Утро в понедельник выдалось ясное и солнечное. Разлитое в воздухе тепло сочеталось с приятной свежестью. Проходя через университетский городок к зданию физического факультета, Эрик то и дело поглядывал на блестевший вдали Гудзон. Невероятную голубизну реки как бы оттеняли красный буксир и черный пароходик, плывшие по ее глади на маленьких подушечках из белой пены. Дыханье рано наступившего лета чувствовалось в зеленых листьях, покрывавших деревья, которые окаймляли тротуары, в запахе земли и травы, подымавшемся от бархатистых лужаек. Эрик чувствовал его даже в гуле студенческих голосов и в оживленном движении толпы.

Все двери в здании были настежь, и по коридорам лениво гулял прохладный сквозняк. Наверху, в лаборатории, Эрик застал Хэвиленда. Он сидел у стола, положив на него ноги. Видимо, со вчерашнего вечера он даже не успел переодеться – на нем был смокинг и вечерний галстук. Хэвиленд рассматривал схему электронного контура. Обернувшись при входе Эрика, он приветствовал его рассеянной улыбкой.

– Вы как раз вовремя, – сказал он. – Вас хочет видеть Фокс. Бегите к нему скорее, а то он уйдет на лекции… Дело касается стипендии. Сейчас как раз обсуждается этот вопрос.

– Ну и что же? – Эрик вытаращил глаза на Хэвиленда. – Зачем мне теперь стипендия?

Хэвиленд медленно спустил ноги со стола.

– Ведь срок вашей аспирантуры кончается, по-моему, в этом месяце, вместе с официальным окончанием учебного года. Разве вам не нужны деньги?

– Но неужели мне придется обращаться за стипендией? – спросил Эрик. – Мне казалось, что дело у нас идет довольно хорошо.

– Так оно и есть. Но кто может знать, что будет дальше. Лучше получить стипендию и отказаться от нее, если окажется, что она вам не нужна, чем нуждаться и не иметь возможности ее получить. Торопитесь, а то не застанете Фокса.

Эрик взглянул на прибор. Он отлично помнил, как завинчивалась каждая гайка, как запаивалась каждая металлическая часть и каждая стеклянная трубка; он помнил все подробности того дня, когда работа была закончена. Он испытывал двойственное чувство – собственничества и полного тождества с этой неодушевленной конструкцией, которая являлась плодом его творческой работы. В прошлую пятницу произошел решительный поворот. Сейчас Эриком владело непреодолимое желание немедленно, сразу же приступить к работе. Незачем терять время и добиваться того, что ему наверняка не понадобится.

– Я еще успею поговорить с Фоксом, – нетерпеливо возразил он. – У меня у самого через час занятия, а мне прежде нужно кое-что сделать здесь. До завтра нам вряд ли удастся вплотную приступить к работе, поэтому я, пожалуй, займусь этими сетками прямо сейчас…

Хэвиленд смотрел на него со странным выражением.

– Послушайте, – медленно сказал он, – вы, очевидно, меня не поняли. Фокс сказал, что у вас есть возможность получить стипендию. Это никоим образом не значит, что вопрос решен. В воскресенье я целое утро говорил с ним об этом. Я пришел сюда специально из-за вас. Фокс вас ждет.

– Но если я сейчас же не возьмусь за эти сетки, завтра мы сможем начать не раньше второй половины дня.

– Пойдете вы или нет? – спокойно спросил Хэвиленд. – К черту опыт. Я думал, что стипендия для вас – вопрос первостепенной важности.

– Но…

Хэвиленд повысил голос:

– Не заставляйте Фокса ждать!

Эрик ничего не ответил. Он повернулся и вышел, смущенный и раздосадованный неожиданной резкостью Хэвиленда. Суббота и воскресенье прошли для него и Сабины в атмосфере радостного блаженства. За эти два дня они вкусили счастье в полной мере. После этого всю остальную жизнь они могли бы жить одними воспоминаниями.

Эрик понял, что Хэвиленд уже не ощущает радостного подъема. Где-то на протяжении этих двух дней он утратил воспоминание о пятнице. Хэвиленд снова стал чужим.

Профессор Фокс был явно раздражен – вторая неожиданность за это утро. Он заговорил без всякого вступления:

– Горин, вы, однако, проявляете удивительную беспечность. Прием заявлений о стипендиях закончен уже две недели назад. Комиссия заседала в прошлую пятницу и фактически уже вынесла решение о распределении стипендий, но о вашей просьбе никто ничего не знал.

– Тут какое-то недоразумение, профессор Фокс. О том, что мне нужна стипендия, я говорил доктору Хэвиленду полтора месяца назад.

Фокс бросил на Эрика быстрый взгляд и покачал головой.

– Очевидно, это действительно недоразумение. Хэвиленд до вчерашнего утра не говорил об этом ни слова. Обычно просьбы, поступившие так поздно, я оставляю без внимания. Но вы – наш аспирант, и мы несем за вас ответственность.

Почему же, думал Эрик, полтора месяца назад, когда эта стипендия казалась ему такой необходимой, Хэвиленд не позаботился о том, чтобы передать его заявление. Тут что-то неладно. Он ждал объяснений от Фокса, но в нем накипала злоба против Хэвиленда.

– Вот бланк заявления, – сказал Фокс, взглянув на ручные часы. – Заполните тут же, подпишите, и я лично передам ваше заявление комиссии.

– Сначала я попрошу вас кое-что объяснить мне, – сказал Эрик, быстро пробегая глазами печатный бланк заявления. – Предположим, что мы закончим опыт в ближайшие месяцы или к осени. Должен ли я в таком случае оставаться до конца года в Колумбийском университете или могу искать место штатного преподавателя где-нибудь еще?

Фокс недовольно сдвинул брови, но не обиделся.

– Само собой, вы всегда можете перейти на более интересную работу, если найдете таковую и окажетесь пригодным для нее. В таком случае ваша годовая стипендия будет соответственно сокращена. Что вас тревожит, Горин? – спросил он вдруг мягко, но настойчиво.

Над рекой по-прежнему сиял чудесный, манящий июньский день. Сидя перед чистым бланком, Эрик смотрел в окно.

– Я и сам не знаю что, – задумчиво сказал он. – Мне страшно хочется поскорее закончить опыт, и мне казалось, что мы успеем провести его за лето. По крайней мере, вчера я был в этом уверен.

– Я же говорил вам, что это будет не так-то легко. Творческий труд никогда не укладывается и не может уложиться в какие-либо заранее установленные сроки. Возможно, что к будущему году вам удастся закончить опыт. При существующих условиях вы вряд ли сможете сделать это раньше.

– Почему? – Эрик повернулся к нему. – Почему не сможем?

– К чему такая спешка? – спросил Фокс. – Куда вы торопитесь? К какой бы цели вы ни стремились, чем скорее вы ее достигнете, тем будет хуже для вас.

– Шутки в сторону, – сказал Эрик. – Для меня это слишком серьезно.

Фокс устало и раздраженно мотнул головой.

– Вы считаете меня шутником? Для вас это слишком серьезно! Боже мой, это самое жестокое, что вы могли сказать. Слишком серьезно! Ну хорошо, я попытаюсь говорить так, чтоб вам было понятно. Разве вы не видите, что время против вас? Во-первых, на каникулах лаборатория будет закрыта.

– Какие там каникулы? Я не собираюсь брать отпуск!

– Но Хэвиленд собирается, он всегда уезжает в отпуск. Здесь у нас почти все так делают. Конечно, те, кто занят исследованиями, уезжают всего на одну-две недели, но они имеют право отдыхать все лето, если пожелают. А Хэвиленд у нас – исключение.

– Пожалуй, неделя или дней десять – еще куда ни шло, – сказал Эрик.

Он осекся и взглянул на декана. Фокс смотрел на него серьезным, сочувственным взглядом. Он словно наблюдал, как на чьем-то чужом небе меркнет яркая звезда, и чувствовал, что ничем не может помочь.

– Лучше заполните бланк, Горин, – спокойно посоветовал он. – Сейчас я тороплюсь, но обещаю вам сделать все, что от меня зависит. А тем временем я бы на вашем месте переговорил с Хэвилендом. В конце концов он ваш начальник. Вы в его руках. В очень хороших руках, между прочим, – прибавил он другим тоном. – Только они иногда немеют и теряют нормальную чувствительность. Но он имеет полное право распоряжаться лабораторией по своему усмотрению. Вы это знали, когда согласились с ним работать. Так что, к сожалению, ничем не могу помочь – придется вам обсудить это с ним.

Заполнив бланк, Эрик тотчас же вернулся в лабораторию. Хэвиленд все еще разглядывал чертеж.

– Ну, все в порядке? – приветливо спросил Хэвиленд. Он, видимо, ожидал благодарности и готовился любезно отклонить ее, но Эрик неподвижно стоял у двери.

– Чем объяснить, что вы передали мою просьбу о стипендии только вчера, через два дня после первого испытания? Почему не два месяца назад?

– Не все ли равно, раз вы ее получите, – медленно произнес Хэвиленд, пристально глядя на Эрика.

– Нет, это далеко не все равно. Два месяца тому назад было совсем иное положение, и тогда мне было необходимо заручиться стипендией! Но в пятницу, после первой пробы, мне показалось, что я обойдусь и так. Что случилось с вами в субботу, почему вы вдруг передумали?

Хэвиленд нахмурился и сжал губы. Щеки его чуть-чуть порозовели, и от этого лицо стало казаться тоньше. Резкий тон Эрика поразил Хэвиленда – это было что-то новое. Эрик говорил с ним, как равный с равным, как человек, недовольный своим партнером. Но особенно задело его то, что Эрик спросил о субботе. В этот день Лили пришла к нему, как обещала. И с тех пор Хэвиленд то и дело невольно сравнивал пережитое им в тот день с тем, что он видел между Сабиной и Эриком, поэтому сейчас он почувствовал себя глубоко уязвленным.

– В субботу ничего не случилось, – сказал он. – Не знаю, как вы истолковали пробу, которую мы провели в пятницу, но она вовсе не означает, что работа закончена.

– Не сегодня-завтра мы уже сможем приступить к опыту.

– Вы хотите сказать, что прибор уже готов? Пожалуй, но нам нужно еще сделать миллион дел. Я же вас предупреждал, что все предусмотреть немыслимо. Поэтому я не могу назначить определенный срок. Одним словом, там будет видно.

Он говорил тоном, не допускающим возражений, и Эрик понял, что Хэвиленд пользуется правом начальника. Говорить было больше нечего. Не мог же Эрик заявить, что ему нужно поскорее закончить опыт, так как он хочет жениться или потому, что он устал от такой жизни. Все его доводы были обречены на неудачу. Любые возражения сейчас прозвучали бы как жалоба.

– Фокс говорил что-то о вашем отпуске. Когда вы можете его получить?

– В любое время, начиная с будущего месяца, – ответил Хэвиленд. Видимо, этот вопрос его удивил, но в то же время и успокоил. – Мне действительно нужно отдохнуть. Я хочу уехать на лето.

– На лето? – растерянно повторил Эрик. – На все лето?

«Это называется – немного отдохнуть! – подумал он. – Твой небольшой отдых – для меня целая жизнь!» Наконец ему стало все понятно. Он молчал, охваченный гневом, чувствуя, что все его планы рушатся. Значит, нет ни малейшей надежды устроиться осенью на приличную работу. Осенью они только приступят к опыту. Он еще раз взглянул на прибор. Через три месяца они не подвинутся ни на шаг по сравнению с сегодняшним днем. А эти три месяца были для него равносильны году.

– А мне что же делать целое лето? – Голос Эрика звучал так ровно и твердо, что Хэвиленд и не догадывался о бушевавшей в нем ярости.

– Что хотите, – ответил Хэвиленд. – Занимайтесь со студентами летнего университета. Заработайте немного денег. Я рассчитывал совсем запереть лабораторию, но если вы пожелаете время от времени приходить сюда, чтобы немножко покопаться, – пожалуйста.

Он сделал небрежный жест, но вдруг глаза его расширились – он увидел бледность Эрика, холодную ярость в его взгляде и ощутил внезапно животный страх.

Он почувствовал, что вот-вот вспыхнет бунт, и инстинктивно понял, что у него не хватит силы совладать с ним. Но открытого вызова не последовало – все улеглось, и мгновение спустя Хэвиленд уже недоумевал, что, собственно, его так испугало. Только воспоминание об этом ощущении долго еще преследовало его, и каждый раз Хэвиленд с неприятным чувством думал о том, что в тот напряженный момент он обнаружил в себе внутреннюю слабость.

– Пожалуй, вам пора на занятия, – сказал он, отворачиваясь к столу. – У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

Эрик по-прежнему молчал. Полное прекращение работы казалось ему таким чудовищным преступлением, что он даже удивлялся, как у Хэвиленда хватило дерзости смотреть ему в глаза. Эрик сейчас был способен задушить его и с трудом заставил себя сдержаться.

В коридорах веял прохладный летний ветерок, но Эрик быстро шагал, ничего не видя и не замечая, – его душила злоба.

Весь день он терзался от тяжкой обиды. Он был груб со студентами, подчас, сам того не сознавая, даже жесток. Несколько раз он готов был бросить занятия и бежать к Сабине в магазин, чтобы поделиться с ней своим горем. Больше всего от этого страдает она, говорил он себе. Ей будет еще тяжелее, чем ему. Он увидится с ней вечером, у себя на квартире, и к тому времени придумает, как бы помягче сообщить ей о случившемся, хотя, откровенно говоря, он сам отчаянно нуждался в ее утешении.

С тех пор как ему уступили на время квартиру, Сабина проводила у него каждый вечер. Она приходила прямо с работы, и они вместе готовили себе обед. Иногда, позвонив домой, что будет ночевать у подруги, она оставалась до утра.

– Конечно, дома мне не верят, – призналась она Эрику. – Они вряд ли были бы шокированы, но я все-таки не могу сказать им правду.

Сегодня Эрик собирался вернуться домой раньше нее и, как было условлено, должен был купить продукты. Как быстро они привыкли называть «домом» чужую квартиру, где им предстояло прожить всего несколько дней! Выйдя из кино, они говорили: «Пойдем домой и выпьем кофе». По телефону они спрашивали: «Когда ты придешь домой?» Это слово им было необходимо, и они старались произносить его как можно чаще.

Отперев дверь и войдя в квартиру, Эрик сейчас же направился к нише, где помещалась кухня, поставил на огонь две кастрюльки с водой и стал чистить картошку. Света он не зажигал.

Через несколько минут пришла Сабина. Уже в том, как она открывала дверь, чувствовалось веселое возбуждение, и темные комнатки, казалось, сразу ожили. Она тихонько засмеялась и, закрыв за собою дверь, прислонилась к ней спиной, чтобы лишнюю секунду насладиться радостью предвкушения.

Эрик знал, что, повернув голову, он увидит ее счастливое лицо. Ему не хотелось смотреть на нее. Он кончил чистить картошку и стал тщательно собирать очистки в бумажный пакет.

– Хэлло, – бросил он через плечо. – Ты что-то рано сегодня.

– Я не стала спускаться в метро и бежала бегом всю дорогу. – За его спиной послышались приближавшиеся шаги. – Почему ты не зажег свет? – спросила она.

– А я и не заметил, что темно.

Голос ее слегка изменился.

– Что случилось, Эрик?

– Ничего, – сказал он и обернулся к ней, вытирая руки. – Обед почти готов.

Лицо ее прояснилось; она сняла шляпу.

– Вот и хорошо. Я умираю с голоду. Я купила печенья, так как знала, что ты забудешь об этом.

– Ты мне не поручала покупать печенье.

– Конечно, – она снова засмеялась. – Ты бы все равно забыл. Да ты и не знаешь, какое покупать. – Сабина прошла в крошечную ванную. Плеск воды заглушил ее слова, потом она мечтательно сказала: – Когда-нибудь мы купим клубники, положим сверху сбитые сливки, а сверху еще клубники, а сверху – сбитые сливки и съедим все сразу.

– Когда-нибудь – конечно, – отозвался он.

Через минуту Сабина вошла в комнату с полотенцем в руках.

– Что случилось, Эрик? – спросила она, и голос ее снова стал озабоченным.

– Хочешь, пойдем сегодня в кино? – спросил он.

– Нет. Ведь мы на этой неделе уже один раз были в кино. Больше мы не можем себе позволить.