– Циклистки не употребляют искусственных стимуляторов и гормонов, которыми женщин вынудили пользоваться мужчины, чтобы сделать их тупыми и покорными.

– А сколько у вас длятся месячные? – полюбопытствовала Твидж.

– Бесконечно, – встряла мамуля.

– От четырех до шести дней, – сухо ответила наставница. – Об этом сказано в брошюре.

– Нет, я хочу спросить, всю жизнь или нет?

– Как правило, первые менструации начинаются в двенадцать лет и прекращаются к пятидесяти пяти.

– А у меня это первый раз случилось в одиннадцать лет, – сообщила официантка. – В школе.

– А у меня последняя началась как раз в тот день, когда ФДА разрешил использовать амменерол, – сказала моя мать.

– Триста шестьдесят пять разделить на двадцать, – бормотала Твидж, царапая что-то на своей доске, – и умножить на сорок три года… – Она подняла голову. – Это будет пятьсот пятьдесят девять циклов!

– Не может быть, – возмутилась мамуля, отнимая у нее доску. – Их должно быть по меньшей мере пять тысяч.

– И каждый начинается именно в тот день, когда отправляешься в поездку, – заметила Виола.

– Или выходишь замуж, – добавила официантка. Мамуля начала что-то писать на дощечке.

Воспользовавшись временным прекращением огня, я подлила всем одуванчикового вина.

Мамуля оторвалась от доски:

– Нет, вы только подумайте! Учитывая, что «неудобства» продолжаются в среднем по пять суток, вы мучились бы около трех тысяч дней! Ведь это целых восемь лет!

– А в промежутках – ПМС, – заметила официантка, ставя на стол цветы.

– А что такое ПМС? – спросила Твидж.

– «Предменструальный синдром» – название, придуманное медициной мужчин для обозначения естественного колебания гормонального уровня, предвещающего наступление регул, – изрекла наставница. – Эти незначительные и совершенно нормальные изменения мужчины считали чем-то вроде болезни. – Она взглянула на Карен, ожидая подтверждения.

– Я, бывало, отрезала себе волосы, – вспомнила моя свекровь.

Наставница заерзала на стуле.

– Однажды я отхватила с одной стороны все начисто, – продолжала Карен. – Каждый месяц Бобу приходилось прятать ножницы. И ключи от машины. Я начинала рыдать всякий раз, как загорался красный свет.

– А отеки у тебя были? – поинтересовалась мать, наливая Карен очередной стакан одуванчикового вина.

– Да я становилась похожа на Орсон Уэллис!

– А кто такая Орсон Уэллис? – спросила Твидж.

– Ваши комментарии отражают ту ненависть к собственному телу, которую вам привило владычество мужчин! – воскликнула наставница. – Мужчины вывели породу женщин с промытыми мозгами, женщин, которые считают, что месячные – это зло, и даже называют их «проклятием», а все оттого, что приняли точку зрения мужчин.

– А я называла их проклятием, поскольку была уверена, что его наложила на меня злая колдунья, – заявила Виола. – Как в «Спящей красавице».

Все воззрились на нее.

– Ну да, так я и думала, – подтвердила моя старшая дочь. – Это была единственная причина, которую я сумела изобрести. – Она вернула свою книжицу наставнице. – Да я и теперь верю в это.

– По-моему, вы поступили очень храбро, отказавшись от амменерола, чтобы завести Твидж, – сказал галантный Байш.

– Это было ужасно, – с чувством произнесла Виола. – Вы просто не представляете.

Мамуля вздохнула:

– Когда у меня начались месячные, я спросила свою мать, были ли они и у Аннеты.

– А кто такая Аннета? – немедленно заинтересовалась Твидж.

– Девушка-мушкетер, – ответила мамуля и добавила, заметив непонимающий взгляд Твидж:

– Ну та, по телику.

– Высший класс, – сказала Виола.

– «Клуб Микки Мауса», – уточнила мамуля.

– Это что, такая старшеклассница, которую звали Клубника Мауса, что ли? – недоверчиво спросила Твидж.

– Да, это были тяжелые времена – во многих отношениях, – вздохнула я.

Мать испепелила меня взглядом и обратилась к Твидж:

– Аннета была идеалом каждой девочки. У нее были вьющиеся волосы, неподдельная грудь и отутюженная юбка в складку. Я просто не могла вообразить, чтобы и ее отягощало нечто столь же _грязное_ и неблагородное. Мистер Уолт Дисней никогда не допустил бы этого. А уж коли у Аннеты этого не было, то, думала я, и мне оно ни к чему. И вот я спросила свою маму…

– А что она ответила? – не выдержала Твидж.

– Она сказала, что такое бывает у каждой женщины. И тогда я поинтересовалась: «Что, даже у английской королевы?» И она ответила: «Даже у королевы».

– Правда? – изумилась Твидж. – Да ведь она такая _старая_!

– Это сейчас у нее ничего нет, – раздраженно сказала наставница. – Я же объяснила вам, что менопауза наступает примерно в пятьдесят пять лет.

– И тогда у вас начинаются вспышки беспричинной ярости и остеопороз, а на верхней губе вырастают усы, как у Марка Твена.

– А кто такой… – начала было Твидж.

– Вы просто вторите пристрастному мнению мужчин, – прервала ее изрядно покрасневшая Евангелина.

– Знаете, что меня всегда интересовало? – спросила Карен, заговорщицки наклоняясь к мамуле. – Не была ли причиной Фолклендской войны менопауза Мэгги Тэтчер?

– А кто такая Мэгги Тэтчер? – спросила Твидж.

Наставница, лицо которой к этому времени стало почти того же цвета, что ее шарф, вскочила:

– Мне ясно, что с вами бесполезно разговаривать дальше. Мужчины основательно поработали над вашими мозгами. – Она принялась лихорадочно собирать свои брошюрки. – Да вы слепы, все вы! Вы даже не понимаете, что являетесь жертвами тайного заговора, цель которого – лишить вас вашей биологической основы, всей вашей женской сущности! Ваше хваленое «Освобождение» вовсе не было освобождением. Это просто новый вид рабства.

– Даже если бы это было правдой, – произнесла я, – даже если это и был заговор, призванный подчинить нас влиянию мужчин, ей-богу, оно того стоило.

– А знаете, Трейси права, – заметила Карен, обращаясь к мамуле. – Совершенно права. Если есть на свете что-нибудь, ради чего стоило бы пожертвовать даже своей свободой, то это, несомненно, избавление от регул.

– Жертвы! – возопила наставница. – У вас украли вашу женственность, а вас это даже не волнует!

И она ринулась к выходу, сокрушив по дороге несколько кабачков и клумбу гладиолусов.

– Знаете, что я ненавидела больше всего до Освобождения? – невозмутимо спросила Карен, выливая остаток одуванчикового вина в свой бокал. – Гигиенические пояса.

– И эти картонные аппликаторы для тампонов.

– Ни за что не стану циклисткой, – заявила Твидж.

– Замечательно, – поддержала я.

– А сладкое будет?

Я подозвала официантку, и Твидж заказала засахаренные фиалки.

– Кто-нибудь еще хочет десерт? – спросила я. – Или вина из примулы?

– По-моему, вы нашли прекрасный способ помочь своей сестре, – промурлыкал Байш, склоняясь к Виоле.

– А реклама «Модакса»? – не унималась мамуля. – Помните, там была такая шикарная девица в шелковом вечернем платье и длинных белых перчатках? А под картинкой написано: «Модакс, потому что…» Я была уверена, что «Модакс» – это такие духи.

Карен хихикнула:

– А я думала, что это сорт _шампанского_!

– По-моему, пить нам уже хватит, – вздохнула я.

На следующее утро, едва я вошла в контору, раздался телефонный звонок. Универсальный. Я испуганно посмотрела на Байша:

– Карен вернулась в Ирак, не так ли?

– Ага, – ответил он. – Виола сказала, что заминка в ее переговорах произошла оттого, что не могли решить, строить на Западном берегу Диснейленд или нет.

– А когда звонила Виола? Байш сонно потянулся:

– Я сегодня завтракал с ней и Твидж.

– О!

Я подняла трубку:

– Вероятно, мамуля хочет сообщить мне план похищения Пердиты. Алло?

– Это Евангелина, наставница Пердиты, – произнес голос в трубке. – Вот теперь вы, наверное, счастливы. Вы вынудили Пердиту смириться с порабощающим владычеством мужчин.

– Я?

– Очевидно, вы обратились к депрограмматору, и я хочу, чтобы вы знали, что мы собираемся подать на вас за это в суд.

И она отключилась. Телефон тотчас же зазвонил вновь. Опять универсальный.

– Какая польза от опознавательных кодов, если ими никто никогда не пользуется? – с горечью заметила я, снимая трубку.

– Привет, мам, – произнесла моя дочь Пердита. – Мне показалось, что тебе будет приятно услышать, что я раздумала становиться циклисткой.

– Да ну? – сказала я, пытаясь приглушить ликование в голосе.

– Я узнала, почему они носят на руке этот красный шарф. Он символизирует их… ммм… «убил-и-съел».

– Ах, вот как…

– Ну, это еще не все. Наставница рассказала мне о вашем обеде. Так это правда, что бабушка Карен поддержала тебя?

– Да.

– Ух ты! Просто не верится. Но так или иначе, наставница заявила, что вы не стали слушать о том, как это здорово – иметь менструации, и без умолку твердили о негативных сторонах этого явления, вроде опухания, колик и повышенной раздражительности. Тут я спросила, что такое колики. А она говорит: «Боли при менструальном кровотечении». Я так и ахнула: «Какое еще кровотечение? Никто мне не говорил ни о каком кровотечении!» Мама, ну почему ты не сказала мне, что от этого идет кровь?

В свое время я рассказывала ей об этом, но почувствовала, что сейчас разумнее промолчать.

– И ты ни слова не сказала о том, что это больно! И о колебаниях гормонов тоже! Да какой же дуре захочется иметь все эти прелести, если можно не иметь! И как вы все это терпели до Освобождения!

– То было мрачное, тяжелое время, – произнесла я с пафосом, достойным жюри присяжных.

– Еще бы! Ну, во всяком случае, я с этим завязала, и моя наставница была просто вне себя. Но я заявила ей, что это – Решение Независимой Личности и она должна его уважать. Тем не менее я не собираюсь бросать вегетарианство. Даже _не пытайся_ отговорить меня от этого.

– Боже упаси!

– Знаешь, на самом деле во всем виновата ты, мама. Если бы ты с самого начала сказала мне, что это больно, ничего бы не случилось. Все-таки Виола права. Ты нам никогда ни о чем не рассказываешь!