– Попробуй убить меня, – ответил на ее мысли владыка Тьмы. – Давай проверим, кто сильнее. Когда говоришь со Злом, остановись и подумай. Зло проникает в тебя отовсюду, просачивается сквозь поры твоей кожи, высасывая разум и душу до того, как ты это успеешь обнаружить.

Страх губит разум, зависть – душу, а сомнения – сердце.

Как бы там ни было, но себе Каэ могла признаться, что боится Ишбаала, боится потерять своих друзей и отчаянно сомневается в правильности своего решения. И хотя зависти она не ощущала, два верных способа погубить себя у нее уже имелись.

И она снова увидела перед собой огненную реку, которую ей предстояло переходить вброд. И не было никакого спасения от пожиравшего ее пламени.

– Боишься? – насмешливо произнес Ишбаал.

Показалось ли ей, что он увеличился в размерах, отодвинув границы желтого света, или у страха глаза велики? А потом она вспомнила, как, гоняя ее по всему полю, Траэтаона жестко командовал:

– Страх губит разум, пока он живет в тебе! Только дураки не боятся, но выпусти свой страх, и тогда он перестанет быть твоим. Он будет просто висеть рядом. Он будет, но ты станешь от него свободной.

И Каэ обеими руками раздвинула плотную завесу собственного ужаса. Он повис рядом, бессильно трепыхаясь, не зная, чем повредить ей.

– Да! – ответила она. – Я боюсь тебя, но какое это имеет значение?

Странно, что голос того, кто в открытую признает свой страх, звучит смело. Ишбаал подался назад – громадный спрут, заключенный в клетку, из которой все время мечтал вырваться.

– Я не позволю тебе взять талисман, – заявил он. – Тебе придется убить меня, чтобы сделать это.

Не часто ли он, не менее бессмертный, чем она, упоминал о своей возможной гибели? Что смерть могла дать ему?

«Убей и освободи!» – молнией пронеслось в сознании Каэтаны.

Освободить?! Свободный от страха разум действовал быстро и четко. Если для Ишбаала смерть была равносильна свободе, то ей оставалось одно: взять талисман и бежать прочь из пещеры. Уничтожать талисман Джаганнатхи здесь означало бы выпустить на волю огромное количество энергии, столь необходимой узнику Нда-Али, чтобы разрушить свою темницу. Каэ протянула руку и крепко ухватилась за огромную ладонь Бордонкая. Пусть! Пусть его не было здесь, но ведь он не раз уже помогал ей, и в какой бы невероятной дали он ни находился сейчас, она помнила и о встрече на Мосту, и о битве в Хартуме... Каэ сжала руку, сцепила зубы и легким шагом приблизилась к выступу, на котором лежал талисман.

Кажется, Ишбаал что-то кричал, вспарывая тишину пространства своими воплями.

Кажется, мрак колыхался и плескался в своей темнице так, что вот-вот должен был перехлестнуть через край.

Кажется, ярости не было предела, но она просто сняла талисман Джаганнатхи с выступа и повернулась спиной к беснующемуся Злу.

Оно было бессильно что-либо сделать с ней.

Когда она, полуживая от усталости, запыхавшаяся в страшной спешке, выбралась из пещеры, битва на склоне горы была в самом разгаре. Желтые камни были покрыты пятнами крови. Повсюду валялись тела мертвых и умирающих, воздух был полон криками и стонами раненых. И хотя хассасинов было уничтожено великое множество, Каэтана со скорбью отметила, что среди трупов то и дело встречаются тела в белых одеждах.

Силы были неравны. И надежд почти не оставалось. Она поняла это, когда Куланн подбежал к ней с каким-то невероятным выражением лица: одновременно счастливым и горьким, не зная, что сказать, как приветствовать ее. Не зная, имеет ли он право радоваться, когда вокруг кровь и смерть.

Чаршамба Нонгакай тоже увидел ее. Он слишком пристально осматривал поле битвы, он слишком хорошо понимал, что эти дерущиеся, как разъяренные демоны, воины в белых одеждах не просто преграждают ему вход в пещеру Ишбаала. Их было слишком мало, и они не смогли бы остановить его. Ведь Чаршамба мог, на худой конец, вызвать еще войска. А значит, им важно было выиграть минуты. Минуты решали исход дела. И Чаршамба был уверен в том, что женщина, которую он нигде не мог обнаружить, уже отправилась внутрь пещеры.

Кахатанна. Богиня Истины. Он заскрежетал зубами в бессильной ярости, увидев, как она выбралась, жмурясь от яркого солнечного света. Каэ даже поверить не могла, что провела в пещере не более пяти-шести часов, и день был в разгаре – жаркий, тропический. Прекрасный день.

Почему-то все трагедии случаются в такие солнечные дни.

Король Эль-Хассасина был уверен в том, что единственной целью богини мог быть талисман Джаганнатхи. И эта вещь была настолько нужна ему, что он, не колеблясь более ни минуты, указал остаткам своего войска на хрупкую фигурку женщины с двумя мечами, четко вырисовывающуюся на фоне светлого неба.

– Убить ее.

И Харманли Терджен склонился в поклоне. Лучших рыцарей, гордость и цвет ордена Безумных хассасинов, вел за собой Старший магистр в этот последний бой. Смертоносной косой прошлись они по редкой цепи воинов, стоявших под раскаленным солнцем. Сангасои, измученные, обессиленные недавними атаками, падали один за другим. Каждый из них успел убить около десятка врагов, но удача не сопутствует человеку вечно.

Харманли Терджен был предусмотрителен. Он хотел жить и врагов боялся гораздо меньше гнева своего повелителя. И еще – он хорошо выучил, что случилось с тысячей Катармана Керсеба. Он был уверен, что воины, которые смели унгараттов, выстоят и перед хассасинами. И он принял свои меры. Перед тем как выступить в поход, он приказал своему помощнику дополнительно собрать людей и следовать на некотором расстоянии от отряда, предводимого великим Чаршамбой Нонгакаем. Затем разбить лагерь в километре от основного войска и ждать сигнала. Как только наблюдатели увидят дым от трех костров, начальник отряда Барат Дая должен командовать наступление. И с ходу вмешиваться в сражение.

Умен был Харманли Терджен. И хорошо изучил характер своего повелителя.

Потеряв несколько сотен человек при первой атаке, пострадав от меткости лучников, сгорев в огне сиреневых шариков, которые метал странный мохнатый человечек; погибнув от искрящихся лезвий, которые, словно капли воды, слетали с тонких, длинных пальцев молодого светловолосого человека в черных одеждах; столкнувшись с неодолимой мощью полубогов – фенешангов, хохочущих, свободных и счастливых, тысячное войско хассасинов уменьшилось до двух сотен. А враг потерял не более двадцати человек. При таком соотношении оставшиеся воины Кахатанны с легкостью стерли бы противника в порошок.

И когда Чаршамба Нонгакай повернулся к Старшему магистру, кипя от гнева, тот с неподражаемой улыбкой указал рукой назад, за спину. Там догорали три дымных костерка, и Нонгакай было решил, что Харманли рехнулся от страха, но тут же милостиво кивнул головой: вверх по склону горы бежали его рыцари, краса и гордость, копейщики и меченосцы, правда пешие, но кому здесь нужны кони? И первым несся молодой Барат Дая – Младший магистр и любимый ученик Харманли Терджена.

– Молодец, – сказал король. Эта похвала была настолько невероятной, что Старший магистр счел, что ослышался.

– Я доволен, – молвил Чаршамба. И это было невероятно вдвойне... Наверху раздались воинственные крики, и оружие зазвенело с новой яростью.

... она поняла, что через секунду будет поздно. Правда, четыре фенешанга, защищавшие правый фланг, – это все равно что четыре Бордонкая. Могучие полубоги, благодарные ей за свет своей свободы. Но и их было недостаточно.

Номмо устал. Шарики Лесного Огня становились все меньше и меньше, пока не начали превращаться в крохотные искорки, не могущие никому причинить вреда. Он тяжело сполз по каменному боку Нда-Али, припав щечкой к желтому обломку скалы.

– Прости, Каэ, – слабо шевельнул лапкой. – Не могу больше... – В его огромных, круглых глазах стояли слезы.

Барнаба прятался от пролетающих мимо копий за выступом.

– Каэ, твои друзья нам больше не помогут, у них не хватит сил на второй такой бросок!

Она и сама это знала, только вслух не произносила. Милые, усталые лица ее друзей проносились перед глазами в бешеном хороводе. Магнус, Номмо, Куланн, фенешанги, Могаллан – его ранили, и правый бок, наспех замотанный тряпкой, подтек красным пятном, Кобинан с рассеченной бровью, испуганный не на шутку Барнаба, поредевшие ряды сангасоев...

Как ни нелепо было думать в этот миг о собаке, она крикнула, обращаясь к Барнабе:

– Где Тод?

Толстяк мотнул головой слишком неопределенно, но она поняла. Огромное, лохматое тело бессильно лежало на боку, поверх кучи растерзанных врагов. Последнему пес все еще впивался в горло своими клыками.

– Тод!!!

Он слабо шевельнулся, пытаясь показать, что слышит, двинул хвостом. Но сил не было. Пес содрогался в мучительной агонии. Его живот был распорот до самой шеи.

– Тод... – Она зажала рот рукой. Пес посмотрел на нее выразительно, будто просил о чем-то. Вокруг кипело сражение, всем было не до него. Каэтана подошла поближе, обняла его за мощную шею, уткнулась лицом в лохматую морду. И когда пес, скуля стал облизывать ее полусухим, горячим языком, вонзила лезвие Такахая точно в сердце.

И рука у нее не дрогнула. Их было слишком много, тех, кто пожертвовал жизнью ради нее...

А талисман Джаганнатхи все это время что-то говорил, испуганно верещал; и когда Каэ увидела, что вверх по склону лезут свежие воины Чаршамбы, она решительным движением надела талисман себе на шею.

Талисман обещал ей могущество и силу, и он дал их.

Никогда хассасины не забудут этого жуткого боя. Никогда Харманли Терджен не рискнет до конца поведать своим детям и внукам, что же случилось на вершине медово-желтой горы Нда-Али, что произошло с его богоравным повелителем и как он сам стал калекой... И как выжил, тоже не расскажет.

Со страшным, звериным воем, напугавшим сангасоев не меньше, чем хассасинов, Каэтана вылетела из-за камней, приземлившись в самой гуще нападающих. Чаршамба чуть не взвыл от радости, когда увидел, что добыча сама пришла к нему: только протяни руки и возьми; но радость закончилась так же быстро, как и началась.

Если смерть принимает иногда человеческий облик, чтобы прогуляться под руку с такими красавцами, как Тиермес и га-Мавет, то на сей раз она воплотилась в Кахатанну. Жуткий смерч, смертоносный, свирепый и беспощадный, врезался в ряды Безумных хассасинов, и они и вправду стали безумными от того кошмара, который распахнула перед ними бездна ее ненависти. Когда Истина ненавидит кого-то, это по-настоящему страшно. Когда Истина мстит, то весь мир участвует в ее мщении.

Казалось, что сама Нда-Али вдруг раздумала стоять на месте, быть неживой и неподвижной, носить на себе людей. Никогда Такахай и Тайяскарон не проливали столько чужой крови. Она рубила и колола, она истребляла противника с такой неистовой силой, что вскоре только лужи дымящейся крови да тела поверженных рыцарей предстали взгляду сангасоев. А она, неотвратимая как сама судьба, приближалась к застывшим от ужаса Чаршамбе Нонгакаю и Харманли Терджену.

Король и Старший магистр не верили своим глазам: где-то там, выше по склону, сангасои добивали остатки отряда Барат Дая, разгромленного этой взбесившейся ведьмой. И Чаршамба впервые в жизни подумал, что с богами шутить опасно.

Харманли едва успел затащить своего повелителя в седло и хлестнуть его коня плетью. Сам он скакал на полкорпуса сзади, то и дело оглядываясь.

– Она догоняет? – прохрипел, задыхаясь, Чаршамба.

– У нее нет коня, – неуверенно крикнул Терджен.

И в этот миг страшный свист пронесся над горой. Ворон неуверенно заржал, выбил копытами дробь по камням и помчался к своей хозяйке. Как ни страшна она была, залитая кровью, с лицом, искаженным горем и гневом, для коня она оставалась его госпожой. Каэ взлетела в седло с легкостью птицы, срывающейся с края уступа, чтобы спокойно парить в небе, и прошептала:

– Ворон, ну!

Конь с места пошел галопом, и вскоре одинокие фигурки двух беглецов стали приближаться... Харманли Терджен успел выхватить меч до того, как безжалостный клинок Такахая отрубил ему правую руку, и Старший магистр с криком покатился из седла, сброшенный с коня чудовищным ударом. Так бьет только молот Курдалагона... А Каэтана привстала на стременах, затем уперлась ногами в спину Ворона и на всем скаку прыгнула, стараясь дотянуться до Чаршамбы. Король шпорил своего коня так, что бока несчастного животного были изодраны в кровь, а на губах лопалась пузырями розовая пена.

Чаршамба успел рассмотреть ее вблизи и с ужасом понять, что она совсем еще юная, маленькая, хрупкая. Ему было невмоготу поверить, что сейчас от рук этой женщины он может умереть. Король недаром слыл одним из лучших воинов королевства: он схватил Каэтану за длинные волосы и потащил вперед, стараясь сломать ей шею. Он был силен, потомок Нонгакаев, и не раз сворачивал шеи быкам. И он не сразу понял, что женщина просто хохочет и талисман Джаганнатхи болтается на цепи, свисая прямо перед его носом. Чаршамба молниеносно схватил его, пытаясь сорвать с груди богини...

Он был уверен, что его движение невозможно даже заметить.

Но рука, пойманная маленькой ладонью, отозвалась жуткой болью, дробясь, как в тисках. И Чаршамба кричал, кричал долго и протяжно до тех пор, пока Каэ не вонзила клинок ему под левую лопатку и тот, дымясь, не вышел из сердца.

– Ты понимаешь, что произошло? – спросил Магнус у Куланна. – Талисман не должен был подействовать на нее. Это же магия, а магия на нее не распространяется.

– Талисман Джаганнатхи, – вмешался в разговор Тотоя, – это источник силы и энергии. Она просто зачерпнула оттуда силы, вот и все.

– И что теперь?

– Теперь она может стать самым страшным Злом в нашем мире, и не только в нем. Единственное, на что я надеюсь, – она сумеет избежать искушения.

– Зачем она надела его? – в отчаянии спросил Номмо.

– У нее не было другого выхода. – Римуски выворачивал огромные камни, заваливая ими тело пса.

– Ей пришлось убить Тода, – сказал Барнаба. – Я сам видел. А после этого она как с ума сошла. Нацепила побрякушку и пошла мечами косить.

– Это было страшно, – согласился Куланн. Он обвел глазами поле битвы. Поле избиения хассасинов.

– Страшно... – повторил, содрогаясь от увиденного.

– Она возвращается, – тронул его за руку Могаллан. – Я уже вижу ее.

Куланн не повернулся, но напрягся так, что огромные мышцы взбугрились под его опаленной кожей с потеками крови.

– И что?

– Идет пешком, – докладывал Могаллан, – коня ведет в поводу. Талисман, наверное, на ней – что-то блестит. А в руках несет какой-то мешок.

– Солнце заходит, – невпопад заметил Номмо.

Она несла отрубленную голову Чаршамбы Нонгакая.

Заходящее солнце поглаживало лучами обожженную кожу Нда-Али, окрашивая ее в ровный розовый цвет. Талисман Джаганнатхи полыхал алым на вздымающейся груди великой Богини Истины. Она тяжело вскарабкалась по осыпавшимся камням, выбралась на площадку перед пещерой и швырнула голову Чаршамбы в ее распахнутую пасть. Затем села на какой-то особенно неудобный камень и уронила голову в ладони.

Друзья осторожно окружили ее, с опаской поглядывая на талисман. Но Каэ никого не видела. Она оплакивала тех, кто уже никогда не откроет глаза, не сможет заговорить. Тех, кто погиб в Хартуме, в океане Локоджа, на горе Нда-Али; павших в Джералане и разбившихся в горах Онодонги. Она оплакивала их, а слез все не было.

Талисман Джаганнатхи что-то бубнил, обещая все сокровища мира. Он впервые находился в руках божественного существа и теперь старался изо всех сил, выкладывая свои главные козыри. Он был немного растерян оттого, что новая хозяйка относилась с невероятным безразличием ко всему, что он предлагал, но талисман не терял надежды.

Ах! Каким бы должен был стать этот мир: светлым, солнечным, сверкающим. Полным правды и чистоты, добра и справедливости. И Истина стояла бы надо всем. Никто не мог бы поступить против ее воли, никто не мог совершить неправедный поступок. Не было бы убийств и насилия, не стало бы лжи и обмана. Всеобщая любовь, всеобщее равенство и братство; ни мерзких разбойников, ни зверей-убийц, ни войн, ни наемников, ни трусов, губящих всех своей трусостью...

Он старался, как мог. Что-что, а его старания Каэ отметила и оценила. Знал, что говорить. Только допустил маленькую ошибку...

Она подняла голову и слабо улыбнулась:

– Никого нельзя судить до тех пор, пока он не умер. Никого нельзя судить после смерти. Истина... что же, даже Истина не имеет права стоять над всем, иначе она выродится в нечто прямо противоположное.

В стремительно опускающейся на горы темноте она скорее угадала, нежели заметила удивление на лицах своих спутников.

Удивление и страх. Они со страхом ожидали, какое решение она примет.

– Это я к тому, – продолжила Каэтана нормальным голосом, – чтобы объяснить причины моего не самого разумного, конечно, с точки зрения некоторых, поступка...

Она не договорила. Осторожно сняла с шеи талисман Джаганнатхи и тихо-тихо сказала:

– За то, что помог, спасибо.

– Не-ет!!! Нет! – завизжал он отчаянно, понимая, что это конец. Его второй раз за многие тысячелетия отказывались использовать и в первый раз за всю историю его существования добровольно сняли – раньше снимали только с мертвеца.

Он бы и еще что-то кричал, предлагал, спрашивал, но неумолимый, суровый Такахай вознесся над миром и обрушился на страшный предмет...

– Вот и все. – Сказала она, пряча меч в ножны.

– Не думаю, – раздался сзади неестественно громкий голос, неуместный в такой тишине и такой скорби...

– Мертвых нужно обыскивать, – сказал Корс Торун насмешливо. – У них иногда находятся крайне полезные вещи.

– Только тебя здесь и не хватало для полного счастья, – откликнулась Каэтана.

Она смертельно устала. Больше всего – от поединка с самой собой. И хотя она вышла из него победителем, перспектива начинать все сначала, без минуты передышки, ее удручала. Корс Торун все рассчитал верно.

Валящиеся с ног от усталости, израненные, не спавшие прошлую ночь, друзья представляли собой легкую добычу. И он спешил этим воспользоваться.

– Жаль, конечно, что ты уничтожила такую нужную вещицу, – сказал он. – Еще грустнее, что ты оказалась настолько умной или настолько трусливой, что не освободила Ишбаала. Но у меня есть подарок для тебя.

Старик небрежно махнул рукой, и двое сангасоев, подбиравшиеся к нему из темноты ночи, упали на камни.

– Не стоит. Я могу стереть в порошок любого здесь присутствующего.

Корс Торун картинным жестом достал из-под складок своего драгоценного одеяния короткий жезл с тремя простыми тусклыми камнями в навершии. Но когда он направил конец жезла на Каэтану, она почувствовала, как мир меркнет и становится все более плоским, будто нарисованным неумелой рукой на обрывке бумаги.

– Ощутила? – спросил маг. – Три осколка камня Шанги. Каждого достаточно, чтобы ввергнуть тебя в пучину безумия. Но ты можешь принять другое решение. Скажем, приветствовать Мелькарта. И все будет проще как для тебя, так и для твоих пока что живых друзей.

– Подлец ты, – сказала она. Точнее, попыталась сказать, хотя не была уверена в том, что губы в точности это выполнили.

А еще было очень обидно, что какой-то крохотный, невзрачный камешек может ее так основательно обессилить.

– Ты вспомни, вспомни два столетия, проведенные вне Арнемвенда. Вспомни, сколько раз мучительно умирала одна твоя часть и как безумна и нелепа была вторая. Вспомни и подумай, хочешь ли ты повторить все те переживания.

Мир сузился до крохотного пятна. Она была замурована в пустоте собственного разума, и только крохотная щелочка оставалась для общения со всем тем, что осталось по другую сторону несокрушимой стены. Поэтому она не видела того, что увидели другие.

Магнус встряхнулся и выступил вперед, закрывая собой Каэ.

– Ну что, онгон, – сказал молодой чародей. – Лень мне, конечно, и спать хочется, но...

Он не договорил – высоко воздел руки, и от этого движения края его черной хламиды взлетели вверх вороньими крыльями. В небе громыхнуло, будто оно откашлялось перед решающим моментом.

– Щенок, – сквозь зубы процедил Корс Торун, направляя на соперника указательный палец, ноготь которого невыносимо полыхал алым.

– Забирайте госпожу и бегите, – приказал Магнус. Дальше все произошло одновременно: Могаллан и Кобинан подхватили Каэтану и бросились в обход пещеры, на противоположный склон Нда-Али; воины, Куланн, фенешанги последовали за ними; длинный остроконечный луч ослепительно красного цвета сорвался с пальца онгона и устремился к Магнусу, но тот выставил ладонь, и копье луча разбилось вдребезги о внезапно возникший в. воздухе щит.

Барнаба ковылял прочь от места, где столкнулись в поединке двое магов, и что-то бурчал себе под нос. Там, где камень Шанги на нее не действовал, Каэ стала потихоньку приходить в себя. А начав соображать, тут же решила отправиться на помощь к Магнусу. Но Номмо удержал ее:

– Это его сражение. И вы, госпожа, ничем не поможете.

Вершина Нда-Али сверкала всеми цветами радуги. Что-то взрывалось и грохотало; шипящие молнии слетали с неба огромными стаями, вонзаясь в камни, и те раскалывались с натужным стоном. Сонмы разнообразнейших тварей возникали и тут же исчезали во вспышках пламени. Периодически гору трясло так, что начинался камнепад. Лес внизу должен был пострадать очень сильно, а наших друзей спасло только то, что они были практически под самыми облаками и падать на них сверху было особенно нечему.

Куланн, бледный и решительный, пересчитывал своих воинов. Живых и не слишком пострадавших осталось не более двадцати человек. Больше десятка были серьезно ранены. Командир сангасоев яростным шепотом обсуждал с Могалланом, Кобинаном и фенешангами, как им с такими силами прорваться к морю и берегом дойти до Ронкадора, где у Хребта Зверя их ожидал капитан Лоой с «Астерионом». Кажется, прекрасная, цветущая, полная тайн и загадок Имана порядком надоела могучему воину.

Номмо обращался ко всем известным ему богам с просьбой защитить Магнуса, помочь ему. Молодой чародей держался на удивление хорошо, но Корс Торун был онгоном, и магия в его распоряжении находилась любая: темная, запрещенная, тайная... Наконец маленький альв не выдержал. Пользуясь всеобщей суматохой – тем, что большая часть отряда была озабочена здоровьем госпожи, которая снова впала в беспамятство, – он тихо ускользнул обратно, к месту поединка.

Жуткое зрелище предстало его глазам. Площадка перед пещерой была выжжена так, словно тысячи солнц сговорились расплавить эти несчастные желтые камни. Нда-Али яростно содрогалась от вершины до подножия, тщетно пытаясь низвергнуть в бездну жалких, крохотных червей, устроивших на ней форменное светопреставление. С неба сыпались камни, стрелы, копья, метательные звезды, ядовитые змеи, скорпионы, огненные колеса... Прямо из-под ног вырастали, вонзаясь в ночное бархатное покрывало, плотоядные растения, хватающие все живое. Одно из них чуть было не сожрало Номмо, но альв отмахнулся от него сиреневым пламенем. Растение зашипело и сморщилось черной, обугленной грудой.

Осторожно выглянув из-за камня, Номмо увидел, что Магнус сопротивляется Корс Торуну из последних сил. Хозяин Лесного Огня понимал, что Магнус – как это ни странно – оказался сильнее онгона. И если бы не вчерашнее восхождение и сегодняшний бой, он бы справился со своим врагом. Однако судьба была не на стороне молодого чародея. Его бледное лицо с запавшими глазами выражало крайнюю степень напряжения, движения становились все более резкими и отрывистыми, и Номмо подумал, что была не была...

Корс Торун был крайне изумлен. Он рассчитывал на легкую победу – на то, что он движением пальцев сотрет в порошок нахального колдуна, осмелившегося встать у него на пути. Однако он приложил максимум усилий, испробовал все свои хитрости, а Магнус еще стоял. Онгону оставалось надеяться на то, что сейчас все решит время. Молодой чародей устал, и его минуты были сочтены.

Две стены пламени – алая и зеленая – сшиблись в центре каменной площадки и остановились, не шевелясь. Оба мага выкладывались до последнего, пытаясь уничтожить друг друга, и малейший промах мог их погубить.

Шарик сиреневого пламени медленно выплыл из-за небольшого осколка валуна, разбитого молниями, и тихо приблизился к Корс Торуну – сзади. Он продвинулся еще на ладонь, коснувшись края драгоценного наряда онгона, и тот вспыхнул. Корс Торун взвизгнул, почувствовав прикосновение огня, отвлекся на долю секунды, и в этот же миг стена зеленого пламени рванулась к нему и накрыла с головой.

Горящее тело того, кто был магом Хадрамаута, долго еще металось по площадке перед пещерой, пока наконец не споткнулось о труп какого-то хассасина и зеленым шаром не покатилось вниз по склону, рассыпая снопы изумрудных искр.

– Я не говорил тебе спасибо? – спросил Магнус, обращаясь в темноту.

А на другом склоне Нда-Али Ниппи произнес:

– Минус еще один талисман Джаганнатхи.

– Там, внизу, какое-то войско. Большое. Серьезное.

Сангасой старался говорить спокойно и не паниковать. Второе ему еще удавалось, но, как сохранять спокойствие в этой ситуации, он не знал. Куланн закусил нижнюю губу, нахмурился.

Каэтана подошла поближе, тяжело опираясь на древко копья, подобранного на месте вчерашнего сражения. Такахай и Тайяскарон мирно висели в ножнах у нее за спиной.

Во время вчерашнего столкновения Магнуса с Корс Торуном жезл, увенчанный осколками Камня Шанги, буквально вплавился в гору. Его с трудом оторвали от поверхности, но камней Шанги больше не существовало – они просто-напросто сгорели. Это было настоящее чудо. Каэтане сразу полегчало, и ей казалось, что сама Нда-Али свалилась с ее плеч.

Все шло хорошо. Все выспались; раненым, как могли, перевязали раны. Фенешанги оказались неплохими целителями и смогли многим помочь и облегчить страдания. На рассвете стали собираться в обратный путь, и вот тут их подстерегла первая неожиданность: армия, которая стояла у подножия горы, не собиралась атаковать, но и не отступала.

– Нужно выслать разведку, – постановил Куланн.

– Я пойду, – сразу вызвалась Каэ.

– Куда? – вопросил воин таким голосом, будто она была его несовершеннолетней дочерью и заявила о желании срочно, сию минуту зачать ребенка.

– На разведку.

– Мне только этого не хватает, госпожа, чтобы вконец озвереть, – предельно откровенно высказался Куланн.

– Мы пойдем. – Сияющий Римуски вместе с Мешеде вырос словно из-под земли. – Нам проще.

– Да хранят вас боги, – пожелал сангасой. Фенешанги растворились среди желтых камней, будто это не у них была самая приметная внешность на всей Имане.

Фэгэраш и Тотоя уселись возле Каэтаны и откашлялись.

– Мы едем с вами, – просто сказал первый.

– Нам здесь нечего делать, – пояснил второй.

– Мы полюбили Сонандан, – добавил Фэгэраш.

– Люди так хорошо думают о нем, – невинно пожал плечами Тотоя.

– Я согласна. Согласна, – кивнула головой Каэ. – Нам сейчас только бы прорваться к кораблю.

– Прорываться не нужно, – заверил ее Фэгэраш. – Внизу друзья. Просто всегда лучше проверить свои ощущения.

Куланн все время забывал, с какой скоростью могут передвигаться фенешанги, и поэтому немного поморгал глазами, когда Римуски и Мешеде возникли перед ним.

– Что вы там увидели? – не без тревоги осведомился сангасой.

– Там стоит армия короля Грэнджера: полторы тысячи бородатых, кудлатых, непроспавшихся гномов, – спокойно ответил фенешанг.

– И надменные, грозные эльфы, которые никак не могут прийти в себя от того факта, что ими правит получеловек, хоть и Гаронман, – лукаво добавил второй.

– Вместе они смотрятся прекрасно, но венец творения не они, а некий наместник, собирающий оригинальные кулинарные рецепты, – теперь Римуски пристально смотрел на Каэтану, – они с королем эльфов варят какой-то особенный суп и жмут друг другу руки. Спускайтесь скорее. Право, на это стоит посмотреть вблизи...

– Я начинаю убеждаться в том, что таурта была права, – сказала Каэ, сидя в роскошном, мягком кресле на верхней палубе «Астериона».

Корабль под всеми парусами стремительно несся к Варду, погода была самая прекрасная, и боль осталась где-то позади.

Капитан Лоой не отходил от своих пассажиров, испытывая смешанные чувства: счастье, что многие остались живы, глубочайшую скорбь по погибшим, грусть по тем, кто остался на Имане. Он окружил и саму госпожу, и ее друзей вниманием и заботой.

– В чем именно? – поинтересовался Куланн.

– Главное – это передать государство и армию в хорошие, надежные руки. После этого умирать можно спокойно и со вкусом. А можно и не умирать.

У Каэтаны были все основания так рассуждать. Когда вконец обессиленные остатки ее отряда спустились к подножию Нда-Али, там их ждала огромная армия – соединенные войска гномов, эльфов и солдат Хартума.

Похоронив таурту Феану и ее внука, отдав последние почести павшим в битве с унгараттами воинам Сонандана, наместник Каэ в Хартуме барон Банбери Вентоттен, герцог Талламор, собрал двухтысячное войско и отправился в Эль-Хассасин тайными тропами, стараясь не привлекать к себе особенного внимания, чтобы не спровоцировать войну между двумя государствами. Это бы вряд ли ему удалось, если бы Эль-Хассасин не напал внезапно на Кортегану. Все были поглощены только одним – чем закончится война с унгараттами, а в Хартуме было немало хороших чародеев, готовых служить своей новой таурте и герцогу Талламору. Они и решили проблему скрытности, быстро и без потерь переправив армию на окраину Сетубала, где следопыты сразу выяснили местонахождение Каэ.

Несколько гонцов примчались в Ронкадор, на побережье, с сообщением для капитана Лооя. Он весьма обрадовался этому событию, потому что небезопасно было торчать в бухте Зверя на глазах у армады Ондавы Донегола. Тем более что с тех пор, как Барнаба отпустил время и оно стало одинаково течь для всех, капитан Лоой места себе не находил от беспокойства.