Все еще не успокоившись до конца, Найл с мрачной зачарованностью наблюдал.
      Стена напротив превратилась в широкую ленту голубого неба с тонкими полосками белых облаков. По пространству этой ленты с оглушительным, ноющим звуком метались машины (Найл узнал, самолеты).
      Внезапно картина сменилась. Он смотрел как бы из самолета, наблюдая, как в сторону земли уносятся яйцеобразные предметы. Они падали и падали, пока не уменьшились до точек и не исчезли.
      Затем с находящейся далеко внизу земли пошли взрастать белые султанчики дыма - один за другим, в ряд.
      Звуки разрывов на этот раз были далекие, приглушенные.
      Когда глаза привыкли к темноте, Найл разглядел, что находится в другом зале, тоже не маленьком.
      В зале, застыв, стояли зрители - жуки-бомбардиры; чувствовалось, что картина эта - не какое-нибудь чародейство. Конус колеблющегося света наверху указывал, что это просто движущееся изображение, которое проецируется на экран.
      Доггинз взял Найла за локоть, завел в полумрак и указал на стул. Найл сел на ощупь, не отрывая от экрана глаз. Там разворачивалась бомбардировка большого города. От такой разрушительной мощи захватывало дух.
      Видно было, как высоченные здания сначала содрогаются, затем медленно начинают осыпаться на землю, взметая тучи пыли. Рыжеватыми змеистыми сполохами прорывался огонь, сливаясь затем с тяжелым водоворотом черного дыма.
      До смешного крохотные фигурки пожарников направляли в пламя тугие спицы водяных струй.
      Вот обрушилось соседнее здание и погребло их под собой.
      Доггинз шептал на ухо:
      - Это просто старый фильм, здесь все ненастоящее. Настоящее пойдет дальше.
      - Ужас! - выговорил Найл.
      - Не вздумай говорить это при них. Они считают, что это чудесно.
      На секунду экран погас. Но вот раздались бравурные звуки маршевой музыки, и чей-то глубокий голос за экраном солидно произнес:
      "Разрушить!"
      Со стороны зрителей раздался одобрительное сипение; судя по всему, демонстрировался коронный номер.
      На экране появилось громадное, напоминающее башню здание, снятое снизу так, что стены вздымались вверх величаво, как утес.
      Затем (и как оператор ухитрился?) камера медленно поползла вверх, поднимаясь на крышу здания; ушедшее на это время лишний раз как бы подчеркивало огромную высоту стен. В конце концов, камера зависла над самым зданием, открывая вид сверху; отодвинулась на безопасное расстояние.
      Найл затаил дыхание. Вот на углу здания взвихрился чубчик дыма, за ним другой. Когда выявился третий, здание начало осыпаться, стены медленно трескались, корежились, от основания здания вверх взрастала туча пыли.
      Само здание начало грузно оседать внутрь себя, обнажив каменную кладку, затем рассыпалось в прах.
      Ничего не скажешь, было во всем этом что-то величавое.
      Весь оставшийся фильм шел о том же: небоскребы, стройплощадки, фабричные трубы, даже соборы - все оседало в то же облако вихрящейся пыли.
      И всякий раз, когда что-нибудь с грохотом рушилось, жуки издавали одобрительный сип - терлись щупиками что ли?
      На Найла картины действовали сокрушающе. Повернув медальон к груди, он мог усваивать их в полном объеме и воспринимать как явь.
      Видения в Белой башне дали ему возможность в какой-то степени уяснить, насколько сильна в человеке тяга к разрушению.
      Однако вся эта нескончаемая панорама насилия давала понять, что подлинную ее неохватность он не в силах себе даже и представить.
      Показали хронику Первой мировой войны, артобстрелы, следом за ними неистовые атаки; обрубки тел, распяленные на колючей проволоке.
      Дальше - Вторая мировая: пикирующие бомбардировщики, до основания разрушающие беззащитные города.
      Архивные съемки взрыва первой атомной бомбы над Хиросимой, затем испытание водородной на атолле Бикини.
      Даже жуки притихли, забыв выразить восторг, когда поднявшийся гриб показал, что атолла больше нет.
      Доггинз пихнул Найла по ребрам:
      - Ну что, насмотрелся!?
      - Да уж.
      Однако Найл так и не отводил от экрана глаз, когда они вдвоем возвращались под голубой свет стен; было что-то гипнотически чарующее в картине насилия.
      Очнувшись в пустом зале, Найл словно очнулся от сна.
      Когда вышли на дневной свет, он невольно заслонился от солнца.
      В сравнении с прохладой здания, улица напоминала горячую ванну.
      - И как долго такое длится?
      - Чуть ли не до вечера. У нас без малого двести часов материалов.
      - Целиком их посмотреть они еще не успели?
      - Смотрели десятки раз. Но им никогда не надоедает.
      Аккуратные, симметрично расположенные здания в обрамлении зеленых газончиков казались игрушечными. Мирная тишина после немолчного грохота взрывов нависала, словно угроза.
      Пройдя наискосок через площадь, они стали приближаться к угловому дому.
      Этот дом был заметно крупнее, чем обступающие его другие, а в центре газона игриво струился фонтан.
      Стайка из десятка ребятишек болтала ножонками в зеленоватой воде бассейна, у некоторых нос имел явное сходство с Доггинзовским.
      Завидев Доггинза, с полдесятка детишек побежали через газон к нему и, обвив ручонками, стали проситься ему на руки.
      Из дома вышла миловидная темноволосая девушка.
      - Не приставайте, папа занят.
      Ребятишки неохотно возвратились к своему бассейну.
      К удивлению, девушка схватила Доггинза за обе руки и поочередно поцеловала их. Доггинз, судя по лицу, несколько смутился.
      - Это Селима, моя жена, - сказал он. Найл почувствовал нечто похожее на зависть: девушка была едва ли старше Доны.
      Он хотел, как заведено, сомкнуться предплечьем, но та неожиданно опустилась на одно колено, взяла его руку и поцеловала в ладонь. Доггинз сдавленно кашлянул.
      - Нам бы чего-нибудь поесть.
      - Да, Билл.
      Девушка исчезла внутри дома.
      - Она очень славная девушка, - проговорил Доггинз смущенно.
      Когда вошли, женский голос спросил откуда-то из-за стены.
      - Кто там?
      - Это я, моя прелесть.
      Из-за двери выглянула симпатичная женщина с золотистыми волосами. Она также взяла Доггинза за руку и приложилась к ним губами.
      - Это моя жена Лукреция, - представил Доггинз
      Женщина одарила Найла вальяжной улыбкой, зубы в голубом свете прихожей поблескивали драгоценными каменьями.
      - Его первая жена, - добавила она. Найл, пытаясь скрыть удивление, неловко улыбнулся.
      - Как его зовут? - поинтересовалась Лукреция.
      - Его? Э-э-э... мистер Риверс.
      - Он Билл?
      - Нет, просто мистер.
      - Какая жалость, - вздохнула женщина, исчезая за соседней дверью.
      Найл мимоходом оглядел кухню, где несколько девушек занимались стряпней. Найл терялся в догадках.
      - Что за вопрос, Билл я или нет? Доггинз коротко хохотнул.
      - Я им говорил, что "Билл" означает "богатый и любимый". Они хотели тебе польстить.
      Он завел Найла в уютную, удобно обставленную комнату.
      Сидящая там на диванчике стройная девушка с обнаженными руками поспешила встать и поцеловать ему руки. Когда Доггинз сел, она опустилась на колени и стала снимать с него сандалии.
      - Это Гизела, - представил Доггинз, - номер восьмой.
      Девушка застенчиво взглянула на Найла, отвела глаза и зарделась. Эта, пожалуй, была младше Доны.
      - Ноги тебе помыть сейчас? - спросила она у мужа.
      - Не надо, кисонька. Принеси-ка нам лучше холодного пива.
      - Да. Билл.
      Чувствовалось, что имя она произносит так напыщенно, действительно как "господин".
      Когда остались одни, Доггинз лукаво, заговорщически улыбнулся.
      - Теперь понимаешь, почему я не желаю ввязываться ни в какую войну с нашими раскоряками?
      - Да, - печально ответил Найл.
      - Не то, чтобы я вовсе не хотел тебе помочь. Просто у тебя все равно ничего не выйдет.
      Найл воздержался от ответа. Доггинз продолжал:
      - Пауков миллионы. Что мы сделаем при таком раскладе?
      Найл упрямо покачал головой.
      - Должен быть какой-то способ. Иначе бы они нас не боялись. Почему тогда они боятся нас?
      Доггинз пожал плечами.
      - Да потому что мы, сволочи, зациклились на разрушениях, вот почему. Ты же видел фильм.
      - Тогда вас почему они не боятся, даром что вам известны секреты взрывчатки?
      - Им до нас дела нет. Я вот несу службу, и все тут. Лет через десять, может, дослужусь до главного управляющего.
      В комнату вошла златоволосая женщина, за ней несколько девушек с подносами.
      Она поместила между Найлом и мужем низенький столик и постелила белую льняную скатерть. Когда наливала пиво, Доггинз спросил:
      - Как прошло утро, дорогая?
      - Так себе. Ты же знаешь, как оно в канун большого Грохота.
      - Чего надо было этим восьмипалым?
      - Кажется, разыскивали какого-то беглого раба.
      - Раба? Пауки, всем скопом? Что же он такого натворил?
      Доггинз избегал смотреть Найлу в глаза.
      - Не знаю. Они не сказали.
      Теперь на столик было наставлено большое количество блюд: устрицы, мидии, перепелиные яйца, жареные птички, разные салаты, овощи. Пиво было темно-коричневое, со сладчинкой и - как понял Найл, от жажды выпивший, не отрываясь, полстакана, - крепкое. Прежде чем хозяин с гостем взялись за еду, девушки протянули им кувшин с теплой водой, помыть руки, а затем обтерли их мягкими, как пух, полотенцами.
      После этого все женщины неслышно удалились.
      Следующие пять минут мужчины занимались исключительно едой.
      Найл чувствовал взвешенную, не лишенную приятности душевную истому.
      Вид стольких молодых девушек напомнило о Доне; Найл лишний раз убедился, что скучает по ней.
      Очевидно, на Доггинза нашла задумчивость. Во всяком случае, когда он справлялся с перепелиными яйцами в густом белом соусе, вид у него был отсутствующий.
      Время от времени из-под приспущенных век он поглядывал на Найла. И в конце концов сказал:
      - Послушай... А если бы, скажем, у нас получилось договориться с пауками... Я ничего не обещаю, но - если бы? Это бы решило твою проблему?
      - Договориться насчет чего?
      - Ну, скажем, чтобы они разрешили тебе остаться и трудиться у нас?
      - Откуда ты знаешь, согласятся они или нет? - осторожно спросил Найл.
      - Они нам кое-чем обязаны. - Доггинз отщипнул кусочек жареного жаворонка. - Как я понимаю, они чуют в тебе опасность, и это не дает им успокоиться, так? А если бы мы гарантировали, - он особенно подчеркнул последнее слово, - что ты не дашь повода для беспокойства, они, вероятно, и пошли бы на это.
      - А я бы жил здесь... и служил жукам?
      - Нет, ты служил бы у меня. Мне нужен новый помощник. Ты во взрывчатке что-нибудь смыслишь?
      - Боюсь, что нет.
      - Неважно, научишься. - Доггинз сделался добродушным, простым. - В составе пороха нет ничего сложного: селитра, фосфор и уголь. Надо просто соблюдать пропорцию. С динамитом посложнее: последний мой помощник подорвался, когда делал нитроглицерин. Но ты этим заниматься не будешь. Твоей основной работой будет очищать продукт от угольных примесей.
      Он начал с полным ртом бубнить принципы фракционной очистки. Найл слушал с участливым лицом, а у самого мысли бродили в другом месте.
      Не очень-то верилось, что пауки позволят ему остаться у жуков. Хотя кто знает: голос у Доггинза звучал уверенно.
      Понятное дело, идея соблазнительная. Более отрадную жизнь, чем в таком доме, трудно и представить.
      Одного этого было бы достаточно, чтобы голова юноши наполнилась романтическими грезами.
      Доггинз допил свое пиво; оттолкнув стул встал. Похлопал Найла по плечу.
      - Не переживай, малый. "Богатый и любимый" Билл имеет здесь кое-какой вес. Пошел переодеваться. Наливай еще пива.
      Найл рад был остаться наедине с собой, это давало возможность собрать мысли воедино.
      Беспокоило сейчас то, как отреагируют пауки, когда узнают, где Найл находится. Если схватят во второй раз, придется трудно: коли не убьют, то уж наверняка позаботятся, чтобы никуда не улизнул. Так что можно ли рискнуть и позволить Доггинзу договориться от своего имени?
      Даже если жуки согласятся и отпустят, какой здесь выигрыш?
      Они же союзники смертоносцев, так что, служа им, Найл невольно будет услуживать паукам.
      Чем больше он об этом думал, тем больше терялся.
      Стараясь успокоиться, он начал слоняться по комнате, сунув руки в карманы, и всякий раз останавливался перед окном поглядеть на фонтан.
      Детей, видно, зазвали в дом, и фонтан теперь казался до странности одиноким. Брызги, сеясь, жемчужно сияли на солнце. Струя взметалась, словно в попытке достать до неба, но неминуемо опадала обратно к земле безысходно, как мысли самого Найла.
      Внимание отвлекло легкое покалывание в пальцах правой руки; кончики пальцев касались раздвижной трубки. Он вынул ее и задумчиво взвесил на ладони, проникаясь необычным, глубоким умиротворением. Чуть помедлив, нажав на кнопку, раздвинул трубку. Покалывание было неожиданно сильным, влажноватую кожу так и щипало - чтобы так сильно, он и припомнить не мог.
      Держа трубку между большим и указательным пальцами. Найл все внимание сосредоточил на вибрации.
      И тут с громкостью и отчетливостью, от которой Найл чуть не подпрыгнул, в груди прозвучал голос Стигмастера: "Расскажи ему о Крепости".
      На секунду разум Найла просто оцепенел. "Крепость?" - подумал он растерянно. Он уже успел забыть, что означает это слово.
      Однако не успел о том и заикнуться, как покалывание исчезло.
      С растерянностью и унынием Найл смотрел на трубку, думая, не повторить ли попытку выйти на контакт.
      В этот момент из коридора послышался голос Доггинза, и юноша поспешил нажать на кнопку.
      Когда Доггинз вошел, Найл уже засовывал трубку в карман.
      Доггинз выглядел неожиданно солидно.
      Потасканную желтую тунику сменила черная тога с золоченой цепью вокруг пояса.
      Кожаные сандалии тоже черные, на голове уже не видавший виды зеленый козырек, а остроконечный колпак, что придавало Доггинзу сходство с монахом.
      - Готов? Все, пора трогаться.
      В коридоре дожидались жены и дети, все в веселых цветастых нарядах.
      Лишь Лукреция, в отличие от других, была одета в черную льняную тогу, очевидно, подчеркивая, что среди жен она здесь первая. Когда Доггинз с Найлом вышли на улицу семейство тронулось следом ровным "крокодильчиком", по росту...
      Прошли через зеленую лужайку перед залом собраний и свернули на главную улицу. Похоже было, что каждый житель города движется примерно в том же направлении.
      Сипло посвистывали (очевидно, переговаривались меж собой) жуки, возвышаясь над слугами-людьми изумрудными спинами и ярко-желтыми головами.
      Всюду царил дух бесшабашного веселья, и, если кто-нибудь из ребятишек, расшалившись, со всего хода ударялся о лапу жука, никто даже не одергивал проказника.
      Найл не мог надивиться на такую свойскость и дружелюбие между хозяевами и слугами; в противоположность паукам, эти большие, закованные в панцирь существа не вызывали ни страха, ни мрачного восхищения - просто открытое, дружеское чувство.
      Когда площадь осталась позади, внезапно ему вспомнилось слово, смысл которого Найл тщетно пытался восстановить.
      - Что такое казармы?-спросил он у Доггинза.
      - Место, где живут военные. А что?
      - Я видел это слово на старой карте.
      Доггинз резко обернулся к нему.
      - На плане паучьего города?
      - Да.
      - Оно, то место, случайно не "крепостью" называлось? - спросил Доггинз с деланным равнодушием.
      - Да. А ты откуда знаешь? Тот пожал плечами.
      - Всякие слухи ходят. А ты, интересно, сумел бы описать, где примерно она расположена?
      - Наверное, да. Она в квартале рабов. Они уже, по сути, вышли на окраину. Найл с любопытством заметил, что одна из красных башен как раз сейчас строится, а на недовершенных стенах с жужжанием роится сонмище золотистых насекомых.
      - Что они такое делают? - спросил он.
      - Строят.
      - Строят насекомые? - не поверил Найл.
      - Точно. Их тут называют клейковинными мушками.
      Когда они поравнялись с усеченным конусом башни, жужжание сделалось просто оглушительным.
      - Они строят ее для себя?! - с трудом перекрывая шум, прокричал Найл.
      - Нет, нет! - Доггинз остановился, а за ним и кортеж из жен и детей. Они живут в гнездах из склеенных меж собой листьев.
      - Тогда как же вы заставляете их строить дома?
      - Их специально дрессируют. Вот, смотри.
      Доггинз сосредоточенно нахмурился, насупил брови и впился прищуренным взглядом в роящихся золотистых насекомых.
      Секунду спустя они начали оседать на стены, через полминуты шум утих, а насекомые стали карабкаться друг другу на спину. Бисеринки пота проплавились на лице у Доггинза. Вот он надрывно перевел дух и расслабился; насекомые тотчас взвились в воздух. Похоже, Доггинз остался доволен собой.
      - Как у тебя это вышло?
      - Они приручены подчиняться мысленным командам. Желаешь сам попробовать?
      Найл вперился в мушек и сосредоточил внимание.
      Тотчас он осознал наличие каждого отдельного насекомого так четко, словно слился с ними воедино - они стали как пальцы на руках-ногах.
      Ему было даже известно их точное количество: восемнадцать тысяч семьсот восемнадцать.
      Но, мысленно уже почти собравшись скомандовать им осесть, он припомнил данное себе обещание не отпускать легкомысленных жестов и передумал.
      - Что-то, боюсь, у меня не выходит. Доггинз улыбнулся сочувственно, однако от Найла не скрылось: доволен.
      Когда двинулись дальше, до Найла вдруг дошло, что вживление в клейковидных мушек обнажило связь с потоком жизни, скрытно текущим сквозь мир.
      Теперь его динамика и насыщенность ошеломляюще отличались от тех, что он чувствовал нынче поутру, когда стоял на площади среди рабов.
      Тогда Найл сознавал нехитрую радость бытия.
      Здесь, в городе жуков, он чувствовал, что находится действительно среди себе подобных; среди людей с такой же, как у него самого, способностью активно мыслить и управлять своей жизнью.
      Было только одно различие: люди здесь не осознавали, что владеют этой силой.
      Он, словно между прочим, спросил у Доггинза:
      - А как ты научился управлять клейковидными мушками?
      - Да это нетрудно. Они привыкли, что ими командуют жуки. А я сам живу среди жуков уже столько, что, думаю, нахожусь с ними на одной мыслительной волне. Поэтому у меня это тоже получается...
      Разумеется, он заблуждался.
      Дело здесь было вовсе не в мыслительной волне. Суть была единственно в силе воли. У Найла на миг появился соблазн растолковать, что к чему, но затем он решил, что сейчас не время и не место.
      В полумили от города дорога делала изгиб, с которого открывался вид на невероятных размеров ямину в земле, где-то миля в ширину и четверть мили вглубь. Просто голова кругом.
      - Что это?
      - Старый мраморный карьер.
      - Кто его вырыл?
      - Люди. - Доггинз подмигнул.
      В вертикальном срезе различались слои геологических отложений; самый широкий - верхний - того же цвета, что и дорога под ногами. Это и был, очевидно, источник материала для строительства дороги.
      Дорога полого сходила вниз, пестрым потоком струились по ней идущие люди и жуки-бомбардиры.
      На дне карьера виднелись десятки разноцветных палаток, из которых особо выделялся размером шатер в зеленую и белую полоску.
      Найл расслышал еще и звуки, от которых сердце встрепенулось с неожиданной радостью - бравый звук духовых инструментов; кто-то наигрывал в унисон.
      Путь на дно карьера занял полчаса. После выпавшего прошлой ночью дождя все еще стояло множество больших луж; через них, заливаясь смехом, прыгали дети, обдавая друг друга фонтанами брызг.
      Другие ребятишки глазели на кривляния клоунов. Из разноцветных палаток и будок исходили соблазнительные запахи еды, леденцов из жженого сахара. Музыканты, облаченные в ярко-красные тоги с желтыми поясами, стояли на эстраде - каменной платформе, а амфитеатр за ними усиливал звук, будто мощный упор.
      В этой части карьера находились плотно пригнанные друг к другу зрительские места - около тысячи, - над которыми возвышался прозрачный купол наподобие пузыря, с зелеными крапинками. Доггинз сказал:
      - Если хочешь как следует разглядеть, что будет на сцене во время представления, подыщи себе место в верхнем ряду. Начало где-то через полчаса. А я пошел: дела.
      - Спасибо. - Найлу не терпелось посмотреть, что же там на сцене. Однако через минуту Доггинз возвратился.
      - Беда, - тихо и тревожно сказал он. Найл повел глазами в ту сторону, откуда сейчас подошел Доггинз, и сердце обмерло. Среди спускающихся по склону четко выделялась компания женщин с обнаженной грудью. Сомнений не было: служительницы.
      На одну минуту Найла охватил безотчетный страх.
      - Думаешь, это за мной?
      - Нет. Они часто приходят сюда на праздник Грохота.
      - Что мне делать?
      - Не паникуй. Не думаю, что они тебя узнают. Ты для них обыкновенный раб. Но лучше держись от глаз подальше. - Он указал на полосатый шатер возле эстрады. - Там рабы вкалывают, увидишь. Мостига ты уже знаешь (тот, лысый, ты видел его утром). Пойди и спроси, чем можешь пригодиться.
      Найл вошел в балаган и растерялся, такая там царила суматоха. Основную часть пола занимали затейливые декорации: остров, на нем деревья. Над разрисованными голубыми волнами возвышался корабль на якоре, а по близости в море впадал ручей.
      На берегу стояли соломенные хижины дикарей-островитян, а вокруг котла с несчастного вида матросом внутри заходился в пляске знахарь-колдун, у которого на шее болтался амулет с черепами.
      Найл определил, что и знахарь, и остров сделаны из дерева и папьемаше, которые до сих пор усердно размалевывали подмастерья, ползая по сцене.
      Задняя стенка шатра выходила непосредственно на стену карьера.
      Найл разглядел, что держится она за счет хитросплетения веревок, блоков и шкивов.
      Сразу за шатром на стене карьера находилась искусственная пещера, перед которой рабы разгружали подводу с бочонками.
      Лысоголовый, усталый и вконец издерганный, пытался, судя по всему, заправлять разом и вся.
      На вопрос Найла, какая помощь требуется, он лишь раздраженно фыркнул:
      - Катись отсюда и не мешай! Но тотчас узнал юношу и воскликнул сердито:
      - А, это ты! Ничего, вот уж второй час как без тебя обходимся. Ты где шатался?
      - Находился в распоряжении Доггинза.
      - Ну что тогда, давай, гоняй рабов. На вот, возьми-ка, пригодится. Он протянул Найлу хлыст.
      Юноша пробрался в пещеру.
      Ее покатые стены вдавались глубоко в толщу породы.
      Все пространство от пола до потолка было забито деревянными бочонками и ящиками с фитилями и запалами.
      Один из бочонков валялся разбитый на полу, возле него скреб пол совершенно непригодной для этого метлой косоглазый придурок.
      Найл сразу же уяснил: проблема не в том, что рабы медленно возятся, а, наоборот, в том, что носятся слишком быстро.
      Атмосфера праздника их сильно возбуждала, и они мельтешили, как ошалевшие муравьи, катя бочонки, волоча сундуки, забывая затем, куда их девать и бросая прямо на дороге, где на них натыкались другие.
      Рыжий паренек с шишковидными коленями - очевидно, помощник лысого изо всех сил старался их контролировать, но до него самого, видно, уже дошло, что это совершенно бесполезно.
      Найл огляделся и смекнул, что надо делать. Рабов он разбил на тройки и каждой поставил определенную задачу. Для вида помахивал и хлыстом, но в этом, по сути, не было необходимости.
      Рабы реагировали на мысленные приказы с четкостью, напоминающей клейковидных мушек.
      Одна бригада подносила бочонки из глубины пещеры, другая грузила их на небольшие тачки, третья вкатывала в шатер. Там подмастерья, подхватив, определяли их в полое место под " островом".
      Работа была сделана за четверть часа, и лысый стал посматривать на Найла по-иному, с уважением.
      Когда Найл спросил, что делать дальше, тот ответил:
      - Просто держи этих чертяк в сторонке, пока не подготовимся к началу.
      Тут спереди в шатер вошел Доггинз; Найл по забывчивости махнул, но тот в ответ только сердито скривился и качнул досадливо головой.
      Через секунду Найл понял, почему. Через вход одна за другой прошли человек пять служительниц, и впереди всех Одина.
      К счастью, она была увлечена разговором и в сторону Найла не смотрела.
      Юноша отвернулся и заспешил к заднему выходу.
      Пороховой погреб был теперь пуст; расколотый бочонок так и валялся посреди пола, вокруг тонким сдоем стелился серый порох. Найл прошел мимо него в глубину пещеры. Здесь стояла приятная прохлада, влажно пахло грибами.
      Приятно было после суматохи шатра дать телу отдых. Найл облюбовал уголок за нагромождением бочонков и присел на ящик с запалами.
      Через несколько секунд он утомленно закрыл глаза и, чувствуя дремоту, приложился затылком к стене.
      Легкое прикосновение к плечу разом прогнало наползающую было дремоту. Резко втянув воздух, он уставился в густую тень.
      Там угадывалось невнятное, слабое шевеление; Найл на секунду подумал, что смотрит на маленькую тысяченожку. Пропуская дневной свет, чтобы лучше видеть, он осторожно сместил бочонок пороха.
      Там ничего не было, кроме зеленого грибовидного выроста, растущего на стене.
      Найл вынул раздвижную трубку и ткнул вырост, судя по всему, очень твердый. Может статься, гриб служит жильем какому-нибудь созданию?
      Найл колупнул гриб пальцем. Едва он это сделал, как над поверхностью гриба обозначилась крохотная, напоминающая влажный палец ложноножка и коснулась кожи.
      Найл инстинктивно отдернул руку. Затем, поскольку ложноножка казалась не опаснее червяка, снова вытянул палец и дал существу его коснуться.
      Удивительно: ложноножка тут же сделалась тоньше и длиннее, и молниеносно обвилась вокруг пальца в колечко.
      Найл потянулся другой рукой пощупать, какова она на ощупь; из гриба выпросталась другая ложноножка и тоже схватилась за палец.
      Он тихонько потянул руку на себя; ложноножки упорствовали. Они силились втянуть его руку к себе в гриб. Резким движением Найл высвободил пальцы. На каждом пальце там, где хватались щупальца, виднелись красные венчики.
      Судя по всему, это был какой-нибудь меньший собрат той нечисти, что он повстречал прошлой ночью: то же вкрадчивое, поначалу еле неуверенное прощупывание ложноножками, похожими на рожки улитки, та же неуловимо скользкая хватка, выдающая недюжинную силу.
      Найл просунул под основание гриба трубку и. действуя ею как рычагом, отвалил тварь от стены.
      Гриб, похоже, крепился центральным корнем, на основании коего располагались кольцом крохотные присоски, напоминающие маленькие разинутые рты.
      Стоило к одному из таких ртов подставить кончик мизинца, как тот, раскрывшись шире, немедленно присосался; одновременно с тем наружу выявились с полдесятка ложноножек и попытались ухватиться за руку.
      Похоже, они вылезали из слизистой поверхности гриба, словно он состоял из той же вязкой жидкости. Когда Найл, потянув, высвободил руку, кончик пальца у него был покрыт едкой слизью. Юноша тщательно вытер руку о рубаху.
      Пристально глядя на гриб, он намеренно расслабился и полностью настроил ум на восприятие.
      Любопытно было выяснить, что это - животное или растение. На какой-то миг мозг Найла превратился в подобие зеркала, отражающего скудное, обуреваемое голодом хищненькое создание, но вот его собственный разум раскрылся и поглотил этот мелкий очажок жизни.
      Юноша начал сознавать нежно пульсирующую энергию, словно он глядел на существо сверху, через расходящиеся на глади пруда круги.
      - Что ты здесь делаешь? Голос хлестнул резко, словно удар. Найл так был поглощен наблюдением за грибом, что совершенно не заметил, как к нему неслышно (потому что босиком) подошла Одина.
      - Что ты здесь делаешь? - повторила она.
      - Прячусь, - ответил Найл, обретя дыхание.
      - Я это как-нибудь вижу. От кого?
      Тревога сменилась облегчением и отчасти неловкостью.
      Облегчение от проблеска догадки, что женщина рада его видеть. Неловкость от того, что он внезапно, сам того не сознавая, вторгся в ее сознание.
      Он уже сошелся с Одиной так близко, что даже в потаенную область ее мыслей мог внедряться совершенно естественно, но тем не менее чувствовал себя при этом как вор, пробирающийся в спальню.
      Найл подвинулся, освобождая Одине место на ящике для запалов, и она села возле него. Непонятно, от кого из них изошел влекущий порыв. Секунду Найл близко смотрел Одине в глаза, затем, подчиняясь все тому же безотчетному порыву, обнял ее и припал губами к ее губам.
      Руки женщины ласково легли ему на шею. Их тела сблизились...
      Случилось это совершенно естественно, и оба почувствовали восторг и облегчение, что это наконец произошло. Сознавал Найл и то, что Одина ждала от него этого; она же видела, как он ласкался с той, темноволосой, в женском квартале.
      Одина отстранилась первой, дисциплинированная служительница вновь одержала в ней верх.
      - От кого ты скрываешься?
      - Мне пришлось уйти из города.
      - Но зачем? - На лице Одины читалось полное недоумение. Пауки казались ей строгими, но благодетельными хозяевами, служить которым приятно и почетно.
      - Они убили моего отца.
      - Я знаю. Это печально. Но он пытался напасть на одного из них.
      - Понимаю. И все равно мне трудно простить.
      - Тебе надо простить. Они хозяева. Мы не имеем права роптать на то, что они считают нужным.
      Странно было общаться с ней таким образом.
      Найл успевал считать рождающиеся у нее в уме слова еще до того, как она их произносила; получалось эдакое странноватое эхо. На секунду у Найла возник соблазн выложить Одине то, что он узнал от Каззака, но он сдержался.
      Было бы жестоко по отношению к ней раскрывать всю правду. Ее ум был не готов к такому страшному откровению.