– Вы из Нью-Йорка?

– Да, а вы?

– Я из Колумбуса. Не прочь бы переехать в Нью-Йорк, но там квартиры дороговаты…

Она машинальным движением подвинула его чашку в выемку, чтобы не елозила. При этом ладони у них соприкоснулись, и Карлсен с интересом отметил, что «узнает» ее. Ясно, что краткий их контакт на платформе в Канзас Сити установил некий взаимный резонанс. Это подтвердилось, когда она подалась в кресле назад, соприкоснувшись с Карлсеном плечом. Было бы нелепо не воспользоваться какой-то частью этой безвозмездно предлагаемой энергии, той, что она скопила за долгий переезд до Лос-Анджелеса и обратно. Карлсен сфокусировался на точке контакта между плечом и ключицей, дав себе пассивно впитать избыток ее жизненности. Женщина, умостившись головой на спинке кресла, снова расцвела мечтательной улыбкой.

И тут безо всякого перехода Карлсен оставил свою сущность, не противясь тому, чтобы она плавно перетекла в ее. Внешне он так же сидел возле, руку положив на стол – с открытыми, но вместе с тем незрячими глазами, поскольку у женщины глаза были закрыты. Нечто подобное сегодня уже было на платформе в Хобокене, только теперь переход был полный. Чувствовалось кресло, поддавливающее ей снизу ягодицы – более округлые и крупные, чем у него; тесноватая юбка вокруг талии, и тепло лежащей на бедре руки. Чувствовалось, что за последние месяцы она слегка прибавила в весе, и (уж как ни гони эту мысль) лифчик тоже начинает жать. Во рту еще оставался вкус льда после оранжа, который она вот сейчас выпила на кухне, так что губы и язык отдавали холодком. Сознавать это было не менее сладострастно, чем приникнуть сейчас губами к ее рту. Поцелуй, оказывается, ни что иное, как неуклюжий метод достичь слияния.

За окнами снова проплавился реальный мир. Еще минута, и будет Колумбус. Время выходить из контакта. Вместе с тем, пребывание в женском теле до странности утешало, так что Карлсен все не решался его прервать. Это было не просто сексуальное возбуждение, но ощущение непомерной свободы, основанное на сознавании, что сущность человека совершенно отличается от вмещающего ее тела.

Женщина вздохнула и пригладила волосы.

– Ну что, приехали.

– Вы уходите? – услышал он свой голос, и уже в следующее мгновение смотрел на нее собственными глазами.

– Выходит, да. Здесь я живу.

Сказала, а сама не двинулась. Понятно, почему: взаимное влечение между ними было мощным, как гравитационное поле, а усвоенная Карлсеном энергия, похоже, его еще и усиливала. Когда женщина, наконец, поднялась, Карлсена потянуло к ней, словно магнитом.

– Увидимся!

– Надеюсь, что да.

Встретившись с ней взглядом, он хотел выкрикнуть: «Я тоже здесь сойду!», но сдержался. Она пошла, а между ними словно потянулась нить. Как-то и завораживает, и вроде бы неловко. Что, если все-таки не отцепляться? В конце концов, когда стюардеса потянулась к вешалке за ранцем, научное любопытство возобладало, и Карлсен «устремился вслед». В ту же секунду он снова смотрел через призму ее глаз.

Поезд замер окончательно. Ощущение такое, будто спускаешься в лифте (вагоны снижаются на рельсы). Женщина с улыбкой оглянулась. Что удивительно, сам он, Карлсен, улыбнулся в ответ. Вот двери разъехались, и она ступила на платформу. Секундное беспокойство (ого, пошла к выходу!) перекрылось любопытством. Женщина явно не замечала происходящего. Чувствовалось, что незнакомца она покидает с неохотой и жалеет, что не спросила, как часто он ездит экспрессом. Ей, очевидно, было абсолютно невдомек, что они вдвоем разделяют сейчас ее тело. Спустя минуту к ней примкнула другая стюардесса, Гэйл Сэндберг, и они вдвоем вышли через служебный вход в кассовый зал. Все это время Карлсен двойным изображением сознавал умещенное в пассажирском кресле собственное тело.

Когда женщины удалялись по привокзальной площади, Карлсена шарахнуло вдруг так, что искры из глаз – будто кувалдой кто огрел. И вот он опять у себя в кресле, а новая стюардесса предлагает пассажирам газеты. Несколько секунд прошло, прежде чем он сообразил, что к чему. Между ними вклинилось электрическое поле, грубо оборвав психическую связь. Карлсен какое-то время восстанавливал дыхание: настолько резко шибануло. Интриговало то, что получилось отрешиться от собственного тела, да при этом еще и кому-то улыбаться. Ясно, что тело в каком-то смысле может функционировать и без личностного сознания.

Когда потускнели оконные стекла, отлегло окончательно. Взволнованность происшедшим создала энергетическую струйку, постепенно зарядившую жизненные батареи. А размышляя сейчас над ощущением, Карлсен уяснил вдруг его основную суть: помимо физического, у человека имеется еще и ментальное тело. Сейчас это показалось очевидным. Используя для ухода от сиюминутности воображение, люди в качестве носителя неизменно используют ментальное тело. Нестойкость воображения всегда мешала им понять, что происходит; они полагали, что попросту проецируют умственный образ на своего рода внутренний экран. Теперь же видно было, что это – просто заблуждение. Правда в том, что они пользуются фактом: ум не ограничивается ни пространством, ни временем. При мысли о стюардессе он уловил, что какая-то часть ее сущности все еще удерживается в его теле, давая уже знакомый трепет сексуальности. Когда новая стюардесса – стройная брюнетка со вздернутым носиком – спросила, чая ему или кофе, Карлсен, не глядя ей в глаза, покачал головой. Казалось предательством раздумывать о ее теле – такое же ли оно теплое, и радушное, как у Карин Олсен.

Интриговало то, как легко удавалось оставаться в теле у Карин Олсен. Поскольку она оставила частицу себя, доступ к гамме ее ощущений получался полный. Можно было мысленно проследовать за ней домой – через торговый центр, где она попутно кое-что купила – дождаться, пока она снимет синюю служебную униформу и примет ванну, после чего переоденется в зеленый спортивный костюм, после этого она включает свою любимую телевикторину (рядом на подлокотнике кресла – бокал сухого мартини), звонит родителям (по пятницам это у нее заведено), а там ужин с новым другом из административного отдела университета Огайо, и мысль: «Лечь с ним в постель или пускай пока подождет?»…

Из этих грез он вырвался с некоторым чувством вины. Подглядывание было на редкость соблазнительным, поскольку освобождало от всегдашнего чувства запертости в собственном теле. Хотя в основе – это был лишь своеобразный психический вуайеризм.

Но пока пил чай, любопытство возобновилось. Что произойдет, если решить остаться в ее теле незваным гостем? Ответ до неуютности очевиден: этот «гость» просто поглотит ее личность. Если же после этого решиться ее оставить, тело женщины останется без контролирующего «я», подживляясь лишь рефлекторным, растительным сознанием. Она, по сути, сделается слабоумной. Как и он сам, если б владеющему Обенхейном вампиру удалось похитить его, Карлсена, собственное тело…

Чувствовалось, что, несмотря на электрическое поле поезда, он все еще мог ощущать личность той стюардессы. Получалось своего рода взаимное притяжение, явное и безошибочное, все равно что натянуть между ними ленту из эластика. Электрический барьер ослаблял его на манер плохой телефонной связи, но полностью оборвать не мог.

Недавний удар вселял осторожность, но опять пересилило любопытство.

Карлсен, закрыв глаза, попытался уяснить, где она и что сейчас делает. Вскорости различилось: стоит перед каким-то не то прилавком, не то стендом с фруктами и тыкает пальцем зимние дыни (выделялись заостренные, хорошо наманикюренные ногти), проверяя спелость. Где именно это происходит, виделось смутно – рынок ли, или супермаркет. Зыбко перемежающаяся стена силы размывала фон.

Через мгновение падающая скорость поезда вернула Карлсена в себя, давая заодно понять, что приближаются пригороды Нью-Джерси. Однако восторженное изумление осталось. Стоило лишь сконцентрировать ум, как в мозг пузыристо хлынул хмелящий поток силы. Когда пассажиры, повставав, начали стягивать свой багаж, он уже ясно сознавал ложность физического восприятия. С виду это были просто люди, довольные, что переезд, наконец, закончился. По внутренней же сути они представали как неопознанные боги, божества, владеющие силами, которых совершенно не сознают.

В кассовом зале стоял телефон-автомат, и Карлсен набрал Грондэла.

Удивительно, тот ответил лично.

– Это Ричард Карлсен.

– А, замечательно, вы рано. Где вы?

– В Хобокене, на вокзале.

– Хорошо. Сейчас буду.

Линия смолкла. Непонятно – отключили, что ли? Карлсен хотел было перезвонить, но передумал, Грондэл, видимо, возьмет аэротакси. В таком случае, минут через десять уже будет.

Распахнув дверь будки, он округлил глаза. В нескольких футах стоял…

Грондэл; с неба свалился, что ли? Даже и не найдешься, что сказать.

– Я… а я-то… я же вот только с вами говорил.

Грондэл как ни в чем не бывало кивнул.

– Как же тогда?…

Лицо у Грондэла сложилось в характерную гримасу, напоминающую изваяние.

– Вопросы потом.

Он двинулся к боковому входу, где в запрещенном для стоянки месте стоял серый, с откидным верхом автомобиль, а рядом – носильщик. Сунув носильщику чаевые, Грондэл открыл дверцу. Усаживаясь, Карлсен обратил внимание, что на Грондэле с какой-то стати белые перчатки. Мягко говоря, странно, в такой теплый день.

Вместо того, чтобы повернуть направо к туннелю Линкольна, свернули по кольцу налево и поехали в сторону Ньюарка.

– Куда это мы?

– К моему загородному местечку, возле Форкед-ривер.

– Почему, интересно…

Хотелось спросить: «Почему, интересно, на вас перчатки?», но пригляделся, а перчаток, оказывается, вовсе и нет.

– Что именно?

Карлсен сменил тематику.

– Откуда вы знали, что я буду этим поездом?

– Хайди сказала.

– Ах да, конечно… Теперь понятно.

И он, и Хайди – оба держали в себе частицу друг друга. Она могла улавливать происходящее с ним так же легко, как он улавливал Карин Олсен. – Она сказала, с вами не все в порядке.

– Да. Мне об этом надо с вами поговорить.

– У нас будет куча времени, когда приедем.

Так Грондэл, видимо, и в Хобокене оказался, пока голос звучал из Нью-Йорка. Запрограммировал, судя по всему, компьютерный автоответчик отвечать на незамысловатые вопросы. Насчет поезда Грондэл был в курсе и догадывался, что Карлсен, появившись, позвонит сразу же с вокзала.

Поняв же, почувствовал себя как-то лучше, а то весь день шел как-то наперекосяк.

На выезде из Ньюарка Грондэл повернул по Нью-Джерси Паркуэй к югу и прибавил скорости. Здесь, вне Нью-Йоркской зоны Климатического Контроля, предвечернее солнце скопляло безжалостный зной. Даже при скорости семьдесят в час поток воздуха жарил как из фена. Карлсен в открытом автомобиле не ездил со школы, поэтому за ездой следил увлеченно, как подросток. Ветер разметал ему волосы, а галстук постукивал по плечу, будто лапой. Поскольку переговариваться можно было не иначе как криком, Карлсен просто молча сидел, любуясь зеленой панорамой окрестностей Нью-Джерси. Отрадно вспомнились школьные поездки в Атлантик Сити. Лишь прикрыв глаза, он понял, насколько устал. События полудня оставляли впечатление, что ночь прошла без сна. Вместе с тем за усталостью угадывалось чувство силы, словно вызванное необходимостью из глубин подсознания.

Карлсен открыл глаза, когда автомобиль начал подтормаживать, и понял, что ведь, оказывается, заснул. Грондэл опустил его сиденье под углом в сорок пять градусов, так что спалось мирно, все равно, что на кровати. Часы показывали уже седьмой час.

Ехали они по узкой грунтовой дороге, окаймленной невысокой порослью. Справа, за полями спеющего маиса, расстилался океан. По ходу – в четверти мили виднелось белое сельское строение, до странности функциональное: даже на расстоянии было видно, что оно нуждается в покраске. Когда подъезжали, где-то во дворе заливисто залаяла собака, а чернокожая женщина на крыльце сделала козырьком руку – разглядеть, кто приехал. Мужчина в синей рубашке, толкающий по двору тачку, опустил ее наземь и пошел открывать ворота. Но при въезде во двор вдруг исчез, так же, как и женщина. Хотя ворота сзади исправно закрылись.

– А где собака? – поинтересовался Карлсен, извечный любитель собак.

– Собаки нет. Это просто сигнализация, для посторонних.

Спинка сиденья сзади выпрямилась, отстегнулся ремень.

– А садовник?

– Тоже для видимости. Никого здесь нет.

Дом пребывал в некоторой запущенности, хотя и не лишенной приятности. Краска с обшитых дранкой стен кое-где успела отслоиться, и эти места тронула прозеленью плесень.

– Голограммы?

– Нет. Чисто ментальные образы.

– Ничего себе! Как же вы их создаете?

– Я нет. Это вы.

– Как?

– Это место окружено энергетическим полем суггестивности. Но параметры задаете вы. – Грондэл протянул ключ. – Вы идите-ка пока в дом. Я сейчас.

Судя по тону, в приглашении крылось нечто большее, поэтому по пролету щербатых ступенек Карлсен поднимался с осторожностью. Оттянув в сторону скрипучую перегородку, вставил ключ. Комната внутри была непримечательная: дешевая мебель, потертый ковер, шкаф со старыми книгами. Кстати, не мешало бы и проветрить. Когда же вошел и дверь за спиной закрылась, охватило невольное напряжение, не сказать тревога. Потребовалось несколько секунд, чтобы уяснить причину: чересчур тихо. Как будто каждый звук, даже фоновый, гасится звуконепроницаемым экраном, дыхания океана вдали и то не слышно. А еще холод, впечатление такое, будто где-то внизу гулкий подвал. Взгляд привлек вдруг сухой шелест со стороны шкафа.

Карлсен инстинктивно замер в боксерской стойке, и вовремя: с полки прямо в голову несся увесистый том, но не долетев чуть-чуть, куда-то канул. Карлсен растерянно опустил руки.

Совершенно неожиданно в двери возник Грондэлч.

– Ну, как?

– Ну дела, скажу я вам! И как это у вас получается?

– Эдак вот. – Грондэл, подойдя к термостату на дальней стене, покрутил диск. Холода как не бывало, а снаружи в комнату стали доноситься обычные звуки уходящего летнего дня.

– А если повернуть вот так… – сказал Грондэл.

Опять безмолвие, холод. И тут комната враз наводнилась роем надсадно гудящих мух. Большущие, они шлепали по лицу, путались в волосах, влетали за воротник. Одна, скользнув меж губ, ощутимо стукнулась о зуб; Карлсен с отвращением сплюнул. Гудеж такой, будто целый улей взбеленился.

– Убери, убери это! – вне себя закричал Карлсен, яростно отмахиваясь.

– Убрать что? – голос Грондэла едва прорывался сквозь гудение.

– Да мух же, мух!

В комнате враз все смолкло.

– Так вы мух видели? А я – жуков.

Карлсен запустил пятерню в волосы, убедиться, что там не застряло этой гадости. Кожу все еще покалывало. Вынув платок, он отер лоб. – Вам что, простой сигнализации мало?

– Смотря от кого оберегаешься, – заметил Грондэл с улыбкой.

– Что здесь за принцип, интересно, в основе?

– Да тот же, от которого пьяному черти мерещатся. Одновременно задействуются три мозговых центра. А остальное довершаете вы. – Что за центры?

– Можно сказать, центры ожидания, сна и страха.

– Так ведь и с ума можно свести!

– Безусловно.

– Бог ты мо-ой, – выдохнул Карлсен (мухи в ушах все еще так и зудят, так и зудят), – вот где контроль над умом…

– Идите-ка за мной, – позвал Грондэл. – Это еще не все.

Через дальнюю дверь и лестницу прошли на кухню. Дизайн посовременнее, чем в комнате, но все равно, староват. При виде охладителя Карлсен спохватился, что в горле давно уже сухо, и взял с полки стакан. – Воду-то можно пить?

– Конечно. А может, лучше сока? – Грондэл открыл дверь громоздкого, старомодного холодильника.

В двери красовалась разноцветная батарея бутылочек с соком: и вишня, и лайм, и лимон, апельсиновый, персиковый, смородиновый, малиновый, черничный, яблочный, даже беловатый из омелы.

– Какого вам?

– Вон того, – Карлсен указал на белый.

– Вкус, что надо, – одобрил Грондэл.

Но пока наполнялся стакан, цвет изменился, и белый сделался зеленым. Хотя над стаканом струйка оставалась по-прежнему белой. Карлсен, чуя очередной подвох, поднес стакан ко рту и осмотрительно пригубил. Точно, что-то не то, но что именно? Через секунду дошло: сок-то на вкус апельсиновый.

Себе Грондэл налил что-то малинового цвета; в наполненном стакане цвет сменился на лимонно-желтый. А те несколько капель, что попали на перчатки, оставили розовые крапинки.

Карлсен, улыбкой показав, что шутка пришлась по вкусу, осушил стакан.

– А у вас вкус какой? – полюбопытствовал он.

– Черничный. Желаете попробовать? Карлсен покачал головой. Когда Грондэл протягивал бутылочку, отметил: перчаток снова нет. – И к чему все это факирство?

– Это, – Грондэл хитровато улыбнулся, – часть вашего обучения на вампира.

– Чему же я должен обучиться?

– Противодействовать обману.

– Но если… – он понял. – Вы действуете мне на ум телепатией? – Верно. – Грондэл улыбнулся поверх стакана. – А вам надо научиться противостоять.

– И как же?

– Попытайтесь. – Он снова протянул бутылочку.

Льющаяся в стакан жидкость стала ярко-зеленой. Карлсен, нахмурившись, сосредоточился. Никакой разницы. Понюхал: запах кофе. Разобрало вдруг раздражение – шутки какие-то ребяческие. Дальше в уме что-то мелькнуло, настолько быстро, что и не уловить. Но жидкость в стакане сменилась вдруг на малиновый сок. Карлсен с таким же насупленным видом пригубил. Действительно, малиновый сок.

– Вот видите. Я вторгался к вам в ум. Но вы можете сопротивляться вторжению.

Грондэл поднял руки – на них были белые перчатки с оставшимися от сока крапинками. Он опустил руки, снова поднял – перчатки исчезли. Опустил, поднял – перчатки снова на месте. Карлсен сфокусировал внимание. Перчатки опять исчезли. Не появились они и на четвертый, и на пятый раз. На этот раз от Карлсена не укрылось, что именно проделывает оппонент. Настроясь на жизненное поле Грондэла, он смог уяснить сигнал, на который реагирует своим же умом. Вторжением это и не назовешь, скорее неким внушением – все равно, что заставлять младенца открывать рот, когда подносится ложка с едой. Для сопротивления достаточно было просто замкнуть ум. То же самое было в ресторане с андрогенами, с той разницей, что тогда попытку мысленного натиска он ощущал. С Грондэлом сейчас этот номер не проходил. Но все равно, блокировка получалась, стоило замкнуть ум. Грондэл упрятал бутылочку в холодильник. Но дверь не закрыл, а наоборот, открыл еще шире. Подался корпусом внутрь, нажал что-то. Холодильник, всем своим интерьером провернувшись на оси, обнажил черный зев какого-то хода.

– После вас, – указал Грондэл. Карлсен, чуя, что фокусы далеко еще не иссякли, поколебался, но шаг внутрь все же сделал – осторожный, медленный.

Сгибаться оказалось не обязательно: у холодильника высота была футов семь. Едва ступня коснулась пола, как ход озарился светом по всей своей двадцатифутовой, под легким уклоном, протяженности. В конце виднелась стена из сизого металла, хотя на подходе в нем различилась вогнутость – получается, не стена, а дверь. Секунда, и она распахнулась, открыв подобие небольшой вентиляционной камеры, за которой находилась еще одна дверь, точнее, люк.

Карлсен изумленно оглянулся на Грондэла.

– Космический корабль?

– Точно. Одна из капсул со «Странника». Прошу прощения. Ну-ка… Потянувшись Карлсену через плечо, он надавил на совершенно гладкую поверхность где-то вверху люка. Тот податливо открылся, и Карлсен ступил в длинное помещение вроде пассажирского авиасалона. Впрочем, интерьер здесь явно отличался. Кресла были какого-то незнакомого дизайна, с изогнутостью вроде гребня волны, и покрыты зеленоватым материалом, напоминающим кожу рептилии. Меблировка, кстати, точь-в-точь как на «Страннике» в Космическом Музее. Стены цвета матового серебра украшал орнамент, под стать подводному пейзажу с кораллами и стеблями водорослей. Карлсен непонятно почему проникся трогательной приязненностью.

– Вот в этой капсуле я без малого пятьдесят лет назад прибыл на Землю, – сказал Грондэл – в голосе угадывались нотки ностальгии. – В каком месте это произошло?

– В безлюдной долине на севере Аляски. Капсулу мы перевезли десять лет назад, когда к ней вот-вот уже стали подбираться изыскатели. Вдвоем они прошли через «пассажирский салон». Дверь на том конце вела в подобие гостиной с невысокими удобными креслами и круглыми столиками из того же матового металла. Чуть пригашенный свет за стенами, казалось, плавно перемежается, создавая эффект вроде подводного течения, в толще которого чуть покачиваются водоросли и кораллы. Пол внизу напоминал черное стекло, хотя подошвам было не скользко.

Грондэл вальяжно опустился в одно из кресел, которое, в буквальном смысле зашевелившись, подладилось под его тело. Карлсен, сев напротив, удивленно ощутил, как мягкий чешуйчатый материал внизу двигается, будто живой. Но надо отдать должное, сидеть стало на редкость удобно. Подавшись вперед, Грондэл коснулся выступа посередине стола. Спустя секунду, открылась дверь на том конце комнаты. Вошла молодая девушка в черном одеянии из единого куска ткани, что придавало ей сходство с официанткой ночного клуба. По голым плечам мягко стелились светлые волосы.

– Наша хозяйка, – представил Грондэл. Карлсен почтительно поздоровался.

– Добрый вечер, сэр, – сказала она с чуть заметным южным акцентом.

Загорелая, с темно-карими глазами, улыбка – заглядение. Женщина вопросительно посмотрела на Грондэла, и, что удивительно, молча вышла.

– Телепатия? – с некоторой растерянностью сросил Карлсен.

– Нет. Она приучена знать, чего я хочу. Отзывается на зрительные сигналы.

Ну и ответ. Хотя ладно.

– Ей не скучно здесь, в одиночестве?

– Нет. Ей так даже лучше.

– Откуда она родом?

Прежде чем Грондэл успел ответить, вернулась с подносом девушка. Она поставила на столик два бокала и зеленый керамический кувшин. Когда наклонилась над столом, от Карлсена не укрылся безупречный бюст в низком вырезе платья. На Карлсена она взглянула как-то юморно, задорно, как смотрят закадычные друзья, легкое движение губ лишь усилило импульс. В бокалы она налила какой-то игристый напиток, для шампанского чересчур уж прозрачный.

– Есть хотите?

– Можно маленько.

Грондэл улыбнулся девушке, и та вышла. Подняли бокалы.

– Ваше здоровье.

Карлсен, осмотрительно пригубив, приятно удивился: вкус превосходный. Пузырьки-искорки словно пристают к языку и небу. Никогда еще не пробовал такого чуда.

– Что-нибудь из спиртного?

– Нет. Просто вода.

– Вода?!

– С газом, называется нитин. На моей планете он существует в естественной форме.

– Вот бы что запатентовать. Слово даю: миллионы можно сделать.

– К сожалению, на Земле производить его дороговато. Необходимы два редких изотопа.

Эйфория совершенно не походила на алкогольную, все было как-то легче, повышало внимательность и предвкушение.

Хозяйка поставила на столик две тарелки все из той же зеленой керамики. Карлсен кисло посмотрел на синюшную какую-то, продолговатую вафлю, отдаленно напоминающую (если бы не цвет) какую-нибудь слойку, наполовину уже раскрошившуюся.

– Это что?

– Вы же есть просили?

– А как его едят?

Хозяйка в ответ отломила кусочек и аккуратным движением сунула Карлсену в рот. Как будто сухарь, только вкус непонятный. Но вот кусочек, размякнув на языке, замрел теплом, как какой-нибудь крепкий ликер. Это же тепло, дымчато пройдя по глотке, приятно разлилось по всему телу. Похоже чем-то на душистую траву, хотя и непонятно, какую именно.

– Что это?

– Мы называем это трагас. Это еда специально для долгих космических путешествий. – Грондэл тоже отломил кусочек. Когда Карлсен потянулся еще за одним, сказал:

– Советую есть медленно-медленно.

Чувствуя расходящееся по животу тепло, Карлсен понял, почему: еда представляла собой твердую разновидность искристого напитка. Точно так же как напиток расчитан на рецепторы жажды, трагас ублажает нервы желудка, чувствительные к голоду. Тепло оставило после себя ощущение, какое бывает после сытной, горячей трапезы. А, спустившись ниже поясницы, выказало и еще одно свое свойство. Ласковая, бархатистая поначалу теплота сексуальной энергии переросла вдруг в свирепый накал желания: так бы и схватил сейчас эту девку, сорвал с нее черную тряпку. К счастью, упрочившийся с некоторых пор самоконтроль погасил такой неистовый выброс в кровь адреналина. Увидев, как Карлсен оттолкнул тарелку, Грондэл улыбнулся.

– Что, наелись?

– Да уж! Это что, для эротистов закусь?

– Разумеется.

– Что значит «разумеется»?

– Всем Уббо-Сатхла очень нравились сильные желания. Хотите сказать, вам не понравилось?

– Нет, – Карлсен мотнул головой. – Есть во всем этом что-то гадкое. Все равно что, знаете… быть педофилом или насильником.

– А это, вы считаете, лишено приятности?

– В целом, да. Лично у меня не вызвало бы удовольствия валять по полу девочку-подростка.

Грондэл поднялся.

– Вот здесь вы с Уббо-Сатхла расходитесь. Хотя это легко исправимо.

Он сдвинул в стене небольшую панель и сунул под нее руку. Вслед за щелчком послышалось негромкое гудение, и в комнате повеяло озоном. Вместе с этим из-под пола заструился вверх синеватый свет, наводнивший постепенно все помещение. И тут резко – будто водой окатили – Карлсен почувствовал, как желание уходит, как вода сквозь песок. Настолько быстро, что ослабли ноги и гулко застучало сердце.

Мелькнуло опасение: как бы не стошнило.

– Что вы такое сделали? – вытеснил Карлсен.

– Просто включил электрический ток.

– Но почему он так действует?

– Это альтернатор Маркарди, фазы меняются сто тысяч раз в секунду.

Тошнота унялась, сменившись приятным каким-то облегчением. Но пока допил бокал, полегчало определенно.

– И в чем его принцип?

– Он отрезает нас от влияния Земли.

У Карлсена несколько секунду ушло, чтобы это усвоить: собственные ощущения были куда интереснее, чем пояснения Грондэла. Ток чувствовался мощной вибрацией, тревожащей жизненное поле.

– При чем здесь Земля?

Грондэл вместо ответа лишь улыбнулся. Наступившая тишина ни в коей мере не казалась противоестественной. Тело вздохом облегчения проняла расслабляющая прохлада. Даже назойливый свет вокруг казался каким-то отрадным. Любопытное ощущение: в сознание будто просачиваются пузырьки.

– Ну как? – подал голос Грондэл.

– Изумительно. Откуда у меня такая легкость?

– Впервые в жизни вы полностью свободны от сексуального желания.

Господи, какая очевидность! Им, Карлсеном, владело сейчас не просто безразличие сексуального удовлетворения, спад желания, от силы, временный. Это была именно свобода – спокойное сознавание безбрежности перспектив, при которых сексуальное желание кажется чем-то глупым и неуместным. Ум способен был охватывать всю панораму пространства и времени. Остаток жизни хотелось провести в размышлениях где-нибудь на заснеженной вершине. Все казалось бесконечно интересным – фактически все, кроме секса, кажущегося теперь какой-то смехотворной и достаточно гротескной абсурдностью.

– Вы хотите сказать, Земля как-то стимулирует сексуальиые желания?

– Безусловно. Разве это не очевидно?

Он еще не успел договорить, как Карлсен понял: так оно и есть. Извечная мысль, что сексуальное желание в основе своей иллюзия, всегда упиралась в непонимание: Земля сама по себе генератор вожделения. В конце концов, именно она – Природа. Цель которой – вызывать у организмов стремление множиться. Чтобы из почвы шли в рост деревья, и травы колыхались на ветру, а каждое живое существо искало себе пару, чтобы «восполнить Землю». Грондэл следил за его лицом.

– Теперь чувствуете?

– Теперь да. Удивляюсь только, как я раньше этого не замечал. Мне стыдно за собственную тупость.

– Ну-ну, ни к чему. Жизненное поле Земли насыщено вожделением, вы и родились среди него. Для вас оно так же естественно, как вкус воды. Вкус воды…

Мысль поистине смешная. Примитивная эта сила, держащая своей хваткой все живое, была груба и туманила, как какая-нибудь дешевая сивуха. И под стать некоему деспоту не допускала, чтобы человек думал сам за себя, мешая мысли, стимулируя инстинкты. Философы стремились познать Вселенную, мистики мечтали о единении с Богом: Земля же снисходила к этому, как к безобидному баловству. Ее занимало только размножение. Хозяйка предложила подлить в стакан, Карлсен покачал головой. Вспомнилось вожделение, обуревавшее считанные минуты назад, и показалось каким-то сном. Желание заниматься любовью виделось сейчас неким колдовством, злыми чарами. К девушке сейчас влекло не больше, чем к манекену.

– Ну что, – завозился Грондэл, – пора отключать альтернатор.

– Как?! – Карлсен невольно выдал смятение.

– Потому что жить вам на Земле. Нельзя же сидеть здесь вечно. Ну что, я отключаю?

Карлсен, собравшись с духом, кивнул, и Грондэл потянулся под панель. Свет моментально иссяк, через несколько секунд стихло и гудение. Вместе с тем как прекратилась вибрация, расслабилось и жизненное поле. Ничего, все гладко: ни тошноты, ни шока. Только в комнате стало вроде бы теплее и душновато, а сам Карлсен словно отяжелел, будто бы растормошили тогда, когда самый сон. Через несколько секунд в паху снова ожила бездумная томность, нагнетаемая трагасом.

Он поднял стакан и одним глотком допил. Девушка тут же долила. Карлсен поймал себя на том, что смотрит на ее бюст, наливаясь желанием. Стоило встретиться с ней взглядом, как снова показалось, что они давно и хорошо друг друга знают. Девушка, все так же не сводя с Карлсена глаз, аккуратно опустила кувшин на стол и, взявшись за верхние края своего одеяния, опустила его до талии, высвободив безупречную грудь с сосками почти такими же алыми, что и губы. Усидеть, честно говоря, удавалось с трудом.