— Костя. Из охраны! — вру без стеснения. Кастрированный ПМ заткнут у меня за пояс под пиджаком.

— Какой такой Костя-Мостя? — бурчит голос за дверями. Щелкает замок.

В проеме видна усатая рожа. Довольно толстая и сальная. Понятное дело, владелец общепита.

— Ты кто? А? — удивляется усатый. Улыбаюсь ему как можно благодушней, одновременно охватывая коридор периферийным зрением. Официантки докурили, досмеялись и утопали по делам. Коридор пуст.

— Я же сказал тебе, сын ты ишака, что я — Костя! — говорю и пинком ноги в жирное брюхо освобождаю себе проход. Утробно хрюкнув и выпустив воздух из штанов, усатый садится на пол.

— Не двигайся, родной! — Выхватив пистолет, направляю его на второго типчика, сидевшего в кресле, а сейчас вдруг решившего приподнять свою задницу и возмутиться.

Прцкрываю дверь и, не выпуская клиентов из виду, поворачиваю левой рукой ключ в замке.

Сидящий в кресле напряженно следит за мной. У этого типа усов нет, а вот брюхо такое же, как у усатого. Удивительно похожи они друг на друга. Близнецы, что ли?

— Ты хозяин этого кабака? — интересуюсь, подходя к креслу.

Мужик отрицательно мотает головой. Хозяин ресторана, кряхтя и постанывая, поднимается с пола. Сидящий в кресле обращается к нему, косясь на меня: Гыр-Гыр. Что-то они там лопочут между собой, и как пить дать обо мне. Но ведь это очень невежливо — говорить о человеке в его присутствии на непонятном ему языке. Прерываю прения ударом рукояткой пистолета по губам толстяка без усов. Депутат от чуркестана мгновенно затыкается, смотрит на меня волком и держится за челюсть.

— Разговорчики в строю, — говорю добродушно. — Мне нужен Бенгал. Как до него, родимого, добраться?

— Ты нэ сможэш такой сдэлать, — горда заявляет усач.

— А ну-ка, расскажи почему?

— Нэ сможеш… — упрямо твердит директор.

Тоже мне аргументы: не сможешь — и все! Второй тип скорчился в кресле, баюкая в руках побитую морду. Уверен, он больше притворяется. Силу удара я рассчитал. Делаю шаг к усатому. Он испуганно пятится. Показываю директору стволом на свободное кресло.

— Думаешь, я с тобой в пятнашки играть пришел? — спрашиваю у него.

Тот врубается в ситуацию и послушно плетется к креслу.

Дожидаюсь, пока он устроится. В дверь кабинета кто-то негромко стучит. В глазах усатого вспыхивает надежда. Он надеется на чудо. Его приятель, забыв про челюсть, тоже глядит на дверь. Я ему, оказывается, даже губу не разбил. И крови нет. Значит, притворялся!

Киваю на дверь.

— Ответь… — говорю тихо.

— Кто нужен?! — кричит усатый.

— Это я, Юля! Вы просили принести обед… — доносится из-за двери.

— Нэ надо! Долго ходишь! — рявкает усатый злобно.

Даже в такой ситуации он более чем груб с низшим звеном своих работников.

Понятно, гыр-гыры считают, что они в России хозяева. Русские мужики для них — пустое место, а женщины — сплошь бляди. В соответствии с этой программой черножопые и корректируют свои поступки в русских городах. С этого дня я стану корректировать по своему усмотрению количество таких «кепок», и для начала — в своем городе.

По коридору слышно удаляющееся постукивание каблучков. Эти девушки, которые соглашаются работать на горцев, для меня загадка. Ладно, безработица, но нельзя же позволять, чтобы тебя постоянно унижали…

— Что хочэш? Дэнэг? Я дам тебе дэ-нэг! — усатый начинает торг.

— По фую твое лаве… — обрываю его. — Что мне нужно, я сам возьму.

Усатый затыкается. Его приятель вспомнил, что у него болит челюсть, и вновь корчит жалобную рожу. Хреново, кстати, у него получается. Тоже мне артист. В Институт театра и кинематографии я бы его не принял.

Спрашиваю:

— Последний раз спрашиваю: как мне добраться до вашего гребаного Бенгала?

Те, кого я свез в «бээмвухе» на пустырь, так ничего конкретного на этот счет не сказали. Зато сдали кучу своих корешей и сообщили, где кого найти.

— Я малэнький чэловэк, да? Я нэ ходыл к Бэнгалу… Он сам прыходил… Его чэловэк прыходыл, дэньгы брал… Я нэ знаю, как к нэму ыдты…

— А кто знает?

Директор пожимает плечами:

— Зачэм так плохо о нас думаэш? Зачэм пистолэт угрожаэш? Э-э! Нэ надо так… Заходы как друг… Будем кушать хорошо, пыть конак будем, красывый дэвушэк смотрэт будэм… Что надо — сам всэ узнаэш… — стелет он восточный коврик из слов.

Засовываю пистолет за пояс и улыбаюсь ему дружески. Директор, довольный своей дипломатической прозорливостью и умением общаться с людьми, тоже изображает на лице некое подобие улыбки.

— Э! Какой молодец! — хвалит он меня.

— Может, извиниться все-таки перед ним… — киваю на его приятеля. Тот, услышав мои слова, поднимает голову. Подхожу к нему и одним рывком ломаю ему шейные позвонки. Финита ля комедия. Артист, как мешок с дерьмом, валится на пол. Усатый застывает в кресле, не веря своим глазам.

Присаживаюсь на край стола, снова вытаскиваю из-за пояса пистолет.

— Так кто знает, где найти Бенгала? — повторяю все тот же несложный вопрос.

— Шакал! — вдруг шипит усатый, ощериваясь на меня и весь подбираясь.

Жаль. Он понял, что живым я его не отпущу, и решил встретить смерть по-мужски.

Терять ему действительно теперь нечего. Что ж, такое поведение в момент смертельной опасности можно назвать достойным.

Спокойно сижу, болтая ногой, и жду. Усатый все-таки решился. Стрелять я не хочу-к чему лишний шум? Левой рукой нащупываю за спиной пластмассовый ножичек для разрезания бумаги. Усатый скрюченными пальцами пытается схватить меня за горло. Хлесткий удар сбоку, и тут же отпрыгиваю подальше, чтобы не запачкаться кровью. Директор на миг замирает. Пластмассовый кинжальчик я вогнал ему глубоко в шею. Силясь вытащить тонкую ручку, усатый, хрипя и пуская кровавые пузыри, рухнул на пол и мелко сучит по паркету ножками. Приходится наклониться и придержать его, чтобы не привлек своей шумной агонией внимание посторонних. Подождав, пока обмякнет тело, произвожу обыск кабинета. Ничего, кроме пачки сотен в долларах и пары увесистых пачек стотысячными в рублях, не обнаруживаю.

Деньги забираю. Общак Бенгала за сегодняшний день уже заметно уменьшился. А может, и не заметно, кто знает, какими суммами ворочают абреки. Во всяком случае, повод для раздумий у Бенгала будет основательный. Я ведь только начал свою партию, и у черных впереди еще ой как много приятных неожиданностей.

Выбираюсь в коридор и, убедившись, что никого поблизости нет, запираю дверь на ключ, унося его с собой. На кухне гремят кастрюлями и крышками. Хозяева этого заведения свое уже отожрали, займемся теперь их друзьями. А до Бенгала я доберусь, чего бы это мне ни стоило.

Направляюсь к выходу, слышу за спиной женский голос:

— Молодой человек! Вы не знаете, когда они освободятся?

— Не скоро… — бросаю на ходу, не оборачиваясь, и выхожу во двор.

Проскочив арку жилого дома, выбираюсь на улицу. Еще один адрес я должен успеть отработать, пока не начался кипеш в улье у гыр-гыров. Скоро они засуетятся всерьез и станут осторожней. Гыр-гыры предпочитают чисто спекулятивный бизнес. Ресторанчики, кафе, шашлычные, ларьки и рыночные лотки — это их излюбленная тема. Настоящих трудяг среди них, прямо скажем, немного, да и те занимаются в основном сапожным ремеслом. Поэтому почти все адреса, которыми я располагаю, это ресторанчики, где хозяева — сплошь друзья Бенгала. Я не националист и против кавказцев как таковых ничего не имею.

У меня есть старые боевые друзья-грузины, есть знакомые среди грузинских воров, и, насколько мне известно, Грузия и Россия испокон веков сотрудничали. В Тбилиси всегда радушно принимали хороших людей из Питера, как и тбилисцев — в Питере. Но подручные Бенгала не из Грузии, да и он сам — разве люди? Первый адресок, который я хочу проверить, — это ресторан на окраине города, рядом с кинотеатром. В здании кинотеатра огромный холл, в котором возле игровых автоматов пасется молодняк. Касса Бенгала строчит монеты сразу на две точки. Может, он в скором времени переделает кинотеатр под казино? Прецеденты в Питере уже имеют место.

В ресторане народу хватает. Судя по публике, заведение не из дорогих, но грязноватое, что, впрочем, типично для кабаков, которые держат наши «гости».

Бегло осматриваю посетителей. Кавказцев в зале нет. Публика молодая, похоже, студенты. За стойкой бара девушка довольно потасканного вида с «мешками» под глазами, обведенными густо чем-то черным. Вид у нее блядский. Такие сучки в основном у этих орлов и работают. Какая же нормальная девчонка согласится, чтобы ее каждый день унижали? Тем более за гроши — абреки платить не любят.

Неподалеку от стойки — дверь в служебный коридор. Задроченная барменша, тупо уставясь в небольшой экран переносного телевизора, курит. Незаметно проскакиваю в коридор и нос к носу сталкиваюсь с одной из поварих. От нее воняет жуткой кислятиной и подгоревшим маслом, халат у этой работницы общепита весь в жирных пятнах и каких-то подозрительных потеках. Я бы не рискнул съесть в подобном заведении даже куска хлеба.

Замечаю дверь служебного туалета, проскальзываю внутрь. Пусть толстуха думает, что посетителю их тошниловки стало худо. Уверен, такое здесь частенько случается.

Натягиваю резиновые перчатки и выглядываю в коридор, осторожно приоткрыв дверь. Пусто. Ну все, вперед на мины!..

Быстро иду по коридору наугад, полагаясь только на интуицию. Запахи здесь — удавил бы этих работников общепита всех до единого.

Стоп. За одной из дверей слышна музыка. Озираюсь по сторонам — коридор пуст. Толкаю дверь, она легко подается.

Гыр-гыра вижу сразу. Сидит на диване, а рядом с ним полу растрепанная блондинка. Вернее, блондинка у него в ногах, она с усердием исполняет миньет.

Абрек смотрит на меня с недоумением, вцепившись грязными своими лапами в волосы девчонки.

— Я из Москвы. Базар есть… — резко говорю ему.

Прохожу к дивану и, рывком подняв шалаву за ухо, подталкиваю ее к выходу. Шлюшка, ей лет пятнадцать, не больше, даже не вскрикивает. Изо рта у нее текут слюни. Легким пинком под задницу придаю ей ускорение.

— Нас не тревожить, — говорю ей вдогонку.

Она одной рукой пытается застегнуть блузку, а другой, вытирая рот, летит на выход не оглядываясь. Закрываю за ней дверь. Ключа в дверях нет. Может быть, абрек думал, что без стука войти сюда никто не осмелится? Так это он зря. Ей-богу, зря. Зверек застегивает брюки, не поднимаясь с дивана.

— Э-э! Что за спэшка, дарагой? — спрашивает он раздраженно.

Молча показываю ему пистолет. Немая сцена. Гыр-гыр, уже приподнявший задницу, медленно падает обратно на диван.

— Нэ… Ты это… Нэт, брось… — бормочет он, глядя, как загипнотизированный, на срез ствола.

— Отвечаешь мне быстро и четко! — приказываю ему. — Где и как я могу достать Бенгала? Отвечаешь правильно — живешь. Ну!

Нервно сглотнув, кавказец начинает выдавать информацию. Вот это уже лучше. Он не сводит глаз со ствола пистолета. С пушкой всегда проще вызвать человека на откровенный разговор.

Я внимательно слушаю, запоминаю, стараясь не прервать поток его слов, даже когда гыр-гыр несет уже полную тарабарщину. С русским языком у него проблемы, но в итоге я узнаю больше, чем рассчитывал. Пора заканчивать. Зверек продолжает говорить, но мне уже некогда его слушать. Гляжу на диван. На диване есть то, что мне нужно. Джигит испуганно замолкает и таращит на меня округлившиеся от ужаса глаза.

— Ты уверен, что сказал мне правду? — спрашиваю спокойно. Он быстро кивает.

— Всо как эст! Мамой клянус! — заверяет он.

Думаю, врать ему не было смысла — как-никак спасал свою шкуру. Поэтому и заложил своих друзей. Ударом ноги в горло вырубаю рассказчика. Поднимаю с дивана небольшую подушку-думку и, прижав ее к стволу пистолета, нажимаю на курок. Хлопок, клацает затвор, на пол летит горячая гильза. На лбу у зверька, чуть выше его правой брови, появляется темная кровавая дырочка. Пуля ушла в толстую спинку дивана, забрызгав обивку кровью и мозгами на выходе из черепа. Вот и не стало еще одного хозяина… А может, и не он хозяин этого гадюшника? Впрочем, какая мне разница. Главное, он рассказал все, что от него требовалось.

Иду к выходу. Гильзу не подбираю — в данном случае это ни к чему. Топот ног по коридору заставляет меня остановиться. Черт! Прячусь за угол офисного стеклянного шкафа. Дверь открывается, и в кабинет вваливаются трое. Эти джигиты удивительно быстро оценивают ситуацию. Увидев убитого, они выдергивают пистолеты из-под темных, мешками на них висящих пиджаков. И все-таки мальчики опоздали — удары «макаровских» пуль уже отбрасывают их на стены кабинета.

Разряжаю всю обойму. Бросаю «ижак» и подбираю с пола выпавший из руки одного из бойцов «стечкин» с глушителем. Шмонаю карманы хозяина АПСБ — отлично, еще две полные обоймы к пистолету.

Нашумел я тут изрядно, и скоро, по всей видимости, начнется концерт… В помещении густо воняет сгоревшим порохом и свежей кровью. Стволом «стечкина» подцепив с одного из трупов чудом не свалившуюся кепку, выхожу в коридор. Нахлобучиваю кепарь козырьком на глаза.

В коридоре толпятся какие-то мужики и тетки из обслуги. Вскидываю в их сторону пистолет, внушительно удлиненный бочонком глушителя:

— Всем лечь!

Раздается женский визг, и народ понятливо валится на пол, закрывая головы руками.

Выскакиваю с черного хода на улицу. Отмахав с квартал быстрым шагом, останавливаюсь, чтобы проверить, как у меня сидит «стечкин» под одеждой. Вроде не выпирает. Машинка в качестве трофея досталась серьезная, и я этому рад. Да и вообще настроение отличное. Адреналин играет в крови, как шампанское. Я снова вышел на тропу войны.

Избавляюсь от перчаток и ловлю частника. Поменяв две машины, добираюсь до дома Ольги в Озерках. Спрятав оружие и деньги, заваливаюсь спать. Норму на сегодня я выполнил, а вот недоспал за вчерашнее, это точно. И не думаю, что канитель с Бенгалом затянется. Помешать исполнению моих замыслов могут разве что объединенные силы НАТО. Да и в этом случае что-нибудь придумаем.. .

Просыпаюсь от зазвонившего телефона. Смотрю на часы. Уже вечер. Придавил я подушку не слабо. Чувствую себя бодрым и готов к дальнейшим мероприятиям. Поднимаю трубку.

— Герасим?! — звонкий голос Ольги. Настроение у нее, похоже, улучшилось

— Да, малыш. Привет!

— Привет! Я была у папы! Мы ездили к нему с Галей. У него все в порядке. Он уже начал ходить по палате. — Ольга весело выкладывает мне все свои радостные новости.

Слушаю ее, не перебивая, только поддакиваю в нужных местах. Делегация отставников уже была у полковника, но Оля лишь мельком упомянула об их визите, значит, при ней никто не трепался о происшедшем в гараже.

— Ты спал?

— Да, Оль. Отлично выспался, и я рад, что твой папа приходит в норму.

— Я тоже очень рада! Ты будешь сегодня занят?

Улыбаюсь. Оля уже готова снова куда-нибудь со мной отправиться.

— У меня намечены кое-какие дела на вечер… — поясняю туманно, — но завтра я обязательно к тебе приеду. Хорошо?

— Конечно! Я буду тебя ждать, Гера! Мне приятно, что у девушки чудесное настроение.

— Тогда пока…

— Целую! — неожиданно говорит она и отключается. Я медленно опускаю трубку. Вот это да! Олька меня целует! Здорово. Тут снова звонит телефон, прерывая приятное течение моих мыслей, не дает мне додумать.

— Герасим? — хрипловатый басок полковника в трубке.

— Да, Владимир Андреевич.

— Спасибо… — говорит он и замолкает в напряженном ожидании.

— Собственно, не за что, — пытаюсь я отшутиться. Не люблю вести серьезные разговоры по телефону.

— Вас понял, — говорит полковник, сразу повеселев. — Но как будем жить дальше?

— А дальше — больше и лучше… — смеюсь я, убедившись, что он меня понимает.

— Будь осторожен, Герасим, я тебя очень прошу. — Он делает паузу, потом, кашлянув, говорит: — Ради Оли, будь осторожен.

— Спасибо, Владимир Андреевич, — благодарю его. — Я постараюсь.

— Надеюсь, скоро увидимся, — говорит полковник твердым голосом.

— Обязательно увидимся. Выздоравливайте!

Кладу трубку. Рывком поднимаюсь и топаю в душ. Через пять минут завариваю кофе и готовлю себе яичницу с колбасой. Я заканчивал ужин, когда от калитки позвонили. В сенях, справа от входных дверей, — небольшое окошечко, смотрю в него и вижу у калитки капитана милиции, с которым познакомился утром. Принесла нелегкая… Чертыхаясь, иду открывать. Кэп, хмурый и сосредоточенный, терпеливо ждет. Он без служебной машины и один.

— В чем дело, капитан? — спрашиваю его, улыбаясь. — Что-нибудь случилось?

Я, конечно, догадываюсь, почему капитан такой грустный. Работы я ему сегодня подбросил достаточно. Полицейский смотрит на меня испытующе. Улыбкой на улыбку отвечать не желает. Ничего, мы не гордые.

— Можно пройти? — спрашивает он.

— Разумеется. Никаких проблем, — говорю, открывая калитку, и пропускаю полицейского во двор.

Проходим в дом. Пригласив его в кухню, ставлю на плиту кофейник. Опер занимает свое утреннее место. Видок у него чахлый.

— Хотите перекусить? — предлагаю ему.

— Нет, что вы, не стоит… — возражает он и, пошарив по карманам, вытаскивает сигареты.

— Опера всегда ходят голодные, — смеюсь я и приготавливаю ему такую же яичницу с колбасой, как и себе недавно.

— Хмурый… — вдруг роняет опер у меня за спиной.

Я не оборачиваюсь, услышав свою кличку, и не напрягаюсь.

— Что вы сказали? — спрашиваю его как ни в чем не бывало, перекладывая яичницу со сковородки в тарелку и одновременно приглядывая за кофейником.

— Нет… Я так… Ничего… — говорит опер. Похоже, пронесло.

Снимаю с плиты кофейник и наливаю капитану кофе.

— Сейчас подзаправитесь, — подмигиваю ему.

Опер кисло улыбается, отложив сигарету в пепельницу и беря чашку двумя руками.

— У вас здесь все в порядке? — спрашивает он, наклонившись к чашке и косясь на меня исподлобья.

— Пока все нормально, — отвечаю. — Навестили Владимира Андреевича, потом я по вашему совету отвез Олю в безопасное место — к сестре жены полковника. Теперь вот сторожу дом…

Капитан рассеянно кивает.

— Я рад, что пока все хорошо, — бубнит он, думая о чем-то своем. Взгляд у него какой-то отсутствующий.

— Сейчас я вам сделаю салат из огурчиков и помидорчиков, — обещаю ему, открывая холодильник.

— Спасибо большое. И так достаточно… — вяло возражает опер.

— Ничего — стерпите. Витамины никому еще не вредили… — говорю, доставая овощи из холодильника. — Жаль, нет укропа…

— Спасибо. — Капитан, вооружившись ножом и вилкой, принимается за еду.

Быстро приготовив салат, заливаю его сметаной.

Пододвигаю открытую хлебницу.

— Очень вкусно. Спасибо, — благодарит полицейский, уплетая за обе щеки. — У вас странные шрамы на груди и спине. Это откуда? — спрашивает он как бы между прочим.

Черт! Я не успел накинуть рубашку и разгуливал перед ним в одних брюках и тапочках.

— А, ерунда, — бросаю небрежно и выхожу в другую комнату — одеться. Шрамов у меня действительно хватает: два — от пуль и четыре резаных — от тесаков. У каждой отметины — своя история, но обо всем этом пока необходимо забыть. Одевшись, возвращаюсь в кухню.

— Вы где-то служили? — интересуется капитан, не желая менять тему. Он почти уже расправился с едой.

— Спецназ ВДВ, — лаконично отвечаю ему, закуривая сигарету.

— А… Вот оно что… — Капитан смотрит на меня с нескрываемым уважением. — Извините…

— За что же извиняться? — Меня немного смешит его подчеркнутая вежливость. Удивительно такое слышать от матерого мента.

Кэп, покончив с едой, сам моет тарелку и чашку в раковине. Поставив чистую посуду на буфет, возвращается на свое место.

— Благодарю вас, — говорит он и закуривает.

Я спокойно жду, что будет дальше.

— Представляете, — начинает он, глубоко затянувшись и выпустив дым, — кто-то вплотную занялся людьми Бенгала…

Я делаю удивленное лицо, стряхивая пепел.

— Кто же это может быть? .

Кэп пожимает плечами и вдруг усмехается:

— Кто бы он ни был, ему можно только пожелать удачи.

«Что же у тебя все-таки на уме?» — думаю я, с возрастающим интересом глядя на опера.

— И чего же удалось добиться этим ребятам? — интересуюсь я.

— Трупов уже выше крыши. Всего за один неполный рабочий день, — хмыкает капитан, хитро поглядывая на меня. — Кто-то валит кавказцев штабелями, и черт его знает, что будет дальше. А может, вы, Герасим, в курсе, чего ожидать нам, операм?..

— Вряд ли я сумею вам чем-нибудь помочь, но судя по вашим же рассказам о банде этого… как его… Бенгала… желающие его прикончить не остановятся, пока не доведут дело до конца, — размышляю вслух.

— Послушайте, Герасим, — кэп наклоняется ко мне через стол, — вы очень похожи по описанию на одного человека, который совершил в городе всего за два дня целый фейерверк преступлений.

— Вот уж никогда бы не подумал, что у меня криминальная внешность, — говорю, усмехаясь. — И что же это за преступления?

Капитан откидывается на спинку стула и пристально смотрит мне в глаза. Глубоко затягивается сигаретой и вдруг заливается веселым мальчишеским смехом. Я тоже улыбаюсь. Этот капитан еще тот типчик… Умный, зараза, чертовски умный опер.

— Хорошо, очень хорошо, — говорит он, отсмеявшись. — Я теперь более чем уверен в своих догадках. Но пусть так и будет… — Он встает, надевает фуражку. — Я тоже когда-то служил в ДШБ… Четыре месяца жарился в Афгане…

Капитан протягивает мне руку. Крепко пожимаем друг другу лапы. Хватка у опера железная. Молча идем к выходу. Кэп вдруг останавливается.

— Можно дать вам один совет, Герасим? — как-то странно спрашивает он.

— Конечно.

— Запоминайте… — И опер зачем-то перечисляет названия медицинских препаратов, которые, дескать, можно купить теперь в аптеке.

Я удивленно смотрю на него:

— Я совершенно здоров.

— Не то… — отмахивается опер. — Вы запомнили?

Я повторяю названия. Кэп удовлетворенно кивает.

— Когда купите все это, то соотношение жидкостей следующее… — И он объясняет, что нужно делать с этими лекарствами и как их правильно смешать. Не понимаю, к чему он клонит, но слушаю его очень внимательно.

— Я все запомнил, — заверяю капитана. — Но зачем мне это?

— Тест на микрочастицы пороха у вас на руке вы не пройдете. Поэтому примите к сведению, — опер усмехается. — У вас, Хмурый, прекрасные нервы. И вообще вы делаете то, что я хотел бы делать сам, но не могу. Я по другую сторону. Впрочем, в этой войне я с вами…

Не прощаясь, он выходит во двор. Я смотрю с крыльца ему вслед. Он не побоялся прийти один, хотя был уверен, что я именно тот, кого ищет его ведомство. Взглянув на свою правую руку, вижу: действительно, порошинки пробили тонкую резину перчаток и въелись в кожу. Усмехаюсь: этот полицейский далеко пойдет.

На часах половина десятого вечера, но на улице светло, как днем. Белые ночи в городе Питере.

На ночь глядя собираюсь прокатиться за город. Дли лета я одеваюсь несколько странновато: темные, плотно облегающие джинсы, поверх них — широкие спортивные брюки. На мне также темные кроссовки под замшу, белая футболка с высоким воротником, сверху — черная рубашка из джинсовой ткани (воротник подогнут внутрь, пуговицы расстегнуты до середины груди). Натягиваю еще и синюю спортивную ветровку с капюшоном. Молнию куртки застегиваю так, чтобы видна была только белая футболка. На голове у меня темная бейсболка с длинным козырьком. В небольшой молодежный рюкзачок запихиваю полотенце, туалетные принадлежности, какую-то книжку в мягком переплете, которую позаимствовал из библиотечки полковника. Глушитель и пистолет по отдельности — за пояс джинсов. У полковника имеется спортивный велосипед, его я и вывожу во двор. Заперев дом, качу к железнодорожной станции Удельная.

Для позднего времени народу на платформе — не протолкнуться. Летний период! Владельцы приусадебных участков, нагруженные саженцами, досками, сумками и рюкзаками немыслимых размеров, прут на «отдых».

У нас в России отдыхать означает строить свой сарай за городом, ковыряться на огороде и пить горькую. Купив билет, маюсь в толпе полупьяных дачников, ожидая электрички. По перрону ковыляет жирная неопрятная тетка с большой корзиной, предлагая сомнительного вида пирожки с мясом. Этими образчиками вокзальной кулинарии я не стал бы кормить даже бездомных собак. Жалко песиков.

Четверо мужиков, однако, покупают эти пирожки на закусь в дороге. С ними, я думаю, ничего не случится — судя по их фиолетовым носам, мужики настолько проспиртованы, что никакая отрава их не возьмет. Стоя рядом с ними, ощущаешь крепчайший дух невыветриваемого алкоголя и термоядерных сигарет отечественного производства.

Подходит электричка. Я пережидаю, когда основная масса «курортников» занесет свои пожитки в вагон. Повалив чье-то огромное оцинкованное ведро, как будто специально поставленное в проходе и набитое тяпками и совочками, пристраиваю наконец свой велосипед в тамбуре у стены, поставив его «на дыбы».

— Можно и поаккуратней! — рычит обиженный хозяин сбитого мной ведра.

Мужику лет сорок, на мясистом носу большие, в роговой оправе очки.

— Можно, но трудно, — усмехаюсь я и придерживаю свой транспорт, чтобы он не грохнулся кому-нибудь на голову.

Напротив меня на небольшом рюкзачке примостилась молоденькая девчушка. У нее на коленях сумка, откуда неожиданно высовывается забавная мордочка таксы. Собака с любопытством рассматривает рассерженного мужика в очках. Подумав немного, она тявкает на него разок-другой и снова прячется в сумку. Девчонка весело смеется.

— Расплодили собак, мать вашу, прохода от них нет… — бормочет мужик с ненавистью. — Выродки!

Девчушка с наивным удивлением косится на мужика. Что ж тут удивляться, милая. Злобы в людях за годы «реформ» накопилось достаточно. И все-таки, тятенька, вести себя следует скромнее. По крайней мере, в публичных местах.

Электропоезд тронулся. Оставляю велосипед у стенки и, сделав шаг, резко сдергиваю очки с носа мужика.

— Если тебе, мешок с тухлыми костями, не нравится то, что ты видишь каждый день, — говорю ему мягко и с любезным оскалом, — то я, как окулист-кооператор, бесплатно могу выдавить твои шнифты прямо здесь и сейчас.

Водружаю очки на место и, похлопав мужика по дряблой щеке, улыбаюсь:

— Подумай, родной, ведь бесплатно… Мужик, подхватив свои манатки и ни слова не говоря в ответ, ломится в забитый народом вагон. Гремят железки в его дурацком ведре.

Пожилая пара тихо засмеялась ему вслед. Такса снова высунулась из сумки и победно тявкнула.

Выгружаюсь на платформе в Комарове. Первая мысль на свежем воздухе: нужно обязательно купить машину. Права у меня есть, денег трофейных уже вполне достаточно для приобретения транспорта посерьезней, чем велосипед.

Пролетаю по пустынным в этот час улочкам дачного поселка. Народ разошелся по домам.

Нахожу нужную улицу и проезжаю по ней до конца, к лесу. Улицы здесь не асфальтированы, а плотно утрамбованы местным грунтом. Немного пыльные, усеянные прошлогодней хвоей. Низкие кустики вереска подступают из леса вплотную к дорогам. Раньше тут можно было, выйдя из дома и не углубляясь в лес, набрать корзину черноголовых боровиков за двадцать минут, а сейчас в окрестных лесах все вытоптано несметными полчищами городских грибников и ягодников. В тех укромных уголках, где по осени после первых заморозков мы собирали белые грузди и волнушки, папоротник полег под ногами сотен тысяч искателей даров леса.

Засекаю номер дачи, которая мне нужна. Во дворе за низким заборчиком две иномарки — японские. В этом тихом уголке и снимает дачу Бенгал, если верить его дружкам, которые теперь уже просто удобрение. Не стоило тебе, Бенгал, сюда приезжать. Скоро ты в этом убедишься.

Углубляюсь в лес, ведя велосипед за руль. Хочу пока его припрятать. Найдя воронку от авиабомбы, прячу в ней свой транспорт. Начало двенадцатого. Все еще светло. Темнее и не будет, но делать нечего, с природой не поспоришь.

Собираю «стечкина», навинчиваю глушитель. Проверяю работу затвора, подачу патронов из обоймы в казенник. Удостоверяюсь, что машинка работает как надо, кладу ее возле себя на рюкзачок. Закинув руки за голову, лежу, глядя в чистое небо. Хорошо так лежать, не думая ни о чем хреновом в этой жизни. Через час слышу попискивание таймера. Смотрю на часы. Пора заняться делом. Покурив, затаптываю окурок в песок, оправляюсь. Из рюкзачка достаю тонкие лайковые перчатки. Иду в поселок, подсунув пистолет под куртку. По дороге никого из отдыхающих не встречаю. Уже легче. В поселке лениво брешут собаки. Вот и нужный мне дом. Большой, но одноэтажный. Готовят на ночь шашлычки. Отворяю калитку и, пройдя между машин, направляюсь прямо в дом. Один из абреков замечает меня.

— Эй, парэн? Ты к кому?!

— К друзьям, — бросаю в ответ, поднимаясь на крыльцо.

Краем глаза вижу, как он, что-то сказав приятелю, быстро идет к дому. Я уже в коридоре. Несколько шагов — и оказываюсь в большой гостиной, обставленной удобной мягкой мебелью. В комнате четверо, расселись по углам, кто в креслах, кто на диванах. Все они пузатые, с круглыми жирными лицами и, конечно же, при золотых цепях, перстнях, браслетах. В общем, все как положено солидным бандитам от коммерции.

Большая четверка смотрит на меня с недоумением. Вслед за мной в гостиную влетает парень из сада.

— Я тэбя спрашивал?.. — говорит он мне в спину и осекается, ожидая, как будут реагировать на мое появление хозяева. Может, они меня действительно пригласили. В воздухе запах дорогого одеколона. Скоро здесь запахнет порохом. У всех четверых в руках тонкие высокие бокалы с янтарным вином. Смотрю через плечо на охранника.

— Я же сказал: я друг… Но только не ваш… — объясняю ему.

Парень соображает туго, он хмурится, пытаясь догнать сказанное мной.

Ударом правой ноги под горло отбрасываю тупицу к порогу комнаты. «Стечкин» у меня в руке готов к действию. Странно, однако, почему так мало охранников? Или я кого-то проглядел?

У одного из кавказцев из руки выпадает бокал, но не разбивается, — пол застелен пышным импортным паласом. Дальняя стена — сплошь стеклянная. Широкие раздвижные двери выходят на веранду. Вот как раз со стороны веранды и слышится топот ног — в дверях появляется второй охранник, держа в обеих руках по пучку шампуров с уже готовыми шашлыками. Он застывает на пороге, глядя на пистолет в моей руке.