Французский журналист, присоединившись к Мюррею, одной стороной рта, тоном хорошо осведомленного человека начал объяснять, что после чехословацкого кризиса старая польская делегация была отозвана и всех представителей заменили на русских или поляков, рожденных в России. Тогда это совсем не заинтересовало Мюррея. Он смотрел на доминирующую над остальными группу американцев в центре зала. С ними была девушка, которую он встретил днем в баре «Des Amis» — миссис Жаклин Конквест. Мюррей узнал ее только со второго взгляда: свободный маскировочной окраски френч и брюки заменила плотно облегающая оболочка из темно-синего шелка, подчеркивающая длинные ноги, высокие бедра и великолепную, большую грудь. Волосы были забраны наверх, отчего даже на расстоянии в ползала ее лицо казалось гораздо тоньше, а глаза больше и темнее.

Мюррей направился в их сторону. Ему был знаком всего один человек из группы американцев — приятный долговязый молодой человек по имени Люк Уилльямс — заведующий Информационным бюро США, а нынешний статус Мюррея как писателя и независимого журналиста позволял ему самому представлять себя.

Люку Уилльямсу была известна репутация Мюррея, и он представил его так, что, пожалуй, впору было смутиться. Двое мужчин сухо кивнули, а девушка была так же невозмутима и неулыбчива, как и в баре днем, и что-то подсказало Мюррею, что афишировать их знакомство было бы неразумно. Один из других двоих, ее муж, стройный мужчина с непроницаемым лицом, в застегнутой на все пуговицы рубашке, с застегнутым на все пуговицы ртом и с раскосыми глазами. Мюррей сразу отнесся к нему с недоверием. Ни Конквест, ни его жена не пили.

Второй мужчина — новый шеф американского соединения в Лаосе полковник Бучбиндер, мускулистый и коротко подстриженный, с рукопожатием портового грузчика; его глаза за очками в роговой оправе не двигались и не мигали, пока он говорил:

— Рад знакомству, мистер Уайлд! Сожалею, что не был здесь во время вашего последнего визита, но в этот раз, уверен, мы наверстаем упущенное, у вас будут огромные возможности увидеть в действии нашу программу экономической помощи на всех уровнях национальной жизни и убедиться, как она влияет на обстановку в этой стране...

Девушка смотрела куда-то поверх их голов, сконцентрировав внимание на обшарпанной стене в пятнах плесени — взгляд тотальной скуки.

— Люк снабдит вас комплектом информации, — продолжал полковник Бучбиндер, — любыми деталями об оказываемой нами помощи на сегодняшний день. И всеми остальными сведениями, которые вам интересны, — он перевел совиный взгляд на высокого улыбающегося юношу слева от себя, — Люк в вашем распоряжении!

— Сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, сэр, — просиял Люк. — Вы знаете мой офис напротив главного комплекса посольства?

Мюррей поблагодарил его, а полковник Бучбиндер и Конквесты покинули их, чтобы присоединиться к своему послу. Девушка отвернулась без единого жеста, даже не кивнув. Ни она, ни ее муж не произнесли ни слова, но Мюррей постоянно ощущал на себе холодный взгляд цээрушника и обрадовался, когда тот наконец ушел. Мюррей с благодарностью повернулся к Люку:

— Послушайте, вы кое-что можете для меня сделать. Я в Лаосе всего на несколько дней, что-то вроде транзита между новыми заданиями, но меня очень интересует, — он непроизвольно понизил голос, и американец был вынужден склонить к нему голову, — сброс риса.

Люк выпрямился и широко улыбнулся:

— Конечно. Без проблем. Хотя это уже делали.

— Все когда-то уже делали, — сказал Мюррей. — Меня интересуют некоторые специальные фотоэффекты: раннее утро, взлет на рассвете и сброс как можно дальше к северу. Сброс на самой большой высоте.

Улыбка американца испарилась, и он слегка нахмурился:

— Это очень высоко и очень далеко на севере. Начало на высоте девять тысяч футов, и это очень близко к территории чикомов[6].

— Вы туда летаете — я хочу это увидеть.

— Вы никогда не видели сброс риса?

— Нет. Поэтому я к вам и обращаюсь.

— Насколько я могу судить, там в горах, на севере, довольно рискованно. Особенно если испортится погода. А в горах — высоко или низко — это одно и то же. Мы производим простенький сброс риса всего в сорока минутах отсюда, за Сиангкхуанг. Если начнется шторм, вы и там немало развлечетесь.

— Не подходит, — сказал Мюррей. — Я наразвлекался в этой жизни. Старею. Хочу увидеть настоящий сброс как можно севернее, насколько вы сможете выбить мне пропуск, и взлет как можно раньше утром.

Люк Уилльямс с сомнением кивнул головой:

— Посмотрим, что я могу сделать. Может, понадобится личный отказ от ответственности, а это требует времени.

— Почему? Я подписал кучу таких бумаг и в ситуациях почище этой. Если только, конечно, вы не хотите сказать, что процент потерь в ваших вылетах на север слишком высок...

— О нет, не поймите меня неправильно, это всего лишь формальность. Вы знаете, какие эти штатские! Мы здесь не имеем дел с военными.

— Я подпишу все, что вы мне дадите, — сказал Мюррей.

— Есть семья: жена, дети? — молодой человек говорил так, будто был лично заинтересован.

Мюррей покачал головой:

— Никого, о ком бы вам пришлось волноваться, если со мной что-нибудь случится. Вам, или «Эйр Америка», или кому-либо другому. Со мной это будет как с камнем, брошенным в океан.

Американец стоял и вертел в руке бокал, в котором был охлажденный чай.

— Если появятся какие-то сложности, — наконец сказал он, — думаю, я смогу все уладить через полковника Бучбиндера. В этих полетах последнее слово за ним.

Мюррей одарил его быстрой, успокаивающей улыбкой:

— Спасибо, Люк. Но попробуйте сделать все без полковника. Конечно, я хочу, чтобы это было официально, но не слишком официально. Мне бы не хотелось вдруг начать делать информационные бюллетени для авиа США; «Руки, протянутые через океан» и прочая чушь.

— Я вас прекрасно понимаю, — с неподдельной искренностью сказал Люк. — Думаю, я смогу все устроить на нужном уровне. Вы наверняка остановились в «Фрэндс Бауди Хаус»?

— Естественно, — они понимающе улыбнулись друг другу. — Когда, как вы считаете, вам все станет известно?

— Если все пройдет — к завтрашнему полудню.

— Тогда просто позвоните в бар и оставьте сообщение, — Мюррей, чуть поколебавшись, взял бокал с подноса, с которым официант вновь обходил гостей. — Кстати, Люк, вы знаете некоего Джорджа Финлейсона?

— Вы имеете в виду Бензозаправку?

— Кого?

— Так его здесь называют: вечно с бокалом в руке, и никто никогда не видел его пьяным. Он британец. У этого человека лучшая в мире работа.

— Он работает на IMF, Международный валютный фонд ООН, не так ли?

Люк рассмеялся:

— Ну, от IMF он получает жалованье, если вы это имеете в виду. В действительности он работает на FARC (Контроль иностранных вспомогательных резервных фондов). Это одна из сумасшедших компаний по поддержанию лаотянской экономики. Их поддерживает IMF, основные фонды поступают из США, Британии, Франции и Японии. Идея состоит в том, чтобы стабилизировать кип, скупая его по свободному валютному курсу пятьсот к доллару.

— А чем именно занимается Финлейсон?

— Финлейсон буквально — FARC. Единственный работник плюс очень аппетитная молодая вьетнамочка, которая, как предполагается, работает на телексе. Раз в неделю из Национального банка Лаоса им сообщают, сколько кипов сброшено в подпол: обычно где-то около 10 — 15 миллионов — и Бензозаправка отправляет телекс человеку IMF в Бангкоке, который организует возмещение дефицита в твердой валюте. После этого Бензозаправке остается лишь подъехать к банку на Фангум-стрит — это такая маленькая вилла — две комнаты и подвал, — забрать мешки с деньгами, отвезти их домой и сжечь в специальном мусоросжигателе, который мы установили у него в саду.

— Честно сказать, — добавил Люк, — когда FARC начали операцию, они топили деньги в Меконге, а рыбаки вылавливали их ниже по реке у Тхакхека. Это называлось «держать кип на плаву». Такое может быть только в Лаосе.

— Как получилось, что такую работу дали англичанину? (Все, что Мюррей знал о прошлом Финлейсона, это то, что тот был банкиром в Гонконге.)

— Я слышал, он получил ее через рекламу в лондонской «Таймс». Во всяком случае, он подыскал себе неплохую работенку: работаешь полдня в неделю и получаешь до черта денег, не облагаемых налогом, и притом не в кипах! А вы с ним не знакомы?

— Пока нет. Хотя именно он пригласил меня сегодня сюда.

— Ух-ухх, — американец снова заулыбался и добавил на полтона ниже, — он стоит как раз у вас за спиной.

— А, здравствуйте, рад, что вы пришли. Извините, что поздновато объявился, масса работы. Добрались благополучно? Никаких сложностей с приземлением и всем остальным? Номер в отеле устраивает?

Джордж Финлейсон был крепким мужчиной с большим мрачным лицом, пропитанными никотином усами и начинающими редеть волосами над широким влажным лбом. У него были чрезвычайно открытая манера держаться и низкий, ровный голос с легким эмигрантским акцентом. Он напомнил Мюррею диктора английского телевидения, передающего сводки о погоде. Вот только эти дикторы не носят тяжелые браслеты в виде цепи из двадцатичетырехкаратного золота.

— Вы знаете, ежедневно в девять вечера отключают электричество, — продолжал Финлейсон, уныло глядя в бокал шампанского. — После большого потопа в прошлом году старый французский генератор совсем развалился. Русские обещали нам новый, но он еще не прибыл.

Наступила неловкая пауза, во время которой Мюррей почувствовал дискомфорт от присутствия долговязого Люка.

— И что происходит? — наконец спросил он.

— Нигде нет света, не работают кондиционеры, за исключением американцев — у них свой генератор.

— А до девяти? — спросил Мюррей, взглянув на наполовину горящую люстру.

— Это из Таиланда, кабель идет через Меконг. Естественно, поставки ограничены. Сейчас на северо-востоке Таиланда хватает своих проблем. Повстанцы-коммунисты, опиумные войны. Обычные сложности.

— Это просто скандально, — вмешался Люк. — Русские заключили сделку, а теперь отлынивают, так как, по их мнению, правительство Соуванна слишком склоняется в сторону Свободного мира. Они должны были поставить генератор два месяца назад.

— А что же Свободный мир? — спросил Мюррей. — Мы не можем позволить себе генератор?

Люк Уилльямс со смехом тряхнул головой.

— О, мы сделаем даже больше, мистер Уайлд! Мы строим им плотину. Всего в двадцати милях отсюда, на Намнгум. Стоимость сооружения — пятнадцать миллионов долларов. Около пятисот футов шириной, а резервуар, когда его достроят, будет больше двухсот футов в глубину. Это изменит всю экономическую структуру Лаоса, поверьте мне!

— Верю, — пробормотал Мюррей, но он думал совсем не об экономическом положении маленького старого Лаоса. С подачи американца в голове у него зародилась идея. — И как далеко вы продвинулись в строительстве этой плотины?

— Они строят ее уже третий год, — сказал Финлейсон. — Джунгли, грязь, инфляция против, и пока выигрывают.

— Главное заграждение уже почти закончено, — вызывающе сказал Люк, — а с тех пор, как пошли дожди, резервуар заполнился на сто футов, до пуска осталось каких-нибудь несколько месяцев.

Джордж Финлейсон никак не прокомментировал американца, так как в этот момент в темноте, за французскими окнами, оркестр Лаотянской Королевской армии в форме, представляющей собой смешение униформы гостиничного коридорного и наполеоновских гусар, грянул что-то хаотичное, напоминающее «Полковник Боуги». Мюррей заметил, что в зале стало очень тихо, все замерли, подняв в руках бокалы, и тут он понял, что исполняется лаотянский государственный гимн. Казалось, это монотонное, невыразительное гудение будет продолжаться до бесконечности, а потом Мюррей увидел, что на трибуну в сопровождении посла Канады поднимается лаотянец в безупречно сшитом деловом костюме.

Гимн наконец отзвучал. Финлейсон, который все это время стоял навытяжку, как часовой, быстро взглянул на часы.

— Время речей, — пробормотал он, — еще полчаса — и отключат свет. Мы отдали дань уважения, как насчет того, чтобы смыться отсюда и где-нибудь поужинать?

Люк ушел, у трибуны под звуки аплодисментов началось какое-то волнение. В центре увеличивающейся толпы стоял крохотный лаотянец — грудь колесом, в алом с зеленым мундире с золотой тесьмой и обилием огромных медалей. Лицо военного было похоже на ломоть ржаного хлеба, глаза отсвечивали красным, челюсти золотом. Тощий посол замер на ступеньках трибуны и пораженно слушал.

— Проблемы, — пробурчал Финлейсон, — это генерал Оум Раттибоум, командующий войсками Северной провинции. В прошлом месяце его опиумные фабрики сожгли китайцы — банда Коу минтанг, которая осталась после того, как Чианг Кайшек отошли назад к Формоса. Какая-то свара из-за того, что Оум после последнего урожая взимает слишком большие налоги. Оум в ответ послал эскадрилью королевских воздушных сил и разбомбил все к черту. Говорят, погибло около пятисот человек. Американцы и ICC были в бешенстве и пытались заставить правительство отправить его в отставку.

Они шли к выходу, а в зале тем временем нарастал шум голосов, пронзительных лаотянских и заунывных европейских.

— Так всегда, — сказал Финлейсон, — будет больше виски, шампанского и тостов, и все утихомирятся... на какое-то время. Но я не удивлюсь, если Оум совершит еще одну попытку переворота. Выждет до следующего месяца, когда Соуванна отправится в Париж на операцию, и двинет с севера свои войска.

— Я думал, они запретили перевороты, — сказал Мюррей.

Они пересекли вестибюль, спустились по ступенькам и прошли мимо веломобилей, водители которых тут же проснулись и кинулись за ними, как собаки за костью.

— Это не остановит Оума, — сказал Финлейсон. — За последние четыре года он дважды пытался совершить переворот. В последний раз у него чуть не получилось, однако генерал потратил шесть драгоценных часов на ужин с одним французом в Луангпхабанге вместо того, чтобы маршировать на Вьентьян.

— Это был правый или левый переворот?

Финлейсон покачал головой:

— Ни то, ни другое, старина. Когда дело касается Оума — это абсолютно личное.

— Вы его друг? — улыбнулся Мюррей.

— Шапочное знакомство, если можно так выразиться. У нас довольно много общего, — добавил он загадочно, когда они приблизились к машине, большому пыльному «мерседесу» с сиденьями, обтянутыми сморщенной, потрескавшейся кожей. — Запрыгивайте. Здесь, дальше по реке есть французское местечко, вполне приличное для Вьентьяна.

Мюррей сел рядом с Финлейсоном, машина засвистела, как астматик, и тронулась с места.

— Итак, Оум Раттибоум помимо других войн участвует в опиумных?

Финлейсон пожал плечами и переключил скорость:

— Можно только догадываться. Никто не знает, что происходит в этой стране, даже генералы. Предполагается, что численность Королевской Лаотянской армии — пятьдесят тысяч человек. Чепуха, конечно. Хорошо, если они имеют тысяч пятнадцать. Оум и другие генералы попросту вытягивают жалованье на тридцать пять тысяч несуществующих солдат, — продолжил он, когда «мерседес», подняв клубы пыли и гравия, понесся прочь.

— Значит, их несложно подкупить?

— Подкупить? Гораздо сложнее предложить конфетку ребенку!

Когда по встречной полосе они подъехали к воротам со слонами, навстречу им пронеслась длинная черная машина с лаотянским флагом, она прошла всего в нескольких дюймах от «мерседеса», и Мюррей понял, что если бы она ехала по своей стороне, столкновения «лоб в лоб» было бы не миновать.

Финлейсон вел машину с удивительным спокойствием. «Мерседес» с грохотом мчался по рытвинам вдоль берега широкой черной реки. Немного помолчав, Мюррей сказал:

— Вы знаете миссис Жаклин Конквест?

— Жаки? Конечно! Чудесное создание, не правда ли? Бедная рыбка.

— О?

— Без воды, старина. Замужем за цээрушником, чего еще ожидать? Вы знакомы с ее мужем?

— Не разговаривали.

— Не самый привлекательный человек во Вьентьяне. К счастью, он скоро возвращается в Сайгон. Вы ведь и сами приехали оттуда, не так ли?

— Через Пномпень.

Финлейсон поднял брови:

— Не думал, что журналистов пускают в Камбоджу, особенно после того, как кто-то из вашей братии написал, что мать Сианука содержит все бордели.

Мюррей, улыбаясь, смотрел на освещенную фарами извилистую дорогу.

— По паспорту я профессор университета.

— А, да, — кивнул Финлейсон, — кажется, Чарльз Пол говорил мне об этом. Вы читали лекции во Вьетнаме в Хюэ, верно?

— Верно. Читал, писал и бунтовал.

— Что вас заставило бросить это и заняться журналистикой?

— Я не бросал. Университет бросил после наступления Тета. Они прикрыли факультет иностранных языков.

Финлейсон резко крутанул руль, чтобы объехать собаку — паршивое горбатое существо, — и на мгновение Мюррей снова очутился на улицах сырого, утреннего Хюэ: обстреливали здание университета, и Мюррей, прихрамывая, бежал зигзагами; шрапнелью ему оторвало кусок ляжки; его подсадил в джип морской пехотинец с белым лицом в звании капрала, они ехали сквозь теплый дождь, и капрал, не переставая, повторял одну и ту же молитву; кругом трещали автоматные очереди, Мюррей, истекая кровью, неловко сидел рядом; джип свернул за угол, и они увидели собаку, тощую, как гончая, под шкурой торчали ребра; она вгрызалась в живот разбухшего трупа вьетнамца в серых мокрых брюках, с отброшенной в грязь рукой; в воздухе стоял пресыщенно кисло-сладкий запах, Мюррей почувствовал привкус желчи во рту и, когда капрал, сыпля сквозь сжатые зубы пуританскими проклятьями, вскинул М-16 и пристрелил собаку одной короткой очередью, перегнулся через дверцу и выблевал в грязь.

— Вы приятель Чарльза Пола? — вдруг спросил Финлейсон, и Мюррей резко вернулся к реальности. — Как он там поживает в Камбодже?

— Живет не жалуется. Когда он с вами связался?

— Примерно десять дней назад. Сказал, вам нужно, чтобы кто-нибудь показал вам округу, помог наладить контакты, познакомил с людьми и все такое прочее.

— И поэтому прием? Мы не могли встретиться вместо этого в каком-нибудь тихом баре?

— Вечером во Вьентьяне нет тихих баров, старина. Гораздо лучше встретиться на открытом месте. Вы получили возможность познакомиться с Люком Уилльямсом и Бучбиндером, не говоря о мистере и миссис Конквест.

Впереди сквозь листву деревьев замигали огоньки, Финлейсон съехал на песчаную обочину и затормозил у низкого кирпичного здания с красной неоновой надписью: «La Cigale — Genuine Cuisine Francaise»[7]. Он пошел вперед, золотой браслет на его запястье сверкал в свете вывески, как наручники.

Внутри было тихо и на удивление безлюдно, на столах свечи, за стойкой — ряды разноцветных бутылок. Финлейсон выбрал столик в углу и начал изучать большое меню, написанное от руки.

— У них очень хорошие жареные креветки, — сказал он, — и есть удивительно хорошее вино, молодое и очень свежее.

Мюррей предоставил ему сделать заказ подошедшему официанту-полукровке и обратил внимание, что Финлейсон, как и Хамиш Наппер, с легкостью беседует на французском; и так же, как в случае с Наппером, это заставило Мюррея воспринимать Финлейсона серьезнее, не как комичного англичанина за границей, а как человека реального и тем не менее таинственного. Он заказал «Рикард» как аперитив, рыбный суп, белое вино и речных креветок, а потом откинулся на стуле, глядя на Мюррея. Солидный и самодовольный, Финлейсон занимал собой весь стул.

— Итак, вы познакомились со стариком Полом в Камбодже? Не могли бы вы рассказать, как?

— А он сам вам не рассказывал?

— Не касаясь деталей. Только самое важное. Но, я думаю, детали тоже важны, если мы собираемся полностью доверять друг другу.

— Совершенно верно. В прошлом месяце я был в Пномпене в своего рода неофициальном служебном отпуске и повстречался с ним в ресторане. Это был поздний ланч, мы были единственными европейцами в зале, и он пригласил меня выпить.

— И тогда вы доверились ему?

— Нет. Только через два дня после знакомства. Он нанял машину, чтобы съездить в Ангкорват, и пригласил меня составить ему компанию. Я согласился. — Мюррей замолчал и в который раз за последний месяц подумал о том, что легкость, с которой он принял тогда решение, возможно, доказывает, что вся его жизнь предопределена каким-то роком.

— И какое он произвел на вас впечатление?

— Жирный.

Финлейсон усмехнулся:

— Да, мой Бог, он действительно жирный!

Мюррей подумал, что Пол, возможно, самый толстый из всех, кого ему приходилось видеть. Оживший Мичелин, шины жира врезались в плохо сидящий шелковый костюм, огромные ляжки свисали со стула — пышный, болтливый гурман с козлиной бородкой и нелепым локоном над одним глазом. Говорил он эрудированно, но забавно, прерываясь звонким, почти девичьим смехом. Сначала Мюррей сравнил его про себя со смешным профессором из фарса 19-го столетия, но через два часа знакомства, когда была выпита большая часть бутылки отличного коньяка, он узнал, что Чарльз Пол воевал на стороне анархистов в Испании, был двойным агентом Свободной Франции во время войны, а через два десятилетия, во время агонии Algerie Francaise снова появился в Северной Африке, работая против OAS на секретные службы голлистов. Пол отказался уточнять, чем именно он занимается в Камбодже, но по нескольким неприкрытым намекам Мюррей понял, что он работает кем-то вроде «советника» изменчивого правителя Камбоджи. Принц Нородом Сианук — универсальный диктатор, кинорежиссер, актер, кларнетист, поэт, поп-певец, человек-оркестр в политике, который зашел так далеко, что редактировал газету оппозиции, где раз в неделю самолично атаковал себя. Мюррей одобрял Сианука и был заинтригован Полом. Он решил на несколько дней сойтись поближе с французом и поэтому согласился отправиться с ним к руинам древней столицы Камбоджи — Ангкорвату.

Финлейсон, который имел привычку прерывать беседу и надолго умолкать, увлекся супом. Мюррей покончил с «Рикард» и, пробуя вино, подумал о том, как символично, что эта идея зародилась в Ангкорвате, в джунглях, на огромном пространстве, куда с трудом проникали солнечные лучи, среди поднимающихся из разъеденных временем камней храмов, подобно великолепному Версалю. Именно здесь, отдыхая на террасе с видом на мертвое озеро, Мюррей рассказал Полу свою историю. Тогда он не придавал ей особого значения: для Мюррея это был просто интересный анекдот войны, которая была полна ими, жестокостью и абсурдом. Его история была прямым пересказом истории, поведанной Мюррею за рюмкой в одном из В-и-В баров Бангкока молодым подвыпившим американцем. Мюррей пересказал ее слово в слово, как услышал сам, но француз так сильно пыхтел и потел, что Мюррею показалось, что его не особенно слушают.

Только позднее, когда они возвращались из Ангкорвата, Пол снова затронул эту тему. От его слов Мюррей напряженно выпрямился на сиденье и силился понять, шутит француз или нет. Конечно, он шутил — это было безумие, фантазия, инспирированная сверхъестественной обстановкой Ангкорвата и выпитым затем вином в туристическом отеле. Но каким-то образом что-то в манере Пола — некий акцент на тайное влияние и безжалостность — постепенно заставило Мюррея поверить в то, что это не безумие и не фантазия. После этого Мюррей начал задумываться: за работой, в постели, в ресторане, в самолете, разговаривая, выпивая, бездельничая — его мозг не переставая работал, исследуя каждую возможность, малейшую вероятность, пока вся сумасшедшая схема не начала оживать, приобретая реальные, опасные черты. Это было так, будто Мюррей вдруг стал переживать в деталях повторяющееся наваждение. Его лишь интересовало, насколько Пол доверился Финлейсону и, если доверился, то насколько серьезно был воспринят?

Банкир перешел в наступление на тарелку с креветками. Мюррей отпил белое вино и сказал:

— А как вы познакомились с Чарльзом Полом?

Финлейсон задумчиво жевал.

— Время от времени я вынужден по работе бывать в Камбодже, — наконец сказал он. — Впервые я наткнулся на него в «Cercle Francais» в Пномпене.

— А чем именно он занимается в Камбодже?

— Он вам не рассказывал?

— Скажем так — он был уклончив.

Финлейсон с мрачным видом покачал головой:

— Он — скользкий дьявол. Честно говоря, я никогда не воспринимал французов. Сначала кажется, их интересуют только вино, женщины, хорошая кухня, интеллектуальная жизнь, но чуть копни и — что обнаруживаешь? Треснутое копыто, вот что. А вообще-то я всегда не доверял бородатым.

— Он верит вам.

Финлейсон немного удивленно посмотрел через стол:

— Продолжайте.

— Именно он вывел меня на вас. Не знаю, как много он вам рассказал, но если бы он действительно вам не доверял, он бы далее не упомянул вашего имени.

Финлейсон замер, держа вилку на весу:

— Да, должен признать, так или иначе мы с Полом довольно хорошо знаем друг друга. Белые люди, можно сказать, крепко связаны между собой, особенно когда бизнес связан с этими азиатами. Иногда они чертовски скользкие.

— Мне показалось, вы сказали, что не доверяете ему?

— Я его допускаю настолько, насколько могу оттолкнуть, а это не очень далеко, — Финлейсон позволил себе немного улыбнуться. — Но нельзя все время работать в одиночку и доверять только себе и никому больше, верно? — Он подался вперед, усы в пятнах никотина дергались, словно передавали спецсообщение. — Я должен признать, — добавил он, — когда дело касается бизнеса, мы повязаны Друг с другом, как воры, — и снова намек на улыбку заиграл на лице Финлейсона.

— И он все рассказал?

— Он рассказал то, что, по его словам, ему рассказали вы. Я бы назвал это скелетом.

— И как это много?

— Хотите, чтобы я все восстановил?

— Если можно.

Мюррей доел креветки и, попивая вино, слушал монотонный, тихий пересказ, почти слово в слово повторяющий историю, которую Мюррей услышал от молодого американца в Бангкоке. Когда Финлейсон закончил, он улыбнулся и заказал еще одну бутылку вина.

— И каково ваше мнение, как профессионала? Вы верите в это?

Финлейсон пощипал усы и посмотрел на стойку бара, к которой шумной толпой подошли американцы и заказывали «Джим Бим Бурбон» на камнях.

— Ну, — медленно сказал он, — я думаю, это правдоподобно.

— Но правда ли это? Могут они действительно держать такое количество одновременно в одном месте? — теперь Мюррей склонился вперед и при тусклом свете свечи пытался поймать взгляд Финлейсона. — Возможно ли это?

— О, конечно. Безусловно, я не имел такого рода дел со Вьетнамом. В основном моя работа связана с иностранной помощью здесь, в Лаосе. Но мне, действительно, попадаются некоторые золотые цифры. И они очень неустойчивы. Как вы знаете, после золотого кризиса в 1957-м большая часть торговли переместилась отсюда в Сайгон. Сейчас это самый крупный мировой рынок золота — китайские красные покупают его через Лондонский объединенный фонд золота. По международному закону все покупки золота должны производиться в долларах, в американских, конечно. И, если те цифры, которые я видел, верны, сумма значительная.

— И какая часть из них — горячие деньги?

— Скажем так: большая часть — теплые.

— И все в долларах?

— Естественно. Кто захочет иметь дело со старыми вьетнамскими пиастрами, когда кругом зелененькие?

— И что же происходит с этими зелененькими?

— Их стараются вывезти из страны. Они называют это «выплеск». Это делается каждые шесть-восемь месяцев. Деньги вывозят в какое-нибудь безопасное место, обычно на Филиппины, а потом переправляют назад, в старые добрые Штаты.

Финлейсона прервал один из американцев у стойки бара, который заметил Бензозаправку и, пошатываясь, подошел к их столику.

— Привет, Джордж! Как дела с кипом?

— Спасибо, удовлетворительно, — Финлейсон попытался представить Мюррея. — А как полеты?

— Вверх-вниз, как всегда. На прошлой неделе одна потеря — С-4 6, полетел двигатель, и он втемяшился в горы. Ну и житуха, четыре сотни баксов в неделю, и ты сгораешь в вонючих лаотянских горах! Ладно, увидимся, Джордж.

— С удовольствием, — пробормотал Финлейсон. — Пилоты «Эйр Америка», — сказал он Мюррею, когда они остались одни. — Это подразделение ЦРУ — единственная чартерная авиакомпания в мире, которая не перевозит пассажиров, но летает везде и сбрасывает все, что угодно.

Бензозаправка осушил стакан, а Мюррей напряженно думал, изучая согнутые спины пилотов у стойки бара, и молчал.

— А что насчет этого американского сержанта? — спросил Финлейсон. — Что вы с ним обсуждали?

— Напрямую — ничего. Для начала — он служит в военной полиции и не хочет провести три года за решеткой, плюс позорящие рекомендации при увольнении. Все, что он сказал, это то, что он может провести меня на летное поле поглазеть и даже, возможно, организует для меня их форму. Но эта сторона дела вас не касается, — Мюррей снова перегнулся через стол. — Джордж, позвольте мне задать вам личный вопрос.

— Валяйте.

— Когда-нибудь в своей жизни вы совершали что-нибудь незаконное?

Финлейсон выпучил светлые глаза:

— Незаконное? Что за мысль? И думать забудь, старина!

— А как насчет Национальной лаотянской лотереи в прошлом году? — улыбнулся Мюррей. — Единственная и неповторимая в своем роде на весь мир — уникальная лотерея без единого выигрыша? — Мюррей внимательно вглядывался в лицо собеседника, но бесполезно: оно ничего не выдавало.

— Я полагаю, Чарльз Пол рассказал вам об этом?

— А разве это не общеизвестно? Вы даете совет министерству финансов Лаоса: говорите им, что это хороший способ повысить госдоход — а потом берете свою маленькую долю.

Финлейсон медленно кивал головой, глядя в бокал с вином:

— Что верно, то верно, — сказал он. — Это было немного не по правилам, согласен. Но я все же думаю, что Полу не следовало трепать языком.