Вторник, 12 апреля 2001 года,
       улица Ботерос, Севилья
      Процессия повернула. Полный сострадания взгляд Пресвятой Девы обратился на других. Сзади перестали напирать. Последний вскрик труб эхом отразился от балконов. Барабанный бой смолк. В наступившей тишине costalerosсняли с плеч платформу. Толпа наградила аплодисментами их манипуляции. Nazarenos в остроконечных колпаках поставили на землю кресты и опустили свечи. Фалькон ухватился за спинку инвалидной коляски, в которой сидела какая-то старушка, и уперся ладонью в колено. Старушка замахала одному из nazarenos, приподнявшему край капюшона. Он улыбнулся, и стало ясно, что это обычный человек, ничуть не более зловещий, чем бухгалтер в очках.
      Фалькон ослабил узел галстука и отер холодный пот с лица. Он выбрался из толпы и, пошатываясь, прошел сквозь строй nazarenos.Люди на противоположной стороне улицы расступились перед ним. Отыскав свободное местечко, он согнулся так, что голова оказалась на уровне колен, и кровь освежающей волной опять прихлынула к мозгу.
      «С утра ничего не ел, вот и результат», — промелькнула у него мысль, но он тут же понял, что дело вовсе не в этом. Он оглянулся на paso.Богородица смотрела в противоположную сторону, совершенно к нему безразличная. Однако дело было именно в этом… именно в ней. На какое-то мгновение, на какую-то долю секунды она вошла в него, вытеснив его собой. У него возникло смутное ощущение, что такое с ним уже случалось, но он не мог припомнить, где и когда. По-видимому, очень-очень давно.
      Фалькон нашел офис над рестораном Хименеса, забрал распечатку и выпил стакан воды, после чего ретировался из старого города, обходя стороной все процессии. Он покатил через реку прямиком к площади Кубы, голодный и опустошенный. Купив bocadillo de chorizo в баре на проспекте Республики Аргентины, он проглотил его, почти не жуя, так что у него в пищеводе встал ком, давящий, как боль утраты, и это было странно, потому что он никого не терял с тех пор, как два года назад умер его отец.
      Полицейское управление находилось на пересечении улиц Бласа Инфанте и Лопеса де Гомары. Он припарковался позади здания и поднялся по двум коротким лестничным пролетам в свой кабинет с видом на выстроившиеся стройными рядами автомобили. Кабинет был обставлен по-спартански, абсолютно безлико. Там стояли два стула, металлический стол и несколько серых картотечных шкафов. Освещал рабочее пространство неоновый потолочный светильник. Фалькон не любил, чтобы что-то отвлекало его от дел.
      Его дожидались тридцать восемь сообщений, пять из которых были от его непосредственного шефа — начальника бригады уголовной полиции комиссара Андреса Лобо, который, конечно, действовал под давлением своего босса, комиссара Фирмина Леона, о чьих связях с Раулем Хименесом Фалькон узнал, разглядывая фотографии. Он направился прямо в комнату для допросов, где Рамирес нависал над Базилио Лусеной с занесенным словно для удара кулаком. Фалькон вызвал Рамиреса в коридор, кратко изложил ему стратегию допроса девицы и велел прислать к нему Переса. Потом зашел к Лусене, который метнул на него быстрый взгляд и продолжил записывать свои показания.
      — Ваш циничный ответ инспектору Рамиресу… — начал Фалькон, до сих пор находившийся под впечатлением той омерзительной сцены.
      — Любой студент вам скажет, что идиот действует на преподавателя как красная тряпка на быка.
      — И это единственное объяснение?
      — Удивляюсь, что вас это волнует, старший инспектор.
      Фалькон и сам на себя удивлялся, понимая, что может выглядеть глупо.
      — Сомневаюсь, чтобы моя мать была когда-нибудь так же хороша в постели, как Консуэло, если это то, что вам хотелось узнать, — сказал Лусена.
      — Парадоксальный вы человек, сеньор Лусена.
      — В парадоксальный век, — откликнулся Лусена, ткнув ручкой в сторону Фалькона.
      — Как долго вы встречались с сеньорой Хименес?
      — Около года, — ответил он. — И за все время нашего знакомства я впервые посетил Эдифисьо-дель-Пресиденте… Такое уж мое везение.
      — А Марсиано Руис?
      — Вы любопытны как инспектор, не так ли? — сказал он. — Мной легко овладевает скука, дон Хавьер. Мы с Марсиано встречаемся, когда мне все осточертевает.
      Вошел Перес, доложил Фалькону, в какой комнате находится проститутка, и остался с Лусеной.
      Девушка сидела у стола и курила, играя, как кубиками, двумя пачками «Фортуны». Волосы у нее были подстрижены неровно, словно она корнала их сама и без зеркала. Она смотрела на находившийся прямо перед ней тусклый экран выключенного телевизора — глаза в синем ореоле теней, губы пунцовые. На спинке свободного стула висел светлый парик. Девушка была в клетчатой мини-юбке, белой блузке и черных сапожках. Миниатюрное телосложение делало ее похожей на школьницу, но порок, которого она насмотрелась за свои длительные прогулы занятий, застыл в ее темно-карих глазах.
      Рамирес включил магнитофон, представил ее как Элвису Гомер и назвал себя и Фалькона.
      — Вам известно, почему вы находитесь здесь? — спросил Фалькон.
      — Пока нет. Мне сказали, что придется ответить на пару вопросов, да только знаю я вас, блюстителей. Уже здесь бывала… И все ваши штучки мне известны.
      — Мы не те блюстители, — сказал Рамирес.
      — Правда, — отозвалась она, — не те. Кто же вы?
      Фалькон чуть заметно кивнул Рамиресу.
      — Прошлой ночью вы были с клиентом… — заговорил Фалькон.
      — Я обслужила уйму клиентов прошлой ночью. Это же Страстная неделя, — ответила она. — Для нас — самый жаркий сезон.
      — Неужели жарче, чем Феерия? — слегка удивившись, спросил Рамирес.
      — Точно, — ответила она, — особенно последние несколько дней, когда сюда съезжается вся округа.
      — Одним из ваших клиентов был Рауль Хименес. Прошлой ночью вы посетили его в его квартире в Эдифисьо-дель-Пресиденте.
      — Я знала его как Рафаэля. Дона Рафаэля.
      — Вы встречались с ним раньше?
      — Он постоянный клиент.
      — У него в квартире?
      — Прошлой ночью была третья или четвертая встреча у него дома. А так обычно на заднем сиденье его машины.
      — И как все происходило на этот раз?
      — Он позвонил на мобильник. Мы с девчонками недавно купили три мобильника на компанию.
      — Когда позвонил?
      — Я не сама с ним говорила. Обслуживала тогда другого… но, наверно, в полночь. Это был первый звонок.
      — Первый?
      — Он хотел связаться именно со мной, поэтому перезвонил примерно в четверть первого. Попросил приехать к нему домой. Я ответила, что заработаю кучу денег на площади, тогда он спросил, сколько мне надо. Я назвала сто тысяч.
      Рамирес захохотал во все горло.
      — Приезжайте к нам на Страстную неделю, — произнес он. — Цены просто смешные.
      Девица тоже рассмеялась, немного расслабившись.
      — Только не говори, что он согласился, — сказал Рамирес.
      — Мы сошлись на пятидесяти.
      —  Joder.
      — Как вы туда добрались? — спросил Фалькон, пытаясь вернуть разговор в нужное русло.
      — На такси, — ответила она, закуривая «Фортуну».
      — Во сколько вы вышли из такси?
      — Чуть позже половины первого.
      — Кто-нибудь был поблизости?
      — Я, во всяком случае, никого не заметила.
      — А в здании?
      — Я не видела даже консьержа, что меня, естественно, обрадовало. Ни в лифте, ни на лестничной площадке тоже никого не было, а впустил он меня прежде, чем я успела позвонить, как будто следил за мной в дверной глазок.
      — Вы не слышали, как он отпирал дверь?
      — Он просто открыл ее.
      — Он запер ее, когда вы вошли?
      — Да. Мне это не понравилось, но он оставил ключи в двери, поэтому я не возражала.
      — Вам что-нибудь бросилось в глаза в квартире?
      — Она была почти пустая. Он сказал мне, что переезжает. Я спросила, куда, но он не ответил. Был озабочен другим.
      — Расскажи, как все происходило, — попросил Рамирес.
      Она ухмыльнулась, покачав головой, словно говоря, что все мужики на всем белом свете одинаковы.
      — Я прошла за ним по коридору в его кабинет. В углу стоял включенный телевизор, по которому показывали какой-то старый фильм. Он вынул из письменного стола видеокассету и вставил ее в видеомагнитофон. Он попросил меня надеть плотную синюю юбку до колен и синий джемпер поверх блузки, а волосы перехватить резинками. На мне был черный парик с длинными волосами. Он предпочитал брюнеток.
      — Вы не видели, он принимал какие-нибудь пилюли?
      — Нет.
      — И не заметили ничего странного помимо того, что вокруг пусто?
      — В каком смысле?
      — Чего-нибудь такого, что вас обеспокоило?
      Она задумалась, желая помочь. Потом подняла палец. Мужчины подались вперед.
      — На нем не было ботинок, — сказала она, — но это уж точно не привело меня в ужас.
      Они снова плюхнулись на свои стулья.
      — Эй! Вы сами виноваты. Заставляете меня видеть что-то там, где ничего нет.
      — Продолжай, — обронил Рамирес.
      — Я попросила его расплатиться. Он дал мне пачку пятитысячных купюр, которые я пересчитала. Он взял пульт дистанционного управления и запустил порнуху. Потом снял брюки. Вернее, дал им упасть на пол и переступил через них. И мы приступили к делу.
      — Как насчет окон? — спросил Рамирес.
      — А при чем тут окна?
      — Ведь окна находились перед тобой.
      — Откуда вы знаете?
      — Он предполагает,что окна находились перед вами, — сказал Фалькон.
      — Шторы были задернуты, — ответила она, теперь уже с некоторой подозрительностью.
      — Итак, вы с ним занимались сексом, — продолжил Рамирес. — Как долго?
      — Дольше, чем я рассчитывала.
      — И поэтому ты оглянулась? — спросил Рамирес.
      Ее карие глаза застыли. Это уже были совсем не знакомые ей штучки.
      —  Ктовы? — выдохнула она.
      — Инспектор Рамирес, — ответил он сухо.
      — Мы из отдела по расследованию убийств, — объяснил Фалькон.
      — Его кто-то убил? — вскричала она, и ее глаза заметались между двумя полицейскими, которые одновременно кивнули.
      — Человек, убивший его, находился в квартире вместе с вами.
      Она резко выхватила сигарету изо рта, выпустив струю дыма.
      — Откуда вы знаете?
      Рамирес, заранее подготовивший пленку, щелкнул пультом, и на экране тут же возник пустой коридор с крюком на голой стене, со светом, падавшим из открытой двери, а динамики разразились какофонией стонов, имитирующих любовный экстаз. Волосы на затылке Фалькона встали дыбом. Девица оцепенела. Камера развернулась, и она увидела себя на коленях перед Раулем Хименесом, смотревшим на экран, в то время как ее взгляд был обращен к занавешенному окну. Когда она повернула голову, камера отшатнулась назад в темноту.
      Девушка вскочила, с грохотом опрокинув стул, и заметалась по комнате. Рамирес выключил телевизор.
      — Это очень странно! — воскликнула она, указывая на экран пальцами с зажатой в них сигаретой.
      — Вы что-нибудь заметили? — спросил Фалькон.
      — Не знаю, может, это вы заморочили мне голову, но теперь я, кажется, кое-что припоминаю, — сказала она, закрывая глаза. — Просто освещение чуть изменилось, тень какая-то мелькнула. В моей работе именно этого больше всего боишься… движущихся теней.
      — Живущей своей жизнью тьмы, — непроизвольно вырвалось у Фалькона, за что Рамирес и девушка наградили его удивленными взглядами. — Но вы не прореагировали… на эту мелькнувшую тень?
      — Я подумала, мне померещилось, а тут у него как раз подоспело, и это меня отвлекло.
      — А после?
      — Я привела себя в порядок у него в ванной и ушла.
      — Он запер за вами дверь?
      — Да. Точно так же, как в первый раз. На пять или шесть оборотов. Я даже слышала, как он вынул ключи из замка. Потом пришел лифт.
      — Сколько было времени?
      — Немногим больше часа. Я вернулась в Аламеду со следующим клиентом около половины второго.
      — Пятьдесят тысяч, — произнес Рамирес. — Неплохая почасовая оплата.
      — Вам пришлось бы не один день учиться, для того чтобы столько зарабатывать, — парировала она, и оба рассмеялись.
      — Как вам позвонить по мобильнику? — спросил Фалькон. Девица с Рамиресом снова прыснули, приняв его слова за шутку, а когда поняли, что он говорит серьезно, Элоиса одним духом выпалила номер.
      — Итак, — вернулся к делу Рамирес, пребывавший, казалось, в добродушном настроении, — похоже, это все… хотя с некоторыми, на мой взгляд, умолчаниями, не так ли, старший инспектор?
      Фалькон не включился в жестокую игру Рамиреса. Девушка отвела от него взгляд и снова посмотрела на того, в ком внезапно ощутила скрытую угрозу.
      — Я рассказала вам все, что произошло, — запротестовала она.
      — Кроме самого важного, — гнул свое Рамирес. — Ты не сказала нам, когда впустила его в квартиру.
      Когда скрытый смысл этого, на первый взгляд, безобидного утверждения дошел до ее сознания, ее лицо застыло, как посмертная маска.
      — Было у меня такое чувство, что вы только прикидываетесь добреньким.
      — Я не добренький, — отозвался Рамирес, — да и ты тоже. Ты знаешь, что сделал тип, которого ты впустила в квартиру? Он пытками довел старика до смерти. За все годы нашей работы в полиции не было случая, чтобы преступник так истязал свою жертву, как этот гад твоего дона Рафаэля. Он не просто стукнул его по голове, не всадил ему нож в сердце, а долго, жестоко… терзал!
      — Я никого в квартиру не впускала.
      — Вы сказали, что он оставил ключи в двери, — напомнил Фалькон.
      — Я никого в квартиру не впускала.
      — Ты же сказала, что что-то видела, — вставил Рамирес.
      — Вы внушили мне, что я что-то видела, а я не видела ничего.
      — Освещение чуть-чуть изменилось, — сказал Рамирес.
      — И тень мелькнула, — добавил Фалькон.
      — Я никого не впускала, — медленно выговорила она. — Все происходило именно так, как я вам рассказала.
      Они успели закруглиться до половины пятого. Фалькон отправил Рамиреса с девушкой поискать какую-нибудь полицейшу, которая взяла бы у нее лобковый волос для сравнения с волосом, найденным экспертами. Когда они удалялись, Рамирес разговаривал с ней так, словно она — его старая знакомая и они направляются в cervecita, только долетавшие до Фалькона слова были весьма специфическими.
      — Да нет же, послушай, Элоиса, будь я на твоем месте, я бы сдал этого парня, сдал с потрохами. Если он не побоялся поднять руку на такую шишку, то тебя он прихлопнет, и глазом не моргнет. Так что будь осторожна. Если появятся какие-нибудь подозрения или опасения, сразу звони мне.
      Фалькон прошел в свой кабинет и позвонил Баэне и Серрано, чтобы выяснить, нашли ли они каких-нибудь свидетелей вблизи Эдифисьо-дель-Пресиденте. Никого. На прилегающих улицах пусто. Магазины закрыты. Почти все местные жители слиняли в центр смотреть на процессии.
      Он повесил трубку, пощелкал поочередно костяшками пальцев, отдав дань привычке, которую Инес не выносила, хотя это было бессознательное действие, помогавшее ему собираться с мыслями. А ее прямо-таки корежило.
      Фалькон позвонил комиссару Лобо, который вызвал его к себе в кабинет. Идя к лифту, он столкнулся с Рамиресом и велел ему подготовить все бумаги для совещания с Кальдероном. Он поднялся на верхний этаж. Секретарша Лобо, одна из тех жительниц Севильи, которые исповедуют минимализм на службе и приберегают всю свою экстравагантность для нерабочего времени, пригласила его в кабинет одним взмахом ресниц.
      Лобо стоял лицом к окну со сцепленными за спиной руками и разминал колени, устремив взгляд через дорогу на зеленые кущи парка Принсипес. Это был невысокий крепыш с бычьей шеей, с большими волосатыми руками крестьянина и блеклыми вихрами фабричного рабочего. Он испокон веков носил очки в массивной черной оправе, но год назад жена уговорила его перейти на контактные линзы. Однако она зря надеялась, что это облагообразит Лобо, потому что у него были глаза цвета «детской неожиданности», а нос выглядел еще более крючковатым без оправы, прежде скрывавшей кое-какие черты его грубой физиономии, которых большинство предпочло бы не видеть. Тонкие губы почти не выделялись на его горчичной коже. Короче говоря, далеко не каждый заключенный имел такую бандитскую наружность, какой Бог наградил комиссара Лобо, но он был хорошим руководителем, всегда резал правду-матку и поддерживал своих сотрудников.
      — Вам известно, из-за чего сыр-бор? — спросил он через плечо.
      — Из-за Рауля Хименеса.
      — Нет, старший инспектор, из-за комиссара Леона.
      — Я видел в Эдифисьо-дель-Пресиденте снимок, где он стоит в обнимку с Хименесом.
      — А спит он с кем в обнимку?
      — Они вроде бы не такого сорта…
      — Я пошутил, старший инспектор, — сказал Лобо. — Вероятно, вы видели там фотографии многих других funcionarios.
      — Да, видел.
      — И мою видели?
      — Нет, комиссар.
      — Потому что ее в коллекции Хименеса нет, старший инспектор, — заявил он, быстро идя к столу.
      Они сели; Лобо со всей силы стиснул ладони, словно дробя ненавистные черепушки.
      — Вас ведь не было здесь во время «Экспо» девяносто второго года? — сказал он.
      — Я тогда служил в Сарагосе.
      — С этой выставкой все получилось совершенно не так, как с Олимпийскими играми в Барселоне. Там, вы ведь помните, каталонцы извлекли прибыль, а здесь андалузцы понесли ошеломляющие убытки.
      — Поговаривали о коррупции.
      — Поговаривали! — в ярости взревел Лобо. — Не просто поговаривали, старший инспектор, а разводили коррупцию. Коррупция так процвела, что не огребать миллионов считалось даже неприличным. Настолько неприличным, что те, кому не удалосьнабить карманы, неслись брать напрокат «мерседесы» и «БМВ», чтобы изобразить, будто удалось.
      — А я и понятия не имел.
      — Орудовали не только местные. Мадридцы тоже подсуетились. Они учуяли господствующую тенденцию. Расхлябанность. Невнимание к деталям, на котором здорово наживались.
      — Неужели это могло аукнуться по прошествии десяти лет?
      — Вы слышали, чтобы кого-то привлекли к ответственности за те делишки?
      — Не припомню, комиссар.
      — Никого! — воскликнул Лобо, грохнув по столу сцепленными руками. — Ни единую сволочь.
      — «Братья Лоренсо», — задумчиво произнес Фалькон. — Строительство.
      — Что вам про них известно?
      — Рауль Хименес состоял с ними в партнерских отношениях, которые были прерваны в девяносто втором году.
      — Ну вот, вы начинаете понимать. Рауль Хименес входил в комитет севильской «Экспо». Он был в числе лиц, курировавших застройку участка, и имел дело не только с «Братьями Лоренсо», но и со многими другими строительными компаниями.
      — Мне все-таки не ясно, каким образом это могло спровоцировать его убийство спустя почти десять лет.
      — Скорее всего, никаким. Сомневаюсь, что обнаружится какая-нибудь связь. Но вам придется копаться в выгребной яме, старший инспектор. И на поверхность всплывут те еще мерзости.
      — А что комиссар Леон?
      — Ему не нужны неприятные сюрпризы. Любую «щекотливую» информацию немедленно доводите до моего сведения… и никаких утечек, старший инспектор, иначе всех нас в порошок сотрут.
      За что еще подчиненные любили Лобо, так это за его уникальную способность предупреждать их о серьезности ситуации. Фалькон поднялся и направился к двери, зная, что разговор не окончен, что излюбленный прием Лобо — ошарашить сотрудника на выходе. Тогда тот дольше находится под впечатлением.
      — Вы, с вашим опытом работы в Барселоне, Сарагосе и Мадриде, наверно, полагали, что в таком городе с провинциальной преступностью, как Севилья, ваше назначение будет воспринято на ура.
      — Я ничего не приписываю исключительно своим заслугам, комиссар. Политика играет свою роль в каждом назначении.
      — Мне пришлось изрядно повоевать за вас.
      — Зачем вы это делали? — удивился Фалькон, ведь он не знал Лобо до своего приезда в Севилью.
      — По той весьма старомодной причине, что вы были самым подходящим кандидатом.
      — Что ж, тогда спасибо вам за это.
      — Комиссар Леон был большим поклонником напористости инспектора Рамиреса.
      — Как и я, комиссар.
      — Они поддерживают контакт, старший инспектор… неофициально.
      — Понимаю.
      — Вот и хорошо, — отозвался Лобо, внезапно повеселев. — Я знал, что вы поймете.

       Четверг, 12 апреля 2001 года,
       здание суда, Севилья
      — Я считаю, его впустила Элоиса Гомес, — рассуждал Рамирес, пока они ехали по мосту через реку.
      — Баэна и Серрано не нашли никаких свидетелей у Эдифисьо-дель-Пресиденте, — ответил Фалькон. — И, по-моему, это больше похоже на правду, чем убийца, карабкающийся по рельсам подъемника и полдня прячущийся в квартире, пусть даже пустой, если не считать короткого визита сеньоры Хименес. Девушка была напугана?
      — Не сказала мне ни слова после того, как мы закончили допрос.
      — Она нам верит?
      — Кто ее знает?
      Здание суда находилось рядом с Дворцом правосудия, как раз напротив Садов Мурильо. Уже перевалило за половину шестого, когда Фалькон и Рамирес припарковались позади здания суда. Фалькон, ненавидевший опаздывать, готов был разломать на мелкие кусочки расческу, которой Рамирес раз за разом проходился по своим черным набриолиненным волосам. Убийственный взгляд начальника не возымел никакого действия на инспектора, который считал, что они явились рано и что его прическа имеет явный приоритет — ведь секретарши еще могли оставаться на местах.
      Двое мужчин в темных костюмах, белых рубашках и солнцезащитных очках направились к центральному входу уныло серого здания — монохромного олицетворения правосудия в городе буйного цветения. Они пропустили свои портфели через рамку металлоискателя и предъявили удостоверения. В вестибюле было тихо; почти все важные дела делались по утрам. Они поднялись по лестнице в кабинет судебного следователя Кальдерона, находившийся на втором этаже. Внутри здания было сумрачно, если не сказать мрачно. Правосудие штука не шибко веселая, даже когда оно справедливое.
      Рамирес спросил о Лобо, и Фалькон рассказал ему, что давление со стороны комиссара Леона уже ощущается, и упомянул о вероятности коррупционной подоплеки. У Рамиреса на лице изобразилась смертельная скука.
      Кальдерона в кабинете не оказалось. Рамирес плюхнулся на стул и принялся вертеть золотое кольцо с тремя бриллиантами, которое он носил на среднем пальце. Это кольцо постоянно лезло Фалькону в глаза: слишком уж оно было женское для мускулистых ручищ Рамиреса.
      — Нам надо как-то определиться с этим никчемным пидором, то бишь Лусеной, — высказался Рамирес, — а то мы в первом же разговоре с этим новым парнем выставим себя профанами.
      Фалькон пробежался взглядом по стеллажам с книгами, закрывавшим все стены. Рамирес потянулся.
      — Знаете, я думаю, если ты трахаешься и с женщинами и с мужчинами, то по сути ты педераст, — заявил он.
      — Даже если только один раз попробовал? — поинтересовался Фалькон.
      — С этим не экспериментируют, старший инспектор. Это сидит в генах. Если вы можете хотя бы подумать об этом… вы — педераст.
      — Давайте не будем обсуждать это с Кальдероном.
      Молодой судебный следователь появился без четверти шесть, уселся за стол и сразу перешел к делу. Его роль возлагала на него основную ответственность за ведение следствия и обязывала его доводить до суда необходимые для обвинения доказательства.
      — Что у нас есть? — осведомился он.
      Рамирес зевнул. Кальдерон закурил сигарету и бросил пачку Рамиресу. Тот взял сигарету и тоже закурил. Глядя на них, Фалькон задавался вопросом, каким образом эти двое успели так освоиться друг с другом… пока не вспомнил о футболе. «Бетис» проиграл 0:4 в тот день, когда убийца снимал Рауля и его сыновей. Откуда эта непринужденность? Он попытался вспомнить, были ли в его жизни минуты полной раскованности. Наверно, они ушли вместе с юностью, когда его работа стала слишком серьезной, или, может, это он стал слишком серьезно относиться к своей работе?
      — Кто начнет? спросил Кальдерон.
      — Давайте начнем с трупа, — предложил Фалькон и кратко изложил результаты вскрытия.
      — Как, по мнению судмедэксперта, удалялись веки? — продолжил Кальдерон.
      — Сначала они были надсечены скальпелем, а потом срезаны ножницами. Он считает, что сработано очень профессионально.
      — И это, как мы полагаем, было сделано, чтобы заставить Хименеса смотреть что-то по телевизору?
      — Тяжесть нанесенных им самому себе увечий свидетельствует о том, что его ужасала не только произведенная над ним операция, но и то, на что его вынуждали смотреть, — ответил Фалькон.
      — Я, пожалуй, согласен с этим, — сказал Кальдерон, машинально коснувшись пальцами собственных век. — Есть какие-нибудь соображения по поводу того, что именно показывал ему убийца?
      Рамирес покачал головой. В его крепкой черепушке не находилось места догадкам подобного рода.
      — Я думаю, нам известны только наши собственныеглубинные страхи, а не чужие, — ответил Фалькон, стараясь, чтобы это не прозвучало чересчур назидательно.
      — Да-да, я, например, не выношу крыс, — радостно подхватил Кальдерон.
      — А моя жена не может находиться в одной комнате с пауком, — вставил Рамирес, — даже если его показывают по телевизору.
      И двое мужчин рассмеялись.
      — Тут речь идет о чем-то посильнее простой фобии, — сказал Фалькон, прочно став на стезю нравоучений. — И поскольку бессмысленно гадать на кофейной гуще, давайте сосредоточимся на мотиве.
      — На мотиве, — повторил Кальдерон, кивком головы помогая себе уяснить задачу. — Вы разговаривали с сеньорой Хименес?
      — Она выдаламне свой мотив для убийства или для организации убийства мужа, — ответил Фалькон. — Их брак потерпел фиаско, у нее был любовник, и наследниками всего являются она и дети.
      — Любовник, — констатировал Кальдерон. — Вы уже разговаривали с ним?
      — Да, потому что камера засекла его на входе в Эдифисьо-дель-Пресиденте примерно за полчаса до убийства Рауля Хименеса. Кстати, он преподает биохимию в университете.
      — Физическая возможность и специальные знания, — заметил Кальдерон.
      — Вкупе с доступом к хлороформу и лабораторным инструментам, — добавил Рамирес, заставив Кальдерона гадать, что скрывается за его словами — ирония или глупость.
      — Итак? — спросил Кальдерон, разведя руки в ожидании логического продолжения.
      И Фалькон сообщил ему плохую новость: Лусена направлялся в квартиру Марсиано Руиса, находящуюся на восьмом этаже.
      — Мне знакомо это имя, — сказал Кальдерон. — Это случайно не театральный режиссер?
      — И известный mariquita, — докончил Рамирес.
      — Не понимаю, — произнес Кальдерон.
      — Он трахал их обоих, — пояснил Рамирес. — Он сказал, что спал с ней,потому что она напоминает ему его мать.
      — Ну, и что все это значит?
      — Лусена пытался оскорбить инспектора Рамиреса, — ответил Фалькон.
      — Но не вас, — плавно продолжил Кальдерон. — Вы собираетесь его арестовать?
      — Прежде всего, я не думаю, что интересующие нас люди настолько глупы, чтобы попадать в камеры видеонаблюдения…
      — Если только это не хитрый ход, — парировал Кальдерон. — К примеру, мы ни разу не видели любовника в фильме «Семья Хименес», не так ли? Мы видели только его адрес.
      — Вы забываете о проститутке, Элоисе Гомес, — напомнил Фалькон. — Если бы Лусена был убийцей, он бы находился в квартире и снимал на пленку, как она занимается сексом с Раулем Хименесом. Документально подтверждено, что девушка покинула здание в три минуты второго и вернулась на Аламеду в час тридцать. Базилио Лусена тогда еще находился в отеле «Колумб» с сеньорой Хименес. Я сравнил все временные показатели и пришел к выводу, что участие Басилио Лусены в этом деле не исключено, но очень маловероятно.
      — Очень интересно, — заметил Кальдерон. — А когда Лусена покинул здание?
      — Камера это не зафиксировала, — объяснил Фалькон. — Он говорит, что ушел утром вместе с Марсиано Руисом.
      — Почему не зафиксировала?
      — В гараже была нарушена видеопроводка, — вступил в разговор Рамирес, и это оказалось новостью для Фалькона. — По заключению экспертов — перекушена кусачками.
      — Значит, убийца вошел через гараж? — спросил Кальдерон, стараясь докопаться до более важной информации.
      — Насчет вошел — не знаю, но вышел определенно, — ответил Фалькон. — Проблема ведь заключалась не только в том, чтобы незаметно проникнуть в здание, но и в том, чтобы попасть в квартиру. Рауль Хименес был предельно осторожен. Он всегда запирал дверь на пять поворотов, что подтверждено проституткой, которая, стоя у лифта, слышала, как ключ прокручивается в замке.
      — Так как же убийца оказался в квартире?
      Фалькон изложил ему версию с грузовиком-подъемником транспортной компании «Мудансас Триана». Кальдерон стал размышлять вслух:
      — Значит, убийца забирается в очевидно пустую квартиру и прячется в ней в течение двенадцати часов с видеокамерой, принесенной специально для того, чтобы заснять Рауля Хименеса со шлюхой? Это звучит не…
      — Если дело обстояло именно так, то я не думаю, что съемка была запланирована, — сказал Фалькон. — Полагаю, ему вдруг захотелось покуражиться. Он решил показать нам, что все время находился там. Если бы он не заснял их, мы бы знали намного меньше. Вероятно, мы бы до сих пор попусту теряли время с Базилио Лусеной. Следовательно, мы можем поблагодарить убийцу за этот маленький промах, а заодно и за забытую тряпку с хлороформом, потому что каждой из этих оплошностей он кое-что сообщает нам о себе.