ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Охранники проводили Мейгри до двустворчатых дверей, украшенных изображением Феникса, возрождающегося из пепла. Двери вели в апартаменты Командующего. Центурион, стоявший на страже, сказал несколько слов в переговорное устройство, вмонтированное в стену, и Мейгри услышала грубый ответ: — «Впустите ее».

Охранник начал было открывать дверь, но Мейгри остановила его. «Подождите», — пробормотала она. Разгладила складки сине-фиолетового бархата, поправила капюшон на голове. Центурион без сомнения подумал, что она прихорашивается перед встречей с лордом. Ничего подобного — она просто тянула время. Ей очень не хотелось входить в его личные апартаменты, в его святилище. Ведь эта комната — он сам, все, что с ним связано, все воспоминания. И она боялась, что не перенесет этого.

«Что я делаю? — подумала она. — Стою здесь, в коридоре, и выгляжу, как дурочка. Если я не войду, он убьет меня. Как я могу победить его, уничтожить, если не в силах собраться с мужеством и войти в его комнату?»

Вздернув подбородок, спрятав свой страх за царственным видом, Мейгри шагнула вперед. Охранник, застигнутый врасплох неожиданным движением, торопливо распахнул двери.

«Я все равно узнала бы эту комнату, — подумала Мейгри, — окажись она даже на какой-нибудь неизвестной планете. Я бы сразу поняла, что он где-то рядом.»

В комнате были сплошь знакомые предметы, предметы, которые она как будто забыла, но если бы хоть что-то из них отсутствовало, Мейгри заметила бы это сразу. Коллекция древнеримского оружия: доспехи, мечи, кинжалы, щиты. Древний шлем и порванная сандалия, когда-то давно принадлежавшие плебею, статуя Аполлона Локсиасского, бога-предсказателя. Ничего нового в коллекции не было, ничего, что показалось бы Мейгри странным, предвещающим недоброе. Он воздавал должное своему прошлому, но ничего не хотел брать из него в сегодняшний день или в будущее.

Предметов мебели стало больше, а сама мебель — роскошнее, чем в те времена, когда она узнала его. Но стиль обстановки сохранился, комната была убрана, как всегда, просто и со вкусом. Даже с закрытыми глазами Мейгри прошла бы по комнате уверенно. Она знала, где находится каждый предмет; во всем и всегда он соблюдал один и тот же порядок. Она готова была сесть в кресло и разреветься.

Вместо этого она стиснула холодные как лед пальцы и шагнула вперед. Фигура в одежде священника вышла из-за ширмы, обтянутой черной материей.

— Вы сохранили… это? — удивилась Мейгри.

Саган был одет в рясу своего отца. Голова обнажена, а капюшон опущен на плечи. Длинные черные волосы он распустил; они падали на плечи тяжелыми, с проседью прядями, вьющимися на концах. Без доспехов Саган выглядел старше и худее. Мейгри заглянула в темные, холодные глаза, затем невольно перевела взгляд на запястье, зная, что может на нем увидеть, и отвела глаза в сторону. Вид свежего шрама расстроил ее. Значит, он до сих пор соблюдает религиозные обряды. Она полагала, что после революции он отказался от веры, как и от многого другого. Но, видно, прошлое все-таки упрямо вторгается в настоящее.

— Сюда, миледи.

Резким, командным жестом Саган пригласил ее пройти за ширму.

Затаив дыхание, Мейгри подчинилась. Ширма скрывала большое, пустое пространство. Мебель здесь отсутствовала, за исключением длинного металлического стола, покрытого черной материей, по углам которой были вышиты серебряные восьмиконечные звезды. Другой кусок черной материи прикрывал предметы, стоявшие в центре стола. Высокие, тонкие восковые свечи в серебряных канделябрах возвышались по концам стола. Приподняв черное покрывало, Саган дал возможность Мейгри увидеть остальные предметы.

— Все правильно, миледи? Все так, как вы помните?

Да, все было так, как она помнила. Она помнила их обряд посвящения. Их посвящали вдвоем, потому что они были мысленно связаны. Голос священника, отца Сагана, звучал над ней, наполняя рокотом комнату. Тогда он впервые нарушил обет молчания — епитимью за свой великий грех. И это был последний раз, когда слышали его голос.

«Двое должны пройти путями тьмы, прежде чем они достигнут света».

Мейгри прижала руки ко рту. Мысли Сагана она не могла прочесть; они были слишком хорошо защищены, и она надеялась, что ему тоже не удастся прочесть ее мысли. Да это сейчас и не важно; он несомненно все понял по выражению боли на ее лице.

— Миледи?

Его нетерпеливый голос донесся словно сквозь густую пелену тумана.

— Да, все правильно.

Она хотела добавить что-то еще, но туман был слишком плотным, не давал даже вздохнуть, лишал сил. Он клубился, ослеплял, душил, она все глубже и глубже погружалась в него, но тут Саган подошел к нeй, взял за руку и поддержал.

Его голос зазвучал прямо над ее ухом, она кожей чувствовала его теплое дыхание.

— Когда обряд кончится, надобность в вас отпадет. Но вы не будете знать, когда придет ваш конец, потому что я не хочу давать вам возможность помешать мне. Но можете быть уверены, очень скоро я приду за вами, миледи.

Мейгри встрепенулась; вспышка гнева и необходимость скрыть от него свод планы разогнали туман. Он это заметил и озадаченно посмотрел на нее.

— Вы намерены бороться со мной, да, миледи?

— Вы разочаровались бы во мне, если бы я сдалась, верно, милорд?

Снова обретя спокойствие и уверенность, она выскользнула из его рук, заметив при этом, как улыбка искривила его тонкие губы.

«Вы специально бросаете мне вызов! — мысленно сказала она. — И этим только больше подстегиваете меня! Вы можете убить меня сейчас, не колеблясь. Ведь вы так ненавидите меня. Но меня ли? Нет, скорее, то, о чем я вам напоминаю: ваше прошлое, наше прошлое. А главное — наше будущее. Светлое, прекрасное, полное обещаний. Настоящее — жестоко, темно и обагрено кровью. Избавившись от меня, вы избавитесь от всего страшного и неприятного вам, а с мальчиком вновь обретете молодость и надежду».

«Вы всегда были романтиком, миледи. Вам следовало бы прислушиваться к пророчествам. В будущем нас ничего хорошего не ждет — только темнота, предательство, смерть. Избавившись от вас, Мейгри, я избавлюсь от человека, обладающего силой и пониманием, необходимыми, чтобы остановить меня. Это же так просто».

«Просто? Тогда откуда эти сомнения, неуверенность? Я вижу вас насквозь, милорд, вижу, что ваша цель неясна. Что-то затуманивает ее, что-то темное…»

Саган резко отвернулся от нее. Цепь мыслей прервалась, повисла в пустоте. Подобное она ощущала и раньше. Так всегда происходило, когда они резко обрывали контакт. Если даже находились на большом расстоянии друг от друга, в этот момент у обоих возникало ощущение, будто холодный воздух врывается в пустой туннель сознания. Им приходилось на минуту сосредоточиться, собраться с душевными силами, чтобы заполнить эту пустоту.

С тех пор, как восстановилась их мысленная связь, ничего похожего еще не случалось. Значит, теперь связь опять стала крепкой вопреки их воле.

— Миледи? — спросил он, желая узнать, готова ли она.

— Милорд.

Как всегда, она была готова.

Электронные часы показывали, что до 23.00 осталось несколько минут. Дайен нервничал. Он сидел перед компьютером, глядя на шахматное поле, но ничего не видел. Игру он начал несколько дней назад, но дальше трех ходов дело не шло. Когда раздался стук в дверь — его он ждал с тех пор, как получил сообщение от Сагана, — Дайен даже не шевельнулся, нахмурил брови и продолжал смотреть в экран, словно, кроме гамбита, его ничто не интересовало.

Стук повторился. Открылась дверь. Центурионы Сагана не хотели запаздывать с доставкой своего поднадзорного.

— Пора.

Дайен узнал Маркуса. Он хотел поздороваться с ним, но выражение лица у солдата было суровым, не допускающим никакой фамильярности.

От волнения у юноши пересохло горло, ладони вспотели, вставая, он чуть не опрокинул стул. Глупо было, конечно, просидеть два часа, созерцая, строя догадки и пытаясь вспомнить, не говорил ли Платус об этом ритуале. Теперь он нервничал, чувствуя себя натянутой струной на старой арфе Платуса. Так и кажется, тронь его — и он порвется.

Маркус посмотрел на Дайена с любопытством. Последний и не догадывался, что центурионы тоже теряются в догадках, не понимая, чего хочет Командующий от юноши в столь поздний час. Теперь на корабле уже всем было известно, кто такой Дайен. Они знали, что он наследник трона, запятнанного кровью. Они знали, что его хотят видеть президент и Конгресс. Они знали или догадывались, что его могут казнить, несмотря на то, что юноша отрекся от прав, данных ему при рождении. Может быть, лорд Саган именно это хочет обсудить с Дайеном? «Обсуждать» что-либо с Командующим было делом далеко не приятным. Он мог заставить человека признать, что он и не человек вовсе. Многие из команды корабля даже заключили пари на приличные деньги, утверждая, что если юноша и выйдет живым от Командующего, то едва ли будет помнить, как его зовут, а уж тем более, что он король.

Поднимаясь в лифте Командующего, все хранили молчание. Тишину нарушало лишь гудение кондиционера да почти неслышный свист гидравлики. Центурионы проводили Дайена до золоченых дверей с эмблемой Феникса и, молча развернувшись, пошел обратно.

— Но почему? — с трудом проговорил Дайен, чувствуя себя беспомощным, обессиленным.

— Ты должен войти сам, — сказал Маркус. — Заходи, дверь открыта. Тебя ждут.

Слова прозвучали зловеще, хотел того Маркус или нет. Дайен колебался. На ум пришла мысль: бежать, и поскорее, и никто его не остановит. В ту же минуту он понял, что таким образом его уже подвергают проверке, что это «часть первая» обряда. Дрожащей рукой он толкнул дверь, она бесшумно открылась.

Шагнув в комнату, Дайен словно ослеп, поглощенный кромешной тьмой. Дверь за ним закрылась. Он стоял, боясь пошевелиться, ждал, когда глаза привыкнут к темноте. Гордость не позволяла ему пробираться по комнате на ощупь, натыкаясь на предметы и поднимая шум. Прислушавшись, он услышал легкий вздох и шелест платья и понял, что Мейгри здесь. Но света звезды он не видел, значит, она не надела ее, значит, свет драгоценного камня неприемлем для обряда.

В темноте он разглядел очертания еще чего-то более темного, двигавшегося к нему. Командующий.

— Протяните руку.

Помедлив, Дайен вытянул вперед руку.

— Чувствуете прикосновение материи к пальцам?

Пошарив в воздухе, он наконец коснулся грубой шерстяной ткани.

— Снимите свою одежду и наденьте это.

Несмотря на темноту, Дайен вспыхнул от стыда, но сделал, как просили. Долго путался в складках материи, пытаясь понять, что это за одежда и как ее надевать. Наконец, нашел разрез, предназначенный для головы, сунул в него голову и оказался облаченным во что-то грубое и ниспадающее до самого пола. Руки остались обнаженными, и он поежился от холода, так как в комнате было не жарко. Материал оказался ужасно колючий и буквально царапал кожу при каждом движении.

Дайен почувствовал в воздухе странный запах, от которого защекотало в носу. Ладан. Он испугался, что чихнет, и зажал нос пальцами.

Загорелась свеча. В ее пламени Дайен впервые увидел лицо Сагана. От страха у него заболел живот. Когда Саган был в шлеме, то холодный металл, естественно, ничего не выражал, но Дайен предполагал, что под ним находится живое, теплое человеческое лицо.

Он ошибался.

Держа в одной руке свечу, другой рукой Командующий поднял капюшон и надвинул его на голову. Под черным, как ночь, капюшоном лица стало не видно.

Дайен хотел что-то сказать, пробормотать хотя бы приветствие, но Мейгри, выйдя в круг света, покачала головой и сделала отрицательный жест.

— Ты не должен говорить, Дайен. — Ее голос был мягким, тихим. Светлые волосы, падавшие на плечи, казались белыми и холодными, как лунный свет. — Твои мысли направляются внутрь, — она приложила руку к сердцу, — и наружу. — Она протянула руки вперед. — Ты смотришь вглубь, на себя. Ввысь, на Создателя.

Страх охватил Дайена. Тело словно превратилось в мягкую массу, кровь — в воду. От ужаса он содрогнулся; он был отчаянно напуган. Думать о себе? О Создателе? Все, что он мысленно сумел представить, — это мучительная боль, смерть и забвение.

— Пройдите сюда, — приказал Саган, показывая жестом, куда идти.

Дайен желал бы подчиниться, но ноги не слушались его. Он наклонил голову, прикрыл рот рукой и помолил Бога, в которого никогда не верил, чтобы его не стошнило от подступавшей к горлу желчи.

Он едва уловил, что Мейгри прошептала Сагану:

— Что вы ему сказали такое? Он выглядит так, словно готовится к смерти.

И Дайен с трудом разобрал резкий, недовольный ответ Командующего:

— Ничего. Я вообще ничего ему не говорил. Мейгри подошла к Дайену, положила руки ему на плечи. Прикосновение было холодным и успокаивающим.

— Дайен, это религиозный обряд, церемония и ничего больше.

— Нет! — сдавленным голосом произнес он, глядя широко открытыми глазами на черную ширму, за которой ему чудилось что-то ужасное. — Я умру! — Высказав вслух то, что его мучило, он вдруг почувствовал умиротворение, дрожь прекратилась, тошнота прошла. Дайен учтиво высвободился из рук Мейгри.

— Я умру, — повторил он и посмотрел в ее глаза, где отражалось его смертельно бледное лицо.

Полный спокойствия, ощущая легкое головокружение, Дайен без колебания прошел за ширму и увидел стол, покрытый черной материей.

Мейгри бросила быстрый, вопросительный, испуганный взгляд на Командующего, но тот даже не оглянулся на нее. Она остановилась в нерешительности, пристально глядя на Дайена, словно пытаясь проникнуть ему в душу. Командующий вставил свечу в один из подсвечников на столе, зажег ее, подошел к другому и тоже зажег. Только теперь он посмотрел на Мейгри раздраженным взглядом.

Вздохнув, она надела капюшон на голову. Лицо скрылось в тени, и Дайен вдруг почувствовал себя одиноким.

— Встаньте в центре круга, — сказал лорд Саган, показывая на белую линию на полу. — Не наступите на линию.

Круг был сделан из какого-то кристаллического порошка. Осторожно переставляя ноги, чтобы не задеть линию, Дайен встал, как ему сказали.

Саган занял место за столом напротив тех предметов, что были покрыты черной материей, и Мейгри встала слева от него.

Сжав пальцы и держа их перед грудью, она склонила голову. Саган простер руки вверх и поднял глаза к небесам. Никто из них не подсказал, что нужно делать Дайену, но юноша знал, что это не имеет значения. Ничто не имело для него значения, потому что он собирался умереть. Спокойный, безразличный, ни о чем не думая и ничего не чувствуя, он стоял в центре круга и ждал.

— Создатель, перед тобой предстает тот, кто на пороге зрелости жаждет познать таинство своей жизни.

Мейгри пыталась сосредоточиться, направить мысли на слова и молитвы Сагана, но ничего не могла с собой поделать и то и дело бросала быстрые взгляды на Дайена. Что же нашло на мальчика? Она могла бы заподозрить Командующего в том, что он намеренно терроризирует Дайена, если бы не почувствовала, как он сам был озадачен странным поведением юноши. Мейгри спрашивала себя, не ее ли в этом вина. Это ведь она дала понять Дайену, что к обряду надо отнестись серьезно, но ее совет почитать Ницше ни в коем случае не мог привести к подобной реакции.

В полумраке лицо Дайена выглядело мертвенно-бледным; широко открытые глаза не мигая смотрели на пламя свечи. Он крепко сжал кулаки, собираясь с мужеством, дышал часто и неглубоко. Рыже-золотистые пряди волос прилипли к потному лбу и шее. Пот струился по вискам. Он выглядел как человек, идущий на казнь.

— …нам, представителям королевского рода, дарованы способности выше тех, которыми обладает обычный человек. С Твоего благословения на нас возложена важная обязанность. Ты возложил на нас обязанность отвечать за жизни других людей…

«И ты, Саган, пренебрегаешь этой обязанностью, — мысленно добавила Мейгри. — Ты отмахнулся от нее. Ты изрекаешь слова молитвы, но в глубине души ты не веришь ни единому слову. Бог существует для тебя одного, существует для исполнения твоей заветной цели — прибрать к рукам вселенную».

— …употреби наши умственные и физические способности для защиты и охраны…

— И завоевания. — По тому, как напряглось тело стоявшего рядом Сагана, она поняла, что случайно высказала свою мысль вслух.

— Употреби для созидания…