– Кахатанна-а-а, – заливисто прощебетала маленькая птичка, склонив набок головку и рассматривая Каэ блестящим черным глазком.
      Это странное слово звучало повсюду – оно стремилось из глубин ее памяти, заглушая все остальные образы, цвета и звуки. Оно шло извне, добираясь до ее мозга всеми возможными путями. Каэтана раскусила скорлупу ореха и сжала зубами сладкую, еще молочную мякоть. Рот наполнился восхитительным вкусом, и вкус этот явственно произнес:
      – Кахатанна.
      Неизвестная ей самой сила подняла Каэ с травы и повлекла за собой.
      Ей показалось, что храм освещен несколько иначе, вопреки солнцу, что свечение идет изнутри, хотя она понимала, что такое вряд ли может быть.
      Она вступила на мостик и ощутила странный, давни забытый трепет радости. Остановилась, нагнулась через перила и стала с удовольствием вглядываться в прозрачную воду. На дне в ритме танца колыхались водоросли:
      – Кахатанна....
      Маленькая черепашка мигнула бусинкой глаза и вытянула из-под панциря морщинистую шею:
      – Кахатанна...
      Странный ритм слова гремел у нее в голове торжественным гимном, яркими всполохами плясал под веками, вспыхивал огоньками сладкой боли. Все еетело вслушивалось в это слово и примеряло его на себя.
      – Кахатанна, – отбивало мерный ритм сердце, наполняясь теплом, – ка-ха-тан-на...
      Она знала этот мир с самого своего рождения; нет – с самого его рождения, ибо он был ее частью, – это ее душа кричала и пела в каждой колонне, каждой ступени светлого храма. Это ее память застыла в изгибе ажурного мостика, ее сила питала землю, защищая и оберегая.
      В ушах раздался грохот, будто грубые крепостные стены рухнули, и звонкий голос разнесся по всему пространству Варда:
      – Я вернулась!!!
      Она взлетела по ступеням, подбежала к дверям и потянула их на себя.
      Двери подались, но со скрипом, будто сомневаясь и, требуя подтверждения своим дверным мыслям. Какое же это было наслаждение – явственно слышатьсмешные и, одновременно серьезные дверные рассуждения: уже открываться или еще помедлить, чтобы все было как положено. И чтобы не смущать бедные создания, чтобы порадовать их, она набрала полные легкие звонкого прозрачного воздуха и крикнула во всю силу:
      – Кахатанна!
      И весь мир ответил ей громким приветственным криком. Вздрогнул храм, распахиваясь ей навстречу, зажигаясь яркими огнями, вспорхнули отовсюду птицы, заливаясь радостно – гомон их разнесся по всему парку. Заплескалась в бассейнах веселая вода, подернулась рябью счастливого смеха. Лягушки заквакали, как в брачный период, – так громко и нестройно, что она рассмеялась. Выкатилась на поляну неизвестно из какой норки шумная ежиная семейка и колючими шариками забегала в высокой траве, смешно похрюкивая. Цветные змейки метнулись в траве яркими ленточками, издавая удивленно-восторженное шипение:
      – Кахатанна?
      И она, раскинув руки, как птичьи крылья, уносясь в безграничное пространство красоты и счастья постижения себя, еще раз прокричала:
      – Я Кахатанна!
      И бессильно опустилась у растерянных дверей, которые слегка поскрипывали, зазывая ее внутрь и жалуясь на долгое ожидание. Скрип как тоненький всхлип – и она тоже заплакала. От облегчения, от радости и боли.
      Где-то на другой стороне, под сенью кустарника, мелькали прозрачные тени. Они приветственно кивали ей, они радовались – два огромных белых волка, трое воинов и крохотный альв в кокетливой шапочке, сдвинутой набекрень...
 

* * *

      Вся Салмакида, столица Сонандана, бурлила в ожидании празднества, и оживленный гомон доносился даже до тихих аллей храмового парка.
      Когда Каэтана вышла из храма, ее уже ждало пышное сопровождение – жрецы, воины, вельможи; а поодаль теснилась ликующая толпа горожан и паломников, которые хоть и не смели приближаться к живой богине, но и не могли не посмотреть на нее издали.
      Нингишзида, одетый в пышные одеяния, расшитые драгоценными камнями, встретил ее низким поклоном и предложил отправиться во дворец, с тем чтобы дети Интагейи Сангасойи наконец смогли должным образом отпраздновать возвращение своей богини.
      – На все ли свои вопросы ты получила ответ, Ищущая? – улыбнулся он.
      – Не на все. В частности, почему ты и сейчас называешь меня Ищущей?
      – Это одно из твоих имен, о Суть Сути. Я постараюсь рассказать тебе все, что знаю сам, чтобы облегчить твоей памяти долгий путь возвращения из бездны.
      Сопровождаемые почетным эскортом, они двинулись ко дворцу под приветственные крики огромной толпы. Каэтана улыбалась, иногда махала рукой, вызывая недоуменные взгляды жреца. Однако он не протестовал против столь небожественного поведения. Очевидно, Интагейя Сангасойя и до своего исчезновения отличалась некоторой взбалмошностью.
      – Я не правильно себя веду? – наконец решилась спросить Каэ, наклоняясь к самому уху Нингишзиды.
      – Не страшно, Мать Истины. Ты ведь не обычная богиня, и неисповедимы мысли твои, – добавил он неожиданно жалобно, словно уставший родитель, доведенный до отчаяния выходками непослушного ребенка.
      – Ну а если неисповедимы, то давай уговоримся на будущее – не называй меня больше Матерью Истины. У меня при величании волосы встают дыбом – неужели я так плохо выгляжу?
      Жрец рассмеялся легкои звонко, как юноша, а затем объявил:
      – Это действительно ты. Я и раньше не сомневался, но твои слова убедят и самого неверующего. Ты всегда не хотела называться Сутью Сути и Матерью Истины. Знаешь, сколько верховных жрецов впадали в отчаяние, когда ты просто отказывалась отвечать на такое обращение.
      – Отказывалась? И правильно...
      – Ничего себе – «правильно». Представляешь, паломники собираются, жрецы при полном параде: церемониал, как ты понимаешь, соблюдается для людей, а не для нас. А ты обижаешься на Мать Истины – и никаких ответов... Ну хорошо, как прикажешь к тебе обращаться?
      – Называй меня по-прежнему Каэтаной. Мне нравится.
      – А для храмовых церемоний?
      – Чем тебе не нравится Кахатанна?
      – Нельзя называть твое имя вслух. Этим могут воспользоваться злые силы.
      – И так уже воспользовались. В общем, делай как хочешь, но лично ко мне обращайся по имени.
      Жрец открыто улыбнулся и совершенно по-дружески сказал:
      – Договорились...
      Улицы столицы были вымощены розовым камнем, а здания выглядели яркими и нарядными. Их архитектура была изысканной и очень необычной, особенно после
      Суровых крепостей запада и пыльных городов востока. Изящные домики были украшены затейливой лепкой, статуями и колоннами; крыши крыты разноцветной черепицей – красной, зеленой, голубой, – отчего город напоминал ухоженный цветник. Кокетливые башенки пестрели . яркими флажками, а балкончики и колонны были увиты плющом, виноградом и дикими розами. Особую прелесть городу придавали многочисленные парки, которых нельзя было увидеть в посещенных Каэтаной городах-крепостях, хотя и Салмакида была надежно отгорожена от внешнего мира высоченной стеной такой толщины, что по ней свободно могли проехать рядом два всадника.
      Многочисленные магазинчики и лавки с разнообразнейшими товарами то и дело попадались на пути следования праздничного кортежа.
      За несколько сот метров от дворца татхагатхи выстроились стройными шеренгами конные рыцари. Серебряные доспехи сверкали на солнце.
      Сам Тхагаледжа встретил богиню перед ступеньками своего дворца.
      Обширное помещение тронного зала было ярко освещено сотнями толстых восковых свечей, медленно тающих в изысканных золотых канделябрах. В тонких, изумительной красоты вазах стояли свежие цветы, отчего воздух в зале был напоен свежим ароматом лета.
      Во главе длинного стола стояло высокое кресло, ис-кусно вырезанное из прозрачного желтого камня, вместившего, казалось, всю теплоту и нежность солнечных лучей. В него Каэтану и усадили.
      Когда с официальной частью было наконец покончено, пропеты все положенные гимны, произнесены приличествующие случаю речи, ее наконец оставили в относительном покое. Но даже через толстые стены дворца доносились радостные крики толпы, приветствовавшей возвращение своей богини.
      Вельможа, прислуживающий Каэ и гордящийся такой честью, наполнил ее кубок прозрачным зеленым вином и отступил на шаг, благоговейно любуясь, как Мать Истины жмурится от удовольствия, потягивая напиток.
      – Решительно, мне было зачем сюда возвращаться, – резюмировала она, когда кубок опустел. – Это звала память о здешних винах.
      Тхагаледжа рассмеялся:
      – Тогда я понимаю тебя еще больше, чем раньше. Я рад, что у Сонандана такая повелительница.
      – Ну нет, – возмутилась Каэ. – Я совершенно не собираюсь ничем повелевать. Хватит с меня! Теперь только тишина и отдых.
      – А вот этого не получится, – довольно непочтительно отреагировал Нингишзида. – За время твоего отсутствия – а прошло уже два человеческих века – накопилось слишком много проблем. Красота, которой ты так любуешься, – дело твоих собственных рук. Но тебя не было слишком долго, и если сейчас ты не примешься за дело, то Сонандан недолго просуществует в таком виде, как сейчас. Нам очень трудно сдерживать врагов. Да и помочь мы можем далеко не всем.
      – Я тоже, – прошептала Кахатанна.
      – И все же ты бессмертна, ты почти всемогуща и лючти всеведуща.
      – В этом «почти», жрец, порой заключена судьба мира. Каэтана пригубила из вновь наполненного кубка и спросила:
      – А теперь ты можешь поведать мне подлинную и правдивую историю о том, что со мной все-таки произошло? И кстати, расскажи внятно о Таабата Шарран. Если говорить начистоту, я до сих пор теряюсь в догадках, что уже сбылось, чему еще суждено сбыться. – Прикажешь начать прямо сейчас? – охотно откликнулся жрец.
      – Конечно. Должна же я когда-нибудь свести концы с концами.
      – И я с удовольствием послушаю, – вмешался в разговор Тхагаледжа. И с поклоном обратился к Каэта-не:
      – Ты позволишь, великая, принять не такой торжественный вид?
      – Конечно, позволю. А в чем это будет выражаться?
      – В короне жарко, – пожаловался татхагатха. – И к тому же она тяжелая: золото, камни. Кто выдумал такое наказание для правителей?
      – Это и есть издержки власти, – назидательно заметил жрец, устроился поудобнее и приготовился рассказывать. Обретшие свою истину и свою надежду сангасои безмятежно праздновали, и только три человека во всей Салмакиде были сейчас серьезны – Каэтана, Тхагаледжа и старый жрец.
      – Когда Древние боги отошли от дел этого мира, вдохнув в него жизнь и смысл, ты осталась здесь, в Сонандане. Наши предки были смелы, честны и благородны. Их воинственный дух не вел их на тропу предательства, лжи и хитрости, и этим они понравились тебе. Ты обосновалась в священной роще, названной тобой Салмакида, и оттуда наблюдала за судьбами мира.
      В этой роще царили такие покой и красота, что приходившие туда воины и охотники назад не возвращались, аосновали свое поселение. Отсюда и начала разрастаться столица Сонандана. Впрочем, страны тогда еще не было и этого названия тоже. Несколько раз из-за хребта Оно-донги приходили воинственные нденгеи и бесчисленные полчища скаатов. Всех их привлекала плодородная и богатая земля.
      Войны могли быть кровопролитными и долгими, но Старшие боги любили тебя. В случаях войн с пришлыми варварскими племенами на помощь приходил и Траэ-таона, и Йабарданай. Да и могучий Аджахак уже тогда поселился недалеко от Салмакиды – на самой большой вершине Онодонгского хребта. Но быть может, – прервался в этом месте своего рассказа Нингишзида, – ты и сама помнишь об этом и я зря отнимаю твое время?
      – Нет-нет, продолжай, – ответила Каэ. – Я действительно многое вспоминаю, но мне очень нужны твои слова.
      – Постепенно зло навсегда покинуло наш край, и Сонандан стал тем могучим государством, которым ты видишь его сейчас. Это было единственное место во всем Варде, куда еще возвращались Древние боги. И приходили они только ради тебя. Сам великий Тра-этаона научил первых воинов твоей гвардии искусству сражаться. О, это были непобедимые воины! И тогда же появились первые жрецы, а люди приняли имя детей Ингатейи Сангасойи – так стали называть тебя тогда.
      – А давно это было?
      – Эти времена скрыты во мраке тысячелетий, но в твоем храме хранится подробная летопись событий.
      Сангасои создали мощное и великое государство, которое было надежно защищено от врагов горами, твоей властью и могуществом, воинской доблестью твоих детей.
      Из внешнего мира к нам стали стекаться тысячи странников – за утешением, советом, покоем и миром в душе. Возвращаясь к себе домой, они повсюду возвеличивали и прославляли твое имя. Твоя слава гремела по всему Варду, и это не давало людям забыть и других, Древних богов. И хотя им не так ревностно служили, как прежде, но храмы их не приходили в запустение. Новым богам это не могло понравиться.
      Первое сражение с ними произошло около полутора тысяч лет тому. Джоу Лахатал собрал огромную армию. Все исчадия мрака, которые подчинялись ему, пошли на Сонандан с единой целью – уничтожить сангасоев, тебя и самую память о времени, когда боги служили людям, а не люди – богам. В той памятной битве мы выстояли.
      Йабарданай пришел из иных миров и поднял на защиту Сонандана духов водной стихии и левиафанов. Огромные волны потопили атаковавший нас флот хаа-нухов, пришедший с юга. Этот народ мореплавателей тогда уже поклонялся А-Лахаталу и под его началом пришел на нашу землю. Но своим предательством они так разгневали Йабарданая, что он наслал на них Йа Тайбрайя – Ужас Моря. Как он выглядит, из живых не знает никто, а легенды говорят разное. Но спасшихся у хаанухов не было. А-Лахатал позорно бежал от него.
      Огненных демонов Шуллата поразили драконы братья Аджахака, но один из них пал в схватке с Арескои, который и носит шлем-из его черепа. С тех пор Аджахака и Арескои – два непримиримых врага,
      Баал-Хаддад поднял из могил проклятых мертвецов, созвал мардагайлов и прочую нежить, но солнцеликий Аэ Кэбоалан прибыл к тому времени на твой зов из глубин Вселенной на своей пылающей колеснице.
      А Малах га-Мавет выступил против тебя. Но оказалось, что ты не просто бессмертна, а постигла суть самой смерти, и потому ничто не способно тебя уничтожить. Более того, твои воины, как ты видела и на этот раз, хоть и погибали в битве, но не отдавали свои души га-Мавету. И за это он возненавидел тебя. Проиграв великую битву, Новые боги долго не являлись миру.
      А потом для людей наступили времена горя, раздоров и смуты. Первым перестал отвечать на молитвы солнечный бог Кэбоалан. В каких пространствах, в каких мирах пропала его золотая колесница, не ведомо никому. Но ведомо, что именно с тех пор стал возвышаться культ Шуллата. Племена огнепоклонников завоевали Урукур и основали нынешнее государство.
      Гемертские и ромертские повелители признали власть Арескои, передрались друг с другом и воевали до тех пор, пока великий вождь гемертов – Макалидунг – наконец не объединил два эти племени и не основал могущественное государство Мерроэ.
      Гораздо раньше четыре могущественных племени, в том числе ингевоны и аллоброги, заключили воинский союз и подчинили себе северо-запад Варда – Аллаэллу. В Аккароне воздвигли огромный храм Малах га-Мавету и стали приносить в нем человеческие жертвы. Историю остальных государств я рассказывать не стану, потому что уверен – за время своих странствий ты многое узнала об этом мире.
      Каэтана молча кивнула. Рассказ старого жреца захватил ее воображение. Многие факты она действительно помнила, многое вспоминалось по ходу повествования, но она не перебивала Нингишзиду. Ей казалось, что нечто очень важное все время ускользает от нее, пребывая на самом краю сознания и не имея силы оформиться в четкую мысль.
      А жрец тем временем продолжал:
      – Только в Сонандане царили мир и покой. Весь остальной Вард постоянно горел в огне войн, сменялись правители, Новые боги воевали друг с другом за власть.
      Одно время сильно возвеличились Баал-Хаддад и А – Лахатал. Потом в северных землях царствовал Кодеш. Когда, где и как Новые боги заключили союз с коварным Веретрагной, никому не известно. Но при его помощи они закрыли доступ на Арнемвенд Траэтаоне, Йабард-анаю и даже самому Барахою. Но с Барахоем вообще связаны самые неясные и отрывочные легенды.
      Утверждают, что вскоре после того, как он создал Арнемвенд – нашу планету, – случилась страшная война с Тьмой. В этой битве погибла любимая жена Бара-хоя – Эльон. Богиней какой стихии она была, не помнит никто. После этого Барахой редко посещал землю. Вард быстро заселялся всякой нежитью. Новые боги творили демонов и чудовищ. И только дети Интагейи Сан-гасойи жили в мире истины и красоты. Но главное было даже не в этом.
      – Понимаешь ли ты сама, о Великая, всю степень своего могущества? Владея знанием об истинной сути вещей, ты единственная была им настоящей повелительницей. Даже смерть не подчинялась Малах га-Мавету, сталкиваясь с тобой. Ты была важнее всех Древних богов еще и потому, что любила этот мир вполне человеческой любовью. Ты создала эту прекрасную страну, и сюда стекались все, кто хотел тишины, покоя и знаний. У тебя стало слишком много приверженцев. И Новые боги возненавидели тебя.
      Приблизительно в то же время Олорун, верховный маг гемертов, создал свой бессмертный труд – Таабата Шарран. В нем он предсказал многие события. В том числе предостерегал Великую Истину, предрекая, что будет потеряно Имя Сути. Тогда его никто не понял.
      Твое имя передавалось от одного верховного жреца к следующему и от короля к его преемнику. Если кто-то из них умирал, не выполнив своего долга, то в течение трех ночей его тень приходила из царства мертвых, пока клятва не была исполнена. Только после этого твои преданные находили покой.
      Все эти века ты мудро правила Сонанданом. Для борьбы с огненными демонами Шуллата наши маги и военачальники создали полк Солнца. В специальных замках обучали рыцарей Дракона. Армия стала такой, какой ты ее видела в последней битве.
      А тем временем сила Джоу Лахатала все росла и власть его распространилась по всему Арнемвенду.
      Изредка – раз в несколько сотен лет – ты уходила за горы в сопровождении нескольких преданных спутников. Ты учила, что Истина всегда должна искать себя самое, иначе она станет мертвой и застывшей. Тогда у тебя и появилось одно из имен – Ищущая. Так что, когда ты прибыла в Сонандан, я именовал тебя в соответствии с обычаем, но не возбуждал твоих подозрений.
      Два века назад ты опять собралась во внешний мир. Мой предшественник и тогдашний правитель отговаривали тебя: Вард очень изменился и по нему стало небезопасно странствовать. Но ты не могла сидеть на месте. Тебе казалось, что ты высыхаешь, как источник, у которого нет ключа, чтобы питать его свежими водами. И никто не смог тебе воспротивиться.
      В день полной луны ты вышла из ущелья Онодонги и скрылась в лесу. С тех пор тебя никто не видел. Не вернулись и двое воинов, ушедших с тобой в эти стран – ствия. Ни от тебя, ни от них не было известий. Какое-то время огонь еще горел на твоем алтаре. Он был связан с тобой таинственными древними узами и был частью тебя самой. Но однажды мы заметили, что пламя стало уменьшаться; огонь отказывался от сухого дерева, больше не поедая его. И однажды, в горестный для всего Сонандана день, пламя вовсе погасло.
      У нас больше не было великой Кахатанны. Твой храм опустел и умер. На следующее утро его двери оказались запертыми изнутри столь надежно, что открыть их не сумели ни воины, ни маги. Храм ждал тебя...
      Старый жрец остановился, чтобы перевести дух. Он выпил вино большими глотками и продолжил:
      – Мы искали тебя по всему миру, а тем временем как могли исполняли свои обязанности. Правда, Новые боги осмелели и армию приходилось держать в постоянной боевой готовности. Через горы стали проникать чудовища, А однажды Салмакиду на несколько дней окружила огромная стая оборотней. И только вызванный на помощь Аджахак помог нам быстро справиться с этой бедой.
      Мир без тебя начал безудержно меняться. У нас оставалась только одна надежда – в Таабата Шарран было предсказано, что однажды ты вернешься, не ведая о том, что возвращаешься; ты выиграешь великое сражение, не ведая, что принимаешь в нем участие. Ты придешь к храму задавать вопросы, не ведая, что должна отвечать на них. И в день, когда храм распахнет свои двери, мир и покой вернутся на нашу землю.
      Как же мы ждали этого дня, о Кахатанна! Мы твердили по ночам твое имя, умоляя тебя вернуться. Мы заклинали тебя твоей любовью к этой земле, к этому народу. Ты долго шла сюда. Но мы верили. Таабата Шарран гласит, что день твоего обновления станет днем обновления всего мира.
      – Послушай, – сказала вдруг Каэтана, – послушай, жрец. Есть ли где-нибудь в моем храме или в любом другом месте портрет Олоруна?
      – Конечно, есть. Мать Истины, – склонился Тха-галеджа. – Он висит на противоположной стене. Но что тебе в нем?
      – Однажды во время своих странствий я встретила Гайамарта. Вам что-нибудь говорит это имя?
      – Говорит, великая. Это один из Древних богов. Но легенды гласят, что он стал отступником и принял сторону Новых богов, потому что не хотел покидать Арнем-венд, а силы и власти, подобной твоей, у него не было.
      – Гайамарт попросил меня поинтересоваться судьбой Олоруна там и тогда, где и когда мне смогут ответить на этот вопрос.
      – Ты что-нибудь помнишь? – спросил жрец после короткой паузы.
      – Я начинаю вспоминать, Нингишзида. Но то, что я начинаю вспоминать, кажется мне абсолютно невозможным. Когда же я начинаю складывать мозаику событий, то получается, что это не так уж и невозможно. Что стало с Олоруном?
      – Многие столетия он был верховным магом у гемертов. Когда-то мой предшественник пытался выяснить у тебя, откуда он пришел, но ты ответила, что он был всегда, и более – ничего. Но однажды Олорун исчез, не оставив после себя ничего, кроме Таабата Шарран. Экземпляров этой книги было довольно много, но постепенно с ними начали твориться неприятные чудеса. Они горели при пожарах, исчезали при ограблениях храмов – а храмы стали грабить безбожно; они просто рассыпались в прах в руках потрясенных жрецов.
      – Покажи мне портрет Олоруна! – перебила его Каэ резким повелительным тоном.
      Присмотревшись к выражению ее лица, жрец махнул рукой двум сангасоям, и те поспешили к нему с горящими факелами.
      Портрет Олоруна, написанный тщательно и с любовью, был довольно большого размера и выполнен на кипарисовой доске яркими красками, которые совсем не потускнели за века. И, судя по всему, прекрасно передавал сходство с оригиналом.
      – Видишь? – спросила Каэ у жреца. Тот слегка побледнел, кивая головой.
      – Что он должен увидеть – поинтересовался Тхагаледжа, подходя к ним.
      – Фамильное сходство, – ответила Каэтана. Тхагаледжа присмотрелся к портрету и перевел взгляд на богиню, стоявшую перед ним?
      – Не может быть!
      – Чего не может быть?
      – Ты же выбирала себе внешность наобум?
      – Нет, правитель. Я никогда не изменяла своему лицу. Я просто менялась, как меняется любая женщина; любая истина, если она настоящая.
      – Великие Древние боги! – прошептал потрясенный Нингишзида.
      – Итак, Олорун действительно был всегда! – сказала Каэтана, возвращаясь на прежнее место. – Он существовал, потому что был не человеком, не магом, а богом. Древним богом и моим родственником. Братом?
      Она надолго задумалась, уставившись отсутствующим взглядом в противоположную стену. Ни жрец, ни повелитель сангасоев не смели ее беспокоить.
      – Я помню, зачем я пошла путешествовать по Варду, – наконец проговорила Каэтана.
      И обоим мужчинам, сидевшим рядом с ней, отчего-то стало страшно, хотя слова она произносила самые обыкновенные.
      – Я помню, что хотела увидеть во внешнем мире. Помню, кто напал на меня и как лишил памяти.
      Жрец и правитель подались вперед.
      – И мне страшно, – просто сказала Каэтана. – Видимо, довольно скоро мне придется уйти в новое странствие, но сейчас не будем об этом. Дел, как ты сказал, жрец, накопилось и в Сонандане.
      – Огромное количество, – подтвердил тот. Его почему-то ужасал разговор о том, что произошло столетия назад с его богиней. Хотя он прекрасно понимал, что этого знания ему не избежать. Как там недавно сказала ему Кахатанна? «Умножающий познания – умножает и свою скорбь». Ну что ж! Это свидетельствует о том, что и другие миры населены не только дураками, но и умными людьми. Это утешает.
      – Знайте, – сказала Каэтана, – я уходила во внешний мир, потому что у меня зародились некоторые подозрения, а теперь я окончательно уверена в том, что на Арнемвенде кроме Древних богов и Новых богов существует еще одна сила. Она есть повсюду, где существует незаполненное пространство, и это злая сила. Хотя я еще не знаю, что она собой представляет. Зато теперь уверена в том, что не Новым богам пришла в голову мысль расправиться со мной. У них бы на это ни сил, ни глупости не хватило. Это Он, неведомый еще противник, прикрываясь этими глупцами как щитом, лишил меня воли и памяти и выбросил в другой мир. Там я пребывала в человеческом теле, но не знала ни о своей сущности, ни о своем бессмертии. Я умирала и возрождалась вновь, не ведая о том, что в другом мире бродит мое безумное, бездушное и бессмертное тело.
      – Скажи, Нингишзида, был ли среди тех людей, кто вышел со мной из Сонандана в последний раз, рыцарь по имени Ловалонга?
      – Да, богиня. Их было двое: Ловалонга – молодой эламский герцог и Амадонгха – мастер клинка. Хотя тебе-то он, конечно, уступал в мастерстве фехтования. Мы даровали им бессмертие, ибо никто не знал, сколько может продлиться твое странствие. Их можно было убить, но состариться они не могли.
      – И я взяла с собой мечи Гоффаннона.
      – Так их называли века спустя во внешнем мире. А здесь у них были свои имена – Тайяскарон и Такахай. Твой божественный брат, великий Траэтаона, подарил их тебе на день твоего рождения – так рассказывала ты моему предшественнику. Хотя, прости, не представляю себе, какие дни рождения могут быть у существ, подобных тебе?
      – Веселые, – улыбнулась Каэтана. – Их ковал Курдалагон, еще во времена Древних. Огромный был, бородатый и громогласный. Всегда ходил в фартуке, и руки у него были измазаны сажей. А еще от него пахло металлом и углем. Где он сейчас? А Траэтаона долгое время приходил, чтобы потренировать меня, и не успокоился до тех пор, пока не понял, что большего от меня уже не добиться. Мы с ним фехтовали каждый день. Постой... – Она вся напряглась. – Ты сказал, что второй воин, который ушел со мной, звался Амадонгхой?
      – Именно так я и сказал, о Кахатанна.
      – Значит, есть возможность того, что убитый неизвестно кем учитель Джангарая, великий фехтовальщик Амадонгха, и мой спутник – одно и то же лицо.
      – Позволь спросить, великая, – осторожно начал правитель, – я всегда думал, что богиня Истины знает абсолютно все – от великого до самой мелочи.
      – Может, и так, – ответила ему Каэ. – Но тогда она скоро перестанет видеть Истину. Истина – это нечто большее, нежели простое знание самых крохотных и незначительных мелочей. Это ты понимаешь?
      – Конечно, великая.
      – Именно мое незнание дает мне возможность познать больше.
      – Парадокс? – спросил Нингишзида.
      – Истина мыслит парадоксами, – откликнулась Каэтана.
      – Правильно ли я понял, что нам ещё предстоит сражаться? – спросил Тхагаледжа.
      – Думаю, что да. Вряд ли тот, кто занял все пустые места, существующие в этом мире, позволит без боя забрать их и заполнить чем-то совершенно иным.
      – Трудное дело, – прошептал жрец. – Сначала его нужно отыскать.
      – Да, – склонила голову богиня. – Самое трудное – увидеть зло в том, что кажется уже привычным, хотя и не самым лучшим.
      – Ты скоро уйдешь, – прошептал правитель, и слова его прозвучали как приговор.
      – У меня нет выбора.
      – Ты же сама Истина.
      – Там, где есть свобода, – дорогой Тхагаледжа, там нет и не может быть выбора, ибо истинными могут быть только единственно возможные вещи. Только это, понимаешь, и ничто другое. Только достоинство, только правда, только честь. Разве ты можешь предложить мн что-нибудь взамен?
      – Конечно нет, – ответил правитель.
      – Тогда о каком выборе мы говорим? Я опять уйду во внешний мир, только на этот раз я вооружена знанием, а вы предупреждены. И потом, Я ведь уйду не сразу.
      – Побудь с нами, – просит правитель.
      – Мне здесь так хорошо, – откликается Истина.
      Следующим утром, на рассвете, она снова отправилась в священную рощу Салмакиды. И почти сразу нашла маленькую поляну, ту самую, залитую золотым солнечным светом, поросшую душистыми диковинными цветами, усыпанную ягодами. Ту, на которой тоскливо пела свирель в незапамятные счастливые времена. Поляну, которую некогда создал для нее бог Эко Экхенд, Податель жизни, Древний Владыка Лесов.
      Влюбленный бог, сердце которого навсегда осталось с ней.
 

* * *

      Трое монахов подходят к храму Кахатанны и останавливаются неподалеку. Они садятся на лужайке, прямо под цветущим, благоухающим кустом и застывают в молчании. К одному из монахов подбегает маленький ежик и тычется мордочкой ему в руку, обнюхивая. Неизвестно чем, но запах его явно привлекает, потому что он начинает карабкаться на ноги монаха, цепляясь крохотными коготками, сопя и пыхтя.
      Монах сидит потрясенный. И его ошарашенное, удивленное лицо никак не соответствует простому ходу событий.
      Проходящий мимо жрец Кахатанны – молодой человек, впервые зашедший в храм, который наконец соизволил открыть перед ним свои двери, улыбается:
      – Что, брат? Издалека, наверное, ты к нам добирался, если тебе еж в диковинку. Ты не думай, они безобидные, хоти и все в колючках.
      Однако простая человеческая речь производит на троих сидящих еще более сильное воздействие – они подскакивают, оглядываются и возбужденно переговариваются между собой. И хотя это поведение не слишком похоже на манеру держать себя других искателей Истины, жрец никак не реагирует – сколько людей, столько и странностей. Если они пришли сюда, то рано или поздно найдут самих себя. И он тихо удаляется, чтобы не разволновать странную троицу еще больше..