Женщин разделять не стали. Их всех забрали в центральную часть города, специально для них отведенную. Все потому, объяснил Массиг, что женщины в паучьем городе на особом счету. У пауков самка считается главнее самца, после брачной церемонии она нередко его съедает. Уклад жизни людей, где женщине зачастую отводится роль привязанной к хозяйству рабыни, глубоко противоречит инстинктам насекомых. Поэтому женщина у пауков становится хозяйкой мужчины-слуги. Поскольку в городе Каззака было наоборот, им придется привыкать к новой роли. До тех пор, пока они с ней не свыкнутся, их будут содержать отдельно от мужчин.
      – А дети как же? – спросил Найл, вспомнив о сестренках.
      – Они в детской, поближе к женщинам. Но матерям, пока не перевоспитаются, посещать их запрещено.
      Сам Массиг находился здесь вот уже около месяца. Работа у него была не из легких, но причин жаловаться тоже не было. Каждое утро колесничие обязаны являться на службу в женский квартал. В их обязанности входила перевозка надсмотрщиц – кого в поле, кого в порт, кого в другие районы города.
      Хорошо, если удавалось пристроиться в самом городе.
      Самая тяжелая – дорога в порт. Массиг подозревал, что его прислали сюда в наказание: одна из служительниц как-то услышала, что он – тут сын Каззака понизил голос до шепота – назвал хозяев пауками.
      – Ну и что с того? – простодушно удивился Найл.
      – Они считают, что это непочтительно – говорить о них как о какихнибудь насекомых.
      – А вот я встречал в порту человека, так тот называл их раскоряками, – вспомнил Найл.
      – Тс-с-с! – Массиг испуганно оглянулся: никто вроде не расслышал. – Кто это мог быть, разрази меня гром?
      – У него было забавное имя… Кажется, назвался Биллом.
      – А-а, так это не наш. Он служит у жуков. Его звать Билл Доггинз.
      Массиг произнес это с чуть заметным пренебрежением. Забавно было подмечать, что юноша уже научился делить здешних обитателей на своих и чужих.
      – Билдогинз?
      – Билл Доггинз! У него почему-то два имени. Те, кто служит у жуков, говорят, что у них издавна так заведено.
      Вайг наклонился вперед и тихонько спросил:
      – Как ты считаешь, отсюда можно при случае удрать?
      Массиг даже в лице переменился:
      – Ты что! Никак. Куда? Схватят, вот и все. Да и зачем бежать-то? Живется здесь неплохо, сытно.
      – Зачем? Затем хотя бы, что мне не нравится быть рабом.
      – Рабом? Но мы не рабы.
      – Да ну? – удивился Вайг. – А кто же вы такие?
      – Слуги. Это совсем не одно и то же. Настоящие рабы живут на том берегу реки. Вот те уж действительно идиоты, все поголовно.
      – В каком смысле?
      – Говорю же: идиоты. В голове свист один. Массиг скорчил рожу: вылупленные глаза, перекошенная челюсть, оттопыренные губы.
      – А зачем им рабы, если у них есть слуги? – поинтересовался Найл.
      – Для самой черной работы. Чистить выгребные ямы, например. Они же идут и на корм. Найл и Вайг крикнули в один голос:
      – На корм?! – да так громко, что Сайрис на секунду приоткрыла глаза.
      – Да. Хозяева специально разводят их.
      – А сами-то рабы об этом знают? – ужаснулся Найл.
      Массиг пожал плечами:
      – Думаю, да. Они принимают это как должное. Умишка-то у них не больше, чем у муравьев.
      Найл мельком оглянулся на сидящих и лежащих вокруг людей, но ничего не сказал.
      – Я вот насчет слуг. Случается так, что и их съедают? – спросил Вайг.
      Массиг отчаянно тряхнул головой:
      – Ни в коем случае! Если не что-нибудь из ряда вон выходящее.
      – Что именно?
      – Ну, например, никому не разрешается с наступлением темноты выходить на улицу. Хозяева могут слопать любого, кто попадется им в ночное время. – И добавил поспешно: – Понятное дело, такого не происходит, у наших людей все же есть голова на плечах! Каким болваном надо быть, чтобы пойти прогуляться ночью?
      – И почему они запрещают людям выходить ночью?
      – Следят, наверное, чтобы мужья по ночам не бегали к женам, или чтобы матери не ходили к своим детям.
      – И ты еще говоришь, что тебе здесь нравится? – усмехнулся Вайг.
      – Я же не говорил, что мне так уж нравится, но… – пробормотал Массиг, оправдываясь. – Я просто о том, что ведь могло быть и хуже. По крайней мере, у нас теперь вон сколько солнечного света. В Дире если выберешься на свет хоть раз в месяц, так и то уже событие. А жратва здесь какая славная! Хозяевам по нраву, чтобы мы все были упитанные. И игры разрешают по субботам. Раз в год можно обращаться с просьбой сменить работу. Я вот на следующий год думаю податься в моряки. И главное, на покой уходишь в сорок лет.
      – На покой? Как это?
      – Одним словом, становится необязательно работать. Можно отправляться в великий счастливый край.
      – Куда-куда?
      Массиг открыл было рот, но тут откуда-то снаружи раздался жуткий звук, от которого просто волосы встали дыбом. Звук повторился несколько раз, словно стон какого-то небывалого огромного чудища, страдающего от боли.
      – Это еще что? – изумился Вайг.
      – Пора гасить свет. Спать здесь укладывают рано, вставать-то приходится спозаранку.
      В комнате начали гасить светильники, заскрипели лежаки. Гореть остался лишь один светильник. Все разговоры смолкли.
      – Что такое великий счастливый край? – спросил шепотом Найл у Массига.
      – Тс-с-с, – отозвался тот, тоже шепотом. – Разговаривать, когда гаснет свет, тоже запрещается.
      – Как так?
      – Утром расскажу. Спокойной ночи. Повернувшись к Найлу спиной, он надвинул одеяло на плечи.
      В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь Мерным тяжелым сопением. Было что-то уютное, безмятежное в том, что вокруг столько людей.
      Вскоре Найл погрузился в глубокий, безмолвный омут сна.
      Не успел он, казалось, закрыть глаза, как вокруг уже засуетились. Один за одним зажигались светильники. Вайг, всегда легкий на подъем, уже встал. Мать, длинные волосы которой, спутавшиеся за время сна, разметались по плечам, сидела и позевывала. Кто-то пробегавший мимо, завидев женщину, перешел на шаг и почтительно склонил голову.
      Открыл глаза Массиг, ошалело оглядел комнату, укрылся одеялом с головой и тут же негромко засопел. Внезапно, к удивлению Найла, все мужчины в комнате разом пали на одно колено, всем своим видом выражая почтительное смирение. Прошло несколько секунд, прежде чем он заметил, что в дверях стояла женщина. Она походила на Одину (все служительницы мало чем отличались друг от друга). Четким менторским тоном она произнесла:
      – Вновь прибывшие выходят на построение вместе со всеми!
      Сказала, повернулась и вышла. Все, кто был в комнате, снова разбрелись по своим скамейкам и лежакам. Выполз из постели Массиг, которого разбудил голос женщины. Выглядел он неважно.
      – Как ты думаешь, она меня заметила? – озабоченно спросил он Найла.
      – Нет, – уверенно ответил тот. Массиг облегченно вздохнул:
      – С любителями поспать здесь ох как строго обходятся.
      – С лежебоками? – Найлу странно было это слышать.
      – Теми, кто еле возится при подъеме, – выдавил Массиг сквозь зевок. – Вот что мне не по душе: в этакую рань заставляют вставать. В Дире вообще мало кто спал меньше двенадцати часов. Как-то раз провеселились там на славу, так я потом проспал ровно сутки…
      – Что нам сейчас надо делать? – не дослушал Вайг.
      – Завтракать. Через час надо быть на построении.
      Он повел их на кухню, где на печи стояли котлы с едой, над которыми вился парок. Повара начинали работу за час до рассвета. Массиг налил себе в чашку зеленоватого супа, положил в отдельную тарелку мяса и овощей. Найл и Сайрис взяли порции поскромнее. Рядом с кухней находилась просторная трапезная, заставленная длинными деревянными столами. Вайг уже сидел там с полной тарелкой и помахал своим ложкой:
      – Мясо-то такое вкусное! Чье, интересно?
      – Кроличье.
      – Не понял.
      – Грызун такой, с длинными ушами. Вроде крысы, только плодится быстрее.
      После этого Массиг с сосредоточенным видом принялся за еду, на вопросы отвечая только кивками и мычанием.
      Найл обратил внимание, что разговоров в трапезной почти не слышно, только постукивание ложек и почавкивание да причмокивание.
      Даже Сайрис ела с аппетитом. После хорошего, продолжительного сна румянец возвратился на ее щеки. От нее не могло укрыться, что проходящие мимо их стола мужчины украдкой бросают откровенно заинтересованные взгляды. Хотя Сайрис не поднимала глаз от тарелки, было заметно, что ей это очень льстит. Единственные мужчины, которых она видела на протяжении последних двадцати лет, были членами ее семьи, и ей, безусловно, было приятно ощущать на себе вожделеющие взгляды хорошо сложенных, статных представителей мужского пола.
      По окончании трапезы Массиг показал комнату для умывания. В смежном с трапезной помещении было полным полно деревянных ведер, полных до краев. Как им объяснили, ведра надо отнести в соседнюю комнату – большую, пустующую, – где в каменном полу проделаны узкие канавки.
      Найл с Вайгом охотно согласились, когда им предложили снять заскорузлую от пыли и пота одежду и окатиться водой. Сайрис препроводили в другую комнату, поменьше. Массиг раздал по куску какого-то серого корня, показав, как его надо вначале опустить в воду, а затем натирать им кожу. Оказывается, когда трешь, образуется обильная пена, очищающая грязь. Если воды не хватает, можно брать еще.
      Жителям пустыни такая роскошь казалась невероятной, диковинной. А когда Массиг предложил им обтереться с головы до пят широким куском ткани, впитывающей влагу, они и вовсе застыли от изумления.
      Появилась из своей умывальни Сайрис – кожа светится от чистоты, волосы влажные, и Найл поймал себя на мысли, что никогда не видел мать такой красивой. С некоторым даже самодовольством он осматривал и свою поблескивающую, дышащую чистотой кожу, отмытые добела ладони и ступни, и ему даже показалось, что он понимает, почему Массигу здесь нравится.
      Минут через десять они слились с толпой жильцов, стоявших снаружи здания.
      В ярком свете нарождающегося дня городские улицы выглядели ничуть не лучше, чем в сумерках. Громады серых зданий вздымались подобно утесам, а между ними простирались паучьи тенета – в основном натянутые поперек, хотя некоторые были подвешены почти отвесно.
      Многие, видно, висели здесь уже не первый год: вон какие толстые, мохнатые от скопившейся пыли. Взявшаяся невесть откуда здоровенная муха с лету врезалась в одну из таких сетей, отчего сверху вниз градом посыпались высохшие крылья насекомых. Молниеносно крутнувшись в воздухе, муха пулей кинулась вверх, приклеилась к другой паутине – почти неразличимой – и неистово там забилась, пронзительно жужжа. Почти тотчас из какого-то невидимого укрытия выскочил смертоносец. Шустро перебирая лапами, он подошел вплотную и набросился на глупое насекомое. Секунда – и жужжание смолкло, а муха перестала сопротивляться. Паук заботливо пеленал ее туловище в шелк. Теперь понятно, отчего смертоносны оставляют старую паутину висеть, а не вбирают ее обратно в себя, как большинство их лишенных разума сородичей. Крылатые создания боятся старых сетей, чуя в них опасность, зато легко попадают в новые, почти невидимые.
      Дарол гаркнул команду – все застыли навытяжку; еще приказ, и все разом двинулись посередине улицы. Дойдя до перекрестка, строй взял направо, на улицу пошире. Найлу вдруг стало душно от неудержимой радости: на пронзительно синем фоне утреннего неба проглянул шпиль Белой башни.
      Навстречу двигался еще один строй. Найл с первого взгляда определил, что это и есть те самые рабы, о которых рассказывал Массиг. Одеты они были в длинные посконные рубахи. В походке – ни твердости, ни бодрости, лица лишены всякого живого выражения: обвислые губы, пустые глаза. Кое у кого конечности болезненно искривлены, жилы толщиной в палец.
      – Куда они? – поинтересовался Найл шепотом.
      Массиг пожал плечами:
      – На работу. Наверное, или бригада золотарей, или подметальщики.
      Главный проспект был не так запущен, как примыкающие улицы, что поуже. От вида некоторых зданий захватывало дух. Они возносились на такую немыслимую высоту, что приходилось запрокидывать голову для того лишь, чтобы догадаться, где находится вершина.
      Отдельные строения имели причудливой формы купола. Одно здание – массивное, квадратное, – очевидно, было сделано из зеленого мрамора и имело колоннаду, примерно как у того разрушенного храма в пустыне. Нижние этажи у некоторых были облицованы листами какого-то блестящего прозрачного материала, отражающего солнечный свет.
      Один дом вообще состоял сплошь из него, и диковинные, плавными изгибами перемежающиеся плоскости его фасада дробили и множили искаженные отражения окружающих зданий.
      Найл попытался представить, кто же мог в былые времена жить в таком чудо-городе и как выглядели эти существа, но воображения не хватало. Напрашивалось одно: вероятно, это были либо какие-нибудь великаны, либо великие чародеи. Но как в таком случае смертоносцам удалось победить их?
      Прошло с полчаса, прежде чем людской строй выбрался на открытый участок сравнительно недалеко от Белой башни.
      Широкая площадь была будто залита сероватым, похожим на мрамор гладким покрытием, а в глубине площади, вокруг самой башни – приволье изумрудно зеленой травы.
      В начале проспекта, лицом к башне высилось еще более внушительное здание: нижние этажи облицованы черным мрамором, верхняя часть превосходно сохранилась. Среди всех других строений, обступающих площадь, это было самое громадное.
      А от прочих оно отличалось еще тем, что не имело окон. При более пристальном взгляде становилось ясно, что окна все же есть, покрытые все тем же прозрачным материалом, только темным, а потому почти не заметные на окружающем сером фоне. Здание тянулось к небу на противоположном конце зеленого поля, словно грозный безмолвный вызов башне.
      Дарол перестроил своих в два ряда, лицом к черному фасаду. Найлу, Вайгу и Сайрис велели встать отдельно. Через несколько минут из здания появилась женщина. Найл и ее по ошибке принял за Одину, однако эта была повыше ростом и одета как хранительница: одеяние из черного лоснящегося материала, руки открыты.
      – Встаньте навытяжку, – скороговоркой пробормотал Дарол, – выше подбородок.
      Приблизившись, женщина окинула стоящих жестким взором. Мужчины, все как один, застыли деревянными истуканами.
      Проходя перед строем, она где-то на середине задержалась перед мужчиной, который был ростом на полголовы выше остальных, да еще и могучий, с волевым подбородком.
      – Ты повел зрачками, – холодно заметила она.
      Недвижно таращась перед собой, мужчина произнес:
      – Прошу простить, госпожа.
      Женщина отвела ладонь, словно собираясь влепить нарушителю пощечину, и тот застыл лицом, готовый принять удар. Внезапно женщина переменила ранение и, сжав руку в кулак, изо всех сил ударила его в солнечное сплетение.
      Верзила, поперхнувшись дыханием, перегнулся пополам. Женщина сделала шаг назад и, примерясь, пнула его в лицо.
      Здоровяк был настолько массивен, что не опрокинулся, а лишь рухнул на колени, отчего получил еще один удар в подбородок тупоносым башмаком.
      Раскинув руки, несчастный со стоном вытянулся, на покрытие струйкой стекала кровь. В строю никто не шелохнулся.
      Служительница хищно рыскнула вдоль строя взглядом туда-сюда – нет ли таких, кто шевельнулся. Затем продолжила обход и пошла до конца строя. Наконец она повернулась к Даролу:
      – Ну ладно, можешь разводить по работам. Затем она остановилась перед Найлом, Вайгом и Сайрис. Все трое стояли, не смея даже моргнуть. Найл краем глаза видел, как ее губы искривились в ухмылке.
      – Который из вас Найл?
      – Я. – чуть слышно сказал парень.
      – Вот как! – Вид у служительницы был явно озадаченный.
      Затем она принялась осматривать Вайга, щупала его мышцы, потом наконец легонько стукнула кулаком в живот:
      – Ты крепче, чем поначалу кажется. Затаив дыхание. Вайг пялился перед собой. Служительница презрительным взором прошлась по Сайрис, ощупала ей руки, скользнула ладонями по бокам. Чувствовалось, что мать боится шевельнуться.
      – Силы в тебе, смотрю, достаточно, – подвела итог служительница, – но надо будет отъедаться. И еще что-то делать с твоими грудями.
      Сказав это, она повернулась на каблуках и гаркнула:
      – За мной!
      Твердым, размашистым шагом она направилась к зданию с черным фасадом. Найл с Вайгом, переглянувшись и пошли следом.
      За спиной, слышалось, как Дарол уже отдавал распоряжения.
      Двустворчатые двери здания были по меньшей мере метров семь в высоту и толщины тоже порядочной. Снаружи в тени портала стояли на страже два больших бойцовых паука – очевидно, невысокого ранга: женщина даже не обратила на них внимания. Найл, Вайг и Сайрис преследовали за ней в скупо освещенный коридор.
      Прошло какое-то время, прежде чем глаза после яркого утреннего света свыклись с полумраком. По правую руку находилась широкая мраморная лестница, у основания которой стояли еще двое пауков. И хоть зрение до конца еще не восстановилось, Найл и без того заметил, что стражники наблюдают за ними с явным любопытством.
      Они прошли за служительницей на следующий этаж, где та приостановилась
      – перекинуться словом с женщиной в таком же черном одеянии, которая в рассеянном мутном свете могла бы сойти за ее двойняшку. Тут Найл уловил мощные вибрации воли, исходящие, как ему показалось, из раскрытых дверей поблизости. Он заглянул внутрь и увидел большой зал, полный бойцовых пауков.
      Восьмилапые застыли правильными рядами, а на возвышении в углу стоял и «выкрикивал» наставления большой смертоносец – вернее, то, что можно обозначить словом «наставления» в человеческом понимании. Мысленные импульсы были такими сильными, что, похоже, даже Вайг улавливал их. Сайрис, судя по всему, их не замечала, хотя когда пространство пронзил особенно мощный импульс, она удивленно обернулась.
      Служительница закончила разговор и мотнула головой: дескать, идем дальше.
      Они поднялись еще на два пролета, каждый из которых охранялся парой «бойцов». Третий пролет был устлан тяжелым, мягким ковром. Сверху стояли на страже двое смертоносцев. Служительница обратилась к ним:
      – Пленники доставлены на встречу с Повелителем.
      Говорила она нарочито громко и отчетливо, а пауки, неспособные воспринимать речь на слух, видно, чувствовали вибрацию ее голоса и реагировали непосредственно на значение сказанного. Один из них послал короткий импульс: «Проходите». Служительница поняла безошибочно, так как сама уже в достаточной степени привыкла к мыслительным вибрациям пауков. Найл впервые наблюдал прямой контакт между пауком и человеком.
      Она кивнула пленникам: идем. И тут Найла, впервые с того момента, как он очутился в городе, пробил мгновенный панический ужас. Разом вспомнились рассказы Джомара о Стооком Хебе и легенда о Великой Измене – принц Галлат обучил Повелителя пауков понимать человеческую душу.
      Тяжелое это чувство захлестнуло его.
      Чем яростнее юноша ему противился, не давая овладеть собой, тем неистовее бились в его душе мощные волны паники. А если Повелитель смертоносцев понял, что Найл повинен в смерти его подданного в пустыне?
      На миг его рассудок помутился, и он подумал, что надо во всем признаться, сдаться на милость Повелителя.
      Мгновенным огоньком мелькнула надежда, но юноша вспомнил распухший труп отца, и ему стало ясно: бесполезно на что-либо надеяться.
      Обивка двери была из того же лоснящегося материала, что и одеяние женщины, мелкие гвоздики, на которых она держалась, отливали в полусвете желтым. Двое смертоносцев-стражников, казалось, ждали приказа. Застыв от ледянящего кровь ужаса, Найл, не отрываясь, смотрел на прямоугольник входа. Не укрылось от него, однако, что и служительница, видно, тоже чувствует себя неуютно, и хотя бы от этого ему немного полегчало. Отчасти из обыкновенного злорадства: оказывается, и разнузданная грубиянка, лягнувшая человека в лицо, не свободна от страха. Но главная причина облегчения, пока не до конца ясная самому Найлу, крылась в другом.
      Среди сумятицы путаных, неразборчивых мыслей неожиданно вычленялся один образ: крепость на плато.
      Мысль о том, что твердыню воздвигли люди, которые некогда владели миром, помогла ему укрепить мужество.
      Найл сосредоточился, хотя это оказалось непросто, поскольку отрава страха уже начала размягчать его волю. И внезапно где-то там, глубоко внутри, забрезжил свет – ослепительно сияющая точка надежды и уверенности в своих силах. В душе воцарилось спокойствие.
      И до Найла неожиданно дошло: Повелитель смертоносцев уже не где-то там, за дверями. Они стояли перед ним. Это он наслал волну ужаса, едва не лишив Найла самообладания.
      Зев двери широко распахнулся. Служительница простерлась на полу и вползла внутрь. Ее обуяли такое смятение и страх, что она забыла даже позвать за собою пленников. Сайрис, медленно разведя руки, стиснула ладони своих сыновей. Первой через порог переступила она.
      Со смутным изумлением Найл понял, что этот зал ему чем-то знаком. Равно как и неразличимый в темноте зрачок, глядящий из недр увешанного седой паутиной омута-коридора. И тут он вспомнил. Все это он однажды видел, когда смотрелся в колодец, затерянный среди безлюдного простора рыжей каменистой земли.
      Мозг невидимого наблюдателя излучал приказ – служительница поспешно отползла куда-то в угол и забилась туда, замерев в коленопреклоненной позе. Из непроницаемой глубокой тени на троих пленников взирал огромный паук, пытаясь проникнуть в их мозг. Тенета свешивались недвижными ленивыми змеями.
      Ничего нельзя было разглядеть в их дебрях, ни намека на движение, но Повелитель был где-то там. Найл застыл. Он понимал: одно неосмотрительное движение – умом, телом ли, – и все они окажутся в опасности.
      Странное ощущение: вглядываться в хитросплетение паутины и сознавать присутствие живого существа, которое пристально наблюдает из темноты. У себя в пустыне он всегда чутко реагировал на устремленный в затылок взгляд. Когда-то твердыней воли он считал для себя Каззака. А выходит, Каззак – ребенок по сравнению с этой вызывающей онемение мощью, пронизывающей сейчас извилины мозга, словно тонкий прутик – зыбкий песок.
      Найл не пытался симулировать невнятные мозговые колебания шатровика, нутром чувствуя, что здесь это бесполезно. Он столкнулся с разумом, во многом несравненно превосходящим его собственный – какие здесь могут быть прятки. Единственное, что еще годилось, это просто отстраниться от мыслей, оставаясь при этом открытым и пассивным.
      Тупой удар, направленный в грудь, опрокинул Найла на спину. Он грянулся о доски пола так, что дыхание перехватило. Сайрис тихо вскрикнула и кинулась к сыну. Еще один невидимый удар перехватил мать и заставил ее закружиться волчком, отчего она упала на одно колено. Вайг, ничего не понимая, лишь смотрел, широко открыв глаза. Конечно, откуда ему понять, что за пляску затеяли родные?
      Тут где-то в мозгу Найла прозвучал четкий холодный голос: «Встань». Приказание было таким ясным и отчетливым, словно кто-то произнес его в самое ухо. Первым порывом юноши было подчиниться, но тут же возник и другой, противоположный – не реагировать.
      Тот же голос снова: «Встань!»
      Найл, приподнявшись, сел, затем выпрямился, пошатываясь. Саднило плечо, затылок жарко пульсировал от удара об пол, но физическая боль помогла отвлечься от прямого контакта с безжалостной, давящей чужой волей, властно, сдирающей с Найла всякую завесу маскировки.
      Чувствовалось, как сила смыкается вокруг, чудовищным кулаком вытесняя остатки дыхания.
      Она явно показывала, что при желании может стереть Найла в порошок. Было ясно, что у нее это и вправду получится, но одновременно она почему-то не торопилась. Смутное чутье подсказывало, что если б невидимый мучитель собирался действительно его прикончить, то не стал бы размениваться на угрозы.
      Вайг и Сайрис изумленно застыли, видя, как Найл, оторвавшись от пола, зависает в воздухе. Тут Вайг увидел, что лицо брата исказила боль, и бросился на помощь.
      Его руки обхватили Найла за окостеневшие от судорожного напряжения плечи, он силился стянуть брата вниз.
      Незримая сила отшвырнула Вайга, как пушинку. Завертевшись, он отлетел и ударился о стену. Сайрис, дико взвизгнув, метнулась к сыну. На этот раз ей позволили до него дотянуться. Одновременно с этим разомкнулся и зловещий захват вокруг Найла. и он упал на колени.
      Тут опомнилась служительница, сидевшая как раз в нескольких шагах от того места, где рухнул Вайг.
      Рывком вскочив, она заполошно выкрикнула:
      – Встать всем навытяжку!
      Понятно, что приказ исходил не от нее, а от темного безмолвного наблюдателя.
      Пленники подчинились мгновенно, не рассуждая. Все трое застыли, вперившись в темноту: что там будет дальше? Из всех троих только Найл сознавал, что Повелитель смертоносцев прикидывает, умертвить их прямо сейчас или оставить в живых.
      Кроме того, он ощущал, что происходит невероятное: наблюдающее за ними бесстрастное существо испытывало сейчас неуверенность. Причину его колебаний юноша, правда, понять не мог. Он догадывался лишь об одном: Повелитель не прочь их умертвить и вместе с тем считает, что это ничего не может изменить.
      За свою жизнь, висящую на волоске, Найл не опасался, испугаться он просто не успел. Но и облегчения не наступило, когда спустя секунду стало ясно, что жизнь им все же сохранят. Он снова услышал голос: «Можешь идти».
      Найл чуть было не поддался соблазну, едва себя этим не выдав.
      И опять что-то глубокое и властное вмешалось, помешав ему совершить ошибку. Как будто кто-то незримо присутствовал в теле юноши. Шли минуты. Найл застыл в ожидании. В зале висела непроницаемая тишина. Ни одна из змей паутины, белесых, как волосы старика, так и не шелохнулась.
      Импульс команды передался от наблюдателя к служительнице.
      – А теперь кругом! – гаркнула она и, когда пленники повернулись, добавила: – Держаться за мной.
      Женщина открыла дверь, пропуская их, затем, прежде чем закрыть, застыла в низком поклоне.
      Пока они спускались по лестнице, Найл чувствовал: наблюдатель продолжает следить. Его цепкое внимание оставило пленников лишь тогда, когда они, щурясь, вышли под яркий солнечный свет.
      И Вайг, и Сайрис выглядели одинаково изнуренно.
      Оба, находясь в логове врага, уже успели распрощаться с жизнью. Даже сейчас они не были уверены, что опасность миновала.
      Служительница догадывалась, что произошло нечто из ряда вон выходящее, причем ко всему этому имеет отношение Найл. Он то и дело ловил на себе ее пугливоозадаченный взгляд.
      Женщина ломала себе голову, отчего этот худенький парнишка – голубоглазый, с правильными чертами лица – представляет интерес для Повелителя смертоносцев, распоряжающегося столькими судьбами.
      Найл мог ответить на этот вопрос. Он все понял в те мгновения, когда услышал прозвучавший прямо в мозгу громовой голос Повелителя, а затем ощутил невероятную мощь его воли, готовую раздавить юношу.
      Им уже доводилось встречаться. Их разумы уже сталкивались в противоборстве, когда Найл заглядывал в колодец там, на красной каменистой пустоши.
      С той самой поры Повелитель смертоносцев загорелся желанием узнать побольше о человеке, чей разум способен преодолевать огромные расстояния. Ему хотелось выяснить, осознает ли сам Найл, какой могучей силой он обладает, и может ли управлять ею.
      И что же? Вот они и встретились, а юноша остался для паука такой же загадкой, как и был. Ни на один из вопросов злобная тварь не нашла ответа. Но Повелитель мог и повременить. Терпение пауков безгранично.
      На невысокой каменной ограде сидел, уткнувшись лицом в ладони, человек. Заслышав приближающиеся шаги, он вскочил и застыл навытяжку. Найл узнал его – тот самый, которому досталось сегодня от служительницы. Одна щека у бедолаги распухла и посинела, через переносицу шел запекшийся шрам, глаз заплыл.
      – Отведи этих людей к управителю, – приказала женщина.
      Мужчина поспешно кивнул. Служительница повернулась на каблуках и пошла обратно в здание.
      – Пойдем.
      Пострадавший от побоев здоровяк повел их через площадь к двухколесной повозке, оставленной на траве, и подняв оглобли, кивнул всем троим: забирайтесь. Сайрис, сочувственно глядя на лицо бедняги, предложила:
      – Мы и пешком можем пройтись. Ты только скажи, куда.
      Тот яростно замотал головой (впрочем, Найл иного и не ожидал):
      – Извините, мне лучше выполнить приказание.
      Они неохотно залезли в повозку. Найл не сразу обратил внимание, что у подножия Белой башни копошатся люди, один из них в желтой одежде.
      Юноша похлопал колесничего по плечу:
      – Что они там делают?
      Тот равнодушно покосился в сторону, лужайки:
      – Это братия жуков. Нам не разрешают с ними разговаривать.
      – Почему же?
      – Не знаю. Мы не спрашиваем.
      Верзила тронулся с места, отчего пассажиры, дернувшись, откинулись на сиденьях.
      Найл с любопытством оглянулся. Люди стаскивали с четырехколесных подвод бочонки и складывали их у подножия башни. Всем этим заправлял крепыш в желтой куртке.
      Здоровяк без каких-либо усилий пустился легким галопом по широкому проспекту. Не считая нескольких бойцовых пауков да колонны рабов, шагающей в отдалении, улица была пустой.
      – А где все люди? – наклонившись вперед, спросил Найл у возницы.
      – На работе, – сухо ответил тот.
      Найл заглянул в его мысли и с удивлением обнаружил, что колесничий не держит никакой обиды на унизившую его женщину. Напротив, считает, что сам во всем виноват и получил по заслугам.
      Такая тупая безропотность не вызывала ничего, кроме негодования.
      Перед зеленым зданием с колоннами, напоминающим храм в пустыне, здоровяк аккуратно положил оглобли на землю и помог своим седокам выйти:
      – Вам сюда.
      Пройдя следом за ним несколько основательно истертых ступеней, пленники остановились перед затейливо изукрашенными массивными дверями. Верзила отворил одну створку – открылся просторный зал с серым мраморным полом, вдоль стен которого на равном расстоянии друг от друга располагались мраморные скамьи.