Здоровяк Диц слегка обиделся, но уступать не собирался:

– К дьяволу приличия! Я теперь в любую мирную избушку соглашусь войти только не вылезая из танка и не снимая гусениц.

– Тс-с-с… – перебил его Морунген. – Тихо. Смотри, вон там, видишь? Кажется, это кабанчик в земле роется.

– А вон там – еще один.

– Какой пухленький! Цып-цып-цып…

– Тише, не спугните.

– И вон еще, и справа. Да здесь их целое стадо! Дай мне на минутку твой пулемет.

– Кто-то говорил, что на охоте это неприлично.

На минуту фон Морунгену показалось, что железная германская дисциплина, не выдержав тягот испытаний, ослабла и начинает падать. В иное время он бы пресек это в зародыше, но теперь упитанный кабанчик был несравнимо важнее.

– Генрих, – прорычал он грозным шепотом. – Не до шуток сейчас, давай сюда свою пушку. – И, уже щурясь в прицел, добавил: – Мы с тобой на военной охоте. Надеюсь, эти несчастные свиньи нас простят.

Мирную тишину, нарушаемую только идиллическим похрюкиванием питающихся кабанчиков, разорвал тяжелый рокот длинной пулеметной очереди. С душераздирающим визгом кабанчики заметались по поляне, а затем стремительно вскарабкались вверх по стволам деревьев и исчезли в пышных кронах.

– Мы это видели? – уточнил Дитрих сипло.

– Что?

– Ну, это… И-и-и-и-и-и, и – и-и-и, а потом – по деревьям.

– Я – видел.

– И как?

– Ну и кабанчики у них.

– Шустрые, – с трудом выдавил из себя майор. – Но это, наверное, были не кабанчики. Хотелось бы надеяться.

– Да, я того же мнения, господин Морунген, – облегченно вздохнул Генрих. – И то сказать, – где это видано, чтобы приличные свиньи по деревьям скакали? Они вообще могут быть несъедобные.

– И вредоносные. Ладно, держи пулемет. Пойдем посмотрим, поищем что-нибудь еще.

– Может, не стоит? – уточнил осторожный Генрих.

Майор сунул указующий перст в надраенную пуговицу подчиненного:

– Надо, Генрих, надо. Не возвращаться же нам с пустыми руками. Хоть каких-нибудь плодов соберем, сейчас как раз… – он беспомощно огляделся и нервно промокнул лоб белоснежным платком, – июль.

Диц поднял правую бровь.

– Наверное, июль, – уточнил майор.

Диц хмыкнул.

– Не позднее августа, я думаю.

Диц пожал плечами.

– Вероятно, где-то между июнем и сентябрем. – Морунген спрятал платок и продолжил уже увереннее: – Да чихать на сезоны! Должно же в этом лесу расти что-нибудь съедобное.

Генрих демонстративно окинул взглядом верхушки деревьев, в которых все еще копошилось и похрюкивало невидимое стадо:

– Должно, должно. Один плод я могу назвать наверняка.

– А кстати, – оживился майор, – помнишь, метров сто назад мы прошли мимо дерева с крупными красными плодами?

– Невысокое, по правую руку от тропинки? Нет, не помню, – твердо отвечал Диц, – и вам не советовал бы.

– Ты взял что-нибудь сумчатое? – проигнорировал его тревоги бравый командир.

– Кенгуру, что ли? – усомнился Генрих.

– Емкость сумчатую, болван!

– Так точно, господин майор: два подсумка с лентами к пулемету.

– Если найдем фрукты или ягоды, тебе придется намотать ленты на себя. Генрих! Не паникуй. Я чувствую, как во мне медленно, но неостановимо разрастается талант хозяйственника.

– Как скажете, – недовольно пробормотал Диц. – Господин майор, может, нам взять левее или правее, а то этот чертов кустарник никогда не закончится.

– Нам ли с тобой, Генрих, пасовать перед трудностями, – пропел труженик леса.

– Господин майор, вот вы меня не слушаете, а я не то чтобы жаловался, но хочу сказать, что рука, которую я расцарапал о шипы в этих кустах, так распухла, что пальцы на ней не гнутся.

– А ну-ка дай посмотреть твою руку.

Повертев пострадавшую конечность и попытавшись согнуть пальцы, стремительно приобретающие сходство с сосисками по-кайзерски, Дитрих вынес вердикт:

– Видимо, в шипах сильный яд. И что он призван охранять?

Он аккуратно притянул к себе одну из веток, разглядывая шипы и округлые образования на отростках, похожие на шишечки хмеля, но несколько большего размера.

– А это еще что за зеленые пампушки? Есть у меня одно подозрение, Генрих. Давай-ка сюда свой пулемет.

Умостив шишку на прикладе, он стукнул сверху рукояткой пистолета. С аппетитным хрустом плод раскололся, обнажив белую мякоть – ароматную и приятную на вкус.

– Точно! Я так и знал, Генрих, это орехи, бросай пулемет, вынимай ленты, будем собирать их в подсумки.

– Ну вот, теперь еще вам не хватало пораниться и распухнуть для полного счастья.

– Ювелирно, ювелирно, и никак иначе: опухших рук нам достаточно.

Какое-то время молча пыхтели, решая продовольственную проблему.

– Генрих! – подал голос майор, взваливая на плечо пухлую сумку. – Забирай пулемет, и пошли в лагерь. Наши, наверное, уже волнуются.

Диц огляделся и обнаружил полное отсутствие пулемета

– Так точно. – И стремительно удалился в близлежащие заросли.

Морунген внимательно изучал компас, а потому на халатное отношение к оружию не отреагировал.

Он ощущал дискомфорт оттого, что не мог установить, где находится; переживал за судьбу экспериментального танка, а еще пуще – за свою собственную, буде случится клятый танк загубить в здешних чащобах. И однако, как ни парадоксально было это чувство, командировка нравилась ему все больше и больше. Будто Дитрих фон Морунген наконец попал в свою собственную легенду. Никакой идеологии, никакого начальства, никаких тупиц из гестапо, так и шныряющих туда-сюда… Только ты и твой противник.

Как раз на этой воинственной мысли Дитрих и осекся, заслышав в кустах шорох и легкое потрескивание веток. Он выхватил пистолет, присел на корточки, затаился. Высунулась из пышных зарослей взволнованная голова Генриха:

– Господин Мо…

Властная ладонь зажала ему рот. Носом, бровями и глазами майор недвусмысленно указал направление, в котором располагалось нечто неведомое и уже потому опасное.

– Это партизаны?

– Не знаю, но танк в той стороне.

– Действуем так: я спрошу пароль, если ответа не последует, бросай в ту сторону гранату. После взрыва может начаться стрельба, тогда бросай вторую, и по моей команде бежим к танку.

Набрав полные легкие воздуха, Морунген рявкнул:

– Пароль!

Никакого ответа. Генрих размахнулся и швырнул гранату. После оглушительного взрыва лес затих. В зарослях воцарилась тишина.

– И чего мы добились?

– Теперь что делать, господин майор? – поинтересовался Генрих.

– Тихо, ни единого звука. На партизан это не похоже. Обычно в ответ они сразу стреляют или ругаются матом, а чаще все сразу. Разве что могли сбежать, но ни криков, ни топота, ни треска. Загадочное явление. Хочешь не хочешь, а придется посмотреть, во что мы бросали гранатой.

Диц непочтительно вцепился в командирскую штанину:

– Темно, господин майор. Что мы там увидим? Лучше к нашим идти, пока живы.

– Отставить пререкания! Я вперед, ты прикрываешь, все ясно? Выполнять!

– Есть выполнять.

Опасности все не было, а Генрих был так грустен, что сердце доброе майора дрогнуло.

– Пойми, Генрих, я спать спокойно не смогу, пока не узнаю, что шуршит в лесу, в двухстах метрах около моего лагеря.

Метров тридцать они преодолели образцово по-пластунски. И в конце пути достигли воронки, с края которой свешивалось что-то длинное, скользкое, толстое и без признаков жизни. Стемнело уже настолько, что для опознания длинного и скользкого потребовалось включить фонарик. В его желтоватом свете глазам ошарашенных немцев представилась во всей красе гигантская змея, шкура которой была расписана самым замысловатым образом.

– Молодчина Генрих, метко бросаешь! Мы с тобой оглушили огромный, вкусный кусок мяса! Представляешь, с каким трофеем мы вернемся к ребятам.

Он попытался приподнять над землей мощную треугольную голову.

– Сколько же это здесь килограммов? Вот и ужин. По возвращении закатим пир!

– Как можно есть такую гадость? – скривился Диц. – Мы же не французы.

– Генрих, дружище, при чем здесь французы? – не смутился майор. – Ты когда-нибудь ел курятину?

– Курятину, уточняю. Курятину, а не змеятину.

– Перед тобой, Генрих, лежит типичный представитель куриного племени.

Генрих понял, что он перестает что-либо понимать.

– А ведь это все-таки змея. Возможно, ядовитая.

– Правильно, но я не читаю тебе курс биологии, а говорю о вкусовом родстве, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Точнее, догадываюсь, но заявляю, что есть эту мерзость не стану. – Тут перед глазами Дица отчетливо нарисовалось змеиное филе на палочке, жареное, шипящее, истекающее соком, и он поспешно добавил: – Разве что вы категорически прикажете. Попробую… Вы командир, а я солдат, кругом война, какая разница, от чего умирать?

– Ну, будет тебе краски сгущать, потом мне еще спасибо скажешь. Бери эту жирную бестию за хвост и пойдем обрадуем наших.

Бестия оказалась еще более упитанной, чем определили на глазок. Обратный путь в связи с этим оказался долгим, и пройти его, как предполагалось, бодрым маршевым шагом не удалось. Генрих пыхтел где-то далеко позади. Змеиный хвост, похожий на гибкую водосточную трубу, цеплялся за все, что попадалось на пути.

– Господин майор, я так больше не могу, надо передохнуть. Этот монстр меня доконает.

– Великолепная мысль, – выдохнул Дитрих.

– Вот зараза, – пожаловался Диц на змею. – И патроны врезались чуть ли не до самых костей.

«Зараза» увесисто плюхнулась на землю.

– Не скули, старина, на войне как на войне. Мы солдаты, к тому же есть повод веселиться – идем к своим с шикарным трофеем. Все будет нормально.

– А до наших еще далеко идти?

– Думаю, по прямой эдак метров сто, не больше.

– А на самом деле?

– Кто может сказать?

Генрих потыкал валяющуюся на земле змею носком ботинка.

– Мягкая еще, не околела. Кажется, взрыв ее только оглушил. А что, господин майор, если она придет в себя прежде, чем мы дотащим ее до лагеря?

– Не нервничай, она уже у нас в руках. Куда ей деваться от двух бравых немецких парней? Мы что, с ней вдвоем не справимся?

– Не уверен, она такая здоровенная.

– Лучше съешь орешек.

– Нет, спасибо, я лучше по нужде схожу.

– Валяй, только быстро.

Но не успел Генрих отойти на десяток шагов и прочно и основательно утвердиться за деревом, в стороне, где остался Морунген, послышались шум, возня, нечленораздельные выкрики и возмущенные вопли майора. Не в силах прервать процесс, Генрих мог только волноваться за драгоценную особу командира. Пока он волновался, до его ушей донесся звук пистолетного выстрела, опять шум и беготня, немецкая ругань, которую невозможно спутать ни с чем другим, и в довершение всего – длинная пулеметная очередь. На ходу застегивая штаны, Диц устремился к месту событий.

– Я так и знал, я так и знал, что эта змея очухается и задаст нам перцу.

Морунген обиженно стоял под деревом. Пейзаж удачно декорировали стреляные гильзы. Все вокруг было вытоптано так, словно неутомимое стадо кабанчиков спрыгнуло на лужайку попастись-порыться в земле. Змеи не было. Сумка с орехами таинственным образом исчезла.

– Не стреляйте, господин майор, это я, Генрих! – возопил Диц. – Вы целы? С вами все в порядке? Что здесь произошло?

Дитрих швырнул на землю ни в чем не повинный пулемет. Казалось, он (майор) дымится от злости.

– Лучше не спрашивай. Какие-то лесные сволочи отобрали трофей! Ну надо же. Кто бы мог подумать?!

– Тихо, наверное, это были партизаны.

– Какие партизаны? Типичные обезьяны, с ног до головы волосатые, аж жуть берет.

– Чего вы хотите, если у них тут свиньи по деревьям бегают! – попытался утешить Дитриха верный Генрих

– Я одного, кажется, застрелил. Надо посмотреть там, среди кустов.

– Здесь ничего нет, господин майор! – доложил Диц, обследовав заросли.

– Значит, они его успели подобрать, когда разбегались.

– Вряд ли. Следов крови тоже нет.

– Несуразица какая-то, – нервно вышагивал Морунген по мягкому мху. – У меня сложилось впечатление, что они бросились наутек при первых звуках выстрелов, хотя я точно видел, что их было не меньше десятка, если вообще не больше. По идее они меня должны были сразу убить, а получается, что я один обратил их в бегство. – Тут мысль его совершила причудливый виток и потекла по иному руслу: – Ну надо же, столько возиться с этой змеей и потерять у самого лагеря!

– Не расстраивайтесь, господин Морунген, – ласково зажурчал Генрих, подхватывая Дитриха под локоток и устремляясь в сторону танка. – Вы живы, и слава Богу. А змея, черт с ней, с этой змеей. Пусть они ей подавятся, заразой, а мы с вами другую поймаем, еще жирнее и вот такого размера.

– Ну, твари волосатые, – не унимался Морунген. – Я этого так не оставлю.

– Партизаны – что с них взять? Они, наверное, так оголодали, что готовы рисковать жизнью ради еды, а у нас с вами другие идеалы, за них и воюем. Вы сегодня такой герой – сами змею поймали, сами партизан разогнали. А вот помните, вы мне выговаривали: зачем гранаты взял? Хотел бы я посмотреть, как вы эту рептилию пух-пух из пистолета.

– Да… В этих русских лесах… Впрочем, как и в реках, зверье водится, – черт знает что. Сюда не то что с ружьем, с фаустпатроном соваться страшно.

Впереди раздался грозный голос Вальтера'

– Стой, кто идет?!

– Свои – рявкнули немцы.

– Если свои, назови пароль.

– Вальтер, кончай издеваться. Это же мы, твой родной командир и тот человек, который намылит тебе шею, как только до нее доберется.

Щелкнул затвор.

– Стой, стрелять буду!

– Хорошо, хорошо, – довольно пробурчал Морунген (дисциплина!), – пароль – «Белый дракон».

– Проходи!

Спустя несколько минут экипаж живо делился впечатлениями.

– Согласно моим наблюдениям за дорогой, господин майор, докладываю: за время вашего отсутствия с севера на юг по ней прошли четыре формирования каких-то волосатых оборванцев, причем некоторые предпочитали идти лесом. Это я разглядел в ваш бинокль, – браво отрапортовал Клаус. И, опережая вопросы майора, добавил: – Кстати, с ним все в порядке, он снова лежит на положенном месте.

– Молодец. Так, что за формирования ты видел? Может, это были беженцы?

– Никак нет, господин майор, они были вооружены. Правда, довольно странным оружием, я бы сказал довоенным… то есть первобытным.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну луки там всякие, дубинки, топоры, несколько мечей, а в основном – копья и ножи.

– И к каким войскам принадлежали эти «бойцы»?

– Трудно сказать, господин Морунген. Я не видел никаких опознавательных знаков.

– Волосатые, говоришь, оборванцы? – задумался майор.

– Да, а что?

– А то, что, очевидно, они и сперли наш ужин, – с горечью поведал Дитрих. – Причем, что досадно, деликатесный, а главное – редкий ужин, которого, могу побиться об заклад, тебе ни разу не доводилось пробовать.

– А что вы добыли? Нет, не говорите, на голодный желудок лучше не знать.

– Это точно. Иди возьми у Генриха орехи.

Подошел Треттау.

– Ну и страна, – пожаловался ему Морунген, – похлеще дикой Африки: с кем воюем, сами не разберем, – дамы в валенках, солдаты с копьями, в лесах динозавры. Осталось Сталина в галошах встретить.

Вальтер, наслышанный от Генриха о подвигах во время охоты и наслушавшийся пулеметной и пистолетной пальбы, на диво спокойно осведомился:

– Кстати, о дамах. А куда, господин майор, делась та русская? Разве вы ее отпустили?

– Да нет, не отпускал, – сонно пробормотал Дитрих. – Она сбежала по собственной инициативе. А может, ее дикари в плен взяли – роскошная фрау, если одеть ее по французской моде.

– Какой плен? Они же соотечественники!

– А черт их знает, этих русских. Их только СС понимает.

– Радиосвязи нет по-прежнему, – грустно сказал Вальтер.

– Угу… Откуда же она появится, если мы тут одни?

Радист присел на корточки возле командира, уныло грызущего орех: ни дать ни взять – белочка на привале.

– Почему вы так думаете?

– Мы радикально оторвались от фронта, это и зайцу понятно. Вот слышишь?

– Что? Я ничего не слышу.

– Линию фронта за сто километров слышно, где бы ты ни находился: если не авиация, так артиллерия, если не артиллерия, так что-нибудь другое, но грохочет зверски. Война безусловно предполагает сильный шум по ночам. – Он печально повертел головой и продолжил: – Должны быть видны осветительные и сигнальные ракеты, всполохи взрывов в ночном небе. А здесь даже бомбардировщики ни разу не появились. Я уже не говорю об остальной авиации. Дорога целехонькая. Ни воронок, ни осколков, ни стреляных гильз, следов машин и другой техники – ни-че-го. В активе – пара убитых «рыцарей» среди развалин харчевни. В общем, мы здорово вляпались. Главное, странно, что они нас не заметили и, кажется, вообще нами мало интересуются. Танк не иголка, к тому же мы постоянно шумим. Нас можно было засечь триста пятьдесят раз с любого наблюдательного поста, пока мы ехали по дороге и поднимали тучи пыли…

– Логично.

– Но и это не самое интересное. Положим, мы действительно находимся в тылу, не важно в каком. Тогда почему твоя радиостанция, помимо наших переговоров, не ловит разговоры местных? А? Как ты это объяснишь?

– Ну, я думал, что… Откровенно говоря, не знаю.

– Полагаю, Вальтер, что мы вообще не в тылу. А вот где – это нам еще предстоит выяснить.

Утро следующего дня наступило бессовестно и внезапно. Несколько голодные, но бодрые танкисты привели себя в порядок и собрались вокруг командира, дабы выслушать его речь о дальнейшем поведении и действиях экипажа в расположении «терра икс».

Морунген выступал перед подчиненными, стоя на танке:

– Значит, так, многое переменилось, стало неясным и даже необъяснимым, но, как говорят в Германии: «Немец и в Африке немец!» Пока в наших сердцах жив фюрер, его дело не умрет и мы – его доблестные солдаты – обязаны сражаться с кем угодно и где угодно за великие идеалы немецкой нации! Посему путь наш продолжается, мы наступаем, а враг будет разгромлен и побежден! Для победы у нас есть все: оружие, боеприпасы, топливо, арийская закалка и даже исправный компас! Одному Богу известно, каким образом это все получается… – Тут ученый на минуту взял верх над военным, и Дитрих углубился в теорию: – Но хотя нет радиосвязи и часы остановились, зато баки у нас полные, снаряды и патроны не тронуты.

Правда, мы слегка проголодались и не знаем, где находимся. Но это не повод для пессимизма, а знак судьбы… в населенном пункте, эти, как их… (тут Морунген сморщился, припоминая и бормоча: Белокочки, Белобочки, Белодверки… радостно озаряясь) ах вот – Белохатки! ИХ мы обязательно найдем, чего бы это нам ни стоило! А пока все убедились, что вокруг полно врагов…

– Волосатых партизан! – подсказал Ганс.

– Да, волосатых партизан, с которыми нам предстоит покончить, не то нас ждет несмываемый позор или голодная смерть. Все по местам, отправляемся немедленно!

Как гласила бы народная немецкая мудрость: пятеро голодных танкистов куда страшнее сытой армии, и практика это подтвердила.