Пелон удивленно посмотрел на него.
      - Ты же Маккенна, - только и сказал он.
      Бородач подвел итоги: по примитивному разумению такого животного, как Пелон Лопес, ничего сложного в этом мире нет. По утрам встает солнце. По вечерам заходит. Трава растет. Реки текут. Поддашь по камню - он покатится. Дождь - мокрый. Пыль - сухая. Маккенна - честный.
      - Хорошо, - согласился шотландец, - я поеду с тобой, если мы сможем в сохранности переправить девушку к солдатам.
      - Куидадо! - крикнула со своего места старая Маль-и-пай. - Кто-то едет!
      Маккенна пошел вслед за Пелоном на наблюдательный пункт.
      Из-за высокой каменной стены, скрывавшей откос, показались три черные точки, это были всадники, едущие от Скаллз. Обернувшись, Пелон рявкнул Хачите по-апачски: сможет ли мимбреньо разглядеть этих людей? Известный соколиной зоркостью среди своих востроглазых соплеменников, Хачита мельком взглянул вниз.
      - Умм, - забормотал он глухо. - Юный Микки и двое черных солдат. Один конь серый, один гнедой, один пегий, с коротко подстриженным хвостом. Отличные лошади. У Микки отменный вкус.
      Это была длиннейшая речь, какую Маккенна услышал от странного великана, и первые слова с того самого момента, как он настоял похоронить Эна вместе с Вахелем и Манки в "Нежданном Привале". Но взгляд Маккенны зажегся не от пространной речи мимбреньо, а от появления юного Микки Тиббса.
      - Пелон! - закричал он. - Вот проводник! Понял? Что может быть надежнее? Лучший индейский разведчик во всей американской армии, а с ним двое вооруженных солдат: они сами отвезут девушку в лагерь. Что скажешь?
      - Не знаю, - ответил бандит. - Понимаешь, не доверяю я этому Микки? Хотя... девушка твоя. Если тебе по вкусу, я не против. Сам ей скажешь?
      НЕ ПОМИНАЙ ИМЕН УМЕРШИХ
      Маккенна быстро переговорил с Фрэнчи. Факты, сообщил он девушке, таковы: ей дается шанс вновь примкнуть к цивилизованному миру. Поэтому надо ехать. Как и подозревал Маккенна, она начала было горячо возражать, но он её быстро образумил. Разумеется, они снова встретятся. Пелона Лопеса он знает много лет. Бандит не причинит ему вреда. Кроме всего прочего, разбойник до икоты трясся над каньоном Дель Оро. Но Маккенна не мог лгать самому себе: золото Погибшего Эдамса притягивало, как магнитом, и его тоже; он хотел ехать с апачами, ему было наплевать на "спасение". Но для нее, - надо помнить о Салли, - другого пути, как к Микки Тиббсу и кавалеристам, не было. Вернувшись, Маккенна обязательно её разыщет.
      Таким образом, дело было улажено.
      В последний момент Фрэнчи все-таки повисла у Маккенны на руке и пригрозила остаться. Но в тот же миг откуда ни возьмись появилась негаданная помощь от подковылявшей Маль-и-пай.
      - Черт побери, девка, - гаркнула она по-испански, - делай что тебе сказано! Слышала? Убирайся отсюда! - И тут же пылко обняла девушку и, гладя её по голове, запричитала: - Друзья, друзья, друзья. - Это было единственное слово, которое она знала по-английски.
      И тут на глаза Фрэнчи навернулись первые за все время плена слезы. Она быстро смахнула их и сказала, что готова ехать, если Маккенна даст слово, что, избавившись от Пелона, он приедет вместе с Маль-и-пай.
      Глен клятвенно заверил её в этом и девушка, взобравшись на самую ленивую клячу, отправилась вниз по тропе. Все тут же залегли на карнизе и через некоторое время увидели, как девушка появилась далеко-далеко внизу, а затем подъехала к Микки Тиббсу и его черным компаньонам. Разведчик обменялся жестами приветствия с белой пленницей. Затем двое черных солдат развернулись и вместе с Фрэнчи отправились обратно к Скаллз.
      - Отлично, - пророкотал Пелон, - девушка в безопасности, а этот проклятый Тиббс остался нас выслеживать. Теперь мы отправимся в одно миленькое местечко и подождем его там.
      - Что? - изумился Маккенна. - Будем ждать Микки?
      - Конечно. А каким ещё образом я смогу ему высказать то, что накипело у меня в душе?
      - Теперь уже ты принялся шутить, - обиделся старатель.
      - Ага, - согласился бандит. - Как волк у проруби.
      - А-а. Значит, собираешься устроить засаду? И убить Микки, как Манки и Вахеля?
      - Нет, нет. Вовсе не так. Насчет Микки у меня совсем другие планы.
      - Что ты этим хочешь сказать?
      - Мы с ним слегка позабавимся. Время терпит. А то я ему задолжал.
      - Их! - встряла Маль-и-пай. - Мы все ему задолжали. Все апачи. Он предатель и сын предателя.
      - Угх! - прогремел гигант-Хачита, вставая во весь свой великанский рост. Пуля из его ружья сразила моего друга.
      Маккенна удивился тому, откуда мимбреньо узнал, чья именно пуля попала в его симпатичного приятеля. И сделал мысленную заметку: при первой же возможности поговорить с громоздким апачем. В Хачите угадывалась какая-то ментальная сила. Маккенна интуитивно чувствовал это. В свое время его сильно тянуло к Бешу, а теперь ниточка перекинулась на огромного мимбреньо. Со времени их остановки на каменном козырьке Хачита постоянно наблюдал за Маккенной, и шотландец понимал, что апача что-то сильно нервирует.
      - Чепуха, - отрезал Пелон, отказываясь признать подобную зоркость. - Как можно отличить пулю, которая попала в твоего друга от любой другой? Но не будем спорить. Кстати, Хачита, может, ты теперь поедешь домой? Мы возражать не будем.
      Апач нахмурился. Казалось, он мучительно старается что-то вспомнить и никак не может.
      - Нет, - наконец промычал он. - Не думаю, что так будет правильно.
      - Да нет же, если хочешь - езжай, - подначивал его Пелон, внезапно объявив, что совсем не прочь избавиться от индейца. - Мне кажется, Беш тоже бы меня поддержал.
      - Нет! - крикнул огромный апач. - Не зови его по имени. Никогда не поминай имен умерших! Ты же знаешь, нельзя этого делать!
      - Конечно, - сказал Пелон, покраснев. - Тысяча извинений, омбре. Многое забывается, когда помногу лет не навещаешь родственников.
      - Смотри, больше не забывайся, - сказал Хачита, пробуя пальцем томагавк.
      Но Пелон уже не слушал его, а, подгоняя остальных, садился на коня. Наконец небольшая кавалькада потянулась по извилистой тропе прямо в запретную тишину Яки-Хиллс. В течение нескольких минут они скрылись из виду. За ними не осталось ничего, что бы напоминало о пребывании на каменном козырьке. Только кактусовые воробышки нервно чирикали, быстро атакуя ещё теплые конские "каштаны", оставшиеся после поджарых апачских коней. Да, и ещё одно. Далеко в пустыне, лежа за нагромождением песчаника юный Микки Тиббс опустил полевой бинокль.
      - Буэно, - сказал он и, развернув свою серую лошадку, быстро поскакал вслед за черными товарищами, провожавшими белую девушку с ранчо Стэнтонов. Он ухмылялся, этот Микки, и на это у него были причины. Для семнадцатилетнего мальчишки, бывшего на четверть белым, это была особая ухмылка. Особая и все-таки знакомая. Навязчиво знакомая. Потому что сильно смахивала на оскал черепа.
      В ОЖИДАНИИ МИККИ ТИББСА
      Местом, которое Пелон избрал для засады на Микки, стал ещё один из удивительных апачских "оазисов", позволяющих краснокожим нормально существовать на этих негостеприимных землях. Маккенна всегда думал об этой стране как о пустыне, хотя справедливее было бы назвать эти островки обнаженных скал, кактусов, "испанских мечей", мескита, искривленных как в страшном сне деревцев и травы полупустыней. Местечко, в котором остановился отряд, было более богато, чем остальная территория, но ему, конечно, было далеко до "Нежданного Привала".
      Оазис находился у входа в узкий каньон. Из него вытекал типично аризонский ручей, очень чистый, очень звонкий на порожках и плещущийся в глубоких озерцах, а потом исчезающий в песке, чтобы пробить путь под землей, прокладывая свое русло намного ниже поверхности пустыни. Тропа круто свернула вправо и Маккенна увидел впереди зеленый водопад высотой, наверное, футов в пятнадцать. Под ним сверкало зеркало чистой воды, из которого вытекал с-образный ручей, поящий площадку акра в два, на которой росла жесткая горная трава, и покрытый по берегам кустами пиньи, мадроны, карликовыми дубами и ореховыми деревьями, постепенно взбирающимися по склонам каньона. Природная ловушка. Любой всадник, который поехал бы по каньону и завернул бы попить водички, будет немедленно убит, так как возле озерца находились естественные окопы, из которых великолепно простреливалось все вокруг.
      Увидев картинку, Маккенна кивнул и повернулся к Пелону. Бандит кивнул в ответ.
      - Айе, - сказал он. - Вот здесь и подождем.
      - Отменное место, хефе. Единственное: кто поедет снизу, должен заметить, что здесь ловушка. Даже я это увидел, а у меня в крови нет даже четвертой доли апача.
      - Так Микки и увидит. Дело в том, что ему не обойти этого места. Подойти к воде придется, неважно, остановится он или нет. Другого пути не существует.
      - А может он этого не знает, и попытается обойти нас по какому-нибудь боковому каньону?
      - Нет, он придет сюда.
      - Понятно. Тогда ты с ним и потолкуешь, верно?
      - Конечно. Он - кавалерийский разведчик, и его работа заключается в том, чтобы нас отыскать. Не за наградой же он гонится.
      - Я знавал разведчиков, которые ловили преступников за деньги. Да и ты тоже.
      - В общем, ты прав. В старые добрые времена такие люди приносили наши головы в корзинах. Но все меняется, Маккенна. Старые добрые времена канули в вечность. Теперь разведчикам больше не разрешают отрезать головы. Офицеру больше чести привести "языка". Людей тошнит от вида крови. Думаешь, мне это нравится? Или тому же самому Микки? Не-ет, у нас в Мексике дела обстоят по-другому. Там я всегда настороже. Но здесь, в Эстадос Юнидос... Ха!
      - Очень длинная и впечатляющая речь, хефе.
      - Тема мне хорошо знакома.
      - Не сомневаюсь. Может, у нас есть немного времени отдохнуть и ополоснуться, прежде чем появится Микки?
      - Сначала надо все тщательно обмозговать. Я поставлю Хачиту возле входа в каньон. У этого местечка есть одна неприятная особенность: отсюда не увидишь приближающегося человека, если он скачет снизу, - всадник неожиданно появляется из-за поворота, как это только что вышло у нас.
      - Я говорил именно об этом, - сказал Маккенна.
      - Знаю я, знаю, но - не бери в голову. С Хачитой мы в безопасности, как у Христа за пазухой. Мне так, например, хочется принять ванну. Не купался с того самого времени, как мы выехали из Соноры. Пошли, амиго, окунемся. Видишь, прелестное озерцо, которое словно специально нас поджидает?!
      Маккенна, конечно, признал, что вода выглядит очень соблазнительно, но, по правде говоря, его больше интересовал Микки Тиббс, чем личная гигиена. Однако, посмотрев на насупившегося Хачиту, он отбросил свои страхи. Если уж не отдыхать, когда на страже стоит такой вот апачский мастиф, тогда, значит, вообще лучше не отдыхать. Шотландец решил довериться краснокожему гиганту.
      - Что ж, хефе, - сказал он. - Пошли.
      Они пересекли небольшой лужок; женщины шли следом. Пелон махнул рукой, и Хачита повернул назад. Подойдя к озерцу, люди, следуя апачской традиции, сначала занялись лошадьми.
      Маленькие мустанги напились быстро: они совсем не походили на "цивилизованных" лошадей, которые булькают, пока не раздуются, как воздушные шары. Им стреножили передние ноги и отправили пастись. Из трех вьючных лошадей осталась лишь одна, и, к удивлению Маккенны, Пелон приказал старой Маль-и-пай заняться устройством лагеря. Салли отправилась рубить дрова для костра.
      - Идея в том, - сказал бандит удивленному старателю, - чтобы заставить Микки поверить, что мы его не ждем.
      - Очень уж все нарочно, хефе. Стук тупого топора будет слышен миль за пять от каньона.
      - Если ветер будет дуть в нужную сторону.
      Маккенна вытащил трубку, а Пелон обнаружил в кармане одну из черных крученных сонорских сигар, которые очень любил. Мужчины закурили. Легкий бриз продувал каньон, принося с собой прохладу. Было приятно посидеть и покурить под чахлой тенью трех остроконечных тополей. Маккенна с силой втянул в себя запахи прокаленного солнцем каньона, и ему стало удивительно хорошо и приятно. Он подумал об Эне, старом Койоте, вспомнил, как индейский патриарх обожал свою ядовито-красочную и загадочную землю. Наблюдая за старой Маль-и-пай, за тем, как она разжигает костер, чтобы сварить на нем дневную порцию кофе, и при этом что-то насвистывает себе под нос, поет, словно девочка, ублажающая, скажем Локо, Джеронимо или Начеза, шотландец размышлял о том, как все-таки здорово жить вот так, отрезанным от остального мира, с кучкой коренных обитателей этой земли. Даже пылкая, страстная Салли, казалось, несколько успокоилась, втянув, как анестезию, убаюкивающие запахи каньона. В её движениях проскальзывала природная грация и изящество, начисто отсутствующие у белых женщин. Маккенне на протяжении всех этих одиннадцати лет было страшно наблюдать за постепенным угасанием древнего народа, и сейчас ему вновь стало больно и грустно сидеть, покуривая с Пелоном Лопесом, и сознавать, что он видит, быть может, последних индейцев в их природной среде обитания, которая вскоре полностью подчинится белому человеку.
      - Пелон, - сказал старатель, вынимая трубку. - Мне бы хотелось с тобой поговорить. Не возражаешь?
      Бандит взглянул на него: огромная уродливая голова по-черепашьи вытянулась вперед, черты лица завязались узлами.
      - Это странно, - ответил он. - Я сам только что хотел попросить тебя о том же. Мое сердце тронули шум водопада и песни птиц, живущих здесь, звон топора и запах дымка, поднимающегося в небо. Черт его знает, что это такое, амиго, просто меня это растрогало. Кажется, будто я с чем-то прощаюсь, чувствую невероятную печаль. А ты, Маккенна? Что это - место такое, или нечто другое? Ты что-нибудь понимаешь?
      - Мужчине не дано знать, отчего в его сердце закрадывается печаль, ответил рыжий старатель. - Но, если начистоту, то - да, Пелон, я чувствую нечто подобное. Я думал о том, что через несколько лет мы не сможем вот так запросто скакать по прериям и пустыне, разбивать лагеря и отдыхать в таких каньонах, предоставленные самим себе и своим мыслям.
      Лицо Пелона стало ещё уродливее.
      - Не смей! - пылко сказал он. - Не хочу этого слышать! Если это все, о чем ты хотел сказать - лучше заткнись!
      - Нет, не все, - отозвался Маккенна успокаивающе. - Я ведь не хотел сказать ничего дурного: это индейская земля и вы, последние индейцы, используете её по назначению. Неужели тебя это злит, хефе? Ты не прав. Пусть останется легкая грусть. Но не злость.
      Пелон какое-то мгновение рассматривал своего собеседника, а потом сделал нечто странное: положил свою огромную, волосатую и невероятно сильную руку на плечо старателя и нежно его сжал. К своему изумлению Маккенна увидел в раскосых угольно-черных глазах слезы.
      - Правильно, - сказал бандит, - давай, дружище, немного погрустим. Несколько минут они сидели молча и курили. Наконец, разбойник кивнул и сказал:
      - А теперь, компадре, поговорим. Что ты хочешь узнать?
      Маккенна хотел расспросить Пелона о его жизни и скитаниях, которые привели его в это место, как говорят индейцы, в полной боевой готовности и боевой раскраске. Но потом решил не рисковать и не вдаваться в столь деликатные подробности. Он стал лихорадочно подыскивать подходящую тему и тут вспомнил о совершенно естественной вещи.
      - Давай о золоте, - сказал он, - и, естественно, о Сно-та-эй. О нем я слышал множество разных историй, но почему-то им не верил. Может, ты расскажешь легенду так, как её передают люди клана чирикауа?
      - Почему именно чирикауа? - спросил Пелон.
      - Да потому, что Нана, хранитель тайны, которому дозволялось входить в священный каньон, был из этого клана.
      - Правильно. Несколько позже он откололся от главных сил племени, но в старые времена, во времена, когда Эдамса поймали в Сно-та-эй, это было в порядке вещей.
      - Значит, легенду ты знаешь от индейцев?
      - Конечно. Я слышал её, амиго, множество раз. Старая Маль-и-пай, чтобы скоротать долгие зимние вечера в хахале, рассказывала нам байки. Мы с Салли были совсем маленькими.
      - Может, расскажешь? Поделишься воспоминаниями, только воспоминаниями? предложил Маккенна. - Пор фавор?
      Убийца-полукровка пристально посмотрел в лицо старателю, а затем перевел взгляд на трещину каньона.
      - Да, - ответил он, - поделюсь.
      КАНЬОН ПОГИБШЕГО ЭДАМСА
      Вначале Пелон определил для Маккенны время действия: 1864 год. Гражданская война. Эдамс, имени которого никто не помнил, возил грузы из Таксона в Лос-Анджелес и обратно. У него был приятель, которого он сделал компаньоном. Ребята заколачивали деньгу, имея два грузовых фургона: пока один шел в одном направлении, второй, соответственно - в обратном. Но так как война все не кончалась, апачи снова решили взять под свой контроль караванные пути. И Эдамсов приятель струхнул: ему вовсе не хотелось терять свои потом заработанные денежки. Он продал свою долю Эдамсу, и тот остался в одиночестве. Так как ему теперь приходилось самому управлять обоими фургонами, то он прицепил один к другому и поставил в упряжку по шесть здоровенных лошадей. Чирикауа предупредил, чтобы Эдамс прекратил поставлять белым поселенцам продукты на территорию, когда-то принадлежавшую апачам, но он не придал значения его словам.
      Как-то на рассвете на фургон напали апачи и угнали лошадей. Эдамс храбро пустился в погоню. Он нагнал грабителей и отбил двенадцать мустангов. Но когда вернулся в лагерь, увидел, что фургоны и товары сожжены дотла. Угон оказался обманным маневром: заманив Эдамса в пустыню, апачи достигли своей цели: уничтожили дело торговца и заставили прекратить перевозки.
      Эдамс, прихватив вещички, ружье и взяв в повод двенадцать лошадей - все, что у него осталось - пустился в путь. Апачи сожгли даже деревянную коробку, в которой Эдамс хранил свою невеликую наличность: около двух тысяч долларов бумажными деньгами. Он двинулся к стоянке индейцев племени пима. Его лагерь находился у Джилла-Бенд, а пима на расстоянии полудня езды. Таким образом, известно, где располагалась деревушка: к юго-западу от Финикса.
      В этом месте повествования бандит сделал паузу и спросил Маккенну, совпадает ли его версия с версией белых. Шотландец сказал, что да. Тогда Пелон поспешил продолжить.
      В деревушке пима, где жили дружески настроенные к Эдамсу индейцы, его ждал большой сюрприз: группа белых золотоискателей. Они были снаряжены до зубов и рассказали Эдамсу захватывающую историю о заброшенном каньоне и похороненном в нем золоте. Судя по всему, для золотой лихорадки у них имелись все основания.
      А произошло вот что: когда старатели пришли в деревушку пима со скудных приисков Джила-Ривер, туда же приехал один мексиканский бродяга. Увидев тощие мешочки с плоховатым песком, молодец сказал, что знает местечко, где один человек может намыть за десять минут золота больше, чем все они на Джила-Ривер вместе взятые. Старатели, разумеется, забросали мексиканца вопросами: в них проснулась алчность. Бродяга спокойно отвечал.
      Еще мальчишкой, поведал мексиканец, он попал в плен к апачам. Вместе с индейцами ходил в Сно-та-эй - тайный каньон, где по рассказам старейшин было сокрыто огромное богатство. Золото являлось там во всех возможных формах: от чистого песка и капель в форме рисовых зерен до самородков величиной с бизонью лепеху. Услышав такое, глаза белых засверкали от возбуждения. Где же этот каньон? - насели они на мексиканца
      Парень, одно ухо которого было страшно изуродовано, за что он и получил кличку "Кривоух", пожал плечами и ответил, указывая на северо-восток:
      - Там с Апачленде.
      Предупрежденьице было мрачноватым, но оно пролетело мимо ушей белых. Слушатели хотели знать лишь одно: сможет ли Кривоух отвести их всех в то место, где, по его словам, золото лежит почти на поверхности. Мексиканец, как и старатели, выказал полное бесстрашие и абсолютное безразличие к своим бывшим индейским хозяевам. Он сказал, что, разумеется, с удовольствием отведет их всех в Сно-та-эй и что цена за это будет не слишком высокой.
      В этом месте он дал белым понять, что за свою работу хочет получить коня, чтобы убраться из этой страны вон. А у старателей был один ленивый вонючий мул на всех. Вот так у двадцати человек, по горло снабженных необходимым для мытья золота снаряжением и провизией, не было ни единой порядочной лошади. В этой стране все благополучно позабыли о конях: их давным-давно угнали апачи. Потому что если вы не загоняли их на ночь в кораль, не стреноживали им ноги, не приставляли свирепых вооруженных до зубов сторожей, то могли не рассчитывать на то, что на следующий день увидите лошадок на своем месте.
      И вот старатели, озверевшие от алчности и беспомощные, как дети, не знавшие, где взять сорокадолларовую лошадь проводнику, согласившемуся доставить их в золотой каньон, и приличных коней для себя, чтобы проделать путешествие по пустыне, увидели на горизонте Эдамса с его двенадцатью крепкими мустангами.
      Брюер, вожак калифорнийской старательной экспедиции, моментально предложил Эдамсу двадцать пять процентов всего найденного ими золота, если он согласится снабдить их лошадьми. А поскольку грузоперевозки Эдамса прикрылись, они ударили по рукам. Двадцать один человек с двенадцатью конями с Кривоухом во главе отправились на поиски каньона Дель-Оро, то есть Золотого Каньона, который с тех самых пор так и называли все белые.
      Здесь Пелон вновь прервался, чтобы спросить Маль-и-пай насчет еды. Получив ответ, что кусок холодного мяса уже разогревается, а вода для кофе вот-вот закипит, он успокоился и, вытянув из кармана ещё одну сигару, вернулся к повествованию.
      В поход вышли двадцатого августа. В тех землях, которые им предстояло пересечь, не жил ни один белый переселенец. Кривоух, которому были обещаны две лошади вместо одной, а также ружье, седло, амуниция и два пятидесятидолларовых самородка, сообщил им, что до того места, откуда откроется вид на Сно-та-эй, восемь дней пути. А от той точки - четыре или пять дней до последнего лагеря, который будет разбит у самого входа в каньон.
      Пелон выдул вверх облачко дыма и сказал, что Маккенна, наверно, уже понял, что разговоры насчет восьми дней от деревушки пима до наблюдательного пункта, с которого, якобы, будет виден Сно-та-эй, был обыкновенной брехней мексиканца, которому просто хотелось подстраховаться, чтобы не потерять работодателей и обещанной платы. Ни одной экспедиции лишь частично снабженной лошадями, в столь короткий срок не добраться до того места, откуда до Сно-та-эй будет всего пять дней хода. Все это ерунда: они-то с Маккенной хорошо знают истинные расстояния в этой стране.
      Маккенна не возражал.
      Путешествие, продолжил вожак шайки, прошло нормально, и вот компания достигла наблюдательного пункта, расположенного высоко на гребне холма между двумя горами. Оттуда хорошо просматривались две "сахарные головы" - пики, отмечающие вход в Сно-та-эй-Лос дос пилоннилос. Но когда Кривоух вместе с Эдамсом и Брюером поднялся на седловину, белым стало не по себе. Указав на "головы", проводник сказал, что каньон лежит между ними. На это Брюер в ярости заорал, что до них не меньше двухсот миль. Мексиканец сразу же залопотал, что, мол, говорил о шести, может быть, о десяти днях пути до них. В любом случае они слишком далеко забрались в Апачленд, и уже не могли возвратиться, мексиканец завел их далеко за точку возможного возврата. Для этого потребовалась бы еда для них и для их лошадей, а её у них осталось с гулькин нос. К тому же хитрый Кривоух сообщил, что в Сно-та-эй золото в ручье размером с крупный желудь, а выше по руслу в маточной породе, не прикрытой землей, попадаются, просто обломки золотых глыб размером с индюшачье яйцо и больше. Этого белые, конечно, вынести не могли. Теперь их вел не мексиканец, а подгоняла золотая лихорадка.
      Счет дням был потерян. Земля, по которой шли старатели, оказалась ужасной. Тропу пересекали каньоны и ущелья. Белые запутались и не знали, куда двигаются. Даже Эдамс, который неплохо ориентировался в Аризоне, был смущен: это Белые Горы? А может нет? Сколько потоков после Джила-Ривер они пересекли, два или больше? А второй был рекой Сан-Франциско, уходящей в мексиканскую пустыню? Эдамс не знал. Он хотел, как и каждый из их компании, потихоньку запомнить дорогу и, избавившись от своих товарищей, как-нибудь вернуться в каньон. Но никто из них не знал эту местность и не смог бы вспомнить дорогу, по которой их вел Кривоух.
      По индейской версии выходило, что белому отряду, типа группы Брюера-Эдамса, ни за что не пройти весь путь до Сно-та-эй меньше, чем за двенадцать конных переходов. То есть последний лагерь перед входом в Золотой Каньон Эдамс сотоварищи разбили лишь на двадцать третий или двадцать четвертый день после выхода из деревушки пима.
      Белых трясло от возбуждения. Они едва не свихнулись. Лихорадка проявлялась в людях самым безобразным образом. Никто не спал и все, не смыкая глаз, следили за Кривоухом, чтобы тот не дай Бог не сбежал.
      Последний день путешествия навсегда остался в памяти у всех. Каждый до мельчайших деталей запоминал подходы к Сно-та-эй, чтобы по возвращении сразу отыскать каньон. После того, как старатели покинули лагерь, дорога начала неуклонно подниматься вверх. Все выше и выше, и выше... Прошли уровень, на котором росла опунция, мимо последних москитных кустов, гнезд горных куропаток, пересекли бездонную пасть - расселины красного известняка, раскрывшуюся в невероятном зевке. Добрались до караванной тропы, отмеченной следами фургонных колес.
      - Хорошенько запомните эту дорогу, - сказал Кривоух, - не забудьте. Она ведет прямо в форт. Там есть - тьенда - магазин, где вы сможете купить все, что понадобится.
      Белые решили, что он подразумевает форт Уингейт, и никто не задал ни единого вопроса.
      Кривоух вел отряд весь день и после наступления темноты.
      Они подозревали, что он петляет и кружит нарочно, чтобы запутать их и чтобы потом никто не смог припомнить дорогу до последнего лагеря.
      Костер мексиканец зажигать не разрешил. Сказал, что в течение последних трех дней "чувствует" присутствие апачей. Так как за последнее время старатели не видели ни краснокожего, ни белого, ни даже следов конских копыт, а только вымытые дождями фургонные колеи, то упоминание о страшной опасности всех сразу отрезвило. Нервы натянулись как струны.
      Но Кривоух знал, как отвести безмолвный страх. Завтра, объявил он, они войдут в Сно-та-эй. Прежде чем зайдет солнце, белые увидят собственными глазами и потрогают руками древние неизмеримые богатства Золотого Каньона!
      Спите, спите - убаюкивал он их. Вы увидите то, чего ни один белый в своей жизни не видел и не пережил.
      ЗОЛОТО КРИВОУХА
      Остальное известно, - сказал Пелон, пожав плечами. На следующее утро Кривоух всех рано поднял, и старатели увидели, что ночевали возле руин древнего индейского поселения; мексиканец показал на остатки старой ирригационной системы асекуайас или арыков и заметил вскользь, что апачи называли это место Тыквенным Полем, указав, что несколько плетей все ещё вьются по земле. Он повел отряд по узкому каньону, в некоторых местах которого всадники касались каменных стен, поднимая руки вверх.
      После двух часов трудного пути они вышли на уступ, находящийся над широкой долиной, на которой черные глыбы вулканического камня перемежались с участками, покрытыми низкорослыми деревцами. В отряде все выругались в голос, потому что знали, что в местах, где лава выходит на поверхность, нет никакого золота. Через некоторое время проехали мимо пирамидального нагромождения камней, который Кривоух назвал "Апачским почтовым ящиком" и приказал накрепко запомнить его местоположение так же, как дорогу на форт и Тыквенное поле. Затем он упредил белых, сказав, что по расположению сигнальных палочек в "почтовом ящике" узнал о большом отряде апачей, побывавшем здесь три дня назад и о том, что индейцы ещё вернутся. И тут же приказал посмотреть на север, пораженные старатели увидели, что прямо на них смотрят дос-лос-пилончиллос две "сахарные головы", которые мексиканец впервые показал им тринадцать, одиннадцать или непонятно сколько дней назад. Он объяснил, что вершины возвышаются над каньоном Дель Оро - каньоном с золотом и отмечают конец тропы; что теперь до золота всего несколько часов езды, до золота, которое буквально валяется на земле и которым за пол-утра мужчина сможет нагрузить вьючную лошадь!
      И снова Пелон пожал могучими плечами, как бы давая Маккенне понять, что представляет, как дело пошло дальше, ибо хорошо знаком с апачскими уловками. Но старатель предпочел лишь кивнуть головой и промолчать, потому что слушал чужую историю и не хотел вмешиваться в ход повествования. Бандит понимающе тряхнул лысиной и продолжил.
      - Разумеется, - сказал он, - апачи преследовали этих идиотов по всему пути. Они не нападали, потому что Нана снисходительно относился к белым и хотел убедиться, что они, действительно, как он узнал от пима, идут в Сно-та-эй, а не куда-нибудь еще. Нана помнил Кривоуха и хотел удостовериться, что мексиканский ублюдок собирается передать белым тайну, которую ему доверили воспитавшие его индейцы. Как видишь, Нана был крайне терпеливым апачи, и даже больше - великодушным и рассудительным, потому что прекрасно знал жадность и любовь белых к желтому металлу. Но я, кажется, забегаю вперед...
      Пелон пожевал сигарету и понюхал дымок, струящийся от полуденного костерка.
      - Похоже, что мясо готово, - сказал полукровка, - но кофейку, чтобы хорошенько закипеть, потребуется ещё несколько минут. Мы как раз успеем разобраться с этим каньоном. Он сплюнул черную от табака слюну в ладонь, растер её, вновь установил сигарету в провале выкуренных зубов и задумчиво продолжил:
      - Нана следовал за белыми все утро, пока они примерно в час дня не дошли до высокой стены, в которой находился "пуэрто", то есть вход. "Запомните это место, - услышал индеец слова Кривоуха. - Апачи называют его "Потайной Дверью". Нана слышал эти слова, потому что с несколькими воинами залег в скалах, находящихся над пуэрто. Таким образом они хотели окончательно убедиться, что белый отряд обнаружил вход в Сно-та-эй и прошел сквозь потайную дверь.
      - Белые прошли, можешь не беспокоиться. И когда вышли на свет, увидели, что у их ног зияет невероятный обрыв огромного каньона. Тропа, ведущая вниз, напоминала огромное "зет", вспоровшее отвес головокружительной скалы от верха до заметных внизу зеленых деревьев. Кривоух повел отряд по этой опаснейшей и ненадежнейшей из всех троп, что могут привидеться лишь в страшном сне.