– После того, как у нас это было в шестой раз. Я согласилась приехать к нему в субботу утром на квартиру: муж улетел по делам во Владивосток. Горничной сказала, что мне надо на работу. Мы занялись любовью, причем такого желания я не чувствовала еще никогда. Я умоляла его искусать, избить, убить меня. Он делал, как я просила – всю меня искусал, но только тело. Мне было все равно, увидит муж или нет, но Карло все осторожничал. Он тоже сильно возбудился, до сих пор я ощущала, что он себя сдерживает…

«Бог ты мой, да эта статуэтка знает все!»

– … Только на этот раз он распалился по-настоящему. Когда он кусал мне бедра, я вдруг ощутила, как он что-то из меня высасывает – в буквальном смысле. В животе как-то потеплело, будто у меня там ребенок. И вот когда он снова вошел, я стал кричать, заклинать, чтобы он взял все. И тогда Карло это сделал. Он припал мне к губам, и я будто сама потекла в него. Думала, что умру, но было все равно. Притиснулась к нему изо всех сил, чтобы взял меня глубже, глубже… Такой сладости я просто не вынесла, отключилась. Когда пришла в себя – часа два прошло – усталость была такая, какой в жизни никогда не было. Тут я и поняла, что это не просто любовные игры. Я спросила: «Что ты такое со мной сделал?». А он: «Не беспокойся, взял у тебя сколько-то жизненной силы, но вреда от этого никакого. У тебя ее еще немеряно». Я ему: «Как это вообще возможно, забирать эту силу?». А он мне: «Я же вампир».

– Прямо так и сказал?

– Да. Сказал так, будто речь о чем-то обыденном. Я тогда спросила, а что он сделает, если я расскажу, что он вампир, а он: «Не беспокойся, тебе все равно не поверят».

– А вы поверили?

– Сначала нет. Думала, какая-то шутка. И тут он изменил себе глаза.

– Что сделал?

– Заставил их измениться, просто чтоб меня убедить. Заглянул мне в глаза, а у самого там – туман такой, красный. Страшно. Потом сразу все прошло.

– То есть у него глаза как-то исчезли в буквальном смысле?

– Да нет же. Трудно объяснить. Проще было бы увидеть.

– Вы точно уверены, что это не гипноз какой-нибудь?

– Возможно. Хотя я так не думаю.

– А он объяснил, как стал вампиром?

– Сказал, что это врожденное. Что на Корсике вампиров множество. Что оттуда они и произошли, а не из Трансильвании.

– Вы читали «Дракулу»?

– А как же. Я после этого стала читать о вампирах все подряд. Целые вечера проводила в Нью-ЙоркскоЙ публичной библиотеке. И про деда вашего читала, и понимала, что ему никто не верит. Вы сами вампир?

Прозвучало абсолютно естественно, словно вопрос был, любит ли он сушки.

В тон прозвучал и ответ:

– Да.

– Я так и подумала. У меня было это ощущение, когда вы меня коснулись. Только вы не пытаетесь брать жизненную силу.

– Да, действительно, – Карлсена только сейчас как-то проняло, что он был прав, сдержав соблазн.

Перед ним же пациентка, а могло получиться вообще невесть что.

– А когда это начало вас беспокоить?

– Беспокоить, меня? – не поняла она.

– Вы же сказали своему брату, значит, видно, беспокоило.

– Нет, это брат все и выяснил. Когда я вернулась уже в следующую субботу, он меня дожидался. Кто-то видел, как мы с Карло ужинаем в Китайском квартале. На брате лица не было. Он из нас младший, и любит меня без памяти. Он еще и очень близкий друг моего мужа – я с мужем как раз через него и познакомилась. Брат не мог взять в толк, как я, замужняя женщина, завожу себе кого-то на стороне, когда семейный стаж еще всего ничего. Это так на него подействовало, что он пригрозил покончить с собой. Тут я поняла, что надо рассказать ему всю правду.

– И он поверил?

– Какое там, – Ханако слабо улыбнулась.

– А что он подумал?

– Что я сумасшедшая. Поэтому уговорил пообщаться меня со своим другом, доктором Хорватом. Доктор – человек милейший. Только Тетсур не сказал, что друг этот – врач-психиатр.

– И вы поговорили с доктором Хорватом?

– Поговорили. Только он тоже мне не поверил. Сказал, что у меня какая-то мания… слово какое-то произнес длинное, медицинское. То есть, что у меня неосознанная склонность к супружеской неверности.

– И они позаботились, чтобы встреч у вас с Карло больше не было?

– Да нет же. – Она досадливо улыбнулась, дивясь мужскому тугодумству. – Доктор Хорват сказал брату, что я должна пройти лечение у психиатра. Уже назначил на ту неделю прием у какого-то светила. Тем временем оба дали обещание мужу ничего не говорить.

Карлсен кивнул на облепленные пластырем запястья.

– И что произошло затем?

– Я выяснила насчет Карло. Выяснила правду. – Сказала печально, но без жалости к себе.

Карлсен облегченно почувствовал, что фаза суицидности миновала.

Разговор об этом лишь снова ее укрепил.

– Как это произошло?

– Вчера после работы я поехала за покупками. Мужу хотела купить шелковый галстук и заехала в «Мэйсиз».

Карлсен с улыбкой кивнул. Японцам почему-то нравится именно «Мэйсиз». Вот уж тридцать с лишним лет он является одной из основных в Нью-Йорке приманок для туристов. В духе характерной для 2090-х ностальгии, магазин был реконструирован в том же виде, в каком был двести лет назад: старомодные деревянные прилавки, сзади на полках – коробки с товарами. Идея обернулась невероятным успехом. И хотя с той поры ряд конкурентов по «ностальгии» обанкротился, «Мэйсиз» продолжал цвести, пользуясь поддержкой японских обитателей Нью-Йорка.

– На первом этаже у них выставка, вы не видели? – Карлсен в неуверенности покачал головой. – Демонстрируют новый строительный материал… забыла название.

– Диолитовое стекло?

– Точно. Смотрится как стекло, дока не пропускаешь через него ток. Тогда оно все темнеет и темнеет, и, наконец, совсем перестает пропускать свет. Зимой оно пропускает все солнце, а летом ровно столько, сколько нужно. И вот нас пригласили внутрь показать, как оно работает – мы на Мэйне думаем ставить себе коттедж. И тут я вдруг увидела, как в магазин входит Карло. Он был еще с каким-то мужчиной и меня не заметил. А у меня, как только его увидела, буквально ноги подкосились. Мы с ним вот несколько часов как ласкались, но, если б он зашел сейчас на выставку и велел мне при всех раздеться, я бы сделала не задумываясь. – Она говорила ровно, обычным голосом, без малейшего эпатажа. – Я стояла, не спуская с него глаз – хотелось пулей выскочить, схватить его за руку. Только уже никак нельзя: специалист рассказывал про дом, и от группы оторваться как-то неприлично. Поэтому я просто стояла, ловила его взгляд. Он от стены стоял всего в нескольких футах, так что я чувствовала: вот-вот и увидит, как я таращусь во все глаза. Но, похоже, он очень занят был разговором и смотрел в другую сторону. Потом продавец потянулся к регулятору; стена начала темнеть. И едва это произошло… Я почувствовала что-то странное. Точно не передам… вот вы знаете, бывает так, что при простуде уши закладывает, будто пробками? А потом в прекрасный момент р-раз – все опять великолепно слышно? Примерно то же и со мной. В голове будто щелкнуло что-то. И вдруг я почувствовала, что в Карло больше не влюблена.

– Прямо так! – ошарашенно переспросил Карлсен.

– Именно так. Чем-то это было вызвано…

– Электричеством?

– Не исключено. Стоило стене потемнеть, как от, любви у меня ни следа. Просто исчезла, и все. Я смотрела на него и думала: «Да я с ума сошла. Какая посредственность, мой муж намного симпатичнее». А стоило вспомнить о муже, и такая бездна нахлынула отчаяния и вины, что я взмолилась: лишь бы он ни о чем не заподозрил. Что до Карло, то я боялась: хоть бы не обернулся в мою сторону. Он по одному виду уже бы понял, что абсолютно ничего для меня не значит. Я теперь и в толк взять не могла, как меня угораздило влюбиться. Он смотрелся теперь каким-то фальшивым, поверхностным. Стена стала абсолютно черной, и Карло я больше не видела. Но наружу выходить не решалась: вдруг увидит. Поэтому стояла и делала вид, будто бы слушаю. Вот человек опять повернул регулятор, и стены начали меняться. А через несколько минут, когда снова стало видно Карло, я уже ненавидела его за то, что он заставил меня изменить мужу. Но тут снова: человек сдвинул регулятор, и все переменилось.

Карлсену только головой оставалось покачивать.

– Что, опять любовь?

– Опять. Только не совсем так. Фальшивым, поверхностным он больше не смотрелся. Но я же помнила, что было минуту назад, поэтому все смотрелось теперь как-то в ином свете. Я знала – это какой-то фокус, колдовство какое-то. Тело по-прежнему домогалось его, а уму было ясно – он не заслуживает, чтобы его любили. Я буквально выбежала из магазина, через другое крыло, и приехала сюда, домой. Села снаружи на балконе и пыталась осмыслить, что произошло. – Она блеснула глазами на Карлсена, губы выдавили горькую усмешку. – Хотя вы и представляете: мыслить-то было не о чем. Он же сам открыл правду, что он вампир.

– Сказано, по крайней мере, честно.

– Да какая честность! Обыкновенный расчет. Он знал, что околдовывает меня. Тогда, когда стояли в лифте. Вы же понимаете?

– Да. (Нет, все равно удивительно, насколько просто я себя сдаю).

– Околдовал все же?

– Не совсем. Ему надо было настроиться на ваше жизненное поле. Когда он это сделал, стало можно посылать свои вибрации. Вы их вначале не ощущали: слишком слабые. А вот когда уже удостоверился, вибрации окрепли, и он вам дал их почувствовать. Вспомните, на третье утро.

– И вот тогда я попалась, – негромко произнесла Ханако. – Я ведь даже думала, что сама виновата, – снова тусклая улыбка. – Может, действительно, так оно и было?

– То есть?

– Мне не надо было сдаваться. Я же могла воспротивиться. – Не думаю. Настроившись, он уже знал, где у вас заканчивается сопротивление.

Она посмотрела на него с любопытством.

– У таких людей вообще бывает совесть?

– Не знаю.

– Вы кого-нибудь из таких встречали?

– Я до недавних пор и не знал, что они существуют. (Не сознаваться же, что стаж насчитывает каких-то семь часов).

– Я не думаю, что у Карло есть совесть. Ему было все равно, что я замужем и люблю своего мужа. Он хотел меня, и просто взял свое. А я допустила.

– Вины вашей в этом не было. Вы не знали, что происходит.

– Да, это так. – От этой мысли ей, по-видимому, полегчало.

– А как вы теперь относитесь к Карло? – поинтересовался он.

– Ненавижу, скорее всего. Да, именно ненавижу. Теперь, когда обо всем думается спокойно, я вижу, что это опасный человек, такому место в тюрьме.

– Легко сказать…

– Да, я понимаю, и ни на что такое не надеюсь. В законах об этом не сказано.

Одного взгляда на Ханако было достаточно, чтобы понять ее чувства. Любовник виделся ей человеком, жестоко обманувшим доверие.

– Что вы думаете делать?

– Не знаю. Напишу, наверное, Карло, скажу, чтобы впредь ко мне не подходил. – В глазах женщины мелькнула внезапная надежда. – А вы не могли бы передать ему вместо меня?

Мысль настолько неожиданная, что Карлсен слегка растерялся.

– Н-ну… думаю, что и смог бы.

– Вам бы он поверил.

Вполне логично. Если письмо любовнику напишет она, не исключено, что он начнет напрашиваться на встречу. Может, даже сумеет снова улучить ее в свои сети. А именно этого она и боится.

– Хорошо, я переговорю с ним.

– Спасибо. – Облегчение нахлынуло волной, еще раз дав понять, что жизненные поля у них попрежнему в тесном контакте.

– Теперь бы вам лучше заснуть, – заметил Карлсен, вставая.

– Да, – она улыбнулась. – Теперь спать.

Он стоял уже в дверях, когда Ханако окликнула:

– Скажите мне, пожалуйста…

– Да?

– По-вашему, Карло один из тех, о ком писал ваш дед?

Карлсен озадаченно вздохнул.

– Честно сказать, не знаю. Это надо будет повыяснять. Я на вас выйду.

Только на улице, он запоздало спохватился, что адреса-то так и не взял. Спалось хорошо, крепко. Но проснулся среди ночи и вспомнил, что вампир – сон как рукой сняло.

Поначалу размышления не лишены были приятности: интересно все же ощущать в себе неизведанные силы, увлекательно. При мысли же о Ханако Сузуки в душе шевельнулось сочувствие, вспомнился ее гнев. Она походила на соблазненного взрослым ребенка, которому раскрывается вдруг вся суть происшедшего. Осуждения Карло заслушивает ничуть не меньше, чем священник, втихомолку изнасиловавший девочку из хора. Подумалось о Линде Мирелли, и немного легче стало от того, что у самого хотя бы совесть чиста. По крайней мере, Карлсен был с ней откровенен…

И что теперь будет с Ханако? Ей хочется забыть своего любовника, но как ей это удастся? Она открыла для себя новую сущность секса, неизъяснимое наслаждение жертвовать часть своей жизненной силы вампиру. Каково ей теперь будет довольствоваться скудными физическими ласками обыкновенного мужчины? Она, как говорилось у викторианцев, «погублена».

Тут мысли снова возвратились к Линде Мирелли, и самодовольство неожиданно истаяло. Да, действительно, он был с ней честен, но разве в этом какое-то отличие? Она, по сути, в том же положении, что и Ханако. Ей хотелось отдавать жизненность, ему – забирать. Но глубокого личного интереса Карлсен к ней не испытывал и уж, конечно, жениться не собирался. Получается как бы, что пользуемся, а ручки – вот они. А ей теперь, безусловно, никогда уже не получить полного удовлетворения в объятиях мужчины, с которым у нее планируется замужество. Наказывай теперь, не наказывай, а погубить он ее точно погубил.

Мысль настолько разбередила, что Карлсен выбрался из постели и, прошлепав на кухную, налил себе стакан апельсинового сока. Вышел с ним на балкон и уселся в темноте. Юго-западный ветер, разойдясь (Контроль погоды работает только до полуночи), теребил паруса стоящих на якоре яхт. Отражения их огней влажно трепетали на потревоженной воде. К северу по мосту Куинсборо проплывали огни машин. На Карлсена внезапно нахлынуло уныние, точно как в предыдущую ночь, когда лежал без сна в канзасском мотеле, раздумывая о Карле Обенхейне. Воздух словно потяжелел от сгустившейся зловещести и жестокости. Тут Карлсен впервые застал себя на мысли о Карло Пасколи. Возможно ли, действительно, что это один из тех вампиров со «Странника»? Да ну, откуда. То были убийцы, а это так, воришка какой-то. Интересно, правду ли он сказал, что вампиры первым делом взялись на Корсике? По справочникам, помнится, все происходит с какой-то местности около Балкан. Впрочем, если сейчас доискиваться, то уже не заснуть. Карлсен допил сок и возвратился в спальню. Лежа в постели, заставил себя расслабиться, вызвав затем в теле ровное, мреющее тепло. Волнение вдруг представилось бессмысленным, и постепенно он уютно забылся.

Наутро, за легким завтраком (тост с анчоусами и кофе), Карлсен подтащил ближе к тарелке инфроэкран и вошел в сеть Нью-Йоркской библиотеки. На удивление, список работ по вампирам возглавляла статья из Американской энциклопедии. Длинное такое, на сухом научном языке эссе некоего профессора Вэмбери, начинается со слов: «Русское „вампир“, южно-русское „упырь“. Образуется, очевидно, от глагольного корня „пи“ – „пить“. Дальше шло определение вампира как кровососущего призрака или ожившего мертвеца.

Появилась мысль выключить все это, но сдержался, начав просматривать страны, связанные с легендами о вампирах: Богемия, Венгрия, Румыния, Сербия и Греция, где вампиры известны как „вруколакас“. Упоминались также Германия, Бавария и Силезия. А вот Корсики, кстати, нигде не значилось. Карлсен послал текст на печать, и из принтера поползла бумажная лента, шелестящая со скоростью две тысячи слов в час. Следующая проблема – узнать, что можно, о Карло Пасколи. В обычной справке из Бюро Населения и Статистики приводились только адрес (квартира на Ист-Хьюстон) и дата рождения, с дополнительной информацией, что он учитель музыки. Ого, любовнику Ханако, оказывается, всего двадцать два года. Через спецсвязь с полицей Карлсен получил доступ к кредитной истории Пасколи (безупречная). По тому же каналу получил и сводку, что родился Пасколи в Солензаре, на Корсике. В Аяччо ходил в частную школу, затем – четыре года в Принстоне, со степенью в области музыки. Ясно, что родом Карло Пасколи из очень состоятельной семьи. Место работы: „Бедэйл мьюзик корпорэйшн“, 3207 Манхаттан Билдинг, Шестая авеню.

Информационный листок содержал также цветное фото. Круглолицый молодой человек с короткой стрижкой и оливковым цветом кожи. Времени – без пяти девять. Карлсен вспомнил, что работа у Пасколи начинается в девять тридцать. До Шестой авеню идти всего ничего, так что еще уйма времени.

Карлсену нравилось прогуливаться по Нью-Йорку утром. Бюро Климатического Контроля с рассвета до девяти пятнадцати поддерживало устойчивый ветер со свежащим запахом горных вершин. Городской Совет содержал также армию дворников, одетых в старомодные синие комбинезоны и фуражки. Они катили перед собой тележки-автоматы, разбрасывающие по тщательно прометенным стокам опилки со слабым запахом хвойного дезинфектанта. Мини-кафе через вентиляторы выдували на улицу запах жарящихся кофейных зерен, и о сочетании запаха хвои и кофе часто говорилось как о – „Нью-Йоркском аромате“. Все это составляло неотъемлемую часть индустрии туризма.

В Манхаттан Билдинг Карлсен вошел в девять двадцать и прямиком направился к газетному автомату. Здесь можно было выбрать себе газету любой страны мира – от „Кабул сентинел“ до „Майнити ньюс“ из Токио. Карлсен выбрал „Солт Лейк таймс“, знаменитую за счет криминальной хроники. Вставил монетку, нажал кнопку; свежеотснятый номер упал в окно выдачи ровно через десять секунд, бумага еще не успела остыть.

Почитав информационное табло, он выбрал себе кресло, с которого видно вход – возле сондового дерева, так что и лица толком не будет заметно из – за желто-зеленых листьев. Взгляд притягивал подзаголовок на передовой полосе:

„Ревнитель леггинсов: жертв, видимо, больше полусотни“. Карлсен язвительно усмехнулся: надо же, успели навесить ярлык сенсационности на Карла Обенхейна. „Леггинсы“ – непонятно как перекочевавшее из двадцатого века словцо, означающее трико в обтяжку, которое школьницы носят на спортивных занятиях или во время игр.

Не успел прочесть пару абзацев, как в вестибюле появился Карло Пасколи. Карлсен не спеша сложил газету, свернул ее, и направился к лифтам. Войти подгадал как раз за спиной своего объекта. Нажал на кнопку 394 этажа. Этот лифт ходил на этажи от трехсотого и выше, и во время полуминутного ожидания, Карлсен непринужденно скользил взглядом по своим попутчикам, пока не остановился на том, за кем шел. Пасколи стоял к нему спиной, всего в нескольких дюймах. Он был, по крайней мере, на полголовы ниже Карлсена, и черные волосы были длиннее (и аккуратнее), чем на фото. Итальянский костюм, неброский, но богатый, запах тоже ненавязчиво – приятный – лосьон с ароматом лимона с корицей напоминающий сондовое дерево. Ладони небольшие, с ухоженными ногтями. Карлсен сдержал соблазн позондировать его жизненное поле, наоборот, надо сосредоточиться, чтобы свое не выдать. К тому моменту как лифт дошел до 393 этажа, они оставались уже одни. Попутчик Карлсена вышел, даже головы не повернув, Карлсен спустя пару секунд вышел на 394. Сразу выяснилось, что этот этаж занят под склад. Двое рабочих на том конце коридора затаскивали в грузовой лифт пианино. Подошла девушка со стопкой служебных бумаг.

– Чем-нибудь помочь, сэр?

– Да вот ищу „Шонстайн энд компани“.

– А-а, так вы высоковато заехали. Это этажом ниже. Я как раз туда собираюсь. Пойдемте, доведу?

Карлсен следом за ней пошел вниз по лестнице. Хорошо, что посмотрел в вестибюле на табло. „Шонстайн энд компани“, прославленный изготовитель музыкальных инструментов». Главный офис в Вене, котировка на Нью-Йоркской бирже – буквально следом за «Аллайэнс Ньюспэйперс». Доставка любого музыкального инструмента в любую точку мира за двадцать четыре часа. Девушка завела его в большой открытого типа офис; Пасколи, к счастью, не было видно нигде. Молодой человек за столом справок спросил, чем может служить. Карлсен объяснил, что его интересуют альты. Между прочим, так оно и было: один из пациентов в Ливенуорте, сидяший за мошенничество, был прекрасным музыкантом, и Карлсен обещал, что разузнает насчет цен. Через несколько минут он стоял в лифте, держа небольшой глянцевый каталог по альтам и виолончелям. Один взгляд на цены, и сразу стало ясно, что «Шонстайн энд компани» пациенту может только сниться, но Карлсен все равно сунул буклетик в карман.

Он снова сел возле сондового дерева и развернул газету. На этот раз время было, и он прочел передовицу. Уже первой колонки было достаточно, чтобы понять: насчет Карла Обенхейна автор немилосердно привирает. И тут неожиданно быстро в вестибюле снова появился тот самый молодой человек, он проворным шагом шел к выходу. Карлсен дождался, пока он выйдет на улицу, и двинулся следом. Начинало походить на частное детективное расследование из старых видеофильмов.

Минуту-другую спустя сходство только усилилось: Карлсен, остановив такси, указал водителю: «Вон за той машиной впереди». Таксист – по виду студент на приработках – осклабившись, спросил через плечо:

– Из ОПэ, что ли? (Охрана правопорядка).

– Из налоговой.

Улыбка у парня отцвела, и дальше ехали в угрюмом молчании. Безусловно, у людей свои причины недолюбливать Налоговое Управление США. Машина впереди свернула по Бродвею на север, затем долго ехала по 86 Западной, наконец, остановилась у многоэтажного дома с видом на Риверсайд Парк. Когда такси Карлсена подъезжало, Пасколи входил уже в здание. Так и не оглянулся. Карлсен, сунув таксисту пять долларов, заспешил следом: в двери можно и не попасть, если нет пластиковой карточки или не знаешь пароль. К счастью, фонарик над дверью мигал надписью: «Здание охраняется системой ГС». Сигнализация ГС, изобретение Бенедикта Грондэла и Романа Сивкинга, представляет собой своеобразный детектор лжи, расхваливаемый нынче на все лады. Желающий войти просто помещает руку без перчатки в окошечко возле двери, и электронный луч сканирует пульс. Если пульс выдает напряжение – особое, характеризующее нечистый умысел или преступное намерение – дверь просто не открывается, а отказанный фотографируется, причем одновременно с этим сканер снимает отпечатки пальцев на генетическом уровне. Эта информация моментально передается в Вашингтон, в компьютерный Центр Криминальной Статистики, и сличается со списком состоящих на учете. Если результат положительный (на все уходят секунды), на ближайшем от ГС-сканера полицейском посту взвывает сирена, а подозреваемый, если уходит, снимается на видеокамеру. Во многих случаях, до задержания он не успевает пройти и десяти ярдов. Улов одной лишь этой недели – похититель драгоценностей, насильник-рецидивист и террорист из Эскимосского Фронта Освобождения – подтвердил, что система ГС – самое замечательное с начала столетия достижение в области охраны правопорядка.

Карлсен сунул в окошечко руку – двери подъезда бесшумно раздвинулись. Но пока поднимался по ступеням, кабина лифта уже замкнулась. Карлсен, подойдя торопливым шагом, всмотрелся в огонек светового индикатора. Через несколько секунд, вторя остановке лифта, высветилась цифра «112». Потом лифт останавливался на 137, затем на 203 этаже; все, там и остался. Карлсен прошел к информационному дисплею и нажал клавишу 112; оказывается, вот она где – «Пасифик Ойл Корпорэйшн». 137 – какое-то издательство. Под 203 значилась просто «квартира». Вот сюда Пасколи, скорее всего, и направился. Попытка вытащить из машины перечень жильцов увенчалась вопросом: «Просим указать фамилию нужного вам жильца» – стандартный метод охраны конфиденциальности.

Лифт домчал Карлсена до 203 этажа. Окно во всю стену, с видом на парк, широченный коридор – видно, что в средствах жильцы не стеснены. А вот на дверях квартир только номера и буквы. Прошелся по коридору, поразглядывал двери… ладно, пора и честь знать. Откуда здесь разберешь, которая из дверей поглотила Пасколи.

Он задержался у окна: вид на парк с извивом реки просто изумительный, хотя переливчатая дымка над Нью-Джерси показывает явный переизбыток нагретого воздуха. И тут, собравшись было уже обратно к лифту, Карлсен уловил звучание пианино. Слабо, но отчетливо, кто-то играл «Революционный этюд» Шопена. Звуки доносились из-за дверей квартиры 3F. Карлсена на некоторое время охватила нерешительность. Зачем вообще сюда было идти? До сих пор он шел за Пасколи, словно повинуясь инстинкту, желанию наблюдать, самому оставаясь незамеченным. Но теперь известно и где Пасколи работает, и одна из квартир, где обучает игре на пианино – дальше что? Бессмыслица какая-то. Карлсен двинулся к лифту…

– Чем могу служить? – раздалось за спиной.

В дверях квартиры 3F высился статный мужчина в сером костюме.

– … Доктор Грондэл?!

Секунду-другую мужчина удивленно вглядывался, не узнавая.

– Боюсь, что… – тут лицо прояснилось. – Как, доктор Карлсен? Да неужто…

– Он самый.

– Мы встречались… как его?

– Бухарест.

– Ну, конечно! Входите, чего же вы?

Мелькнула мысль извиниться и откланяться; однако тоже бессмысленно. Чему быть, того не миновать, разбираться, так разбираться. Он прошел мимо Грондэла в квартиру.

Жилье преобширное, с великолепным видом на Риверсайд Драйв и Гудзон. Из-за закрытой двери катились звуки «Революционного этюда» (в игре больше энтузиазма, чем опыта).

У Грондэла было мясистое, подвижное лицо, напоминающее почему-то изваяние на готическом соборе. Лоб, и без того высокий, казался еще массивнее оттого, что постепенно переходил в седую гриву.

– Кофе будете? Нет?? Чем вообще, начать с того, могу быть полезен?

Карлсен медлил, говорить все не хватало решимости. А, была не была!

– Я вам сейчас кое-что скажу… Кстати, прозвучит настолько абсурдно, что может даже насторожить: мол, не сошел ли я с ума…

Грондэл обнажил в улыбке крупные выступающие зубы.

– Вот как? Ну уж, по крайней мере, интересно будет.

– Кто сейчас там, позвольте спросить, играет у вас на пианино?

– Хайди, моя дочь. А что?

– Этот самый преподаватель, Карло Пасколи… вы хорошо его знаете?

– Не так уж плохо: он Хайди обучает вот уже несколько месяцев. Что-нибудь конкретно о нем?

Карлсен глубоко вздохнул, собираясь с духом.

– Звучит глупо, но мне кажется, дочь у вас, не исключено, находится в опасности.

Подвижное лицо пошло складками веселого недоумения.

– Во как! Вы считаете, он какой-нибудь преступник?

– Можно так сказать.

– Извините, но это невозможно, – Грондэл решительно покачал головой.

– Почему же?

– Будь он преступник, у него не получилось бы войти в это здание.

– Из-за вашей сигнализации? Так некоторые вполне умудряются дурить детекторы лжи. Я лично имел дело с одним типом, у которого это вполне получалось – хотя он, вроде, принимал для этого смесь седативов и алкоголя.

– Может быть. Но только не с новой моей сигнализацией. Это электронный сканер мозга, считывающий содержимое негативных участков. Один из них как раз у меня над дверью. Так что будь вы преступником, у меня бы здесь уже затрезвонило.

– Да, я один такой видел в действии, в Космическом Музее. Но если, допустим, у кого-то над мыслями абсолютный контроль?

– Таких не бывает. У машины моей такая мощность, что выявляются и считываются даже подсознательные участки. Давайте-ка покажу.

Грондэл потянулся за пультом (Карлсену вначале показалось, телевизионным), и направил его на верхний косяк двери, откуда доносилась музыка.

– Теперь сигнал такой мощный, что схитрить не получится ни у кого на свете. – И тут, не успел Карлсен слова сказать, как он приблизился к двери и громко (о ужас!) позвал: «Карло!».

Музыка прервалась. Через секунду-другую дверь отворилась; на пороге стоял тот самый молодой человек. Стоит улыбается безупречными зубами, дружелюбно так.

– Да, доктор?

– Шагните-ка вперед на пару шагов.

– Пожалуйста. – Пасколи вошел в комнату. Тут взгляд его упал на пульт, и он слегка поморщился.

– Включили свой аппарат? То-то я чувствую, просто зубы сводит.

Грондэл повернулся к Карлсену.

– Ну что? Это я доктору Карлсену демонстрирую, – объяснил он молодому человеку.

Пасколи перевел вежливую улыбку на Карлсена.

– Доктор Карлсен думает, я преступник? Ну что ж, укрывательство бесполезно.

– Нет. Я кое-что другое думаю… Вы – вампир.

Реакцию невозможно было предугадать. Пасколи невозмутимо, пожал плечами.

– А-а, вот вы о чем.

– Вы это отрицаете?

– К чему? А что в этом такого противозаконного?

Карлсена кольнуло внезапное подозрение. Он медленно повернулся к Грондэлу.

– Вы… знали!

– Безусловно.

Когда Грондэл улыбнулся, сопроводив улыбку утвердительным кивком, взгляд у него словно истаял, став пугающе прозрачным. Видя, как дрожащей алостью наливаются глаза, будто у выхваченной отсветом фар лисицы, Карлсен задохнулся, чувствуя захлопывающуюся западню. Словно глубокая яма разверзлась перед взором. Он инстинктивно подался назад и, получив подсечку от коварного подлокотника кресла, глухо в него шлепнулся.

– Извините, – спохватился Грондэл. – Я не думал, что вызову беспокойство. Это просто знак взаимного узнавания, вроде рукопожатия у масонов. Хайди! – позвал он, повернувшись. В дверях показалась высокая блондинка. – Это и есть доктор Карлсен, господин, про которого я рассказывал.

Карлсен попытался встать, но ноги сделались будто ватные, причем как-то по-странному.

– Вы знали обо мне?

– Знали, причем давно, – ответил Грондэл. – Прикидывали, сколько же времени пройдет, прежде, чем вы сами обо всем догадаетесь. Девушка, выйдя, остановилась перед Карлсеном с сочувственной улыбкой (зубы – просто заглядение).

– С вами все в порядке?

Карлсен оторопело кивнул. Девушка повернулась к отцу и укоризненно заметила: