Четверг, 1 августа 2002 года
 
      — Скверная ночь? — спросил Рамирес. Он в задумчивости стоял у окна, глядя на автостоянку управления.
      — Плохие сны, тяжелая ночь, — сказал Фалькон. — Я лежал без сна и думал, как прищучить русских.
      — Рассказывай.
      — Я думал, что пойду к Игнасио Ортеге и попрошу пристроить меня на службу к русским. Скажу, что мне понравился вид ста восьмидесяти тысяч, с которыми поймали сеньору Монтес.
      — Там было сто восемьдесят тысяч?
      — Так сказал Лобо, — ответил Фалькон. — Я случайно вверну Ортеге, что могу стать руководителем отдела по борьбе с преступлениями против несовершеннолетних, пока не найдут подходящую замену Монтесу…
      — Для начала — этого никогда не случится, — заметил Рамирес.
      — Потом уговорю его назначить встречу с русскими.
      — И он тебе поверит?
      — Допустим, нет, но встречу все равно назначит. Тогда я выясню, где она будет происходить, и сообщу тебе.
      — Не уверен, что эта фантазия дотягивает даже до второсортного кино.
      — Встреча состоится где-нибудь в гараже у черта на рогах. Я приду с Ортегой. Мы сядем возле бочки с бензином и будем ждать русских. Послышится звук мотора. Затем войдут Иванов и Зеленов. Мне устроят очень неприятный допрос, в ходе которого станет ясно, что ни единому моему слову не верят. И когда они уже соберутся надо мной посмеяться, дверь гаража распахнется, ворвешься ты и всех перестреляешь.
      — Мои дети и то придумали бы что-нибудь получше.
      — Возможно, идея со стрельбой не самая умная. Впрочем дверь гаража все равно распахнется. Так всегда бывает. Но ты только наставишь на них пушку. Я всех разоружу. Затем ворота поднимутся, а там — полицейские машины с мигалками. Так тоже всегда бывает. Одна полицейская машина задом въедет в гараж. На русских наденут наручники. Когда их будут сажать в машину, они обернутся и увидят, как мы хлопаем Ортегу по плечу, жмем ему руки. Русские решат, что их подставили. Когда приедем в управление, адвокат уже будет там. Тот самый, с кассеты. Через четыре часа их выпустят. Следующая сцена в доме Ортеги. Игнасио сидит за столом, слушает Хулио Иглесиаса на своей безупречной стереосистеме. Глаза закрыты, посторонний шум, глаза распахиваются… в них ужас. Два беззвучных выстрела. Кровь растекается по белой рубашке, от лица ничего не осталось.
      — Зрители начнут пить пиво задолго до финальных титров, — сказал Рамирес.
      Заглянула Феррера поздороваться.
      — Ну а теперь давай поговорим, — предложил Фалькон.
      Рамирес пошел закрывать дверь за Феррерой.
      — Ты тоже полицейский, Феррера! — крикнул Фалькон. Рамирес, прищурившись, посмотрел на него. — Закрой за собой дверь.
      Они уселись за стол.
      — Мы двое — голос опыта, — сказал Фалькон. — А ты, полицейский Феррера, голос морали.
      — Дело в моем монашеском прошлом?
      — Ты в деле, — сказал Рамирес. — Остальное не важно. Так что заткнись и слушай.
      — Думаю, вы уже понимаете, что преступления собираются скрыть, — начал Фалькон. — Причем преступления, совершенные в поместье Монтеса, мешают раскрыть с обеих сторон: и госструктуры, и наше управление. Из-за участия Монтеса управление уязвимо для нападок политиков. Наши руководители боятся, что крупный скандал, затрагивающий известных людей, может подорвать веру общества, а они намерены сохранять достоинство и целостность государственных структур. Мы трое уверены, что события в поместье Монтеса безнравственны, а виновники заслуживают суда и публичного позора. Комиссар Лобо сказал мне, что все произошедшее будет задокументировано, но не гарантировал, что хотя бы часть материалов будет обнародована. Правда, попытался успокоить мое возмущение, заверив, что никто из участников событий в поместье не уйдет безнаказанным. Всем им грозит потеря должностей, положения и состояния.
      — Я уже заливаюсь слезами, — хмыкнул Рамирес. — А что пресса?
      — Вирхилио Гусман сказал, что пресса этим не займется, пока кто-нибудь не расскажет правду первым. Он болен и должен сидеть на лекарствах.
      — Что я тебе говорил про этого типа?! — воскликнул Рамирес.
      — До русских не дотянуться. Они вытащили свои деньги из проектов Веги. Угрожали семье Васкеса. Мы можем подобраться к ним только через Игнасио Ортегу, а он-то не сдаст нам нужной карты. У нас нет вещественных доказательств, которые можно предоставить в суде. Даже что касается операции по отмыванию денег. Нам нечем оправдать арест, даже если бы получилось до них добраться.
      — Каков наш шанс уничтожить Ортегу? — спросил Рамирес.
      — Он защищен. За счет этого и выживает. Судя по тайной съемке в поместье, у него есть компромат на каждого. Вот почему нас отрезали от информации криминалистов, а все должно передаваться напрямую комиссару Элвире. У нас осталась только пленка.
      — Какая пленка? — спросила Феррера.
      — Поджигатели украли из дома телевизор и видеомагнитофон. В магнитофоне была кассета, на которой четверо мужчин занимаются сексом с детьми, — ответил Фалькон. — Подлинник у Элвиры. Мы оставили себе копию.
      — А мадридские газеты? — спросил Рамирес.
      — Это вариант, но нам пришлось бы дать им полную историю, и все должно подкрепляться информацией, к которой у нас нет доступа. При этом мы должны под каждым сообщением подписаться — мы нарушим все правила управления и окажемся в одиночестве, возможно, в ожидании конца собственной карьеры. Предсказать результаты вмешательства прессы, даже местной, невозможно. Прижми людей к стенке, и они начнут бой не по правилам. В итоге можем пострадать мы и наши семьи, при этом нужный результат не гарантирован.
      — Давай отправим по экземпляру их женам и будем жить дальше, — предложил Рамирес.
      — Но мы не уничтожим Ортегу, — напомнил Фалькон.
      Некоторое время все молчали, только метроном увесистого пальца Рамиреса нарушал тишину стуком по краю стола.
      — Что доставило бы мне массу удовольствия, — сказал Рамирес, глядя в потолок, словно в поисках божественного вдохновения, — так это частный просмотр моим старым другом-соседом отрывка с его участием. Охота посмотреть на его лицо, а потом сказать, что сам я ничего не могу с этим поделать, но он может пообщаться с Игнасио Ортегой.
      — Пообщаться? — переспросил Фалькон.
      — Да он его убьет, — сказал Рамирес. — Я его знаю. Он никому не позволит иметь такую власть над собой.
      Снова молчание. Кристина Феррера подняла глаза, взгляды обоих мужчин были прикованы к ней.
      — Вы ведь не всерьез? — спросила она.
      — И тогда я мог бы арестовать его за убийство, — сказал Рамирес.
      — Поверить не могу, что вы просите меня даже думать о таком, — проговорила Феррера. — Если это серьезно, то вам нужен не духовный наставник, а полная пересадка мозга.
      Фалькон рассмеялся. За ним громко расхохотался Рамирес. Феррера облегченно улыбнулась.
      — Зато никто не скажет, что мы не обдумали все возможности, — пробормотал Фалькон.
      — Вернусь за компьютер, — сказала Феррера и вышла, закрыв за собой дверь.
      — Ты говорил всерьез? — спросил Рамирес, наклонившись через стол.
      На лице Фалькона не дрогнул ни один мускул.
      — Joder, — сказал Рамирес. — Это было бы нечто.
      Громко зазвонил телефон, напугав их обоих. Фалькон схватил трубку и прижал к уху. Он внимательно слушал, а Рамирес перекатывал в пальцах незажженную сигарету.
      — Вы приняли очень мужественное решение, сеньор Лопес, — произнес Фалькон и повесил трубку.
      — Наконец-то хорошие новости? — спросил Рамирес, засовывая сигарету в рот.
      — Это был отец мальчика, которого предположительно изнасиловал Себастьян Ортега. Мальчик, Маноло, сейчас возвращается в Севилью. Он приедет прямо в управление и даст полное и правдивое описание случившегося.
      — Не лучший свадебный подарок судебному следователю Кальдерону.
      — Но ты догадываешься, что это означает, Хосе Луис?
      Незажженная сигарета упала на колени Рамиреса.
      Снова зазвонил телефон. На сей раз это был судебный следователь Кальдерон, он сообщил, что подписал ордер на обыск сейфа на имя Эмилио Круса в банке «Банесто». Фалькон взял ключи от сейфа, и они вышли в общий кабинет. Старший инспектор сообщил Феррере, что приедет Маноло Лопес с матерью, чтобы записать уточненные показания. Она должна прочитать дело Ортеги, подготовить вопросы и побеседовать с мальчиком.
      Фалькон и Рамирес приехали в суд. Секретарь Кальдерона дала Рамиресу ордер. В банке «Банесто» они попросили позвать администратора, показали ей удостоверения и ордер. Их отвели вниз, в хранилище. Фалькон расписался, и администратор провела их к сейфам. Она вставила ключ, повернула на один оборот и вышла. Фалькон воспользовался своим ключом. Они вытащили ящик из нержавеющей стали и поставили на стол в центре комнаты.
      Поверх бумаг в ящике лежал старый испанский паспорт и какие-то билеты. Паспорт выдан в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году на имя Оскара Маркоса, но на фотографии был Рафаэль Вега. Билеты сколоты скрепкой и сложены по датам. Первая поездка из Севильи в Мадрид пятнадцатого января восемьдесят шестого года и обратно в Севилью девятнадцатого января. Следующая поездка пятнадцатого февраля восемьдесят шестого года на поезде из Севильи через Мадрид и Барселону в Париж. На семнадцатое февраля был билет на поезд из Парижа во Франкфурт и дальше в Гамбург. Девятнадцатого февраля он уехал оттуда в Копенгаген. Двадцать четвертого пересек границу Швеции и приехал в Стокгольм. Обратно отправился первого марта из Осло в Лондон на самолете. Три дня провел в Лондоне, затем прилетел в Мадрид и доехал на поезде до Севильи.
      — Эта дрянь, — сказал Рамирес, просматривая письма, — должно быть, зашифрована. Похоже на письма ребенка отцу.
      Фалькон позвонил Вирхилио Гусману и спросил, не может ли тот немедленно приехать к нему на улицу Байлен. Они опустошили сейф и сложили вещи в большой пакет для улик. Фалькон сказал администратору, что сейф пуст, отдал ключ и квитанцию. Затем отправились на улицу Байлен. Пока ждали Вирхилио Гусмана, Фалькон читал письма. К каждому письму был прикреплен конверт. Все они оказались отправлены из Америки на почтовый ящик Эмилио Круса.
      Приехал Гусман. Он сел за стол с документами. Просмотрел паспорт и проверил билеты.
      — Конец февраля восемьдесят шестого, Стокгольм, Швеция, — сказал он. — Вы знаете, что тогда случилось?
      — Понятия не имеем.
      — Двадцать восьмого февраля восемьдесят шестого года застрелили премьер-министра Улофа Пальме, когда он выходил с женой из кино, — сказал Гусман. — Убийцу так и не нашли.
      — А письма? — спросил Рамирес.
      — У меня есть человек, который поможет с расшифровкой. Предполагаю, что это инструкции к последней операции от старого друга Мануэля Контрераса, — сказал Гусман. — У него было прекрасное прикрытие. Они всегда действовали в рамках операции «Кондор». Никакой видимой связи с режимом Пиночета. Пальме мешал Пиночету, как шип, вонзившийся в волчью шкуру. И шип выдернули. Безупречно.
      — А зачем он все это хранил?
      — Не знаю, разве что убийство премьер-министра европейской страны не пустяк, и ему, возможно, казалось, что не повредит слегка подстраховаться на случай, если все впоследствии изменится.
      — Как сейчас? — уточнил Фалькон. — С режимом Пиночета покончено…
      — Мануэль Контрерас в тюрьме, преданный своим старым другом, — сказал Гусман.
      — И Вега считал, что пора уравнять счет. Показать, на что был способен режим Пиночета? — сказал Фалькон. — Это значит, сжечь за собой мосты. Можно убрать Пиночета, но и с тобой тогда тоже будет покончено.
      — Именно это он и сделал, — сказал Гусман. — Умер с запиской в руке. Вы сделали то, что он хотел. Расследуя преступление, вы нашли ключ от сейфа, и теперь его тайну узнает весь мир.
      Они сняли копии со всех писем из сейфа, и Гусман забрал их на расшифровку к своему другу, который, как он признался, был бывшим сотрудником чилийской тайной полиции, а теперь жил в Мадриде.
      — Знай врага своего, — сказал Гусман, объясняя их отношения. — Я отсканирую письма, отправлю ему по электронной почте, а он прочтет их как книгу. Ответ будет к вечеру.
      Фалькон и Рамирес вернулись в управление как раз вовремя, чтобы застать сеньору Лопес и Маноло, который под видеозапись отвечал на вопросы Кристины Ферреры. К часу беседа с ним закончилась, и Фалькон позвонил Алисии Агуадо. Он по телефону дал ей прослушать запись, и она согласилась предъявить ее Себастьяну Ортеге.
      Феррера поехала на патрульной машине в район Сан-Пабло, чтобы найти Сальвадора Ортегу, а Фалькон повез Алисию в тюрьму. Они показали Себастьяну видеозапись беседы с Маноло, и тот сломался. Он написал на пятнадцати страницах подробные показания о пяти лет насилия над ним Игнасио Ортеги. Феррера позвонила сказать, что Сальвадор уже в управлении. Фалькон отправил по факсу показания Себастьяна, чтобы Сальвадор их прочел. Сальвадор попросил встречи с Себастьяном.
      Феррера привезла его в тюрьму, и они с Себастьяном проговорили больше двух часов, после чего Сальвадор тоже согласился дать показания и составил список имен других детей, теперь уже взрослых, пострадавших от его отца.
 
      В пять часов Фалькон ел бутерброд с колбасой чоризо и пил безалкогольное пиво, когда позвонил Вирхилио Гусман и сказал, что письма расшифрованы и он хочет отправить ему перевод по электронной почте. Письма оказались набором инструкций Веге. Где и когда получить паспорт в Мадриде. Маршрут, которым он должен ехать в Стокгольм. Разведданные о передвижениях и отсутствии охраны Улофа Пальме. Куда идти в Стокгольме за оружием. Где избавиться от оружия после выстрела и, наконец, обратный маршрут в Севилью.
      — Спешу подготовить историю для завтрашней газеты, — сказал Гусман.
      — Вирхилио, большего я от вас и не ждал, — сказал Фалькон. — Пострадают только те, кто этого заслужил.
 
      К шести у Фалькона было дело с уточненными видеопоказаниями Маноло Лопеса и показаниями Себастьяна и Сальвадора.
      — А что будет, если они и тут тебя остановят? — спросил Рамирес, когда он выходил из кабинета.
      — Тогда, Хосе Луис, ты станешь новым старшим инспектором отдела по расследованию убийств.
      — Не я, — сказал Рамирес. — Скажи, что им придется присмотреться к помощнику инспектора Песесу, когда тот вернется из отпуска.
      Помимо показаний Фалькон взял содержимое банковского сейфа Веги и распечатку полученной от Гусмана расшифровки писем. Он поднялся к комиссару Элвире, который вновь совещался с комиссаром Лобо. Ждать ему не пришлось.
      Фалькон рассказал о содержимом сейфа и зачитал расшифровки, содержащие инструкции убийце и объект. Элвира и Лобо потрясенно молчали.
      — А кто знал об этом, кроме деятелей режима? — спросил Лобо. — Вы считаете, американцы были в курсе?
      — Они догадывались кое о чем про Вегу, — сказал Фалькон. — Не знаю, была им известна вся история или только часть ее, да и то вряд ли. Теперь я верю Флауэрсу, который сказал, что они понятия не имели, что ищут. Они хотели найти и скрыть информацию, чтобы она не повлияла на имидж их организации или правительства того времени.
      — Как по-вашему, американцы могли быть замешаны в убийстве Веги? Или вы удовлетворитесь версией, что он либо убит Марти Крагмэном, либо покончил с собой?
      — Марк Флауэрс сообщил мне невероятное количество информации. Проблема в том, что я не знаю, где правда, а где ложь, — сказал Фалькон. — Иногда мне кажется, что они не причастны к убийству, потому что искали вот это — содержимое сейфа, которое так и не нашли. Но я также думаю, что Флауэрс мог решить покончить с неопределенностью и участвовал в устранении Веги.
      — Дело закрыто? — спросил Элвира. Фалькон пожал плечами.
      — Что еще? — спросил Лобо, глядя на папку на коленях Фалькона.
      Он передал документы. Лобо дочитывал страницу и передавал Элвире. Оба нервно поглядывали на Фалькона, когда читали список имен детей. Когда они дочитали, Лобо посмотрел в окно на парк, как в то время, когда сидел в этом кабинете. Он говорил, обращаясь к стеклу:
      — Я догадываюсь, но мне хотелось бы услышать от вас: чего вы хотите?
      — После всех преступлений, совершенных в поместье Монтеса, я требовал одного — посадить Ортегу, — ответил Фалькон. — Это было невозможно. Я не согласен, но понимаю причины. Это отдельное дело. Ничего из случившегося в поместье Монтеса не выплывет в деле об изнасиловании родственников. Я хочу, чтобы назначили судебного следователя, не Кальдерона, разумеется. Я хочу арестовать Игнасио Ортегу, чтобы он ответил по этим обвинениям и по всем остальным, которые нам удастся выдвинуть после бесед с людьми из списка, предоставленного Сальвадором Ортегой.
      — Мы обсудим это и сообщим вам, — сказал Лобо.
      — Не намерен влиять на итог обсуждения, но хочу напомнить то, что вы сказали мне вчера в своем кабинете.
      — Что именно?
      — Вы сказали: «Нам нужны такие люди, как вы с инспектором Рамиресом, Хавьер. В этом можете не сомневаться».
      — Понятно.
      — Мы с инспектором Рамиресом хотели бы произвести арест сегодня ночью, — сказал Фалькон и вышел.
 
      Он сидел один в своем кабинете, зная, что Рамирес и Феррера ждут новостей. Зазвонил телефон, Фалькон слышал, как они вскочили. Это была Исабель Кано. Она просила сказать что-нибудь о письме по поводу дома на улице Байлен, которое набросала, чтобы отправить Мануэле. Фалькон признался, что не читал письма, но это не важно. Он решил, что если Мануэла хочет жить в доме, ей придется заплатить рыночную цену минус комиссионные агенту, и это не обсуждается.
      — Что с тобой случилось? — спросила она.
      — Я внутренне ожесточился, Исабель, — сказал Фалькон. — Ты когда-нибудь слышала о деле Себастьяна Ортеги?
      — Сыне Пабло Ортеги? Который похитил мальчика?
      — Верно. Ты не против заняться апелляцией?
      — Новые веские доказательства?
      — Да, — сказал Фалькон. — Но должен тебя предупредить: Эстебан Кальдерон в данном случае будет выглядеть довольно неприглядно.
      — Ну что ж, ему пора познать не только радость успеха, — сказала она. — Я посмотрю.
      Фалькон повесил трубку и снова погрузился в молчание.
      — Ты уверен? — сказал Рамирес из общего зала.
      — Мы ценные работники, Хосе Луис.
      На этот раз зазвонил телефон в общем кабинете. Рамирес схватил трубку. Молча слушал.
      — Спасибо, — пробормотал Рамирес. Он повесил трубку. Фалькон ждал.
      — Хосе Луис?
      Ни звука. Он подошел к двери.
      Рамирес смотрел вверх, лицо мокрое от слез, нижняя губа закушена, он пытался справиться с эмоциями. Махнул рукой Фалькону, не в силах говорить.
      — Его дочь, — сказала Феррера. Севилец закивал, вытирая крупные слезы.
      — С ней все хорошо, — сказал он шепотом. — Они сделали все возможные анализы и не нашли ничего страшного. Они думают, что это какой-то вирус.
      Он упал на стул, вытирая слезы.
      — Знаете что? — сказал Фалькон. — Думаю, самое время выпить пива.
      Они втроем приехали в бар «Ла Хота», пили пиво и ели полоски соленой трески. Заходили другие полицейские и пытались завести с ними разговор, но беседа не получалась. Они были слишком напряжены. Когда стрелка часов подошла к половине девятого вечера, мобильный Фалькона завибрировал в кармане брюк. Он поднес его к уху.
      — Вы можете арестовать Игнасио Ортегу по этим обвинениям, — сообщил Элвира. — Судебным следователем назначен Хуан Ромеро. Удачи.
      Они вернулись в управление, потому что Фалькон хотел произвести арест на патрульной машине с мигалкой, чтобы весь район Ортеги знал, что происходит. За рулем была Феррера, они остановились у большого дома в квартале Порвенир. Как говорил Себастьян, на столбах у ворот сидели бетонные львы.
      Феррера осталась в машине. Рамирес нажал на кнопку звонка, они услышали тот же звон колоколов, что и в доме Веги. Вышел Ортега. Ему показали удостоверения. Он посмотрел на патрульную машину с мигалкой у них за спиной.
      — Мы бы зашли на минутку, — сказал Рамирес. — Если только вы не хотите, чтобы все произошло на улице.
      Они вошли в дом и вместо привычного холода от кондиционера ощутили приятную прохладу.
      — Этот кондиционер… — начал Рамирес.
      — Это не кондиционер, инспектор, — сказал Ортега. — Оцените работу новейшей системы климат-контроля.
      — Тогда в вашем кабинете должен идти дождь, сеньор Ортега.
      — Могу я предложить вам выпить, инспектор? — спросил озадаченный Ортега.
      — Вряд ли, — сказал Рамирес. — Мы надолго не задержимся.
      — А вам, старший инспектор? Стаканчик виски? У меня даже есть «Лафройг».
      Фалькон зажмурился. Этот сорт виски любил Франсиско Фалькон. В доме до сих пор хранились его запасы. Вкусы Хавьера были не столь экзотичны. Он отрицательно покачал головой.
      — Не возражаете, если я выпью? — спросил Ортега.
      — Это ваш дом, — сказал Рамирес. — Вам не нужно соблюдать приличия ради нас.
      Ортега плеснул виски поверх льда. Он поднял стакан за полицейских. Приятно было смотреть, как он нервничает. Ортега взял здоровенный пульт, с помощью которого контролировал климат в доме, и начал объяснять сложность системы Рамиресу, но тот его прервал.
      — Мы не умеем проигрывать, сеньор Ортега, — сказал он.
      — Что, простите? — спросил Ортега.
      — Мы совсем не умеем проигрывать, — сказал Рамирес. — Мы не любим смотреть, как наша отличная работа пропадает впустую.
      — Я могу вас понять, — сказал Ортега, пряча нервозность в присутствии угрожающего, агрессивного Рамиреса.
      — Что вы можете понять, сеньор Ортега? — спросил Фалькон.
      — Ваша работа, должно быть, иногда приносит страшные разочарования.
      — С чего бы вам так думать? — спросил Фалькон.
      Теперь, уловив их интонацию и сочтя ее неприятной, Ортега сам стал неприятным. Он посмотрел так, словно они были жалкими людишками, достойными сожаления.
      — Система правосудия мне не подчиняется, — сказал он. — Не мне решать, какие дела дойдут до суда, а какие нет.
      Рамирес выхватил пульт из рук Ортеги, взглянул на кучу кнопок и швырнул его на диван.
      — А как же двое детей, трупы которых мы нашли в поместье возле Альмонастер-ла-Реаль? — спросил Рамирес.
      Фалькон содрогнулся, увидев усмешку, промелькнувшую на лице Ортеги. Теперь он знал, в чем дело, понял, что ему ничего не грозит, и собирался получить удовольствие.
      — А что с ними? — чуть ли не промурлыкал Ортега.
      — Как они умерли, сеньор Ортега? — спросил Рамирес. — Мы знаем, что у нас нет оснований завести на вас уголовное дело в связи с этим, но мы не умеем проигрывать и хотим, чтобы вы нам хотя бы рассказали.
      — Не знаю, о чем вы говорите, инспектор.
      — Мы догадываемся, что произошло, — сказал Фалькон. — Но мы хотели бы узнать точно, как и когда они умерли и кто их похоронил.
      — Никаких ловушек, — сказал Рамирес, поднимая руки. — Вам нечего бояться ловушек, верно, сеньор Ортега?
      — Большое спасибо, а теперь я хочу, чтобы вы ушли, — сказал он и повернулся к ним спиной.
      — Уйдем, как только вы скажете то, что мы хотим услышать.