– Благодарю, – Гордон скромно кашлянул. – Ну, не мне одному все лавры.

Электроника – целиком работа Бенедикта Грондэла.

– Изобретателя? Я с ним немного знаком.

– Он, кстати, обработал в цифре и старый тот фильм о «Страннике».

Оригинал совсем пришел в негодность.

– Реалистичность просто невероятная. И с дедом снова увиделся будто воочию.

– Вы хорошо его знали?

– Очень даже. Он умер, когда мне было пятнадцать лет. Только последние годы он жил на Тибете, в монастыре.

– Ммм… – профессор взглядом блуждал по столу, но все равно чувствовалось – взволнован. – И вы когда-нибудь туда ездили? – Было раз. Место называлось Кокунгчак.

– И он вам когда-нибудь говорил, почему предпочитает Тибет?

– Да, чтобы не ходили по пятам.

Гордон прочистил горло.

– Хотелось бы задать вопрос, довольно деликатный. Вам дед не казался эда… э-э… старцем?

– Нет. Я потому на самом деле к вам и пришел. В каталоге у вас намекается, что «Инцидент со „Странником“» был инспирирован нечистоплотным издателем. Так вот, вовсе нет – я видел саму рукопись.

– И вы считаете, она была опубликована слово в слово?

– Как раз нет.

Гордон козырнул бровью.

– Дед, по собственным его словам, написал всю правду без утайки. В печатном тексте – сотни изменений.

– Но почему?

– Потому что, как говорила у меня мать, дед обещал кое-кому, что их имена не прозвучат. Но правду он хотел изложить всю, без утайки, и решил тогда: пусть выбирают издатели.

Следующий вопрос Карлсен знал уже заранее.

– Оригинал рукописи все еще существует?

– Он хранится у матери в банковском сейфе.

– Вы его читали?

– Нет.

Гордон сухо протарабанил пальцами по столу.

– Так что имя ведущего политика, про которого говорят, что он вампир, вам неизвестно?

– Известно.

Профессорские щеки зарделись.

– Но это, разумеется, тайна?

– Тайна-то оно тайна, но вам скажу: Эверард Джемисон.

– Бо-оже ты мой, – выдохнул Гордон.

– А вы никогда не слышали?

– Что ж, разумеется, были слухи, всякие слухи… Но вы… уверены?

– Абсолютно, – в наступившей тишине Карлсен улыбнулся. – Но вы же все равно не верите в историю с вампирами.

Взгляд у Гордона растерянно заметался.

– А вы? – он посмотрел Карлсену прямо в глаза.

– Вчера на этот вопрос я бы ответил, что нет.

– А теперь, после того как побывали на выставке?

– А теперь, пожалуй, да. (Не будем развеивать чужое заблуждение.)

– И почему?

– Потому, что слишком многое не стыкуется. Прежде всего, корабль пятьдесят миль в длину и двадцать пять в высоту крупнее многих астероидов. Если он был там с таких давних пор, почему с Земли его не заметили в телескоп?

Гордон подался в кресле.

– Да кто же его искал? Космос – это ж такая бездна!

– Астрономы-любители астероиды проглядывают до дыр ежевечерне. Кто-нибудь все равно бы заметил. Если только он специально не уходил из поля зрения.

– Смысл есть, – согласился Гордон. – Еще что?

– Конец «Странника» в Восточном Море: как-то слишком уж гладко все пригнано.

– Но ведь известно, что это был метеорит. У нас там наверху и обломки есть. Луна бомбардируется ими постоянно.

– Вы сами же в каталоге написали: метеор такого размера ударяет лишь раз в полвека. Шанс получается один из миллиона.

– Это так. Но какая здесь альтернатива? Что, у этих созданий силы, без малого, сверхъестественные? Наступила пауза.

– Вы исходите из убеждения, что моим дедом бесцеремонно манипулировал издатель. Я знаю, что это не так. Он, когда писал свою книгу, был полностью здоров и вменяем. Да он и не из тех, кто пошел бы на фальсификацию или подлог. Кроме того, если бы история о вселяющихся в людей вампиров была у него действительно вымыслом, он бы уж, безусловно, поостерегся вовлекать в нее таких видных людей, как Эверард Джемисон, премьер-министр Великобритании. (Аргумент верный; не зря же Гордон сам чуть было не высказал догадку насчет именно Джемисона).

– Но почему он не оставил это у себя в книге? Джемисона к той поре уже не было в живых.

– Моя мать говорила, он обещал Джемисону лично, что никогда не придаст происшедшее огласке. Просочись только, что Джемисон был в руках у пришельцев, тут премьер-министру как политику и конец. Дед мой и после смерти Джемисона чувствовал себя связанным обещанием.

Гордон хмыкнул, но без иронии.

– Сходили к нам на выставку и уверовали в вампиров, так, что ли?

– Н-ну… да. (А что, почти так и получается.)

– И все равно соглашаетесь, что спроси я вас вчера, вы бы, может, сказали и «нет»?

– По той же причине, что и вы, – Карлсен сопроводил слова кивком. – Я ученый. Мне не хочется верить в вампиров. Это то же самое, что верить в привидения.

– Можно спросить, а по какому вы профилю?

– Я психиатр, специалист по криминологии.

– А-а! – Гордон непонятно почему вдруг расцвел. – Вы знаете Джона Хорвата?

– Нет. Имя, правда, знакомое…

– Вам бы с ним повстречаться. Вот он в вампиров верует.

– Да вы что?

– Он книгу о них написал.

– Он фольклорист?

– Нет-нет, психолог. Вас с ним познакомить?

– Н-ну, если…

– Давайте-ка его наберем.

Карлсен вдруг понял: профессору хочется как-нибудь поделикатнее свернуть беседу. Он молча наблюдал, как Гордон набирает номер по обычному телефону.

– Добрый день, мне бы доктора Хорвата… Профессор Гордон… Привет, Джон, это Алекс Гордон. У меня сейчас в кабинете необыкновеннейший человек – доктор Карлсен, внук знаменитого капитана Карлсена… Вот-вот, космические вампиры. Он бы о вампирах хотел с тобой перемолвиться. Это возможно? Вы сейчас свободны? – вполголоса обратился он к Карлсену.

– Свободен.

– Да, он мог бы сейчас подойти. Я перешлю. Пока, Джон. – Профессор повесил трубку. – Думаю, Хорват для вас окажется очень интересен. – Где у него офис?

– Буквально рядом, в Вулворт Билдинг, номер 8540. Сейчас я вам запишу. – Скажите мне вот что, профессор, – подал голос Карлсен, когда они вдвоем подошли к дверям кабинета.

– Да, безусловно?

– Пять минут назад у меня возникло чувство, что вы как-то начинаете убеждаться. Теперь же у меня впечатление обратное…

– Нет, что вы, – поспешно возразил Гордон, – я бы этого не сказал. Вы мне ой сколько мыслей подкинули. Мне надо время, все это обдумать. Кстати, – лукаво прищурился он, протягивая для пожатия руку, – если послать вам список вопросов относительно вашего деда, можно надеяться на ответ?

– Рад буду.

– Благодарю вас, – профессор тепло пожал ему руку. – Обещаю, что тщательно поразмыслю над вашими словами.

Карлсен не обманулся. Ощущения Гордона воспринимались так ясно, словно произносились вслух. За время разговора профессор постепенно проникся убеждением. Но тут возникла опасливая мысль, что если это изложить в печати, коллеги, чего доброго, поднимут на смех. В эту секунду Гордон решил для себя, что в вампиров все же не верит. «Что ж, за это едва ли можно винить», – подумал Карлсен, спускаясь по лестнице.

Хорват оказался длинным и тощим. На носу-клюве – старомодные очочки без оправы. Манеры сухие, под стать комплекции, так что Карлсен сразу почувствовал, что разговор будет недолгим. Тем не менее, стул был предложен с безупречной учтивостью.

– Доктор Гордон говорит, что вы хотите побеседовать со мной о вампиризме. Чем могу быть полезен?

Понятно. Пока он шел к Вулворт Билдинг, Гордон успел еще раз набрать Хорвата и сообщить, что Карлсену нужно. Потому-то Хорват видит сейчас перед собой эдакого упертого фаната и зануду.

– Доктор Гордон сказал, что вы – автор книги по вампиризму.

– Верно. Называется «Вампиризм и другие сексуальные аномалии». О клинических больных с манией крови.

Карлсен поднялся со стула.

– В таком случае боюсь, что даром трачу ваше время, а доктор Гордон обоих нас мило разыгрывает.

Хорват не ожидал такой реакции.

– То есть, как? – ему не терпелось поскорее отделаться, но не так же сразу.

– Меня интересовали отдельные утверждения моего деда насчет вампиров психики, никак не сексуальные извращения, – Карлсен как бы повернулся уходить.

– Но ведь вы же криминолог – в порыве волнения Хорват невольно выдал, что второй телефонный звонок все же был. Теперь надо было как-то прикрыть Гордона.

– Я консультирую в трех тюрьмах на Среднем Западе. Но это никак не относится к моему интересу насчет деда, – теперь Карлсену действительно хотелось уйти, на этой победной психологической ноте.

– Тогда у нас есть что-то общее. Моя книга содержит новую теорию насчет сексуальных преступников.

– А-а, ясно (хотя на самом деле все равно, но хлопать дверью тоже неловко). Да, мне много приходится общаться с сексуальными преступниками. – В книге развивается мысль, что это все связано с чувством обоняния, с запахом.

– С запахом? – Карлсен действительно опешил.

– Совершенно верно. Вам известно, что у животных сексуальность основана на запахе самки в период гона, в то время как у людей она базируется на зрении и воображении? Это эволюционное развитие. У человека обонятельная мембрана составляет четыре квадратных сантиметра. У собаки – сто пятьдесят сантиметров.

Карлсен неожиданно проникся интересом.

– А сексуальные преступники?

– Я установил, – губы Хорвата тронула улыбка, – что у всех сексуальных преступников обонятельная мембрана несколько больше, в некоторых случаях крупнее нормальной в два раза.

– Изумительно. – А ведь и вправду, вампиризм тоже имеет сходство с обонянием. Люди обладают психическими «запахами». Молоденькие девушки «пахнут» определенными цветами.

Медлительная сексуальность той таксистки напоминала чем-то мед. Да и Хорват теперь, в спокойном состоянии, имел запах, напоминающий лекарственные травы. Карлсен снова опустился на, оставленный было, стул.

– Но и это не все, – Хорват выдвинул ящик стола и достал книгу с красной обложкой; прежде чем он ее открыл, Карлсен успел ухватить взглядом логотип респектабельного научного издания. – Я также провел исследование по лямбда-ритмам, отвечающим за сексуальность. («Лямбда-ритмы» – интересно было вспомнить полузабытый теперь термин, описывающий то, что Карлсен бы назвал «жизненным полем»). Хорват отыскал страницу с какими-то графиками и толкнул книгу по глади стола Карлсену.

– Вот здесь вверху лямбда-ритмы собаки во время случки, – колебания шли через всю страницу. – Обратите внимание: ритм на редкость стабилен, но возрастает в амплитуде по мере приближения к оргазму. А вот здесь, – он приложил внизу палец, – ритмы мужчины во время секса. Как видите, рисунок очень напоминает предыдущий. Приближается оргазм – амплитуда возрастает, но становится неровной. У собаки то же самое, только мельче. – Оргазм на графике выделялся резким вертикальным зубцом. – А вот вам ритм сексуального преступника, проходящего по делу о растлении малолетних. Разница бросается в глаза сразу же. – Действительно: ритм мельче, и какой-то более организованный, марширует по странице вполне в ногу. – И тут, смотрите, вскидывается вдруг раза в два. И оргазм, когда подступает, просто катапультирует вверх.

Хорват торжествующе улыбнулся. Куда девалась вся враждебность, сидит и гордится, что завоевал интерес коллеги. Карлсен зачарованно разглядывал кривые.

– Вот здесь колебания явно пригашены.

– Все верно, маньяк, в сравнении с нормальным мужчиной, способен растягивать процесс в три-четыре раза. Какой вывод напрашивается?

– Что сексуальный преступник гораздо сильнее владеет своим половым возбуждением.

– Точно! А почему? Потому что оно происходит в его собственной голове. Вы замечаете, что, несмотря на рост, возбуждение странным образом контролируется. Это наталкивает на мысль, что сексуальный преступник возбуждается посредством воображения, – Хорват взмахнул рукой как фокусник, выудивший из цилиндра кролика. – Он развил форму секса, происходящего в основном у него в уме, без особой отдачи от сексуального партнера. Результат – гораздо большие контроль и интенсивность.

Карлсен поднял на коллегу восторженный взгляд.

– Замечательно.

– Да. Поэтому воображение, вместо того, чтобы лишь сопутствовать сексу, как у большинства людей, становится доминирующей силой, а сексуальному партнеру отводится роль придатка! Вот почему такие люди убивают без всякого сожаления. Партнер по сексу, получается – не человек, а так, нечто одноразовое, средство для мастурбации.

– Ну, а вампиры?

– Ах да, вампиры. По вампиризму я изучил двенадцать случаев – люди, одержимые желанием пить кровь и причинять боль. Изучение показало, что у вампиров необычайно большая обонятельная область сочетается с необычайно сильным воображением. Вот, – Хорват отыскал еще одну вставку с графиками, во многом схожую с показаниями детского растлителя.

– Что-то не совсем понятно, – сосредоточенно нахмурился Карлсен.

– Что именно?

– Вампир – это откат к животному с крупной обонятельной областью. Тем не менее, и у них в сексе присутствует воображение, как будто все происходит в уме. Разве не противоречие?

– Нет. Вы забываете. У сексуального преступника партнер – просто придаток воображения. Физический секс интенсивнее в два раза из-за обширной обонятельной зоны, но он используется, чтобы обострялось воображение. Иными словами, у вампира, так сказать, мастурбация достигла нового уровня интенсивности!

– Уму непостижимо. Стыдно сказать, я с этим и не знаком. Об этом каждому криминологу надо знать. Хорват, тускло улыбнувшись, пожал плечами. – Моя работа не в моде. Потому, что сочетает психологию и физиологические измерения. Последователям Харрингтона нужно либо одно, либо другое. Один обозреватель так и спросил: «И к чему это все? Что это доказывает?» – воспоминание, видимо, возродило чувство горечи. – Как криминолог скажу: доказывает многое.

– Спасибо. – Хорват разродился неожиданно чарующей улыбкой. – Этот экземпляр я вам дарю, – пододвинув книгу к себе, он изукрасил угол титульного листа невнятными каракулями.

– Очень любезно с вашей стороны, – смущенно проговорил Карлсен. – Я вышлю вам свою.

Когда он брал книгу, зазвонил телефон. Хорват сдернул трубку, секунду-другую послушал, затем сказал:

– Пара минут.

Карлсен поднялся со стула.

– Большое вам за все спасибо.

– Пожалуйста. Надо будет, звоните, как прочтете книгу.

Они обменялись визитками. У двери Карлсен спросил:

– Вам никогда не попадались люди, считающие себя вампирами в плане психики?

Хорват покачал головой.

– Нет. Хотя встречалась женщина, считающая себя жертвой психического вампира. Случай занятнейший.

– Что именно? – Карлсен чувствовал, что время на исходе.

– О-о-о, она считает, что из нее сосет энергию один мужчина, а она ему не может противостоять. Хотя, безусловно – это у нее попытка оправдать свою тягу к супружеской неверности.

– А есть возможность повидаться с этой больной? – сдерживая внезапное волнение, полюбопытствовал Карлсен. – Она где-нибудь в психиатрии?

– Нет, что вы. Она дизайнер в ателье мод. Причем не больничная пациентка; просто брат у нее – мой коллега. Я могу с ним переговорить. Уверен, что он сам на вас выйдет.

– Спасибо, доктор, – они сердечно пожали друг другу руки.

– И кстати, – Хорват кивком указал на книгу, которую Карлсен прижимал локтем. – Если вам еще и удастся это просмотреть, будет вообще славно. – Обещаю, что приложу все старания.

Легкий ветерок на Бродвее обдавал приятным теплом, со стороны Бэттери Парк веяло запахом недавно подстриженных газонов. Карлсен взглянул на часы – без четверти шесть; можно куда-нибудь зайти посидеть. Мелькнул соблазн наведаться в любимый бар в Алонквине, хотя нет, далековато. Проще на такси и домой, где с террасы открывается вид на озеро с яхтами.

Этому решению Карлсен позднее оказался благодарен. Он как раз разместился на террасе с тарелочкой икры и бокалом холодного вина, когда зазвонил телефон. Ну что, снять трубку?

– Алло, доктор Карлсен?

– Да, слушаю.

– Это Джон Хорват.

– А-а, здрав…

– У меня только что был разговор с братом Ханако, – перебил Хорват. – Ханако – та самая девушка, о которой я говорил. Нынче утром она попыталась покончить с собой. Я вас прошу, вы не могли бы к ней прибыть?

Карлсен уже знаком был с особняками «Астория» на перекрестке Пятой авеню и 97 улицы. Полгода назад здесь, помнится, жил один состоятельный пациент, который потом впал вдруг в буйство и обезглавил собственную мать. Каждая квартира в этом здании стоит в десяток раз дороже, чем у самого Карлсена, хотя его квартиру дешевой тоже никак не назовешь. Под звонком висела именная табличка «Изаму Сузуки». Дверь открыла горничная-филиппинка, явно ожидавшая: посторонилась прежде, чем Карлсен успел раскрыть рот.

– Подождите, пожалуйста, один момент, – попросила она, когда он протянул ей визитку.

Прихожая здесь метила под неплохую приемную. На матово-серебристых стенах в стиле 2090-х красовались миниатюрные японские пейзажи, действительно похожие на живопись, если бы не легкое мерцание, выдающее в них электронные репродукции. Среди них особо выделялось озеро Камагучи с перевернутым отражением горы Фудзи. Еще на одной изображалось святилище Фудзиномия. Приблизившись, Карлсен уловил зыбкий аромат благовоний, и цветущих апельсиновых деревьев, испускаемый каким-то скрытым механизмом. Из всего этого напрашивался вывод, что владелец квартиры – высокооплачиваемый служащий.

– Пожалуйста, входите сюда, доктор, – послышался голос горничной.

На подушках неподвижно лежала девушка с бескровным, сероватым лицом. Очевидно, молодая – нет и двадцати пяти – с гладким овальным лицом, характерным для многих японских женщин. Руки у нее лежали поверх покрывала, оба запястья залеплены пластырем.

– Меня звать доктор Карлсен, я приехал по просьбе доктора Хорвата.

Она апатично кивнула. Карлсен придвинул к кровати стул.

– Ваш муж знает об этом?

Она медленно повела головой из стороны в сторону. Карлсен, подавшись вперед, тихонько взял ее за левое запястье. Отреагировала она странно: высвободившись рывком, с ужасом уставилась на Карлсена. Он ободряюще улыбнулся.

– Ну что вы.

Ужас в ее глазах мелькнул и исчез, но Карлсен, со своим отшлифованным опытом понимания человеческих эмоций, поймал себя на заведомо абсурдном подозрении, что девушка смутно догадывается о его секрете. Секунду спустя, всем видом взявшись излучать доверительность и отзывчивость – пресловутое «поведение с больным», – он понял, что не ошибся. Лишь задушевная улыбка погасила ее настороженность. Чтобы поддержать нить разговора, он спросил:

– Вашего мужа поставить в известность?

– Не надо. Он в отъезде по важным делам.

Беспокоила ее явная истощенность.

– Тогда, может, отвезти вас в больницу?

– Я сейчас только оттуда, – ей удалось выдавить улыбку.

Карлсен вспомнил: действительно, госпиталь «Гора Синай» всего в одном квартале.

– Давайте-ка замерим пульс.

Так как запястья у нее были сплошь залеплены пластырем, пульс пришлось нащупывать над сгибом левой руки. Он был очень замедленный, примерно пятьдесят в минуту, очевидно, пациентку накачали транквилизаторами, в том числе и новым наркотиком НДС, связывающим эмоциональные реакции. Однако контакт с жизненным полем женщины подсказывал, что истощена она не так сильно, как кажется. Сильная жизненная энергетика залегала буквально под поверхностью. А почувстовав это, Карлсен понял и то, что ему по силам ей помочь.

Разговаривать было необязательно, прямой контакт между их жизненными полями был более действенным. Чувствуя кончиками пальцев тоненькое биение ее пульса, он тихо наслаждался прикосновением к ее теплой коже, одновременно передавая свое удовольствие ей. Через несколько секунд почувствовалось, что она расслабилась. Получалось то же самое, что ввести наркотик, только на этот раз тот, что противодействует транквилизатору, Карлсен убрал руку и сел обратно на стул. Интересно, что контакт установился так легко и гладко. Словно ум у нее, как и у Линды Мирелли, синхронизировал с его.

– Хотите чая? – спросила вдруг она.

Карлсен с улыбкой кивнул.

– Зеленого?

– Зеленого? А вам не противопоказано? – он знал, что это мощный стимулятор.

– Безусловно, – отозвалась она с веселым спокойствием (значит, настроение поднялось).

Тут он понял, что заблуждался насчет Ханако Сузуки. Истощенный вид привел Карлсена к мысли, что перед ним женщина с низкой витальностью или – что бывает со многими японками – вековые традиции жизни в обществе, где верховодят мужчины, подточили в ней сколь-либо глубокое ощущение индивидуальности. Теперь до него дошло, что есть в этой женщине некая природная искра, делающая ее редкостно привлекательной в глазах мужчин. Легко понять, как ей удалось пленить крупного начальника. Они молча наблюдали, как девушка на коленях готовит чай, используя маленькую сбивалку для создания пенной поверхности. Карлсен съел пару-тройку конфет, затем принял чайную чашку, которую провернул на полтора оборота против часовой стрелки, одобрительно разглядывая при этом тонкую старинную работу, и медленно втянул губами ароматную вяжущую жидкость, напоминающую вкусом хлорофилловые таблетки. Горничная с легким поклоном вышла. Карлсен, дождавшись, когда закончит свой чай Ханако, произнес:

– Прошу вас, расскажите мне о вампире.

Овальные глаза спокойно его разглядывали.

– Вы разбираетесь в вампирах?

Он кивнул.

– Мой брат говорит, вы внук того капитана Калрсена, – как многим японцам, проговорить это имя далось ей непросто. – Я изучала про капитана Калрсена.

Он ожидал продолжения, но женщина, похоже, предпочитала молчать.

– Как его звать? – спросил он наконец.

– Карло Пасколи.

– Итальянец?

– Корсиканец.

– Где вы его встретили?

– В лифте Китсон Билдинг.

– Когда?

– Полтора месяца назад, восьмого июня. – От Карлсена не укрылась ее точность.

– Месяц после того, как я вышла замуж. – Она опустила глаза, щеки зарумянились.

Карлсен понимал ее неловкость. Легкий акцент, путаница в произношении «л» и «р» – все указывало на то, что воспитывалась она в Японии. Потому и происхождение и культура затрудняли разговор с незнакомым человеком (пусть даже ему можно доверять) о личных проблемах.

– Вы любите своего мужа? – спросил Карлсен.

– А… да. (Так и не поднимая глаз).

– И когда повстречали того человека, все равно любили?

– Конечно.

– Тогда как все это произошло?

Она медленно посмотрела ему в глаза. Понятно: решилась. Вот тот момент, который видишь так часто – когда пациент решает выложить все.

– Я работаю на 392 этаже Манхаттан Билдинг, он – на 393. У него работа начинается с половины десятого, и у меня тоже. Так мы постепенно и стали видеть друг друга каждый день.

Ханако сделала паузу: рассказывать оказалось труднее, чем она ожидала.

– Он стоял возле вас?

– Да. В то первое утро лифт был полон, и мы стояли вплотную.

– Вы что-нибудь почувствовали?

– Тогда еще нет.

– Но и на то, что стоите впритирку, тоже не возражали?

У нее чуть шевельнулись губы. Американка на ее месте пожала бы плечами, бросив что-нибудь вроде: «Что делать? Америка!».

– Вы какое-то внимание на него обратили?

Она покачала головой.

– А он на вас?

– То же самое.

– Так когда вы впервые его заметили?

– На третий день. – Такая точность в очередной раз указывала, что Ханако не раз восстанавливала для себя всю цепочку событий.

– А на второй что было?

– Он был там, но я его не заметила.

– А на третий?

– Мы в лифт вошли последними. Он опять стоял от меня очень близко. – Голос слегка дрогнул. – На этот раз я почувствовала что-то… очень приятное.

– Как именно? – ответ был известен, но надо было принять неискушенный вид.

– Такое… тепло. Тепло, растекается. И даже, когда лифт был уже почти пустой, он так и стоял чуть не вплотную.

– Он что-нибудь говорил?

– Нет. Через секунду я вышла…

Карлсен ждал.

– Назавтра было еще сильнее. В лифте было не так людно, но он все равно стоял почти рядом.

– Вы пытались подвинуться?

– Нет. Стыдно было, из-за мужа, но мне хотелось, чтобы он стоял вплотную. Вы понимаете?

– Да.

– Это был конец пятницы. Вскоре мы в лифте остались одни. Он опять подошел и встал около меня.

– Вы разговаривали?

– Нет.

– Смотрели друг на друга?

– Нет.

– Что вы чувствовали?

Чуть помедлив в нерешительности; она сказала:

– Чувствовала, будто я вообще без одежды.

– Вы были сексуально возбуждены?

Она посмотрела ему в глаза – близко, вплотную.

– Да. – Чувствовалось, что исповедь действует на нее облегчающе.

– И что произошло?

– Я вышла из лифта и пошла не оглядываясь.

– Когда что-то действительно произошло?

– Через два дня, в понедельник. Я специально пришла раньше, но он меня уже дожидался. У меня было странное ощущение. Знала, что что-то должно произойти, и хотела этого. – Ханако как-то разом заговорила свободно, без скованности. – Как только мы оказались вдвоем, он подошел сзади и обнял. Затем повернул меня, и я дала себя поцеловать.

– Он что-нибудь говорил?

– Это было ни к чему. Он просто держал меня, и я не пыталась высвободиться. Я так была возбуждена, что хотела, чтобы это случилось. – Она взглянула Карлсену в глаза. – Я пошла за ним, не спрашивая, куда он меня ведет. Мы вышли из лифта, прошли по коридору. Он вынул из кармана ключ и открыл какой-то кабинет. Зашли, он закрылся и опять меня поцеловал. После этого, стал снимать с меня одежду. – Было ясно, что при разговоре она переживает то ощущение заново, вплоть до возбуждения. – Раздел полностью, сам разделся. Пронес меня на небольшой диван, уложил и стал целовать мне соски, нежно-пренежно. Затем раздвинул мне ноги и стал целовать там. Потом он оказался на мне и начал любить.

– Вы этого хотели?

– Да. И ему я хотела дать то же самое, что и он мне. Я готова была выполнить любую его прихоть, любую. Когда я почувствовала, что у него подступает оргазм, я сомкнула сзади него ноги, чтобы он не мог раньше времени выйти. Мне хотелось ощутить в себе его сперму.

Ее возбужденность приводила Карлсена в замешательство. Даже без усиливающего чувствительность контакта с ее жизненным полем, чувствовалось, что влагалище у нее увлажнилось и не будь постороннего присутствия, она довела бы себя до оргазма кончиком пальца. Ценой усилия он сдерживал свое собственное желание.

Ханако говорила тихо, почти монотонно.

– Было какое-то безумие. Я хотела, чтобы он кусал, истязал меня, даже убил. – Карлсен невольно отметил ее повлажневшие губы. – Я чувствовала, что хочу отдаться ему вся целиком.

Все это время она неотрывно смотрела Карлсену в глаза, так что слова звучали безошибочным приглашением. Хотя понятно было, что это не относится к нему лично. Просто видно, что она вновь близка к тому неистовству, в которое ввел ее тот внезапный любовник, и, попробуй он, Карлсен, этим воспользоваться, она не смогла бы устоять. Вместе с тем то, что казалось правильным в отношении Линды Мирелли, применительно к этой женщине выглядело предосудительным. Чтобы как-то облегчить напряжение, он спросил:

– А потом вы заснули?

В глазах Ханако мелькнуло удивление.

– Откуда вы знаете?

– Вы забываете, что дед у меня – Олоф Карлсен.

– Ах да…

Момент схлынул, а вместе с ним и ее секундный соблазн вновь впасть в сладкое безумство. Хотя желание довести рассказ до конца не ослабевало (то же самое, что у Карлсена – дослушать).

– Что произошло, когда вы очнулись?

– Меня он разбудил. Пытался одеть. («Какое сходство», – Карлсен не мог сдержать улыбки). Я чувствовала странную усталость, а вместе с тем, счастлива была неимоверно. Я бы ему и еще раз позволила. Но он сказал, что мне надо на работу, иначе могут, чего доброго, позвонить домой. – Ханако улыбнулась. – Это были его первые слова. До этой поры мы не обменялись ни словом.

– И вы что, оделись и пошли на работу?

– Да. Я знала, что он прав. Он спустился в лифте к себе на этаж и тоже вышел.

– Как он вам показался? – спросил Карлсен. Вопрос прозвучал невнятно, но она, похоже, поняла.

– Он? Какой-то даже… напуганный, будто что-то такое натворил.

– А вы?

– А я, – Ханако легонько улыбнулась, – будто я в чем-то виновата.

Вспомнились неожиданно слова Линды Мирелли: «Полиция? Она меня же, может, и арестует».

– Это почему?

– Я почувствовала, что сама ему себя предложила. Мне как-то открылось, каково, видно, чувствует себя проститутка. Но мне было все равно. Я снова хотела этого.

Карлсен, поднявшись, подошел к окну. Далеко внизу в парке на площадке для игр резвилась детвора.

– Как вы сами себе это объясняли?

– Вначале я думала, что это просто какая-то взаимная страсть, вроде той, что в романах. Мы как бы суждены друг для друга.

– А муж?

– Считала, что это не его дело. Если он не может вызвать во мне такого чувства, то и вмешиваться не имеет права.

– Но вы все равно любили его?

– Да, безусловно. Я знала его два года. Знала, что он хороший, честный человек. Но чувствовала, что на самом деле принадлежу Карло.

Пройдясь по комнате, Карлсен вернулся к стулу.

– И вот до вас впервые доходят, что он вампир. Когда?