Не прошло и месяца, как Эрик узнал мнение Арни о возможности учреждения особой фирмы для производства и сбыта его станка. Но ему довелось услышать об этом не от Арни, а от Тернбала. Через две недели после того, как Эрик передал юристам заявку на патент, Тернбал вызвал его к себе. Направляясь в кабинет Тернбала, Эрик, к своему удивлению, столкнулся в коридоре с Арни.

– Вы ищете меня? – спросил Эрик. – Подождите минутку, мне нужно зайти к Тернбалу.

– Нет, я жду лифта, – сказал Арни. Вид у него был почему-то смущенный, а в низком приятном голосе слышались заискивающие, ласковые нотки. – Я хотел зайти к вам попрощаться. Уезжаю в Вашингтон. Разделался наконец с делами, которые метя тут задерживали. – В это время вспыхнул красный глазок, и дверца лифта открылась. Арни вошел в переполненную кабину и обернулся к Эрику: – Но мы с вами еще увидимся. Я буду приезжать в Нью-Йорк каждую неделю. Как поживает Сабина?

– Да все еще косится на меня.

– Ничего, она скоро образумится, это пройдет.

Он ухмыльнулся и в знак приветствия прикоснулся к полям своей аккуратной шляпы; металлическая дверь захлопнулась, скрыв за собою его мясистую физиономию.

– Хочу вас поздравить с удачей, – широко улыбаясь, сказал Тернбал Эрику и похлопал по сиденью кресла рядом со своим столом с таким видом, словно его переполняют теплые чувства, но он считает неудобным для мужчины проявлять их открыто. – Должен вам сказать, что вы вытащили меня из беды, – понизив голос, продолжал он. – Наше правление готово было перегрызть мне глотку за расходы на лабораторию и прочее. Я вам не хотел об этом говорить, потому что всех дохлых кошек, которых швыряют в вас, я должен принимать на себя – такая уж моя доля. Помните, когда-то я вам говорил, что доведу вас до победного конца? Вот теперь-то мы покажем этим болванам, кто был прав. Теперь мы можем хохотать им в лицо. – Блаженно улыбаясь, он покрутил головой и нежно поглядел на Эрика. Он весь сиял. Он был так доволен Эриком, что даже потрепал его по колену. – Ваше маленькое изобретение, несомненно, окупит все расходы, и вы, пожалуйста, не думайте, что я его не ценю.

Эрик откинулся на спинку кресла с глубоким вздохом облегчения.

– Вы еще не видели резец в действии. Правда, он еще не совсем готов, но я с радостью продемонстрирую его вам, когда вы захотите.

Тернбал удовлетворенно хмыкнул.

– Незачем мне его смотреть. Главное, его видел Арни О'Хэйр. Ведь он его видел?

– Несколько раз.

– Вот, это главное. – Тернбал простер перед собой руки. – На вашем месте я бы развязался со всем этим как можно скорее. Сколько еще вам понадобится времени?

– Для чего?

Тернбал удивленно поглядел на него.

– Я думал, что вы с О'Хэйром неразлучные друзья. Разве вы не знаете, что он вел переговоры от имени фирмы «Фидер-Джон», которая хочет приобрести права на станок? Да ведь мы только что заключили договор. Десять минут назад. Теперь остается лишь оформить документы.

Эрик глядел на него во все глаза; он страшно побледнел, а горло его сжала болезненная спазма. Несколько секунд он боролся с ужасным, тошнотворным ощущением.

Тернбал заметил, что с Эриком творится что-то неладное, и на лице его отразилось неподдельное изумление; однако он продолжал тем же непринужденным тоном:

– Вы же знаете, что Арни связан с фирмой «Фидер-Джон» через жену. Так вот, этот ваш резец может совершенно выбить у фирмы почву из-под ног. Конкурировать с ним они никогда не смогут. Ведь ни в одной отрасли американской промышленности нет такой сильной конкуренции, как в машиностроении, тут люди грызутся, как собаки, лишь бы выскочить вперед. А с другой стороны, если фирма «Фидер-Джон» будет иметь ваш станок в своем распоряжении, она станет еще сильнее, чем прежде. Ну, Арни-то, как вам известно, стреляный воробей, не сунется в воду, не зная броду. Цена, наверное, многим пришлась бы не по карману, но на прошлой неделе Арни сказал мне, что все в порядке. Он слетал в Кливленд и продал ваше изобретение своей фирме. Фактически фирма теперь будет работать на нас; впрочем, как там ведется бухгалтерия – неважно, важно только то, что идет в наш карман.

Эрик поднялся с кресла; лицо его застыло, и только глаза сверкали лихорадочным блеском.

– А меня тоже продали вместе с моим изобретением? – тихо спросил он.

Лучезарная веселость Тернбала немного померкла, и на лице его вновь появилось растерянно-удивленное выражение.

– Нет, что вы. Ведь эта фирма не работает над новыми изобретениями, они покупают готовое.

– А кому же будет поручено техническое руководство производством станка?

– Да никому, – ответил Тернбал таким тоном, словно Эрик задал совсем уж глупый вопрос. – Для чего? Они не собираются пускать его в производство, это им вовсе ни к чему. Только за этот год у них накопилось невыполненных заказов на десять миллионов долларов. Вот в чем суть.

– Значит, мое изобретение будет ржаветь у них на полке?

– Да, конечно, – до поры до времени. Они покупают впрок всякие изобретения, которые когда-нибудь в будущем, в случае если фирма обанкротится, могут сослужить им хорошую службу; Американская компания, например, сейчас имеет право на двадцать процентов имущества фирмы «Фидер-Джон». И все очень довольны, не исключая и членов правления. И мне хочется, чтобы вы тоже были довольны, Эрик. Я уже вам говорил, что я очень вам благодарен и сумею это доказать. С этих пор вы будете получать на восемьсот долларов в год больше. И обстоятельства складываются так, что вы будете получать их в Ньюарке, – добавил он небрежно, но слегка изменившимся тоном. – Мы на некоторое время закрываем лабораторию и все внимание сосредоточиваем на производстве. Мы можем применить ваши теории и прочее к токарным станкам.

Эрик, меривший шагами комнату, вдруг остановился, и на лице его появилась горькая, задумчивая улыбка.

– Восемьсот долларов? – спросил он. – Давайте-ка подсчитаем. У «Фидер-Джон» скопилось заказов на десять миллионов долларов! Допустим, что доход будет равняться двадцати пяти процентам, тогда двадцать процентов с этого дохода составит для Американской компании полмиллиона в год чистой прибыли, без вычета налогов. Да ведь один только процент с этого дохода составляет пять тысяч долларов!

– Погодите-ка, – серьезно сказал Тернбал. – Вы ставите меня в трудное положение, Эрик. В конце концов, в Ньюарке вашим начальником будет Фрэнки Хоппер, и черт возьми, естественно, что он должен получать больше, чем вы. Ей-богу, не станете же вы требовать, чтобы я повысил жалованье Фрэнки только затем, чтобы и вы получали побольше! Конечно, Американская компания морально многим вам обязана. Я вполне признаю это, Эрик. Можете улыбаться сколько угодно, но постарайтесь быть хорошим солдатом, и не пройдет и нескольких лет, как вы будете полностью вознаграждены, вот увидите!

– О, конечно, – сказал Эрик, – конечно!

Ему было трудно говорить, в горле у него застрял болезненный смешок. Через несколько секунд ему удалось подавить его, но спазма в горле не проходила. Он глядел на Тернбала и думал, не дать ли ему хорошенько по физиономии.

– Вы забыли одно, – сказал Эрик. – Ведь патента-то еще нет. Что если я вдруг забуду все, что знал об этом станке? Бывают же такие случаи.

В Тернбале вдруг отчетливо проступили черты тощего злого человека. Медленно повернувшись вместе со своим креслом, он с минуту разглядывал письменный стол, постукивая пальцем по покрывающему его стеклу, потом поднял на Эрика жесткий, колючий взгляд.

– Не валяйте дурака, – резко сказал он. – Вы работали на нас и получали за это деньги. Если вы недовольны, можете в любое время уходить на все четыре стороны. В любое время. Но все, что вы сделали, все, что вы придумали, и все, что вы сконструировали, является собственностью компании. Если вы через пять минут умрете, мы найдем другого человека и получим патент на его имя. Не все ли равно, на чье имя будет патент? Мы патентуем не имя, а новые изобретения, а они – наша полная собственность. Так что нечего вам хвастаться своей силой и показывать мускулы, тут у каждого мускулы побольше ваших. Намного больше! А теперь бегите, запаковывайте ваши экспериментальные станки и готовьте их к отправке «Фидер-Джон».

Он остановился, чтобы перевести дух, лицо его налилось кровью.

– Я хочу дать вам еще одну возможность попытать счастья, так как про себя я уже решил, что у вас далеко не блестящие способности. А может быть, у вас нет одного качества, совершенно необходимого человеку, получающему жалованье. Это – ощущения, что ты являешься частью чего-то очень большого, что гораздо больше и важнее тебя самого, и с этим большим спорить и бороться нельзя, надо быть верным и преданным ему! Вы слишком большой индивидуалист, если хотите знать!

– Мне кажется, иметь отчетливо выраженную индивидуальность не так уж плохо.

– Для меня – может быть, – огрызнулся Тернбал. – Но не для вас.

Он окинул его пристальным взглядом и вдруг сделал то единственное, что могло сейчас успокоительно подействовать на Эрика, кипевшего злобой и возмущением, – заговорил ласковым, задушевным тоном.

– В чем дело, сынок? – мягко сказал он, встав из-за стола и подойдя к Эрику. – Ну хорошо, мы оба погорячились. Вы же человек с головой, вы сами понимаете, что к чему. Вы знаете, что компания обязана платить вам жалованье за ваши лучшие изобретения и больше ничего. Это ваша работа. Почему вы так расстроены? Что у вас на душе? Скажите мне, – настаивал он.

Эрик бессильно опустился в ближайшее кресло.

– Да, черт возьми, вы меня загнали в тупик! – сказал он, раскачиваясь всем телом, словно от мучительной боли. Но на самом деле он почувствовал, что напряжение, владевшее им последние два года, внезапно исчезло, и он как-то сразу изнемог и ослаб. Злость прошла, вместе с нею иссякли и силы, но боль стала такой острой, что он опасался, как бы у него не хлынули слезы. Он ненавидел этого толстяка с его крутой волей, однако его ласковый тон был похож на огонек, вспыхнувший в пещере, окутанной мраком ненависти, и Эрик чувствовал, что не может уйти от этой притягивающей к себе теплоты, пусть даже обманчивой и неверной.

– Не знаю, – хрипло сказал он. – Я ожидал совсем другого. Я надеялся, что вы создадите новую фирму для производства моего станка. А почему бы и нет? – добавил он. – Почему бы вам не оставить станок за собой?

– Зачем же рисковать, когда мы можем играть наверняка? – рассудительно заметил Тернбал. – Прежде всего, новые законы о налогах могут в конце концов задушить новую фирму. И во всяком случае, – подчеркнуто сказал он, – у меня нет на примете никого, кто мог бы управлять такой фирмой, и так, как мне нужно, да еще знал бы особенности этого станка.

Намек был достаточно ясен, но Эрик в порыве самоунижения захотел во что бы то ни стало выслушать из уст Тернбала всю горькую правду.

– Нужно ли, чтобы я назвал вам свою кандидатуру? – спросил он. – Вы чертовски хорошо знаете, что я сам метил на эту должность.

– Никогда в жизни, – медленно сказал Тернбал, покачивая головой. – За это время я к вам хорошо присмотрелся – вам совершенно наплевать на интересы предприятия, Эрик, ваше отношение к нему в корне неправильно. Вы подошли бы к делу, как к научной проблеме. Вы бы стали исследовать, что такое делец и какие пружинки приводят его в действие. Потом вы бы стали подражать дельцам-заправилам и случилось бы одно из двух: либо вы действовали бы плохо и запутались окончательно, либо отлично наладили бы дело и тогда бросили бы работать на меня. Вы бы немедленно присвоили эту фирму себе, уж я знаю. Значит, и в том и в другом случае мне бы все время пришлось быть начеку. Нет, пусть уж лучше кто-нибудь другой отважится иметь с вами дело. Что же касается Американской компании, то вы тут на своем месте, на нем вы и останетесь. Мне очень жаль, но это так.

Эрик страдальчески повел шеей и промолчал.

Он думал о том, сколько труда вложил он в это изобретение, сколько дней он мучительно бился над этой проблемой и как редко бывали у него минуты торжества. Он поставил на карту даже свои отношения с Сабиной, он рисковал ее потерять, так как постепенно становился ей чужим. Он, не задумываясь, растоптал все надежды и будущее другого человека – Зарицкого. Если б он не перебил патент у Зарицкого, его купила бы Американская компания или Арни, и это изменило бы всю жизнь незадачливого изобретателя. И ради чего он проявлял такую жестокость? – спрашивал себя Эрик. Но сейчас он забыл бы все, лишь бы добиться одного.

– Я разговариваю с вами, – сказал он, – а перед глазами у меня все время стоят полки, на которых пылятся мои чертежи и расчеты, и забитый досками станок, валяющийся где-нибудь на складе. – Он покачал головой. – И мне кажется, что я смотрю на свою собственную могилу. Послушайте, мне все равно, какая компания и кто будет ее возглавлять. Только пустите этот проклятый станок в производство, пусть им пользуются люди! Вы доверяете Фрэнки Хопперу, так не надо даже новой фирмы, пусть мой резец производит завод «Гаскон». Умоляю вас, сделайте это, ради бога! – Эрик встал, заранее не веря в победу, но решив выдержать борьбу до конца. – Ну хорошо, мой станок в теперешнем его виде не найдет сбыта. Но позвольте мне хотя бы довести его до такого состояния, когда его можно будет пустить в производство. Дайте мне поработать над ним еще несколько месяцев, а затем уж хороните его.

– Нет, – в голосе Тернбала сквозило раздражение. – Он уже нам не принадлежит. Какой нам смысл давать фирме больше, чем ей полагается, и за ту же цену?

– Вы спросили меня, что у меня на душе, вот я вам и говорю. Я долго не понимал, чего я хочу. Сначала я думал, что хочу иметь как можно больше денег. Примерно с месяц назад мне казалось, что я хочу иметь авторитет и прочное положение. Но мне и в голову не приходило сомневаться в самом главном… Никогда в жизни я не думал, что мое изобретение положат на полку.

Тернбал хлопнул рукой по столу.

– Ну, вот видите! Как раз об этом-то я и говорю. Ваше отношение к делу в корне неправильно. Ну скажите, зачем вам теперь печалиться об этом станке? Само собой, это ваше дитя. Но поймите же, черт вас возьми, ведь это и есть успех. Раз компания нашла его ценным, он окупается в стократном размере. Вот в чем суть, а вы никак этого не возьмете в толк, – жалобно произнес он. – Вам даже наплевать на прибавку жалованья. И хоть бы вам дали в десять раз больше, вам все равно наплевать!

Эрик поглядел на него, усмехнулся и безнадежно покачал головой.

– Мне бы хотелось сейчас разозлиться, хотелось бы так рассвирепеть, чтобы разнести этот дом на куски. Но я не могу, – устало сказал он. – Я словно парализован.

– И очень хорошо, а то нам пришлось бы надевать на вас смирительную рубашку, – хихикнул Тернбал, надеясь вызвать у Эрика улыбку, и продолжал ласковым, но непреклонным тоном: – Ну, идите домой, выпейте чего-нибудь покрепче, расскажите жене о прибавке и ложитесь спать. А завтра придете ко мне и скажете, сколько времени вам нужно, чтобы освободить лабораторию для нашей бухгалтерии. Ужас, как у нас тесно, совсем места не хватает. Ну, идите же сюда, давайте-ка руку и забудем обо всем, что мы говорили и думали друг о друге.

Он протянул Эрику короткую толстую руку, его красное лицо расплылось в застенчивой ребяческой улыбке. Эрик взглянул на него и вопреки своей воле, вопреки глубокому инстинктивному отвращению пожал теплые пухлые пальцы, радуясь, что у него есть такой все понимающий друг, хотя он смертельно ненавидел этого друга и готов был его задушить. Грудь его теснили самые противоречивые чувства, и, казалось, слезы вот-вот выступят на глазах.

– Ну, теперь как будто обо всем договорились? – весело и добродушно спросил Тернбал.

– Да, мистер Тернбал. Теперь мне все понятно, – почти шепотом произнес Эрик.

Это можно было принять и за покорность, и за иронию. Эрик увидел, что в глазах Тернбала мелькнуло сомнение. Затем на его жирном лице снова появилась улыбка – он решил принять эти слова за покорность, и оба молчаливо согласились пока что на этом покончить.