Пятница, 26 июля 2002 года
 
      Пока Фалькон добирался до дома Ортеги, позвонил Хорхе и заверил, что бумага, на которой сделана фотография Инес, отличается от образца из начатой пачки по составу и качеству. От этой новости у Хавьера мигом поднялось настроение, пока он не понял, что если с памятью у него все в порядке, значит, кто-то проник в его дом, чтобы прикрепить фотографию над столом. И еще: они знали, как причинить ему боль. Сердце тяжело забухало, пульс отдавался даже в кончиках пальцев, но он попытался успокоить себя мыслью, что после скандала с Франсиско Фальконом про него все всё знают.
      Пабло Ортега возвращался после прогулки с собаками. Когда он проходил мимо, Фалькон опустил стекло и попросил уделить ему несколько минут. Ортега мрачно кивнул и придержал для него ворота. Вонь от коллектора окружала дом, как стена. Они зашли за угол и попали в кухню. Собаки шумно лакали воду.
      — У меня хорошие новости про коллектор, — сказал Ортега, не сумев изобразить радость по поводу встречи. — Один из подрядчиков брата считает, что сможет все починить, не снося комнаты, и всего за пять миллионов.
      — Я рад за вас, — откликнулся Фалькон. Они прошли в гостиную и сели.
      — У меня для вас еще одна хорошая новость, — сказал Фалькон, поддерживая оптимистическое начало разговора. — Я хотел бы попробовать разобраться с делом Себастьяна. Думаю, смогу ему помочь.
      — Какой смысл в помощи, если Себастьян не желает ее принимать?
      — Полагаю, тут я тоже смогу помочь. — Фалькон рискнул еще до уговора с Алисией пообещать содействие Агуадо: — У меня есть знакомый психоаналитик, который изучает материалы дела, она может поговорить с Себастьяном.
      — Психоаналитик, — медленно повторил Ортега. — И о чем она будет с ним разговаривать?
      — Она попытается выяснить, почему Себастьян хотел попасть в тюрьму.
      — Он не хотел! — Ортега вскочил и драматически вскинул крупную руку. — Власти его засадили с помощью этого carbon, судебного следователя Кальдерона!
      — Но Себастьян не сказал ни слова в свою защиту. Казалось, он рад наказанию. Почему, как вы думаете?
      Ортега упер кулаки в свою обширную талию, набрал побольше воздуха, словно хотел закричать.
      — Потому что, — вдруг очень тихо произнес актер, — он виновен… Вот в состоянии его рассудка на тот момент я сомневаюсь. Суд решил, что он вменяем, но я с этим не согласен.
      — Это она и выяснит, — заверил Фалькон.
      — Да что тут выяснять! — воскликнул Ортега. — У мальчика и без того хрупкая психика. Не хватало только, чтобы он вообще расхотел жить.
      — Вам из тюрьмы сообщили, что такое возможно?
      — Пока нет.
      — Пабло, она очень хороший врач, она не может навредить пациенту, — уговаривал Фалькон. — Пока она поможет ему разобраться в себе, я проверю кое-какие подробности дела…
      — Какие?
      — Нужно обязательно поговорить с родителями похищенного мальчика, Маноло.
      — Вы ничего не добьетесь. В их доме запрещено произносить имя Ортега. У отца был инсульт — он больше не может работать. Они распустили злобные слухи, так что весь район на меня ополчился. Поэтому я здесь, Хавьер… а не там.
      — Я должен с ними поговорить, — с нажимом сказал Фалькон. — Именно на основании показаний Маноло суд назначил столь суровое наказание для Себастьяна.
      — С чего он станет менять свои показания? — спросил Ортега.
      — Вот это я и хочу выяснить: свои или кем-то внушенные.
      — Не понимаю.
      — Он совсем маленький. В таком возрасте делаешь, что говорят.
      — Хавьер, вам что-то известно?
      — Я знаю только, что хочу помочь.
      — Как мне это не нравится! — не унимался Ортега. — Как бы не было еще хуже.
      — Пабло, хуже я не сделаю.
      — Опять ворошить прошлое… — сказал Ортега, вспоминая ужас, через который он прошел. Он начал зло, но затем смягчился: — Хавьер, можно я немного подумаю? Пресса только-только успокоилась. Не хочется, чтобы они снова на меня насели. Хорошо?
      — Не волнуйтесь, Пабло. Не спешите.
      В это время Ортега обратил внимание на фотографию, которую Хавьер положил на стол.
      — Что-нибудь еще? — спросил он.
      — Я запутался в ваших отношениях с Рафаэлем Вегой, — сказал Фалькон, листая свой блокнот. — Вы сказали: «Я его знаю. Он представился мне примерно через неделю после моего переезда». Это значит, что вы знали его до переезда сюда или познакомились с ним, только переехав в Санта-Клару?
      Ортега смотрел на фотографию, лежавшую на столе перед Фальконом лицом вниз, как игрок в покер на карту, масть и достоинство которой он не прочь узнать.
      — Я знал его раньше, — подтвердил он. — Видимо, нужно было сказать «представился заново». Мы встречались на вечеринке или где-то еще. Не могу вспомнить…
      — Один раз, два, три?
      — Не могу сказать с уверенностью. Я встречаю столько людей…
      — Вы знали покойного мужа Консуэло Хименес? — спросил Фалькон.
      — Да, да, Рауля. Должно быть, это он нас познакомил. Они занимались одним делом. Я ходил в ресторан в квартале Порвенир. Вот где это было!
      — Я предполагал, что Вегу представил ваш брат.
      — Ах, ну да. Теперь вспомнил. Конечно. Фалькон протянул Ортеге фотографию, наблюдая за выражением его лица.
      — С кем вы здесь разговариваете? — помедлив, задал вопрос Фалькон.
      — Кто его знает, — ответил Ортега. — Тот, кого не видно, мой брат. Узнаю его лысину. А этот парень… не знаю.
      — Фотография сделана на приеме Рауля Хименеса.
      — Это вряд ли поможет. Я был на десятках приемов, встречал сотни… Могу только сказать, что он не из моих коллег. Должно быть, занимается строительством.
      — Рауль делил своих знакомых на знаменитостей и людей, полезных для дела, — заметил Фалькон. — Странно, что вас нет на его фотографиях знаменитостей.
      — Рауль Хименес думал, что Лорка — сорт хереса. Он в жизни не был в театре. Он хотел бы считать себя другом Антонио Бандераса и Аны Росы Кинтаны — ну знаете, эта красотка — ведущая канала «Антенна», но это не так. Это все рекламный трюк. Я иногда помогал брату, появляясь на приемах. Я был знаком с Раулем, встречал Рафаэля, но другом не был.
      — Спасибо, что разъяснили, — поблагодарил Фалькон. — Простите, что отнял у вас время.
      — Не пойму, что вы расследуете, Хавьер. Только что мы говорили о самоубийстве Рафаэля, тут же вы даете понять, что его убили, теперь вас интересует дело Себастьяна. И этот снимок… он был сделан несколько лет назад — с тех пор я сильно прибавил в весе.
      — На нем нет даты. Могу только сказать, что он сделан до тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.
      — Откуда вы знаете?
      — Мужчина, с которым вы разговариваете, умер в том году.
      — То есть вы знаете, кто это?
      Фалькон кивнул.
      — Кажется, меня здесь в чем-то обвиняют! — встал в позу Ортега. — А моя вина, скорее беда, в том, что моя память разлетелась на куски после этого жуткого разбирательства с Себастьяном. В жизни не нуждался в суфлере, а за последний год я несколько раз стоял перед камерой или на сцене и не понимал, какого черта я там делаю. Это… да вам неинтересно. Глупости. Вряд ли это может быть важным для полицейского.
      — Ну что вы! Продолжайте.
      — Как будто реальность с трудом пробивается через иллюзию, которую я пытаюсь создать.
      — Похоже на правду. У вас были трудные времена.
      — Такого не было, даже когда меня бросила Глория. Ладно, забудьте.
      — Я работаю не только затем, чтобы посадить преступника за решетку. Мы ведь и людям помогаем.
      — Как вы можете мне помочь? Вы разбираетесь в снах? — усомнился Ортега, но продолжил: — Мне снится, что я стою в поле, холодный ветер дует в потное лицо. Я невероятно зол, руки болят. Ладони словно обожжены, а пальцы — как будто переломаны. Издалека слышен звук проезжающих машин, и вдруг я понимаю, что руки причиняют мне не физическую боль, а глубокие нравственные страдания. Что это значит, Хавьер?
      — Похоже, вы кого-то избили.
      Ортега смотрел сквозь него — он глубоко задумался. Фалькон сказал, что пойдет, пожалуй, но Ортега не отозвался. Дойдя до ворот, Фалькон понял, что забыл спросить про Сергея. Он вернулся, но на углу замер. Ортега стоял на газоне, протянув руки к небу; внезапно он упал на колени. Собаки подбежали и принялись его обнюхивать. Пабло погладил их и прижал к себе. Он плакал. Фалькон ушел.
 
      Гараж Веги со сверкающим «ягуаром» был гораздо чище жилища Сергея. Фалькон понял, что рядом с такой машиной он никакой соляной кислоты не найдет. Он пошел в сад, к площадке для барбекю, в надежде отыскать место для садового инвентаря. В этой части сада все было тщательно продумано: ею явно занимался человек, который умел и любил жарить мясо. За площадкой начинались густые, почти тропические заросли. Фалькон обошел домик Сергея и увидел проход сквозь джунгли, скрывавшие кирпичный сарай. Он нахмурился: Перес, осматривавший сад, не указал это в отчете.
      Фалькон вернулся, нашел в гараже ключ и побрел обратно сквозь вязкий зной. В сарае было полно мешков с углем и различных приспособлений для барбекю. Сергей хранил инструменты в одном углу вместе с какими-то строительными материалами. На полке сверху стояла краска, какие-то жидкости, в пластиковой бутылке оставалось на донышке немного соляной кислоты. Фалькон сходил к машине за пакетом для улик, положил туда бутылку, подцепив ее ручкой. Пока он этим занимался, в сарае вдруг стало темно.
      — Вы сегодня без помощников, инспектор, — раздался голос Мэдди Крагмэн.
      Фалькон от неожиданности вздрогнул.
      Она стояла в дверном проеме, освещенная сзади. Фалькон видел все изгибы и линии ее тела сквозь прозрачную ткань платья. Он опустил глаза на плетеные сандалии. Она прислонилась к косяку, сложив руки на груди.
      — Мне так проще, сеньора Крагмэн, — объяснил Фалькон.
      — Я вас так и представляю: одиночкой, который все тщательно обдумывает, мысленно создавая картину преступления.
      — Вы за мной следите?
      — Мне просто скучно, — ответила она. — В такую жару я не могу пойти фотографировать. На реке все равно никого нет.
      — В таком случае не добавите ли несколько штрихов к картине: ваш муж до сих пор работает на «Вега Конструксьонс»?
      — Вчера вечером звонили сеньор Васкес и финансисты, просили продолжать руководить проектами. Похоже, они не собираются сворачивать работы… пока. Кофе не хотите, инспектор?
      Они вышли на солнце. Мэдди рассмотрела содержимое пакета для улик. Фалькон запер сарай.
      — Здесь можно срезать путь, — сказала она, направляясь к дыре в изгороди возле дома Сергея.
      Фалькон вернулся, положил пакет в гараж и запер дверь. Он пролез за ней через изгородь, прошел через сад к дому, думая, как завести разговор о Резе Сангари.
      Пока Мэдди варила кофе, он присел на диван в прохладной гостиной. Сандалии без каблуков мягко шлепали по мраморному полу. Даже когда Маделайн не было в комнате, все равно каким-то образом ощущалось ее присутствие. Она налила кофе и уселась на другом конце дивана.
      — Знаете, что мне кажется, когда я день за днем торчу здесь в одиночестве? — спросила она и сама ответила: — Как будто я в заточении. После смерти Рафаэля — странно, конечно, — моя жизнь стала намного интереснее. Он был единственным нашим гостем. А теперь приходите вы, вчера я виделась с Эстебаном.
      — С судебным следователем Кальдероном? — удивился Фалькон.
      — Да, — сказала она. — Он приятный человек и очень образованный.
      — В какое время вы виделись?
      — Утром я столкнулась с ним в городе, а позже мы встретились и провели вместе вечер. Он водил меня в какие-то странные бары в центре, сама бы я в жизни туда не зашла. Знаете, там с потолка свисают окорока, с них капает жир. А посетители! Громилы с лоснящимися, зачесанными назад волосами, которые пыхтят сигарами и поправляют штаны всякий раз, когда мимо проходит женщина.
      — В какое время? — настойчиво переспросил Фалькон.
      — Вы не в силах перестать вести себя как следователь, да? — ответила она вопросом на вопрос и добавила: — Примерно с шести до десяти.
      Мэдди положила ногу на ногу. Подол соскользнул, обнажив колено. Она стряхнула с ноги сандалию.
      — У вас была выставка «Жизнь мгновений», — сменил тему Фалькон. — Что за фотографии там были?
      — «Жизнь мгновений», «Мгновения жизни», — проворчала она, закатывая глаза. — Идиотское название. Мой агент придумал. Наверху есть каталог, если хотите посмотреть.
      Она встала и отряхнула подол платья кончиками пальцев.
      — Не стоит, — сказал Фалькон, предпочитая остаться на первом этаже. — Достаточно вашего рассказа.
      Маделайн подошла к раздвижным дверям, положила руки на стекло и посмотрела в сад. Солнце вновь обнажило ее фигуру. Все просчитано, поежившись, подумал Фалькон.
      — Это были фотографии обычных людей на работе или дома. Маленькие люди в большом городе. Обычная жизнь — остальное легко представить.
      — Я читал рецензию, — сказал он. — Автор — некто по имени Дэн Файнман. Похоже, ему не понравилось.
      Фалькон смотрел на ее затылок, шею и плечи, пока до нее доходил смысл сказанного. Мэдди замерла, как ночной зверек при появлении хищника. Внезапно она обернулась и, вздохнув, уселась на диван. Прикурила сигарету, откинулась на спинку.
      — Дэн Файнман был и остался уродом. Мы учились в одной школе. Он всегда хотел потрахаться, но меня от него трясло. Дорос только до писанины в «Сент-Луис таймс», там-то он мне и отомстил.
      — Он написал о вас еще одну статью, — сказал Фалькон. — Вы, может быть, ее не читали.
      — У меня была единственная выставка в Сент-Луисе. Первая и последняя.
      — Вторая статья не об искусстве. Местные новости.
      — Я возвращалась в Сент-Луис только навестить родителей на Рождество и День Благодарения.
      — Ваша мать, сколько я помню, умерла?
      — Да. Третьего декабря двухтысячного года. Знаете, инспектор, кого вы мне напоминаете?
      — Кажется, американцы знают только одного испанца, но я не похож на Антонио Бандераса.
      — Комиссара Коломбо, — съязвила она, вовсе так не думая, но желая ему отомстить. — Только привлекательного Коломбо. Задаете множество вопросов, которые, казалось бы, не имеют отношения к делу, а затем бац! — вот он, преступник.
      — Работа вымышленных полицейских всегда увлекательней, чем настоящая.
      — Марти сразу заметил, что вы не похожи на полицейских, с которыми ему довелось встречаться.
      — Полагаю, ему пришлось немало их повидать за несколько месяцев до вашего приезда сюда.
      Она подперла подбородок большим пальцем и постучала себя по носу:
      — Вы так и не сказали, инспектор, о чем написал Дэн Файнман.
      — О том, как вы помогли ФБР в расследовании убийства вашего бывшего любовника Резы Сангари.
      — Вы прямолинейный человек, — заметила она.
      — Вы искали в Интернете материалы обо мне, — оправдался Фалькон, — я — о вас.
      — Ну что ж, тогда вы все знаете. В любом случае это не имеет отношения к тому, что случилось с Рафаэлем Вегой.