Глава двадцать восьмая

Одиннадцать вечера. На улицах Красноярска ни одной живой души. Темень, и вдобавок из разверзшихся небес обрушивается шквальный ливень, холодный, мерзкий. Пока я бежал к ближайшему подъезду, на мне и нитки сухой не осталось.

В гостиницу мне нельзя, на бичевской сходняк, в смысле на вокзал, — тоже. Меня нигде не ждут. Отверженные, но не обреченные…

Паршиво в чужом городе одному, без знакомых — некуда сунуться, одежда на мне насквозь промокла, а тут еще подъезд встречает меня промозглой сыростью и холодом. Батареи ни один кретин в такую погоду не затопит. Сейчас бы в горячую ванну, картошечки с зеленью и ростбифом… Тьфу! Лезет всякая глупость в голову. Да еще, откуда ни возьмись, уличный кот желает со мной познакомиться, трется о мою ногу и урчит. Интересно, если бы этот котяра вдруг вырос до размеров тигра, какой бы у меня был коэффициент живучести? Наверно, как у танка в ядерную войну — секунд тридцать…

Пробую сидеть на корточках. На фиг! От каменных стен и от бетона лестничной площадки веет могильным холодом. Склеп намба фри… Картошечка фри… Люля-кебаб… Что это меня на баб потянуло? Не до баб сейчас — это точно… Историк с Катей балдеют на базе, им-в кайф. Там светло, мухи не кусают, вода с потолка не капает… Хочешь, смотри кино по видику или по спутниковому, хочешь — покушай чего-нибудь вкусненького, а именно: картошечки с зеленью, горячий ростбиф…

Стоп! Так дальше нельзя! Ну и положение, однако: стою в подъезде с килограммом золота в рюкзаке, оружия при мне столько, что любой ресторан за минуту в оборот возьму, денег — как у дурака махорки, и деревянные, и зеленые… а толку — ноль.

— Кис! Кис! — зову кота, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Этот хвостатый ни на одно из блюд был не похож.

«Мр-рр-рр…» — отвечает кошак и трется о ладонь.

Сидел, видно, здесь весь день, вот и сухой. А я — мокрый, голодный, бесприютный… — миллионер!..

Бляха! А ведь холодно все-таки… Зараза! Лето на дворе, а я замерзаю, как последний тунгус. Ну-ка, проведем разминочку. Рукопашный бой с воображаемыми противниками. Двух, трех, пяти мне мало. Нужно, чтобы постоянно наседали. Я их вот так! И по-любому! И вот этак! Вроде согрелся…

Кошак, обалдевший от моих интенсивных переживаний, сваливает куда-то вверх по лестнице.

Скоро двенадцать ночи. Худо дело, если дождь зарядил до завтра. Придется мне здесь куковать до открытия магазинов. Часов девять, не меньше. На таком холоде. Веселенькая перспектива. В рюкзаке была пачка галет, я их съел вместе с тушенкой, пока ловил попутку от Тертежа. Эх, а сколько тушенки сгорело в моем «уазике»! Сейчас бы сюда «уазик»… Просушился бы, поспал… Ого, а это еще что такое?

Во двор заруливает ментовский «козел» и останавливается как раз напротив «моего» подъезда. Так-с… Похоже, что мое присутствие кому-то из жильцов этого дома не понравилось. На лестничной клетке — тишина, нигде вроде не гуляли и не скандалили. Дом пятиэтажный, я-на третьем. Двое патрульных вылезают из машины, входят в подъезд. Уходить мне некуда. Чердак закрыт — я проверял. Сажусь на пол у стены и жду, что будет дальше.

Гулко топают шаги по лестничным пролетам. Полицейские шагают молча, только храпит их рация. Вот на площадке появляется первый патрульный, за ним второй. Парни целенаправленно подходят ко мне, останавливаются, глядя на меня сверху вниз.

— Чего сидишь? — хмуро спрашивает сержант, видно, старший в этом наряде. Пожимаю плечами.

— Дождь… — говорю им. — Пережидаю…

Менты недоверчиво смотрят на мое походное снаряжение.

Красноярск — это уже все-таки большой город, с населением за миллион, и я в своем партизанском прикиде, конечно, выгляжу подозрительно, особенно ночью.

— Ваши документы… — требует полицейский.

Вот ведь дилемма… Показать им удостоверение ФАПСИ — это один хрен вызовет подозрение, потребуется проверка. Значит, предложат проехаться с ними и шмонать будут обязательно. А у меня в рюкзаке «бизон», от которого еще тянет порохом, как от бича перегаром. Пистолет опять же, золото, деньги, спутниковая связь, «атлас»… В общем, с таким багажом я тут же перекочую в местный отдел ФСБ. А кто знает, не связаны ли местные фээсбэшники с теми, чьих людей я недавно уделал в тайге? Вывод один: эти патрульные, сами того не желая, нарвались на неприятности. И ничем теперь, ребята, я вам помочь не могу. Все-таки даю им еще один шанс уйти отсюда своими ногами. Вытаскиваю паспорт и водительское удостоверение, где на всех документах мои фотографии, но, разумеется, эти «ксивы» — только прикрытие.

Патрульный листает паспорт. Рассматривает водительские корочки, как будто видит такое первый раз в жизни. Чувствую, он что-то для себя решает. Второй полицейский, такой же молодой, как и его напарник, ждет решения старшего по наряду, теребя микрофон рации. В рации кто-то хрипит и что-то бубнит, но совершенно невозможно разобрать слова, доносящиеся из этого старья.

— Из Москвы, значит?.. — говорит сержант и, закрыв паспорт, хлопает документом по ладони. — К кому сюда приехали? — интересуется он.

— К приятелю в Солнечный… — добродушно отвечаю ему, поднявшись на ноги и закуривая (сигареты были в запечатанной пачке и поэтому не промокли). — Только автобусы туда уже не ходят, вот и приходится пережидать…

— Шли бы тогда в гостиницу… — неуверенно говорит мент: Моя одежда явно вызывает у него подозрение.

— Мы на байдарках по Кану ходили… — отвечаю ему, опережая вопрос о моей странной экипировке. — Друзья в Заозерной остались, а я вот решил к старому приятелю махнуть. Он тут на экскаваторном инженером работает.

— Что у вас в рюкзаке? — интересуется сержант,

С недоумением пожимаю плечами на его странный вопрос:

— Вещи, конечно… побриться, помыться…

— Покажите! — приказывает он и прячет мои документы в карман.

Вижу, что полицейский все-таки решил провести проверку по полной программе. Ну что же, я давал им возможность уехать отсюда без эксцессов.

— Да что там смотреть, командир? — удивляюсь я, разводя руками.

— Встать лицом к стене! — вдруг рявкает Сержант. — К стене, я сказал!!

— Да ладно… ладно… — соглашаюсь я, — смотрите, чего уж там…

Поворачиваюсь к ним спиной и делаю шаг к подоконнику. Второй патрульный подходит к моему рюкзаку, наклоняется… Левой ногой с разворота попадаю в шею сержанта. Тот, хрюкнув, улетает на лестничный пролет. Второй, присевший возле моей поклажи, успевает лишь повернуть ко мне лицо, — открытой ладонью бью его по виску. Полицейская шапочка слетает с его головы. Патрульный, даже не охнув, сначала садится на задницу, потом медленно валится на спину, закатив глаза.

— Вот так, ребята. Досмотру не Подлежит, — говорю вырубившимся полицейским, поднимая рюкзак.

Проверяю у сержанта пульс. Ничего, не смертельно. Скоро оклемается. Извлекаю у него из кармана свои документы. Подъезд освещен паршивенько, но мою физиономию они, конечно, разглядели и запомнили. При желании менты вполне смогут составить мой фоторобот. А желание у них появится, потому что я совершу еще один наглый противоправный поступок — угоню на фиг их драндулет. Там есть печка, хоть согреюсь немного.

В предвкушении этого момента сбегаю вниз, на выход. Из парадной гляжу на ментовскую тачку. В машине никого нет. Выходит, они здесь патрулируют по двое.

Под непрекращающимся ливнем перебегаю из подъезда к «козелку». Забираюсь на скрипящее сиденье водителя. Ключ в зажигании. Здешние полицейские уверены, что никто их машину угнать не посмеет. Напрасно они так думают… Даже если бы и ключа не было, один черт угнал бы. Веселиться, так веселиться…

— Третий! Ответь первому! — хрипит рация в машине.

Ухмыляясь, включаю двигатель. Я не тороплюсь. Медленно выезжаю со двора под сплошной пеленой дождя.

— Виноградов! Почему не отвечаешь?! — надрывается рация.

Скорее всего, Виноградов — это тот сержант. Хотя, может, и второй, — они же не представляются. Беру микрофон в правую руку, левой рулю, выезжая на проспект.

— Третий слушает! — отвечаю.

— Почему долго не выходите на связь?! Что там у вас?! — беспокоится дежурный.

У меня поднимается настроение. То изнывал от одиночества, то — отбоя нет от желающих общаться со мной.

— Занят был, начальник! — смеюсь я в микрофон. — Не до связи было как-то, знаешь. Холодно… мокро… Хреново, в общем…

— Что?! Кто на рации?!! — орет дежурный.

Представляю, как он там сейчас взвился у пульта.

— Как это — кто? — удивляюсь я. — Третий! Их же там двое было, двое и остались. А ты третьего вызываешь. Вот я тебя и слушаю…

— Твою мать!.. — не может прийти в себя дежурный от моей наглости. — Ты… Ну, я тебя!.. Немедленно покинь машину!! — наконец находит он, что сказать.

— Ага, как же! Сейчас я все брошу и под дождем своим ходом потопаю! Не в тему, начальник! Мне здесь тепло…

Можно представить сейчас рожи ментов из других мобильных групп, слушающих нашу перебранку.

— Всем патрульным машинам!! — орет в эфир дежурный. — Провести перехват преступника, завладевшего милицейским УАЗом с государственным номером 437КНВ. Бортовой номер: три.

Слышу поступающие ответы: приказание дежурного принято к исполнению.

Вот сейчас у них шухер и начнется. Нагло рулю в центр города, проезжаю мимо площади и монументального здания краевой власти постсоветской эпохи. Насколько я знаю Красноярск, другое, не менее внушительное строение на краю площади занимал бывший КГБ. Теперь, при демократах, эта организация называется иначе, но с улицы Дзержинского не переехала.

Ментовских тачек возле управы достаточно. На малой скорости гордо продефилировав мимо них, замечаю, что на проспект вылетают две полицейские машины с включенными маячками на крыше. От «жигулей» мне не уйти. Тем не менее втапливаю по газам. «По газам» — это, конечно, громко сказано. Совершенно ясно, что из идиотского патрульного корыта много не выжмешь. Шестьдесят км в час — и радуйся, что шарабан все еще не развалился на заводские составные.

Вильнув в переулок, влетаю под арку старого дома. Даже не заглушив двигатель, бросаю машину. Подхватив рюкзак, ныряю в темноту двора. Рация в «уазике» надрывается, сообщая всем остальным патрулям, что меня заметили и сейчас возьмут…

Заскочив в подъезд, шустро взбегаю на последний этаж. Вход на чердак закрыт на большой амбарный замок. Эта древняя «собака» если кого-то и может остановить, то только не меня. При помощи простейшей из набора отмычек, которые всегда имеют при себе люди моей профессии, легко справляюсь с замком.

На чердаке немногим лучше, чем на улице, — тянет холодом изо всех щелей, крыша во многих местах протекает, и вода льется ручьями. Как тут живут, на верхних этажах? Все эти здания построены бог знает в каких затертых годах, — памятуя об этом, я и не полез на чердак в том доме, откуда так быстро и с такой помпой пришлось смотаться. Но зато теперь я нашел себе занятие — померяться способностями с местной красноперой братией. Заодно и согреюсь, и время весело проведу… Пробегаю по чердаку в дальний его конец и выбираюсь через слуховое окно на крышу. Вот здесь уже нужно вести себя как можно аккуратней: во-первых, не греметь по железу, а во-вторых, смотреть под ноги, чтобы самому не загреметь вниз. По краю крыши ограждений не имеется, и скатиться с нее ничего не стоит. Точно выверяя каждое свое движение, поднимаюсь к коньку крыши. Ливень и сильнейший порывистый ветер так и норовят сбросить меня. Ну уж нет… Не для этого я сюда забрался… Хлоп! Я поскользнулся, не успел уцепиться за низкий бортик в том месте, где листы кровли стянуты между собой, и вот уже съезжаю на брюхе вниз по мокрому и гладкому, словно лед, железу, набирая скорость, как курьерский поезд. Судорожно пытаюсь ухватиться за выступы кровли. Обдираю пальцы о края листового железа. Еще секунда-и мне хана. Отпрыгался, отлазился. Остается только стиснуть зубы, чтобы ментяры внизу даже крика моего, даже стона не услышали… В последний момент, когда я практически нахожусь уже в состоянии свободного падения, правая рука машинально хватается за соломинку. Соломинка оказывается достаточно прочной — это выпирающий из-под крыши длинный ржавый крюк, бог знает для какой цели здесь вбитый, — он и спасает меня от неминуемого падения на асфальт почти с двадцатиметровой высоты. Болтаюсь, как вобла на просушке. Правда, в отличие от нее — под проливным дождем и яростными порывами холодного ветра, который безжалостно сечет лицо водяными струями. На этом чертовом доме нет даже водостоков. Зато есть чудесные крюки. Внизу суета темных фигур в длинных дождевиках. Никто из ментов, разумеется, и не подумает поднять голову, а зря — тот, кого они так усердно ищут, завис на одной руке под самым скатом крыши.

Правая рука начинает затекать. Аккуратно меняю руки и теперь вишу на левой. Будь я мартышкой, тогда, возможно, такое мое новое состояние и было бы вроде вечернего развлечения. Но сейчас я, майор группы специального назначения внешней разведки России, оказался в самом натуральном смысле на крючке… Глупее положения просто и быть не может.

Вижу, что чуть выше крюка, под самой кровлей, возле стропил, есть свободное пространство, куда можно пропихнуть ногу. Большего мне пока не требуется.

Подтягиваюсь, просовываю левую ногу в спасительную щель и носком пытаюсь зацепиться за стропило. Это мне удается. Право слово, натуральная обезьяна в сибирских широтах. Так, более-менее закрепился. Одежда на мне намокла и вместе с рюкзаком весит, наверно, почти столько же, сколько я сам. Не обращая внимания на ветер и без устали льющиеся потоки дождя, снимаю с правого плеча лямку рюкзака и перекидываю его на левый бок, придерживая локтем левой руки, держащейся за крюк, и коленом левой ноги, прочно теперь застрявшей в крыше. Чертовски неудобно висеть вниз головой и при этом еще что-то делать. Нагрузка на левую руку — колоссальная. Ничего, потерплю, лишь бы успеть расстегнуть клапан бокового кармашка рюкзака и вытащить из него специальный трос с карабинчиками.

Тонкий ремешок на кармане рюкзака отсырел и разбух, и мне его никак не расстегнуть. С третьей попытки он все-таки поддается, и я с облегчением чувствую, как прочный моток троса, утяжеленный блоками и карабинами, у меня теперь в правой руке. Я уже просто вспотел и настолько стало жарко от чудовищного напряжения во всем теле, что дождь и ветер в данный момент кажутся чем-то вроде удобного вентилятора в жаркий летний день… Но кровь приливает к голове, и в глазах начинают прыгать темные пятна. Сколько я уже так вишу? Опасный и критический момент, но я знаю, что смогу продержаться еще минуты три, если не больше. Зажав моток троса в зубах, нащупываю необходимый карабин. Поудобней зажав холодный и мокрый металл в руке, отпускаю трос из зубов и тут же защелкиваю карабин на крючке рядом с моим побелевшим кулаком. Левая рука онемела, я ее не чувствую, гляжу на нее как на чужую, как будто кто-то еще, кроме меня, держится за этот крюк… Все, трос закреплен. Ослабляю крайнюю петлю снизу и вытягиваю тросик с еще одним зажимом на себя. Через пару секунд цепляю этот карабин за поясной ремень комбеза, который и рассчитан на подобные альпинистские случаи, имея специальные металлические кольца-петли. Перебросив рюкзак, снова влезаю правым плечом в его широкую лямку. Теперь можно и передохнуть. Крюк должен выдержать, раз уж столько времени продержал на себе не маленький груз.

Уже спокойно гляжу вниз. Менты, .похоже, убрались со двора. Хрен с ними, не до них.. Левой рукой продолжаю держаться за крюк, да мне и трудновато будет ее разжать, она мертвой хваткой вцепилась в крюк. Правой рукой стравливаю трос на нужную длину. Затем цепляю руку в петлю тормозного карабина и прочно в ней закрепляюсь, обхватывая зажим так, как это требуется. Пора вытаскивать ногу. Через минуту я уже завис на руках, упираясь ногами в стену дома, пока цепляю левую кисть в петлю второго блока-зажима. Повиснув на руках вдоль стены, спускаюсь вниз, поочередно отжимая и зажимая два блока. Стальная плетеная нить тросика, поменьше основного, тянется за мной из закрытой катушки от карабина, зацепленного за крюк под крышей. Коснувшись ногами асфальта, дергаю за эту стальную ниточку, предварительно застопорив коробку барабана. Отскакиваю в сторону. Легкий звон упавшего железа на асфальт заглушают рев ветра и шум ливня. Сматываю тросики, то и дело оглядываясь вокруг. Все тихо. Угнанную мной машину полицейские забрали с собой, а жаль… Захожу в парадную. Руки дрожат, как у последнего алкаша. Нужно перекурить. Сигареты почти все отсырели. Руки вытереть нечем, так как на мне все мокрое.

Обсушив пальцы дыханием, нахожу в пачке сухую сигарету и закуриваю. Смотрю на часы.

Ого! Половина второго ночи. Неплохо я тут поболтался на высоте. Выхожу на улицу. В подъезде я вновь начал замерзать в своих насквозь промокших шмутках, а на улице как будто теплее.

Прохожу дворами в надежде увидеть какой-нибудь автомобиль с хозяином внутри. Все тщетно. Ни одной живой души, и даже менты все куда-то подевались. В одном дворе в скверике торчит невысокая бетонная будка с ребристыми металлическими вставками воздухозаборников в боковых стенах. Насколько мне известно, такие будочки являются входами в городскую систему бомбоубежищ. Поковырявшись с нехитрым запором, проникаю внутрь и спускаюсь по лестнице, сваренной из прутьев арматуры, заперев за собой дверь. Спустившись, оказываюсь в бетонной трубе, по которой если и можно идти взрослому человеку, то только на полусогнутых.

Достаю из рюкзака мощный фонарь с водонепроницаемым покрытием. Яркий свет вырывает из темноты перспективу длинного хода по трубе. Что-то быстро прошуршало под ногами. Скорее всего, крыса. На потолке — потеки неизвестного происхождения, почему-то черного цвета .Двигаюсь вперед, моим шагам вторит гулкое эхо. Труба поворачивает влево, и луч фонарика упирается в круглый стальной люк. На штурвальном колесе дверного засова — хитрая распорка с замком, утыкающаяся краями в квадратный бетонный проем. Такие же, только поэстетичней, теперь вешают на рули автомобилей. Поставив фонарик на пол, достаю отмычки и открываю замок. Сняв распорку, поворачиваю колесо до упора, — дверь отворяется. Подняв фонарик и закрыв за собой дверь, иду дальше все по той же бетонной трубе. Прохожу метров тридцать. Снова люк-дверь. Открываю. Короткий переход, и чувствую, что постепенно труба уходит вниз. Воздух здесь сухой и теплый, но не застоявшийся — где-то есть вентиляционные отверстия, обеспечивающие его циркуляцию. Но главная система вентиляции должна находиться глубоко внизу. С поверхности бомбоубежище, рассчитанное на ядерные удары, воздух не забирает.

Во мне разгорается интерес исследователя. Недавно я выступал в амплуа кладоискателя, осталось теперь попробовать себя в роли искателя подземных приключений. Похоже, что с подобными заморочками у меня все в порядке…

Большая прямоугольная бункерная дверь перегораживает проход, который как-то незаметно расширился, и теперь мне не надо пригибаться. Кручу большое штурвальное колесо-засов, — обшитая бронированными листами и, судя по толщине, напичканная внутри свинцовыми пластинами дверь плавно отворяется, — петли хорошо смазаны. Оказываюсь в просторном коридоре. Потолки высокие, и на стенах установлены плафоны, но лампы не горят. Поверху идут плотные ряды кабелей коммуникационной линии. Закрыв за собой дверь, топаю дальше. Коридор разветвляется; теперь передо мной два хода — направо и налево. Выбираю путь влево. Похоже, здесь давно не ступала нога человека — все чисто, сухо, бумажек, мусора и бутылок не наблюдается.

Иду дальше по пологому спуску. Вскоре тоннель вновь разветвляется. На этот раз сворачиваю вправо. Под подошвами моих ботинок иногда громко похрустывают бетонные крошки. Снова массивная бункерная дверь. Открываю ее и тут же выключаю фонарик. Вдалеке замечаю слабый электрический свет. Прикрываю дверь и, опустившись на корточки, снимаю рюкзак. Достаю «бизон», навинчиваю глушитель. Плохо, что не было времени почистить оружие после интенсивной работы. К тому же в него наверняка попала влага.

Прячу фонарик и, закинув рюкзак за плечи, мягко крадусь в направлении желтого пятна света. Кто там может быть? Проверяющий от службы гражданской безопасности? Ремонтники? Бродяги? Вопросов тьма, а ответ впереди, там, где свет. Иду вперед. Голосов ничьих пока не слышу, и это немного успокаивает. Источник света уже близко, он где-то сбоку, а тоннель ведет дальше в темноту. Вижу проем без дверей и оказываюсь в небольшом узком коридорчике, освещенном тусклыми лампами в запыленных плафонах.

Десяток осторожных шагов, и заглядываю в проем в стене, — большое эвакуационное помещение с откидными кроватями; в самом его конце имеется выход влево, и оттуда доносятся чьи-то негромкие голоса. Держу «бизон» наготове и, подкравшись к проему, прислушиваюсь.

— …а потом Чиж как винтанул по кустам, а у тех, в машине, только челюсти поотпадали!..

Когда рассказчик замолкает, слышится приглушенный смех нескольких человек.

— Где эти, бля, придурки ползают?! — говорит раздраженно чей-то грубый голос.

— Да не волнуйся, Михалыч, — отвечает S ему кто-то с ноткой уважения в голосе. — Чинарик все правильно сделает.

— Посмотрим, — недовольно буркает грубый голос.

— А вот, братаны, новый анекдот! Мне Леха вчера приколол, так я чуть не уссался! — слышится еще один веселый голос. — В Москве, бля, на заправку мерсятина шестисотая подкатывает, ну и в очередь встает. С понтом, культурные!.. Ну вот, бля… А впереди мерса еще две тачки очереди дожидаются. Ну, эти не навороченные, а такие, на хрен, попроще. Ну и тут, короче, — «гранд чероки» и без базара в нагляк подкатывает, влезает вперед. Ну вот… Короче, из джипа двое быков выползают, и, ясный хрен, все на рыжье, на пальцах, на понтах и глазами стригут по ближним тачкам, мол, кто не в масть рискнет хавальник открыть. Ясное дело, те, что попроще, в жопу уткнулись и в сторону дышат. Тут, бля, в мерсятине стеклышко тихо так опускается и ручка такая, с лапкой что колесо мерса, на борт, а на ней брюликов карат на тридцать… И из мерса рычат: «Эй, там, на „уазике"! Свалили на хрен!!»

Раздается дружный гогот. Смеется даже тот, кого назвали Михалычем.

На данный момент картина мне ясна. Местные бандюганы облюбовали городское бомбоубежище для обтяпывания своих дел. Не могу сказать, что парни плохо соображают. Место тихое, уединенное, и вряд ли посторонние здесь часто .бывают. Вроде бы пора и сматываться отсюда подальше, но что-то удерживает меня. В первую очередь, пожалуй, мысль, что неплохо бы переодеться в другие шмутки. Мысль очень интересная. Тем более что, судя по голосам, бандюганов человек четверо, не больше.

— …новый русский приходит в Швейцарии в банк, — продолжает травить все тот же весельчак. — Приводят его к пахану, ну, к главному банкиру. Ну, вот… Ну и наш трет, значит: «Дайте, мол, кредит сто баксов, а я вам свой „кадиллак" оставлю в залог на год. Ну, бля, у банкира шары на лоб: ни хера себе кредит! За „кадиллак" всего-то сто долларов просят. В общем, базара нет — дали нашему братану кредит сто долларов под три процента годовых. Ну, бля… А через год новый русский опять прилетает в Швейцарию, идет в банк, отдает сто баксов и сверху три процента и свою тачку забирает. Тут банкир не выдержал и к нашему: так, мол, и так, открой секрет, как можно что-то прокрутить серьезное за сто долларов? Ну, бля, они ж там врубаются за бугром, что наши пацаны хоть и не базарят как они, и жрут с ножа, а мозги имеют все-таки покруче… Ну, вот, а наш уже литряк на грудь принял в самолете и ржет над банкиром: „Да, херня, братан, просто где я другую такую дешевую стоянку на год найду?“

За стеной — снова хохот. Дело прошлое, анекдот и мне понравился. Что-что, а голова у русских работает, где можно хапнуть на халяву без проблем.

За стенкой слышно оживление и топот ног. Кто-то приехал из тех, кого здесь ждали. Черт! Сколько их тут собирается?

— Вот, Михалыч, — слышу голос кого-то из прибывших, — доставили в целости и сохранности. За целку не ручаюсь, а так — даже почти не помяли…

Слышно похохатывание в среде собравшихся.

— Долго ездили! — ворчит Михалыч. — Тебя, Чинар, посылать — себе с нервами дороже будет.

— Да, бля буду, Михалыч! — оправдывается голос. — Пока мы эту шкуру пасли, пока взяли!.. А тут погода — охереть можно. Ветрюга, ливень, и мусора в городе как с цепи сорвались. Им кто-то, видно, на хвост нехило наступил, так они до сих пор на всех кидаются! Нас, бля, тормознули — хорошо, Толик в наряде попался… Эта падла заорать хотела, так он вид сделал, что мы шмару пьяную трахать везем. Предупредил…

— Ладно, хорош бакланить!.. — прерывает его Михалыч. — А ты, че, красавица, так жмешься? Ну-ка, давай-ка сюда подгребай!

Стою, прислушиваясь. Видимо, боевики Михалыча кого-то захватили, и этот «кто-то» — девушка. Надо же, какой я сообразительный, ну просто Шерлок Холмс. Девушки пока не слышно.

—Как думаешь, киска, сколько нам твой дядька должен отвалить за то, чтобы ты домой вернулась? — ехидно спрашивает Михалыч.

Боевики ржут. Девушка молчит.

— Что молчишь? — веселится главарь. — Пол-лимона зашлет зеленью, тогда, глядишь, может, и выйдешь отсюда.

Слышна быстрая возня, затем вскрик.

— Убери руки! Подонок!! — доносится до меня девичий голос.

— Заткнись, сука! — рявкает Михалыч. Слышен глухой звук удара и падение тела на пол.

— Укусила, падла! — злится главарь.

— Давай ее, Михалыч, на круг пустим, — предлагает кто-то из его людей. — У меня «шары» умат стоят. Я ей «шоколадку» на немецкий крест разнесу!..

— Заткни метлу! — рявкает Михалыч. — Чинар!

— Да, Михалыч! — с готовностью отзывается тот, к кому обратился главарь.

— Бери своих и шементом к Елагину! Передашь, что Темный за его племянницу подарок хочет. Пол-лимона грандов — и она дома. Лавэ чтоб завтра было! Куда привозить — сам знаешь.