– Да-а, дела, – задумчиво протянул банкир. – Я вам так скажу, молодой человек. Если бы вы всей компанией пришли ко мне, но без братца Воршуда, я бы в жизни не стал ни помогать вам, ни даже рассказывать о том, что знаю, – своя шкура дороже. Но у Воршудов есть своя гордость и честь, ведь так, Мисси? И мы поможем нашему братцу и его великой госпоже, потому что понимаем: весь мир нуждается в ней. Я хочу быть достойным памяти Воршуда Книгочея...
      В общем, вы влезли в такую историю, что не поймешь, за какой конец потянуть, чтобы распутать. Вы что же, не слыхали никогда, что западная часть Иманы контролируется орденом унгараттов? Они еще называют себя возлюбленными Смерти. Все подчинено им: и закон, и народ, и сам король. Здесь часто похищают людей и продают великому магистру, с тем чтобы рабы участвовали в гладиаторских боях, ритуальных убийствах и казнях. Так что судьба ваших друзей в руках... Не знаю я, в чьих она руках, но нам нужно поторопиться.
      Обычно лучших гладиаторов свозят в Малый Бурган. Там находится один из основных замков, в подземельях которого устраиваются показательные сражения. Если ваша госпожа так хорошо владеет мечами, как вы рассказываете, то, несомненно, она находится там. И надо молить богов, чтобы ее продержали в Малом Бургане подольше, потому что затем ее ждет путь в царство Тиладуматти, а там с рабами обходятся еще страшнее. Корабль готов? – обратился альв к капитану.
      – Должен быть готов сегодня к вечеру.
      – Вы запаслись всем необходимым? Говорите откровенно, я готов предоставить все, что смогу, а могу я многое.
      – Спасибо, все есть.
      – Тогда подождите, я сейчас соберусь и пойду с вами. Без меня, без моих знакомств у вас ничего не получится.
      – А может, обратиться к королю? – спросил Номмо нерешительно.
      – Нет! И не думай! Его величество, будь он неладен, обожает бои гладиаторов. И не упустит такой возможности. То, что они захватили богиню, только пробудит еще больший интерес к сражениям, в которых она должна участвовать. Барга Барипад не побоится гнева бессмертных.
      – Он так смел?
      – Нет, просто Имана – проклятое место. Я понял это довольно поздно, когда было уже невозможно бежать отсюда куда-нибудь еще.
      Господин Лунгарн посмотрел на печальную жену и сказал строго:
      – Не реви, Мисси! Если ждать, пока герои соберутся совершать свои подвиги, мир полетит в пропасть. На все напасти не хватит никаких богов и никаких рыцарей. Не реви! Я вернусь, просто не может быть иначе, когда мы все встретились, когда узнали, что с нашей родней. Все будет хорошо, только не плачь, а то мне и так тяжело.
      И Мисси старательно улыбнулась сквозь слезы.
 

* * *

      Когда Каэ вывели на арену – а теперь ее выводили уважительно, стараясь не прикасаться лишний раз, не пихать, – первое, что она увидела, были ее бледные и осунувшиеся от напряжения друзья. Рогмо и десять воинов сидели в первом ряду амфитеатра, скованные по рукам и ногам, разъяренные собственной беспомощностью и напуганные предстоящим событием. Они-то уже слышали, что сегодня с Каэтаной собирается сражаться сам Катарман Керсеб, и они понимали, что прозвище Непобедимый среди унгараттов получить очень трудно.
      Когда великий магистр вышел на арену, весь амфитеатр огласился приветственными криками. Унгаратты ревели от восторга, вскакивали со своих мест, дамы бросали на песок шелковые шарфы и украшения; только одиннадцать человек в первом ряду сидели сжав зубы. И желваки ходили под натянувшейся бледной кожей.
      Катарман Керсеб был достоин сражаться с самим Траэтаоной. Даже слишком достоин, подумала Каэ. Вот пусть бы с ним и сражался. Она недоверчиво оглядывала высокого, худощавого противника – мускулистого, подвижного, гибкого. Он напомнил ей удава, приготовившегося к броску. Ведь у змеи не слишком рельефные мышцы, и пребываешь в блаженном неведении относительно ее исполинской силы, пока не попадешь в смертельные объятия.
      Непобедимый был облачен в диковинный наряд – дикую путаницу цепей, кожаных полос и металлических пластин. Все это было щедро украшено серебром и тускло блестело при каждом движении. На плечи воина был небрежно накинут черный плащ, отороченный по низу серебристым мехом, а голову защищал рогатый шлем с забралом в виде морды какой-то отвратительной твари. В узких прорезях льдисто сверкали недобрые, суровые глаза. Руки магистра были обнажены, и только на запястьях свивались тугими кольцами серебряные змеи с рубиновыми глазами. Длинные желтые волосы падали на плечи, выбиваясь из-под шлема.
      А когда великий магистр обнажил свой меч, Каэ поскучнела всерьез. Клинок был неподъемным, с ее точки зрения. И то, что Непобедимый проделывал с ним, вращая в разные стороны, подбрасывая и снова ловя, внушало уважение. Но ведь уважением ограничиться не получалось, и она пыталась представить себе, как сражаться с ним, и не могла...
      Великий магистр видел ее в деле не один раз и поэтому тоже не торопился нападать, памятуя о том, что нападающий раскрывается и рискует получить сильный встречный удар от достойного противника. Каэтану он считал противником достойным, но был уверен в собственном успехе. Как бы вынослива и ловка ни была эта девчонка, она не устоит перед натиском его силы и мастерства. Он даже радовался ее появлению в Кортегане: она давала ему возможность еще раз утвердить свою незыблемую власть и окружить себя ореолом непобедимости.
      Меч магистра свистел в воздухе; Такахай и Тайяскарон рвались вперед, чтобы защитить госпожу, а она стояла и... думала. Странное занятие, если учесть, что смерть плясала в нескольких шагах от нее. И тем не менее она сосредоточенно вспоминала все, что говорил ей Траэтаона. Потом мысли ее невольно разбрелись, как она ни старалась направить их в нужное русло, и собрались вновь на лужайке перед Храмом Истины. Скрипели двери, порываясь сказать что-то особенное, теплое, сияло солнце, и заросли орешника тихо шелестели: «Кахатанна, Кахатанна... « И в священной роще Салмакиды двигались неясные, легкие тени. Одна из них перешагнула поющий ручей, прошла сквозь пространство и через несколько секунд ступила на белый песок арены.
      – Я здесь, не бойся, – сказал он. А она и не боялась.
      Потому что давно, очень давно чувствовала его незримое присутствие и узнала его еще задолго до того, как они встретились на Мосту.
      Гигант в черных доспехах, самый лучший, самый отважный, самый надежный друг в мире, умеющий любить так, что Вечность и Смерть в испуге отступили, пропуская его к Каэтане, стоял рядом с ней.
      – Я вот гладиатором работаю, – извиняясь, пожала она плечами.
      – Бывает, – ответил исполин. Он так и остался немногословным.
      Рогмо и сангасои в ужасе смотрели, как в нескольких шагах от явно красующегося перед своими подданными магистра их госпожа тихо шевелила губами, будто молилась. Но кому?
      – Он слабее тебя, – сказал Бордонкай. – Прикончи его, а я буду рядом, если что.
      – Спасибо, – ответила она. И шагнула вперед.
      Катарман Керсеб успел отпрыгнуть назад, когда змеиным жалом скользнул к нему сверкающий Такахай. Следующие несколько минут они обменивались ударами, и великий магистр с удивлением обнаружил, что девчонка не так уж и слаба. Ловкость ловкостью, но мускулы у нее были железные. На скрещенных клинках она выдерживала самые мощные его выпады и даже не покачнулась ни разу. Очень скоро Непобедимый понял, что должен выложиться весь, без остатка, чтобы рассчитывать на благополучный исход поединка. Красивого и быстрого убийства, которым он обычно завершал все свои бои, уже не получилось.
      Он не заметил того момента, когда Каэтана взвилась в воздух, в крайней верхней точке прямо над ним сделала сальто и сбила с его головы шлем. Толчок был довольно сильный, и великий магистр не только потерял шлем, но и оступился, оказавшись на шаг ближе, чем это можно в таких поединках. Каэ с наслаждением двинула его в челюсть рукоятью Тайяскарона. Она сумела бы и рану нанести, но хотелось избавиться от перехлестывавших ее боли и гнева еще более грубым способом. Магистр отшатнулся, схватился левой рукой за разбитые губы, из которых потоком хлестала кровь. Это был некрасивый удар, к тому же он его пропустил. И это был великий позор для мастера такого класса. Унгаратты, сидящие вокруг арены, притихли, перестав понимать, что происходит.
      А Каэ перенесла всю тяжесть тела на выставленную вперед ногу, сильнейшим взмахом отбила клинок Катармана Керсеба, который несся к ней в горизонтальной плоскости; волной перетекла дальше, почти оторвавшись от песка арены, и в этом немыслимом положении, практически паря в воздухе, не ударила, а врезала со всего маху гардой своего меча по правой скуле врага. Холеная, алебастровая кожа лопнула, и Керсеб невольно вскрикнул, откидывая назад голову. Он потерял контроль на краткую долю секунды, но и ее хватило, чтобы Каэ пнула его ногой в пах.
      По рядам зрителей прокатился неуверенный, нервический смешок.
      Веками унгаратгы приукрашивали смерть, пытаясь преподнести ее произведением искусства, истребить в людях жалость, любовь, привязанность, поставив над всем красоту убийства. И Каэ, как всегда, открывала им простую истину – смерть некрасива, это жестокая и грязная штука, и она не может быть другой. Она не испытывала ненависти к Великому магистру, но она ненавидела его принципы, его убеждения. Уничтожая на арене Катармана Керсеба, она тем самым развеивала миф, убивала порочную идею, и на собственную жизнь ей было сейчас наплевать.
      С каждым ударом унгаратт терял силы и уверенность в себе. Она вышибла ему передние зубы, перебила нос; сильный удар пришелся и на правую бровь, и теперь кровь заливала глаз, мешая смотреть. Магистр понимал, что она давно уже могла бы убить его – так же легко и небрежно, как поступала прежде со всеми своими противниками. Только теперь он догадался, что это не рыцари были слабыми воинами, а она слишком сильной. Он не представлял, чего же она хочет добиться, избивая его жестоко и грубо. Его мучила не столько боль, которую вполне можно было бы перетерпеть, сколько сознание собственной беспомощности, неловкости и чувство унижения.
      Рыцари ордена и сам король Барга Барипад могли разочароваться в нем. Катарман Керсеб знал, чувствовал каждой клеточкой своего тела, что если он и выживет, то ему будет ох как нелегко восстановить свой авторитет. Правда, выжить ему будет очень сложно. Мысль о грозящей ему безобразной, примитивной смерти воодушевила его, и он ринулся в бой с новыми силами.
      Самым ужасным было то, что эта страшная женщина стояла, небрежно отставив ногу (стройную и красивую, что уже успел особо отметить его величество король), и смеялась. И мечи держала под мышкой. Это кощунство – мечи Гоффаннона, как какой-нибудь дамский зонтик, зажатый беспечно под правой рукой – довело Непобедимого до белого каления. Взбешенный, как бык, перед носом у которого долго мусолили красную тряпку, он бросился на нее, вращая мечом с такой скоростью, что в первых рядах ощутимо пронесся порыв ветра. Клинок слился с воздухом, превратившись для стороннего наблюдателя в сплошной сверкающий круг. Это смертоносное колесо должно было уничтожить дерзкую, исковеркать ее стройное, хрупкое тело и заставить ее захлебываться собственной кровью на алом песке. Он уже прыгнул, он уже летел к ней, а она все еще стояла на месте, разглядывая его из-под полуопущенных ресниц. А когда Катарман Керсеб приземлился, обрушивая на нее вместе с клинком всю свою ярость и ненависть, Каэтаны не было. Ни здесь, ни справа, ни слева. Она похлопала его по плечу сзади.
      И унгаратты разразились громовым хохотом. Да, они боялись великого магистра пуще собственной смерти. До сегодняшнего дня. А сегодня он исполнял для них роль клоуна на той самой арене, где сотнями и тысячами гибли обреченные им на смерть люди.
      Подавшись вперед, сидели Рогмо и ее воины. Они были счастливы. И никто не видел, что на краю арены стоит исполин в черных доспехах и с нежной улыбкой смотрит на свою госпожу. На свою Каэтану. На ту, за которую он уже когда-то умер.
 

* * *

      Несколько долгих и отчаянных недель провели в Малом Бургане наши друзья. «Астерион» оставили в порту под охраной воинов, а Куланн, Магнус, Номмо, капитан Лоой и почтенный Маарду Лунгарн поселились в одной из самых приличных гостиниц. Каждый день с самого утра уходил банкир в долгие путешествия по городу. Он навещал своих партнеров, должников и агентов. Он посещал друзей и знакомых. Больше всего времени он провел у сородичей-альвов. И везде и всюду расспрашивал о гладиаторских боях, об охране Белого замка, о возможности проникнуть внутрь.
      Люди и существа нечеловеческой крови, к которым он обращался, были проверены в сложных ситуациях не раз и не два. Все они заслуживали самого глубокого доверия, вот почему, с позволения Куланна и Магнуса, Маарду Лунгарн сообщил им под строжайшим секретом, что Великая Кахатанна. Богиня Истины и Сути, находится сейчас в Кортегане, предположительно – в плену у Катармана Керсеба, и слезно просил помочь выяснить все подробности. А Куланн от своего имени называл сумму вознаграждения. Цифра была огромная, и те, кому довелось ее слышать, от изумления теряли дар речи. На эти деньги вполне можно было купить небольшое королевство. Но, удивившись, они совершали нечто еще более достойное удивления – отказывались от этих денег. Десятки людей и альвов, посвященных в страшную, по сути, тайну, не хотели никакой денежной компенсации за свои хлопоты. Они рыскали по Малому Бургану, узнавая все последние сплетни и новости. Они подняли на ноги всех своих близких, родных и друзей. И уже через две недели перед нашими друзьями забрезжил свет надежды.
      Как-то утром, одевшись и приведя в порядок свой густой мех, господин Маарду Лунгарн деликатно постучал в двери апартаментов, которые занимали Магнус, Куланн, капитан Лоой и Барнаба. Номмо жил вместе с братом, не желая с ним расставаться; случалось, Воршуды болтали всю ночь напролет, что не мешало им развивать днем бурную деятельность.
      – Доброе утро, – приветствовал банкир своих новых друзей. – Кажется, у меня есть для вас хорошая новость.
      Они ничего не сказали, но жадно ловили каждое слово, так что он счел необходимым не томить их, а продолжать:
      – Некий Энигорио, который в свое время служили у меня клерком, а затем получил на день рождения денежный подарок, достаточный для того, чтобы открыть собственное дело, сейчас занимает видное положение в финансовом мире Кортеганы. Я рассказываю это вам только затем, чтобы вы могли оценить, насколько он нужен ордену унгараттов. Казначей ордена раз в три дня обедает у достойного Энигорио, развлекая его последними новостями. Думаю, этот рыцарь прекрасно понимает, что бесконечные ссуды как ордену, так и ему лично даются в соответствии с ценностью предоставляемой им информации.
      Не буду занимать ваше время, пересказывая, как намек на возможные боевые действия на границе с Ронкадором может повлиять на цены на шерсть и шелк в Тиладуматти, – это не важно. Важно, что вчера благородный Ариано Корваллис как раз обедал у своего доброго друга. Несколько дворцовых сплетен, без сомнения важных, мы опустим. А вот главное сообщение: несколько недель подряд в ордене все захвачены зрелищем сражающейся на мечах женщины. Как она сама, так и ее мечи – особенно мечи – представляют собой нечто невероятное. Даже война Ронкадора с Эль-Хассасином, которой при дворе придавалось такое значение, как-то отошла на второй план.
      В подземельях Белого замка творится нечто несусветное, и простым рыцарям практически невозможно попасть на очередной бой. Женщину заставляют драться каждый день, а иногда и по два раза, потому что унгараттов, желающих получить ее мечи в качестве награды победителю, – пруд пруди. Пока что она убивает всех подряд, но в конце недели должно состояться знаменательное событие: великий магистр Катарман Керсеб объявил о своем желании лично сразиться с женщиной.
      Капитан Лоой охнул. Барнаба довольно сказал:
      – А преемник у него есть? У этого самоубийцы?
      – Преемник есть, – успокоил его Маарду Лунгарн. – Но должен отметить в скобках, что я горжусь тем, что разглядел в клерке Энигорио личность незаурядную. Как вы думаете, что он сделал? Ну конечно же, изъявил неодолимое желание посмотреть на этот поединок. А мест нет. Ну нету мест, хоть лопни, потому что унгаратты рвут друг друга на части, чтобы попасть в подземный амфитеатр.
      И рыцарь Ариано Корваллис находился в затруднительном положении – ведь ордену нужны баснословные деньги, а без Энигорио он их не получит. И тогда мудрый казначей решил, что дело поправимо. Достаточно указать почтенному Энигорио на некую предусмотрительно оставленную кем-то открытой дверь, ведущую в потайной ход – прямиком в подземелья Белого замка. Добровольно туда никто не ходит, разве что вот на такие поединки. Поэтому Ариано Корваллис в своем поступке ничего дурного не усмотрел.
      На поединке будет присутствовать весь цвет Кортеганы, а также знатные гости из других городов и стран – все члены ордена унгараттов, хоть чем-то славные. А также сам король Барга Барипад. И охрана будет удвоена по такому случаю. Что вы решили?
      – Атакуем Белый замок, – просто ответил Куланн.
      – Это реально? – осторожно переспросил Маарду Лунгарн, будто не он сам только что подбросил эту идею, хоть и не впрямую ее высказал.
      – Сколько там может быть солдат? Тысячи две?
      – Нет, – немного подумав, ответил банкир. – Не больше полутора тысяч, но ведь у вас меньше сотни.
      – У нас около двух сотен, – сказал Лоой. – Я не думаю, что мои матросы будут сидеть сложа руки. Нам все равно нет смысла жить без нашей госпожи.
      – Да что же это за страна такая? – изумился Маарду Лунгарн. – Мне братец Воршуд все уши прожужжал, но я все равно не представляю себе, как может такое быть на самом деле.
      – Может, – сказал Барнаба. – И еще у нас могут появиться союзники. Я не обещаю, но очень, очень постараюсь.
 

* * *

      – Что ты задумал? – спросил Магнус, как только они с Барнабой улучили минутку поговорить наедине.
      – Видишь ли, я немного рассчитываю на тебя и на Куланна, но основную работу выполню сам. Я подумал, что Древние существа в какой-то степени живут вне времени и пространства. Они присутствовали при сотворении мира, они пребывают в какой-то собственной вечности. И надеюсь, они не зависят, как боги, от тех изменений, которые я внес в ткань мира.
      – И ты хочешь?..
      – Я хочу попытаться вызвать драконов. Помнишь, как они провожали ее?
      – Конечно. Такое ни один человек не забудет до самой смерти.
      – А я хочу, чтобы вся Кортегана до конца своих дней тоже кое-что запомнила, – сказал толстяк.
      И Магнус подивился тому, как изменился шумный, толстый, цветастый Барнаба, и отметил, что у него все чаще и чаще появляется определенное лицо – с каждым разом все дольше задерживаясь в каком-то одном виде.
      – А при чем тут Куланн? – поинтересовался молодой чародей.
      – У меня есть подозрение, что дракон Сурхак к нему неравнодушен. Во всяком случае, он относится к нашему сангасою чуть-чуть иначе, чем к остальным людям. Попрошу Куланна присоединиться ко мне, когда я стану призывать... '
      – Сказать ему об этом?
      – Конечно, нам ведь еще нужно договориться, как и когда мы нападем на Белый замок.
 

* * *

      Король Барга Барипад с неослабевающим интересом смотрел на арену. Королевская ложа была самым удобным и выгодным местом во всем амфитеатре. Ее устроили каким-то хитрым образом так, что было видно абсолютно все, даже то, что кажется незаметной мелочью. И его величество, повелитель Кортеганы и Риеннских островов, наслаждался боем между Великим магистром ордена унгараттов и женщиной-гладиатором, которую захватили, кажется, в Штайре.
      Король был доволен. В последнее время Катарман Керсеб позволял себе слишком много, а остановить его было практически невозможно, потому что рыцари-унгаратты представляли собой реальную силу и являлись единственным профессиональным войском Кортеганы. Стражники и армия под командованием престарелого Вайгео Ваирао в подметки им не годились по части выучки и дисциплины. И потому король периодически чувствовал себя актером на вторых ролях при прекрасном, статном, молодом и невероятно могущественном Катармане Керсебе, Непобедимом.
      И вот Непобедимого нещадно избивают при всех рыцарях его ордена, и кто – слабая, хрупкая, и весьма красивая (надо признать) женщина, которой место в королевской опочивальне, а не на изрытом песке арены. То, что противница магистра явно голубых кровей, Барга не сомневался. Только в течение сотен и сотен лет формируется такое прекрасное тело, такая гордая осанка, такой прямой, ясный и открытый взгляд человека, не привыкшего кланяться, унижаться и пресмыкаться перед кем бы то ни было. Для этой женщины не существует великих мира сего.
      Барга Барипад даже вообразить не мог, насколько он был близок к истине.
      Пятидесятилетний король откинулся в своем удобном кресле, развалился, отдыхая. Молчаливые, вышколенные слуги окружали его со всех сторон. Один держал поднос с разнообразнейшими винами в тонкостенных бокалах, второй обмахивал повелителя веером. Третий едва сдерживал двух огромных псов, которым было жарко, душно и скучно в переполненном людьми подземелье, а потому они рвались отсюда на волю. Его величество Барга наслаждался зрелищем, которое открывалось перед ним как на ладони.
      Окровавленный, плюющийся кровью, шатающийся Катарман Керсеб ничем не напоминал того красавца, который полчаса тому назад вышел на арену сразиться и победить. Унгаратты открыто насмехались над ним, радуя своего короля. Барга Барипад понимал, что, однажды выставивший себя на посмешище, Великий магистр перестал быть той грозной силой, которую так боялись все придворные короля Кортеганы да и он сам.
      Каэтане оставался последний удар. Спотыкающийся, полуслепой рыцарь был ей не опасен. Бордонкай оказался прав – она была намного сильнее. Она бросила взгляд в ту сторону, где высилась тень гиганта в черных доспехах, улыбнулась. И уже занесла клинок, чтобы отсечь голову своему противнику, как вдруг в амфитеатре раздался звон оружия, грохот и дикие вопли. И началась паника.
      Кто-то кричал:
      – Это матарии! Нас предали!
      – Спасайтесь! – визжал другой.
      Рыцари похватались за мечи, ничего не понимая, но готовые стоять насмерть. Каэтана, воспользовавшись тем, что на арену никто не смотрел, еще раз ударила магистра под дых, отчего он свалился бесчувственной грудой, и подскочила к Рогмо и сангасоям.
      – Ну, выручайте! – прошептала она, обращаясь к милым своим мечам, и ударила изо всех сил.
      Небесные клинки – чудо, сотворенное любовью и Курдалагоном – разве могли не выполнить ее просьбу? Жалобно звякнули перерубленные цепи, падая к ногам полуэльфа. А еще через секунду-другую были свободны все сангасои. Рогмо молнией метнулся к клетке, где лежало захваченное оружие, и вытащил через прутья меч Аэдоны. Эльфийский клинок полыхнул в свете множества факелов и окрасился в красный цвет.
      В рядах кипело яростное сражение. И Каэ увидела мелькающие в толпе унгараттов, закованных в доспехи, белые одежды и золотые пояса воинов полка Траэтаоны. Увидела – и не удивилась. А разве могло быть иначе?
      А еще она пожалела орден. Да, унгаратты могли воевать с матариями, с хассасинами и с варварами. Они могли устраивать поединки и гладиаторские бои. Они могли многое. Но у них не было ни единого шанса устоять против разгневанных воинов, воспитанников самого Траэтаоны, которые сражались некогда с бессмертными на Шангайской равнине. Люди, обратившие в бегство Арескои и га-Мавета, не убоявшиеся безглазого Баал-Хаддада и устрашившие самого Джоу Лахатала; люди, обнажившие оружие при виде Йа Тайбрайя; дети Истины, уходившие после смерти к ней, а не в Царство Мертвых и встречавшие Тиермеса как друга, – что могло противопоставить им игрушечное войско унгараттов?
      Могучий Куланн размахивал своим боевым топором, как перышком, будто дирижировал сражением. И под его ударами падали, как подкошенные, смятые и скомканные тела рыцарей, одетых в броню. Прекрасные сангасои работали мечами так, что король Барга Барипад невольно залюбовался ими, забыв на минуту о том, что это и ему угрожает смерть.
      – Почему не вызвали подмогу? – перекрывая шум боя, закричал Ариано Корваллис. Но ему никто не ответил.
      Магистр-казначей не знал, что снаружи, на стенах Белого замка, кипит отчаянное сражение, о котором еще долго будут складывать легенды не только в самой Кортегане, но и во всех сопредельных землях. Он не знал, что ошалевшие, обезумевшие унгаратгы едва отбиваются от могучих воинов в белых одеждах малых числом, но великих умением.
      Что карабкаются, прямо по неровной каменной кладке, на необозримую высоту башен диковинного вида люди с зажатыми в зубах длинными кинжалами. И командует ими бравый морской волк – капитан одного из самых красивых кораблей, когда-либо пристававших в гавани Малого Бургана. Просто невдомек унгараттам, что матросы могут драться лучше иных рыцарей, когда речь идет об их госпоже.
      Что в окружении голубых молний стоит на огромном каменном зубце крепости высокий светловолосый молодой человек в черном плаще и, подняв руки к стремительно багровеющему небу, читает заклинания, защищая своих немногочисленных воинов.
      Что крохотный мохнатый человечек, которому вообще не место в подобных сражениях, в зеленых башмачках с загнутыми кверху носами, увенчанными золотыми шариками, и в кокетливой шапочке, сдвинутой на левое ухо, мечет сиреневые комья пламени в унгараттов.
      И что кружат над стенами Белого замка поющие драконы, сверкая и искрясь в лучах заходящего солнца. Невероятные драконы. Могучие. Те самые, в которых на Имане давно уже никто не верил.
 

* * *

      Все было закончено в самый короткий срок. Его величество Барга Барипад и несколько десятков вельможных унгараттов успели скрыться, сбежав еще одним потайным ходом. Куланн подозревал, что этими ходами Малый Бурган изрыт, как муравейник.
      Большинство рыцарей были уничтожены во время короткого, но яростного сражения. Возлюбленные Смерти оказались на поверку не такими уж и хорошими солдатами, и сангасои пожимали плечами, вытирая свои окровавленные мечи.
      Катарман Керсеб так и остался валяться на арене, уткнувшись разбитым лицом в грязный песок.
      Исполинская тень воина в черных доспехах помахала рукой на прощание, перед тем как вернуться в священную рощу Салмакиды или еще куда-нибудь, куда обычно уходят светлые души.
      Факелы догорели и стали гаснуть, но некому уже было их заменить, и поэтому подземелье постепенно стало погружаться в темноту. Исчезли во мраке высокие колонны, поддерживающие свод, статуи, изображающие героев-гладиаторов, затем и окровавленные тела погибших утонули во тьме. И только портреты королевских особ и великих магистров еще были освещены двумя светильниками.
      Каэтана в сопровождении своих воинов медленно вдвигалась к выходу. Из огромной золотой рамы равнодушно глядели ей вслед серые, холодные глаза Пэтэльвена Барипада.
 

* * *

      Каэ на собственном опыте убедилась, что любовь во много крат сильнее ненависти: если поединки с рыцарями она еще как-то перенесла, то дружеские объятия ее потрепали изрядно. Каждый по очереди обнимал и теребил ее, чтобы убедиться в том, что она находится рядом, живая и здоровая, веселая и такая своя.
      Проведший практически целый месяц в заточении, не видевший свою хозяйку вечность и еще чуть-чуть, Тод прыгал, катался по палубе, визжал и облизывал Каэтану с такой исступленной радостью, что она сдалась. После недолгого, но весьма торжественного ужина, на который пригласили и господина Маарду Лунгарна, Ингатейя Сангасойя наконец добралась до своей каюты и погрузилась в сладкий сон, из которого ее ничто не могло вытащить.
      «Астерион» на всех парусах шел через море Лох-Дерг. Наши друзья были уверены, что их не станут догонять. Конечно, атака Белого замка и убийство нескольких сотен унгараттов – это было преступление, которое в Кортегане каралось мучительной смертью. Собственно, даже соответствующей казни не существовало, потому что прежде такого никто не мог и предположить. И все же появление драконов, которые разнесли в клочья внешнюю охрану и разрушили до основания несколько башен, испепелив при этом казармы с солдатами, должно было заставить короля Баргу Барипада и пылающего жаждой мщения Катармана Керсеба десять раз подумать, перед тем как посылать погоню.
      Пришлось составить и новый план действий. На прощание господин Маарду Лунгарн сообщил, что усилия ордена унгараттов не прошли зря и теперь Ронкадор и Эль-Хассасин находятся в состоянии войны. К Трайтону подошли вражеские галеры, Тритонов залив перекрыт, и лучше не испытывать судьбу несколько раз подряд. Перебрав все возможные варианты, Каэтана остановилась на следующем: морем они добираются до побережья Ронкадора и высаживаются у Хребта Зверя. Там «Астерион» встанет на якорь, а она – в сопровождении сангасоев – верхом пересекает страну. Сложно будет переплыть через озеро Эрен-Хото, но это уже проблемы отдаленного будущего. Корабль же, который автоматически остается в прошлом отряда, должен будет ждать их, по своему времени, максимум несколько дней. Барнаба твердо обещал, что может это устроить. Путешественники надеялись, что Хартум не окажется втянутым в очередную войну, а они успеют вернуться еще до того, как Кортегана и Тиладуматти подключатся к боевым действиям.
      Так и случилось, что четыре дня спустя «Астерион» бросил якорь у пустынного берега. Было раннее утро, яркое, светлое и уже жаркое. Море тихо шелестело, накатываясь на белый песок. Вдали виднелись горы, густо поросшие лесом. Они действительно были похожи на выгнувшийся дугой хребет какого-то зверя, на котором шерсть встала дыбом.
      Людей, вещи и оружие перевезли на берег в первую очередь. Сложней было переправить коней, но в конце концов справились и с этим. Сердитый Тод не дал запереть себя в каюте и категорически рычал на всякого, кто пытался преградить ему дорогу. Времени было немного, переспорить упрямую собаку оказалось невозможно, и Тод был включен в состав экспедиции.