Mы двойняшки. Меня зовут Руби, а мою сестру — Гарнет.
      Мы похожи как две капли воды, и мало кто умеет нас различать. Ну конечно, пока не раскроем рот — меня не остановишь, а Гарнет больше помалкивает.
 
       Потому что мне никто слова не даёт сказать.
 
      Мы одного роста и веса. Я прожорливее Гарнет. Люблю конфеты и солёности. Как-то за день съела тринадцать пакетиков картофельных чипсов с уксусным ароматом.
      В картошке-фри тоже обожаю соль и уксус. Это моя слабость. Хрум-хрум, ням-ням — только её и видели. Потом, правда, приходится просить у Гарнет. Она не против.
 
       Я бы этого не сказала!
 
      Я не толстею, потому что больше двигаюсь. Терпеть не могу сидеть на одном месте. Гарнет, ссутулившись, часами может читать книжку, а мне неймётся, и я сразу начинаю ёрзать.
      Вообще-то мы обе хорошо бегаем. На последних школьных соревнованиях обогнали всех, даже мальчишек, и пришли к финишу первыми. Ну, откровенно говоря, сначала прибежала я, а за мной — Гарнет. Ничего удивительного — всё-таки я старшая!
      Нам по десять лет. Я была активным младенцем и первой появилась на свет. Гарнет вылезла вслед за мной.
      Мы живём с папой и бабушкой.
      За завтраком папа нас плохо различает, потому что никак не может проснуться — у него глаза не открываются. Он торопливо выпивает кофе, быстро одевается и пулей вылетает из дома, чтобы не опоздать на поезд. Папа ненавидит свою работу в лондонском офисе и возвращается домой измочаленным. К тому времени ему уже удаётся нас различить — вечером оно легче.
      У меня из косичек выбиваются непослушные пряди, а на майке появляются пятна. Гарнет же всегда остаётся чистой, как стёклышко или как новая булавочка.
      Так говорит наша бабушка — у неё к кофте приколото множество булавок. Если хочешь пообниматься, будь осторожней! Иногда булавки торчат у бабушки даже изо рта — привычка осталась с тех времён, когда она была портнихой и работала в модном бутике — дни напролёт шила, примётывала и заглаживала складки. А потом, после…
      В общем, бабушке пришлось с нами сидеть, поэтому она стала брать заказы для частных клиентов на дом. Главным образом к ней приходили очень полные дамы, которые мечтали одеваться по последней моде. Мы с Гарнет покатывались со смеху, наблюдая, как в ожидании примерки они стоят в нижнем белье.
      Бабушка и нас обшивала. Ужас, да и только! Мало того, что она отстала от жизни и заставляла носить косички, — над нашими платьями потешалась вся школа, хотя некоторые мамаши умилялись и говорили, что мы точно с картинки.
      Скучно носить платья с оборками летом и уродливые юбки-гофре зимой. Бабушка не только шила для нас, но и вязала — кусачие ангорские безрукавки и в тон к ним тёплые свитера и кофты. Короче говоря, комплекты-двойки для двойняшек. Можете себе представить, как по-дурацки смотрелись несчастные двойняшки в этих двойках!
      Потом у бабушки обострился артрит. Вечно её донимали суставы, щемило бедро или ныло колено. Вскоре здоровье стало совсем никуда, и, когда приходилось садиться или подниматься, бабушка морщилась от боли. Распухшие пальцы не слушались, и работать было всё труднее.
      Сейчас бабушка уже не может шить. Очень жаль, потому что она любила свою профессию. Но мы от этого только ВЫИГРАЛИ — теперь мы вынуждены носить готовую одежду. Бабушке тяжело ездить на автобусе в город, и мы сами выбираем себе обновки.
 
       Ну, в общем… Руби выбирает.
 
      Мне поручают покупать одежду для нас обеих: майки, колготки, джинсы… Конечно, одинаковые! Нам по-прежнему нравится, что мы двойняшки, но кому же не хочется нормально выглядеть?!
      По-моему, наша семья не похожа на обычные семьи, о которых пишут в книжках. Мы очень много читаем, а папа — больше всех. Он покупает книги на распродажах, аукционах и в букинистических магазинах — не только новые, но и старые, пыльные тома. В огромном количестве! Ставить их некуда. Полки ломятся. Даже пола нам не хватает. В каждой комнате — горы книг. Их нужно очень аккуратно, зигзагом, обходить, а то начнётся книготрясение. Если вас угораздило попасть под лавину из пятидесяти, а то и ста томов в твёрдых переплётах — в следующий раз вы любой ценой постараетесь этого избежать.
      На втором этаже тоже полно коробок с книгами, которые папа ещё не прочитал. Иногда, чтобы добраться до такого жизненно важного места, как, например, туалет, приходится через них переползать.
      Бабушка вечно стонет, что половицы не выдержат тяжести. Они и в самом деле поскрипывают. Папа испуганно с ней соглашается — глупо держать дома тонны книг — и иногда, когда наличных денег не хватает, погружает несколько коробок в нашу старую машину и везёт в букинистический магазин, где почти всегда их сбывает, но взамен обязательно покупает кипу новых по низкой цене. Ему трудно устоять — слишком велик соблазн…
      Бабушка снова на него нападает. Папа расстраивается, но, когда он привозит ей с блошиного рынка огромный мешок любовных историй, по которым снимают популярные сериалы, бабушка сменяет гнев на милость. Она обожает сидеть в своём любимом кресле, обложившись кучей подушек и подставив под маленькие ножки скамеечку. Рядом всегда лежит коробка шоколадных конфет, а на коленях — увлекательный любовный роман. Иногда в бабушкиных книгах много говорится о сексе, и, если мы с Гарнет пытаемся читать, стоя у неё за спиной, она нас прогоняет — не дай бог наткнёмся на то, что нам ещё рано знать. Ха-ха! Мы уже давным-давно в курсе!
      Папа читает большие, толстые книги, но не современную литературу, а классику: Чарльза Диккенса и Томаса Харди. Если мы туда заглядываем, то не понимаем, что он в них нашёл, но папе нравится. Он обожает старинные приключенческие романы для мальчиков, в которых персонажи ходят в коротких штанах и твердят, как дураки: "Послушай, старина! Первоклассно! Превосходно!"
      Гарнет тоже любит старые книжки: "Маленьких женщин", "Что делала Кейти" и все произведения Э. Несбит. Она готова без конца перечитывать повести про двойняшек: "Близнецы в школе Сент-Клер" и "Близнецы из чудесной долины". Я тоже их читала — подумаешь, невидаль! Гораздо больше мне нравятся правдивые истории о бурной жизни знаменитостей, актёров и актрис. Пропускаю нудную галиматью и запоминаю самое интересное: как они работают на телевидении, снимаются в фильмах… их фотографии мелькают во всех газетах… До чего же здорово быть популярным!
      Когда-нибудь мы обязательно прославимся. Можете в этом не сомневаться! Я уже начала писать историю нашей жизни. Странно, обычно Гарнет любит сочинять, и почерку неё гораздо лучше. Поэтому я часто заставляю её делать вместо себя уроки. Она не возражает.
 
       Неправда!
 
      Как-то раз я рылась в одной коробке на чердаке и на самом её дне нашла чудную книгу в кожаном переплёте — бордовую, с рубиновым отливом… Толстую-претолстую! На ней красовалось название, написанное золотыми буквами: РАСХОДЫ. Я думала, это заглавие, но когда её открыла, увидела чистые страницы.
      Поинтересовалась у папы, куда исчезло содержание, и он объяснил, что это вовсе не обычная книга, а бухгалтерская — в неё вы записываете всё, что купили, то есть отчитываетесь о расходах.
      — Только вот я с бухгалтерией не в ладах. Когда много трачу, сразу начинает мучить совесть, — говорит папа. — В общем, двойняшки, можете взять книгу себе и что-нибудь в неё записывать!
      Вот я и пишу.
 
       А я нет.
 
      Нет, пишешь — я тебе всё время даю пописать, когда подходит очередь. И пишу не только о себе — я пишу о нас! Короче, отчитываюсь за нас обеих. Эй, Гарнет, возьми-ка словарь и посмотри слово "отчёт".
 
       Отчёт — письменный или устный доклад, описание, пересказ какого-либо события, случая и т. д.
      В эту минуту в нашей жизни не происходит ничего особенного, но, может быть, скоро нам улыбнётся удача, исполнятся мечты, и мы станем актрисами.
 
       Не хочу быть актрисой!
 
      Хватит ныть, Гарнет! Ну конечно, хочешь! (Иногда Гарнет вдруг начинает прибедняться — не верит, что из нас выйдут знаменитые кинозвёзды, но я ей постоянно внушаю: единственное, чего нам не хватает, — это УВЕРЕННОСТИ В СЕБЕ. Она продолжает канючить, что не желает быть кинозвездой. Тоже мне комплексы! Ни за что не поверю! Кому придёт в голову страдать от ежедневных променадов перед камерами и шикарных вечеринок со звёздными друзьями?!)
      Поселимся в роскошном высотном доме — в каждой комнате будет полно цветов, горы коробок с шоколадными конфетами, ешь — не хочу! Нарядимся в рубиново-красные парчовые платья, подберём украшения с рубинами — ладно, ладно, Гарнет, можешь нацепить гранаты, только, конечно, они не такие дорогие, драгоценные и сверкающие, как рубины, да?
      Ты не это хотела сказать?
      Ну, а что тогда? Ладно, пиши — твоя очередь. Пожалуйста! Ну же, не тяни кота за хвост! Можешь рассказать о себе!
 
       Не знаю, что писать.
       Не привыкла рассуждать о себе. Всегда только о нас, хотя обожаю сочинять. Я немножко рассердилась на Руби, когда она нашла эту красивую книгу и начала в ней царапать разную ерунду. Думала, будем писать в ней пьесы, потому что с раннего детства любим выдумывать игры. Притворяемся разными персонажами и сочиняем истории — сами в них верим и потому путаем вымысел с действительностью. Я и сейчас ими живу, но Руби лодырничает и не хочет со мной играть. Она не любит репетировать, ей больше нравится придумывать новые сюжеты. До неё не доходит, что сочинительство — тяжкий труд. Если будешь постоянно придумывать новое, скоро забудешь старое. Я хочу всё аккуратно переписать, чтобы сохранить.
       Обожаю сочинять пьесы, а потом их разыгрывать, особенно когда мы вдвоём с Руби: никто нам не мешает, и мы представляем, что это было на самом деле, но играть на настоящей сцене — это не по мне.
       Ещё в начальной школе, на рождественском утреннике, мы с Руби были овечками-двойняшками, и мне до сих пор страшно об этом вспомнить — самый ужасный день в моей жизни…
       Нет, конечно, не самый плохой.
       Самый плохой был, когда…
 
      Эй, не пиши о грустном! Я тебе не разрешаю! Это снова я, Руби. Гарнет только что рассердилась и ушла, потому что я случайно её чуть-чуть поцарапала, когда вырывала ручку. Ведь по-хорошему её попросила! И теперь моя очередь. Близнецы обязаны уступать друг другу.
      Она написала чепуху. К чему записывать пьесы в книгу? Их нужно ставить. И Гарнет обязательно должна пойти в актрисы, потому что мы всегда об этом мечтали. А на пути к успеху можно сняться в рекламе и телевизионных играх. Двойняшки — ведущие! Вы когда-нибудь слышали о таком?!
      Гарнет не должна отказываться от славы из-за одного неудачного выступления в роли овцы, когда мы были маленькими.
      В тот день она сильно перенервничала и случайно описалась. Прямо на сцене, перед всеми! Подумаешь! Кому какое дело?! Не понимаю, почему её всегда кидает в жар, если я об этом заговариваю? Наоборот, ей по роли было положено, потому что в жизни настоящие овцы именно так и поступают. Не жмутся, не терпят в овчарне, скрестив задние ноги, а откликаются на зов природы. И Гарнет последовала их примеру. Все решили, что это очень смешно. Только сестре было не до смеха.
      Пора идти. Чую запах воскресного обеда. Ростбиф, запечённый с клёцками! Не обуза для моего толстого пуза!
 
       Руби! Противный поросёнок! Рассказала про мой конфуз с овцой!
 
      Слушай, ты первая начала! Сама про него вспомнила!
 
       Да, но я не сказала, что было на самом деле! Это одно из моих тайных, неприятных и унизительных воспоминаний, а ты рассказала, Руби!
 
      Не рассказала — написала, и эта бухгалтерская книга предназначена не для чужих глаз, а только для нас. Можем писать в ней что угодно. Все наши секреты!
 
       Да, но о своих секретах ты почему-то помалкиваешь! Только о моём написала!
 
      Ладно, хватит волноваться из-за пустяков! Пойдём лучше поедим! Умираю с голоду!
 
       Бабушка расстроена, потому что папа до сих пор не вернулся с блошиного рынка. Она держит его обед в духовке, чтобы он не остыл. Все клёцки расползлись и размокли.
 
      Как одна глупая двойняшка. Пошли! Бабушка зовёт.
 
       Папа давным-давно должен был вернуться.С ним ничего не случилось?
 
      Конечно, нет! Вечно ты волнуешься понапрасну! Просто он наверняка скупил целый магазин и теперь пытается засунуть книги в машину. Ты же его прекрасно знаешь!
 
       Да, но обычно папа не задерживается допоздна. И он любит бабушкины воскресные обеды. Что, если он попал в аварию?
 
      Ах, Гарнет, замолчи! Идём, идём, бабушка!
 

       Мы долго не писали — столько всего произошло! А сейчас, думаю, пришло время отчитаться. Вот только не знаю, с чего начать. Давай, Гарнет, попробуй! Продолжай!
 
       Не хочу продолжать! Хочу остановиться! Нет, лучше вернуться назад. К тому дню, а может быть, раньше, когда папа поздно пришёл домой с блошиного рынка. К тем счастливым временам, когда двойняшки жили-поживали с папой и бабушкой. Назад, к тем ужасным дням, когда умерла наша мама и…
 
      ПЕРЕСТАНЬ! ХВАТИТ! НЕ НАДО!
       Нет, Руби! Мы уже не в силах остановиться. Нам нужно вспомнить. Ты что, не понимаешь? Мы должны и папу заставить вспомнить. Тогда он бросит Розу.
 
      Ну ладно, рассказывай! Только побыстрее! Расскажи про маму, но только будто это выдуманная история, чтобы не было очень больно.
 
       Жил-был юноша по имени Ричард, который влюбился в прекрасную девушку. Её звали Опал. Опалы — красивые камни. Они сверкают и переливаются разными цветами. Некоторые считают, что они приносят несчастье. Девушка Опал была прехорошенькой и сияла своей красотой, и Ричард понимал, что ему необыкновенно повезло, повезло, повезло, что он её встретил.
       Ричард любил Опал, и иногда в шутку называл её ОХ-Я-ПРОПАЛ, потому что восхищался и её красотой, и умом, а кроме того, она была ему настоящим другом. Он подарил ей перстень с опалом.
 
      А где он сейчас? Помнишь, как мы любили его примерять? Я его уже сто лет не видела. Ох, нет! Ах, Гарнет! Неужели ты думаешь, что папа подарит его Розе?
 
       Нет, конечно, нет! Бабушка надёжно спрятала перстень в своей шкатулке с украшениями и говорит, что отдаст его нам, когда мы вырастем.
 
      А кому из нас? Скорей всего, мне, учитывая разницу в возрасте. Но иногда я буду давать его тебе поносить, если, конечно, обещаешь не потерять.
 
       Ты забыла, что из нас двоих я самая собранная! Послушай, ты меня перебила!
 
      Продолжай. Ты остановилась на перстне. Итак, папа подарил маме…
 
       Ричард подарил Опал красивый перстень с молочно-белым опалом в розовых, голубых, зелёных и фиолетовых крапинках, которые чудесно переливались, когда на них попадал солнечный луч.
       У них была своя квартира.
       Они поженились.
       И у них родились дочки-двойняшки.
 
      А кто из нас кто? Я младенец на руках у мамы.
 
       Нет, это я. А тебя держит папа. Я нас нарисовала — мне лучше знать.
 
      А вот и нет! Малышка на руках у мамы крупнее — сама посмотри! А я и была больше. Мы обе это знаем. Малышку зовут Руби. Это я!
 
       Какое это имеет значение? Ладно, пусть мама держит тебя.
 
      Давно бы так! Мама, конечно, и тебя взяла на руки. Сначала меня, потом тебя. А потом я перекочевала к папе, а потом…
 
       А потом мы подросли, стали всюду топать, и у же не нужно было брать нас на руки. Хотя мама любила нас приласкать. Мы обе сидели у неё на коленях. Я помню.
 
      Ты вспоминаешь ту фотографию. А давай вставим её в нашу книгу!
 
       Это не просто фотография. Я помню. Мама уже была слабой, но в её нежных объятиях мы чувствовали себя защищёнными. Запах цветочных духов… Нас щекочут её кудрявые волосы… И она сама любила нас пощекотать. Помнишь? Мама играла с нами в игру "Маленькая свинка отправилась на рынок" и потом щекотала, а мы корчились от смеха. Помнишь, Руби?
       (Она притихла — не любит вспоминать, потому что расстраивается, а она не умеет быть несчастной. Руби никогда не плачет. По этому признаку нас легко различить. Если кто-то из нас покраснел и вот-вот расплачется — это точно я.
       Наверное, я чуть-чуть поплачу, когда допишу этот абзац. Ну, продолжим нашу историю. Закончим её побыстрее…)
       Близнецы пошли в школу, а Опал и Ричард — на работу. По выходным они ходили в бассейн и в магазин и проводили уйму времени на морском побережье. В общем, жили как обычная дружная семья. Но потом всё изменилось, хорошие и счастливые события улетучились из нашей жизни.
       Опал немножко приболела, и ей пришлось лечь в больницу. Вернувшись домой, она снова какое-то время чувствовала себя нормально, а потом снова заболела, и у же не могла больше работать, и лежала в гостиной на диване. Бабушке приходилось забирать близнецов из школы. Ричард перестал работать и ухаживал за Опал. Но ей не становилось лучше. Она умерла, и семья развалилась.
       Ну вот, я дописала. Ты хочешь почитать, что получилось, Руби? Нет, не хочет. Это случилось три года назад, когда нам было семь лет. Сейчас нам десять лет, и жизнь вошла в свою колею. Мы никогда не сможем быть той, прежней семьёй, но сейчас у нас есть новая семья.
       С нами живёт бабушка. Конечно, она не заменит нам маму — никто не сможет её заменить. НИКТО! ВООБЩЕ НИКТО! ОСОБЕННО ЭТА ГЛУПАЯ РОЗА-ЗАНОЗА В ЗАВИТУШКАХ!
       Это Роза.
      Нет, ЭТО Роза.
       Да, это Роза, только настоящая Роза ещё хуже. И что папа в ней нашёл? Одному ему она и нравится! Бабушка её вообще не любит.
 
      Видели бы вы её лицо, когда в то воскресенье папа явился с Розой! Мы все на неё уставились, и папа понёс околесицу — как она ему помогла, когда у сумки с книгами оторвалась ручка… Потом, как нарочно, её машина не завелась, и папе пришлось её подвезти, и по дороге домой они остановились около бара, чтобы выпить кофе со взбитыми сливками, и она хотела съесть на обед сэндвич, а папа сказал, что дома его ждёт чудесный ростбиф, а она заохала и заахала — сто лет не готовила себе ничего вкусного в воскресенье, и… угадайте, что было дальше. Правильно, он привёз её домой, чтобы она пообедала вместе с нами.
      — Никаких проблем, да, бабуля? — спросил папа.
      — Конечно, нет. Пожалуйста, проходите, садитесь, Роза. Еды полно. К сожалению, говядина немного пересушилась, и сегодня я не могу похвастаться своими клёцками. Они были восхитительными, так и таяли во рту, но…
      — Но я подкараулила вашего зятя, поймала его, продержала в городе и испортила вам обед, — со смехом сказала Роза. — Простите, пожалуйста! — извинилась она, хотя по выражению её лица было видно, что ей ни капельки не стыдно.
      Бабушке пришлось, стиснув зубы, улыбнуться, точно ей и вправду стало смешно.
      Но мы-то не улыбнулись, да, Гарнет?
      Роза не поняла намёка и как ни в чём не бывало трещала о телевизионных программах, поп-дисках и т. п., точно была знакома с нами сто лет. И всё время пыталась разобраться, кто есть кто.
      — Так, ты Гарнет, да? — спросила она меня. — А ты — Руби? — обратилась она к Гарнет.
      — Да, — сказали мы в один голос. — Правильно!
      — А вот и нет! — залился искусственным смехом папа. — Это Руби, а это — Гарнет. Плутовки! Даже мы с бабушкой их иногда путаем.
      — Не говори за других! — рассердилась бабушка. — Простите, что говядина получилась сухой, хотя ещё каких-нибудь полтора часа назад она была в самом соку. Ну, ничего не поделаешь. На десерт могу предложить яблочный пирог с мороженым. Девочки, помогите мне убрать посуду!
      Мы отправились вместе с бабушкой на кухню, а когда вернулись с десертными тарелками, поменялись с Гарнет местами — я села на её стул, а она — на мой. Роза продолжала трещать без умолку и путать нас, называя меня Гарнет, а сестру — Руби.
      — Ну, кажется, у меня начинает получаться, — сказала она. — Ты Руби, а ты — Гарнет. Да, правильно.
      — Не совсем, — сказал папа и фальшиво расхохотался «хо-хо-хо», точно над удачной шуткой. — Прекратите дразнить Розу, двойняшки! Кажется, они поменялись местами. Это их коронный номер. Я бы называл их двойняшками, и точка, Роза.
      — А по-моему, это ужасно! Я бы не потерпела такого отношения, если бы была одной из них.
      Ну, конечно, только в самом страшном сне могут присниться противные двойняшки по имени Роза!
      — Вы разные, хоть и близнецы, правда, Гарнет и Руби? Или Руби и Гарнет? Как хотите! Кажется, я вконец запуталась!
      — Мы любим, когда нас называют двойняшками. В школе нас тоже так зовут, — сказала Гарнет.
      — Мы двойняшки, — подтвердила я.
      — И нам нравится… — сказала Гарнет.
      — Когда нас называют… — подхватила я.
      — Двойняшками! — хором произнесли мы.
      Роза подняла одну бровь и слегка кивнула:
      — Хорошо, да будет так! Поняла!
      Она перестала с нами заигрывать и переключилась на бабушку, но бабушка оставалась сухой и неприступной, как пересушенная говядина, и отвечала односложно. Поэтому папе пришлось взять беседу за столом на себя и рассказывать глупые анекдоты, корчить физиономии и говорить о разных пустяках.
      Он был не похож на прежнего папу.
      Точно поменялся местами с папой-близнецом. Даже когда Роза наконец убралась, он не превратился в нашего папу.
      — Ну, как она вам понравилась? — с надеждой спросил он.
      Я взглянула на Гарнет. Гарнет — на меня. Я приподняла одну бровь. Гарнет сделала то же самое. Потом мы обе притворились, что нас сейчас стошнит.
      — Ладно, ладно, хватит. Вы ещё не накривлялись?! — сердито сказал папа.
      — Да, не будьте грубыми, Гарнет и Руби, — вставила бабушка, но у неё получилось совсем не сердито.
      — Тебе понравилась Роза, бабуля? — спросил папа.
      — Ну, довольно приятная, хотя и боевая. Надо же — сама напросилась на обед.
      — Нет, это я её пригласил. Вот уж не мог предположить, что ты из этого сделаешь проблему. Разве не ты говорила, что хочешь, чтобы я чаще выходил из дома, приводил кого-нибудь в гости, не жил одним прошлым…
      — Да, дорогой, и я по-прежнему этого хочу и только рада, что ты приводишь гостей, хотя мог бы позвонить и предупредить меня заранее. С такими женщинами нужно быть поосторожней!
      — Что ты этим хочешь сказать?! — рассердился папа.
      — Послушай, Ричард, не заводись! — остановила его бабушка, словно он был одного возраста с нами. — Просто она, похоже, хочет тебя захомутать — ни разу в жизни тебя не видела, а ведёт себя как член семьи.
      — Я уже несколько месяцев знаком с Розой, если хочешь знать, — сказал папа. — В пассаже у неё собственный киоск — она торгует антиквариатом. Мы вечно натыкаемся друг на друга на блошиных рынках. Мне всегда хотелось узнать её получше — она умеет дружить, полна жизни, тепла… Не понимаю, как ты можешь неуважительно говорить о ней. Роза чудесная девушка.
      — Девушка! — воскликнула бабушка. — Да ей давно за тридцать!
      — Так же как и мне! И мне давно пора начать жить своей жизнью!
      Он выскочил из дома, хлопнув дверью. Когда он ушёл, наступила мёртвая тишина. Гарнет схватила мою руку и крепко сжала. Она чуть не плакала. Похоже, бабушка тоже с трудом сдерживала слёзы.
      Мы были в шоке. Никогда до этого ссор в нашей семье не было.
      Во всём виновата Роза.
 
       Да, это она во всём виновата. Из-за неё наступили перемены. Теперь она приходит каждое воскресенье. Иногда и в будни к нам заглядывает. По вечерам папа с ней куда-нибудь ходит, и, перед тем как расстаться, они ЦЕЛУЮТСЯ в его машине.
 
 

       Т ерпеть не могу перемены в жизни. Хочу, чтобы дни были похожи один на другой. Я всегда была такой, ещё когда мама была жива.
       Помню, с каким трудом выдержала первый день в школе.
       Все на нас уставились, потому что мы были другими. И день был другой. Мы не могли играть в свои игры и говорить на понятном нам одним языке. Я почувствовала, что мы больше не двойняшки, потому что учительница посадила нас в разных концах класса. Для того, сказала она, чтобы научиться нас поскорее различать.
       Мне показалось, нас разорвали пополам. Я не чувствовала себя полноценным человеком. Точно я стала половинкой, а мои рука, нога и голова прилепились к Руби, которая была на другом конце класса. Я даже думать без неё не могла.
 
      Ну естественно, я же старшая! Я доминантныйблизнец. Так называют того, кто первым родился. Это я. Я сыр, важная персона, а ты моя крошка.
       Тебе тоже не понравилось, что нас разделили, Руби. Ты не плакала…
 
      Зато ты разревелась…
 
       А ты расшалилась, и нас отправили к директору, и она спросила:
       — Почему ты грустишь, Гарнет? А ты почему шалишь, Руби?
       И мы ответили:
       — Мы хотим сидеть вместе.
       И она спросила:
       — И это всё? Нет ничего проще!
       И была права. Нас посадили вместе, и я больше не плакала, а Руби не хулиганила. Ну конечно, не без этого, но гораздо меньше.
       Но привыкнуть к школе оказалось непросто. Сейчас всё встало на свои места. Нас приняли — больше не пялятся и называют двойняшками. Именно этого нам и хотелось. В каждом классе мы сидим вместе. Мы всё делаем на пару. Сидим вместе за обедом, даже в туалет бежим в одно и то же время.
       Хорошо учимся, иногда выходим в классе на первое место, особенно когда сочиняем рассказы или работаем над одним заданием.
 
      Но больше всего нам нравятся уроки по актёрскому мастерству. Мы потрясающе талантливы! Ну, это скорее обо мне. Гарнет краснеет и путает слова.
 
       Хватит, Руби!
 
      Так ведь это же правда! Если бы ты не была такой робкой, у тебя всё чудесно бы получалось! Не понимаю, в кого ты такая… Вот я ничего не боюсь!
 
       Послушай, я хотела написать…
 
      Ты уже пишешь целую вечность и бормочешь про то, какими мы были в начальной школе. Кого интересуют воспоминания детства? Пиши о том, что происходит сейчас. Не забудь рассказать о неприятностях — ничего не пропусти!
 
       Ну, давай ручку.
 
      Скажи «пожалуйста»! Эй! Отстань!
      — Вы что, девочки, ссоритесь?
      Это бабушка. Она видела, как мы вырываем друг у друга ручку.
      — Вы умеете делиться, когда захотите. Когда уедете, вам придётся вспомнить всё, чему я вас учила. Онане будет волноваться по поводу ваших манер!
      — Ах, бабушка, я не хочу уезжать! — вздохнула я, забравшись к ней на колени.
      — Смотри, не задень мне бедро и колено! Руби, ты ужасно тяжёлая! Ну-ка, брысь! — сказала бабушка, тем не менее крепко прижав меня к себе.
 
      —  А можно мне тоже к вам? — спросила я.
       Я села на подлокотник кресла, чтобы с другой стороны не задеть бабушкино бедро и колено, но она притянула меня прямо к себе на колени.
       Мы крепко прижались друг к другу. Я заплакала.
       — Прекрати, Гарнет! — сказала Руби и больно меня ущипнула.
       Она сама с трудом сдерживалась и сидела с перекошенным лицом. Руби боялась, что расплачется из-за меня, хотя она никогда не плачет. Бабушкины глаза тоже наполнились слезами.
       — Ах ты господи! — всхлипнула она.
       Бабушка погладила нас своими бедными руками. Пальцы из-за артрита её не слушались. Она поискала в рукаве носовой платок и вытерла мне и себе лицо. А потом притворилась, будто хочет высморкать Руби нос.
       — Давайте-ка закроем кран. Не хочу, чтобы в моём кресле разлилась лужа.
       — Ах, бабушка! Пожалуйста, ну пожалуйста, поедем с нами! — взмолилась сестра.
       — Не береди душу, Руби! Ты же знаешь, всё у же решено, и пути назад нет.
       — Но мы будем очень по тебе скучать, — сказала я, зарываясь носом в её шерстяную кофту.
       — И мне будет не хватать вас обеих, мои девочки! Вы будете меня навещать и спать валетом в своих мешках, и я, если буду жива, приеду на Рождество посмотреть, как вы устроились на новом месте.
      —  Не говори «если»! Ты обязательно должна приехать!