Кортни - Ассегай

Майор шумно, с причмоком, пососал забытую во рту трубку. На столе перед ним лежал исписанный от руки лист. Дойдя до конца, Снелл нахмурился, вынул трубку и постучал ею о стену, оставив на белой побелке желтую никотиновую кляксу. Трубка вернулась в рот, а внимание майора к первой странице документа. Еще раз, с показным вниманием, пройдясь взглядом по начальным строчкам, он аккуратно сложил бумаги и наконец-то поднял голову.

– Арестованный! Смирно! – гаркнул во всю глотку сержант Мфефе, командовавший конвойной командой.

Леон врезал стертые каблуки в цементный пол и вытянулся в полный рост.

Снелл смерил его презрительным взглядом. Лейтенанта Кортни арестовали тремя днями ранее, когда он самолично явился к главным воротам штаба, и с тех пор содержали в тюремном бараке – во исполнение приказа командира батальона. Ни переодеться, ни побриться ему не разрешили. Щеки и подбородок арестанта покрывала густая темная щетина, рубашка окончательно обтрепалась и почернела от грязи. Рукава отсутствовали, штанины жестоко пострадали от колючек. И все равно, даже в таком непрезентабельном виде и незавидном положении арестанта, лейтенант раздражал майора одним своим присутствием. И в лохмотьях Леон Кортни оставался высоким, могучим, и при этом от него исходило ощущение наивной самоуверенности. Супруга майора, крайне редко хвалившая кого-то или что-то, обронила как-то с грустью, что молодой Кортни изумительно хорош собой.

– С его появлением здесь не одно сердечко затрепетало, – поведала она мужу. – Это я тебе точно скажу.

«Что ж, – думал майор Снелл, с ненавистью и злобой глядя на арестанта, – больше они трепетать не будут – уж я об этом позабочусь!»

– Итак, Кортни, – молвил он наконец и постучал пальцем по бумагам, – на сей раз ты превзошел себя самого. Я прочитал твой рапорт, и ничего, кроме удивления, он у меня не вызвал.

– Та к точно, сэр! – подал голос Леон.

– В такое невозможно поверить. – Снелл покачал головой. – Это слишком даже для такого, как ты. – Он вздохнул, скрывая за неодобрительной гримасой восторг победителя. Дождавшись мгновения триумфа – а ждать пришлось почти год, – майор желал насладиться им в полной мере. – Интересно, что скажет твой дядя, когда познакомится с этим весьма и весьма любопытным документом?

Дядя Леона, полковник Пенрод Баллантайн, был командиром полка. Намного моложе Снелла, он обошел его в служебной карьере по всем статьям. Майор понимал: еще до того, как его отправят в отставку, Баллантайна скорее всего произведут в генералы и поставят во главе дивизии в какой-нибудь приятной для жизни части империи. А потом, как само собой разумеющееся, счастливчика ждет и рыцарское звание.

Сэр Пенрод Баллантайн, чтоб ему провалиться! Снелл ненавидел полковника так же, как ненавидел его чертова племянника. Всю жизнь его обходили такие вот баллантайны. Обходили легко, даже не напрягаясь. Что ж, со старым псом тягаться поздно, зато на щенке отыграться можно.

Майор почесал лысину черенком трубки.

– Скажите, Кортни, вы понимаете, почему я приказал задержать вас сразу по возвращении в батальон?

– Сэр! – Леон вперил взгляд в стену над головой Снелла.

– Вы, наверно, хотели сказать «никак нет, сэр». Если так, то я хотел бы перечислить упомянутые в вашем рапорте события и указать, что именно вызвало у меня озабоченность. Не возражаете?

– Никак нет, сэр!

– Спасибо, лейтенант. Итак, шестнадцатого июля вы получили приказ принять под свою команду подразделение численностью в семь бойцов и отправиться в Ниомби для противодействия возможным набегам со стороны мятежных нанди. Все правильно?

– Так точно, сэр!

– Выступив тогда же, шестнадцатого июля, вы прибыли к месту назначения лишь по прошествии двенадцати дней, хотя и проделали большую часть пути на поезде. От Маши до Ниомби менее ста двадцати миль, и несложные расчеты показывают, что вы проходили в сутки менее десяти миль. – Снелл поднял голову от бумажек. – Форсированным маршем это не назовешь. Согласны, лейтенант?

– Сэр, причину задержки я объяснил в рапорте, – ответил Леон, не отводя глаз от никотинового пятна над головой майора.

– Ах да! Конечно! Вы обнаружили следы крупного отряда мятежников и, нарушив полученный приказ, приняли решение задержать противника, навязав ему бой. Я верно понял ваше объяснение?

– Так точно, сэр.

– А если верно, то не соизволите ли, лейтенант, объяснить, как вы догадались, что следы принадлежат именно мятежникам, а не охотникам какого-то другого племени или беженцам из района беспорядков.

– Сэр, я полагался на мнение моего сержанта, что следы оставлены нанди.

– И вы согласились с такой оценкой?

– Так точно, сэр. Сержант Маниоро – опытный следопыт.

– И вы шесть дней гонялись за этими мифическими повстанцами?

– Сэр, нанди направлялись прямиком к миссии в Накуру. Я посчитал, что они могут напасть на поселок, и решил, что мой долг – помешать им в этом.

– Ваш долг – исполнять приказ. Исполнили бы приказ, не попали бы в ловушку.

– Сэр, нанди поняли, что мы идем за ними, разделились на несколько небольших отрядов и рассеялись по бушу. Тогда мы повернули и по шли в Ниомби.

– Как вам и было приказано?

– Так точно, сэр.

– Сержант Маниоро подтвердить вашу версию, конечно, не в состоянии, так что мне остается только поверить вам на слово, – продолжал Снелл.

– Так точно, сэр!

– Итак, – майор заглянул в бумажки, – вы повернули наконец к Ниомби.

– Так точно, сэр!

– И что же вы обнаружили? Что за время ваших блужданий миссия подверглась разграблению, а миссионер и его семья убиты. А потом поняли, что и сами попали в ловушку. И как вы поступили? Поджали трусливо хвост и сбежали, оставив своих людей без командования, изменив воинскому долгу.

– Не было этого, сэр! – не удержавшись, гневно воскликнул Леон.

– А ваша несдержанность, лейтенант, есть прямое нарушение субординации.

Хорошие слова, «нарушение субординации». Снелл покатал их на языке, как глоток доброго кларета.

– Извините, сэр. Я не хотел.

– Тем не менее что есть, то есть. Итак, вы не согласны с моей оценкой событий в Ниомби. У вас есть свидетели, которые могли бы подтвердить вашу версию событий?

– Так точно, сэр. Сержант Маниоро.

– Конечно. Как я мог забыть, что, бросив своих людей в Ниомби, вы унесли на спине этого самого сержанта, обогнали целую армию мятежников и доставили его на подконтрольные масаи территории. – Снелл плотоядно усмехнулся. – При этом следует отметить, что унесли вы его в противоположном Найроби направлении, а потом еще и оставили у матери. У матери! Надо же. – Он хмыкнул. – Как трогательно. – Майор раскурил трубку, попыхтел. – Прибывшее в Ниомби через много дней после учиненного нанди побоища подкрепление нашло ваших людей в таком состоянии, что опознать их было невозможно. Те, кому не отрезали голову, пострадали от стервятников и гиен. Думаю, там же, среди трупов, остался и ваш сержант. С ними, а не со своей матерью, как вы утверждаете. Я также думаю, что, дезертировав с поля боя, вы скрывались в лесу, а сюда явились, когда осмелели, сочинили эту историю и набрались наглости предложить ее мне.

– Никак нет, сэр.

Леон дрожал от гнева, костяшки сжатых в кулаки пальцев побелели, и ему с трудом удавалось держаться по стойке «смирно».

– С первого дня пребывания в батальоне вы открыто пренебрегали воинской дисциплиной и демонстрировали неуважение к власти. Куда больше, чем обязанности младшего офицера, вас интересовали легкомысленные забавы вроде поло и охоты. Ясно, что исполнять вышеуказанные обязанности вы считаете ниже своего достоинства. Мало того, вы откровенно пренебрегаете общепринятыми нормами приличий. Вообразили себя ловеласом, а ваше поведение возмущает всю колонию.

– Сэр, вы предъявляете мне ничем не подкрепленные обвинения.

– Ничем не подкрепленные? Что ж, я их подкреплю. Вы, вероятно, еще не знаете, что во время вашего затянувшегося отсутствия губернатор колонии счел своим долгом позаботиться о некоей молодой вдове и защитить ее от ваших домогательств, отправив на родину. В Найроби вами крайне недовольны. Вы, сэр, отъявленный негодяй. Вы никого и ничего не уважаете.

– Отправили на родину? – Леон побледнел, хотя из-за грязи и щетины это и осталось незамеченным. – Верити отослали домой?

– Ага, знаете, о ком речь. Да, бедная миссис О’Хирн возвратилась в Англию. Отбыла неделю назад.

Сообщив новость, Снелл выдержал паузу – его распирало от радости. Вообще-то он сам привлек внимание губернатора к этой грязной истории. Майору всегда нравилась Верити О’Хирн. Нет, не так – он находил ее дьявольски соблазнительной и после смерти мужа часто предавался мечтам, в которых утешал и защищал несчастную вдову. Не раз и не два он украдкой любовался ею, когда она пила чай с его женой и другими членами Женского института. Такая юная, милая, веселая. И рядом с ней Мэгги Снелл – старая, некрасивая, раздражительная. Когда до него дошли слухи о ее шашнях с одним из его лейтенантов, Снелл очень удивился. Потом очень разозлился. Добродетель и репутация Верити О’Хирн оказались под угрозой, и его долг состоял в том, чтобы защитить ее. И он отправился к губернатору.

– Так вот, Кортни, никаких доказательств я вам предъявлять не намерен. Дело теперь за трибуналом. Ваши бумаги переданы капитану Роберт су из 2-го батальона. Он согласился выступить в роли обвинителя. – Эдди Робертс был одним из любимчиков Снелла. – Вам будут предъявлены обвинения в дезертирстве, трусости, нарушении служебного долга и неисполнении приказа вышестоящего офицера. Защитником выступит второй лейтенант Сэмпсон из того же батальона. Знаю, вы друзья, так что, думаю, возражать не станете. Найти третьего оказалось не так-то легко. Сам я, разумеется, участвовать в заседании не могу, поскольку мне нужно будет давать показания, а большинство офицеров заняты в операциях против повстанцев. К счастью, в порту Момбасы пришвартовался лайнер «Пи энд Оу». Идет из Индии в Саутгемптон, на борту офицеры-отпускники. Простоит здесь весь уик-энд. Я договорился с полковником и двумя капитанами; приедут из Момбасы в Найроби поездом – вот вам и полный состав. Ждем сегодня в восемнадцать ноль-ноль. В Момбасу им нужно вернуться к пятнице, так что заседание начнем завтра утром. Я пришлю к вам лейтенанта Сэмпсона, чтобы вы смогли проконсультироваться и подготовиться к защите. Приведите себя в порядок, Кортни. Какое жалкое зрелище. От вас воняет. Умойтесь, почиститесь и завтра утром будьте готовы предстать перед трибуналом. До тех пор считайте, что вы под домашним арестом.

– Сэр, я требую встречи с полковником Баллантайном. И мне нужно больше времени для подготовки защиты.

– Очень жаль, Кортни, но полковника в Найроби в данный момент нет. Отбыл на подавление беспорядков с 1-м батальоном. Нанди необходимо преподать суровый урок за побоище в Ниомби. Ждать его возвращения в ближайшие недели не приходится. После того как полковник погасит последние очаги восстания и вернется, ему будет сообщено о вашей просьбе. – Снелл холодно улыбнулся. – Это все. Арестованный, вольно!

– Караул, смирно! – проревел сержант Мфефе. – Крру-гом! Шагом марш! Левой… левой…

Через несколько секунд лейтенанта уже вели под конвоем через парадный плац по направлению к офицерским квартирам. Все происходило так быстро, что он не успевал привести в порядок мысли.

Леон жил в рондавеле, однокомнатном, круглой формы, строении с соломенной крышей. Располагалось оно среди вытянувшихся в линию себе подобных. Каждый такой домишко занимал неженатый офицер. У двери сержант Мфефе остановился, лихо откозырял и, пряча глаза, негромко сказал на кивахили:

– Мне жаль, что так случилось, лейтенант. Знаю, вы не трус.

За двадцать пять лет службы сержанту еще ни разу не доводилось арестовывать и брать под стражу одного из своих офицеров, и в сложившейся ситуации он чувствовал себя не в своей тарелке, как будто его унизили, заставив сделать что-то постыдное.

В роте Леон пользовался популярностью – подчиненные всегда радовались успехам своего лейтенанта в крикете и поло, а отдавая честь, всегда добавляли ослепительную африканскую улыбку, – и все же слова сержанта глубоко его тронули.

– Когда вы ушли, – скрывая смущение за торопливостью, добавил Мфефе, – к главным воротам приходила какая-то леди. Она оставила для вас коробку и попросила, чтобы я обязательно передал ее вам. Я принес ее в вашу комнату и положил около кровати.

– Спасибо, сержант.

Леон сконфуженно отвернулся и переступил порог скромно обставленной комнаты. Из мебели здесь были железная кровать с москитной сеткой, подвешенной к потолочной балке, одна-единственная полка и комод, переделанный из старого ящика. В комнате царили порядок и чистота. Стены, как видно, недавно побелили известью, пол блестел, натертый воском. Все его вещи были аккуратно разложены на полке над кроватью, о чем позаботился Ишмаэль, который и в отсутствие постояльца не изменял себе. Единственным посторонним и потому еще не имеющим закрепленного за собой постоянного места предметом был прислоненный к стене длинный кожаный футляр.

Леон опустился на кровать. Столько несчастий на голову, и все сразу. Впору отчаяться. Он рассеянно потянулся за футляром, положил его на колени. Дорогая кожаная обшивка местами потерлась – похоже, футляру пришлось немало путешествовать. В пользу этого говорили и наклеенные сбоку ярлыки пароходных компаний. Ключи от трех крепких латунных замков висели на ручке. Воспользовавшись ими, Леон открыл замки, поднял крышку и с изумлением уставился на содержимое футляра. В углублениях обитого зеленым сукном днища лежали компоненты охотничьего ружья и прилагающиеся к нему шомпол, масленка и прочие аксессуары. К внутренней стороне крышки была привинчена металлическая табличка:

«Холланд энд Холланд»

Производители ружей, винтовок и пистолетов

98, Нью-Бонд-стрит. Лондон.

Бережно и осторожно, как того и требовала почтенная марка, Леон собрал винтовку, вставил стволы, скрепил их с цевьем. Провел ладонью по смазанному маслом и гладкому как шелк ложу орехового дерева. Потом поднял ружье и прицелился в маленького геккона, повисшего головой вниз на дальней стене. Приклад идеально вошел в плечо. Мушка в прорези прицела накрыла голову ящерицы.

– Бац, бац – убит, – сказал Леон и рассмеялся – в первый раз после возвращения в батальон.

Он опустил ружье и прочитал выгравированную на стволах надпись. «Х&Х ройял. 470 нитро-экспресс». Внимание привлекла вставленная в приклад овальной формы инкрустация из чистого золота. Выгравированные на ней буквы обозначали первого владельца оружия: П. О’Х.

– Патрик О’Хирн, – прошептал лейтенант.

Великолепное оружие принадлежало погибшему мужу Верити. Он бережно положил ружье на подушку, взял конверт, прикрепленный к зеленому сукну с внутренней стороны крышки, отковырнул ногтем сургучную печать и достал два сложенных листка. Первый был датирован 29 августа 1909 года.

Тем, кого это может касаться. Ружье с серийным номером 1863 продано мною лейтенанту Леону Кортни, от которого получена в качестве оплаты полная и окончательная сумма, двадцать пять гиней. Подписано: Верити Эбигейл О’Хирн.

Составив этот документ, Верити сделала Леона законным владельцем оружия, и теперь уже никто не мог оспорить его право собственности. Он открыл второй конверт. Здесь никакой даты не было, и почерк, мелкий и неровный, мало напоминал тот, которым она написала расписку. Две чернильные кляксы подтверждали, что писалось письмо в спешке и сильном волнении.

Милый, милый Леон!

Когда ты возьмешь в руки это письмо, я буду на пути в Ирландию. Не хотела возвращаться, но выбора мне не оставили. В глубине души я понимаю, что тот, кто отсылает меня домой, прав и что так оно к лучшему. В следующем году мне исполнится тридцать, а тебе всего лишь девятнадцать, и ты всего лишь лейтенант. Уверена, когда-нибудь ты станешь генералом, твою грудь украсят медали, а имя будет овеяно славой, но я к тому времени превращусь в старуху. Мне нужно уезжать. Мой дар тебе – свидетельство моих чувств. Иди дальше и забудь меня. Ищи счастья где-нибудь еще. Я же удержу тебя в памяти так крепко, как держала когда-то в объятиях.

Вместо подписи – одна буква «В». Леон прерывисто вздохнул и, сдерживая подступившие к глазам слезы, стал перечитывать письмо. На последней строчке в дверь вежливо постучали.

– Кто там?

– Это я, эфенди.

– Минутку, Ишмаэль.

Леон поспешно вытер слезы тыльной стороной ладони, спрятал письмо под подушку и убрал ружье в футляр, а футляр задвинул под кровать.

– Входи же, возлюбленный Пророка, – крикнул он.

Ишмаэль, правоверный мусульманин и коренной суахили, вошел в комнату с цинковой ванной на голове.

– С возвращением вас, эфенди. Вы вернули солнце в мое сердце.

Поставив ванну на пол, он принялся наполнять ее горячей водой, которую брал из бака, стоящего на костре позади домика. Потом, чтобы не терять времени, пока кипяток будет остывать до приемлемой температуры, развернул простыню, накинул ее Леону на плечи и, вооружившись ножницами и щеткой, взялся на стрижку. Дело это было непростое, поскольку волосы на голове лейтенанта слиплись от пота и покрылись коркой пыли. Работал Ишмаэль, как всегда, ловко и быстро, а когда закончил, удовлетворенно кивнул и принес глиняную чашку и бритву. Сначала он намылил жесткую щетину мягким мылом, потом взбил пену и, наконец, заточив лезвие, вручил бритву Леону. Пока лейтенант брился, Ишмаэль стоял перед ним, держа в руках маленькое зеркальце.

– Ну как я теперь выгляжу? – поинтересовался Леон, когда слуга снял с его плеч простыню.

– Ваша красота ослепит гурий рая, – торжественно заявил Ишмаэль, пробуя воду одним пальцем. – Готова.

Леон стащил с себя провонявшие лохмотья, швырнул их в дальний угол и, подойдя к ванне, со вздохом наслаждения опустился в горячую воду. Поскольку ванна была невелика, сидеть в ней приходилось, поджав колени. Ишмаэль, собрав грязную одежду, удалился, но дверь оставил открытой. Через минуту в комнату, даже не постучав, ввалился Бобби Сэмпсон.

– Творение красоты – радость на века, – с ухмылкой изрек он.

Высоченный, немного нескладный, но дружелюбный и приветливый, Бобби был всего лишь на год старше Леона. Самые младшие офицеры в полку, они сошлись с первых дней знакомства, хотя в основе завязавшейся дружбы лежал прежде всего инстинкт выживания. Скрепила дружбу совместная покупка у одного индуса, владельца небольшой кофейной плантации, ветхого, битого-перебитого автомобиля «воксхолл». За старичка пришлось выложить три фунта и десять шиллингов – едва ли не все их объединенные накопления. Приложив немало стараний, работая допоздна, они восстановили его почти в прежнем блеске.

Едва войдя, Бобби плюхнулся на кровать, заложил руки за голову, скрестил ноги и с минуту разглядывал геккона, который висел теперь у него над головой.

– Ну что, старичок, похоже, ты все-таки вляпался в неприятности. Что? Наверное, уже знаешь, что Фредди-Лягушонок намерен предъявить тебе кучу обвинений. Мне случайно удалось заполучить список. Что? – Бобби сунул руку в карман мундира, вытащил какие-то смятые бумажки и, разгладив их на груди, помахал перед Леоном. – Тут есть весьма любопытные детали. Признаюсь, твоя испорченность производит сильное впечатление. Плохо то, что мне приказано тебя защищать. Что?

– Ради бога, Бобби, прекрати. Твое «что» жутко меня бесит.

Бобби изобразил раскаяние.

– Извини, старик. Признаюсь, понятия не имею, что со всем этим делать.

– Ты идиот.

– Согласен, но с этим ничего не поделаешь. Мама уронила меня в детстве головой на пол. Что? Не знал? Ладно, давай к делу. Как по-твоему, что я должен говорить?

– Ты должен ошеломить судей остроумием и эрудицией.

С приходом Бобби градус настроения пошел вверх – за нескладным фасадом скрывался острый, проницательный ум.

– Запасы остроумия и эрудиции на данный момент малость истощились, – вздохнул Бобби. – Что еще у нас есть?

Леон поднялся из ванны, расплескивая по полу мыльную воду. Бобби, скрутив в комок оставленное Ишмаэлем полотенце, запустил им другу в голову.

– Для начала давай вместе прочитаем обвинения, – предложил Леон, заворачиваясь в полотенце.

– Блестящая идея, – обрадовался Бобби. – Всегда подозревал, что в тебе спит гений.

Леон натянул штаны.

– Здесь и посидеть-то не на чем, – проворчал он. – Подвинь-ка свою жирную задницу.

Бобби подтянулся, освобождая место для друга, и Леон сел рядом с ним. Листки разложили на коленях.

Когда стемнело, Ишмаэль принес и подвесил к потолку круглую лампу. Некоторое время они еще работали при ее чахлом, желтоватом свете, пока Бобби не стал зевать и тереть глаза. Наконец он достал из кармана часы и откинул крышку.

– Послушай, уже за полночь, а нам надо быть в суде к девяти. На сегодня хватит. Кстати, хочешь знать, каковы твои шансы получить оправдательный приговор?

– Большого желания нет, – ответил Леон.

– Если бы ты назвал один к тысяче, я бы, пожалуй, и двух полупенни не поставил. Другое дело, если бы нам удалось разыскать этого твоего сержанта. История могла бы предстать совсем в ином свете.

– Держи карман шире, так он и появится. Сержант Маниоро сейчас в нескольких сотнях миль отсюда.

Для проведения судебного заседания был задействован зал офицерской столовой. За столом на помосте расположились трое судей. Ниже по ставили еще два: один – для защиты, а другой – для обвинения. В небольшом помещении было жарко. Слуга на веранде тянул за веревку, которая уходила в дыру в потолке и посредством блоков и шкивов передавала усилие висящему над судейским столом вентилятору. Лопасти монотонно вертелись, шевеля тяжелый, дремотный воздух и создавая иллюзию прохлады.

Со своего места за столом защиты Леон Кортни рассматривал судей. Предъявленные ему обвинения в трусости, дезертирстве, преступной халатности и неисполнении приказов старшего офицера вполне тянули на высшую меру наказания: расстрел. От этой мысли становилось не по себе. Люди на возвышении держали в своих руках его судьбу: жить или умереть.

– Смотри в глаза и говори громче, – прошептал, прикрываясь блокнотом, Бобби. – Так мне всегда отец говорил.

Сказать, что судьи излучали человечность и сочувствие, было бы неверно. В центре сидел самый старший, индийский полковник, приехавший из Момбасы утренним поездом. Поездка, похоже, не пошла ему на пользу, на что указывало унылое и кислое, как бывает при несварении, выражение лица. С этим выражением плохо вязалась пышная форма 11-го Бенгальского уланского полка. На груди – два ряда орденских лент, сапоги для верховой езды начищены до блеска, хвост яркого шелкового тюрбана переброшен через плечо. Лицо красное из-за солнца и виски, глаза горят, как у леопарда, смазанные воском кончики усов лихо закручены вверх.

– Настоящий людоед, – прошептал, проследив за взглядом друга, Бобби. – Вот кого нам нужно убедить в первую очередь. И можешь мне поверить, это будет нелегко.

– Джентльмены, мы готовы? – прогремел старший судья, поворачиваясь к сидевшему за столом обвинения Эдди Робертсу. – Начнем?

– Так точно, полковник, – почтительно поднявшись, ответил Робертс.

Он давно ходил в любимчиках у Лягушонка Снелла, за что и был избран обвинителем.

Председатель перевел холодный взгляд на стол защиты.

– А что у вас?

Бобби так торопливо вскочил со стула, что аккуратно сложенная стопка листочков вспорхнула и веером разлетелась по полу.

– Вот беда! – смущенно пробормотал он, опускаясь на колено, чтобы собрать бумажки. – Прошу извинить, сэр.

– Вы готовы?

В тесной комнате бас полковника Уоллеса звучал корабельной сиреной.

– Да, сэр. Готовы.

Бобби воззрился на полковника снизу вверх, прижимая к груди собранные листки и отчаянно краснея.

– Времени у нас в обрез, не неделю ж сидеть. Так что давайте к делу, молодой человек.

Адъютант, совмещавший в этот день обязанности писаря и судебного секретаря, зачитал список предъявленных лейтенанту Кортни обвинений, после чего слово было предоставлено Эдди Робертсу. Держался Эдди уверенно, говорил четко и убедительно. Судьи слушали его внимательно.

– А Эдди хорош, черт его дери, – уныло прошептал Бобби. – Что?

После вступительной части Эдди вызвал первого свидетеля обвинения, майора Снелла, который, отвечая на его вопросы, подтвердил изложенные факты. Потом Эдди попросил майора дать обвиняемому служебную характеристику, рассказать о том, как лейтенант исполнял обязанности до отправки в Ниомби. Снелл был слишком хитер, чтобы выставить себя откровенным недоброжелателем, предвзято относящимся к провинившемуся лейтенанту. Тем не менее его сдержанный, весьма прохладный отзыв прозвучал недвусмысленным осуждением.

– Отвечая на этот вопрос, я отметил бы, что лейтенант Кортни мастерски играет в поло и увлекается охотой на крупного зверя. Эти забавы отнимают у него много времени, которое можно было бы использовать с большей пользой.

– А поведение вне службы? Не был ли лейтенант Кортни замешан в каких-либо скандалах?

Бобби моментально вскочил.

– Возражение, мистер председатель. Вопрос подразумевает ответ, основанный на догадках и слухах. Поведение моего подзащитного в свободное от службы время не имеет никакого отношения к предъявленным обвинениям.

– Что скажете?

Полковник Уоллес выжидающе посмотрел на Эдди Робертса.

– Полагаю, сэр, моральная репутация обвиняемого имеет самое непосредственное отношение к делу.

– Возражение отклонено. Свидетель может ответить на вопрос.

– Вопрос… вопрос… – Эдди для виду заглянул в свои заметки. – Да… Не был лейтенант Кортни замешан в каких-либо скандалах?

Именно этого вопроса Снелл и ждал.

– Вообще-то один неприятный инцидент действительно имел место. Дело связано с молодой женщиной, вдовой. Непристойное поведение обвиняемого не только бросило тень на честь полка, но и вызвало возмущение местного общества. В создавшейся ситуации губернатору колонии, сэру Чарльзу Элиоту, ничего не оставалось, как настоятельно порекомендовать упомянутой леди вернуться на родину.

Все трое судей повернулись к Леону, и выражение их лиц не сулило ничего хорошего. После смерти старой королевы прошло всего лишь несколько лет, и старшие поколения, несмотря на пикантную репутацию ее сына, правящего монарха, все еще находились под влиянием строгих нравов Виктории.

Бобби написал что-то на листке и подвинул блокнот к Леону. «По этому вопросу перекрестного допроса не будет. Согласен?»

Он хмуро кивнул.

После затянувшейся паузы – за это время судьи должны были, по замыслу обвинения, усвоить важность предыдущего свидетельства – Эдди взял со стола толстую книгу.

– Майор Снелл, вам знакома эта книга?

– Конечно. Это батальонная книга приказов.

Эдди открыл книгу на заложенной странице и зачитал отрывок, из которого следовало, что Леону с отделением поручалось отбыть в бому Ниомби. Закончив, он снова обратился к своему свидетелю:

– Майор Снелл, вы этот приказ отдали обвиняемому?

– Да.

Эдди кивнул и, заглянув в книгу, процитировал:

– «…должно проследовать к месту назначения как можно быстрее…» – Он посмотрел на Снелла и повторил: – Как можно быстрее. Вы этого потребовали?

– Да.

– В данном случае обвиняемому потребовалось восемь дней, чтобы достичь места назначения. Вы считаете, что он исполнил приказ в части «как можно быстрее»?

– Нет, я так не считаю.

– Оправдывая задержку, обвиняемый сослался на тот факт, что по пути в Ниомби он наткнулся на следы отряда мятежников и счел своим долгом преследовать их. Вы согласны с тем, что это решение согласовалось с отданным вами приказом?

– Определенно нет! Лейтенант Кортни должен был во исполнение приказа идти к Ниомби для охраны находящейся там миссии.

– Как вы считаете, мог ли обвиняемый с достаточной уверенностью определить, что обнаруженные им следы оставлены именно мятежниками нанди, а не кем-то другим?

– Считаю, что не мог. Я вообще сильно сомневаюсь, что те следы были оставлены людьми. Принимая во внимание увлечение лейтенанта Кортни охотой, полагаю, что следы могли принадлежать слону, чем и объясняется интерес к ним обвиняемого.

– Возражаю, ваша честь! – запротестовал Бобби. – Предположение со стороны свидетеля.

Прежде чем судья успел вынести решение, голос подал Эдди.

– Сэр, я снимаю вопрос, – заявил обвинитель, вполне довольный уже и тем, что сумел посеять сомнение в умах членов трибунала. Затем Эдди переключился на представленный Леоном рапорт. – Обвиняемый утверждает, что хотя все его люди погибли, а сержант был ранен, он доблестно оборонял бома и ушел только после того, как нанди подожгли здание. – Эдди постучал пальцем по странице. – Здесь сказано, что, выбравшись из горящего здания, он, используя дым как прикрытие, унес сержанта на безопасное расстояние. Этому можно верить?

Снелл снисходительно улыбнулся.

– Я знаю сержанта Маниоро. Это крупный мужчина, ростом более шести футов.

– У меня здесь выписка из медицинского освидетельствования. Рост – шесть футов и три дюйма. Действительно, крупный мужчина. Согласны?

– Конечно, – кивнул Снелл. – А обвиняемый утверждает, что нес его более тридцати миль и при этом избежал встречи с мятежниками. – Он покачал головой. – Сомневаюсь, что даже лейтенант Кортни способен на такой подвиг.

– Что же, по-вашему, случилось с сержантом?

– Я считаю, что обвиняемый бросил его в Ниомби с остальными бойцами и сбежал один.

– Возражение! – Бобби снова вскочил со стула. – Свидетель лишь высказывает собственное предположение!

– Возражение принято. Секретарю следует вычеркнуть последний вопрос и ответ на него из протоколов заседания, – сказал полковник, бросив, однако, неодобрительный взгляд в сторону Леона.

Эдди Робертс справился со своими заметками.

– Мы знаем, что посланная в Ниомби колонна не нашла тело сержанта. Как вы объясняете данный факт?

– Должен поправить вас, капитан Робертс. Нам лишь известно, что сержанта не удалось опознать среди убитых. А это совсем другое дело. В сгоревшем доме было обнаружено несколько трупов, но все они сильно обгорели. Другие были изуродованы мятежниками до неузнаваемости и даже обезглавлены. Следует помнить и о том, что останки пострадали от хищных птиц и гиен. Возможно, сержанта просто не опознали.