М ы не могли в это поверить и думали, что мисс Джеффриз нас перепутала.
       — Она пишет обо мне, — сказала Руби. — Ну конечно, обо мне!
       — Да, не может быть, чтобы меня выбрали. Наверное, Руби выиграла стипендию.
       — Нет, — сказал папа. — Определённо говорится о Гарнет.
       — Дайте мне взглянуть! — велела Роза.
       Папа не хотел, чтобы мы с Руби читали письмо.
       — Оно адресовано мне. В нём чёрным по белому написано, что директриса имеет в виду. Ошибки быть не может.
       — Она перепутала имена. Так часто бывает, — настаивала Руби.
       — Но не на этот раз, — вмешалась Роза.
       — Послушай, несправедливо, что ты разрешил Розе прочитать письмо, когда её это не касается. Она нам не мать, — возмутилась Руби.
       — Нет, но я ваш отец и не хочу, чтобы ты задиралась, Руби. Надо всё спокойно обсудить.
       — Сначала покажи мне письмо!
       — Я бы показала письмо обеим девочкам, — сказала Роза. — Они не маленькие и имеют право знать, что в нём написано.
       Папе пришлось дать нам его почитать.
       Как гром среди ясного неба.
       Не для меня, для Руби.
       Я читаю быстрее. Дочитав письмо до конца, я стала следить за выражением её лица, но ничего не сумела понять.
       — Она чушь написала, — пролепетала я. — Она всего один раз нас видела и думает, что хорошо знает. Ведь она не может ни о чём судить, да, Руби?
       Руби сильно покраснела и закатила глаза. Похоже, она с трудом сдерживала слёзы. Но сестра никогда не плачет.
       — Руби, — сказала я, обняв её за плечи.
       Она вывернулась, точно вместо моей руки к ней на плечи заползла змея.
      —  Ах, Руби! — воскликнула я и залилась слезами. — Послушай, я не поеду в Марнок-Хайтс! Я тебе сразу сказала. Это ты решила ехать, а не я.
       Я только усугубила ситуацию.
       — По-моему, тебе нужно ехать, — сказала Роза. — Ты показала великолепный результат, и мы все должны тебя поздравить. Я понимаю, что Руби сейчас тяжело, но…
       — Ничего вы не понимаете! — закричала я.
       Я не смогла этого перенести. Почему они все поддерживают меня?! Я на стороне Руби!
       — Эй, что за наглый тон! — возмутился папа. — Роза, дорогая, не могла бы ты сварить нам по чашке какао? Давайте поговорим спокойно. Это письмо потрясло нас всех. Руби! Дочка, куда ты пошла?
       — Не о чем нам разговаривать! — сказала, как отрезала, Руби.
       У неё в голосе были слёзы. Она изо всех сил пыталась говорить равнодушным тоном, но казалось, у неё перехватило дыхание.
       — Гарнет получила стипендию, а я нет. Вот и всё.
       — Я никуда не поеду, Руби! Пожалуйста, поверь мне! Обещаю, что никуда не поеду! Мне там нечего делать. Особенно без тебя!
       — Тогда почему ты постаралась хорошо выполнить все тесты и написала дурацкое сочинение?! — возмущённо спросила Руби.
       — Не знаю. Просто не подумала! Ах, Руби, прости!
       Я попыталась снова её обнять, но она мне не позволила.
       — Отстань от меня! — увернувшись, сказала она.
       — Ну, это уже переходит все границы! — воскликнул папа. — Руби, возьми себя в руки! Мне за тебя стыдно. Понимаю, ты разочарована, но зачем мучить бедняжку Гарнет? Пора тебе повзрослеть. Неужели ты не можешь найти в себе силы, чтобы её поздравить? На прослушивании она вела себя совершенно по-другому. Гордилась твоими успехами!
       Папа только подлил масла в огонь. Я увидела глаза Руби, когда она от меня увернулась. Они были полны слёз.
       — Ах, поздравим умницу Гарнет! — насмешливо произнесла Руби и выскочила из комнаты.
       Я попыталась её догнать, но меня остановил папа.
       — Не надо, Гарнет! Пусть она побудет одна. Ей сейчас не до тебя, тем более когда она плачет, — сказал он.
       Может быть, он нас всё-таки чуть-чуть понимает?
       — А тебе, родная, плакать не стоит. Роза права. Ты прекрасно выдержала испытание, и я тобой горжусь.
       — Никуда не поеду! — зарыдала я.
       — Ну, я не могу тебя заставить. Не от меня исходила идея о школе-интернате. Но сейчас я думаю, что нельзя упускать уникальный шанс.
       — Послушай, — сказала Роза, раздавая чашки с какао, — тебе нужно попробовать, Гарнет!
       — Я не могу покинуть Руби!
       — Но она бы без тебя уехала! — воскликнула Роза.
       — Потому что Руби — это Руби!
      —  Но так не должно быть, — ответил папа и посадил меня к себе на колени. — Письмо заставило меня задуматься над тем, что, может быть, вам с Руби нужно пожить порознь. Вы мешаете друг другу и не даёте проявить себя. Сейчас вы растете, и нужно помочь вам выбрать свой путь.
       — Но мы не просто сестры. Мы близнецы и не можем обойтись друг без друга!
       — Когда-нибудь придётся учиться, — сказал папа. — Вы обе вырастете, найдёте разную работу, у вас будут семьи и свой стиль жизни.
       — Нет, мы будем всегда вместе, — сказала я.
       Мы уже давно всё продумали.
       Вместе были маленькими.
 
       И не расстанемся, когда повзрослеем.
 
       И когда состаримся.
       И если соберёмся замуж, выйдем за близнецов.
 
       У нас родятся двойняшки.
 
       И когда они вырастут, то тоже будут держаться друг за друга, и, может быть, у них появятся близнецы, и потом…
       От всех двойняшек у меня голова пошла кругом. Мне хотелось к своей сестре. Я слышала, как она рыдает в нашей комнате.
 
       Не знаю, что делать. Мне ещё хуже, чем было, когда Руби не хотела со мной разговаривать.
       Нельзя сказать, что она вообще со мной не общается. В присутствии других Руби мне отвечает, а когда мы остаёмся наедине, почти ничего не говорит. Не хочет играть ни в одну из наших игр, не подбивает на проказы, когда мы фокусничаем и делаем всё одновременно…
       Кажется, ей надоело быть двойняшкой.
       Не хочет одеваться, как я. Ждёт, пока я соберусь, а потом надевает что-то совсем другое. У неё новая причёска.
 
       Я попробовала причесаться так же, как она, но Руби снова поменяла причёску.
 
       Ну, и я последовала её примеру. Потом она совершила нечто ужасное. Взяла ножницы…мне показалось, она придуривается… вдруг я поняла, что сестра не шутит.
       — Не надо! — взмолилась я.
       Но она всё равно остриглась.
 
       — Ах, Руби! Ну что ты наделала?!
      —  воскликнула я, глядя на её бедную голову, в один миг ставшую похожей на швабру.
       — Меняю образ, — ответила она, проведя рукой по кустикам волос. Потом усмехнулась и добавила: — Тебе незачем стричься! А мне нравится моя стрижка. Всю жизнь о такой мечтала. Я похожа на панка. Здорово!
       Я не знала, как быть. У нас всегда, с самого детства, были длинные волосы. Когда бабушка заставляла нас заплетать косички, я всегда причёсывала Руби. Порой я забывала, где чья голова, особенно когда сильно хотелось спать.
       Я уставилась на Руби, и мне показалось, что меня обкорнали, хотя ощущала на плечах вес собственных кос. Вдруг мною овладело странное чувство, как будто смотришь фильм, в котором голос за кадром не поспевает за артикуляцией актёра — ты слышишь чьи-то слова и видишь, как артист невпопад шевелит губами.
       Руби не отрастить косы. Оставалось лишь одно средство.
       — Не смей! — закричала Руби, когда я занесла над головой ножницы. Она выхватила их у меня из рук. — Предупреждаю тебя, Гарнет! Только попробуй остричься! Я тебе голову оторву!
      У неё был ужасно свирепый вид, и я ей поверила.
       Кажется, в ту минуту она меня ненавидела.
       Взяв газету, Руби начала вырезать бумажных кукол-двойняшек. Потом, чтобы разделить их, щёлкнула ножницами там, где у них были руки, и оттяпала их до предплечья.
 
       Это опять я. Руби больше не хочет писать в нашем дневнике, и мне тоже много писать не хочется. Как я могу отчитываться о нашей жизни, если двойняшек больше не существует?!
       Если бы только можно было вырвать все страницы о школе и стипендии! Стереть их, как будто ничего и не было!
       Руби ведёт себя так, словно хочет вычеркнуть меня из своей жизни. Наступили каникулы, но она со мной никуда не ходит. Отправляется куда-нибудь сама по себе, а если я плетусь следом, убегает. Она всегда быстрее бегала. И прячется она лучше. Не знаю, куда она уходит и с кем дружит. Я ей больше не нужна.
       Ночью, уже лёжа в кровати, я её спросила, простит ли она меня, если я напишу письмо мисс Джеффриз в Марнок-Хайтс и откажусь от стипендии.
       Я ждала.
       В комнате было темно, и я видела, что за мной наблюдают её открытые глаза. Она тоже ждала.
       Потом она произнесла в темноте:
       — Мне всё равно, поедешь ты туда или нет, Гарнет. Делай как знаешь. А я буду делать что хочу. Мы больше не одно целое. К прошлому нет возврата. Даже если останемся вместе, мы теперь чужие.
 
       Но мне это не нравится. Я не знаю, что мне нравится.
 
       Не хочу ехать в Марнок-Хайтс! Хотя дома прочитала почти все книги. Не о близнецах. Мне становится плохо, когда я их вижу. Нет, у нас в магазине есть целая полка повестей о девочках, которые едут в школы Эббиз, Шале и Тауэрз. Одну книжку я читаю утром, вторую — днём, третью — вечером, и иногда, только иногда, мне становится интересно.
       Джуди мне завидует. Она приходит к нам в магазин. Я ходила к ней в гости. У неё полно разных музыкальных записей и видео. Нужно просто сидеть, смотреть и слушать. Или мы идём в её комнату, чтобы поиграть. Но это не наши с Руби игры, а настольные. Мне становится скучно в них играть. Джуди нормальная, но с ней тоже скучновато.
       Она говорит, что видела Руби с Джереми Тредгоулдом и его бандой.
       Руби и Бугай?! Я спросила Руби, но она только почесала кончик носа, мол, не суйся в чужие дела.
 
       Руби больше не хочет посвящать меня в свои.
 
       Она изменилась.
       Изменила себе внешность.
       Может быть, никто больше не примет нас за двойняшек. Бабушка ужасно разозлилась, когда приехала навестить нас на выходные. Её привёз старик Альберт, сосед по дому, где она теперь живёт. Он тоже у нас остался, и нам пришлось потесниться. Бабушка велела нам называть его дядей Альбертом, хотя он нам никакой не дядя.
       Я посмотрела на Руби. Руби взглянула на меня. И на секунду мне показалось, что вернулись прежние дни.
 
       Но прошлого не вернёшь — мы переменились, и Руби больше всех.
       — Что ты с собой сотворила, Руби?! — потребовала ответа бабушка. — На кого ты похожа? У тебя неряшливый вид. Как беспризорник! Вы только посмотрите на её волосы! О боже, у тебя что, появились вши?
 
       — Оставь меня в покое, бабушка,
      —  сказала Руби, криво ухмыльнувшись.
       — Как же вы могли разрешить ей бегать повсюду, как оборванке? — спросила бабушка Розу.
       К бабушкиному приезду Роза попробовала привести Руби в порядок. Она выстирала и погладила её лучшую одежду и умоляла Руби позволить хоть чуть-чуть пригладить ей волосы. Руби отказалась. Она нарядилась во всё грязное и специально вытащила из мусорного бачка старые кроссовки, хотя Роза, ради бабушки, купила ей новые.
       Роза промолчала.
      —  Руби нравится одеваться и причёсываться, как она считает нужным. И нам кажется, ей идёт стрижка, да, Рики?
       — Конечно, — ответил папа и обнял Розу.
       — Ну, хоть Гарнет нормально выглядит, — проворчала бабушка. — Что это я слышу, будто ты сидишь на чемоданах и собираешься уехать в школу-интернат, Гарнет? Я не одобряю этой затеи. В чём дело? Они что, хотят от тебя избавиться?
       — Никто не собирается от неё избавляться! — возмутился папа. — Нам просто показалось, что девочке нужно дать шанс. Пусть попробует хоть один семестр, раз уж она выиграла стипендию. Но если ей там не понравится, она всегда сможет вернуться домой.
 
       Но, как я у же говорила, я до сих пор не знаю, чего хочу. Во сне меня преследуют кошмары.
       И днём тоже не лучше, потому что Руби мне теперь чужая и больше не сестра. Я надеялась, что смогу посекретничать с бабушкой и спросить, нельзя ли мне уехать на какое-то время к ней. Но я забыла, какой она бывает сердитой и ворчливой. А тут ещё Альберт, который никакой нам не дядя! Он нам не родственник, но кажется, у них с бабушкой своя семья.
 
       Есть папа с Розой. Иногда они ссорятся, но быстро мирятся. Однажды, когда Роза хотела приготовить вкусный воскресный обед, говядина подгорела, клёцки не поднялись, картошка не поджарилась, бобы как следует не разварились, а в соусе было полно комочков, папа не только съел свою порцию до последней крошки и похвалил её стряпню, но и попросил добавки.
 
       У них тоже своя семья.
       Я часть их семьи. И бабушкиной семьи. Когда-то у меня была мама, и у нас была совершенно замечательная семья, но, даже когда мамы не стало, у меня всегда была Руби.
       Руби и Гарнет.
       А теперь Руби сама по себе. И Гарнет одна на свете.
       Руби?
       Руби.
       Ах, Руби!
 
 
 
 

       МЕМОРАНДУМ
       Это моя письменная работа. Мне наплевать, если она сумбурна. Кому какое дело, что считает эта выскочка с отвисшим животом, Джеффриз?
      Не собиралась я туда ехать! Во всяком случае, сейчас не хочу! Здесь гораздо интересней. Держу пари, у Гарнет кишка тонка отправиться в школу без меня.
      А если сестра туда поедет, то ужасно заскучает и прольёт море слёз — вёдер не хватит, и Гарнет пришлют обратно, как плаксу-ваксу. Ей без меня не прожить! Она сама это знает.
      А мне без неё живётся лучше некуда!
      Это мой блокнот. Буду сюда всё записывать. На обложке написано Меморандум, мне нравятся две первые буквы ME. Если вставить между ними Н, получится, что речь пойдёт обо МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ МНЕ.
      Весь блокнот будет посвящён МНЕ ОДНОЙ.
      И МНЕ нравится быть самой собой.
      МНЕ нравится быть одной. Кажется, я об этом уже писала. Ничего. Лучше сказать дважды, получится в два раза достоверней. Я чувствую себя ПРЕВОСХОДНО.
      Я знаю, что значит слово «меморандум». Я очень даже умная, хотя некоторые считают меня тупицей. «Меморандум» означает запись на память, чтобы не забыть. И я хочу официально заявить следующее:
      1. Мне, Руби Баркер, начхать на то, что мне не дали стипендию.
      2. Руби Баркер плевать, что её подлая сестра поедет учиться вместо неё.
      3. Руби Баркер презирает свою подлую сестру.
      Она в полном отчаянии(ага, я использую длинные взрослые слова, чтобы показать, что мисс Джеффриз несёт полную ЧУШЬ).
      Фу! Так вот. На чём я остановилась?
      Ах да, Гарнет ужасно расстроена, потому что я расторгла наш союз двойняшек. Я ей нужна.
      Она, может, думает, что теперь она самая умная, но Гарнет ошибается! Без меня она места себе не находит. А мне хорошо! Мне она не нужна. Ну нисколечко!
      Ну, может быть, мне бы пригодилась её рука, чтобы делать записи, когда мне всё наскучит.
      Иногда мне и вправду скучновато. Я ухожу гулять, потому что не хочу сидеть в старом вонючем магазине, но в нашей дыре не разгуляешься. Поэтому слоняюсь без дела.
      Мне не нужна Гарнет, чтобы выдумывать игры. Сама их выдумаю! Чаще всего я представляю себя отважным следопытом, продирающимся сквозь джунгли, которые кишмя кишат ядовитыми змеями, огромными волосатыми пауками
      свирепыми тиграми
      и мне приходится переходить реку вброд
      и цепляться за горные вершины
      Как только вдалеке завижу врагов, нужно спрятаться, потому что, несмотря на сверхчеловеческие качества и смекалку, мне не справиться с их полчищами.
      Хочу устроить Бугаю засаду, когда встречусь с ним один на один.
      Отважный следопыт иногда целыми днями голодает. Ему приходится осуществлять набеги на вражескую территорию, но часто приходится довольствоваться подножным кормом или тем, что растёт на деревьях.
      Отважный следопыт даже подумывал об охоте,
      но решил остаться вегетарианцем, хоть и не очень любит овощи. Брюссельская капуста… Фу! Обычная капуста… Фу! Цветная капуста… «Фу» в квадрате!
      Если на блокноте написано МЕМОРАНДУМ, значит, это только обо МНЕ и можно записывать туда разные ДУМы. МНЕ и без вас ясно, что значит слово «меморандум», мисс Джеффриз. Записывай о себе что хочешь и когда хочешь. Ты не ограничен никакими рамками. Поэтому пишу, что хочу.
      Я Руби Баркер, блистательная актриса, и если бы моя бывшая сестра-двойняшка всё не испортила, то этим летом я бы получила главную роль в телевизионном сериале.
      Я попыталась позвонить телевизионщикам, сказав, что готова сыграть любую эпизодическую роль. Они меня поблагодарили и обещали связаться. Но слова своего не сдержали. Я снова позвонила, и на этот раз они уже не стали церемониться и ответили, что, к сожалению, все роли распределены, поэтому они просят оставить их в покое. Если я действительно хочу стать актрисой, почему бы мне не обратиться к агенту и не поступить в хорошую театральную школу?
      Ну, и как мне пойти в хорошую театральную школу, если мой отвратительный отец меня туда ни за что не отправит, хотя посылает мою сестру учиться в самую шикарную школу страны?!
      Положим, ему не надо платить за обучение. Так ведь у неё форма стоит целое состояние!
      Вы бы посмотрели на эту форму! Сказать "ужасная и старомодная" — значит, ничего не сказать. Меня под страхом смерти не заставишь её на себя напялить. Гарнет похожа на пугало огородное!
      Ну, скажем, папе не надо платить из своего кармана. Роза помогла Гарнет продать свою фарфоровую куклу на аукционе, жалкую малышку, такую же, как у меня. Я продала свою на блошином рынке и получила 30 фунтов.
      Мне очень горько писать об этом — кукла Гарнет ушла за 900 фунтов. Да. За мою дали бы столько же. Куклу произвели на какой-то фирме во Франции, которая пользуется спросом у чокнутых коллекционеров, готовых выложить за неё кругленькую сумму. За эти деньги не то что куклу — живого ребёнка можно купить!
      Роза пришла в ярость, когда узнала, что рыночные торговцы дали за мою только 30 фунтов. Не на меня рассердилась — на них! Она отправилась с ними разбираться, нашла их и закатила скандал, но они утверждали, что сделка была честной. Роза сама была в этом бизнесе и знает, что они не занимаются благотворительностью. С большой неохотой они всё же вернули 150 фунтов. Сделали благородный жест. Роза не успокоилась и сказала, что они наварили на этом кучу денег, но я обрадовалась, потому что 150 фунтов теперь мои, и, хотя зануда папа твердит, что нужно положить их на счёт в банке, Роза сказала, что мне нужны карманные деньги, потому что у меня тяжёлый период в жизни. И я решила потратить 75 фунтов на себя, а на оставшиеся 75 приобрести заём и положить на дурацкий папин счёт.
      Мне не надо тратить деньги на ужасную, глупую школьную форму. И специальные чемоданы, хоккейные клюшки и уродливые, грубые туфли фирмы "Кларкс".
      Их можно потратить на компьютерные игры
      или
      или
      или
      или
      или
      или
      Странно. Раньше у меня никогда не было собственных денег, которые я могла потратить на себя одну. Мне всегда приходилось делиться. Поэтому здорово, когда у тебя в два раза больше возможностей.
      Просто я никак не привыкну к себе новой.
      Я даже выгляжу по-другому. Каждый раз, глядя в зеркало, испытываю шок. Волосы немного подросли, но законы затылочного притяжения на них не действуют, и они торчат в разные стороны.
      Моя причёска побудила неотёсанных местных придурков выступить с комментариями и задаться вопросом, кто же я на самом деле — мальчик или девочка.
      Им не пришлось долго ждать — я им показала, где раки зимуют.
      А потом огромный и ужасный Бугай открыл свой грязный рот и наградил меня весьма «остроумным» прозвищем.
      "ЛЫСАЯ"
      Мне, в свою очередь, пришлось одарить прозвищами Бугая и его тупых приятелей.
      Прозвища настолько отвратительные и грубые, что пришлось их вымарать!
      Ну, парни нащипали травы и, спросив, не хочу ли я зелёный парик, обсыпали меня ею с головы до ног.
      Потом я спряталась за кустом, а услышав их шаги, выпрыгнула из укрытия и заорала, что у них в башке один мусор…
      и вытряхнула им на головы пакет, полный всякой дряни.
      Я вытащила пакет с мусором из контейнера и не посмотрела, что внутри. Оказалось, там было полно вонючих и мерзких объедков — кислое молоко, кофейная гуща, недоеденная китайская еда навынос… В общем, они не на шутку рассвирепели и завопили: "Давайте её заловим!"
      Я не успела далеко убежать, и меня поймали. Вымазали остатками протухшей снеди из мусорного пакета… Я здорово работала кулаками и брыкалась… но их было много, а я одна.
      И когда мы с Бугаем сцепились в мёртвой хватке, отвратительный мальчишка с зубами, как у хорька, обхватил мне шею рукой и стал душить. Я стукнула его туда, куда бить нельзя, но он продолжал меня душить, надавливая на горло, и я не могла пошевелиться, и Хорёк заорал: "Давай, Джерри! Дай ей хорошенько по роже!"
      И я подумала: "Ну вот. Волосы я уже потеряла. А теперь — прощай моя внешность!" Придётся до скончания века ходить без зубов и со сломанным носом, что, конечно, никак не поспособствует моей артистической карьере. Я сморщилась и приготовилась к тому, что мне заедут по физиономии, но Бугай замешкался.
      — Пусти её, Брайан! Не видишь — она задыхается! — сказал он.
      — Тогда стукни её как следует!
      — Нечего её держать! И вы все, отойдите! Это несправедливо! Мы с ней сами разберёмся, без вашей помощи!
      Хорёк что-то забухтел себе под нос и заворчал, но меня отпустил. Я встала, пошатываясь.
      — Ты как? — спросил Бугай.
      — Нормально, — прохрипела я.
      — Ну ладно. Давай драться, — сказал Бугай.
      И он ударил меня кулаком в плечо. Совсем не больно. А я стукнула его в живот, но не сильно. А потом он повалил меня на землю. Но осторожно. И я его стукнула, почти к нему не прикасаясь. Нам уже было неинтересно продолжать жестокую драку. Мы просто проходили её стадии — как будто понарошку.
      Хорьку и другим тоже всё надоело. Им хватило впечатлений от содержимого мусорного пакета, и они отправились домой.
      Нас оставили вдвоём.
      — Признай, что я победил в драке, и мы в расчёте, — сказал Бугай.
      — Вот ещё! Ничего ты не победил! — возмутилась я, легонько его стукнув.
      — Ладно, ладно. Ну, ничья? — спросил Бугай.
      Я немного подумала и кивнула в знак согласия.
      — Ладно, но я могла победить! — продолжала настаивать я.
      — Ты настоящий боец, хоть и девчонка, — сказал Бугай.
      — Ты тоже классно дерёшься, хоть здоровый и жирный.
      Кажется, он обиделся.
      — Незачем обзываться! Я за тебя заступился! Не дал Брайану свернуть тебе шею.
      — Ты первый обозвал меня лысой!
      — А ты действительно облысела, с тех пор как сделала эту дурацкую стрижку.
      — И ты не худенький!
      — Ну и видок у нас с тобой! Фу, как противно! — сказал он, вынимая росток бамбука из глаза.
      — Можешь повторить это ещё раз, — согласилась я, стряхивая со щёк остатки кофейной гущи.
      Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. И вот что странно — мы больше не враги, а, можно сказать, приятели.
      Иногда в их компании я брожу по деревне, хотя не выношу Хорька. Бугаю он тоже не очень нравится.
      Одним словом, мы начали вместе гулять. Мы вдвоём.
      Он продолжает называть меня Лысой, а я его — Бугаем.
      Но это не имеет никакого значения, потому что мы приятели.
      Классно, когда у тебя есть друг, который отличается от тебя.
      Теперь мы вдвоём ходим в большую школу. Я рада, что ушла от Дубины Дебенхэм. Буду новенькойв новойшколе с новымиучителями. Можно, если захочу, начать с чистого листа. И поучиться…
      Ну, это папа говорит.
      Посмотрим.
      Но в новой школе всё же есть что-то хорошее — сцена. Не такая шикарная, конечно, как в Марнок-Хайтс, но тоже с бархатными кулисами и спецосвещением… И кое-какими декорациями… Там устраивают маскарад на Рождество, и летом, к концу учебного года, готовят спектакль. Мне Бугай рассказывал, потому что его сестра участвовала в постановках.
      Я тоже постараюсь принять в них участие.
      Обязательно.
      Ещё прославлюсь!
      Я просто счастлива.
      А Гарнет нет. Она стала плакать по ночам, потому что боится одна ехать в школу-интернат. Но дело не только в этом. Она говорит, что больше не может не дружить со мной.
      Я слушаю. Иногда у меня начинает пощипывать глаза, но в темноте можно. Она ничего не видит.
      Открываю рот, чтобы много-много ей сказать. Но в тишине не получается. Не могу произнести ни слова. Прости.
      Не понимаю, с какой радости я должна просить прощения. Гарнет сама виновата, что едет. Нечего было выпендриваться на вступительном экзамене.
      Лучше бы на прослушивании постаралась! Тогда бы мы получили роли в фильме "Близнецы в школе Сент-Клер". Снимались бы вместе! Вместе.
      Мы всё лето не общались.
      Иногда это кажется странным.
      Когда она уедет, будет ещё хуже.
      Сегодня сестра последний вечер дома.
      Роза приготовила курицу с жареной картошкой, любимое блюдо Гарнет, и испекла торт.
      Мне она вкусных тортов не пекла.
      Гарнет смогла проглотить лишь маленький кусочек.
      Потом нам всем пришлось играть в глупые карточные игры, как в мультфильме "Снэп, или Счастливые семьи", притворяясь счастливой семьёй. Казалось, Гарнет вот-вот упадёт в обморок.
      Но она не плакала. Даже когда мы пошли спать. По крайней мере, мне так показалось. Я залезла с головой под одеяло, чтобы ничего не слышать. Я почувствовала, что разваливаюсь. Пополам.