа.

Мама нахмурилась.

— Думаю, Мэнди сама все поняла. Рано ей еще носить такие прически. — Мама скрестила руки на груди. — Не одобряю я ее дружбу с Таней. Они проводят вместе слишком много времени. Она чересчур взрослая для нашей дочери. И плохо на нее влияет.

— Что значит — плохо влияет? — мой голос дрогнул.

— Мэнди, во-первых, ты научилась грубить. А вчерашняя сцена у школы… Я не хочу, чтобы ты ходила с Таней в парк. В наши дни на улицах небезопасно.

— Думаю, Таня вполне способна позаботиться о себе и о нашей Мэнди, — сказал папа.

— И все же мне не нравится их дружба. Пускай играют здесь, где я могу за ними присмотреть, но я против того, чтобы они гуляли где попало. Недалеко и до беды, — сказала мама. — Подумай о том, кто эта девочка. Скажи спасибо, что я вообще не запретила Мэнди общаться с ней.

Я застыла на месте.

— Ты что!

— Ну, не преувеличивай, — сказал папа. — Девочки стали хорошими подругами. Наконец-то Мэнди есть с кем играть. Ей очень нужны друзья, особенно после того, что случилось в школе.

Мама даже забыла на миг о Тане.

— Мэнди, тебя перестали дразнить? — спросила она. — Ким больше не говорит тебе обидных слов?

— Нет, она мне вообще ничего не говорит, — ответила я.

— И все же держись от нее подальше, — велела мама.

Я так и делала. В то утро они не ходили за мной по пятам и не шептались за спиной. Похоже, Таня их отпугнула.

Я была ей так благодарна за то, что она встала на мою защиту. Самая лучшая в мире подруга! Если она и украла зеленую резинку, то лишь для того, чтобы сделать мне подарок. Зря я так распереживалась. Я вела себя просто по-детски.

За завтраком я села рядом с Артуром Кингом. Он предложил обучить меня шахматам. Скукотища, как оказалось, страшная. Я думала не об игре, а о том, как Таня зайдет за мной после школы, как мы будем дружить всю жизнь и никто нас не разлучит.

— Мэнди, ты совсем не думаешь. Если ты пойдешь королевой на эту клетку, я смогу взять ее своим конем, — вернул меня к реальности голос Артура.

Но я не могла воспринимать шахматные правила всерьез. Что за королева без пышного платья и длинных волос? Что за конь без копыт и хвоста? Грубые пластмассовые фигурки, не вызывающие желания бороться за их воображаемую судьбу.

Артур обыграл меня так легко, что даже расстроился.

— Мэнди, неужели тебе не понравились шахматы? — спросил он, расставляя фигурки для новой битвы.

— Что-то не очень, — ответила я.

— Тебе просто надо немного подучиться, и тогда ты увидишь, как это весело, — решил Артур. — Я думаю, мы могли бы играть каждый день на большой перемене.

— Посмотрим, — ответила я.

— Если мы будем держаться вместе, Ким, Мелани и Сара не будут к тебе лезть, — добавил Артур.

— Почему это? — не поняла я.

— Думаю, они меня боятся, — сказал Артур. — Они видят, что тебя есть кому защитить.

— Ну, Артур! — Я была так поражена, что не подумала смягчить удар. Артур был самым умным мальчиком в классе во всем, что касалось уроков, — и самым непонятливым во всем, что касалось жизни. — Ты тут вовсе ни при чем. Меня защищает Таня.

Артур обиделся до глубины души.

— Как твоя Таня может тебя защищать? Ее нет поблизости. Хотя иногда мне кажется, что она незримо присутствует рядом с нами.

— Как это?

— Ты все время про нее говоришь. «Моя подруга Таня то, моя подруга Таня се». Таня, Таня, Таня, Таня. Если бы твоя Таня знала хоть что-нибудь интересное! Судя по твоим рассказам, она может говорить только о платьях, помадах и кинозвездах. Ерунда какая-то.

— Ты смеешь называть все, о чем говорит моя подруга, ерундой?! — вскипела я.

— Не знаю. Я ни разу с ней не разговаривал. Но как только ты вспоминаешь о ней, начинаешь нести никому не интересную ерунду.

— Ну и играй сам в свои дурацкие шахматы! — сказала я и отшвырнула шахматную доску с такой силой, что фигурки выскочили из гнезд и запрыгали по черно-белым квадратам поля.

Я послонялась в одиночестве, понимая, что сделала большую ошибку. Зашла в туалет, и очень, очень зря. Ким, Сара и Мелани стояли перед зеркалом, зачесывая волосы то так, то эдак. Ким уложила челку назад, так, что открылась белая полоска лба. Она поймала мой взгляд в зеркале. Рука с щеткой застыла на полпути. Челка волосок за волоском падала на место, пока вновь не закрыла лоб.

Мне надо было бежать. Вместо этого я притворилась, что не испытываю страха. Прошла мимо них и хлопнула дверью кабинки. Села на унитаз, пытаясь унять частое биение сердца.

— Вот прошла девчонка, с которой мы не разговариваем, — сказала Ким. — Даже имя ее не будем произносить вслух, верно?

— Конечно. Зачем произносить такое дурацкое имя, — сказала Сара.

— Подходящее имя для такой дурочки, — сказала Мелани, хихикнув. — Для ябеды-корябеды. Она нажаловалась своей мамаше, а ее мамаша нажаловалась моей маме, и теперь мама хочет, чтобы я с ней помирилась.

— Ни за что бы не хотела дружить с ней, — сказала Сара.

— А теперь у этой дурочки новая подруга, — медовым голосом произнесла Ким. — Подруга, которая воображает, будто она пуп земли. Конечно же, она пуп земли. Если только пуп земли — это маленькая грязная дрянь.

Я не выдержала.

— Не смей называть мою подругу Таню дрянью! — завопила я из кабинки.

Они расхохотались.

— Видели, какие волосы у грязной дряни? Ярко-оранжевые. Будто у нее на голове сдохла сотня золотых рыбок, — сказала Ким.

Они захохотали громче.

— А каблуки! Просто клоун на ходулях!

И все три громко затопали, изображая Танину походку.

— И как только мамаша этой девчонки отпускает ее гулять с грязной дрянью? — сказала Мелани.

— Сдружились две мамаши. Видели, грязная дрянь катила коляску со своим сопливым малышом, — сказала Ким.

— Ерунда! — закричала я, распахивая дверь кабинки и появляясь перед ними. — Это не Танин ребенок! Она помогает за ним присматривать! Она не дрянь, она вообще не встречается с парнями, потому что терпеть их не может. Заткнитесь, вы! — Мне казалось, мой голос звучит угрожающе, но в глазах стояли слезы. Слезинка выкатилась из уголка и заскользила по щеке. Они это заметили.

— Кто это жужжит? — притворно удивилась Ким.

— Говорящая муха, — сказала Сара.

— Навозная говорящая муха, она даже не спустила за собой воду, — сказала Мелани.

Я не ходила в туалет, но они сделали вид, будто принюхиваются, а Ким зажала нос.

Тогда я побежала. Плача взахлеб. А они засмеялись еще пуще.

Весь остаток дня мне хотелось плакать. Я отчаянно искала взгляд Артура, но он не смотрел на меня. Я нацарапала короткую записку:

Я сложила листок и подписала: «Артуру Кингу». Затем перегнулась через Мелани, чтобы отдать записку девочке, сидевшей за ней. Но Мелани мигом среагировала. Она цапнула листок, развернула и прочитала. Затем передала его Ким и Саре. Они принялись противно ухмыляться. Ким сморщила нос и едва слышно захрюкала, показывая на меня пальцем. Мелани и Сара стали ей подражать.

Я нагнулась над тетрадкой по английскому. Я с такой силой давила на ручку, что кончик сломался, и из-под пера стали выходить не буквы, а кляксы. Слеза капнула на страницу, размывая написанное. Вторая слеза, третья… Страница превратилась в синее болото, где я тонула и барахталась. Ким, Мелани и Сара фыркали и прыскали на далеком берегу.

— Кто это фыркает? — не выдержала миссис Стэнли.

Она оглядела класс. Я сгорбилась, боясь, что она заметит мои слезы. В носу защипало, мне пришлось высморкаться.

— Это Мэнди, миссис Стэнли. Она так сморкается, — сказала Ким.

Мелани и Сара рассмеялись. К ним присоединились еще несколько учеников.

— Что-то вы чересчур развеселились, — вздохнула миссис Стэнли. — Пора привести вас в чувство. Доставайте тетради для контрольных работ, проведем словарный диктант.

Класс застонал. Почти все смотрели на меня, будто я была виновата.

Миссис Стэнли начала диктовать слова. Мне казалось, я в каждом делаю по ошибке. Затем мы обменялись тетрадями и начали проверку. Я отдала свою Мелани. Нам пришлось продолжать работать в паре, хоть мы и стали из подруг злейшими врагами. Миссис Стэнли не разрешала пересаживаться в середине учебного года.

Мелани взяла тетрадку за самый кончик, точно боялась испачкаться, и швырнула перед собой на парту. Ким и Сара удовлетворенно хихикнули.

Я набрала всего-навсего двенадцать баллов из двадцати. Мелани обвела все ошибки красной ручкой и наставила жирные кресты. Хуже работы у меня еще не было. Мелани набрала четырнадцать баллов. Ким — целых восемнадцать. Она справилась лучше всех, обойдя даже Артура.

Затем мы называли свои баллы вслух для миссис Стэнли. Она очень удивилась, услышав мою оценку. Я думала, она рассердится, но она ничего не сказала. Только подозвала меня к себе после звонка.

— Что случилось, Мэнди? — спросила она.

Я покачала головой, глядя в пол.

— Как вышло, что ты так плохо справилась? Может быть, Мелани неверно отметила ошибки?

Я вновь покачала головой.

— Мелани, Ким и Сара по-прежнему дразнят тебя, Мэнди?

— Нет, миссис Стэнли, — ответила я.

Ведь они дразнили не Мэнди. Они дразнили гадкую девчонку, чьего имени не называли, и я при всем желании не смогла бы доказать, что они говорили про меня. Ким очень хитрая.

Казалось, миссис Стэнли не до конца мне поверила. Но она вздохнула и позволила мне идти.

Мама ждала меня у школы. Она уже начала волноваться. Но Тани нигде не было видно.

— Наконец-то, Мэнди! Что так долго, милая? Все ушли домой добрых пять минут назад. Тебя не оставили после уроков, нет?

— Нет, просто… миссис Стэнли хотела… так, ерунда. Мам, а где Таня?

— Подожди со своей Таней. Что хотела миссис Стэнли?

— Да ничего. Поговорить о словарном диктанте. Скукота, скукотища, скука смертная. Я думала, Таня встретит меня у школы. Мы с ней вчера условились.

— Но у тебя всегда были пятерки по словарным диктантам! Ты знаешь все сложные слова назубок. Ну да ладно, я подумала — давно мы с тобой не ходили по магазинам. Я проходила мимо витрины и увидела очаровательное льняное розовое платьице с оборкой…

— Фу, какая гадость!

— Что за выражение, Мэнди? Последи за собой!

— Но, мам, я не могу пойти с тобой, я пообещала, что дождусь Таню.

— Я знаю. Я предупредила ее, что мы с тобой идем за покупками.

— Ох! Но мне гораздо больше хотелось бы пойти с Таней в парк, — сказала я.

Мамина голова дернулась, будто я ударила ее по лицу. Мой желудок сжался. Какая несправедливость! Кто угодно на моем месте предпочел бы веселиться с подругой, чем ходить с мамой по магазинам.

— Хорошо, не хочешь — как хочешь, не могу же я тебя силой тащить, — нетвердым голосом произнесла мама. — Но тебе надо купить летней одежды, а мы с тобой давным-давно никуда не выбирались вместе. Я думала, мы поедим мороженого в «Лимонадной реке»…

— Что же ты не предложила Тане пойти с нами? — спросила я.

Мама глубоко вздохнула. Ее ноздри затрепетали.

— Не думаю, что это была бы удачная мысль, Мэнди, — сказала она. — Ты и так видишься с Таней больше, чем нужно. Боже правый, вы все вечера проводите, безвылазно запершись в твоей комнате. Мы с папой тебя почти видим.

— Это не так! И вообще…

— Мэнди, я не хочу спорить попусту. Мы пойдем по магазинам, как любящие мама и дочка, или нет?

Мы пошли по магазинам. Но радости мне это не доставило. Розовые платьица были кошмарны. Они выглядели так по-детски, что я никогда не решилась бы их носить. Подходящий мне размер был сшит на восьмилетку. Я и выглядела в нем на восемь. Нет, даже младше.

— Но тебе так идет, милая, — сказала мама. Она опустилась на колени, расправила мне подол и завязала сзади премерзкий бант. — Можно подобрать к нему в тон розовые и белые ленты для косичек.

— Фу, какая гадость!

— Мэнди! Сколько раз повторять?

— Мам, но это и правда гадость. Не хочу я носить косички, это уже, в конце концов, глупо. Даже папа согласен. А в этом детском наряде у меня совсем дурацкий вид.

— Нет, это поведение у тебя как у неразумного дитя, — вздохнула мама. — Ну хорошо. Не хочешь розовое — не надо. Какое тогда? Может, белое с вишенками и вышитым воротником? Примеришь?

— Не хочу я вовсе никакого платья. Никто их давным-давно не носит.

— Понятно, — сказала мама, подразумевая, что ей ничего не понятно. — Значит, теперешняя молодежь ходит в туфлях и куртках на голое тело?

— Нет. Девочки носят… шорты.

Мама недовольно фыркнула.

— Если ты думаешь, что я позволю тебе бегать в трусах, как у Тани, ты ошибаешься.

— При чем тут Таня? — сказала я, хотя думала, конечно, именно о ней. — Все девочки в нашем классе носят шорты, джинсы и леггинсы.

— Допустим. Но тебе это не пойдет, ты другая, — сказала мама.

— А я хочу быть такой, как все. Почему, как ты думаешь, меня дразнят? Да потому, что я белая ворона, — жалобно сказала я.

Мама слегка заколебалась. Я поднажала. И в конце концов мы купили мне шорты и футболку. Длинные шорты. Розовые. И все-таки шорты. А еще новый купальник. Мы с папой каждое воскресенье ходим в бассейн. Я просила бикини. Я думала носить верх с шортами. Мне бы очень пошло.

Но мама лишь рассмеялась:

— Бикини! Мэнди, да ты у меня плоская, как гладильная доска!

Она выбрала мне дурацкий детский купальник. Хорошо, не розовый — розовых не было. Я хотела ярко-оранжевый, но мама сказала, что мне не идут кричащие цвета. И купила голубой с белым бантиком и двумя декоративными пуговицами в виде кроличьих мордочек.

— Как тебе идет! — сказала мама, делая вид, что нам весело вместе.

Она даже не рассердилась, когда я показала ей сломанную ручку. Мы пошли в магазин школьных принадлежностей и купили новую ручку, а к ней механический карандаш.

Мне не терпелось сразу же отправиться домой, но мама настояла на том, чтобы купить мне мороженое в «Лимонадной реке». Я выбрала вишневое и долго возила ложкой по серебристой вазочке, то лизну сливки, то откушу вишенку. Даже мороженое казалось мне сегодня безвкусным.

Когда мы наконец вернулись домой, я увидела Таню. Она сидела на верхушке невысокого штакетника, которым обнесен наш сад.

Я рванулась ей навстречу. Мама только вздохнула.

— Таня, забор не предназначен для того, чтобы на нем сидели, — заметила она.

— Это точно, он жесткий и неудобный, — сказала Таня, соскакивая вниз и потирая красные отметины на бедрах. — А что это у вас за пакеты? Мэнди, тебе надарили подарков? Ох и везучая ты!

Я мигом пожалела о том, что ничего не купила Тане. Она-то подумала обо мне и подарила мне резинку.

— У меня есть кое-что для тебя, — нашлась я, вручая ей механический карандаш.

Мама приподняла брови, но промолчала.

— Ух ты, клево! Подарок! У меня никогда не было механического карандаша. Вот спасибо! — искренне обрадовалась Таня и чмокнула меня в щеку. А потом встала на цыпочки — и чмокнула маму.

— Показывай, чем прибарахлилась, — велела Таня, ныряя в пакет.

— Прелесть какая! — воскликнула она, вытаскивая мои обновки, шорты и футболку.

Мама удивилась и обрадовалась одновременно.

— Что ты прикидываешься? — шепнула я Тане. — Ты бы в жизни такие не надела.

— Согласна, — ответила Таня. — Но тебе они здорово пойдут.

— Ну, спасибо! — сказала я, толкая ее в бок.

— Это все? — спросила Таня, роясь в другом пакете. — Смотри-ка, ручка, прямо как мой новый карандаш! А это что такое?

— Купальник.

— Ну-ка, посмотрим. Прелесть что за кролики, мне нравится.

Я недоверчиво разглядывала ее сквозь очки, не понимая, шутит она или говорит серьезно.

— Мэнди, так ты умеешь плавать?

— Разумеется. Мэнди ходит с папой в бассейн каждое воскресенье, — сказала мама, бережно складывая вещи и убирая их в пакеты. — Ну все, Мэнди, поговорили — и домой. Нас ждет чай.

— Мэнди, тебя папа научил плавать? А меня он научит? Можно, я пойду с вами?

— Конечно! — обрадованно откликнулась я.

— Посмотрим, — сказала мама.

Я знала, что значит ее «посмотрим». Вежливое «нет».

Но папа меня поддержал.

— Конечно, давай возьмем с собой Таню, — сказал он.

Я победоносно взвизгнула.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — подала голос мама из кухни. — Таня уже ходит за нашей Мэнди хвостом.

— Ничего подобного, это я хожу за ней хвостом! — возразила я.

— Умерь пыл, Мэнди, — сказала мама, выходя в прихожую прямо в переднике. — Дай папочке спокойно переодеться и отдохнуть. Обсудим поход в бассейн позже.

— Мы уже обсудили, мам. Папа сказал: «Конечно», — ответила я.

Папа продолжал настаивать на своем, сколько мама ни пыталась его переубедить.

— Я знаю, что ты считаешь Таню хорошей девочкой, но мне не по душе эта дружба. Я говорила с миссис Уильямс, и она сказала мне, что Таня из кошмарной семьи.

Мама перешла на шепот. Я напрягла слух. Мне мерещилось, что она вот-вот произнесет слово «воровка».

Папа увидел, что я закусила губу.

— Бедная, бедная Таня. Тяжело же ей пришлось в жизни, — сказал он. — Значит, нам остается только окружить ее двойной лаской. Показать, как живут счастливые семьи. Она очень милая девочка, что тем более удивительно после всего, что ты мне рассказала, и заботится о нашей Мэнди со всей душой. Что плохого в их дружбе? Ты боишься, что Таня дурно повлияет на Мэнди. А ты не думаешь, что Мэнди может хорошо повлиять на Таню?

Я взмахнула рукой от восторга. Папа наголову разгромил все мамины возражения.

В воскресенье мы втроем отправились в бассейн — Таня, папа, я. Сперва Таня не хотела идти. Мы зашли за ней в половине седьмого, но миссис Уильямс сказала, что Таня все еще в постели, хотя она уже дважды ее будила.

Таня вышла к нам десять минут спустя, бледная, заспанная, всклокоченная. Я первый раз увидела ее лицо без макияжа. Она казалась совершенно другой. Совсем девчонкой. Слабой. Ранимой.

Папа, который уже было разворчался, томясь в ожидании, улыбнулся:

— Доброе утро, Таня!

— Доброе утро! Или скорее ночь, — сказала она. Улыбнулась папе. Показала мне язык: — Что ты так смотришь, будто в первый раз меня увидела? — Потерла сонные глаза, провела рукой по волосам. — Выгляжу, наверное, как чучело.

— По-моему, ты прекрасно выглядишь, — сказала я.

Я ждала, что у Тани непременно будет бикини, но она надела обычный синий купальник, старый и выцветший.

— У меня даже купальника нет. Этот носила дочка миссис Уильямс, еще когда училась в школе. Гадость, правда? Смотри, протерся до дыр. — Таня поковыряла пальцем крошечные дырочки в ткани. — Меня могут арестовать за разгуливание в таком виде!

— Да нет, нормальный купальник, — сказала я. — Вот у меня дурацкий. — Я подергала бантик, покрутила кроличьи морды.

— Ты в нем такая хорошенькая! — с затаенной грустью произнесла Таня. — Везучая, тебя родители балуют. А твоя мама не ходит в бассейн?

Я ответила ей долгим взглядом. Мы обе представили себе мою грузную маму в обтягивающем купальнике. Виновато хмыкнули.

— Да, думаю, не ходит, — сказала Таня.

Мы сложили вещи в один шкафчик. Моя футболка и шорты уютно легли рядышком с леггинсами и топиком Тани. Мне пришлось снять очки. Я всегда чувствую себя без них не в своей тарелке. Весь мир расплывается перед глазами, становится далеким. Приходится буквально нащупывать дорогу к воде. Я вижу лишь огромную, сверкающую массу голубого впереди.

— Давай я тебе помогу, — сказала Таня, крепко сжимая мою ладонь. — Где же твой папа? А, вижу, вижу. Вон он, на краешке. Вы будете нырять? — Она резво повела меня к нему. Наши босые ноги шлепали по влажной плитке. — Спорим, вы не умеете нырять! — сказала она.

— На что спорим? — весело откликнулся папа, как подросток.

Он нырнул и поплыл, мерно загребая воду и сверкая пятками, — и вскоре растворился в зеленовато-голубом пространстве.

— Надо же, и правда умеет! Молодец твой папа! — сказала Таня, от души веселясь.

Папа подплыл к нам. Он тоже смеялся. Подтянулся и сел на бортик, болтая ногами и сверкая капельками воды. Я застеснялась его толстого живота и седой волосатой груди. Но Таня явно думала, что лучше папы в мире нет.

— Слушайте, научите и меня нырять. У вас здорово выходит! И плавать по-настоящему научите, а то я умею только грести по-собачьи.

Она болтала и болтала, но в воду лезть не спешила. Папе пришлось взять ее за руки и уговаривать спуститься вниз по лесенке. Я прыгнула вслед прямо с бортика. Но и тогда Таня никак не решалась оторвать ноги от дна или опуститься в воду по плечи. Она дрожала, обхватив себя руками. Когда папа предложил научить ее плавать кролем, она застеснялась, начала отказываться и вспомнила, что у нее слабые уши и она может их застудить, если намочит голову.

Папа не стал ее принуждать. Вместо этого мы принялись прыгать и плескаться на мелкоте, сначала вдвоем, а затем вместе с Таней. Она отчаянно визжала, но вскоре пообвыклась и стала заливисто хохотать.

— Мы — семейка попрыгунчиков, — сказала она. Мы вели веселый мокрый хоровод. — Мы се-мей-ка по-пры-гу-шек, папа, Мэнди и Танюша, — пропела она.

Мы пели Танину песенку снова и снова, кружась в голубой воде.

— Как бы я хотела, чтобы мы были одной семьей, — сказала я. — Я бы все отдала, чтобы ты была моей сестрой.

— Ты мне тоже как младшая сестренка, — сказала Таня. — Мы всегда будем вместе, и никто нас не разлучит, правда же?

СИНИЙ

В школе все по-прежнему было ужасно. Стоило мне появиться поблизости, Ким, Мелани и Сара картинно зажимали носы. Другие ученики начали им подражать. Не Артур, конечно, но Артур все еще на меня дулся. Я пыталась делать вид, что мне все равно. Я притворялась Мирандой Радугой и шла по коридору с высоко поднятой головой, но Ким ставила мне подножку, и я падала.

Она не позволяла себе ничего такого при учителях. Миссис Эдвардс строго следила, чтобы никто никого не обижал.

— Ничего, вот только дождемся каникул, — громко сказала Ким Мелани. — Тут мы ее и достанем. У тебя дома.

Когда мы с ней еще были подругами, наши мамы договорились, что по утрам в каникулы, пока мама на работе, я буду сидеть у Мелани.

— Не буду я сидеть у Мелани! — воспротивилась я.

— Они вновь принялись за старое? — заподозрила мама.

— Нет. Они меня не дразнят. Только иногда ведут себя так, будто… Мам, не вздумай снова идти в школу! Я не обращаю на них внимания, как ты велела. Но я не могу бывать у Мелани на каникулах. Она меня терпеть не может. А я ее.

Мама очень расстроилась. Она хотела, чтобы мы с Мелани вновь стали подругами.

— Но Мэнди больше не хочет дружить с Мелани, — сказал папа. — И я ее не виню. Мелани ужасно с ней обошлась.

— Раньше они прекрасно ладили. Ума не приложу, что нам делать, — растерянно сказала мама. — Не могу же я брать Мэнди с собой на работу. Она слишком мала, чтобы оставаться одна. И слишком большая, чтобы нанимать няню. Что же придумать?

— Разве не ясно? — сказал папа.

— Предлагаешь мне бросить работу? — спросила мама.

— Нет! Поговори с миссис Уильямс. Уверен, она с радостью согласится присмотреть за Мэнди. С Таней нашей дочери будет гораздо веселее.

— Ура! Ура! УРА! — закричала я.

Мама покачала головой. Она тщетно пыталась найти другой выход. Но ей это не удалось, и в конце концов она сдалась и пошла к миссис Уильямс.

— Спасибо, мамочка, вот здорово! — радовалась я, скача по комнате.

— Мэнди, Мэнди, успокойся, ты что-нибудь разобьешь. Теперь послушай. Я хочу, чтобы ты вела себя как следует. Никаких безумств на пару с Таней. Ты будешь во всем слушаться меня и миссис Уильямс, договорились?

— Слушаюсь и повинуюсь! — благодарно воскликнула я.

Мы очень быстро забыли все, о чем говорила мама. Миссис Уильямс, похоже, было все равно, чем мы занимаемся, лишь бы громкая музыка не будила малышей. Она разрешила нам ходить в город одним и даже не сердилась, если мы опаздывали домой.

— Везет тебе, Таня, — бездумно сказала я, сжимая ее руку в своей. — Миссис Уильямс никогда на тебя не ругается, не отчитывает и позволяет делать все, что хочешь, не то что моя мама.

— Ясное дело. Ведь она мне не мама, — ответила Таня. — Она только присматривает за мной и получает за это деньги. Это как работа. Она даже не хотела, чтобы я жила у нее, меня ей навязали, потому что я была никому не нужна. Мы неплохо ладим, старая кошелка ничего себе, но ей на меня наплевать. Вот в младенцах своих она души не чает. А что в них такого — сопли да мокрые пеленки. До меня ей дела нет. Вот она и не ругается. А твоя мама ворчит, потому что для нее ты свет в оконце, это сразу видно. Она тебя любит больше всех в мире.

Я не знала, что ответить.

— И папа тебя обожает, — с завистью сказала Таня.

— А твой папа тебя не любит?

Таня никогда не говорила о своем отце.

— Ха! — фыркнула Таня. — Сто лет его не видела. И не больно-то хочется.

Она отпустила мою руку и быстро пошла вперед, цокая каблуками. Мне пришлось бежать рысью, чтобы поспевать за ней. Она отвернулась и, казалось, готова была разрыдаться.

— Прости меня, Таня, — виновато попросила я.

— За что? — со злостью в голосе спросила она.

— За то, что я тебя расстроила. Зря я спросила о твоем папе.

— Я не из-за него расстроилась. Плевать я на него хотела. И на маму тоже. И даже на братьев. Их усыновили, у них хорошие семьи. Но когда я вспоминаю Кармель…

— Тебе не дают с ней видеться? — спросила я.

— На Пасху мне разрешили повидаться с ней под присмотром родителей, но она застеснялась и не пошла ко мне, а ее приемная мама… — Таня шмыгнула носом. — Проехали, Мэнди. Не хочу вспоминать. Договорились?

— Договорились, — сказала я.

— Эй, ты что нос повесила? Давай прошвырнёмся по магазинам, сразу станет веселее, — сказала Таня.

Мы провели целую вечность, разглядывая полки с косметикой. Вначале все было чудесно. Таня нашла образцы и накрасила меня всевозможными тенями и помадой. Затем мы стали брызгаться духами. Но потом Таня с отсутствующим видом побрела между полками и — цоп! — схватила что-то с одной из них. На ней был спортивный свитер с капюшоном и большими карманами, в которых можно было незаметно спрятать вещь.

Я последовала за ней, вся дрожа. Она шла по магазину как ни в чем не бывало. Настоящая профессионалка.

Мы вышли наружу. Я ждала, что вот-вот раздастся жесткий голос, и на плечо Тане ляжет тяжелая рука. Но ничего не произошло. Никто нас не остановил. Танины глаза блестели, на лице играла ухмылка. Ей определенно стало веселее.

— Мэнди, что ты еле плетешься? Давай зайдем в туалет. Надо смыть с тебя помаду, а то ты на клоуна похожа, — сказала Таня. Она заподозрила, что со мной творится что-то неладное. — Да что с тобой?

Горло пересохло так, что я не могла выдавить ни звука. Я стояла посреди улицы, меня била мелкая дрожь.

— А у меня для тебя подарок, — прошептала Таня.

Она оттянула карман и показала мне лак для волос.

— Помнишь, я говорила, он нужен, чтобы закрепить прическу. Кстати, почему ты не носишь резинку, которую я тебе подарила?

Я только пожала плечами и покачала головой. Я так боялась снова ее расстроить, что не осмелилась ничего сказать.

Таня стягивала из магазина какую-нибудь мелочь всякий раз, когда мы ходили в город. Я не решалась ничего сказать ей прямо, только уговаривала ее лишний раз посидеть дома.

— Таня, ну пожалуйста. Мне надоело ходить по магазинам. Давай останемся, послушаем музыку, порисуем, все, что захочешь. Ну давай, — просила я.

Иногда она соглашалась, и тогда наступало самое чудесное утро в мире. Мы крутили Танины диски, пока даже я не выучивала слова наизусть. Таня подпевала уверенным и хрипловатым, как у настоящей рок-звезды, голосом, танцевала в точности, как на видео, и добавляла кое-какие движения от себя.

— Как думаешь, Мэнди, выйдет из меня рок-певица? — спросила она, извиваясь в такт музыке.

— Непременно, — сказала я.

Таня и одевалась как рок-певица — блестящие шорты и потрясающий фиолетовый с искрой топ, который ей очень шел. Она красила веки фиолетовым, рисуя завитки, поднимающиеся к самым бровям. Однажды она взяла мои фломастеры и расписала руки и ноги забавными татуировками — цветы с человеческими лицами, скачущие единороги, ведьмы, творящие заклинания. Она вывела вокруг тонкого запястья чернильно-синий браслет и попросила меня нарисовать на ее пальцах кольца с красными рубинами, зелеными изумрудами, фиолетовыми аметистами и синими сапфирами.

— Сделай и мне татуировку, Таня, — взмолилась я.

— А что скажет твоя мама? — покачала головой Таня, но взяла красный фломастер и щекотно нарисовала что-то на внутренней стороне моего запястья. Сердечко, обведенное волнистой линией. Переплетенные имена внутри — Таня и Мэнди. У меня закружилась голова от гордости и счастья.

Перед самым приходом мамы я залепила рисунок пластырем и сказала, что поцарапалась. Весь вечер, когда никто не видел, я отлепляла пластырь и разглядывала сердечко. Перед сном мама заставила меня принять ванну, пластырь отклеился, и рисунок смылся.

На следующий день я вооружилась фломастерами и попросила Таню нарисовать мне новое сердечко. Тане тоже нравилось рисовать всякие художества своим механическим карандашом. Мы придумали целую историю о двух девушках, которые вдвоем колесили по свету. В этой истории Таню звали Танита Лав. Меня — Миранда Радуга.

По правде говоря, я колебалась, не зная, примет ли Таня мою Миранду всерьез, — Миранда была мне очень дорога. Но Таня и не думала надо мной смеяться.

Вначале у Миранды и Таниты не было ни гроша за душой. Они ездили по миру автостопом и спали под открытым небом, но затем Лав начала петь, выпустила успешный альбом и стала богаче Мадонны. Они с Мирандой остались лучшими подругами. Им принадлежал верхний этаж шикарного дома, обставленный белой мебелью. Там были белые ковры, белая кровать в форме сердца и бассейн на крыше, в котором плескались настоящие дельфины. Танита и Миранда путешествовали по свету в личном белом лимузине…

Таня оказалась такой замечательной выдумщицей, что я попросила ее записать нашу историю, чтобы я могла выучить ее наизусть.

«Жыли были две девачки», — мучительно вывела Таня.

Я ничего не сказала. Но лицо выдало меня.

— Знаю, знаю, пишу я не ахти, — сказала Таня. — Я трудно обучаемая. Из-за всего, что случилось с мамой, и вообще. И у меня дизлексия. Знаешь, что это такое? Это значит, мне тяжело учиться читать и писать. Но это не значит, что я тупая.

— Ты очень умная, — быстро вставила я.

— Я не могу быть тупой, потому что я легко запоминаю все эти умные слова, даже самые длинные. Я просто не умею их правильно писать.

— Хочешь, я тебя научу? — предложила я.

Но ничего не вышло. Я стеснялась указывать Тане на ее ошибки. А когда указывала, она заливалась краской.

— Да ну, скукота! На дворе каникулы. Кому охота заниматься в каникулы? Идем, пробежимся по магазинам.

— Не надо!

— Давай, Мэнди, сколько можно сидеть взаперти!

— Мы не успеем вернуться до прихода мамы.

— Твоя мама приходит только в половине второго. У нас уйма времени. Скажи, почему ты не хочешь пройтись по магазинам?

— Сама знаешь, — в отчаянии сказала я.

— Ты о чем?

— Я не хочу, чтобы ты… чтобы ты…

— Чтобы я что?

— Сама знаешь.

— Понятия не имею. Скажи же наконец. — Таня уже застегивала туфли.

— Чтобы ты… брала чужие вещи.

Таня выпрямилась на каблуках, уперев кулаки в бедра.

— Но я всегда и тебе подарок беру, — сказала она.

— Я знаю, и все же… Я страшно боюсь. Не надо так больше делать.

— Послушай, все будет в порядке. Я знаю, что делаю. Я не попадусь, честное слово. Я очень осторожна.

— Но… но так нехорошо, — выдавила я, чуть не плача.

— Да ну? — сказала Таня. — Брось.

— Это воровство.

— Знаю, что воровство. Но магазину от этого не хуже. Они специально завышают цены, чтобы не было убытка от воров. И скажи, как еще мне прибарахлиться? Старушка Пэт не спешит давать мне денег, хоть ей и платят приличную сумму, чтобы она за мной присматривала. Тебе легко быть пай-девочкой, тебе родители покупают все, что ты ни попросишь.

— Я знаю. Прости. Не злись на меня, Таня. Если хочешь, идем по магазинам, — пролепетала я со слезами на глазах.

— Мне уже расхотелось, — сказала Таня. — Ты все испортила. Когда я брала вещи для Кармель, она прыгала от радости и говорила, что я лучшая сестра в мире. Нам было так весело вместе. А ты просто зануда, Мэнди Уайт.

Она упала на кровать, пряча от меня лицо.

— Таня, пожалуйста, прекрати, — попросила я, всхлипывая.

Я не могла поверить, что одним словом все испортила. Мне хотелось язык себе откусить.

Раздался стук в дверь, и в щель просунулась голова миссис Уильямс.

— Мне послышалось, кто-то плачет! Что стряслось, Мэнди?

— Ничего, — солгала я, подвывая от плача.

Миссис Уильямс метнула взгляд к кровати.

— Поссорились? — поняла она. — Таня, что случилось?

Таня не шевельнулась.

— Не расстраивайся, Мэнди, — сказала миссис Уильямс. — Идем на кухню. Выпьем чаю с пирожными.

— А как же Таня?

— Успокоится и придет к нам.

Я была уверена, что миссис Уильямс ошибается и Таня больше не придет. Я не могла пить чай из-за подступающих рыданий. Саймон подковылял и сел у моих ног, разглядывая меня с любопытством. Следом подполз Чарли. Он хныкал без умолку. У него резались зубки. По подбородку текли потоки слюны. В соседней комнате заревел малыш Рикки.

— Что-то вы все сегодня расклеились, — сказала миссис Уильямс. — Из-за чего вы поссорились с Таней?

— Мы не ссорились, — упрямо сказала я и высморкалась.

— Мы не ссорились, — повторил знакомый голос.

Таня процокала на кухню.

— Я бы тоже не отказалась от чая, Пэт. И от шоколадного печенья. — Она наклонилась и пощекотала живот Саймона. — Слопаем по печенью, дружок?

Саймон радостно завизжал и засмеялся. Чарли захныкал, требуя к себе внимания. Таня подняла его на руки и закружила над головой. Чарли запищал от удовольствия.

— Дождик-дождик, перестань, ты меня вымочишь до нитки, — сказала Таня, опуская ребенка и вытирая лицо.

Она перевела взгляд на меня.

— И ты куксишься! Что стряслось, Мэнди?

— Таня, Таня, — всхлипнула я. — Давай помиримся.

— Мы и не ссорились, глупенькая, — сказала Таня, промокая мое лицо кухонным полотенцем. — Держи, вытри слезы.

— Идем в магазин, — сказала я.

— Нет, давай посидим дома, — сказала Таня, откусывая печенье. — А завтра посмотрим.

Я решила, что с этих пор буду на все закрывать глаза. Что бы она ни делала, я не могу ее потерять. Даже если она ворует вещи из магазинов.

И все-таки на следующее утро, когда мы выходили из дома, я была страшно напугана. Таня внимательно на меня посмотрела.

— Что случилось?

— Ничего! — быстро сказала я, силясь улыбнуться.

— Ну же, расскажи подруге, что тебя гложет, — сказала она, щекоча мой подбородок, будто я была Чарли.

— Прекрати! — засмеялась я преувеличенно громко.

Мне очень хотелось доказать ей, что со мной весело.

Возможно, Таня плохо разбирала написанные слова, но она отлично угадывала мое настроение.

— Мэнди, все будет хорошо, — сказала она. — Если тебе так легче, я обещаю, что больше не буду ничего красть для тебя.

Честно? — спросила я с огромным облегчением.

— Но я не обещаю, что не буду ничего красть для себя, — с ухмылкой сказала Таня. Она обняла меня за плечи. — Ты не бросишь из-за этого со мной дружить?

— Ты лучшая подруга на всем белом свете! — горячо откликнулась я.

Мы пошли в торговый центр «Флауэрфилдс». Там было здорово. Мы прилипли к витринам, разглядывая механических мышек, белок и кроликов, танцевавших среди искусственных цветов. Таня сунула руку в фонтан желаний и выудила целую горсть мелочи, а затем бросила монетки обратно.

— Загадай столько желаний, сколько хочешь, Мэнди, — сказала она, глядя на быстро разбегающуюся рябь.

Я загадала, чтобы мы с Таней навсегда остались подругами.

Я загадала, чтобы Ким, Мелани и Сара перестали меня дразнить.

Я загадала вырасти такой, как Миранда Радуга.

Я загадала, чтобы все желания сбывались.

— А ты что загадала, Таня? — спросила я.

Таня наморщила нос.

— Нельзя говорить, иначе не сбудется, — сказала она.

Мы бродили и бродили по торговому центру. Мы провели целую вечность в музыкальном магазине, слушая диски. Таня мечтательно погладила футболку с портретом Курта. Я затаила дыхание, но она и не думала ее брать.

— Классная, да? — сказала она. — Попробую уговорить Пэт, чтобы она мне ее купила. Мне нужна новая летняя одежка.

— У меня есть деньги. Хочешь, я куплю ее в подарок? — предложила я, роясь в кошельке. — Сейчас у меня не хватит, мама не велела мне брать все сразу, но в копилке у меня почти двадцать фунтов, честное слово.

— Не стоит, Мэнди, — отказалась Таня, но в ее голосе была благодарность.

Мы поднялись в стеклянном лифте на верхний этаж. Таня держала меня за руку. Мы летели по воздуху прямо в небо, и меня переполняло счастье. Мы вышли на верхний ярус, и Таня облокотилась на перила, высматривая лучшие магазины.

— Смотри, как здесь здорово! — сказала она, увлекая меня за собой.

Перед нами был магазин под названием «Индиго». Я ни разу в нем не была, но помнила, как о нем взахлеб рассказывала Мелани. Витрина была темно-синей, а двери серебристыми, низкими, распахивающимися в обе стороны, как в ковбойском фильме. Внутри все было залито синим светом, мерцали серебристые огни. Наша кожа, казалось, приобрела синий оттенок, и мы засмеялись.

На серебристых вешалках были развешаны красиво подсвеченные вещи. Джинсы, джинсовые рубашки, джинсовые юбки, мини-юбки и пиджаки, темно-синие вязаные свитера, от которых Таня пришла в восторг. Она примерила свитер и покружилась перед зеркалом, наслаждаясь прикосновением мягкой ткани.

— Хочешь, я куплю тебе его вместо той футболки? — предложила я.

Таня сощурилась и показала мне ценник.

— Ничего себе! Прости. На это у меня денег не хватит, — созналась я.

— Ни у одного нормального человека не хватит, — сказала Таня, разглядывая свое отражение.

В противоположном углу магазина стоял продавец. Он наблюдал за нами. Светловолосый симпатичный парень в одежде от «Индиго».

Таня выпятила грудь.

— Смотри, как он на меня таращится, — сказала она, слегка гримасничая.

— Может быть, тут нельзя мерить одежду, — предположила я.

— Как узнать, покупать вещь или нет, если не мерить ее? — сказала Таня, неохотно стягивая с себя свитер.

Она складывала его долго-долго. Я косилась на нее, чувствуя, как колотится сердце. Но Таня положила свитер на полку, откуда взяла.

Мы подошли к витрине с украшениями. Нагнулись, разглядывая массивные серебряные браслеты и кольца с бирюзой. Витрина была закрыта на замок, не примерить.

— Хочешь, я позову этого парня, попрошу, чтобы он ее открыл? — предложила Таня.

— Не надо!

— Он все еще пялится на меня.

Она загляделась на продавца. На ее лице гуляла глупая улыбка.

— А я думала, ты терпеть не можешь парней, — кислым тоном сказала я.

— Так и есть, — сказала Таня. — Но что поделать, если я им нравлюсь?

Она подошла к стойке с ковбойскими сапогами, я двинулась за ней. Теперь мы стояли совсем рядом со светловолосым продавцом. Его руки были скрещены на груди, он то и дело мотал головой, пытаясь отбросить со лба непослушную прядь волос. Действительно, он не спускал глаз с Тани. Глаза у него были синие. Цвета ночного неба. Индиго, как название магазина. Он мог бы сниматься в телесериале. От таких без ума все девчонки. Видимо, даже Таня.

— Таня, идем. Нам пора домой. Мы не успеем до возвращения мамы, — настойчиво поторопила я.

— У нас еще полным-полно времени, — сказала Таня. — Погоди, дай мне примерить вон те ковбойские сапоги. Классные, правда?

Она наклонилась и расстегнула туфлю. На свет показалась грязноватая ступня. Таня быстро сунула ее в белый кожаный сапог.

— Потрясно, скажи? — Таня восхищенно разглядывала обутую ногу. Подняла глаза вверх. — Началось! — сказала она.

Светловолосый продавец шел прямо к нам. Таня подмигнула мне и широко улыбнулась.

— Вы не принесете нам второй сапог? — сказала она, кладя руку на бедро.

— Нет, не принесу. И попрошу тебя снять первый. Здесь вам не детская площадка, поиграйте в другом месте, — сказал он.

Я почувствовала, как к щекам приливает кровь. Я готова была сквозь землю провалиться. Таня, чьи щеки стали ярко-алыми, попыталась снять сапог, потеряла равновесие и чуть не упала.

— Прекрати кривляться, — сказал продавец. — И нельзя мерить обувь на босую ногу. Это негигиенично.

Он фыркнул, когда из сапога показалась Танина ступня. Таня ничего не сказала. Она не смотрела на него. Не смотрела на меня. Она трясущимися пальцами застегивала туфлю. Повернулась и пошла к выходу. Я семенила за ней.

Внезапно ее рука взметнулась к полке и что-то с нее схватила. Мелькнула темно-синяя шерсть. Будто и не было ничего, только Танина кофта внезапно натянулась на животе.

Я с трудом передвигала непослушные ноги. Шаг, два — из магазина. Три, четыре — по галерее. Пять, шесть — к лифту.

Позади раздался крик. Таня обернулась.

К нам бежал светловолосый продавец.

— Скорее! — закричала Таня. — Бежим!

ФИОЛЕТОВЫЙ

Мы помчались так, что только пятки сверкали. Дожидаться лифта не было времени. Мы пронеслись по галерее. Таня нырнула к эскалатору. Я бросилась за ней, не разбирая ступенек, сталкиваясь с возмущенными женщинами, виляя меж теми, кто преграждал путь, натыкаясь на жесткий поручень. На миг мне показалось, что я сейчас сорвусь с эскалатора и полечу вниз, вниз, вниз, прямо в фонтан желаний. У меня засосало под ложечкой.

Я вскрикнула, и Таня обернулась. Она была уже в самом низу. Еще чуть-чуть — и она уйдет от погони. Надо только не останавливаться.

Таня остановилась. Она побежала вверх, мне навстречу.

— Не бойся, я тут, — сказала она, крепко хватая меня за запястье.

В голове просветлело, исчезли круги, плясавшие перед глазами. Я оглянулась. На самом верху эскалатора стояли двое охранников в синей форме.

— Скорее! Мне уже лучше, — выдохнула я и понеслась вниз, а Таня — за мной. Вновь мы толкались, виляли и натыкались на людей, вот уже конец эскалатора, а охранники застрял где-то на середине.

— Бежим! — закричала Таня.

Мы помчались. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, я прикусила губу, во рту стоял металлический привкус, но я не останавливалась. Я не отставала от Тани, которая перебирала каблуками с безумной скоростью.

Торговый центр был полон народа. Нам приходилось проталкиваться сквозь толпу, но она хоть немного скрывала нас от преследователей. Уже показался выход; мы бежали, обгоняя кроликов и белок, скакавших среди пластиковых цветов, дверь наружу была уже совсем близко, еще чуть-чуть — и мы спасены.

Внезапно Таня остановилась как вкопанная. Пальцы крепко сжали мою руку. Она смотрела вперед. Я все поняла. Целая куча охранников с рациями. Они сновали среди толпы. Они поджидали нас.

— Скорее, спрячемся в магазине! — выпалила Таня, срываясь с места.

Но мы опоздали.

Один из охранников заметил нас и бросился вперед. Мы развернулись и побежали, но было уже поздно. На плечо мне легла рука. Еще две руки схватили за локти.

— Не спешите, юная леди, — сказал голос за спиной.

— Таня, беги! — завопила я.

Но они уже схватили и ее, за обе руки, как меня, они держали нас обеих, а все вокруг оборачивались и показывали на нас пальцами. Я услышала, как кто-то произнес: «Воровка». Я потрясла головой, дернулась, раскрыла глаза так широко, как только могла. Это сон, всего лишь дурной сон.

Это не могло происходить взаправду.

— Не пытайся вырваться. Мы тебя не отпустим. Не усложняй себе жизнь. Сейчас мы отведем тебя на верхний этаж, в магазин, откуда ты украла вещь.

— Не трогайте ее! — сказала Таня. — Девочка ни в чем не виновата. Ей только десять лет. Отпустите ее. Отпустите, слышите? Неужели вам мало одной меня?

Но они не послушали и ввели нас в стеклянный лифт. Я не могла поверить, что всего четверть часа назад мы были так счастливы, что будто летели по воздуху. Теперь охранники вели меня наверх, как преступницу. Люди вокруг смотрели на нас с Таней, и в их глазах читалось осуждение.

Мы вышли на верхнюю галерею. На нас смотрели, на нас показывали пальцем, и я услышала чьи-то слова, мол, теперешние дети творят что хотят, куда смотрят родители… Я вспомнила маму и начала рыдать.

— Ну, не плачь, не надо плакать. Не бойся, никто тебя не обидит, — неловко сказал охранник.

— Так отпустите ее, зачем вы ее мучаете? Не видите, она совсем ребенок, — сказала Таня.

— Зачем же ты сделала ее соучастницей своей кражи? — спросил охранник.

— Кто сказал, что я что-то украла? Сперва докажите! Мы просто разглядывали прилавки, это что, преступление? — яростно набросилась на него Таня. — В любом случае, говорю вам, она ни в чем не виновата. Она вообще не со мной. Отпустите ее домой к маме.

— Вы увидитесь с мамами после того, как приедет полиция, — сказал охранник.

— Я увижусь с мамой? Да неужели? — сказала Таня. — Вот это новость!

Нас отвели в «Индиго». Синеглазый продавец ждал нас, скрестив руки на груди и встряхивая головой.

— Они самые. Глупые дети, — сказал он.

— Сам дурак, только выпендриваешься! — завопила Таня. — Мы ничего не сделали! Мы смотрели вещи и мерили сапоги! Ничего мы не крали.

Она продолжала стоять на своем, даже когда нас увели в кладовую. Женщина в форме охранника попросила нас отдать то, что мы взяли.

— Мы ничего не брали, — повторила Таня.

Я заплакала, и Таня обняла меня за плечи. Я почувствовала, что она дрожит, и зарыдала еще сильнее.

— Девочки, не заставляйте меня обыскивать вас, — сказала женщина.

— Не прикасайтесь к нам! Вы не имеете права. Сколько вам говорить, мы ничего не крали. Этот парень, который слишком много о себе возомнил, просто хочет нам насолить, — сказала Таня.

— Он говорит, что вы украли синий свитер ручной вязки, — уточнила женщина.

— Он лжет, — ответила Таня.

Тогда женщина протянула руку и похлопала Таню по выпирающему животу. Сунула руку под кофту и дернула. Синий вязаный свитер упал на пол.

— Так кто же лжет? — спросила она.

— Вы сами мне его подложили, — сказала Таня. — Скажи, Мэнди? Она сама его подложила, чтобы засадить меня за решетку, правда?

Охранники в дверях засмеялись.

— Крепкий орешек попался! — сказал один из них. — Наверняка, когда приедет полиция, выяснится, что у нее не первый привод.

— Полиция! — всхлипнула я.

Приехали двое — мужчина и женщина в темно-синей форме и фуражках. Слезы брызнули у меня фонтаном.

— Ну же, ну же! Не такой уж я страшный, — сказал полицейский, посмеиваясь. Он переводил взгляд от меня к Тане. — Что тут у нас? Юные Тельма и Луиза?

— Ха-ха. Что тут у нас? Клоун? — огрызнулась Таня.

— Значит, ты — крепкий орешек, — догадался полицейский. Он подошел ко мне. Я сжалась, продолжая всхлипывать. — А ты кто такая, пугливая белочка?

— Не наседай на нее, видишь, она напугана, — защитила меня его напарница. Она обняла меня одной рукой. — Не плачь. Как тебя зовут?

— Мэнди, — выдавила я.

— И сколько тебе лет, Мэнди?

— Десять.

— Она ни в чем не виновата. Соседская девочка, которая увязалась за мной, — резко сказала Таня. — Отпустите ее.

Женщина мягко потрепала меня по спине.

— Не бойся, детка, мы не сажаем таких маленьких девочек за решетку.

Таня съежилась, мигом уменьшившись в размере.

— Отпустите, пожалуйста, нас обеих, — захныкала она.

— Вот актриса, — сказала женщина, которая ее обыскивала.

Но полицейская дама оказалась на нашей стороне.

— Обе девочки еще несовершеннолетние. Собственность магазина возвращена. Вы уверены, что хотите заводить дело, сэр? — спросила она синеглазого продавца.

Мы с Таней умоляюще смотрели на него.

— У нас строгие правила. На вора всегда заводится дело, — сказал продавец, скрещивая руки на груди. — В половине случаев воруют дети, такие же, как эти две. Их надо проучить, чтобы неповадно было.

— В таком случае, сэр, вам придется поехать с нами в участок и написать заявление, — сказал полицейский. — Вы утверждаете, что видели, как старшая девочка взяла свитер?

— Свитер ручной вязки за девяносто пять фунтов, — возмущенно поправил продавец.

— У вас хороший вкус, юная леди, — сказал полицейский Тане. Обернулся к женщине, которая ее обыскивала. — Вы нашли при ней свитер?

— Она прятала его под одеждой. Я увидела, что часть рукава свисает, и вытянула его наружу.

— Ей бы следовало подождать вашего приезда, — сказала Таня. — Теперь у вас нет прямых доказательств.

— У нас достаточно доказательств, — сказал синеглазый продавец. — В магазине установлена камера. У нас будет отличная запись того, как ты крала чужую вещь.

Таня поняла, что он не шутит. И все же она изо всех сил пыталась вытащить меня.

— Ваша драгоценная запись покажет, что малышка ни в чем не виновата, — сказала она, показывая на меня.

— Она рыскала по магазину вместе с тобой. И побежала, когда я пытался вас остановить, — сказал продавец.

— Это не преступление! — возразила Таня. — Она не воровка!

— Но у нас есть все основания полагать, что вы сами воровка, юная леди, — сказал полицейский. — Вы арестованы.

Я слушала, как он зачитывает Тане права, будто в фильме про преступников, и не могла поверить, что все это происходит на самом деле.

— Нас что, правда арестуют? — прошептала я.

— Тебя — нет, детка, — сказала дама в форме. — Мы просим тебя поехать с нами в участок и рассказать, как все было. Потом мы позвоним твоей маме, и она заберет тебя домой. Хорошо?

— А Таню… Таню вы арестуете?

— К сожалению, да, — сказала она.

Мы прошли через весь торговый центр к выходу. Меня вела полицейская дама, Таню — ее напарник. Таня попыталась вывернуться и убежать, но полицейский только рассмеялся. Он крепко держал ее за плечи.

Снаружи ждала белая патрульная машина. Люди озирались на нас с Таней. Нам пришлось втиснуться на заднее сиденье, между нами села полицейская дама. Я все так и рыдала.

— Можно мне сесть рядом с Мэнди? — попросила Таня.

— Прости, никак нельзя, — ответила дама.

— Ей нужна моя поддержка, — сказала Таня.

— Понимаю. А вдруг ты ей что-нибудь передашь?

— Смотрите сами. — Таня помахала пустой ладонью у нее перед носом. — Ничего нет. Можно мне хотя бы взять ее за руку?

— Ну, хорошо.

И всю дорогу к участку Таня крепко сжимала мою ладошку под присмотром полицейской дамы. Каждый раз, когда ее узкие пальцы с обкусанными ногтями ободряюще поглаживали мои, мне становилось капельку спокойнее.

— Ты могла бросить меня и сбежать, — сказала я. — Но ты осталась. Ты знала, как страшно мне будет одной.

— Ага. Вот я дурочка, скажи? — с усмешкой ответила Таня.

Я заметила, как она косится на замок задней дверцы. Полицейская дама тоже это заметила.

— Эта дверь открывается только снаружи. Даже не пытайся сбежать, милочка.

— Вы меня раскусили, — сказала Таня, изображая досаду.

Она вела себя так, будто ей все равно. Я знала, зачем она это делает. Чтобы мне было спокойнее. Я могла только крепче сжать ее руку в знак благодарности.

Мы приехали в участок. Даже Тане расхотелось усмехаться или разыгрывать невинность. Нас провели по двору, через металлическую дверь, по темному коридору в большую комнату, где стояли только скамья и стол.

— Допрашивать будете, — поняла Таня, осматриваясь по сторонам.

— Похоже, для тебя это не в первый раз, — сказала полицейская дама.

Таня коротко и устало улыбнулась, тяжело опускаясь на скамью. Я села рядом и прижалась к ней.

— Раздвиньтесь, девочки, — сказал уже другой полицейский. — Меня зовут сержант Стоктон. А теперь скажите мне, как вас зовут и где вы живете. Я вызову ваших родителей.

— Что скажет твоя мама, Мэнди? — произнесла Таня. — Она меня убьет.

— Ты бы подумала о своей маме, — назидательно сказал сержант Стоктон.

— У меня нет мамы, — ответила Таня. — И отца нет. Его лишили родительских прав. Теперь вы должны спросить, как зовут моего временного опекуна.

Сержант кивнул.

— Умница. Похоже, ты знаешь всю процедуру не хуже меня. Так как же его зовут?

— Пэт. Она моя опекунша. Позвоните ей, она там с ума сходит, думая, куда мы запропастились. А теперь послушайте, сержант Стоктон. Я хочу, чтобы вы кое-что поняли. — Таня встала и подошла к столу. — Я вам откровенно скажу…

— Ну-ну. Даже не сомневаюсь.

— Я не шучу, я серьезно. Эта малышка…

— Она не с тобой?

— Ну конечно, со мной. Нет смысла врать. Но она просто дочка наших соседей. Моя опекунша присматривает за ней, пока ее мама на работе. Она всюду ходит за мной по пятам. Я вожу ее в город. Но честное слово, она никогда не брала чужого. Она хорошая, правильная девочка из прекрасной семьи, с ней никогда не случалось ничего плохого. И сегодня она здесь только из-за меня. Отпустите ее, пожалуйста. Не заводите на нее дело.

Сержант улыбнулся Тане:

— Не станем. Мы забрали ее в участок, чтобы успокоить ее саму и того продавца. Как только за ней приедет мама, она может отправляться домой.

— А как же Таня? — спросила я. — Ее вы тоже отпустите?

— Позже, — сказал сержант.

— Как это? — спросила Таня.

Но я догадалась, что она все поняла. Она вернулась и рухнула на скамью. Ее глаза были закрыты, будто она пыталась сдержать слезы. И на этот раз настоящие.

Я подвинулась к ней и обняла за талию. Сержант слегка нахмурился, но не сказал ни слова. Я обнимала Таню, пока он не закончил заполнять бумаги. Вначале Таня пыталась лгать, отвечая на вопросы, но ее ложь была шита белыми нитками, и к тому же вскоре все равно должна была приехать миссис Уильямс. Таня одумалась и рассказала о себе всю правду.

— Ну вот, теперь вы знаете мое имя и год рождения. Вы посмотрите по компьютеру и вычислите мое обширное криминальное прошлое, — сказала Таня.

— Век продвинутых технологий, — откликнулся сержант.

— Здравствуй, суд для несовершеннолетних, — сказала Таня.

— Тебя посадят в тюрьму? — с ужасом прошептала я. — Не посадят ведь, правда? Таня, Таня, я не вынесу, если тебя заберут! Я не смогу без тебя!

— Спустись с небес на землю, Мэнди. — Я почувствовала, как напряглись Танины плечи. — Твоя мама теперь тебя ко мне и близко не подпустит.

Появилась мама. Ее лицо было белым как мел, она тряслась. С ней вместе приехали миссис Уильямс и все три хнычущих малыша. Таня тяжело вздохнула. Посмотрела в глаза миссис Уильямс. Затем маме.

— Мне жаль, — сказала она.

Но никто ей не поверил. Я знала, что Таня говорит от всей души, но со стороны казалось, будто она насмехается.

— Поздно жалеть, — сказала миссис Уильямс.

Мама ничего не сказала. Но я видела, как она смотрит на Таню. Таня была права.

Я вновь начала плакать, не в силах этого вынести. Нас с мамой вывели из комнаты для допроса. К нам вышел инспектор по делам несовершеннолетних.

— Ты очень неразумно себя вела, Мэнди, — траурным голосом произнес он. — Надеюсь, ты извлекла для себя урок. Нельзя водиться с теми, кто ворует чужие вещи. В конце концов и их, и тебя ждут неприятности.

Затем он обратился к маме, будто она тоже была маленькой неразумной девочкой:

— Нежелательно позволять домашнему ребенку, такому, как Мэнди, дружить с отпетыми хулиганами вроде Тани. Советую вам лучше присматривать за дочерью и тщательнее выбирать для нее друзей.

Мама порозовела, болезненно сглатывая воздух. По дороге домой она разрыдалась.

— Поверить не могу, что так случилось, — повторяла она вновь и вновь. Она смотрела на меня, качала головой и плакала.

Вернувшись домой, мама позвонила папе, и он мигом примчался с работы. Весь вечер они читали мне нотации. Повторяли одно и то же, одно и то же. Им больно и горько. Им стыдно за меня. Они поверить не могут, что я их обманывала и убегала с Таней в город. Они не могут понять, почему я не рассказала им, что Таня ворует из магазинов.

Они сердились не только на меня, но и друг на друга.

— Я тысячу раз говорила, что против этой дружбы! — кричала мама. — Но ты меня не слушал. Ты говорил, что знаешь, как лучше. Посмотри, к чему это привело!

— Хватит! Прекрати на меня кричать! Разве я знал, что дойдет до такого? Я думал, у Мэнди хватает ума понять, что хорошо, а что плохо. Если бы ты не держала ее у своей юбки столько лет, быть может, она бы научилась жить своим умом! — отвечал папа.

Я зарыдала в голос. Они прекратили кричать друг на друга. Мама вытерла мне нос, папа принес стакан воды, и мы обнялись.

— Мы очень огорчены и разочарованы, но мы знаем, что ты ни в чем не виновата, милая. Утри слезки, — сказала мама.

— Ну же, мартышка, не плачь. Все позади, — сказал папа.

— А как же… как же Таня? — всхлипнула я.

— Забудем про Таню! — ответила мама.

— Ты найдешь себе новую подругу, Мэнди, — ответил папа.

— Но Таня — моя самая-самая лучшая подруга! Не запрещайте мне с ней дружить. Она больше никогда не будет красть. Она мне обещала. Это все тот продавец из «Индиго», она хотела ему отомстить. Больше такого не случится. Она очень переживала, что меня забрали вместе с ней. Она всем говорила, что я не виновата. Она могла сбежать и бросить меня, но не бросила! Пожалуйста, поймите меня, наконец. Я не могу без нее!

Я то и дело бросалась к окну посмотреть, не везут ли Таню. Машина подъехала к их дому лишь поздно вечером. За рулем сидела молодая женщина. Наружу вышли миссис Уильямс, трое малышей и Таня.

Мои ноги подкосились от счастья. Таню не забрали в тюрьму! Но она будто вернулась после долгой болезни. От приплясывающей походки не осталось и следа. Волосы торчали ежиком, словно Таня постоянно ерошила их.

— Мне надо спросить, что с ней будет, — сказала я.

Родители не хотели меня пускать. Вместо меня пошла мама. Она очень сердилась на миссис Уильямс, ведь та закрывала глаза на наши похождения. Пока мамы не было, я не находила себе места. Прошло довольно много времени. А когда мама вернулась, ее было не узнать. Она была чем-то огорошена.

— Мам, что такое? Что будет с Таней? Ее будут судить?

Мама кивнула.

— Слава богу, против тебя не будут выдвигать обвинения, Мэнди.

— Я думал, ей вынесут предупреждение, и все, — сказал папа.

— Оказалось, у нее уже несколько предупреждений. Они будут рассматривать ее полное дело, прошлые кражи и нынешнюю. Это затянется на несколько недель, — сказала мама.

— И все это время Таня будет жить дома? — спросила я.

Мама обняла меня за плечи.

— Нет, милая. Таня не будет жить дома, — сказала она. — Ее отправят в приют. Пэт Уильямс считает, что не может с ней справиться. Я ее понимаю. Она взяла к себе Таню на условиях, что девочка не будет доставлять ей хлопот. У нее еще трое малышей.

— Решила умыть руки, — с досадой произнес папа.

— А что ей остается? — сказала мама.

— А если бы я украла свитер, вы бы тоже сдали меня в приют? — спросила я.

— Как ты можешь такое говорить, Мэнди?

— Ты ответь. Сдали бы?

— Конечно, нет. Ты прекрасно знаешь, что мы тебя любим и будем любить, что бы ни случилось, — сказала мама.

— А бедную Таню никто не любит, — произнес папа.

— Я люблю ее! — крикнула я. — Когда она уезжает?

— Прямо сейчас, — ответила мама. — Да, Пэт и впрямь торопится сбыть ее с рук… но с другой стороны, к чему тянуть? Приехала социальная служащая, помогает Тане собраться.

— Прямо сейчас?! — переспросила я. — Мне надо с ней попрощаться!

— Ни в коем случае, — запретила мама.

— Стоит ли, Мэнди? — усомнился папа.

— Я только скажу ей «до свидания», — сообщила я. — И вы меня не остановите.

На столе в гостиной лежали горкой мои вещи — головоломки, книги, большой набор разноцветных фломастеров. Я быстро оглядела стол и схватила эту маленькую радугу. И пока мама с папой стояли в замешательстве, я выскочила из гостиной, промчалась по коридору и выбежала на улицу.

Папа подоспел, когда я уже барабанила в дверь миссис Уильямс.

— Мэнди, успокойся, идем домой, — сказал он.

Миссис Уильямс открыла дверь, с удивлением глядя на нас.

— Вы правда отдаете Таню? — спросила я.

Миссис Уильямс ошеломленно кивнула.

— Так будет лучше, — неуверенно произнесла она.

— Можно я с ней попрощаюсь?

Миссис Уильямс посмотрела на папу.

— Ладно, беги, — сдался папа. — Только мигом. Я подожду.

Я пронеслась по лестнице наверх и ворвалась в Танину комнату. Социальная служащая складывала ее вещи в большой пластиковый пакет. Таня сидела на кровати, не шевелясь.

— Привет, Мэнди, — сказала она бесцветным голосом.

— Таня! Таня! — закричала я, бросаясь к ней. — Ты правда уезжаешь?

Ее кулаки были сжаты. И лицо, казалось, сжалось в кулачок.

— Да. Пэт вышвырнула меня из дома, — подтвердила она.

— Таня, не говори так. Ты ведь знала, что тебя не удочерили, а взяли на время, — сказала служащая. — Мы постараемся найти тебе новую семью. А пока посмотрим, может быть, в новом приюте тебе понравится больше, чем в старом.

— Все они одна помойка, — сказала Таня. — Помойка для никому не нужных детей.

— Ты нужна мне, Таня! — воскликнула я.

Она слегка, с грустью, улыбнулась.

— Можно мне попрощаться с подругой? — спросила она. — Может, вы оставите нас одних на пару минут?

Служащая выпрямилась и вздохнула:

— Хорошо. Но только на одну минуту. Мне как раз надо обсудить кое-что с миссис Уильямс.

Она вышла из комнаты. Мы с Таней сели на кровать. Я отчаянно пыталась найти слова — и не могла.

— Таня, Таня, — сказала я и сжала ее с такой силой, что мы чуть не упали.

Коробка с фломастерами перевернулась. По полу рассыпалась маленькая радуга.

— Осторожней! — сказала Таня. — Что же ты наделала? — Она легонько потрепала меня по плечу и высвободилась. — Давай их собирать. Еще растеряешь. Зачем ты их только принесла? Думала, у нас будет время порисовать?

Я встала на колени, ища фломастеры, закатившиеся под кровать.

— Я принесла их тебе, Таня, — сказала я. — Подарок на память.

— Мне? Все? — поразилась Таня.

— А ты думала, один на выбор? — улыбнулась я, легонько толкая ее в бок. — Ну конечно, все.

— Ты что? Твои любимые радужные фломастеры! Что скажет твоя мама?

— Это не ей решать. Фломастеры мои, кому хочу, тому и дарю. Я хочу подарить их тебе.

— Ой, Мэнди, это лучший в мире подарок, — сказала Таня. Она потерла глаза. Веки казались красными и воспаленными. Я не могла понять, слезы это или макияж. Она вновь заставила себя улыбнуться. — Смотри, не хватает зеленого и синего. Давай-ка искать, раз уж это теперь мой набор!

Мы нашли недостающие фломастеры и положили их на место. Таня провела пальцем по колпачкам. Фломастеры тихо тренькнули.

— Мой подарок, — сказала Таня. Оглядела комнату. Придвинула к себе полупустой мешок, в который уместились все ее вещи. — Я тоже хочу тебе что-нибудь подарить.

— Вовсе не обязательно. Правда. Ты мне уже столько всего надарила. Бархатную резинку и…

— Я хочу сделать тебе особенный подарок. Ведь ты отдала мне свою любимую вещь.

Таня перевернула мешок и вывалила его содержимое на ковер. Разгребла кучку — и ее лицо озарилось. Она протянула мне… свой фиолетовый топ с искрой.

— Держи! Это тебе, Мэнди!

— Ты что! Это же твой любимый!

— Потому я тебе его и дарю. Моя любимая вещь для моей любимой подруги, — просто ответила Таня.

Мы в последний раз обнялись. Пришло время прощаться.

ВСЕ ЦВЕТА РАДУГИ

Я не могла поверить, что Тани больше нет. Я то и дело решала: расскажу ей о том, об этом и вспоминала, что рассказывать некому. Едва заслышав на улице шаги, я подскакивала к окну хоть и знала наверняка, что это не она.

Я бродила по дому, не находя себе места. Я перестала верить в Миранду Радугу. Я застряла в шкуре Мэнди Уайт, и это было невыносимо.

Мама и папа изо всех сил пытались меня развлечь. Мама без единого упрека купила мне новый набор фломастеров.

— Ты молодец, что подарила Тане свой прежний набор, — сказала она.

— Ты даже не хотела отпустить меня попрощаться, — напомнила я.

— Я была сама не своя. Подумай, мне пришлось ехать за тобой в полицейский участок, — оправдывалась мама.

— Ты всегда не любила Таню. Ты не хотела, чтобы мы дружили, — вспылила я.

— Не вини маму так сильно, — сказал папа. — Мы запретили тебе видеться с Таней только после того, как узнали, что она воровка. Зря ты считаешь, что она нам не нравилась. Таня была замечательной девочкой, веселой, доброй…

— Она и сейчас замечательная и добрая. Почему ты говоришь о ней так, будто она умерла? — не выдержала я. — Пускай ее нет рядом, все равно она моя самая лучшая подруга. А мама всегда была против нашей дружбы, признайся, мама.

— Тише, тише, Мэнди, — сказала мама. — Признаю, мне не хотелось, чтобы вы дружили. И правильно не хотелось. Только не надо так на меня смотреть. Я ничего не имею лично против Тани. Просто она была чересчур взрослой для тебя, и к тому же из неблагополучной семьи.

— Мелани со мной одного возраста, она из благополучной семьи, хорошая девочка, правда? Жаль, она бросила меня ради Ким и Сары и чуть не затравила до смерти! Они издевались надо мной! А плохая Таня меня защищала!

Я не просто произнесла, я выкрикнула эти слова. Я думала, родители рассвирепеют. Но они беспомощно переглянулись.

— Мне нечего возразить, Мэнди, — вздохнул папа.

— Ты несколько упрощаешь, — сказала мама. — Но сейчас мне стыдно, что я не попыталась понять и принять Таню.

— Теперь легко говорить, ведь ее больше нет, — огрызнулась я.

Я убежала наверх, хлопнув дверью. Сначала я просто лежала на кровати, сжимая в руке Оливию и представляя, что ее оранжевый мех — это Танины волосы. Затем я села и нарядила ее в Танин топ, фиолетовый с блестками. Он оказался куда длиннее обезьяньего тельца и струился шлейфом, как шикарное вечернее платье.

Я примерила топ на себя. Сняла очки и близоруко прищурилась в зеркало. Блестки переливались и завораживали. Я могла бы заставить себя поверить, что выгляжу роскошно и стильно, настоящая Миранда Радуга. Вместо этого я надела очки и увидела в зеркале Мэнди Уайт, смешного, неуклюжего ребенка. Топ свободно болтался на моей плоской груди и обтягивал по-детски округлый живот.

— Мэнди! — Мама постучала в дверь.

Я быстро сорвала топ, не в силах вынести и мысли о том, что мама будет надо мной смеяться. Голова запуталась в складках, я дернула ткань, и очки соскочили с носа. Они с сухим щелчком ударились о комод и вновь разлетелись надвое.

— Ох!

— Что такое, Мэнди? — Мама вошла в комнату.

— Очки! Я их снова разбила.

— Ничего, попросим папу снова их склеить. А вообще-то пора купить тебе новые, — сказала мама.

— Настоящие, модные? Как у взрослых? — с надеждой спросила я.

— Договорились. Только не слишком дорогие.

— А можно мне заодно настоящую взрослую прическу? Взрослые очки глупо смотрятся с детскими косичками, — сказала я.

— Ну… посмотрим, — сказала мама. — Если для тебя это так важно, я, пожалуй, соглашусь. В конце концов, это твои волосы. — Мама помолчала. — Но одно я тебе решительно не позволю, Мэнди. Я не хочу, чтобы ты носила этот топ с блестками. Дома — куда ни шло. Но не на людях.

— Да он мне и не по фигуре, — сказала я. — Вот Тане он чудесно шел.

— Пожалуй, — сказала мама.

— Я по ней страшно скучаю, — призналась я. — Она обещала писать, но вряд ли напишет — она это не любит.

— Я вижу, что ты скучаешь, милая. Я все понимаю. Но поверь, вскоре у тебя появятся новые друзья. Знаешь что? Давай позвоним тому мальчику, который беспокоился о тебе после аварии. Артуру.

— Нет! Что ты. Я буду чувствовать себя глупо.

— Если хочешь, я поговорю с его мамой.

— Не надо! Не хочу. Я не стану ни с кем общаться, — сказала я.

Папа взял на работе отпуск и водил меня то в парк, то в кино. Он даже свозил меня в Лондон. Мы целый день ходили по музеям. Я притворялась, что мне весело, хотя мне было ничуть не веселее, чем дома, в одиночестве.

Мама пролистала газеты в поисках летних занятий и записала меня в литературный кружок при библиотеке.

В субботу она повела меня за новыми очками. Я перемерила сотни пар: круглые и маленькие, как совиные глаза, квадратные в пол-лица, блестящие и узкие, лисьи. Была бы со мной Таня, она бы подсказала, что мне идет. Мама выбрала розовые, девчачьи, с крошечными кроликами на ободках. Но я знала, что никогда больше не надену ничего с кроликами. Особенно розовое.

— Но розовый тебе так идет, Мэнди, — огорчилась мама.

— Только не розовый, мам. Любой другой. Красный. Оранжевый. Фиолетовый.

Я перебирала очки всех цветов радуги. И вдруг заметила ИХ. Не слишком маленькие. Не слишком большие. Полосатые. Красные, оранжевые, желтые, зеленые, голубые, синие, фиолетовые. Всех цветов радуги одновременно.

— Мам, я выбрала! Можно мне эти, радужные?

Очки оказались дорогими, но в меру, и мама позволила. Мы сели за столик и съели по мороженому, пока в них вставляли стекла. Я выбрала клубничное, обсыпанное разноцветной крошкой. Мама тоже не удержалась и взяла себе порцию, хотя сидела на очередной диете.

— Как жаль, что с нами нет Тани, — внезапно сказала мама.

Мы доели мороженое в молчании.

В понедельник мама задержалась перед работой, чтобы отвести меня в литературный кружок. Она хотела зайти со мной внутрь, но я сказала, что справлюсь сама. Не хватало еще, чтобы старшие ребята решили, будто я беспомощное дитя.

Я зря волновалась. Никого старше меня там не было. И всего один ровесник. Артур!

Он сидел в дальнем углу зала вместе с двумя мальчишками. Все стулья за его столом были заняты. Да я и не хотела навязываться. Артур не слишком мне обрадовался. Порозовел и смущенно кивнул.

Мне не хотелось вгонять его в краску перед незнакомыми мальчишками. Вдруг это его друзья?

Я не знала, куда приткнуться. Не садиться же с малышами, выводившими неровные печатные буквы цветными мелками.

За другим столом сидели две девочки лет семи.

— Присоединишься к Саре и Джули? Они сочиняют сказку о Кролике, который жил в лесу, — предложила библиотекарша.

— Нет, спасибо, — отказалась я. — Мне не хочется писать о кроликах. Лучше я сочиню свою историю.

Я села за стол одна. Библиотекарша принесла мне бумагу, карандаши и мелки, но у меня был свой блокнот и новые радужные фломастеры. Я почувствовала на себе взгляд Артура и поспешила наклониться над страницей. Не хватало еще, чтобы он подумал, будто я пытаюсь привлечь его внимание.

Я записала историю, которую мы сочинили вместе с Таней, про Таниту Лав и Миранду Радугу. Мне стало очень грустно и одиноко. В ушах стоял Танин голос, сочиняющий новые и новые подробности.

— Все в порядке, Мэнди? — спросила библиотекарша, подходя ко мне.

— Все просто замечательно, — сказала я, смущаясь. Я загородила от нее блокнот, не желая делиться воспоминаниями.

Библиотекарша перешла к дальнему столу. Двое мальчишек сочиняли истории о похождениях героев видеоигр. Им давно наскучило, и они перебрасывались ластиками, издавая пронзительные звуки: «Пиу!» — «Блямс!» Библиотекарша вздохнула и заглянула через плечо Артура.

— О чем ты пишешь сегодня, Артур? — спросила она, выжидающе улыбаясь. Похоже, Артур был частым гостем в библиотеке.

«Пиу!» и «Блямс!» закатили глаза и изобразили, будто их тошнит.

— Так… ни о чем… правда, ни о чем… — пробормотал Артур.

— «Рыцарь, который не вступился за даму», — громко прочитала библиотекарша.

— Рыцарь, который не вступился за даму! — передразнил «Пиу!».

— Вот дурацкое название! — хихикнул «Блямс!».

— В самый раз для такого нюни! — сказал «Пиу!».

— Нюни и зануды, как его трусливый рыцарь! — добавил «Блямс!».

— Мальчики, прекратите, это не смешно, — сказала библиотекарша. — Не обращай на них внимания, Артур.

Артур ничего не ответил. Он не смотрел на нее. Не смотрел на мальчишек. Не смотрел на меня.

А я смотрела на него сквозь радужные очки, не отводя взгляда. Встала и подошла к их столу.

— Можно почитать, Артур? — сказала я. — Не слушай их, они еще не доросли до короля Артура и рыцарей Круглого стола. Им интереснее видеоигры для дошкольников.

«Пиу!» и «Блямс!» захлебнулись от возмущения. Библиотекарша захлопала глазами. Артур залился краской. И протянул мне тетрадь.

— Держи, — сумрачно произнес он.

Но я видела, что он больше не сердится. Я придвинула стул и села с ним рядом, но «Пиу!» и «Блямс!» начали кидаться в нас ластиками и толкать под руку, не давая писать. Мы с Артуром переместились за мой столик.

Я решила, что буду ходить на литературный кружок каждый день. Мы с Артуром садились вместе. Мы сочиняли историю о прекрасной ведьме Мирамэнди, жившей во времена рыцарей, и всемогущем колдуне Темном Арте. Мы писали каждый по главе, рисовали иллюстрации и раскрашивали их фломастерами.

Я знала, что Артур рад моему неожиданному появлению. Если он ничего и не сказал, то лишь от застенчивости. В этом мы были с ним похожи. Он не хотел, чтобы я подумала, будто он навязывается.

В обед к нам заглядывала мама Артура. Она занималась в библиотечном архиве, пока мы сочиняли свою историю. Она была бледной, как Артур, и у нее была такая же длинная пушистая челка. Они носили одинаковые плащи с капюшонами. Мама Артура была не такой, как другие мамы, но с ней оказалось очень весело. Она подсказала нам парочку особенно зловещих заклинаний и рассказала о ядовитых зельях и травах.

Моя мама нашла с ней общий язык. Они подружились. Мама Артура пригласила меня бывать у них по утрам, когда занятия в кружке закончатся.

— Вот будет здорово, да, Мэнди? — сказал Артур, розовея от смущения.

— Да. Конечно, — сказала я.

Будет не так здорово, как с Таней. Гораздо менее здорово. И все же Артур — хороший друг. С ним легко.

Но мне не пришлось ходить в гости к Артуру.

Когда мама пришла за мной в пятницу, я поняла, что случилась беда. Ее глаза покраснели, лицо опухло. Мой живот сжался в болезненный комок.

— Мамочка, что случилось?

Она изо всех сил старалась не расплакаться на глазах у Артура и миссис Кинг.

— Ничего страшного, милая. Просто у меня неважные новости.

— О Тане? Что с ней?

Мама посмотрела на меня отсутствующим взглядом.

— Нет, не о Тане. Просто… сегодня я пополнила ряды безработных, — сказала мама.

Она выразилась так странно, что я не сразу сообразила, что она имеет в виду. Но когда миссис Кинг начала сочувственно говорить о том, что нынче всюду сокращения, я догадалась. Маму уволили.

Когда мы вошли в дом, где нас не могли видеть Кинги, ее лицо задрожало, и она разрыдалась.

— Не плачь, мам, — робко попросила я.

Она завыла в голос, закатив глаза и разинув рот. Я никогда не видела, чтобы она так рыдала. Мне стало стыдно и страшно одновременно.

Мама скрылась наверху. Я подождала минуту и побежала за ней. Она сняла костюм и лежала на кровати в одной сорочке, заливаясь слезами.

— Мама… — позвала я, неловко присаживаясь на край кровати.

Протянула руку и погладила ее по мягкому, вздрагивающему плечу.

— Ох, Мэнди! — застонала мама. Она нашарила носовой платок, пытаясь унять слезы. — Прости меня, милая. Не волнуйся. Это не конец света. Сама не понимаю, что я так расклеилась. — Ее голос дрожал, из горла то и дело вырывался всхлип, похожий на икоту.

— Ты найдешь другую работу. — Я попыталась ее утешить.

Мама покачала головой:

— Не знаю, Мэнди. Боже, что мне пришлось пережить! Мне приказали собрать вещи и освободить место. Я не могла поверить, что это происходит со мной. Все сторонились меня, будто я прокаженная. Начальник сказал, что на меня нельзя положиться. Припомнил все дни, когда я брала отгул, чтобы сходить к зубному или остаться с тобой…

— Значит, это я во всем виновата? — спросила я.

— Что ты! Конечно, нет, Мэнди. Ему просто нужен был предлог. Он едва вслух это не произнес. Сказал, что я не подхожу для работы в современной компании. У меня мозги не так устроены. Я привыкла работать по старинке. Я знаю, он подразумевал, что я слишком старая…

— Что ты, мамочка! Ты вовсе не старая. Ну, не настолько старая.

— Именно настолько, — сказала мама, сморкаясь и выпрямляясь. — Боже, ну и вид сейчас у меня, наверное. Конечно, я старая, Мэнди. Когда я смотрю на мам твоих одноклассников, нет-нет да и подумаю, что я настолько стара, что могла бы быть их матерью.

— Ты моя мама, только моя, и точка, — сказала я, обнимая ее обеими руками.

Тем летом мама долго пыталась устроиться на работу, но получала сплошные отказы. Она очень переживала и даже похудела, потому что у нее пропал аппетит. Я всегда мечтала, чтобы мама стала стройной, но теперь мне этого не хотелось. Мама, к которой я привыкла, исчезала, истончалась, как кусок мыла. Я хотела, чтобы она вновь стала грузной и ворчливой, как прежде.

Но затем все наладилось. За неделю до конца каникул мама нашла работу. Она хотела устроиться секретарем в дирекцию торгового центра, но там требовалось знание компьютера. Вместо этого ей предложили работу продавца в отделе женской одежды на полставки. Мама повела меня праздновать в «Лимонадную реку» и купила нам по огромному мороженому с фруктами.

— Мне очень понравился наш отдел. Там работают замечательные девушки. Пускай я буду получать меньше, чем раньше, зато у нас будут скидки на всю одежду, — сказала мама, облизывая губы и поскребывая ложечкой в высоком стакане. — Жаль, нам не дают скидок на мороженое!

Мама вновь была счастлива. Хотела бы я быть такой же радостной и уверенной. Я по-прежнему скучала по Тане. Да, теперь у меня был Артур, и все же мне очень недоставало нашей дружбы. Новый учебный год был уже не за горами, и мне начали сниться кошмары про Ким, Мелани и Сару.

Я говорила себе, что в новом году все будет по-новому. Но я вся вспотела, подходя к школе. В горле стоял ком. Ким, Мелани и Сара уже заняли места на задней парте. Ким что-то прошептала, и они расхохотались, глядя на меня.

Ничего не изменилось. Я стояла перед классом, не зная, куда сесть. У всех девочек были пары, и только я осталась одна.

Артур сидел на первой парте. Он похлопал по крышке.

— Привет, Мэнди. Садись со мной, — предложил он.

Артур, должно быть, забыл. Мальчики сидят с мальчиками, девочки — с девочками. Так заведено в нашем классе.

— Я не могу, — прошептала я. — Ты ведь мальчик.

— Какая ты наблюдательная! — приподнял брови Артур. — И что с того, что я мальчик?

Я размышляла только миг. Действительно, и что с того? Я села рядом с Артуром. Ким, Мелани и Сара захихикали, зашуршали. Мальчишки засвистели, отпустили пару нелепых шуток.

— Придурки, — сказал Артур.

— Придурки, — согласилась я.

— Сами вы придурочные, — донесся голос Ким. — Безмозглые очкарики на воздушном шарике. Вы только потому вместе, что у вас нет настоящих друзей.

Она продолжала говорить гадости, но ее слова, прежде ранившие меня, как острые ножи, кололи не больнее комариных укусов. Я знала, что в них нет правды. У меня были друзья. Таня, лучшая подруга во всем мире. И Артур.

Мы стали сидеть вместе на первой парте, и новая классная руководительница, мисс Мозли, нисколько не возражала.

Ким, Мелани и Сара втроем уселись на задней парте, толкаясь и теснясь. А вот это мисс Мозли не понравилось.

— Девочки, вам не слишком тесно? Как вы собираетесь заниматься? Одной из вас придется пересесть.

Мелани и Сара с мольбой смотрели на Ким. Каждая мечтала, чтобы Ким выбрала ее. Ким откинулась на стуле, улыбаясь и переводя взгляд с одной на другую. Весь класс обернулся посмотреть, кого она оставит при себе, а кого отправит восвояси.

— Ким! — сказала мисс Мозли. Она знала ее имя. Вся школа знала Ким. — Пожалуйста, пересядь за свободную парту.

Мы пораженно обернулись к мисс Мозли. Она не понимала… или наоборот, слишком хорошо все понимала.

— Нет, я останусь тут, — сказала Ким. — Пускай Мелани пересаживается. Или Сара.

Мелани и Сара пришли в отчаяние.

— Выбери меня, Ким, — взмолилась Мелани.

— Нет, меня, я первая стала твоей подругой, — просила Сара.

— Решать не Ким, — резко сказала мисс Мозли. — Я ваша учительница, и я сама решу, кому с кем сидеть. Мелани и Сара, оставайтесь вместе. Ким, пересядь. — Она подождала. — Живее!

Ким поднялась и пересела за свободную парту. Ее щеки пошли розовыми пятнами. Глаза метали молнии.

Мисс Мозли улыбнулась:

— Отлично. Теперь всем хватает места? Начнем урок.

Мы были слегка ошарашены. Мисс Мозли была совсем молоденькой. У нее были пушистые светлые волосы, она носила пушистые белые кофточки, и мы думали, что вся она белая и пушистая. Мы ошибались. У нее оказался стальной характер.

Я решила, что мне понравится учиться у мисс Мозли. У нас появились новые предметы. Мы проходили Викторианскую эпоху. Нам сказали выбрать любое направление в искусстве и науке того времени для доклада. Мы с Артуром решили сделать доклад о художниках, которые рисовали сюжеты на тему короля Артура, рыцарей и дев. Другие ребята выбрали моду, железные дороги, детские портреты… Мисс Мозли одобрила наш выбор. Она сказала, это очень интересная и необычная тема.

Ким притворилась, будто ее тошнит. Мисс Мозли дернула бровью, но ничего не сказала. Она не считала Ким достаточно важной птицей, чтобы тратить на нее время.

Был еще один новый предмет. Он стоял в расписании последним уроком в пятницу и назывался «Круг». Мы никак не могли догадаться, что это значит.

— Наверное, мы будем рисовать циркулем, — решил Артур, доставая из пенала циркуль.

— Составлять узоры из кругов? Это я люблю, — сказала я. — А потом будем их раскрашивать.

Но нам не пришлось рисовать круги. Мы сами сели в круг, сдвинув стулья. Мисс Мозли села во главе. Ким наконец смогла быть рядом с Мелани и Сарой. Она растолкала их и втиснулась посередине. Мы с Артуром, как всегда, сели рядом.

— Это особый урок. Мы будем садиться, как сейчас, и обсуждать важные темы, — сказала мисс Мозли.

— Вы расскажете нам о сексе? — протянула Ким, и все захихикали.

— Только не сегодня. Можете расслабиться. Итак, мы будем обсуждать то, что нас всех волнует…

— А что нас волнует, мисс Мозли?

— Меня ничего не волнует! — сказала Ким, притворяясь, будто зевает.

— Каждый раз тема будет другой. Сегодня я предлагаю вам обсудить издевательства среди учеников.

В классе наступила тишина. Все смотрели на Ким. На ее щеках выступили кукольно-розовые пятна. Потом взгляды обратились к Мелани и Саре. Ко мне. Меня замутило. Мне не хотелось об этом говорить. Если мисс Мозли накажет Ким, Мелани и Сару, они решат, что я наябедничала. Я с ужасом смотрела на мисс Мозли. Сейчас она испортит все еще больше.

Но мисс Мозли улыбнулась мне и остальным. Она была спокойна и собранна. Светлые волосы золотистым нимбом окружали лицо. Она достала газету и прочитала нам о мальчике, которого побили трое одноклассников. С фотографии смотрело лицо в синяках. Мы согласились, что это ужасно. Затем мисс Мозли прочитала о девочке, которую затравили до такой степени, что она повесилась. Мы поговорили об этом. Мисс Мозли спросила, как мы думаем, что ощущали эти дети. Было тяжело и страшно.

— Не хочу думать о девочке, которая повесилась, — сказала Мелани. — Мне будут сниться кошмары.

— Конечно, тебе тяжело. Но вы уже не маленькие. Вы в шестом классе. Пора становиться взрослее и думать о серьезных, порой болезненных вещах. Итак, как вы считаете, что надо делать с теми, кто издевается над слабыми?

— Их надо самих избить до полусмерти.

— Их надо сажать в тюрьму.

— Надо перестать с ними разговаривать.

Сыпались ответы, один безжалостнее другого.

— Никто из вас не предложил самый простой и лучший выход, — сказала мисс Мозли. — Давайте подумаем, почему одни люди обижают других? Если мы поймем причину, то сможем остановить обидчика, пока не случилось беды. Итак. Отчего же одни люди начинают нападать на других?

— Потому что они сильнее и хотят показать свою силу.

— Потому что они злые.

— Потому что они хотят, чтобы их боялись.

— Все это правильно. Но попробуйте смотреть капельку глубже. Как вы считаете, такие люди счастливы? — спросила мисс Мозли.

— Они счастливы, когда другим плохо.

— Возможно. Но подумайте хорошенько. Вспомните самый счастливый момент своей жизни. Вспомните прошлый день рождения, когда вас все поздравляли, дарили подарки, когда вы были на седьмом небе от счастья. А теперь скажите — вам хотелось в тот миг причинять другим боль?

Мы задумались. И замотали головами.

— Ну конечно, нет. Наоборот, вам хотелось делиться радостью. А теперь представьте себе, что вы получили двойку, поссорились с друзьями, поругались с мамой и папой, вашей сестренке достался подарок, а вам — нагоняй… Вам захочется улыбаться людям? Или вы решите сорвать на ком-нибудь злобу?

— Решим сорвать злобу! — хором ответили мы.

— Естественно. И если сестренка начнет хвастаться перед вами своим подарком, вы можете не удержаться и толкнуть ее или сказать ей гадость, верно?

Ребята закивали, засмеялись.

— Это не издевательство, верно? Я, например, не выношу свою сестру, но я же не проломлю ей голову и не доведу до такого отчаяния, что хоть вешайся.

Ребята засмеялись громче, но мисс Мозли посерьезнела.

— Неверно. Это и есть издевательство. Его не всегда можно распознать с первого взгляда. Боль можно причинять не только кулаками. Слава богу, в нашей школе такого не происходит. И все же вы наверняка можете припомнить случаи, когда несколько учеников начинали дразнить более слабого.

На этот раз никто не засмеялся. Мои внутренности сжались в комок.

— Его начинает дразнить сильный. Это входит в привычку. Затем все набрасываются на слабого, потому что никто не хочет ссориться с сильным и становиться следующей мишенью для издевок.

— Этот слабый чаще всего сам напрашивается из-за своей тупости, — пробормотал кто-то. Возможно, это была Ким.

У мисс Мозли оказался тонкий слух.

— Никто не напрашивается на издевки, — сказала она. — Но ты права, иногда людей дразнят за то, что они глупее других, хотя обзываться «тупым» очень некрасиво. Нельзя травить человека из-за того, что у него меньше способностей, чем у тебя.

— А еще бывает, что дразнят тех, кто умнее, — внезапно произнес Артур. — Скажем, кто-то учится лучше обидчика, а ему это не нравится, потому что ему хочется быть первым в классе.

Мисс Мозли кивнула:

— Артур, ты очень проницателен.

Ребята шушукались, переговаривались. Я услышала: «Ким». А затем: «Мэнди».

— Не будем никого называть, — сказала мисс Мозли. — Помните, мы обсуждаем отвлеченную тему.

Мелани и Сара ерзали на стульях. Щеки Ким стали алыми, как маки.

— Если вы видите, что кто-то издевается над слабым, не бойтесь рассказать взрослым, — сказала мисс Мозли, обводя взглядом круг. — Расскажите родителям. Учителю. Директору, если ничего не помогает. Человеку, над которым издеваются, нужна помощь. Но и обидчику нужна помощь. Все обидчики — несчастные, обделенные люди. Они причиняют другим боль, но их самих можно только пожалеть. А боль можно причинить чем угодно — обидным прозвищем или жестом. Так ведь? — Она вновь обвела глазами наши лица. — Вы поняли, о чем я говорю? О глупых кривляньях и ужимках, как у обезьянок в зоопарке. А главный заводила — все равно что большой плосконосый и краснозадый бабуин.

Все рассмеялись, услышав от учительницы неприличное слово.

— Бабуины задирают и кусают всех маленьких обезьянок. А другие обезьянки, побольше, начинают ему подражать, повизгивая и выкусывая блох. Надеюсь, никто из моих учеников не хочет вести себя, как большой краснозадый бабуин?

Все замотали головами — даже Мелани и Сара. Ким потупилась.

С тех пор она больше меня не донимала. Не поджидала после школы. Она осталась одна-одинешенька. Мелани и Сара отказались быть ее подругами и стали дружить вдвоем.

Мелани предложила мне мир и дружбу. Я согласилась, зная, что лучшими подругами нам уже не стать. Теперь у меня был Артур. Мы остались сидеть за одной партой, вместе играли на переменах и вместе ходили к автобусной остановке. Мама по-прежнему часто забирала меня из школы, но я больше не переживала, потому что меня никто не дразнил.

И все же в глубине души я мечтала, что однажды в конце улицы появится Таня — короткие шорты, высоченные каблуки — и бросится мне навстречу. От нее пришла одна-единственная весточка. Открытка. Без обратного адреса.

«До встречи». Я верила, что однажды мы встретимся. Если она не приедет ко мне, что же, я вырасту и сама постараюсь ее отыскать. Мы навсегда останемся лучшими подругами. Мы еще встретимся. Непременно встретимся…