На этот раз Бакли прервал его размышления.
      - Нельзя ли прибавить освещения? - спросил он через селектор.
      - Освещение включено на полную мощность. У вас какие-то сложности, "Тритон"?
      - Стену видно все хуже и хуже.
      - Вы вышли за пределы видимости. Хотите остановиться?
      Ник взглянул в иллюминатор. Сплошная темнота. Лучи фар растворяются в темноте, словно черная пустота поглощает их. В нескольких ярдах от ламп. Прожекторы тоже ничего не дают - свет виден футов на двенадцать впереди, а дальше все погружено во мрак.
      - Нет, еще на десять футов в темноту. Нет...
      Ник нервно сглотнул слюну. Темнота как бы обрубала лучи света, перекрывала их, пожирала.
      - У нас неполадки с освещением? - Голос Бакли дрогнул.
      - Не знаю, - ответил Ник.
      - Лампы утратили свою мощность.
      Однако Ник так не думал. Все дело было в темноте, царившей снаружи. Что-то забивало свет, пожирало его. Что-то густое и маслянистое. Казалось, за стеклом иллюминатора чернота шевелится, словно живая и прожорливая.
      Он встряхнул головой. Что за мысли? И все-таки было в этой черноте что-то необычное, не из-за нее ли лазерный луч не вернулся обратно? Он улыбнулся. Она и в самом деле "бездонная". Эта проклятая трещина гораздо глубже, чем можно было предположить, но дно у нее, конечно, есть.
      - Все включено на полную мощность, "Тритон" Если у вас неполадки с электроснабжением, поднимайтесь наверх, а завтра "опробуете еще раз.
      - Нет, хочу снять хотя бы одно показание с лазерной установки, сказал Ник.
      Он принялся щелкать переключателями лазерного управления и отметил про себя, что у него дрожат руки. Внезапно в капсуле стало холодно.
      Он взглянул на Бакли, который приспосабливал к своей камере вспышку.
      - Вы замерзли?
      Бакли кивнул:
      - Да, после того, как вы спросили об этом. - Изо рта у него шел пар. Вы снимете показания, а я попробую сделать не сколько снимков со вспышкой через иллюминатор. После этого будем подниматься наверх.
      - Договорились.
      Ник вдруг почувствовал сильное желание увидеть солнечный свет. Он отрегулировал приборы лазерной установки, нажал на пуск и стал ждать показаний. Ждал долго.
      Абсолютно ничего.
      Пока Ник проверял приборы, Бакли пытался сделать снимки.
      - Бесполезно, - сказал Бакли, с раздражением убирая камеру. - Как будто суп из фасоли разлили.
      Ник посмотрел в иллюминатор. Чернота, казалось, давила на стекла, как бы стремясь прорваться внутрь.
      Ник снова включил лазер. Опять ничего. Безвозвратно. Проклятие! Может быть, лазерный луч не может пробиться сквозь темноту, а может быть, трещина и в самом деле бездонна. Сейчас его уже это не волновало - он сильно замерз.
      - Ладно, хватит, - сказал Ник, - я закончил. Давайте подниматься.
      - Поднимайте нас! - крикнул Бакли.
      - Повторите, "Тритон", - откликнулись наверху. - Нет приема.
      Бакли повторил, но никакого ответа по рации не поступило. Капсула продолжала опускаться.
      Ник почувствовал страх. Стены "Тритона", казалось, сжимаются вокруг них. Стало еще холоднее. И темнее.
      - Может быть, свет слишком тусклый? - спросил Бакли. Ник лишь кивнул. Язык будто прирос к нёбу.
      - Господи, поднимайте нас! - закричал Бакли и стал барабанить кулаком по стальной стенке капсулы. - Поднимайте!
      - О'кей, "Тритон", - сказал спокойный голос. - Сейчас начнем.
      Но они не остановились, даже не замедлили движения. Темнота с каждой минутой сгущалась.
      - О Господи, Квинн! - Голос Бакли стал хриплым от страха. - Что происходит?
      У Квинна наконец прорезался голос. Он старался говорить спокойно. Теперь уже и Бакли почти поглотила темнота.
      - Не знаю. Но ясно одно: нужно сохранять спокойствие. Что-то случилось с рацией. Но ведь трос у них не бесконечный. Они опустят нас на полную длину, а потом все равно станут поднимать. Ничего другого им не останется. Давайте возьмем себя в руки и повисим здесь немного. Все будет в порядке.
      Теперь "Тритон" полностью погрузился во мрак, снаружи и изнутри. Ник не видел даже вытянутой вперед собственной руки. Он потерял ориентацию в пространстве, не знал, где верх, где низ. Живот сводило от страха.
      - Квинн! - Голос Бакли, казалось, донесся откуда-то снаружи. - Вы здесь?
      Ник выдавил из себя смешок:
      - Нет, я вышел за сигаретами.
      И вдруг темнота превратилась во что-то твердое, что-то реально осязаемое. Это "что-то" окружало их, прикасалось к ним. Было холодным и зловещим. Оно наполнило Ника безотчетным страхом, от которого холодело внутри. Ему хотелось кричать, звать отца Билла, хотелось домой, к матери-наркоманке, которая чуть не вышибла из него мозги, когда ему было три месяца - куда угодно, только бы не оставаться здесь.
      Вспышка у Бакли погасла, и они оба захлебнулись в крике, увидев то, что вползало к ним в капсулу.
      - Все нормально. Пока не надо нас поднимать. Размотайте трос до конца.
      Билл услышал голос по селектору и обмер. Это не был голос Ника или его напарника. Какой-то другой, совершенно незнакомый. Билл внимательно всмотрелся в лица людей у контрольных приборов. Ни один не отреагировал. Но это же совсем другой голос! Неужели они не слышат?
      А потом что-то знакомое послышалось ему в голосе. Он уже слышал его раньше. Но где?
      Ответ вертелся где-то рядом. И тут он снова услышал:
      - Да, вот так. Продолжайте нас опускать.
      Тут Билла осенило. От страха подкосились ноги.
      Раф. Это его голос. Раф. Джимми Стивенс. Расалом. Как бы его ни называли, это был он. Тот, кого Глэкен считал врагом. Тот, кто укоротил день и вырыл в земле эту гигантскую яму. Он годами измывался над Биллом, принимая разные обличья и меняя голоса. И тот, который звучал сейчас в селекторе, принадлежал Рафу Лосмаре. Ошибки быть не могло. Он все еще слышал этот голос. Враг сейчас в этой капсуле - и одному Богу известно, что он там делает с Ником.
      На ватных ногах он побежал к диспетчерскому пункту.
      - Поднимите их! - закричал он. - Сейчас же, немедленно!
      - Кто вы, черт побери? - спросили у него.
      - Я друг Николаса Квинна. Это был не его голос. Неужели вы не поняли?
      - Конечно, это голос Ника, - сказала женщина лет тридцати с короткими каштановыми волосами. - Я работаю с ним не один год. Это, несомненно, его голос.
      Стоящий позади нее пожилой мужчина с аккуратным пробором согласно закивал:
      - Да-да, это был Ник.
      - А я вам говорю, что это не он! Господи, верните их обратно! У них что-то случилось. Верните их!
      Кто-то схватил Билла за руку, и он услышал несколько голосов, перебивающих друг друга:
      - Кто он такой?
      - Вызовите службу безопасности...
      - Говорит, что друг Квинна...
      - Да пусть даже его мать. Он должен убраться отсюда!
      Билла вытолкали с территории пункта. Сотрудники службы безопасности собирались отвести его за пределы Овечьего Пастбища, но он умолял оставить его рядом с трещиной, поклявшись, что не скажет больше ни слова и не будет подходить к диспетчерскому пункту. Католическая сутана и на этот раз выручила его. Ему разрешили остаться.
      Но это было невыносимо - стоять здесь и слушать этот голос, требующий опускать капсулу все ниже и ниже. Неужели для всех остальных этот голос звучал как голос Ника? Неужели только он мог различить голос Рафа? Но почему? Еще одна злая шутка?
      Будь ты проклят!
      Ему хотелось кричать, хотелось взять управление подъемником в свои руки, вырвать рычаги у оператора и поднять капсулу наверх, где светит солнце. Но это было так же невозможно, как перепрыгнуть через трещину. Ему оставалось лишь стоять в привилегированной толпе тех, кого пустили за ограду, и молча бороться со сжимавшим сердце страхом.
      Наконец кабель размотался до конца. Теперь, что бы ни говорил странный голос, капсула не могла опускаться дальше.
      Но голос смолк.
      Билл заметил оживление на диспетчерском пункте и стал протискиваться к нему через толпу. На глаза попался спешащий куда-то студент, и Билл схватил его за руку:
      - Что случилось?
      - "Тритон" не отвечает.
      Билл отпустил его, похолодев от ужаса, чувствуя свою беспомощность, а в это время подъемник уже закрутился в обратном направлении, начав на полной скорости подъем "Тритона". Казалось, подъем будет продолжаться вечно. За это время по Овечьему Пастбищу с ревом сирен промчались машины "Скорой помощи" и реанимации. Наконец капсулу вытащили на поверхность и поставили на платформу. К ней устремились люди с диспетчерского пункта.
      Билл протискивался к переднему краю, пока не уперся в одну из деревянных загородок, которыми обнесли трещину. Он с нетерпением смотрел, как сотрудники раскручивают гайки, снимают люк и заглядывают внутрь.
      Кто-то вскрикнул. Его сердце, и без того бешено колотившееся, казалось, выскочит сейчас из груди. У капсулы суетились люди: кто-то бежал к телефону, кто-то что есть силы махал рукой, требуя, чтобы подъехала машина реанимации. Господи, что-то случилось с Ником. Он никогда не простит себе, что не приехал вовремя и не помешал им спуститься вниз.
      Двое из бригады реаниматоров со стетоскопами вокруг шеи и аптечками в руках бросились к капсуле, когда из люка извлекли обмякшее тело. Билл задрал голову, стараясь разглядеть что-нибудь поверх толпы, и с облегчением увидел, что у раненого седые волосы и лысина. Слава Богу, это не Ник. Его напарник. Его положили ничком на платформу и стали делать искусственное дыхание. А где же Ник?
      Снова всплеск оживления вокруг капсулы. Выносят, точнее, выводят следующего. Это Ник. Слава Богу, он стоит на ногах, передвигается. Но что у него с лицом? Красное, кровь с губ капает на подбородок. Он порезал нижнюю губу или скорее прикусил ее. Но глаза - они заставили Билла содрогнуться от ужаса: широко раскрытые и пустые. Случившееся там, внизу, лишило Ника разума или запрятало разум в самый дальний потаенный уголок мозга.
      - Ник! - вскрикнул Билл.
      Он наклонился, чтобы проскочить под ограждением, но один из полицейских не упускал его из виду.
      - Оставайтесь на месте, святой отец, - предупредил он, - не то упеку вас за решетку!
      Билл в отчаянии сжал зубы, но остался на месте: из тюрьмы он ничем не сможет помочь Нику. А Ник сейчас нуждается в нем.
      Он едва сдерживался, пока Ника, спотыкающегося, с пеной на губах, вели к машине. Безумные, пустые глаза. Что же он там увидел?
      И вдруг, поравнявшись с Биллом, Ник повернулся и пристально посмотрел на него. Потом как-то странно усмехнулся. Билл вздрогнул от ужаса и невольно отпрянул назад прямо на стоящих позади людей. Но усмешка исчезла с лица Ника так же внезапно, как и появилась. Проблески разума, вспыхнувшие было во взгляде, снова исчезли, и он заковылял прочь от Билла к санитарным машинам.
      Билл постоял еще немного, чувствуя слабость и дрожь во всем теле, потом выбрался из толпы и побежал по траве за машиной. Он успел рассмотреть надпись на дверце: "Пресвитерианский госпиталь". Добежав до Пятой авеню, Билл стал искать такси, не в силах избавиться от чувства, что когда-то уже пережил этот кошмар. Сможет ли он пережить его во второй раз?
      Из передачи радио ФМ-диапазона:
      "Фредди: Плохие новости поступают из Центрального парка, ребята. С теми двумя парнями, что спустились в дыру, случилась беда.
      Д ж о: Да, у одного сердечный приступ, у другого тоже что-то серьезное. Говорят, у них были проблемы с подачей воздуха. Как только появятся свежие новости, мы сразу же сообщим.
      Фредди: Обязательно. А сейчас послушайте песню битлов, ставшую классикой, которую мы передаем специально для тех, кто сейчас задействован на работах в Центральном парке в районе Овечьего Пастбища".
      (Звучит песня "Угодить в яму")
      - А когда придет этот парень?
      - Точно не знаю, - ответил Глэкен.
      Он посмотрел на мастера Джека, разглядывающего Центральный парк из окна. Всех, кто входил в эту комнату, буквально тянуло к окну, в том числе и Глэкена. Вид отсюда открывался захватывающий, особенно сейчас, благодаря трещине.
      Джек пробудил в Глэкене интерес. Среднего роста, в бежевых слаксах и легкой голубой рубашке с закатанными рукавами. Темно-каштановые волосы, низко нависшие над карими глазами. Взгляд мягкий и в то же время острый. Ни манерами, ни одеждой он не выделялся в толпе.
      Вы не заметили бы его, даже преследуй он вас по пятам целый день.
      Глэкену Джек нравился, у них установилось взаимопонимание на каком-то основополагающем уровне. Возможно, потому что Глэкен видел в Джеке себя самого в другую эру, другую эпоху, когда был такого же возраста. Настоящий борец, воин. В нем чувствовалась сила не только физическая, хотя он знал, что ее в избытке в этих сплетениях мускулов, но и внутренняя чувствовалась твердая решимость доводить дело до конца. У него хватало мужества задавать сложные вопросы самому себе, анализировать собственные действия и их мотивы, ставить под сомнение целесообразность той жизни, которую он избрал для себя.
      Являлся ли Джек тем человеком, которого он, Глэкен, искал? Глэкен не мог не видеть, что при всех своих положительных качествах Джек - парень бесшабашный, строптивый, не признающий авторитетов. Он жил по своим законам. И был обозлен. Слишком обозлен. Временами казалось, что от холодного огня его ярости в комнате становится светлее.
      И все же, несмотря на все это, Глэкен отчаянно нуждался в его помощи. Джек - единственный на земле человек, способный вернуть древние ожерелья. Глэкен понимал, что с ним нужно обращаться очень осторожно и быть как можно более убедительным в своих доводах.
      - Сколько еще мы его прождем? - спросил Джек, отвернувшись от окна.
      - Он уже должен был прийти. Видимо, болезнь друга задержала его.
      Глэкен смотрел возвращение капсулы по телевизору и не переставал удивляться, как много информации можно почерпнуть, даже не выходя из комнаты. Когда на поверхности Луны появились первые следы человека, он тоже сидел у телевизора, как и час с небольшим назад, следя за тем, как Ника и второго ученого вытаскивают из капсулы. Этот второй - мистер Бакли - умер от разрыва сердца, а доктор Квинн в шоковом состоянии был срочно доставлен в реанимацию. Глэкен догадался, что Билл поехал за ним вдогонку.
      Скверно. Скверно потому, что это произошло с другом Билла и потому что Глэкен очень хотел познакомить Билла и Джека - возможно, они бы подружились. Теперь это следует отложить до следующего раза.
      Джек сел в кресло напротив Глэкена.
      - Тогда давайте продолжим. Вы снова упомянули ожерелья. Значит, по-прежнему хотите их заполучить?
      - Да. Боюсь, без них не обойтись.
      - Чтобы предотвратить конец света, о приближении которого мы с вами знаем, не так ли?
      - Правильно.
      Джек поднялся и снова подошел к окну.
      - Я, как и прежде, считаю вас сумасшедшим, - сказал он, поглядев в окно, - но этот проклятый парк уменьшился, ведь так? Я хочу сказать, потерял часть поверхности, которую поглотила трещина. Значит, он сократился в размерах, как вы и предсказывали. - Он повернулся и снова посмотрел на Глэкена: - Откуда вы знали, что в парке должна появиться трещина?
      - Удачная догадка.
      - Может быть. Но если вы собираетесь разыскать Калабати и ее ожерелья, одной удачной догадки недостаточно.
      - Я уже знаю, где она.
      Джек снова сел в кресло.
      - Где?
      - Сейчас она живет на Мауи, на северо-западном склоне Халеакалы, несколькими милями выше Кулы.
      - Как вы ее разыскали? Ведь два дня назад вы понятия не имели, где она.
      - Я встретил старого знакомого, которому это известно.
      - Снова удачное совпадение?
      - Нет, правда. Я его искал, этого старого знакомого.
      Глэкен позволил себе сдержанно улыбнуться и не сказал больше ни слова. Пусть Джек думает, что речь идет о человеке. Едва ли стоит рассказывать ему о Дат-тай-вао, по крайней мере при создавшихся обстоятельствах. Он еще не готов к этому. Но остается непреложным фактом, что вчера, прикоснувшись к Джеффи, он вступил в контакт с Дат-тай-вао и таким образом узнал, где ожерелья. Потому что Дат-тай-вао всегда знает местонахождение ожерелий. Раньше они были неразлучно связаны друг с другом. Остается надеяться, что с помощью Джека они скоро вновь станут единым целым.
      - Вы хотите, чтобы я пошел туда и убедил Калабати отдать эти ожерелья, после чего она превратится в старую каргу и умрет?
      - Я хочу, чтобы вы их заполучили. Просто заполучили.
      - Да, но поскольку добровольно она с ними не расстанется, мне придется их украсть. А я не вор, мистер Вейер.
      - Но отнимаете же вы награбленные вещи, чтобы вернуть их законному владельцу, не так ли?
      Джек откинулся в кресле и сжал рукой запястье.
      - Иногда случается.
      - Отлично. А эти ожерелья, точнее, металл, из которого они сделаны, вначале принадлежали мне.
      Джек медленно покачал головой:
      - Нет. Так не пойдет. Я доподлинно знаю, что эти ожерелья появились еще в ведические времена и передавались в ее семье из поколения в поколение. А ее семья, поверьте, имеет длинную родословную.
      - Это верно. Но материал был похищен у меня в незапамятные времена.
      Джек прищурился:
      - Хотите сказать, что вам две тысячи лет?
      Глэкен понял, что исчерпал лимит доверия Джека. Услышав всю правду, он опять уйдет, как сделал это в таверне вчера вечером. Пожалуй, разумнее пока отступить.
      - Давайте скажем так: когда-то, в полузабытом прошлом, кто-то из ее семьи похитил их у одного из членов моей семьи. Так вас устроит?
      Джек потер глаза и тряхнул головой:
      - А почему я должен вам верить?
      - Потому что я говорю правду.
      - Хорошо, - сказал Джек после долгой паузы, - я подумаю. Пока не решил. Но мне нужны подробные рисунки ожерелий. У вас они есть?
      - Завтра принесу. А зачем они вам?
      - Это мое дело. - Он встал. - Вы знаете мою цену, и вряд ли она вызовет у вас затруднения.
      - Цену? А я-то думал, вы просто так хотите это сделать.
      - Почему вы так думали?
      - Это не только в моих, но и в ваших собственных интересах. Трещина только начало. Потом их будет много - бесчисленное множество. Ожерелья должны проделать долгий путь, чтобы остановить этот процесс.
      Джек улыбнулся:
      - Конечно. Но знаете, мистер Вейер, я участвую в деле, но только не в деле спасения мира. Завтра зайду за рисунками. И за задатком. Всего хорошего.
      - Солнце почти зашло, - сказал Глэкен Джеку, направлявшемуся к двери. - Возвращайтесь сразу домой.
      Джек засмеялся:
      - Почему? Что, вампиры нынче распоясались?
      - Нет, - ответил Глэкен, - хуже. Не выходите на улицу после наступления темноты, а главное, не приближайтесь к трещине.
      Джек только хмыкнул.
      Глэкену очень хотелось быть чем-нибудь полезным Джеку. Ему нравился этот парень, и он нуждался в нем. Жаль будет, если Джека убьют.
      Из телепередачи:
      "С вами Чарльз Бург. Я веду прямой репортаж из района Центрального парка под названием Овечье Пастбище. После разыгравшейся здесь днем трагедии все было относительно спокойно, но без происшествий не обошлось. Как видите, толпы людей, стоявших за моей спиной, исчезли. Это произошло потому, что около 5.30 потоки воздуха, втягиваемые в трещину, изменили направление и подули наверх. И поверьте мне, ребята, пахнет здесь нехорошо. Тянет какой-то гнилью. Все, кто не обязан здесь находиться, ушли. Скоро уйду и я. До встречи в студии".
      2. Бездна
      Вашингтонские холмы
      - Результаты физических анализов у него нормальные, - сказал ординатор-невролог. - Если бы не избыточный вес, повышенное содержание триглицерина и холестерина, его цифровые, графические и рефлекторные показатели были бы абсолютно нормальными.
      Билл сглотнул слюну и задал вопрос, не дававший ему покоя с тех пор, как он впервые увидел у Ника отсутствующее выражение лица и пустые глаза:
      - Он... не пустой внутри?
      Ординатор насмешливо взглянул на него:
      - Пустой внутри? Нет, не пустой. А как вам пришло такое в голову?
      - Да это я так. Просто навязчивый кошмар. Продолжайте, пожалуйста.
      - Так вот. Как я уже говорил, анализы его физического состояния соответствуют норме, но... - тут он провел рукой перед безучастным лицом Ника, - духовные силы, несомненно, его покинули.
      На нагрудной табличке у ординатора значилось: "Р. О'Нейл, здравоохранение". В ухо была вдета серьга, волосы зачесаны назад.
      Не Маркус Велби, конечно, но дело свое знает туго.
      - Он в состоянии шока, - сказал Билл.
      - Ну, мы с вами по-разному понимаем шок. Для меня шок означает состояние полной прострации в сочетании с очень низким кровяным давлением и почечной непроходимостью. Ничего подобного у вашего друга не наблюдается.
      Билл перевел взгляд на Ника, сидевшего на краю кровати. Он приехал вслед за машиной "Скорой помощи" сюда, в Колумбийский пресвитерианский медицинский центр. Врачи и консультанты, собравшиеся в реанимационной, в один голос твердили, что больного необходимо оставить здесь хотя бы на одну ночь для наблюдения. Университет устроил его в отдельной палате, больше похожей на комнату отдыха с маленьким окошком, диваном, парой стульев и, конечно, больничной койкой. Ник уже выглядел намного лучше. Нижняя губа больше не кровоточила. Его помыли, одели в больничную пижаму. Но глаза его были пусты, как открытый кинотеатр в жаркий полдень.
      - Тогда что же с ним?
      - Истерия. Полное отключение сознания. Этим займутся психиатры. Но я считаю, что проблема эта не медицинского, а невралгического свойства. У него в голове просто жернова перестали крутиться.
      - Благодарю за точные наблюдения, - сказал Билл. - А что с тем, кто вместе с ним спускался в капсуле?
      Доктор О'Нейл пожал плечами:
      - Ничего о нем не слышал.
      - Знаете, он умер.
      Билл оглянулся на голос. Это говорил Ник. Взгляд его еще не стал полностью осмысленным, но глаза уже не были абсолютно пустыми. С лица исчезла странная усмешка, которую заметил Билл, когда Ника вели к машине "Скорой помощи". Выражение лица стало нейтральным. Но от его голоса, совершенно бесстрастного, у Билла по телу побежали мурашки. Тем более что Нику неоткуда было узнать о докторе Бакли.
      - Потрясающе! - воскликнул О'Нейл. - Он уже приходит в себя! - И, схватив медицинскую карту Ника, доктор бросился к двери. - Я сделаю несколько пометок и дам знать психиатрам.
      Билл хотел остановить его, но не знал, как это сделать. Его не радовала перспектива остаться с Ником наедине. Впрочем, жалеть ему об этом не пришлось.
      - Доктор Бакли мертв, - снова сказал Ник.
      Билл обошел вокруг кровати и остановился перед Ником, но на некотором расстоянии.
      - Откуда ты знаешь?
      Ник нахмурился:
      - Не знаю откуда. Знаю только, что мертв.
      Сам этот факт, казалось, нисколько не огорчал Ника, и, произнеся это, он просидел в молчании довольно долгое время. Потом вдруг заговорил тем же бесстрастным голосом:
      - Он хочет навредить вам. Вы должны это знать.
      - Кто? Доктор Бакли?
      - Нет. Он.
      В комнате будто повеяло холодом.
      - Кого ты имеешь в виду? Того... кого встретили там, внизу?
      Ник кивнул:
      - Он ненавидит вас, отец Билл. Но есть некто, кого он ненавидит еще больше, кому еще больше хочет навредить. Однако ненависть к вам достаточно велика.
      Билл отступил назад и, нащупав рукой кресло, опустился в него.
      - Да, знаю. Мне говорили.
      - Вы останетесь со мной на ночь?
      - Конечно. Если разрешат.
      - Разрешат. Это очень хорошо, что вы останетесь на ночь.
      Билл вспомнил девятилетнего мальчика-сироту в очках, который боялся темноты, но никогда бы в этом не признался.
      - Я останусь здесь до тех пор, пока буду тебе нужен.
      - Дело не во мне, а в вас. Снаружи опасно.
      Билл выглянул в окно. Солнце уже зашло, и в темноте мерцали городские огни. Он снова обернулся к Нику:
      - Что ты...
      Но Ника уже здесь не было. Он по-прежнему сидел на кровати, но фактически отсутствовал. Глаза стали пустыми, а разум спрятался глубоко внутри.
      Что же случилось с его разумом? Что он узнал о Расаломе, их враге? И каким образом? Может быть, там, внизу, произошли какие-то события и он соприкоснулся с Расаломом там, в трещине?
      Билл поежился и очень осторожно уложил Ника в постель. Да, если это правда, Нику не позавидуешь. Даже легкое соприкосновение с этой болезнью означает полное безумие...
      Именно в таком состоянии и находился сейчас Ник. Разве нет?
      Билл стоял рядом с кроватью, размышляя, стоит ли оставаться. Чем, собственно, он может быть сейчас полезен Нику? Очень немногим. Но по крайней мере будет рядом, если у того снова появятся проблески сознания или он выйдет из забытья и захочет узнать, где он и что с ним.
      В этот момент Билл вдруг услышал, как что-то стукнуло в окно. Повернулся и увидел шарик из слизи, прилипший к оконному стеклу с обратной стороны. Неожиданно шарик задвигался. Одолеваемый любопытством Билл подошел ближе и услышал сердитое жужжание. Шарик оказался завернутым в тонкую пленку, покрытую сеткой отчетливо видных кровеносных сосудов. От шарика на стекле оставались влажные следы. Видимо, от него же исходило жужжание.
      Билл придвинул ближе к столу настольную лампу и при ее свете различил с одной стороны шарика колышущееся облачко. Крылья? Да, крылья, полупрозрачные, не менее одного фута в длину. Они бешено трепыхались. И глаза. Четыре глаза многогранника на конце своеобразного туловища величиной с креветку, усеянного светящимися точками. Из пленки торчали восемь лапок с клешнями.
      - Что за черт? - пробормотал Билл, следя за живым шариком, и почувствовал, как откуда-то изнутри поднимается волна отвращения. Существо было какое-то чужеродное, словно сошедшее с картин Гейгера.
      Со стекла существо перебралось на раму двойного окна. Внезапно Билл осознал, что окно открыто, и в тот самый момент, когда дотянулся до него, чтобы закрыть, существо бросилось на него. Билл убрал руку и стал прислушиваться к яростному жужжанию. Казалось, существо пыталось просочиться сквозь преграду. Гнилой, зловонный запах заставил его отступить на шаг. Он захлопнул внутреннюю раму и продолжал наблюдать. Существо повисело на стекле еще минуту-другую, потом отлепилось и исчезло в темноте, оставив на стекле мокрые пятнышки, от который шел пар.
      Потрясенный, Билл выключил свет, пододвинул кресло к кровати Ника и приготовился к долгой, беспокойной ночи. Ник прав, лучше остаться здесь. По крайней мере до рассвета.
      Из передачи радио АМ-диапазона:
      "...Получены официальные сообщения о том, что вот уже третий день солнце заходит раньше времени. Сегодня оно очутилось за горизонтом в 17.11. День стал короче на два часа. Возрастает тревога ученых за экологические последствия".
      Саттон-сквер
      - Опять как всегда, - сказала Джия, целуя его у дверей своего дома в Саттон-Плейс. - Поешь и сразу убегаешь.
      Джек ответил на поцелуй и легко пробежался пальцами по ее коротким светлым волосам.
      - Мне нужно зайти к Джулио по одному делу.
      Она блеснула своими ясными голубыми глазами:
      - Еще один твой клиент?
      - Да. Еще один. - Она хотела что-то сказать, но он прижал свой палец к ее губам: - Не надо, прощу тебя.
      За последние несколько лет Джия научилась терпимо относиться к той жизни, которую вел Джек, но она по-прежнему ей не нравилась, и женщина не упускала возможности напомнить ему об этом.
      Она поцеловала его палец.
      - Я не собираюсь говорить ничего такого. Просто хотела сказать: как жаль, что ты не можешь остаться.
      - Мне тоже очень жаль. Я хотел бы, чтобы мы поселились вместе и...
      Теперь она прижала палец к его губам:
      - Не начинай.
      Джек обнял ее и прижал к себе. Два человека, которые любят друг друга, должны жить вместе. Но Джия была непреклонна, настаивая, чтобы он подыскал себе другое занятие, прежде чем она и Вики поселятся с ним.
      Вики. Еще один проблеск в его жизни. Худенькая девятилетняя девочка, которая за эти годы сумела войти в его сердце и навсегда в нем осталась.
      Он провел руками по спине Джии и почувствовал, как напряжены ее мускулы. Он знал, что в силу своего характера она никогда полностью не расслабляется, но сегодня Джия была напряжена больше обычного.
      - Что-нибудь не так?
      - Не знаю. Мне как-то не по себе. Какое-то предчувствие.
      - Оно не обмануло тебя. Ты же видела в новостях: солнце взошло еще на несколько минут позже, а здоровенный кусок Центрального парка провалился к чертям.
      - Я не про то. В воздухе нависло что-то такое... Неужели ты не чувствуешь?
      Он, конечно, чувствовал. Чувствовал скрытую угрозу, зревшую в темноте за его спиной. Воздух был какой-то тяжелый, в нем таилась опасность.
      - Наверное, это связано с недавними странными событиями.
      - Возможно. Но сегодня вечером я не хочу оставаться с Вики одна. Тем более здесь. Ты не вернешься?
      Джек знал, что с этим домом в Саттон-Плейс у Джии и Вики связаны волнующие и страшные воспоминания. Он убедил ее переехать сюда из финансовых соображений и еще потому, что было бы просто глупо, чтобы такой прекрасный дом пустовал несколько лет, пока будет рассматриваться вопрос о собственности на вестфальское наследство.
      - Конечно. С удовольствием приду. Мне не следует быть слишком...
      - Джек, Джек, Джек!
      Через плечо Джии Джек увидел, как Вики бежит по холлу, держа в руке лист бумаги. От матери она унаследовала голубые глаза, а от отца каштановые волосы, собранные в длинный хвостик, который раскачивался из стороны в сторону, пока она бежала к нему. Ее худенькие ручки и сияющая улыбка могли вывести Джека из самого мрачного настроения.
      - Что это, Вики?
      - Это я для тебя нарисовала.