Фрэнсис Пол Вилсон
      Ночной мир
      Форресту Дж. Акерману, чей роман "Знаменитые монстры из Фильмлэнда" раскрыл передо мной, в то время двенадцатилетним мальчишкой, целую галерею образов-монстров, дал возможность почувствовать их сверхъестественную сущность и в то же время посмеяться над ними и в конечном счете подтолкнул меня в зрелом возрасте к созданию собственных монстров.
      Спасибо, Форри.
      Вам посвящается эта книга.
      Расалом взял путь на горную вершину. В эти дни он называл себя Расаломом, и ему казалось, что он всегда называл себя так. Но не это имя дала ему мать при рождении. Он отказался от него еще в Первой Жизни, когда вошло в обычай хранить Подлинное Имя в тайне. Однако Расаломом он назывался с давних пор, и это имя почти заменило ему подлинное. Отсюда, с вершины Минья Конка, четырьмя с половиной милями ниже, через брешь в облаках, в темноте смутно виднелась большая часть территории, на которой сейчас расположен Китай. На вершине горы царил жестокий холод. Ураганный ветер со злобным воем обвивался вокруг обнаженного тела. Но Расалом этого не замечал. Он был защищен внутренней силой, бушующей, все возрастающей, которую подпитывали сладострастные картины печали и скорби распростершегося под ним мира. Горизонт посветлел. Нигде нет такого рассвета, как в этих широтах. Он рассыпался на мельчайшие солнечные брызги. Расалом не отрывал взгляда от солнечных блесток, попавших в пределы его видимости, и собирал воедино силу, которую накапливал со времени своего последнего рождения. Безвольное отчаяние уступило место действию, которому он посвятил целые века своего существования. Никаких движений, никаких магических заклинаний, просто сила, рвущаяся наружу, бурлящая, просачивающаяся сквозь земную кору, плещущаяся в земной атмосфере, насыщающая собой каждую клеточку Вселенной. Скоро все это будет принадлежать ему. Нет на Земле силы, способной ему противостоять, остановить его. Он упал на колени, но не с молитвой, а в радостном изнеможении. Началось. Наконец-то. Через столько веков! Рассвет больше никогда не будет таким, как прежде.
      Часть первая
      Закат
      Среда
      1. Николас Квинн, физический факультет
      Манхэттен
      17 мая солнце взошло с опозданием.
      Впервые до Ника Квинна дошли невнятные слухи о задержке с рассветом, когда он наливал себе в кружку кофе из электрической кофеварки в холле для отдыха физического факультета Колумбийского университета. Но тогда он не придал им большого значения. Ошибка в расчетах, упущения в астрономических наблюдениях, сбой в работе часов. Ошибки, свойственные человеку. Они неизбежны. Старина Сол никогда не изменял своим привычкам. Это было просто исключено.
      Но слухи продолжали бродить в стенах университета все утро, и не было ни опровержений, ни разъяснений. И вот во время ленча первое, что он сделал, водрузив на передвижной столик свой неизменный бифштекс и большую банку колы в факультетском буфете, - это изловил Харви Сапира с астрономического факультета. Он узнал Ника по шевелюре. Волосы Харви всегда были в полном порядке. Они волнами струились со лба на затылок, настолько густые и пышные, что напоминали парик. И только если присмотреться с близкого расстояния, можно было разглядеть крошечные участки розовой кожи, просвечивающие сквозь эту гриву. На факультете не смолкали шутки и строились разные догадки по поводу того, сколько времени и лака для волос тратил Харви каждое утро на свою прическу.
      Ник увидел его сидящим за столиком в углу вместе с Синтией Хейес, тоже астрофизиком.
      Но на этот раз его прическа была в беспорядке.
      Ник почувствовал: что-то не так.
      - Могу ли я к вам присоединиться? - спросил Ник, нацеливаясь на стул рядом с Синтией.
      Оба были поглощены беседой. Рассеянно взглянув в сторону Ника, они снова повернулись друг к другу. Непричесанная копна волос нависала над изможденным лицом Харви. Сейчас ему можно было дать все его сорок пять лет, а то и больше. Синтия тоже выглядела утомленной. По возрасту она ближе к Нику - около тридцати пяти. У нее были короткие каштановые волосы и гладкая блестящая кожа. Нику она нравилась. Очень нравилась. В основном из-за нее он отставил в сторону свою бутылку с колой и решился вступить в разговор, лихорадочно раздумывая, о чем бы заговорить с ней. Кожа, вся в оспинах, огромная безобразная голова заставляли его чувствовать себя уродливой бородавчатой лягушкой, которая никогда не превратится в прекрасного принца, но по-прежнему тоскующей по принцессе.
      - Я слышал что-то о запоздалом рассвете. Как это понимать? - спросил он, прожевав кусок сандвича. - Откуда эти разговоры?
      Они снова на него взглянули, потом Синтия откинулась назад и потерла веки.
      - Все это чистая правда, - сказал Харви.
      Ник застыл с сандвичем в руке и пристально посмотрел на них в надежде обнаружить улыбку в уголках губ, хотя бы малейший намек на розыгрыш.
      Ничего подобного. Синтия выглядела такой же серьезной, как и Харви.
      - Чушь собачья! - воскликнул Ник.
      И тотчас пожалел об этом. Он никогда не позволял себе грубости с женщинами, хотя многие из них не стеснялись в выражениях и ругались в его присутствии не хуже матросов.
      - Солнце должно было взойти в 5 часов 21 минуту, Ник, - сказала Синтия, - но оно взошло в 5 часов 26 минут. Запоздало на 5 минут и 22 сотых секунды.
      От ее чуть хрипловатого голоса у него всегда теплело внутри, но сейчас все было иначе. Ее слова обдавали холодом. То, что она говорила, было невероятно.
      - Ну-ну, ребята, валяйте дальше. - Он выдавил из себя усмешку. - Мы сверяем часы по солнцу, а не наоборот. Если по нашим часам солнце запоздало - значит, нужно перевести стрелки.
      - А если это атомные часы, Ник?
      - Гм...
      Да, это совсем другое дело. Атомные часы работают на продуктах распада атома. Они точны до миллионной доли секунды. Если и по этим часам солнце опаздывает...
      - А может быть, это все-таки механический сбой? - спросил Ник с надеждой.
      Харви покачал головой:
      - По Гринвичу солнце тоже запоздало на пять минут и несколько секунд. Нам звонили. В 4.30 я уже ждал здесь. Синтия ведь сказала тебе, что восход солнца задержался именно на это время.
      Ник почувствовал, как у него мурашки забегали по спине.
      - И по Гринвичу тоже? А на Западном побережье?
      - В Пало-Альто получили такие же результаты, - сказала Синтия.
      - Да вы понимаете, что говорите? - воскликнул Ник. - Понимаете, что это значит?
      - Да, мы понимаем, что это значит, - сказал Харви, - это по моей части. Это значит, что либо Земля стала медленнее вращаться вокруг своей оси, либо ось вращения наклонилась.
      - И то и другое повлечет за собой невиданные катаклизмы! Взять хотя бы эффект приливов...
      - Но Земля не замедлила своего вращения. Нет ни малейших признаков изменения скорости вращения или наклона оси. Я сам проверял. День должен увеличиваться вплоть до июньского равноденствия. Но сегодня день пошел на убыль - во всяком случае, наметился такой поворот.
      - Значит, часы все-таки врут!
      - Атомные часы? Абсолютно все? Часы, точно фиксирующие все моменты распада атома, одновременно вышли из строя? Что-то сомнительно. Нет, Ник, сегодня утром солнце взошло с опозданием.
      Сам Ник занимался лазерами и физикой элементарных частиц. Он привык к неопределенности на податомном уровне - Гейзенберг научил его этому. Но что касается небесных тел - все должно работать четко, как по расписанию.
      - Но это невозможно!
      Лицо Харви выражало отчаяние. Синтия тоже выглядела испуганной.
      - Я знаю, - тихо сказал Харви. - Еще бы мне не знать.
      И тут Ник вспомнил разговор с одним иезуитским священником, состоявшийся месяца два назад.
      Это начнется на небесах...
      Преподобный отец Билл Райан вернулся в город после того, как пять лет скрывался на юге, и по-прежнему не афишировал своего присутствия. Только горстка людей знала о его возвращении - ведь для полиции он все еще находился в розыске.
      Бедный отец Билл... Годы отшельничества не прошли для него даром. Он состарился и вел себя как-то странно. Стал раздражительным, пугливым и злым. И говорил о каких-то непонятных вещах. Ничего конкретного, лишь загадочные предупреждения о приближающемся Армагеддоне. Но с окончанием холодной войны, когда русские начали вести себя полуцивилизованно, эти речи утратили свой особый смысл.
      Но о чем Билл высказывался вполне определенно, так это о месте, где все начнется.
      Начнется это на небесах.
      Он велел Нику держать ухо востро и, если на небе случится что-нибудь странное, на первый взгляд даже незначительное, немедленно дать ему знать.
      И вот случилось нечто более чем странное. Что пустяком никак не назовешь. Просто невероятное.
      Это начнется на небесах.
      У Ника по спине побежали мурашки, поползли по шее, по плечам. Он встал из-за стола, откланялся и пошел к телефону-автомату, установленному в холле.
      2. Отец Уильям Райан, орден иезуитов
      - Спросите его насчет сегодняшнего вечера, - сказал Глэкен, стоявший рядом с отцом Биллом, - ожидают ли они, что солнце зайдет раньше, чем ему положено?
      Билл повернулся к телефону и повторил вопрос. Ник отвечал несколько взволнованно. Билл даже уловил дрожь в его голосе.
      - Не знаю. И уверен, что Харви и Синтия тоже не знают. Это область неизведанного. Ничего подобного прежде не случалось. Все идет шиворот-навыворот.
      - О'кей, Ник. Спасибо за звонок. Пожалуйста, держи меня в курсе. Дай знать, как прошел закат.
      "Да что ты говоришь! Держать тебя в курсе! А что вообще происходит? И откуда ты знал, будто что-то должно случиться? Как все это понимать?"
      Билл почувствовал, что страх, охвативший Ника, - страх неизвестного, и захотел сказать ему что-нибудь ободряющее. Но утешительных слов не нашел и только проговорил:
      - Как только узнаю что-нибудь, непременно скажу. Обещаю. Заходи вечером. Буду ждать. До свидания.
      Билл повесил трубку и обернулся к Глэкену, но старик разглядывал парк, высунувшись из окна, и, похоже, делал это уже достаточно долго. Глэкен выглядел лет на восемьдесят, а может быть, и на девяносто: седовласый, с глубокими морщинами, но богатырского сложения, он занимал собой весь оконный проем. Последние два месяца Билл жил здесь, на квартире у Глэкена, помогал ему ухаживать за больной женой, разъезжал с ним по городу, пока тот проводил "исследования", но главным образом пребывал в ожидании.
      Огромная квартира занимала весь верхний этаж и была сплошь увешана весьма любопытными, если не сказать странными полотнами. Стена справа от Билла представляла собой зеркало, и он, внимательно рассмотрев отражение незнакомого лица, вдруг понял, что это он сам. Сбрив бороду и укоротив волосы, он полностью изменил облик, но никак не мог привыкнуть к своим гладко выбритым щекам, делавшим его значительно старше. Седина была у него уже не первый год, но борода хотя бы скрывала морщины. А теперь он выглядел на все пятьдесят.
      Билл подошел к Глэкену и встал у него за спиной. Вот и закончилось ожидание. В первый момент Билл даже обрадовался, но тотчас же сжался от страха, поняв, что лишь сменил один вид неопределенности на другой. Тревожный вопрос: "Когда же это начнется?" сменился другим: "Что же все-таки началось?"
      - А вы не выглядите очень удивленным, - сказал Билл.
      - Я почувствовал что-то необычное сегодня утром. Ваши друзья лишь подтвердили мои подозрения. Настало время перемен.
      - Однако, живя здесь, вряд ли можно это заметить.
      Двенадцатью этажами ниже, через дорогу, в лучах летнего солнца поблескивал зеленью листвы Центральный парк.
      - Да, вы не сразу обнаружите изменения. Но необходимо обратить свои взоры вниз и ждать дальнейших проявлений на земле.
      - Каких именно?
      - Этого я не знаю. Но если он будет следовать заведенному им порядку, то следующего шага нужно ждать здесь, на земле. И когда он соберется с силами...
      - Значит, он еще действует не в полную силу...
      - Чтобы действовать в полную силу, ему необходимо время. К тому же, играя с длиной дня, он преследует какую-то цель - это его обычный метод.
      - Значит, еще не в полную силу, - сказал Билл мягко, чувствуя себя совершенно подавленным. - Боже мой, если то, о чем вы говорите, - правда, если он способен задерживать восход солнца, когда действует еще не в полную силу, что же он натворит, когда станет всесильным!
      Глэкен обернулся и пронзил Билла взглядом своих глубоко посаженных голубых глаз.
      - Все что угодно. Все, что ему заблагорассудится.
      - Ник сказал, что задержка восхода солнца - вещь невозможная, промямлил Билл, хватаясь за последнюю соломинку. - Это противоречит физическим законам.
      - Нам нужно забыть и о физических, и любых других законах. Законы создали мы, чтобы придать смысл нашему существованию и объяснить окружающую нас Вселенную. Сейчас их нужно отбросить. Такие понятия, как физика, химия, гравитация, время, в конце концов сведутся к бесполезным, лишенным всякого смысла формулам. Часть законов уже утратила смысл после сегодняшнего восхода солнца. Еще многие последуют за ними и уйдут в небытие. Сегодня утром мы начали движение к миру, лишенному времени и законов.
      Из спальни донесся старушечий голос:
      - Гленнн, Гленнн, где ты?
      - Иду, Магда, - ответил Глэкен, понизив голос и сжав руку Билла. Вряд ли мы сможем его остановить - разве что задержать.
      Билл собрал всю свою волю, чтобы ответить, чтобы стряхнуть с себя охватившие его оцепенение и апатию. Никогда еще он не был в таком мрачном настроении.
      - Каким образом? Можем ли мы надеяться противостоять силе, способной приостановить восход солнца?
      - Не можем, - ответил старик жестко. - С подобными мыслями мы ничего не сможем сделать. И это как раз та реакция, которой он от нас ждет, отчаяние и чувство безнадежности. Он слишком могуществен. Стоит ли вступать с ним в борьбу?
      - Хороший вопрос, - отозвался Билл.
      - Нет. - Глэкен до боли сжал руку Билла. - Скверный вопрос. Так он обязательно победит, даже без боя. Да, это вполне возможно. На самом деле я почти уверен, что у нас нет шансов. Но я сражался с ним слишком долго, чтобы сидеть, сложа руки, ожидая своей гибели. Я думал, что смогу. Хотел пересидеть, переждать все это. Поэтому и взял имя Вейер. Я ни в чем не участвовал, просто сидел и наблюдал. И все это время ждал кого-то сильного, кто встал бы на пути Расалома. Но никто не пришел. И теперь я чувствую, что не могу больше сидеть и смотреть, как он все прибирает к рукам. Пусть этот ублюдок хорошенько попотеет, если хочет заполучить мир. Пусть заработает его.
      Было в словах Глэкена, в его манере говорить, в его сверкающих глазах что-то, взбодрившее Билла.
      - Я всей душой "за", но сможем ли мы сделать так, чтобы он хотя бы почувствовал, что был в схватке с нами?
      - О да. Об этом я позабочусь.
      И снова доносившийся из спальни голос Магды вклинился в их разговор:
      - Хоть кто-нибудь меня слышит? Есть тут кто-нибудь? Или меня бросили умирать одну?
      - Я лучше пойду к ней, - сказал Глэкен.
      - Могу я чем-то помочь?
      - Нет, спасибо. Ее просто надо успокоить, но я был бы вам очень признателен, если бы вы побыли с ней вечером, пока я не вернусь. Мне необходимо уйти по делу.
      - А моя помощь вам не нужна?
      - Нет, я должен встретиться кое с кем наедине.
      Билл ждал продолжения, но Глэкен ничего больше не стал объяснять. За последние два месяца Билл понял, что старик не любит распространяться о себе, дает минимум информации, самой необходимой, а остальное носит в себе.
      - О'кей. Я собираюсь зайти потом к Кэрол. Скажу ей, что началось.
      - Вот и прекрасно. Только скажите, что все случилось не по ее вине.
      - Так я и сделаю. - Билл собрался было уходить, но вдруг остановился. - Мы действительно сможем дать бой Расалому?
      - Если я соберу воедино все необходимые элементы, у нас будет оружие.
      - Неужели? - Билла пугала зародившаяся в нем надежда. - Когда же мы начнем их собирать?
      - Завтра. Вы сможете отвезти меня на Лонг-Айленд? Только обязательно наденьте сутану.
      Какая странная просьба. Почему Глэкен хочет, чтобы он выглядел как священник?
      - У меня нет сутаны. Я... я больше не верю во все это.
      - Знаю. Но я должен выглядеть как можно внушительнее, а присутствие иезуитского священника придаст дополнительный вес моим аргументам. Мы подберем для вас новую сутану.
      Билл пожал плечами:
      - Что ж, раз это принесет пользу нашему делу... А где именно на Лонг-Айленде?
      - На Северном побережье.
      Хорошо знакомое чувство всколыхнуло Билла.
      - Я вырос в тех краях.
      - Да, в городке Монро.
      - Откуда вы знаете?
      Он пожал плечами:
      - Именно туда мы и отправимся.
      - В Монро? В мой родной край? Почему?
      - Потому что одна часть оружия находится там.
      В Монро? Билл был озадачен.
      - Но ведь это поселок с гаванью, совсем крохотный. Какое оружие вы собираетесь там искать?
      Глэкен вышел из зала и направился к жене, коротко бросив через плечо:
      - Одного маленького мальчика.
      Билл поднялся на восьмой этаж и постучал в дверь дома, расположенного на западных окраинах, в районе Семидесятой авеню. Ему открыла стройная блондинка с правильными чертами лица и чуть вздернутым носиком, придающим ему слегка вызывающее выражение. Она была бледнее обычного, и глаза ее беспокойно бегали.
      - Что, началось? - спросила она.
      В свете послеполуденного солнца, заливавшего комнату, она выглядела какой-то воздушной, неземной. И где-то в глубине души Билла проснулось давнее чувство, которое он старался в себе подавить.
      - Откуда ты знаешь? - спросил Билл, закрыв за собой дверь.
      - Услышала по радио о запоздавшем закате, - слезы полились у нее из глаз, губы задрожали, - и сразу поняла, что все это устроил Джимми.
      Билл обнял ее, и она задрожала, обмякла в его руках, повиснув у него на шее, ухватилась за него как за соломинку. Билл закрыл глаза, и его захлестнула волна нахлынувших чувств. Ему так не хватало в последнее время положительных эмоций!
      На протяжении двух месяцев, прошедших со времени ужасных событий в штате Северная Каролина, все вокруг виделось ему в мрачных тонах. Трижды, начиная с 1968 года, у него возникало чувство, что мир перевернулся. Сначала насильственная смерть мужа Кэрол и его старого друга Джима Стивенса, вслед за этим загадочные убийства в особняке Хенли и бегство Кэрол - он смог перенести и это. Пять лет назад погибли в огне его родители, а Дэнни Гордон был изувечен. После всех этих ужасов он бежал и годами скрывался, а едва оправившись, узнал о зверском убийстве Ренни Аугустино, самоубийстве Лизл и вдобавок присутствовал при эксгумации трупа Дэнни Гордона.
      Не то чтобы Билла мучили воспоминания о прошлом - он вообще не был уверен, что сохранил способность страдать. Он почти силой заставил себя вернуться в Нью-Йорк, но и там ему было неуютно. Впрочем, как и в любом другом месте. В этом шумном, многолюдном городе он не боялся подпустить к себе близко только двоих из прошлой жизни - Ника Квинна и Кэрол Трис.
      - Пора бы тебе не называть его больше Джимми и уяснить, что его зовут Расалом. Пора перестать думать о нем как о своем сыне. Запомни: в нем нет ничего от тебя или от Джима. Это кто-то совсем другой.
      - Я знаю, Билл, - сказала она, прижимаясь еще крепче, - я понимаю это умом. Но сердце говорит мне, что, люби я его больше, будь ему лучшей матерью, он стал бы совсем другим. Может быть, это безумие, но я не могу избавиться от этой мысли.
      Даже когда он был еще ребенком, никто не мог сделать ничего такого, что хоть немного повлияло бы на ход событий, разве что придушить его в колыбели.
      Он почувствовал, как застыла Кэрол в его объятиях, и пожалел о сказанном. Но все это было правдой.
      - Не нужно.
      - Ладно, только не называй его больше Джимми, хорошо? Он не Джимми. И никогда им не был. Он стал тем, кто он сейчас, задолго до того, как занял место в твоей утробе. И задолго до твоего рождения. И не от твоей заботы он стал таким. Он был таким с самого начала. И не вини себя ни в чем.
      Он стоял посреди крошечной комнаты, прижимая Кэрол к себе, разглядывая украдкой седые ниточки, затерявшиеся в ее платинового цвета волосах, вдыхая их аромат. Он почувствовал, как поднимается в груди желание и теплой волной сползает вниз, к животу. Каким же он стал несдержанным! Когда он был священником, проблемы секса для него не существовали. Но после того, как прежние жизненные устои рухнули, погребенные вместе с обуглившимися останками Дэнни Гордона, все вышло из-под контроля. И вот он стоял здесь, сжимая тоненькую, хрупкую Кэрол Трис, бывшую Кэрол Стивенс, урожденную Кэрол Невинс. Возлюбленную его студенческих лет, вдову его лучшего друга, ныне жену другого человека. Для священника, даже бывшего, это было недопустимо.
      Билл мягким движением подался чуть назад, так, чтобы между ними осталось крошечное пустое пространство - "лазейка для призрака Холли", как ему в детстве говорили монахи.
      - Значит, договорились? Ты ни в чем не виновата.
      Она кивнула:
      - Да, но как я могу запретить себе быть его матерью? Скажи, Билл, как я могу с этим справиться?
      Он с трудом удержался, чтобы снова не сжать ее в объятиях: такая боль была в ее глазах.
      - Не знаю, Кэрол. Но тебе придется этому научиться, иначе ты сойдешь с ума. - Они обменялись взглядами, Билл продолжал: - А как ведет себя Хэнк? Он уже знает?
      Она покачала головой и отвернулась:
      - Нет. У меня не хватило сил рассказать ему.
      - Ты думаешь...
      - Ведь ты знаком с Хэнком и знаешь, что он за человек.
      Билл молча кивнул. Он встречался с Генри Трис не раз, дважды обедал у них - как священник и старый друг семьи. Хэнк работал в фирме, занимающейся программным обеспечением компьютеров, в должности инспектора, отличался прямотой характера и привык всегда и во всем расставлять точки над "i". В общем, человек хороший, достойный, к тому же очень организованный. Без какого бы то ни было намека на спонтанность. Билл и представить себе не мог, чтобы Хэнк хоть раз в жизни сделал что-то импульсивно, поддавшись сиюминутному настроению. Как он был не похож на первого мужа Кэрол, Джима! Он также не мог представить себе Генри Трис и Кэрол любящей парой. А может быть, просто не хотел? Не исключено, что Хэнк - это как раз то, что ей нужно, особенно после хаоса, царившего прежде в жизни Кэрол. Стабильность, упорядоченность, предсказуемость - все это Хэнк мог ей дать. Что ж, ему и карты в руки. Пусть Кэрол будет счастлива и чувствует себя в безопасности.
      Но, несмотря на все эти рассуждения, Билла по-прежнему влекло к Кэрол.
      - Как рассказать ему все, что известно нам с тобой? - промолвила Кэрол. - Он ни за что не поверит. Просто подумает, что я сумасшедшая, и заставит обратиться к психиатру. Но я не виню его. Возможно, на его месте я поступила бы точно так же.
      - Но теперь, когда солнце вытворяет что-то невероятное, у нас появились неопровержимые доказательства. Кэрол, рано или поздно он все равно узнает. Конечно, если ты примкнешь к нам.
      - Возможно, он поверит, когда встретится с Глэкеном. Ты же знаешь, Глэкен умеет убеждать.
      - Во всяком случае, стоит попробовать. Я с ним поговорю об этом. Билл посмотрел на часы. - Когда придет Хэнк?
      - Он может появиться в любую минуту.
      - Тогда мне лучше уйти.
      - Нет, Билл, - она сжала его руку, - останься, пожалуйста.
      Он почувствовал, как струится из ее ладони тепло.
      - Не могу. Глэкен оставил мне кучу поручений. Теперь, когда Расалом сделал первый шаг, старик готовит ответный удар. Сейчас ему нужны мои быстрые ноги.
      Билл порывисто обнял ее и торопливо покинул комнату. Врать Кэрол для него было невыносимо. Но как ей сказать, что внутри у него все переворачивается, когда Генри Трис входит в квартиру и вместо приветствия чмокает ее в щеку. Неужели Хэнк не понимает, какое ему досталось сокровище? Неужели не догадывается, что Билл отдал бы все, чтобы занять его место?
      Но не только поэтому хотел он уйти. Он боялся сближаться с Кэрол, боялся привязаться к ней. Ведь она замужем. К тому же, что гораздо важнее, все, кто ему дорог, в кого он вкладывал частичку души, погибли.
      Биллу хотелось посидеть одному в уютном полумраке, выпить пива, и он отправился искать укромное местечко.
      3. Мастер Джек
      Что-то грабитель нынче пошел не тот. Пока Джек слонялся здесь битый час, это была уже вторая его находка. Точнее, нашли его. На нем была маечка с надписью "Кафе любителей хард-рока", джинсы-варенки, кепочка "Я люблю тебя, Нью-Йорк". Ни дать ни взять - заезжий турист. Отличная приманка, как кусок сырого мяса для голодного волка.
      Заметив парня, который за ним увязался, он свернул с тротуара в заросшую зеленью аллею. Фонарь, установленный справа и западной части Центрального парка, бросал свет на деревья. Вдали виднелись горевшие круглый год рождественские огни на деревьях, высаженных в ряд около таверны "У леса".
      Джек внимательно изучал стоявшего перед ним парня. Высокий, могучий, лет двадцати пяти, футов шесть ростом, весом не менее ста фунтов. Он был выше его самого примерно на дюйм и фунтов на тридцать потяжелее. Густые русые волосы со светлым отливом нависали над правым глазом. Слева, над ухом и под ним, кожа была гладко выбрита, словно вокруг озера Вероника прошлись с газонокосилкой. Бледное прыщавое лицо, в одном ухе серьга в виде черепа на цепочке. Черные ботинки, черные мешковатые брюки, кожаные перчатки без пальцев, какие носят ребята из спецназа. Он приставил к животу Джека нож.
      - Это ты мне, Рэмбо? - спросил Джек.
      - Ну да, тебе, - ответил парень гнусавым голосом, подергиваясь всем телом, посапывая, переминаясь с ноги на ногу. - Я с тобой разговариваю. А ты что, еще кого-то здесь видел?
      Джек огляделся:
      - Да нет, наверное, если бы тут был кто-то еще, ты вряд ли вел бы себя таким образом.
      - Давай сюда кошелек!
      Джек посмотрел ему в глаза. Этот момент он любил больше всего.
      - Не дам.
      Парень отпрянул, будто получил пощечину, и ошалело взглянул на Джека. Видимо, не знал, что делать дальше.
      - Что ты сказал?
      - Я сказал "нет". Н-е-т. А что? Ты впервые слышишь такое слово?
      А ведь, пожалуй, так оно и было. Видимо, он вырос в доме - не в семье, а именно в доме, где родители его были просто сожителями в чисто физическом смысле, а не в духовном, и отпрыска наделили своими ДНК и, пожалуй, больше ничем. В доме, где никто не брал на себя труд сказать "нет". Говорить "нет" - значит, заботиться о ребенке. Чтобы сказать "нет" и стоять на своем, от человека требуется настойчивость и последовательность. А это стоит усилий. А может быть, он вырос в доме, где один из сожителей лупил его почем зря каждый раз, когда он попадался под руку, просто так, от нечего делать - не важно, хорошо он вел себя или плохо, - пока он окончательно не запутался, не понимая, чего от него хотят.
      Чтобы водить машину, носить оружие, рыть траншеи, торговать горячими сосисками с тележки, нужна лицензия, но никто не требует лицензии на рождение ребенка. Разумное обоснование любого вида лицензий на тот или иной род деятельности - это угроза общественной безопасности. Но вот перед вами парень, которого произвели на свет четверть века назад, потом либо избивали, либо не обращали на него никакого внимания, либо и то и другое вместе, а теперь он днем покуривает крэк, а по ночам грабит случайных прохожих в Центральном парке. Его зарядили, как револьвер. И в настоящее время он представляет угрозу для общества.
      Так почему бы не ввести лицензию для будущих родителей?
      Не важно, к какому классу он принадлежит - высшему, среднему или к низам общества. Он уже больше не живет там, где вырос, будь то Бойс или Бронкс, он пришел сюда, в Центральный парк, и являет собой такую же угрозу, как бомба замедленного действия, готовая взорваться в определенное время. И теперь уже не важно, что там с ним делали в детстве - унижали, игнорировали, - все это в прошлом, и Джек уже ничего не может с этим поделать. Важно теперь то, что парень этот сейчас стоит перед ним в Центральном парке, вооружен, опасен и несет с собой смерть. Вот с чем приходится считаться в настоящий момент.
      - У тебя что, с головой не в порядке? - спросил парень, повысив голос. - Давай сюда кошелек, а то кишки из тебя выпущу. Ты этого добиваешься?
      - Нет, - ответил Джек, - я как-то не жажду, чтобы ты выпустил из меня кишки, - Он вытащил смятые купюры. - Слушай, я кошелек дома забыл. Может, это тебя устроит?
      У парня округлились глаза. Он вытянул вперед свободную руку:
      - Давай сюда.
      Тут Джек убрал руку в карман.
      - Не дам.
      - Ах ты, мудак трахнутый!
      Парень рванулся вперед, метя острием ножа в живот Джеку. Тот быстро отступил, оставив себе достаточно места для маневра. Не то чтобы он ждал особых сюрпризов от этого парня. Судя по виду, дряблые мускулы и замедленная реакция. Но с ножом, похожим на зубчатую пилу, не поспоришь. С ним шутки плохи.
      Парень неуклюже повернулся и снова бросился на Джека, на этот раз метя повыше - в лицо. Джек завернул его руку назад, схватил за запястье, перехватил второй рукой и с силой дернул. Парень вскрикнул от боли, его рука, сжимавшая нож, оказалась вывернутой. Он уперся каблуком Джеку в голень и рванулся назад. Джек поморщился от боли и, стиснув зубы, вышиб из-под себя ногу грабителя, продолжая выворачивать ему руку, а когда тот упал, поставил ногу ему на плечо, как бы пригвоздив к земле.
      Затем он остановился и сосчитал до десяти.
      Джек знал, что в такие моменты рискует потерять над собой контроль. В слепой ярости он готов был сделать с этим парнем все что угодно, мог выместить на этом ничтожестве накопившуюся злость и тоску.
      Они накапливались в нем день за днем, пока он жил здесь. И на душе становилось все гаже, все тяжелее.
      Город стал неуправляемым. Казалось, ни у кого не осталось ни капли гордости или самоуважения. Они были готовы совершить любой самый недостойный поступок.