– Боюсь, это будет пустой тратой времени.

– Почему? – вскинул голову Хезлтайн.

– Это только подозрение, – уточнил Карлсен. – Я разговаривал с Лэмсоном. Он сказал, что Ривс опять переменился. Чуткости той уже нет. – Карлсену по-прежнему не хотелось распространяться о ночном происшествии.

– Так что вы предлагаете? – недоуменно спросил Хезлтайн.

– Давайте продолжать в том же духе, – вздохнул Карлсен. – Допросим этого Ривса, хуже не будет.

– Может, он все еще в контакте с пришельцем, как ты тогда, – предположил Фаллада. – Вдруг сможете даже сказать, где он теперь.

– Что ж, возможно, – согласился Карлсен, зная наперед, что все это зря.

Паренек принес яичницу с беконом. Ели молча. Чувствовалось, что Фалладу с Хезлтайном тревожит возможность неблагополучного исхода. Карлсена же почему-то наполнило странное, пассивное равнодушие – может, следствие непомерного напряжения нескольких прошедших суток.

Армстронг возвратился к концу завтрака, ведя за собой Лэмсона и еще одного санитара.

– Ну, как, хватило? Славно! Я всегда начинаю день с добротного завтрака. – На надзирателе был белый халат; бросалась в глаза бравурная, наигранная веселость. – Убежден, именно в этом беда с половиной местного контингента.

– Из-за завтрака? – непонимающе взглянул Хезлтайн.

– Скорее из-за отсутствия оного. Люди так и не выработали в себе привычку завтракать. И результат: взвинченность, дурное настроение, гастрит, и вообще хандра. Если и вправду хотите извести преступность в Англии, добейтесь, чтобы все плотно завтракала… А, капитан? – он легонько похлопал Карлсена по плечу.

– Да, согласен, – кивнул тот.

И тут понял, что именно переменилось. Он напрочь утратил способность вчитываться в умы окружающих. Это он понял, когда Армстронг коснулся его плеча; контакт вышел безликий, изнутри человека уже не было видно.

– Ну что, джентльмены, готовы приступать? – Армстронг потер руки. Все посмотрели на Карлсена; само собой почему-то подразумевалось, что решение – за ним.

– Да, конечно, – ответил он, вставая.

– Тогда давайте так: мы с Лэмсоном входим первыми. Он подумает, что это обычный медосмотр. В период полнолуния я постоянно замеряю ему уровень адреналина, – доверительно сообщил он Фалладе. – Если он слишком высок, есть опасность, что больной впадет в буйство, и тогда мы применяем транквилизаторы. – Он повернулся к Карлсену и Хезлтайну. – Вы, пожалуй, воздержитесь стоять на виду, пока мы не сделаем укол.

Следом за надзирателем они прошли через вестибюль и поднялись на два пролета. Чувствовалось, что место – не из веселых. Построена лечебница была где-то в начале столетия, когда психические болезни достигли пика. Архитектура была сугубо функциональна. Пластиковые стены, создававшие некогда впечатление легкости и света, пообтерлись и замусолились. На каждой площадке имелись зеленые металлические двери с облупленной краской.

– Это общие палаты, – указал Армстронг. – Одиночки у нас на верхнем этаже, со звукоизоляцией, чтобы не тревожить других больных. Откройте-ка дверь, Нортон.

Медбрат вставил в замочные скважины два разных ключа и одновременно повернул. Дверь отворилась без малейшего скрипа. Стены открывшегося коридора украшала мозаика, изображающая горный пейзаж.

– Ривс в комнате на том конце, – показал Армстронг. Карлсен обратил внимание, что он избегает употреблять куда более уместное слово – камера.

В дальнем конце коридора отворилась дверь, и оттуда вышла Эллен Дональдсон, тщательно заперев ее за собой. Женщина оторопело посмотрела на такую большую процессию; затем встретилась глазами с Карлсеном – и враз побледнела. Поравнявшись с шагающим навстречу Армстронгом, она схватила его за рукав.

– Мне можно вас на секунду, доктор?

– Не сейчас, сестра. Мы заняты, – отмахнулся он и, не останавливаясь, прошел мимо.

– Но я насчет Ривса…

– Я сказал: не сейчас, – резко повернувшись, бросил доктор – негромко, но таким приказным тоном, что хоть руки по швам вытягивай.

Двое санитаров удивленно переглянулись. Медсестра отвернулась и пошла прочь. Карлсен ожидал, что она мельком взглянет на него, но она не поднимала глаз. Что странно: не по чину, казалось бы, старшей медсестре уходить эдакой побитой кошкой, осаженной явно несправедливо и сгоряча; тем не менее, она покорно удалилась.

Нортон отпер дверь и посторонился, пропуская Армстронга. Надзиратель, не оборачиваясь, сделал остерегающий жест: дескать, не приближаться! Лэмсон наполнял одноразовый шприц.

И вот тут Карлсена осенило. Разом, без тени сомнения, он уловил, что Армстронг приютил в себе вампира. Одновременно с тем, в яркую секунду просветления, он понял, что делать. Улыбаясь, он медленно потянулся рукой к Лэмсону. Тот застыл в немом изумлении, но шприц уступил. Одним широким шагом Карлсен прошел мимо Нортона. Армстронг, согнувшись, стоял над лежащим на койке человеком, елейным голоском здороваясь:

– Доброе утречко, Ривс…

Не успев договорить, надзиратель поперхнулся: Карлсен левой рукой стиснул ему шею и дернул на себя. Нортон что-то прокричал. Карлсен был совершенно спокоен. И откуда столько силы взялось – приняв всю тушу доктора себе на грудь, Карлсен тщательно наметил место для укола и вогнал иглу Армстронгу сквозь халат. Надзиратель мощно дернулся. Карлсен неторопливо утопил поршень. Лэмсон продвинулся к изголовью кровати, откуда видно было лицо Карлсена. Когда их взгляды встретились, Карлсен с улыбкой кивнул. Он чувствовал, что полностью владеет ситуацией. Туша Армстронга, выскользнув из рук, грузно осела на пол. С неожиданным проворством он вдруг перевернулся на живот и облапил ноги Карлсену. Тот, смиренно дождавшись, резко упал на колени, ударив ими Армстронга между лопаток; надзиратель оказался пригвожденным к полу. В ту же секунду Лэмсон схватил Армстронга за дергающиеся ноги. Секунду Армстронг упорствовал, затем движения его стали слабее – и, наконец, стихли. Когда Карлсен приподнял ему голову, глаза доктора были пустые и остекленевшие.

– Зачем вы это? – спросил Хезлтайн неожиданно спокойным голосом.

Карлсен благодарно улыбнулся Лэмсону.

– Благодарю за помощь!

– Надо было мне сказать, – дружески попенял Лэмсон. – Мне всегда казалось, в нем что-то странное…

– Нельзя было рисковать. – Карлсен повернулся к Фалладе с Хезлтайном. – Давайте перетащим его куда-нибудь в пустую комнату. Я хочу его допросить, прежде чем пройдет действие укола. Куда его можно? – спросил он Лэмсона.

– Наверно, вниз, в хирургическую. Подождите минуту, я возьму каталку. – Он поспешно вышел и вскоре возвратился со складным креслом из кожзаменителя. – Ну-ка помоги, Кен.

Тут Карлсен впервые посмотрел на лежащего в кровати человека. Того вся эта возня, похоже, никак не трогала. Человек с бездумным спокойствием таращился в потолок. Был он высок и дюжего сложения, только подбородок покатый, вялый. Несмотря на широкие плечи и здоровенные ручищи, впечатления опасного он не создавал.

– Я свезу его вниз на лифте, – сказал Лэмсон. – Встречу вас на первом этаже у лестницы.

Едва санитары отъехали, Фаллада спросил:

– Что случилось?

– Я понял, что вампир перешел в Армстронга.

– Вы в этом уверены? – пытливо посмотрел на капитана Хезлтайн.

– Абсолютно. Надо было раньше догадаться. Не знаю, почему не додумался. По логике, Армстронг непременно должен был стать следующей пешкой. Скользкий, тщеславный, на уме сплошь пакостные извращения.

– А Лэмсон как мог знать?

– Да вы что, откуда? – рассмеялся Карлсен. – Просто мы утром с ним разговаривали, и мои слова его на это натолкнули. А он Армстронга терпеть не может.

– Откуда ты знаешь, что эта нечисть все еще в Армстронге? – обратился к нему Фаллада. – Что ей мешает перекинуться в кого-то другого?

Карлсен тряхнул головой.

– Пока Армстронг без сознания, ей деваться некуда. Она вынуждена существовать с его телом на равных.

– Ты точно знаешь?

– Нет, но вдумайтесь: как же иначе? Вряд ли она может перепорхнуть за секунду. Дело отнюдь не простое, все равно что влезать в скафандр. Уходит-таки время.

Подошел лифт. Армстронг навзничь лежал на каталке, откинув бесчувственную голову с открытыми глазами на толкающего коляску Лэмсона.

– Вот сюда, сэр. – Лэмсон завел их в комнату по соседству с площадкой.

Это был небольшой кабинет со стандартными картотечными стеллажами, справочниками и подшивками «Британского медицинского журнала». Карлсен попросил санитаров перегрузить Армстронга на кушетку. Он задернул шторы и подвинул настольную лампу, чтобы светила прямо в ледяные немигающие глаза.

– Вы можете организовать еще одну дозу седативного?

На лице у Лэмсона читалось сомнение.

– Думаю, да, сэр. Но одной обычно достаточно.

– Может понадобиться. Сколько длится действие?

– Часа два, как минимум.

– Тогда, возможно, потребуется еще.

Когда санитары вышли, Хезлтайн негромко заметил:

– Вам бы не надо распространяться об этом вашим коллегам.

– Что вы, сэр, – всплеснул руками Лэмсон. Мы же понимаем…

Хезлтайн бесшумно закрыл дверь и запер ее изнутри.

– Вторая доза может быть опасна, тебе не кажется? – опасливо спросил Фаллада. – От нее нагрузка на сердце.

– Знаю. Только эта нечисть крепче, чем нам кажется. Еще, чего доброго, упустим…

Наклонившись над тушей Армстронга, он аккуратно прикрыл ему глаза. Из письменного стола достал электронный капсульный диктофон и поставил на столик у изголовья кушетки. Убедившись, что приборчик работает, нажал на кнопку. Сам присел на краешек кушетки, подавшись вперед, так что рот был возле самого уха доктора.

– Армстронг! Вы меня слышите?

Веки чуть дрогнули, но губы оставались неподвижны. Карлсен повторил вопрос и добавил:

– Если слышите, скажите «да».

Губы приоткрылись. Чуть погодя Армстронг прошептал:

– Да.

– Вы знаете, где вы сейчас находитесь?

Вопрос опять пришлось повторить. И тут лицо Армстронга исказила плаксивая гримаска, как у обиженного ребенка. Голос его звучал подавленно.

– Я не хочу здесь оставаться. Я хочу уйти. Я боюсь. Пустите меня. Пустите… – голос был едва уловим. Губы несколько секунд продолжали шевелиться, но с них не слетело ни единого звука.

– Где вы?

Молчание длилось больше минуты. Карлсен повторил вопрос несколько раз. Чувствовалось, что Армстронг выдавливает слова с большим трудом.

– Они не дают мне говорить…

– Кто «они»?

Ответа не последовало.

– Послушайте, Армстронг, – с нажимом заговорил Карлсен. – Если хотите, чтобы мы помогли вам выбраться, скажите, где вы находитесь. Где вы?

На губах у Армстронга запузырилась слюна. Он тяжело, с присвистом, задышал.

– Я… здесь, – выдавил он; остальное утонуло в надсадном сипении.

И тут его тучное тело словно подбросило. Армстронг зашелся протяжным воплем, от которого веяло таким нечеловеческим ужасом, что все содрогнулись. Втроем они навалились на неистово бьющееся тело, пытаясь его удержать. Это оказалось непросто: сопротивление было поистине железным. Уступив, наконец, Армстронг унялся, тяжко дыша; Карлсен сидел у него на одной руке, Хезлтайн на другой, Фаллада – на обеих ногах.

– Армстронг, – обратился к надзирателю Карлсен, – вы можете видеть, кто держит вас в плену?

– Да. – Глаза его распахнулись – незрячие, безумные от ужаса.

– Скажите ему, чтоб говорил с нами. Скажите. Тело неожиданно дернулось, норовя свалиться с кушетки; Карлсен с Хезлтайном придержали его. В дверь раздался стук. От неожиданности все вздрогнули.

– Кто?

– Лэмсон, сэр. Принес вам ноотропина с мефидином.

Фаллада отпер дверь.

– Ага, благодарю.

– Вы ведь знаете, как его использовать, сэр? Дождетесь, пока он придет в чувство, и только тогда очередную дозу.

– Не беспокойтесь, мы знаем. – Фаллада, не церемонясь, захлопнул дверь и снова ее запер.

Армстронг пока лежал тихо. Карлсен расстегнул ему манжет и закатал рукав на пухлой, волосатой руке. Выше локтя никак не шло. Хезлтайн подал со столика хирургические ножницы. Карлсен вспорол рукав от запястья до самого плеча. Стоило взять шприц, как Армстронг сел и дернулся в сторону. Карлсен выронил шприц и снова схватил толстяка за руку. Хезлтайн помог водворить Армстронга обратно на кушетку.

– Ганс, бери шприц, действуй! – решительным голосом сказал Карлсен.

И тут из губ Армстронга исторгся голос настолько спокойный и уверенный, что все невольно застыли на месте.

– Нет нужды. Если вы меня отпустите, я обещаю покинуть Землю.

Фаллада со шприцом в руке замялся в нерешительности.

– Давай, вводи. Он все лжет. Если не сделать укол, он через десять минут ускользнет. – Мышцы под руками у него в секунду налились твердостью, пришлось навалиться изо всех сил, чтобы удержать бьющуюся тушу.

Снова грянул голос:

– Карлсен, ты меня разочаровываешь. Я думал, ты понял.

Карлсен удержал в себе соблазн вступить в дискуссию.

– Давай, давай, – кивнул он Фалладе. Ганс всадил иглу как раз над тем местом, где сочилась струйка крови от первого укола, и выжал поршень. Они сидели, наблюдая за лицом Армстронга. Через минуту с небольшим дыхание углубилось. Взор окаменел, и чуть отвисла челюсть.

– Ты меня еще слышишь? – спросил Карлсен, одновременно прислушиваясь. Ответа не последовало.

– Может, дали слишком много, – подумал вслух Хезлтайн.

Карлсен покачал головой. Он заговорил Армстронгу в самое ухо.

– Слушай. Если понадобится, мы будем держать тебя в таком состоянии целыми днями, неделями. До тебя доходит?

– Да. – Голос прежний, но только доносился слабее, не так четко. Дыхание сделалось прерывистым.

– Как бы не кончился, – забеспокоился Фаллада.

– Даже если и кончится, чего уж теперь, – жестко сказал Карлсен. – Нечисть погибнет вместе с ним. Так что одно другого стоит.

– Всех нас не уничтожить, – глухо рокотнул голос.

– Ничего, постараемся, – заверил Карлсен. – Пошлем на вашего циклопа боевые корабли. – Он наклонился ближе. – И особое внимание уделим тем желтым моллюскам.

Фаллада взглянул с удивлением, но ничего не сказал. Веки у Армстронга устало смежились. Лицо потеряло всякое выражение, кожа как-то обмякла.

– У нас здесь еще один шприц, – сообщил Карлсен. – Будешь отвечать на наши вопросы, или вводим?

Некоторое время лежащий безмолвствовал. Затем голос произнес:

– Задавайте ваши вопросы.

– Как твое имя?

– Вам его не выговорить. Можете звать меня Г'роон.

– Ты мужчина или женщина?

– Ни то, ни другое. Нашей расе не присущ пол, как вашей.

– Какая у тебя раса? – вклинился Хезлтайн.

– Можете назвать ее Ниотх-Коргхай. Хотя человеческими связками произносить все равно бесполезно: звучит совсем не так.

– Откуда ты? – задал вопрос Фаллада.

– С планеты под звездой… назовем ее Ригел. Ее не видно, даже в самые мощные ваши телескопы.

– Твой возраст?

– По вашему земному исчислению, пятьдесят две тысячи лет. Все трое многозначительно переглянулись.

– У вас все живут так долго? – спросил Карлсен.

– Нет. Только мы, Уббо-Сатхла. Мы – это те, кого вы именуете вампирами. Диктофон прилежно записывал сказанное.

– А остальные Ниотх-Коргхай? Сколько они живут? – продолжил Фаллада.

– Примерно триста ваших земных лет.

– Как вы стали вампирами? – спросил Хезлтайн.

– Это долгая история.

– Все равно, нам надо знать. Рассказывай! Несколько минут стояла тишина; Карлсен уже начал подумывать, что существо не собирается отвечать. Но вот голос снова ожил:

– Наша планета полностью покрыта водой. И раса наша, как вы догадались, имеет форму, что называется, моллюсков. Только у здешних моллюсков мозга почти нет. У Ниотх-Коргхай же, наоборот, высоко развиты мозг и нервная система. Тела у нас необычайно легки, поэтому мы можем жить при громадном давлении. Наша жизнедеятельность основана на элементе под названием флюорин, которым изобилуют наши моря, как ваши – хлоридом натрия. Под морями у нас существуют огромные природные пещеры, которые и стали нашими городами. Они гораздо больше ваших пещер на Земле – самые мелкие по пятнадцать километров в высоту.

Когда на вашей планете господствовали гигантские ящеры, у нас уже была высокоразвитая цивилизация. Человеческий ум любит загромождать себя техническими проблемами и возвеличивает науку. Ниотх-Коргхай занимает лишь то, что у вас зовется религией и философией. Каждый из нас стремится познать Вселенную и максимально с ней слиться. Этим объясняется и то, почему у нас нет обособленных полов, как на земле. Ваши тела передают искру жизни в момент наивысшего полового возбуждения. Ниотх-Коргхай, в отличие от вас, могут получать такую энергию напрямую из эфира. Они проникаются любовью не к себе подобным, а ко Вселенной. И в момент наивысшего созерцания зачинают от жизненной энергетики Вселенной.

Познав космические тайны, мы научились также проецировать свои умы в отдаленные галактики. Наведывались и на вашу Землю, когда здесь только начинали остывать моря. Мы научили растительных обитателей Марса, как обустроить свою цивилизацию под водой, помогли существам с планеты Плутон вовремя перебраться на планету двойной звезды Сириус, когда их собственный мир утратил атмосферу. Величайшим нашим достижением была помощь в эвакуации более сотни планет в Крабовидной туманности, прежде чем она взорвалась и обратилась в сверхновую звезду.

Вы, земные создания, понятия не имеете о грандиозных пертурбациях межзвездного пространства. У вас слишком мелкий масштаб. А вот Ниотх-Коргхай видели рождение и смерть галактик, видели, как из ничего возникают вселенные. Вы должны понимать, что такие микрокосмы – живые существа. Они существуют обособленной космической жизнью на уровне, недоступном биологическим организмам. Религия Ниотх-Коргхай провозглашает, что Вселенная сама по себе – гигантский мозг, в котором миры – просто отдельные клетки.

Пятьдесят тысяч лет назад на вашей Земле подошел к концу ледниковый период, и люди той поры – вы их зовете неандертальцами – немногим отличались от обезьян. Ниотх-Коргхай решили, что условия на вашей планете благоприятствуют занятному эксперименту – попытке произвести более разумную форму жизни. Это было при жизни Ккубен-Дротх, одного из наших выдающихся специалистов в биологии…

– Если я не ослышался, у вас ведь не было науки? – перебил Фаллада.

Существо смолкло. Через полминуты стали уже опасаться, что рассказу конец. Но вот снова послышался голос:

– У нас не было технологии в вашем смысле. Нам она не нужна, для простейших надобностей нам вполне хватало моря. Однако науку рождает душа и воля. Целью было убедить людей каменного века развивать свой разум. Никакое существо не будет развиваться без собственной на то воли. Нам приходилось вживлять в эти существа тягу к познанию, а это удавалось лишь путем внедрения в их сущность – тогда они начинали мечтать. Вы не представляете, насколько это было трудно. Такое воздействие вызывало у тех ранних человеческих особей интенсивное удовольствие, но оно бесследно гасло через несколько секунд. Это было все равно что обучать алгебре обезьян. Ккубен-Дротх полжизни посвятил этом у делу, но умер, так и не увидев плодов своей деятельности. Еще семьсот лет истекло, прежде чем были созданы мужчина и женщина, чье потомство явилось первыми подлинно человеческими особями. Мы назвали их Есдрам и Солайех. В вашей мифологии они сохранились как Адам и Ева.

Так вот, семьсот лет мы жили в мозгу и телах людей. И в определенном отношении это было небезопасно. Их жизненная энергия поддерживала жизнь и в нас. Мы наслаждались их пьянящей чувственностью, хотя поначалу питали к ней неприязнь. Ваш мир был жесток и опасен, но удивительно красив.

Мы же были учеными, и нам хватало беспристрастия понять, что настало время предоставить человечество самому себе. Постепенно, сотнями, мы покидали Землю и возвращались в свою звездную систему…

– Извините, что снова перебиваю, – вмешался Фал-лада, – но до этого Ригела отсюда, по меньшей мере, сотни световых лет. Сколько же у вас времени ушло на такое путешествие?

Снова наступила продолжительная пауза, как будто существу требовалось время на обдумывание. Наконец оно сказало:

– Вы забываете, что энергия Вселенной существует на разных уровнях. На физическом самая большая скорость – скорость света. На нашем же уровне двигаться можно в тысячи раз быстрее. Перелет у нас занимал меньше года.

Наша группа при отлете была последней. Мы намеренно задержались на максимальный срок. Затем мы довершили переход на нужный уровень космической энергии – можно назвать ее пятым измерением – и отправились в путь.

Вот тогда, на обратном пути, и случилась беда. Все вышло по чистой случайности, предвидеть такое было просто невозможно. Покрыв уже больше половины расстояния, мы обнаружили, что пролетаем в нескольких сотнях миль от сжимающейся звезды – черной дыры. Это наиредчайшие объекты во Вселенной, из нас с ними никто прежде не сталкивался. В конечном итоге они проваливаются из обычного в гиперпространство. Мы решили исследовать явление – и это стало роковой ошибкой. Некоторых из нас эта немыслимая воронка втянула в себя. Летевшие впереди, прежде чем их поглотало, успели предупредить, чтобы мы держались как можно дальше. Но уходить оказалось уже слишком поздно, силы были несравнимы. Единственное, что можно было сделать – это лишь оттянуть кончину. Мы пошли на это, пустившись вокруг черной дыры по орбите. Так и витали, неумолимо приближаясь к ней под силой чужого тяготения. Некоторые из нас окончательно потеряли надежду и безропотно соскользнули в ничто. Остальные же продолжали бороться, намереваясь держаться до самого конца.

Так прошло более тысячи лет, и вдруг черная дыра исчезла. Она исторглась из здешнего пространства, и мы оказались на свободе. Но полнейшее истощение не давало сплотить силы и настроиться на нужный уровень энергии. Мы были свободны, но брошены на произвол судьбы в космической бездне, на расстоянии в четыреста световых лет от своей звездной системы.

Тогда мы и начали грезить о той прекрасной поре, когда жили на Земле, и к нам приливала энергия из живых тел. Мы снова тронулись в путь – медленным ходом, разыскивая по пути обитаемые планеты, подобные Земле. Их по Вселенной – миллионы, так что, если бы не истощение, мы бы без труда нашли то, что искали. А так плутали больше года, прежде чем, хоть на что-то натолкнулись. Ту планету населял примитивный вид животных наподобие динозавров, только гораздо крупнее. Их грубая энергия вызывала отвращение, но голод заставлял с этим мириться. Мы упивались ею допьяна, изводя тех тварей сотнями. Насытившись, мы приглушили отчаяние, преображение же энергии было по-прежнему невозможно. Того хуже: их энергия, более низкая по уровню, лишь затрудняла этот процесс. И мы двинулись дальше в поисках планеты с более развитой формой жизни.

Да, мы действительно превратились в разрушителей, но у нас не было иного выбора. Нас можно было сравнить с затерявшимися в пустыне землепроходцами: чтобы выжить, приходилось охотиться на все подряд. А встречалось много населенных миров. Порой их обитатели владели необходимой нам энергией, но всегда в ней отказывали. Приходилось забирать силой, уничтожая тех, кто слишком слаб.

На планете системы Альтаир мы повстречались с существами, внешне удивительно схожими с нашими собратьями, и завладели их телами. Постепенно мы свыклись с уделом бездомных странников. Теперь же, когда обзавелись телами, начала проходить и неизбывная тоска по дому. Кроме того, до нас дошло, что мы, фактически, обрели бессмертие. Вначале мы восприняли это как какое-нибудь странное последствие нашего сурового испытания в черной дыре. Мы решили для пробы воздержаться от поглощения чужой энергии. Результат: возрастные изменения пошли обычным порядком. Поэтому было ясно: если хочешь остаться в живых, выбора нет. Так что пришлось возобновить поглощение жизненной энергии из других существ. Мы научились это делать, не уничтожая их при этом физически – как люди доят коров. Это не только было более гуманно, но и сохраняло в целости источник питания. Среди нас самих нашлись такие, кто счел такое решение непорядочным и предпочел умереть от старости. Остальные же свыклись с новым уделом – вампиров, или паразитов сознания. Ведь это, в конце концов, закон природы: одни живые существа поедают других, и так со всеми.

На планете в системе Альфа Центавра мы начали строить космический корабль. Огромный, потому что хотелось, чтобы он напоминал о доме, о гигантских подводных пещерах нашего мира. Двадцать с лишним тысяч лет назад мы вновь явились в вашу Солнечную систему. Мы рассчитывали застать здесь своих собратьев – ведь они намеревались периодически наведываться сюда, наблюдать за прогрессом. Нас постигло разочарование, но, тем не менее, мы остались. Люди по-прежнему были охотниками, обитающими в пещерах; мы научили их земледелию, а также строительству поселений близ воды. Когда же делать больше ничего не оставалось, мы возвратились к Альфе Центавра и продолжили изыскания…

Карлсен тихонько встал и подошел к двери. Остальные были так увлечены, что не заметили, как он открыл дверь и тихонько прикрыл ее за собой.

В вестибюле навстречу ему попался тот самый санитар, Нортон.

– Где мне найти Фреда Лэмсона?

– Он сейчас во второй палате. Подождите, я его позову. Лэмсон спустился по лестнице через пару минут.

– Мне бы еще одну дозу того снотворного, – обратился к нему Карлсен.

– Вы уверены? – спросил тот с некоторым беспокойством. – Вы знаете, насколько сильная эта вещь?

– Знаю. Но было бы хорошо, если б вы все-таки принесли.

– Ладно. Сейчас сделаю,

Карлсен дожидался в вестибюле; было слышно, что голос из операционной продолжает вещать. На таком расстоянии он напоминал монотонное гудение компьютера. Чувствовалось, что сила его голоса возросла.

Лэмсон спустился по лестнице и протянул небольшую картонную коробочку.

– Здесь еще один шприц. Только будьте осторожны, большая доза может вообще убить!

– Не беспокойтесь.

– Что там у него на уме? – полюбопытствовал Лэмсон.

Карлсен легонько хлопнул санитара по плечу.

– Сказать – не поверите! Но скоро все узнаете. Спасибо за помощь.

Он тихо открыл дверь хирургической. Стояла тишина. Хезлтайн на секунду повернул голову и отвернулся. Очевидно, кто-то задал вопрос. Голос – на редкость блеклый – словно по бумажке, отвечал:

– Обрести человеческие тела было просто необходимо, чтобы вступить в контакт с вашей расой. Если изучить их глубже, можно обнаружить содержание в них силикона вместо карбона.

– В таком случае, заметил Хезлтайн, – почему вы исчезли, вместо того, чтобы выйти на контакт?

Ответ последовал быстрее обычного.

– Ответ вам известен. Меня привели в чувство – и, прежде чем окончательно очнуться, я успел совершить убийство.

– Что ты делаешь? – воскликнул Фаллада. Карлсен стоял возле кушетки, заводя над голой рукой лежащего шприц. Голос прервался, сбитый с толку прозвучавшим только что вопросом. Карлсен всадил иглу и надавил поршень. Выдернул шприц, оставив на коже капельку крови. После паузы голос произнес:

– Я не пойму… – и угас.

– И я тоже, – недоуменно сказал Фаллада. – Зачем было это делать?

Карлсен с полминуты помолчал, наблюдая за дыханием Армстронга, затем сказал:

– Потому что надо торопиться в Лондон.

– А в этом была необходимость? – спросил Хезлтайн, имея в виду лежащего. – Вы не доверяете?

Карлсен фыркнул.

– С чего это я ему должен доверять?

– А почему нет? – возразил Фаллада в замешавтельстве.

– Потому, что правды здесь лишь половина. Объясню, когда сядем в «шершень». Давайте собираться! Помогите его поднять.

– Что ты думаешь с ним делать?

– Взять с собой. – Он нажал на кнопку диктофона и, выстрелив оттуда капсулу, сунул ее в карман.

Сержант Паркер подремывал на лужайке, расстегнув до пояса рубашку. Заслышав шаги, он сел и оторопело глянул на грузную фигуру, сгорбившуюся в каталке.

– Помогите нам его поднять, – попросил Хезлтайн. – Надо как можно скорее добраться до Лондона. Сколько, по-вашему, на это потребуется?

– Долететь? С полчаса, если постараться.

Минут пять ушло, чтобы перевалить грузное тело на заднее сиденье «шершня». Еще минута – и уже взлетели. Лэмсон, выйдя на крыльцо главного входа, помахал вслед метнувшейся вверх юркой машине.

Хезлтайн, еще не вполне опомнившийся, сказал:

– Я не заметил каких-либо спорных моментов в его рассказе.

– Их было полно! Вы же сами обнаружили один из них. Если они приняли человеческий облик, чтобы выйти с нами на контакт, то почему не вышли?

– Но ведь он же объяснил? Он по случайности убил того молодого репортера и запаниковал…

– Такие не паникуют. Такие все просчитывают. Он объяснил, почему все они лежали в анабиозе, когда мы на них наткнулись?

– Чтобы перелет проходил быстрее. Мы ведь так же поступаем.

– Тогда почему их так трудно было разбудить?

– Мы не успели спросить… Вы его снова отключили.

– Спрашивать и не надо, – убежденно заявил Карлсен. – Все и так ясно! Им надо было, чтобы мы захватили их с собой на Землю. А когда бы это сделали, они бы все, один за одним, поумирали… а мы бы и не заподозрили, что доставили на Землю погибель. Единственное, что бы выявилось – это внезапный рост жестоких преступлений, садистских убийств… и тому подобное.

Хезлтайн покачал головой.

– Не знаю: или это я такой простак, или вы такой мнительный, – в голосе его чувствовался легкий упрек.

– Вот давайте еще раз, сызнова, – предложил Карлсен.