КОЛИН УИЛСОН
      ПУСТЫНЯ
      (Мир пауков 1)
      Холодный утренний ветер легко коснулся плоского камня, закрывающего вход в пещеру, и Найл приник ухом к щели, напряженно вслушиваясь.
      Всякий раз в такие мгновения ему казалось, что перед глазами вспыхивает крохотный солнечный зайчик, а все вокруг внезапно замолкает и каждый звук становится особенно четким.
      Вот сейчас, к примеру, он ясно слышал тихий шелест крупного насекомого, спешащего по песку. Проворство едва ощутимых движений подсказывало, что это фаланга, а может, и паук-верблюд.
      Вот насекомое мелькнуло в поле зрения. Точно, паук; мохнатое туловище, похожее на бочку, в непомерно больших челюстях - ящерица. Миг, и его уже нет; опять тишина, только ветер монотонно шумит в колючках кактуса-юфорбии.
      Впрочем, благодаря насекомому Найл узнал, что хотел: поблизости нет ни скорпиона, ни жука-скакуна. Паук-верблюд ненасытен, он будет жрать, пока не раздуется так, что не сможет пошевелиться. А этот шустрый, явно еще голодный. Окажись неподалеку хоть какая-нибудь добыча, паук бросил бы недоеденную ящерицу и кинулся на очередную жертву.
      Осторожно, стараясь не делать лишних движений, Найл смахнул песок и ловко выбрался наружу.
      Солнце едва поднялось над горизонтом, ночной холод еще не развеялся, но ждать больше было невмоготу.
      Метрах в пятидесяти, возле кактусов, росло вожделенное растение уару, зеленая плоть которого, толстая и податливая, как мочка уха, накапливала росу и удерживала ее.
      Вот уж полчаса Найл, жадно облизывая пересохшие губы, мечтал о том, как ледяная влага остудит горевшее от жгучей жажды горло.
      Вода у них в жилище имелась - та, что таскали из-под земли муравьитрудяги,- но рыжая, с противным привкусом железа.
      Холодная роса уару по сравнению с ней - это просто нектар.
      Опустившись у чаши растения - двух сведенных воедино листов - на четвереньки, Найл ткнулся в нее лицом и сделал первый глоток - долгий, медленный, сладостный. От удовольствия его мышцы задрожали и расслабились.
      Ледяная вода для жителя пустыни - едва ли не величайшее из наслаждений. Как ему хотелось выпить все до последней капли, но он знал: этого делать нельзя.
      Мелко сидящим корням уару влага необходима для жизни; если осушить ее, растение погибнет и одним источником воды станет меньше. Найл нехотя оторвался от чаши, однако уходить не спешил, а все смотрел на прозрачную воду, будто впитывая ее глазами, и чувствовал, как душу заполняет прохладная волна восторга. Он вспоминал (хотя это была странная память, чужая, унаследованная от дальних предков) о золотом веке, когда воды было вдосталь, а люди ни от кого не прятались.
      Глубокое умиротворение спасло Найлу жизнь.
      Подняв голову, он вдруг увидел шар, скользящий по призрачно-бледной восточной части небосклона.
      Шар двигался к нему, быстро покрывая разделяющее их расстояние в полмили.
      Найл мгновенно, не успев даже этого осознать, подавил в себе безотчетный, слепой ужас, глубокий, как инстинкт.
      Не будь он только что так спокоен, ему ни за что не удалось бы так быстро взять себя в руки.
      Но теперь юноша почти сразу сообразил, что его скрывает тень гигантского кактуса-цереуса, возносящего толстые стебли на высоту в десяток метров, а смуглое тело, вполне вероятно, было и вовсе неразличимо на фоне темного западного горизонта, еще не высветленного лучами солнца.
      Единственное, что могло его выдать, это инстинктивный ужас. А подавить его ох как непросто: ведь шар несся прямо на него, и угнездившаяся там тварь, кто знает, может, и заметила добычу.
      Найл мельком подумал о семье - там, внизу, в пещере. Хорошо, если они все спят.
      Между тем шар опустился ниже, завис почти над головой, и тут Найл впервые в жизни ощутил угрозу, излучаемую пауками-смертоносцами.
      Будто чья-то чужая воля - непреклонная и враждебная - хлестнула по пустыне, подобно лучу прожектора, пронизывая каждую выемку, каждое затемненное углубление, нагнетая ужас, пока тот, переполнив душу человека через край, не хлынет верхом, словно раздирающий горло истошный вопль.
      Найл старался не смотреть вверх, он уставился на чашу уару, пытаясь уподобить ум чистой, недвижной глади воды. И именно в этот миг испытал небывалое ощущение.
      Он будто почувствовал душу уару, пассивную зеленую душу, единственное стремление которой - пить, поглощать солнечный свет и оставаться живой. Одновременно с этим он ощутил и более стойкие - даже можно сказать, надменные - души высоченных цереусов, вздымающих к небу узкие персты-стебли, покрытые острыми шипами, словно бросающих дерзкий вызов.
      Сама земля, казалось, стала прозрачной. Найл мог безошибочно сказать, где именно находится его семья: родители, брат, две сестренки.
      Все спали, лишь отец беспокойно шевельнулся, когда полоснул зловещий луч паука-охотника.
      Прошло несколько секунд, и все кончилось:
      шар, уже отдалившийся на десятки метров, заскользил к возвышенности, что виднелась на горизонте.
      Найл посидел совершенно неподвижно, следя взглядом за шаром, и, когда тот скрылся, поспешил обратно в пещеру, двигаясь проворно и бесшумно, как привык с детства. Тем не менее его шаги разбудили отца: резко вскочив, тот застыл в напряженной позе, с кремниевым ножом в руке. Едва взглянув на сына, Улф понял: что-то произошло.
      - Что там?
      - Паучий шар,- еле слышно ответил Найл.
      - Где?
      - Уже прошел.
      - Он тебя заметил?
      - Думаю, нет.
      Улф облегченно вздохнул, подошел к выходу, прислушался и только после этого рискнул выглянуть.
      Солнце уже взошло над горизонтом, придав безоблачному голубому небу чуть белесоватый оттенок.
      Из темноты послышался голос Вайга, старшего брата:
      - Что там?
      - Охотятся. Они...- отозвался Найл.
      Вайг все понял без лишних слов. Пауки-смертоносцы то и дело устраивали облавы на горстку людей, большей частью хоронящихся под землей.
      Сколько люди себя помнили, на них все время охотились. Скорпионы, жукискакуны, полосатые скарабеи, кузнечики-гиганты. Но чаще всех пауки.
      Со всеми еще можно было драться, а вот убить смертоносца - значило навлечь на себя страшную месть.
      Джомар, дед Найла, когда был у них в рабстве, видел, как они наказали небольшое поселение людей, осмелившихся погубить паука. Тысячи и тысячи восьмилапых вылезли на облаву.
      Живая цепь растянулась по пустыне более чем на десяток миль, сверху нависали сотни шаров.
      Когда людей наконец изловили - их оказалось около тридцати, считая детей, - всех доставили в городище Повелителя. Там их вначале провели перед его жителями, а затем устроили мрачный церемониал.
      Несчастных парализовали ядом; жертвы находились в полном сознании, но ни один не мог даже пошевелиться. В течение нескольких дней их поедали заживо, нарочно медленно, растягивая удовольствие.
      Главный зачинщик оставался в живых почти две недели, пока не превратился в бесформенный огрызок.
      Никто не знал, отчего пауки так ненавидят людей, даже Джомар, который прожил среди них несколько лет, прежде чем бежал на паучьем шаре.
      Ему лишь было известно, что пауки, занимающиеся только отловом людей, исчислялись тысячами. Может, им просто нравилось человеческое мясо?
      Но они и так держали целое стадо, которое специально откармливали. Им, скорее, должны были нравиться те, что пожирнее. Тогда на что им, спрашивается, худосочные обитатели пустыни?
      Видимо, для беспросветной ненависти к людям у смертоносцев все-таки была иная причина.
      Теперь пробудились и остальные: мать Найла Сайрис и две младшие сестренки, Руна и Мара. Улф старался говорить тише, чтобы не напугать младшеньких.
      Страх малышей неудержим, он просачивается, подобно удушливотошнотворному запаху.
      Вайг, примостившийся у камня при входе, поманил отца к себе. Найл тоже перебрался ближе к лазу. Прежде чем две головы - отца и брата - сдвинулись вплотную, заслонив обзор, он успел углядеть белый шар, проворно скользящий высоко над верхушкой трубчатого кактуса. Улф тихо произнес:
      - Маленьких надо усыпить.
      Вайг, кивнув, скрылся в глубине пещеры, там, где держали муравьев.
      Минут через десять он возвратился, неся долбленую посудину со сладким комковатым веществом, которое выделяют муравьи.
      Малышки жадно набросились на любимое лакомство.
      Найл, получив свою порцию, вдохнул исходящий от нее тяжелый, приторный аромат ортиса - растения из лесов Великой Дельты.
      Однако спать ему не хотелось: он был уверен, что не потеряет самообладания. Проглотив немного пищи, чтобы не досадить отцу, он, улучив момент, незаметно сунул тарелку под травяную подстилку.
      Минут через пять девочки уже спали. Найл тоже чувствовал приятную осоловелость, вызванную наркотиком: ровное греющее тепло, которое приглушало чувство голода. Рассудок, однако, оставался ясным.
      Сайрис, дождавшись, пока девочки уснут, едва притронулась к комковатой сладкой каше.
      Как и Найл, засыпать она не думала. Не оттого, что собиралась защищать жилище, а чтобы умертвить вначале детей, затем себя, если смертоносцы найдут их убежище.
      Острый щуп страха пронзил пещеру как раз в тот миг, когда она глотала первый кусочек. Казалось, будто сейчас в самом деле пауки ввалятся сюда.
      На какую-то секунду Найл съежился, однако вовремя сообразил, что неизъяснимый этот страх еще ничего не значит. Сайрис сладить с ним оказалось сложнее.
      Найл угадал, почти физически ощутил страх, готовый выплеснуться из нее, словно истерический вопль.
      Улф и Вайг тоже это почувствовали.
      Щуп страха на миг потерял устойчивость, как бы замер, прислушиваясь.
      Однако люди уже владели собой.
      Пещеру наводнила напряженная, тяжелая тишина. Малышки безмятежно посапывали.
      Леденящий душу кошмар таял, и Найл едва заметно улыбнулся: не усыпи они маленьких, те разом бы выдали всю семью волнами беспомощного ужаса, исходящими из неокрепших умишек.
      Так случалось уже с сотнями человеческих семей. Сок ортиса был поистине даром провидения, хотя и стоил жизни Торгу и Хролфу, дяде и двоюродному брату. Оба не совладали с хищным растением, и оно поглотило их.
      Еще раз в тот день колючее жало страха пронзило пещеру, но люди не выдали себя ни единым отзвуком.
      Опершись спиной о гладкую стену пещеры - песок, скрепленный слюной жука-скакуна, - Найл сидел неподвижно, будто окаменелый. День разгорался, и становилось жарко.
      Обычно они заваливали вход сучьями и камнями, а ветер довершал работу, забивая щели песком.
      Но Улфу хотелось наблюдать за паучьими шарами: зная об атаке заранее, легче ей противостоять. Поэтому проем под плоским камнем оставили открытым, и в горловину входа задувал теперь жаркий ветер пустыни, а слой песка ковром стелился по полу.
      Взрослые не обращали внимания на жару: напряженное ожидание заставляло забыть обо всем. Дважды Сайрис приносила еду: плоды опунции и сушеное мясо.
      Однако ели мало, внимание всех было поглощено полоской выцветшего неба.
      Уже после полудня Найл заметил на горизонте очередной шар. Две-три минуты спустя слева возник второй, затем еще один справа. Вскоре шары заполнили все небо.
      Насчитав двадцать, Найл бросил это занятие и, обернувшись, шепотом окликнул родных. Те тотчас поспешили к нему.
      -Почему так много? - недоуменно спросил Улф.
      Найл удивился недогадливости отца. Пауки прознали, что откуда-то снизу за ними наблюдают.
      Они, наверное, пришли в ярость оттого, что где-то в недрах пустыни затаилась добыча, а выманить ее наружу никак не удается.
      Появись шары с другой стороны, и люди могли бы распрощаться с жизнью. Но у них было пять минут, пока армада выплывала из-за горизонта, и они успели побороть страх.
      Ветер усилился, и шары понесло еще быстрее обычного. Волна нахлынула ненадолго.
      Со своего места Найл отчетливо видел, что шары построены в определенном порядке, и догадывался, почему.
      В одиночку им трудно определить, где именно скрываются люди. Шар охватывает сравнительно большой участок местности, накрывая его, как колпаком.
      Но чтобы установить, откуда исходит отклик на импульс страха, нужно сузить диапазон поиска, а это непросто: сама точка может находиться где угодно в радиусе до мили.
      Если же сигнал уловят два шара, добыча окажется замкнутой в ножницы импульсов.
      А если в поиск вовлечена не пара, а целое сонмище шаров, все становится еще проще.
      Мельком подумав об этом, Найл на миг испытал странное злорадство: он начинал понимать врага, и это не могло не радовать.
      Однако он прекрасно знал, что для победы над кровожадными тварями нужно гораздо, гораздо больше.
      В предвечерний час проснулись малышки.
      Лица у них раскраснелись от жары, губы запеклись. Сайрис дала девочкам попить, а затем и накормила их, выдав по сочному куску терпкой на вкус опунции.
      После этого детей снова накормили дурманящей кашей, и те забылись сном. Мара, самая маленькая, часто дышала, ее длинные волосы повлажнели от пота. Мать сидела возле, бережно обняв ребенка. Мара была общей любимицей. Едва не потеряв девочку три месяца назад, семья теперь тряслась над ней, как над бесценным сокровищем.
      Как-то вечером девочка играла в кустах юфорбии, и на нее неожиданно напал желтый скорпион.
      Найл в это время собирал плоды опунции. Заслышав пронзительные крики Руны, он сразу кинулся на помощь и поспел как раз вовремя.
      Скорпион уже лез в свое логово под камнем, сжимая тельце ребенка в гигантских клешнях.
      Найл окаменел. Он не раз зачарованно наблюдал, как скорпион, парализовав добычу ударом изогнутого хвоста, свирепо кромсает и рвет ее хитиновый покров короткими и мощными клыками, торчащими по краям пасти, затем впрыскивает в обнажившуюся плоть пищеварительный фермент, размягчающий пищу, и сглатывает.
      Первым порывом у Найла было рвануться и отнять сестренку, но, взглянув на влажное жало гиганта, тут же сообразил: это равносильно самоубийству.
      Мальчик побежал к пещере, зовя отца. Улф ни на миг не потерял хладнокровия. Он повернулся к Вайгу:
      - Огня, скорее.
      Казалось, прошла уйма времени, прежде чем Вайг показался из пещеры с пучком горящей травы.
      Нахватав в охапку сухой, похожей на солому эспарго, они ринулись через кактусовую поросль к логову скорпиона. Улф раздул огонь, зажигая траву, и без колебаний устремился вперед.
      Скорпион отступил перед огнем и дымом, издав сухое угрожающее шипение.
      Улф пинком послал догорающую траву в горловину лаза, а сам резко вильнул в сторону, и вовремя: скорпион, изогнув жало, сделал бросок.
      Огромные клешни мешали насекомому двигаться проворно, направление следующего броска можно было предугадать.
      Вайг, схватив еще один горящий пучок, всадил его в разомкнутую клешню и тоже отпрянул в сторону. Зашипев от боли, скорпион повернул назад, но путь ему преградил размахивающий факелом Улф.
      Теперь Найл знал, что делать. Он кинулся в логово, отыскал глазами сестренку, подхватил ее и выбежал с ней наружу.
      Скорпион, видя, что добыча ускользает, пустился было вдогонку, но Вайг, опередив его, метнул копье, которое впилось между клешнями.
      Найл, передав бездыханное холодное тельце девочки Сайрис, обернулся. Неудачливый похититель уходил через пустыню.
      Вайг потом рассказывал, что копье прокололо скорпиону два глаза.
      Мара долго не подавала признаков жизни, даже сердце не билось. Но минуло два дня, и ребенок задышал, а спустя неделю девочка могла уже ползать по полу жилища.
      Прошел еще целый месяц, прежде чем яд совсем перестал действовать. Только черный рубец у малышки на плече напоминал о схватке со скорпионом.
      Еще одна вылазка паучьих шаров, четвертая по счету, состоялась через час. Отец легонько коснулся плеча Найла, и юноша сообразил, что задремал.
      Все еще находясь под спасительным покровом дремоты, он почувствовал импульс страха, словно дуновение холодного ветра, от которого кожа покрывается пупырышками.
      И когда ощущение прошло. Найлу подумалось, что пауки вовсе не такие уж и смекалистые, как он раньше считал: накатывая так часто, они поневоле дают людям освоиться и совладать со своими чувствами.
      Последний налет оказался самым ужасным. Это произошло уже в тот час, когда нарождающиеся сумерки делают небо темно-синим.
      Ветер стихал. Похоже было, что пауки на сегодня унялись. Внезапно откудато со стороны входа донеслись скребущие звуки, издаваемые крупным насекомым.
      Это мог быть скорпион или жук-скакун, а может, и паук-верблюд, волочащий тяжелую ношу. Слышно было, как он постепенно приближается к пещере.
      Вайг встрепенулся. Глянув поверх его головы, остальные заметили плывущие к ним шары, совсем низко над землей.
      В эту секунду сверху в пещеру потоком заструился песок, и показались огромные клешни скорпиона.
      Он на миг остановился, потом внутрь обрушилась еще одна струя песка. Плоский камень сдвинулся, и Найл изумленно понял: тварь хочет протиснуться в пещеру.
      Случилось самое худшее, что только можно было представить. Паучьи шары зависали над самой головой, а люди оцепенели от ужаса перед двумя смертельно опасными врагами. Неужели это конец?
      Действовал Найл не раздумывая. Возле стены стояло копье Улфа с наконечником из шакальей кости, острой, как игла.
      Ни Улф, ни Вайг не решались пустить его в ход из опасения, что вспышка слепой ярости выдаст их смертоносцам.
      А Найл совершенно непроизвольно "задернул" сознание, как задергивают шторой окно, подошел к входу, оттеснил в сторону Вайга и что есть силы саданул копьем меж клешней, расширяющих проход.
      Послышалось шипение, тварь отпрянула, открыв взорам шар, летящий в какой-нибудь сотне метров.
      Найл безмолвно застыл, не давая невидимому щупу проникнуть через преграду. А щуп был так близко, что казалось, Найл чувствует дыхание врага, его физическое присутствие.
      Спустя мгновение это прошло, минут десять люди не решались пошевелиться, но тревога постепенно оставила их, и Найл высунулся наружу.
      Шары маячили вдалеке, покачиваясь на багряном фоне заката над горами. Исчез и скорпион. Наконечник копья был измазан кровью и еще какой-то белой пакостью, похожей на гной.
      Улф обнял сына за плечи.
      - Хороший мальчик.
      Похвала, которой взрослые обычно удостаивают несмышленышей за послушание, прозвучала сейчас нелепо, но Найл, чувствуя в этих словах глубокую благодарность, был польщен.
      Еще через десять минут все вокруг уже утонуло в толще мрака, непроницаемого, словно вода в омуте, внезапного, словно тропическая ночь.
      Улф и Вайг завалили вход камнями, затем Вайг зажег светильник, наполненный добытым из насекомых маслом, и семья села за ужин: сушеное мясо и плоды кактуса.
      Найл, прислонившись к стене, смотрел, как движутся по пещере тени. Он безумно устал, но ему было хорошо как никогда.
      Юноша знал, что спас всем жизнь и что семья тоже понимает это. Однако он ни на миг не забывал и то, кто виновен во всем происходящем последнее время. Ведь это он убил паука-смертоносца.
      С тех пор, как их семья перебралась в это жилище, минуло без малого десять лет. До этого они обитали в норе у подножия большого скалистого плато, милях в сорока к югу.
      Даже когда вход там закладывали камнями и скальными обломками, температура днем нередко достигала сорока градусов. Пища была скудная, и у мужчин на поиски добычи уходила уйма времени.
      Паучий шар, на котором Джомар бежал из неволи, превратился в зонт, защищавший от солнца и помогавший переносить немилосердный зной.
      В пересохшем русле пролегающего неподалеку ручья росли полые кактусы, сок которых годился для питья (у цереуса он ядовит).
      И тем не менее жизнь горстки людей (в ту пору Торг с женой Ингельд и сыном Хролфом жили вместе с ними) состояла из сплошных хлопот: где добыть пищу, чем утолить жажду, как перенести удушающую жару.
      Как-то раз, забредя от норы дальше обычного, охотники увидели огромного жука-скакуна, который залезал в свою пещеру-логово.
      По сравнению с их каменным мешком возле плато эта местность казалась просто сказочным уголком.
      Растение уару могло давать свежую воду, а цвет травы альфа, по-настоящему зеленый, недвусмысленно указывал, что ночной воздух здесь бывает влажным.
      Стебли травы годились на то, чтобы вить веревки для силков, плести корзины и подстилки.
      Более того, случайно обнаруженная оболочка шпанской мушки означала, что добыть масло для светильников будет несложно.
      Мужчины безумно устали, от жары голова пошла кругом. Может, это и натолкнуло их на дерзкую мысль напасть на жука-скакуна.
      Челюсти насекомого могли перекусить человеку руку или ногу, а к тому же эти создания были необычайно проворны и прожорливы. Найл видел однажды, как один такой меньше чем за полчаса поймал и проглотил двенадцать крупных мух.
      Правда, если насекомое выманить наружу и напасть в тот миг, когда оно выбирается из тесного для него лаза, то есть надежда справиться с ним.
      Первым делом мужчины насобирали побольше креозота, обрезая его возле корня кремневыми ножами. Подсушенная час-другой на солнцепеке хрупкая, пахнущая смолой древесина этого куста полыхает, как факел. Нарвали также травы альфа и сложили пучками, а чтобы не унесло ветром, придавили сверху камнями. Затем, натаскав камней поувесистей, сложили их возле логова в кучу.
      Насекомое, почуяв неладное, затаилось и пристально наблюдало за приготовлениями, но вмешиваться не решалось: слишком их много, этих бестолково снующих двуногих. Стоило Хролфу подойти ближе, как из-под камня, что возле лаза, угрожающе высунулись похожие на когти челюсти.
      Солнце приближалось к зениту, и работать иначе как по несколько минут кряду становилось невозможно.
      Даже в тени цереусов пот, проступая на коже. Мгновенно испарялся, прежде чем охотники успевали заметить его.
      Когда ослепительное солнце стояло уже над самой головой, мужчины спрятались под зонтами и пригубили воды, чтоб не грохнуться в обморок в самый неподходящий момент.
      Чтобы жук не подготовился к драке, решили обмануть его, сделав вид, что уходят, и перебрались к кактусовой поросли.
      Когда полдень миновал, Джомар решил: пора, ведь ни один из обитателей пустыни не ожидает опасности в это время суток. Используя кусочки сухой коры, он развел огонь и поджег пучок травы.
      Солнце светило так, что языков пламени было не видно, но, когда занялись кусты креозота, к небу черными клубами повалил едкий дым. Охотники прекрасно понимали, как отчаянно рискуют (дым может заметить любой из паучьих дозорных), и потому торопились.
      Подхватив пламенеющие кусты за корневища, мужчины проворно потащили их через песок, а Улф копьем приподнял и сдвинул прикрывающий вход камень, ожидая, что насекомое тотчас бросится наружу.
      Но этого не произошло. Швырнув кусты в горловину лаза, все отпрянули, утирая лицо и глаза, которые заливал едкий пот.
      Прошла целая минута, прежде чем жук, потревоженный огнем и дымом, наконец дал о себе знать.
      Стоило ему попытаться отодвинуть камень, перекрывающий лаз, как Торг что есть силы метнул в него тяжелый обломок скалы. Камень ударил насекомое в грудь, едва не задев выпуклые глаза.
      Другой камень, брошенный Хролфом, размозжил жуку сустав передней лапы.
      Жук раскрыл продолговатые крылья, собираясь взлететь, и тут Джомар вогнал копье в жесткое брюхо насекомого. Тот скорчился от боли, и вдруг его мощные челюсти неожиданно схватили Джомара за ногу.
      Пронзительно вскрикнув, он забился, силясь высвободиться. В этот миг обрушился еще один камень, самый большой, высадив твари глаз и сокрушив толстый покров, защищающий череп.
      Челюсти разомкнулись, и Джомар, из бедра которого хлестала кровь, упал на песок. Хролф вонзил копье в жука, насекомое судорожно дернулось, сбив с ног Улфа, и, подскочив, повалилось на спину в нескольких метрах от пещеры.
      Прошло еще минут пять, прежде чем оно затихло окончательно.
      Кажется, это Вайг, вглядевшись в лаз, заметил, что за горящими кустами креозота что-то шевелится.
      - Там еще один!
      Все мгновенно насторожились, изготовившись к очередной схватке. Однако новый враг медлил.
      Джомар кое-как доковылял до зонта и, усевшись в тени, припал губами к посудине с водой. Хролф внимательно осматривал его рану, остальные, запалив оставшиеся кусты креозота, побросали их в лаз.
      Однако жара брала свое: люди все как один, тяжко отдуваясь, прилегли возле входа в пещеру. Спустя полчаса, когда кусты креозота превратились в груду угольев, в горловине послышалась возня и наружу показались длинные усы-антенны.
      Из норы вылезла самка жука-скакуна, гораздо меньшая, чем самец. Следом выкатилось с полдесятка личинок, каждая с руку длиной.
      Рассказывая потом об этом младшему брату. Вайг говорил, что ему вдруг стало жаль жуков, хотя он знал: подойди поближе, и на него бы набросились даже личинки.
      Насекомые медленно поползли по раскаленному песку, направляясь к глубокой балке, примерно в километре от пещеры. Самке было важно спасти детенышей, и она вовсе не собиралась драться с людьми.
      Прошло несколько часов, прежде чем мужчины снова заглянули в нору. Она оказалась столь глубокой, что Джомар предположил: здесь когда-то обитало семейство пауков-каракуртов. Это была самая настоящая пещера со стенами и сводом, укрепленными слюной жуков.
      В самом глухом углу валялись личинки, задохнувшиеся в дыму, и охотники выкинули их наружу: мясо жука-скакуна в пищу не годится. Вслед за тем люди завалили вход и почти мгновенно заснули в прохладной глубине логова, где еще остро пахло дымом и креозотом.
      Следующим утром Улф, Торг и Хролф отправились в обратный путь, за женщинами и семилетним Найлом.
      Джомар и Вайг остались караулить пещеру на случай, если жуки вознамерятся вдруг снова сунуться сюда. Все тревоги оказались напрасными. Как выяснилось позже, жуки-скакуны не переносят запаха горящего креозота
      Найл еще помнил, с каким волнением встречал он тогда отца.
      Ингельд, жена Торга, вначале громко вскрикнула, а затем зарыдала: увидев только троих, она подумала, что остальные погибли.
      Когда же все разъяснилось и охотники наперебой принялись живописать новое жилище, Ингельд впала в другую крайность (она всегда отличалась несдержанностью) и принялась настаивать, чтобы все сейчас же собирались в дорогу. С большим трудом удалось уговорить ее переждать полуденную жару и холодную, полную опасностей ночь.
      И вот наконец за пару часов до рассвета они тронулись в путь.
      Найл волновался чуть не больше всех. Предрассветный час выбрали не случайно: хищники пустыни охотятся, как правило, ночью, а с приближением рассвета возвращаются в свои логовища.
      Температура была чуть выше нуля, от холода не спасала даже ворсистая шкура гусеницы, и Найла пробирала зябкая дрожь.
      Он сидел на спине матери (часть пути та несла его в заплечной корзине), а его душу переполняло такое счастье, что казалось, еще миг - и мальчик взлетит.
      Лишь однажды ему доводилось удаляться от их норы на несколько сотен метров - в ту пору, когда начались дожди. Ветер тогда обрел неожиданную прохладу, с запада надвинулись тяжелые сизые тучи, и с неба отвесными потоками хлынула вода.
      Найл, хохоча, плясал под теплыми струями. Мать взяла его на прогулку туда, где в стену плато упирается пересохшее русло небольшой речушки.
      Мальчик, широко раскрыв от изумления глаза, смотрел, как иссохшая земля шевельнувшись, словно живая, приподнялась, расслоилась и наружу вылезла большая лягушка.
      Еще через полчаса их уже было множество. Пробудившиеся к жизни существа спешили к разрастающимся на глазах лужам, чтобы, погрузившись в них, исполнить брачную песню.
      Найл смотрел на лягушек и смеялся во все горло, топая и подпрыгивая под дождем, который становился все сильнее и сильнее.
      А из песка, слипшегося в комья полужидкой грязи, уже спешили кверху, жадно вытягивая стебли, растения и цветы. В грязи то и дело вскипали крохотные, похожие на взрывы буруны: спекшиеся стручки, разбухнув, выстреливали в воздух семена.
      Спустя несколько часов пустыню уже покрывал удивительный ковер из цветов: белых, желтых, розовато-лиловых, зеленых, красных, голубых. Найлу, который с самого рождения видел лишь унылый изжелта-серый песок, камни, да безжалостную синеву обнаженного неба, казалось, что он попал в сказку.
      Едва дождь прекратился, откуда ни возьмись налетели пчелы и жадно набросились на цветы.
      Бурые лужи кишели юркими, хлопотливыми, пожирающими друг друга головастиками. В других лужах - побольше и почище - сглатывали крупицы зеленых водорослей медлительные тритоны.
      Найла, четыре года прожившего в безводной пустыне, вдруг окружила яркая, многоцветная жизнь. Это настолько ошеломило мальчика, что он будто опьянел.
      Вот почему за время странствия, пока Найл попеременно то болтался в корзине у матери за спиной, то мелко трусил рядом с ней, ощущение неизбывной радости не покидало его.
      Рассказывая семье о новом доме, отец произнес слово "плодородный", и ребенок живо вообразил местность, изобилующую цветами, деревьями и мелкими животными. В нем воспрянуло ожидание бесконечной череды чудес, одно восхитительней другого.
      В полдень, когда безжалостный зной стал нестерпимым, мужчины выкопали в песке ямы и накрыли их зонтами, присыпав сверху песком (в нескольких сантиметрах от поверхности песок был сравнительно прохладным).
      Отсюда меньше мили оставалось до изъязвленных ветром каменных столбов, где можно было найти прибежище, но при эдакой жаре нечего было и думать до них добраться.
      Найл ненадолго вздремнул, и ему опять снились цветы и бегущая вода.
      Затем продолжили путь.
      Ветер переменил направление, вроде бы повеяло прохладой. Ткнув пальцем в сторону, откуда дул ветер, Найл спросил отца:
      - А там что?
      - Дельта,- ответил Улф.
      Голос отца был усталым и бесцветным, но звучало в нем нечто заставившее Найла насторожиться.
      К месту, окончательно выбившись из сил, добрались за час до сумерек.