– Как я уже объяснял, – заметил благодушно Грондэл, – она приучена реагировать на сигналы глаз.

Девушка с улыбкой выпрямилась и привела одежду в порядок.

– Ну? – спросил Грондэл.

– Что «ну»?

Профессор вообще-то выказывал неожиданную бестактность: обращался с дамой так, будто ее здесь нет.

– Вы ничего не замечаете?

– Н-нет, – Карлсен воровато мелькнул взглядом на хозяйку – теплые карие глаза все так же заговорщически намекали на близкое знакомство.

– Смущаться не надо, – сказал Грондэл. – Покажи-ка ему.

Девушка, правой рукой обхватив себе левое запястье, уверенно сдвинула с него браслет часов. Карлсен, проникнувшись вдруг нелепым подозрением, как зачарованный, уставился на ее ищущие пальцы. Вот на коже очертилась тонкая красная бороздка, при этом движения женщины стали увереннее, и тут рука… отделилась, заодно с парой дюймов запястья. Она протянула ее Карлсену. Изнутри конечность наполняла красноватая прозрачная масса с белыми прожилками. Карлсен, неуверенно протянув руку, коснулся плоти – твердая и теплая, ни дать, ни взять как у человека. При обратном сращивании не оказалось видно ни шва, ни царапины. Девушка вновь расцвела улыбкой с оттенком эдакой мягкой интимности (ясно уже, это и есть тот самый сигнал искусственной доверительности).

– Адроиды, – сказал Гроидэл, – разработаны были Кубеном Дротом, нашим величайшим инженером.

– Хм, а с какой стати Уббо-Сатхла понадобились роботы?

– А вы разве не догадываетесь? Роботы-женщины создавались наложницами для мужчин, а роботы-мужчины, соответственно, для женщин.

– Но зачем? Ведь обходились же, что говорится, напрямую, и те и эти.

Судя по улыбке Грондэла, Карлсен не учитывал главного.

– Вы сами знаете, человек так уж устроен, что не обязательно хочет того, кто желает быть ему парой. Мужчины, в основном, с антипатией относятся к нимфоманкам, они предпочитают определенную невинность. Женщины же предпочитают мужчин с сильным характером. Каждый живет своим идеалом сексуального партнера. Так вот эти роботы как раз под них и подстраивались. У мужчин популярнее всего была молоденькая и невиннейшая особа, у которой восхищение вызывали мужские гениталии.

– А у женщин?

– Как ни странно, им тоже подавай невинность: мужчина-атлет, совершенно неискушенный в сексе, которого приходится поучать. Насколько вы знаете, свое влияние нравится чувствовать и мужчинам, и женщинам.

Карлсен взглянул на женщину, успевшую отлучиться и наполнить кувшин.

– Не понимаю. Вся суть вампиризма – в передаче жизненной силы. У робота же нет жизненной силы.

– Даже это не совсем так, – Грондэл взглядом обратился к девушке. – Покажи-ка ему.

Та, поместив на затылок Карлсену ладонь, приблизилась и мягко поцеловала, плавно скользнув языком ему по губам. Карлсен зачарованно замер, ладони положив на ее теплую округлую грудь. Желание нахлынуло такое, что от Грондэла захотелось на время избавиться. Когда девушка отстранилась, по-прежнему чувствовалось тепло ее губ.

Карлсен раскатисто захохотал, пытаясь скрыть неловкость.

– Нет, надо же! Невероятно! Прямо-таки женщина, живая женщина!

– Не совсем. Если провести с ней ночь, вскоре почувствуется разница.

Жизненная энергия у нее – скусственная. Как пузырьки в этом напитке. Когда девушка удалялась, Карлсен исподволь поймал себя на том, что вожделенно провожает взглядом ее повиливющие ягодицы. Никогда езще рассудок не сознавал так четко природу сексуальной иллюзии.

– Как вы создаете эту искуственную жизненную энергию?

– Существует разновидность процесса, порождающеего нитин. Можно сказать, своего рода безопасная радиация.

– Да, эффект бесспорный. – Прикосновение ее языка не сходило с губ и тогда, когда она вышла из комнаты, приятно ощущался набрякший желанием член.

В целом возврат желания и не был таким уж неприятным – раз на то пошло, что родился с ним, то и чураться нечего.

– Одно для меня странно, – признался Карлсен. – Зачем им нужен был этот альтернатор Маркарди?

– В корабль он был встроен изначально. И даже Уббо-Сатхла временами бывали за это признательны. У некоторых планет сексуальное поле еще мощнее, чем у Земли. Они бы уничтожили друг друга.

В уме возникла картина: существа изнемогают от немыслимой похоти настолько, что втайне носят мысль друг друга растерзать.

– Но в таком случае, может, лучше было бы вообще не выключать это устройство?

– Вы никак не уясните того, что я пытаюсь вам втолковать, – терпеливо заметил Грондэл. – Уббо-Сатхла наслаждаются сильными желаниями. От них они себя живее чувствуют. Они, можно сказать, по природе своей сексуальные преступники.

Стоило ему это сказать, как сразу вспомнилось о Карле Обенхейне.

– Бог ты мой, совсем забыл! Я же вам хотел кое о чем рассказать.

– А я знаю, – улыбнулся Грондэл.

Карлсен вначале не совсем понял.

– Вы… об этом человеке, об Обенхейне знаете??

– Да.

– Но откуда?… Ах да, безусловно, Хайди.

– Нет. Я знал уже давно, – сказал он просто, почти непринужденно.

– И… я прав? Он, в самом деле, используется вампиром?

– Да.

Карлсену казалось, что способность изумляться уже исчерпана – оказывается, нет. Впечатление такое, будто стоишь на краю обрыва, и тут земля под ногами начинает вдруг оползать.

– Получается, злые вампиры все же есть?

– Боюсь, что да.

– Боже… Почему вы мне раньше не сказали? Зачем было держать все это в секрете? – от забрезжившего подозрения кольнуло в затылке.

Грондэл прочел его мысли.

– Нет, я не из их числа. А держать в секрете надо было для вашего же блага. Иначе, жизнь ваша оказалась бы в опасности. Как теперь, – произнес он, помедлив.

– Почему? – заслышал Карлсен свой голос будто со стороны: слова Грондэла прозвучали смертным приговором.

– Потому, что у них нет уверенности в вашем молчании. Имя ваше на слуху, а сам факт, что вы внук Олофа Карлсена, заставит многих прислушаться. Следовательно, они не могут допустить разглашения.

– Как же мне быть?

– Вы думаете, зачем я вас сюда привез?

Карлсен тряхнул головой, пытаясь сдержать растущее отчаяние.

– Зачем?

– Вам здесь, по крайней мере, безопаснее.

– Они знают, где я?

– Нет. Хотя, чтобы выяснить, времени потребуется немного. – Кто они? – тяжелым голосом спросил Карлсен, подавшись вперед. Видя, что Грондэл колеблется, добавил, – коли уж я все равно знаю – к чему скрывать?

– Что ж, ладно. Хотя рассказ-то, в сущности, короткий. Они такие же Уббо-Сатхла, как мы. На нашем языке мы зовем их груоды – «мятежные». Придя на Землю, мы присягнули Ниотх-Коргхай, что руководствоваться будем законами властителей этой части галактики. То есть, что не будет больше уничтожения других форм жизни, злого вампиризма. И большинство клятвы не нарушило. Но некоторые – мятежники – на это решились. Они рассказали о своем намерении нам. Мы пытались их отговорить, но не сумели. А налагать на них свою волю мы не имеем права.

– А что, остановить их никак нельзя?

– Останавливать мы не имеем права. Они свободны, как и мы.

– Но они же убийцы.

– Среди людей, – заметил Грондэл, – есть вегетарианцы и те, кто ест мясо. Вегетарианцы чувствуют за собой право диктовать мясоедам?

Отчаяние нарастало глухое, тяжелое.

– Но мы же не говорим о коровах с овцами. Речь идет о людях. – Я понимаю, – Грондэл терпеливо кивнул, – понимаю ваши чувства. Вы забываете: мы не люди. В целом мы инородны. В вашем мире мы узники. Чтобы уйти, нам потребуются, может быть, многие столетия. И лояльность у нас тем временем распространяется только на своих.

Карлсен, чувствуя себя шахматистом, пробующим ход, спросил:

– А я… не свой?

Вопрос явно озадачивал Грондэла.

– В каком-то смысле, да. Но лишь частично. Груоды – наши братья. Будь вы одним из них, ваша жизнь была бы вне опасности.

– Почему?

– Есть закон, гласящий: вампир не смеет убивать себе подобного.

– Вы не хотите, чтобы они перестали убивать людей вроде меня?

Грондэл повел плечами. Лицо массивное, рельефное – ни дать ни взять изваяние.

– Положение у меня на редкость непростое. Я готов за вас вступиться, просить о пощаде. Но я не могу предать собратьев.

– Иными словами, если я поклянусь молчать, вы мне поможете. Если нет, умываете руки?

– Карлсен, дорогой мой, – сказал Грондэл со вздохом, – прошу вас, послушайте меня. О выигрыше можете и не мечтать. Они в десятки – куда там, в тысячи раз сильнее вас! И в придачу им – тысячи андрогенов. – Андрогенов?! – Карлсен был сражен.

– Вы, должно быть, догадались, посидев тогда в ресторане. Андрогены – их поля ягода. И выступать будут на их стороне.

– Андрогены – вампиры?

– Да нет же. – Поколебавшись, Грондэл решил разъяснить. – Груоды понимают, что когда-нибудь им могут понадобиться союзники. И эти союзники должны быть готовы выступить против людей, а потому и чувствовать себя не вполне людьми. Отсюда и ощущение эдакой отобщенности. Вот она, нарочитая их враждебность – вся наружу. Все равно, что члены какой-нибудь секты, всех прочих считающие проклятыми.

– Им известно, что груоды убивают людей?

– Нет. Из людей этого не знает никто, только вы. Поэтому вы для них так и опасны.

– Не успей я тогда заскочить в поезд, что бы произошло?

– Не знаю. Вероятно, перекодировали бы ваш ум и сделали одним из своих служителей.

– То есть, овладели бы моим телом?

– Точно.

Карлсен предпочел об этом не думать – он действительно был тогда на грани.

– Кто конкретно пытался мной овладеть?

– Не знаю, но видимо, их лидер.

– Кто именно?

– Не скажу. Об этом знают только груоды. Между собой мы зовем его Грекс – это имя… одного из наименее приятных наших предков. Известно, единственно, что у него замечательные организаторские способности. Если прибрать вас пытался Грекс, то от неудачи он ох, как распалится.

В памяти ожил серый, ватно обволакивающий, удав. И тут сполохом сверкнул гнев: надо же, так бесцеремонно, по хозяйски вторгаться в сокровенное, в самый корень, основу! Возникло острое желание воспротивиться.

– Ну, так что теперь?

– Шансы у вас ограниченны, – рассудительно заметил Грондэл. – Можете возвратиться со мной в Нью-Йорк. Но это небезопасно. Или остаться здесь. Груоды вряд ли сюда заявятся.

– Почему же?

– Они недолюбливают альтернатор Маркарди.

– А андрогены?

– Не знаю. До сих пор не понимаю, как у них работают мозги.

Карлсен подумал.

– Получается, здесь я в безопасности?

– Да.

– А как только высунусь, меня попытаются убрать?

– Почти наверняка.

– А что, если…

Договорить не успел: где-то прерывисто загудело, свет вверху начал помаргивать. В душе прорастало тяжелое предчувствие.

– Гости, – проронил Грондэл.

Из соседней комнаты вышла девушка.

– Кто там? – осведомился Грондэл.

– Машина, в ней пятеро.

Грондэл, пройдя через комнату, коснулся выключателя. Свет померк. Через несколько секунд сверху начало цедиться скупое, тусклое свечение. Калсен, напряженно уставясь вверх, изумленно увидел, что потолок словно бы растворяется, превращаясь в подобие облачной дымки. Постепенно рассеялась и дымка – комната разом наполнилась предвечерним солнечным светом. Потолок будто превратился в исключительно чистый, прозрачный лед. Футах в десяти вверху темнело брюхо припаркованного автомобиля, из которого сейчас вылезал какой-то бородач. Следом один за другим выбрались четверо андрогенов. Одного Карлсен узнал: Макналти.

– Бенедикт, ты здесь? – громко спросил бородач.

Голос прозвучал настолько четко, будто доносился отсюда, из комнаты. Карлсен ожидал, что человек сейчас посмотрит вниз, но тот смотрел в сторону дома, словно не догадываясь, что земля под ногами прозрачна. Вот он прошел непосредственно над ними, ставя подошвы туфель, и поднялся по ступеням крыльца. Андрогены ждали около автомобиля.

– Привет, Георг, – сказал Грондэл обычным голосом.

Бородач оторопело оглянулся.

– Где ты?

Голос показался Карлсену знакомым. Через секунду-другую вспомнилось. С этим человеком он разговаривал в ресторане – «стареющий хиппи» с ребенком. Даже имя вспомнилось: Георг Крайски.

– Я у себя в мастерской, провожу опыт, – подал голос Грондэл. – Неудачное ты время выбрал для визита.

Бородач скользящим взглядом смотрел перед собой. Ясно, что их он не замечает.

– Бенедикт, – сказал он. – Ты знаешь, зачем я здесь. Мне нужно поговорить с Карлсеном.

– Зачем? – спросил Грондэл сухо, со скрытой враждебностью.

– Ты знаешь зачем.

Грондэл притих. Наконец, сказал:

– Георг, ты сам эту кашу заварил. Твои дела не вызывали у меня симпатии никогда. Теперь вот ты хочешь моей помощи, чтобы избавиться от Карлсена. А я этого допустить не могу. Он один из нас.

Крайски, сидящий сейчас на крыльце, насмешливо спросил:

– Это правда, Карлсен? Ты один из нас?

Карлсен хотел было ответить, но Грондэл тряхнул головой, остерегающе вскинув руку. Поздно: Карлсен безошибочно уловил, как импульс намерения передался Крайски. В нависшей тишине ощутилось и растущее раздражение бородача, по всей видимости не привыкшего к пререканиям. Тем не менее, тон у него был по-прежнему сдержанным и ровным. Карлсен невольно впечатлился такой самодисциплине.

– Бенедикт, это глупо и недостойно. Давай поговорим лицом к лицу.

– К чему? Мы и так уже говорим.

Примечательно то, что стали читаться мысли Грондэла: к Крайски он относился с антипатией и недоверием, и намерения его считал каверзными. – Бенедикт, мое терпение на исходе, – фраза прозвучала явным предостережением.

– Извини. Но войти ты не можешь.

Крайски зачем-то кивнул андрогенам. Макналти, осклабясь, влез на переднее сиденье автомобиля. Следующий шаг смотрелся до странности безобидно. Из радиатора, разбухнув, выделился пузырь и плавно скатился на землю – диаметром дюймов шесть, переливчатый, как нефтяная пленка. Следом проворно скатился еще один, и еще, и еще. Карлсен вопросительно поглядел на Грондэла, но тот, видимо, сам не знал, что сказать. Пузыри теперь отскакивали по два-три в секунду, стойким ветерком подкатываясь к дому. Судя по движению, в сравнении с обычными пузырями, эти были не так легки и податливы, напоминая скорее стеклянные шары. Через несколько минут обозримая площадка вверху сделалась нежно колышущимся ковром из пузырей.

– Это оказалось легче, чем я ожидал, – произнес Крайски.

Через несколько секунд Карлсен понял, о чем он. Прогалина непосредственно над головой была свободна от пузырей, так что проглядывало небо, то же самое и с прогалиной над Грондэлом. При хождении по комнате смещались и пузыри, так что небо над головой виднелось постоянно. Спустя считанные секунды сверху на них смотрел Крайски. Судя по сосредоточенности взгляда, теперь он их, несомненно, видел.

В лице у него было что-то странное. Тут Карлсен понял, что именно. В тот вечер за разговором глаза у Крайски были мягко карие, создающие впечатление душевности и дружелюбия. Теперь взгляд синих глаз был цепким и острым. Тем не менее, сомнения не было: человек этот один и тот же.

– Алле там, внизу, – обратился Крайски. – Можно войти, или придется силой?

– Ни то и ни это, – решительно парировал Грондэл.

Пройдя через комнату, он резко отодвинул панель и щелкнул тумблером. Карлсен напрягся, реагируя на гудение, запах озона, и струящийся синеватый свет. Опять нахлынула тошнота, а тело лишилось силы, хотя и не так резко, как в прошлый раз. Он прислонился к стене, чтобы не подогнулись ноги, и прикрыл глаза. Через несколько секунд, когда открыл, тошнота сменилась холодной ясностью.

Взгляд привлекли движущиеся вверху тени. Пузыри поисчезали, а непосредственно вверху – во дела! – на земле вниз лицом лежал Крайски и тупо уставясь орал, по-видимому, от ярости. Тут до Карлсена дошло, что лицо бородача искажено не гневом, а болью. Вылупив луковицами глаза, он шумно втягивал воздух, как от удушья. В нескольких футах вповалку лежали андрогены – судя по позам, либо бездыханны, либо мертвы.

Макналти возле автомобиля, щекой к земле. Проходя внизу, Карлсен успел разглядеть окаменевшие пустые глаза и струйку слюны в углу рта: мертв, почти наверняка.

Грондэл снова щелкнул тумблером, синеватый свет моментально унялся. Снова банной духотой обдала замкнутость. Крайски вверху с трудом взгромоздился на корточки. Посидев, выпрямился. Доковылял до ступеней крыльца, тяжело на них опустился.

– Ну с-сволота, я тебе это припомню, – процедил он, мутно вперившись в Грондэла.

Теперь было ясно, что он их видит, или, по крайней мере, точно знает, где они находятся.

– Извини, – отозвался Грондэл. – Это произошло по твоей вине. – Ну уж нет. – Злоба в голосе была как отравленный стилет, преступная сущность угадывалась в нем инстинктивно, – Нет, Бенедикт, вина была всецело твоя. – Он ткнул пальцем в сторону Грондэла.

При этих его словах Грондэл опять потянулся к тумблеру. Время замерло, а Карлсена пронзила боль под стать стойкому электрошоку. Ткани тела словно разрывало, и какую-то секунду он был как будто вне себя, собственное тело видя приплюснутым к стене. И тут боль неожиданно канула, а он воссоединился с собой. Но, когда попробовал шевельнуться, мышцы не повиновались. Тело застыло, словно в тисках какой-то невидимой силы. Даже губы при попытке заговорить не слушались. А вот глаза двигались, и в нескольких футах видно было Грондэла, тоже застывшего статуей, рука так и заведена над тумблером. Как видно, паралич этот был прямым воздействием воли Крайски, усиленной гневом и ненавистью. Грондэл, в целом способный ей противостоять, как бы потерял равновесие, оказавшись в положении борца, прижатого к ковру. Понимая, что поединок не принесет ничего хорошего, он пассивно, без сопротивления ждал.

В комнату вошла девушка. Вид напряженно застывших мужчин ее, похоже, не удивил. Проверив кувшин на столе, она с очаровательной улыбкой повернулась к Карлсену.

– Чего-нибудь принести?

Вспомнилось замечание Грондэла насчет ее реакции на зрительные сигналы. Поведя глазами в сторону тумблера, Карлсен попытался приказать, чтобы она его включила. Большие бархатные глаза выразили недоумение, девушка покачала головой. Встретившись же глазами с Грондэлом, она, похоже, кое-что уловила.

– Вам что-нибудь принести, сэр? – спросила она, подойдя.

Лица Грондэла видно не было, но ясно, что связываться взглядом он все же мог. Немного помедлив, словно бы вслушиваясь, девушка потянулась к тумблеру. Но не успела коснуться, как рука у нее дрогнула и неожиданно опала. Спустя секунду она навзничь запрокинулась на стол, тело сделалось странно податливым и дряблым, словно из него удалили все кости. В воздухе неприятно запахло паленым. На глазах у Карлсена свешенная к полу рука стала удлиняться, будто плавленный воск. Вот, ладонь отпала от запястья и розовое вещество вытекло, словно желе, образовав на полу лужу. Утратили форму и ноги в черных чулках – обращаясь в жижу, стали плоскими. Хорошо, что хоть лица отсюда не видно. Минуты не прошло, как на столе мокрой тряпкой лежало одно лишь черное одеяние, истекающее розовой жидкостью, которая на полу бурела, смердя запахом жженого пластика.

Из соседней комнаты донесся звук торопливо пиближающихся шагов. Одновременно с тем шевельнулись плечи у Грондэла, он двигался, пытаясь высвободиться из тисков сжимающей его невидимой силы. Воля просто невиданная, сам Карлсен ничего не мог поделать со своей неподвижностью, будто тело полностью сковано местным наркозом. И тут, вместе с тем как распахнулась дверь, Грондэл освободился. В это же мгновение исчез паралич и у Карлсена. Грондэл схватился было за тумблер, но тут раздался голос Крайски:

– Поздно, Бенедикт!

Он стоял в дверном проеме. Рука Грондэла лежала на тумблере.

– Ты мне можешь назвать достойную причину, которая меня сейчас удержит?

– Безусловно, – в голосе у Крайски не было ни намека на напряженность.

– Теперь-то я здесь, так что можно и поговорить.

Такая сдержанность просто восхищала, не сказать завораживала. Учитывая гнев и ненависть буквально пяти прошедших минут, такой самоконтроль казался сверхчеловеческим.

Грондэл опустил руку, на лице все такая же враждебность. Но Крайски этого вроде и не замечал, на Грондэла даже не глядя. Рухнув в ближайшее кресло (как будто только за этим и шел), он голосом обиженного упрекнул:

– Не знаю, зачем ты все это так затрудняешь.

– Потому что не доверяю тебе, – отозвался Грондэл.

Карлсен каким-то образом сознавал, что у Уббо-Сатхла такой отзыв звучит куда серьезнее, чем у людей. Психическая связь сводит недоверие, можно сказать, на нет.

– Боялся, что ли, что я доктора Карлсена кончу? – спросил бородач насмешливо, будто речь шла о какой-нибудь ручной зверушке.

– Да, – Грондэл кивнул.

– А что, мысль такая была, – с улыбкой заметил Крайски. – Правда, теперь, я вижу – это невозможно.

– Почему?

– Потому что удерживать его было трудно, и глаза по-прежнему оставались подвижны. Люди этого не могут. – Он впервые удостоил взглядом Карлсена. – Похоже, Бенедикт прав. Ты действительно один из нас. Это мне запало еще в ресторане. Ты очень быстро меняешься.

Упоминание о ресторане просто изумило. Этот Крайски совершенно не походил на того дружелюбного хипповатого парня. Сейчас он был старше, жестче и несравненно опаснее.

Грондэл, обогнув липкую лужу на полу, занял кресло напротив Крайски.

– А ты уверен, что являешься одним из нас?

– Не мели чепухи, – с ноткой раздражения воскликнул Крайски, – Ты прекрасно знаешь, что да. Я лишь пользуюсь правом выносить свое суждение и соответственно действовать.

Карлсен, последовав примеру Грондэла, решил сесть. И правильно: тело было тяжелым от усталости и ныло, как после побоев. Но виду он не подавал, чего доброго, заметят со стороны.

– А если суждение подскажет вам убить меня?

Крайски пожал плечами.

– Это невозможно, Бенедикт подтвердит. Нам нельзя убивать сородичей.

Это будет шаг назад в эволюции.

– Убивать людей – то же самое, – вставил Грондэл.

– Это ваше мнение, – гладко отреагировал Крайски.

– Это же и мнение Контролирующего Совета.

– Тоже известно. Я его, знаешь ли, не разделяю.

– А я – да, – снова вмешался Карлсен.

Крайски вперился, и секунду под напором его взгляда тянуло опустить глаза. Однако Карлсен, сам себе дивясь, вполне достойно этот напор сдерживал. Будто некий резерв внутренней силы выявился, которой и не подозевал.

– Это поправимо, – заметил Крайски.

– Как? – Карлсен по-прежнему дивился своей стойкости.

Крайски улыбнулся, как бы принимая родство.

– Единственным средством, естественно. Уговором.

– Вы считаете, меня можно уговорить на… прощать убийство? – ошеломленно выговорил Карлсен.

– Да.

От такой непринужденной уверенности даже внутренняя стойкость как-то поколебалась. Крайски повернулся к Грондэлу.

– Ты согласен?

Какое-то время они, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Было ясно, что между ними что-то происходит. Затем Грондэл медленно кивнул.

– Что ж, ладно, – и, повернувшись к Карлсену, – он имеет в виду то, что сказал.

– Откуда вы знаете?

– Знаю, – ответил Грондэл односложно.

Карлсен повернулся к Крайски, встретив его взгляд, полный спокойной серьезности.

– И как он, по-вашему, думает меня убеждать?

– Не знаю, – сказал Грондэл. – Но он обещает использовать лишь честные средства.

– И вы ему верите? – говорить так, будто Крайски при этом нет, было откровенной дерзостью, но бородач того заслуживал.

– Я знаю, он говорит правду, – сказал Грондэл. Карлсена почему-то охватила безотчетная радость.

– Что ж, прекрасно. – Крайски поднялся. – Тогда мы должны идти.

– Куда? – поднял глаза Грондэл.

– Сказать не могу. Но здесь этого не сделаешь.

Лицо у Грондэла опять застыло изваянием. Карлсен истолковал это как знак согласия. Крайски осмотрительно обошел липкую лужу, начинающую чернеть.

– Извини за робота. Но ты ведь тоже кокнул четырех моих андрогенов, так что мы квиты. Готов? – обернулся он к Карлсену.

– Готов.

На секунду они с Грондэлом встретились глазами. Грондэл лишь кивнул. Но Карлсен ощущал его беспокойство.

Вид трупов вызывал растерянность. Все, кроме Макналти, лежали вверх лицом, в распахнутых глазах – окаменелое изумление. Позы напоминали казненных на электрическом стуле.

У Макналти одна нога угодила под машину, судя по запаху, андроген в последний момент опростался. Крайски оттащил его в сторону, ухватив за лацканы и воротник.

– Что будет с ними? – кивком указал Карлсен.

– Грондэл позаботится. Как-никак, его рук дело.

Земля под ногами была совершенно обычная, двор как двор, не очень-то, кстати, и ухоженный. Крайски открыл Карлсену заднюю дверцу. Что удивительно, сам, обойдя машину, тоже влез на заднее сиденье.

– Кто же за рулем?

– АСУ.

О машинах с автоматической системой управления Карлсен слышал, но видеть не видел. В «Нью-Йорк таймс» писалось, что во всем мире их не больше пятисот, и стоят они в среднем по четверти миллиона долларов каждая. Тем не менее, эта, хотя и элегантная, роскошью не поражала.

Крайски коснулся миниатюрной панели на спинке переднего сиденья. Мягко ожил двигатель, и машина тронулась. Садовник в синей рубахе предусмотритенльно открыл ворота. Оглянувшись, Карлсен увидел, как он их запирает. Хотя в зеркале машины никого видно не было.

– Интересно, водители на дороге сильно нервничают, когда вот так машина едет без шофера?

– Почему же, они видят за рулем именно шофера.

У выезда на магистраль притормозили, пропуская другую машину, и поехали на север, в сторону Джерси Сити. Странно было чувствовать подтормаживание и ускорение, будто за рулем сидит невидимый водитель.

– Вам эти сельские окрестности не поднадоели? – поинтересовался Крайски, переходя почему-то на официозный тон.

– Ну, в общем-то, да.

– Тогда можно и сменить пейзаж.

Крайски снова коснулся панели, серый прямоугольник перед Карлсеном тотчас высветился синевой. Перед глазами плавно потянулся список: «Австралия – Австрия – Албания – Андорра – Антарктида – Аргентина – Афганистан – Багамы…»

– Вы вообще что предпочитаете?

– Люблю юг Франции.

Крайски вроде бы ничего и не сделал, но синий свет, моргнув, сменился вдруг на серый. Карлсен внимательно смотрел, ожидая, что сейчас возникнет телеизображение, но ничего не возникало. И тут, случайно подняв взгляд, он изумленно уставился во все глаза. Под шины гладко лилось белое шоссе, опоясывая скальную гряду над пронзительно синим морем, справа вздымались островерхие холмы. За поворотом машина нырнула в туннель. Несколько секунд, и их поглотила темнота с характерной для туннелей гулкостью, усиливающей отзвуки и шум встречных машин. За окнами проносились скупо освещенные своды. Через несколько секунд вынырнули под солнце. На той стороне бухты безошибочно угадывались очертания казино Монте-Карло.

– Невероятно! Это что, гипноз какой-нибудь?

– Все проще простого. Можно сказать, форма телевидения. Мы называем ее визуалайзером.

– Она есть уже в серийном производстве?

– Что вы! Это далеко за пределами любой вашей земной технологии.

– А кто ее изобрел?

– Команда. Мы всегда действуем как команда, – произнес он подчеркнуто, с ударением.

– А как появилась картина? Я что-то не видел, чтобы вы нажимали кнопки.

– Отзыв идет на мозговые ритмы. Попробуйте.

Крайски коснулся панели, и серый цвет вновь сменился на голубой. В тот же миг средиземноморского заката как не бывало, а был все тот же Гарден Стэйт Паркуэй, и сумерки спускались на плоские окрестности Нью-Джерси. Перед глазами сейчас находился перечень стран. Вспоминая эксперименты с новым офисным компьютером, Карлсен расслабился и ввел себя в состояние внутреннего покоя, затем, используя усвоенную уловку, сфокусировал внимание на экране. Перечень стран моментально метнулся вверх. Пришлось отвести взгляд, чтобы остановился.

– Хорошо, очень хорошо, – негромко сказал Крайски.

Честно сказать, стало лестно.

– Как вы выбираете название?

– Надо на нем сфокусироваться.

Карлсен сфокусировался на Лабрадоре – алфавитный указатель опять метнулся вверх. На этот раз, вместо того, чтобы отворачиваться, он попытался его остановить, и когда это получилось, испытал вспышку триумфа. Но вот досада: указатель двинулся в обратную сторону, снова стоп. Перечень дрогнул, двинулся туда-сюда и стабилизировался. Карлсен, сфокусировавшись на Швейцарии, удовлетворенно отметил за окнами моментальную смену пейзажа. Машина ехала горной дорогой, над расстилающимися внизу зелеными долинами. Но картина, продлившись лишь секунду, истаяла, уступив место сгущающимся сумеркам Нью-Джерси. Попробовал еще раз. Картина, тускло побрезжив секунду-другую, опять исчезла.

– Как вы ее удерживаете?

– Фокусируется интерес. Попробуйте еще раз.

Карлсен сделал еще одну попытку. На этот раз он с удивлением обнаружил за лобовым стеклом унылый пейзаж пустыни, подернутый маревом зноя.

– Это, видимо, Сирия, – определил Крайски. – Ну-ка, еще раз.

Швейцария под его взглядом возвратилась на место, но тут глазам Карлсена открылась дорога через заснеженный лес. Крайски хмыкнул.