Вошли девушки. Одна из них держала лютню. Не дожидаясь приказания, она начала выводить мелодию. Другие девушки подхватили ее проникновенными голосами. Пели удивительно слаженно, стройно. Видно было, что старались. Но Найл не мог расслабиться. Мысль о вверенной тайне наполняла волнующим трепетом. Он уже наперед знал, что Вайг откажется пособничать. У брата слишком прямая натура, к паукам он не чувствует ничего, кроме неприязни. А мать – разве простит она смертоносцам гибель своего мужа?

Однако, если теперь отказаться от содействия управителя, то всем им конец…

Его плеча коснулся Каззак.

– Тебя, я вижу, совсем разморило. – И вправду, глаза слипались сами собой. – Может, пойдешь в опочивальню? – Найл благодарно кивнул. – Миррис, отведи-ка его в покой. Тот, что напротив опочивальни Мерлью… – Он многозначительно улыбнулся Найлу. – Отоспись вволю. Завтра день будет долгим. И вот, не забудь… – Он протянул парню металлическую трубку.

Миррис была одной из тех двух девушек, что водили его купаться. Когда поднимались по лестнице, она обернулась через плечо и посмотрела с веселой дерзостью.

– Управитель к тебе, похоже, благоволит.

– Неужели?

– Заруби себе на носу, я точно говорю. Она повела его коридором – звуки шагов глушились мягким ковром – и распахнула большую дверь. Найл прошел следом за ней в комнату – такую роскошную, что на миг усомнился, не перепутали ли дверь.

– Ты уверена, что это моя?

– Абсолютно.

Балдахин над кроватью был высотой по меньшей мере метра полтора, а кровать покрывала золотистая ткань. Ковер под ногами был мягким, словно молодая трава. Испуская цветочный аромат, млели в хрустальных вазочках огоньки курильниц. Девушка отогнула краешек покрывала.

– А вон твоя одежда на ночь. – Она указала на голубой халат, наброшенный на спинку невысокой кушетки. – Тебе помочь раздеться?

Найл подумал, что она шутит. Ничего подобного: глаза совершенно серьезные.

– Ты чего? – тревожно спросил он. – Не стоит. Сам как-нибудь справлюсь.

Служанка пристально посмотрела на него. Найл, можно сказать, ощутил тепло, лучащееся от ее тела.

– Между прочим, ты теперь живешь во дворце, так что необязательно все делать самому. На это есть мы. Я бы могла быть твоей личной служанкой. Ты как, не против?

– Мне кажется, управитель скорее всего будет против.

– Нет-нет, я точно знаю. Хочешь, я его попрошу?

Тут до Найла неожиданно дошло: он же читает ее мысли. Произошло это, похоже, оттого, что они смотрели друг другу в глаза, и между ними установилась непроизвольная связь. В одно мгновение стало ясно, что девушка навязывается потому, что так велел управитель. Понял и то, что она действительно рада ловить любые прихоти Найла и в мыслях у нее нет ничего, кроме желания ему прислуживать. Стоит сейчас вымолвить слово, и она добровольно станет его собственностью, выполнит какое угодно желание. Но подумалось о Мерлью, и Найл покачал головой.

– Это, пожалуй, будет не совсем разумно. По лицу девушки скользнула тень.

– Но почему? Тебе ведь нужна прислуга.

– Дочь управителя может не согласиться.

– С чего это? – удивилась девушка. – Я же всего-навсего служанка. У нее нет причины меня ревновать.

То, что Найл прочел в уме Миррис, его всерьез озадачило. Впечатление такое, будто они сейчас рассуждают о двух разных Мерлью. Неприятное предчувствие наводило тоску. В голову закралась мысль, которой прежде не было, и лучше бы она не появлялась вовсе.

Найл вымучил из себя улыбку.

– Давай-ка, я вначале сам спрошу у нее.

– Хорошо. – Румянец вернулся на щеки. – Тебе принести чего-нибудь перед сном? Выпить, поесть чего-нибудь?

– Спасибо, не надо, – Найл мотнул головой. Прежде чем выйти, девушка легонько поклонилась. Понятно, уже считает себя его личной служанкой.

Найл сидел на краю податливо упругой постели и рассеянным, немигающим взором глядел на свое отражение в настенном зеркале. Впечатление такое, будто оттуда смотрит кто-то посторонний, с шевелюрой, охваченной белой лентой. Однако подозрения возникли не от этого. Причина иная: он понял, что не очень-то стоит обольщаться чужими заверениями.

Пару часов назад Найл был на седьмом небе от того, что Мерлью оценила его внешность. Он и думать не смел, что она к нему питает какие-то чувства. Но когда она поцеловала его там, в ванной, Найл поверил в это.

Теперь уверенность испарилась. Именно в тот миг, когда служанка посмотрела ему в глаза, до Найла внезапно дошло, что это не более чем подкуп. Так же, как и апартаменты. Все здесь для того, чтобы он по уши окунулся в мнимое блаженство. Служанка не призналась, что управитель велел стать ей личной служанкой Найла. Она представила дело так, будто желание исходит от нее самой и придется спрашивать разрешения у управителя. Юношу лестью пытались втянуть в пособничество.

Видно, и Мерлью было приказано подкупить его: ласками, заверениями в любви.

И тут в ушах, словно эхом, зазвучало: «Приглянулся? Этот, тщедушный? Да ты шутишь…» Внутри словно все оборвалось.

Щемящее чувство растерянности казалось невыносимым. Вынув ноги из сандалий, Найл прошел через комнату. Дверь опочивальни отворилась бесшумно. От двери напротив – вельможного зеленого цвета – отделял лишь коридор; ее ручка была сделана в виде змейки. Протягивая руку, Найл мучительно надеялся, что она окажется запертой, но не успев еще коснуться, понял, что раскроется. Ручка легко поддалась, и дверь таки приотворилась.

Комната, как и у него, была освещена лишь розоватыми огоньками курильниц. Мерлью сидела у изголовья кровати возле ночного столика, расчесывая перед зеркалом волосы. Сидела босиком, в длинном шелковистом халате молочнобелого цвета. Золотистым потоком струились по плечам волосы. Девушка целиком была поглощена собой. Посмотри она чуть в сторону, и через приоткрытую дверь ей неизбежно стало бы видно лицо Найла. Но она смотрела лишь в собственные глаза и думала о своем.

Еще миг, и Найл совершенно неожиданно очутился в теле Мерлью, устремляясь по руслу ее чувств и переживаний. Вместе с тем полностью исчезла болезненная неуверенность и ревность (нелепо испытывать ревность к тому, с кем сливаешься воедино).

Он сознавал всю ее сущность. Несколько секунд назад Мерлью была ненастоящей, воображаемой – миражом, сотканным его желанием и неискушенностью. А тут неожиданно раскрылся человек – таким, каков он есть, – и стало стыдно за свое недоумение. До этого момента он смотрел на Мерлью глазами ее сверстницы Миррис – знающей Мерлью с детства. В действительности сущность девушки оказалась и сложнее, и вместе с тем обыденнее, чем плод воображения, хотя бы и женского.

Настоящая Мерлью была щедрой, добродушной, не очень взыскательной. Властность и своеволие тоже на месте: как ни решу, все должно быть по-моему, и никак не иначе.

Сейчас она неспешно размышляла, что же такое произошло с Найлом. Он был ей симпатичен. За те месяцы, что они не виделись, худенький паренек – занятный, но какой-то нескладный – удивительно изменился. Вырос, окреп, в суждениях стала чувствоваться зрелость. Ей приятно было завлекать Найла в любовные сети, пусть даже по наущению отца. Славный парень, ей такие по душе. Дома они стаями увивались за ней; здесь же, в паучьем городе, ей не хватало их общества. Конечно, с женщинами он робок и неопытен, это сразу чувствуется, но делу легко помочь. Во всяком случае, она не прочь стать его наставницей: обучать мужчин искусству любви так приятно…

Найл, притворив дверь, вернулся к себе в комнату. Хотелось смеяться в голос. Казалось невероятным, что такая глыба неуверенности и ревности могла истаять так быстро и окончательно.

Для него Мерлью оставалась такой же красивой и желанной, как и прежде, только теперь это чувство освободилось от смятения и мучительных раздумий. Словно они с принцессой женаты уже добрых лет десять; да и разницы в возрасте теперь почти не чувствовалось.

Он думал о Мерлью, о будущем… и в груди разливалось тепло.