ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГОДОВЩИНА

— Кардинал Радисовик?

Кардинал оторвался от книги и повернулся к тому, кто окликнул его. Моргая на утреннем свету, пробивавшемся сквозь замысловатые узоры фигурного оконного стекла, он смог рассмотреть лишь темный силуэт в дверях своего кабинета.

— Это я, Мосия, ваше святейшество, — сказал молодой человек, поняв, что каталист не узнал его. — Надеюсь, я не потревожил вас? Если помешал, я приду потом...

— Нет-нет, вовсе нет, сын мой. — Кардинал закрыл книгу и поманил юношу к себе. — Заходи, прошу. Я давно уже не видел тебя во дворце.

— Спасибо, ваше святейшество, — сказал Мосия, входя в комнату. — Я теперь живу у чародеев. Легче было прийти с ними, поскольку моя работа большую часть времени держит меня в кузнице.

— Понятно. — Кардинал Радисовик кивнул. При упоминании о кузнице по лицу его промелькнула тень, но быстро исчезла. — Только вчера я был в новой части города, построенной чародеями. Меня очень впечатлила работа, которую они проделали за такой краткий срок. Их дома уютны, а возводить их можно быстро и с меньшими затратами Жизни. Как называется этот камень, из которого они строят?

— Кирпич, ваше святейшество, — улыбаясь про себя, ответил Мосия. — Это не камень. Его делают из глины и соломы, штампуют и обжигают на солнце.

— Да, я знаю, — кивнул кардинал. — Я видел, как они штампуют эти самые... кирпичи... когда был в их деревне в прошлом году вместе с принцем Гаральдом. Почему-то это название — кирпич — не желает укладываться у меня в голове. — Он перевел взгляд с Мосии на сад за окном. — Тебе будет интересно узнать, — продолжал Радисовик, — что я посоветовал знати использовать этот метод для строительства домов для их полевых магов. Со мной вчера были на инспекции несколько Альбанара, и по крайней мере двое из них согласились со мной в том, что такие дома значительно практичнее существующих построек.

— А остальные, ваше святейшество? — спросил Мосия. Сам в прошлом полевой маг, он жил вместе с отцом, матерью, братьями и сестрами в магически увеличенном дупле дерева и прекрасно знал, каким счастьем окажутся эти теплые, сухие кирпичные дома для тех, кто вынужден терпеть капризы природы.

— Уверен, они согласятся, — медленно проговорил Радисовик. Потерев усталые от чтения глаза, он покачал головой и усмехнулся. — Не стану кривить душой, Мосия. Они были... ошарашены, увидев произведения так называемого Темного искусства Техники, и им было трудно заставить себя мыслить рационально. Но поскольку чародеи теперь живут в пределах Шаракана, их мастерство очевидно для всех, и народ со временем привыкнет к Технике. Я в этом уверен. И Техника станет частью человеческой природы.

При этих словах кардинал снова нахмурился и потом вздохнул.

— Частью человеческой природы, ведущей к войне. Вы об этом подумали, ваше святейшество? — мягко спросил Мосия. Он машинально открыл книгу, лежавшую рядом с ним на столе, магически и любовно сотворенном из орехового дерева.

— Да, об этом, — ответил Радисовик, глядя на Мосию. — Ты проницателен, юноша.

Мосия вспыхнул, польщенный, но и растерянный. Он закрыл книгу, погладил кожаный переплет.

— Спасибо, ваше святейшество, хотя такой похвалы я не заслуживаю. Я ведь сам об этом думаю... — Он замолк, не умея высказать своих чувств. — Особенно когда я работаю. Я кую меч или копье, и когда я это делаю, я думаю, что оно... оно убьет кого-то. О, я понимаю, что принц Гаральд не согласился бы с этим, — торопливо добавил Мосия, боясь, что его слова могут воспринять как критику правителя. — Копья предназначены, чтобы пугать или, по большей части, отгонять кентавров. Но все равно не могу не думать.

— Ты в этом не одинок, Мосия, — сказал кардинал Радисовик, вставая и подходя к окну. Он уставился в него незрячим взором. — Принц Гаральд славный молодой человек. Лучший из тех, кого знаю, — я говорю как человек, на глазах у кого он вырос из ребенка в мужчину. Он вобрал в себя все лучшее и благороднейшее в Альбанара, и он невероятно мудр для его возраста. Иногда я забываю, что ему всего лишь двадцать девять лет. Я часто думаю, — голос кардинала смягчился, — о свете, которым он озарил темную душу твоего друга. Как его звали?

— Джорам, — откликнулся Мосия.

Услышав страдание в голосе молодого человека, кардинал повернулся к нему.

— Прости, — ласково сказал он. — Не хотел бередить старые раны.

— Все в порядке, ваше святейшество, — ответил Мосия. — Я понимаю, о чем вы. Джорам никогда не мог бы сделать... то, что сделал, если бы это было не для Гаральда, который показал ему истинный смысл чести и благородства.

— Да, Гаральд многому его научил. Но ведь открыл его сердце для любви и самопожертвования каталист. Странный он был человек, этот отец Сарьон, — сказал кардинал, разговаривая скорее с собой, чем с юношей. — И как странно и трагически повернулись события. Я еще слишком мало успел узнать о Джораме. А ты, Мосия? Ты знаешь достаточно?

Вопрос был задан тихим, спокойным голосом. Но он был неожиданным и застал Мосию врасплох.

— Конечно, вполне достаточно, — ответил юноша, но голос его звучал глухо, и он не поднимал глаз под пронзительным взглядом кардинала.

Кивнув, Радисовик снова взглянул в окно.

— Однако мы ушли от темы, — сказал он, возвращаясь к разговору и с улыбкой слыша нервное, беспокойное шарканье и переступание с ноги на ногу у себя за спиной. — Мы говорили о Гаральде и этой войне. Если у моего принца и есть недостатки, то это в первую очередь жажда боевой славы, причем он даже забывает о цели, ради которой мы будем сражаться. Он думает, как лучше руководить войсками, верно расставить колдунов, вышколить их и каталистов, чтобы изливать силу на поле сражения — вот все, что занимает его разум в эти дни. Но ведь войны могут не только выигрываться, но и проигрываться, так что надо иметь план как на случай победы, так и на случай поражения. Однако он не желает обсуждать это с его величеством. — Радисовик нахмурился, и Мосия с испугом понял, что слышит речи, не предназначенные для ушей низшего подданного Шаракана. — Король слеп, когда дело касается Гаральда. Он гордится им — причем заслуженно, — но в ореоле славы не видит настоящего человека. Гаральд радостно играет с яркими солдатиками, не снисходя до мыслей о таких низменных вещах, как, к примеру, о том, что мы будем делать с Мерилоном, если вдруг завоюем его. Кто будет править городом? Будет ли это свергнутым император, хотя до меня доходили слухи, что он сошел с ума? Кто займет место епископа Ванье как главы церкви? Что мы будем делать с теми представителями знати, которые откажутся приносить присягу на верность? Остальные города-государства старательно держатся в стороне от этой войны, но что, если они, увидев, как мы становимся все сильнее, решат напасть на нас? Понимаешь, в чем дело? — спросил кардинал Радисовик, поворачиваясь лицом к ошеломленному Мосии. — Но всякий раз, как я пытаюсь поговорить об этом с Гаральдом, он отмахивается и говорит, что времени у него нет. Обсудите, мол, с отцом. А король отвечает, что ему и забот о собственном королевстве хватает, а все дела войны в ведении его сына.

Мосия переминался с ноги на ногу, думая о том, хватит ли ему Жизни, чтобы тихонько провалиться сквозь пол. Видя, что молодому человеку неуютно, и спохватившись, что наговорил лишнего, Радисовик взял себя в руки.

— Я не хотел наваливать на тебя еще и мои проблемы, юноша, — сказал он.

Отойдя от окна, он пересек комнату и остановился перед Мосией, который с благоговейным страхом смотрел на него. Вся атмосфера вокруг кардинала говорила о придворной интриге — даже подол расшитого золотом одеяния при движениях церковника словно бы нашептывал секреты.

— С помощью Олмина все это утрясется само собой. Ты пришел сюда не просто так, а я тебя заставил болтать о пустяках. Прости меня. Что я могу для тебя сделать?

Юноша пару мгновений собирался с мыслями, прекрасно видя, как ловко кардинал вышел из неудобного положения. Очень аккуратно он свел свою критику в адрес принца к пустякам и свалил все эти заботы на плечи Олмина, косвенно давая понять Мосии, чтобы тот забыл все, что тут было сказано, и доверился Богу.

Мосия с готовностью это сделал. Шараканский двор не был самым коварным, не то что мерилонский, судя по слухам. Однако любой королевский двор — место ненадежное, и Мосия давно усвоил, что знать слишком мало так же плохо, как и слишком много.

— Заранее прошу прощения за то, что обременяю вас такими ничтожными делами, ваше святейшество, — сказал молодой человек. — Но для меня... это очень важно... и никто другой, кроме вас, не может сделать этого, поскольку мы в состоянии войны.

— Так чего же ты хочешь, сын мой? — ласково спросил Радисовик, взгляд которого вдруг стал холодным и настороженным.

— Я... я пришел спросить вас, не откроете ли вы для меня Коридор, ваше святейшество.

— Ты хочешь покинуть Шаракан, — медленно проговорил Радисовик.

— Да, ваше святейшество.

— Ты понимаешь, что отправляться за пределы магических границ нашего города запрещено большинству его обитателей? Нынче странствия вообще опасны, особенно для шараканцев. Тхон-ли постоянно держат Коридоры под контролем, с помощью Дуук-тсарит, конечно же. Ведь колдуны Мерилона в любой момент могут попытаться в них пролезть.

— Я знаю, ваше святейшество, — почтительно, но твердо произнес Мосия. — Но это путешествие очень важно для меня, и я готов рискнуть. Я сообщил принцу Гаральду, — продолжал он, видя, что Радисовик сомневается, — и он дал мне разрешение. У меня есть послание от него. — Порывшись в складках туники, Мосия достал маленький хрустальный шарик, который активировался магическим словом, воспроизводя изображение молодого, красивого принца Шаракана.

— Этого не понадобится, — с улыбкой сказал Радисовик. — Если ты обсуждал это с принцем Гаральдом и он дал тебе свое позволение, то я, конечно же, открою для тебя Коридор и пожелаю доброго пути. И куда же ты собираешься отправиться?

— На границу, — ответил Мосия.

Радисовик изумленно воззрился на молодого человека.

— Но почему ты... — Тут его лоб разгладился. — А, — кивнул он, — сегодня же годовщина.

— Да, ваше святейшество, — тихо ответил Мосия. — Я никогда там не бывал. Когда чародеи нашли меня во Внешних землях, я был скорее мертв, чем жив. Я не знал о том, что случилось... мне рассказали гораздо позже. Я хотел отправиться туда, но сам не мог этого сделать. — Он с пристыженным видом уставился в пол. — Я понимаю, что должен был это сделать, но я боялся увидеть Сарьона... измененным... — Он закашлялся.

— Понимаю, сын мой. Понимаю. — Радисовик положил руку на плечо молодого человека. — Я слышал об испытании, которое тебе пришлось пережить, и наверняка оно было ужасным. И никто не смеет упрекать тебя за то, что ты не мог заставить себя отправиться в это жуткое место, пока не укрепил дух.

— Я должен туда попасть. Мне это нужно, — упрямо повторил Мосия, словно бы спорил сам с собой. — Я должен, в конце концов, убедить себя в том, что это правда. Что все это случилось на самом деле. Может, тогда смирюсь с этим или пойму.

— Сомневаюсь, что мы когда-нибудь это поймем, — отозвался Радисовик, пристально глядя на молодого человека и отмечая все мельчайшие оттенки выражения его открытого, бесхитростного лица. — Но нам все же придется смириться со случившимся, чтобы гнев и скорбь не истерзали нас и не погубили наши жизни.

Он замолчал, ожидая, что Мосия скажет что-нибудь еще. Но юноша, обуреваемый чувствами, не находил сил заговорить. Кардинал небрежно пожал плечами и, произнеся молитву, приказал Коридору открыться прямо в комнате. В воздухе возник овальный провал в пустоту.

— Ступай же, и да благословит тебя Олмин, — сказал Радисовик, и Мосия, вспыхнув, промямлил слова благодарности. — Да обретешь ты мир, который ищешь.

Коридор удлинился. Молодой человек шагнул внутрь, и туннель сквозь пространство и время, созданный древними, сомкнулся вокруг него. Мосия исчез.

Глядя в затягивающийся проем, кардинал Радисовик покачал головой.

— Что за тайна терзает твое сердце, юноша? — пробормотал он. — Если б знать...

Коридор сомкнулся вокруг Мосии, тот ощутил, как пространство вокруг него сжалось, сдавило его; и его словно бы потащили по темному узкому туннелю. Молодой человек пережил момент панического, животного ужаса, живо вспоминая тот, последний раз, когда он перемещался таким образом...

Колдунья с непроницаемым лицом произнесла слово, и Мосия затаил дыхание в ужасе, когда на лиане Киджа снова начали расти шипы, пока лишь покалывая кожу, но не пронзая ее.

—Пока да, — угадала его мысли колдунья. — Но они будут расти и в конце концов пронзят кожу, мускулы, внутренние органы и высосут из тебя жизнь. Спрашиваю еще раз — как твое имя?

—Но зачем? Какое это имеет значение? — простонал Мосия. — Ты же знаешь!

—Сделай мне одолжение, — сказала колдунья и произнесла еще одно слово. Шипы выросли еще чуть-чуть.

—Мосия! — забился он в муках. — Мосия! Будь ты проклята! Мосия! Мосия! Мосия...

Дымка боли затянула его взгляд. Мосия закашлялся, подавившись собственными словами. В ужасе он видел, как колдунья становится им самим. Ее лицо стало его лицом. Ее одежды — его одеждами. Ее голос — его голосом.

—Что будем делать с ним? — подобострастно спросил колдун.

—Швырни его в Коридор и отправь во Внешние земли, — сказала колдунья — теперь Мосия, — вставая на ноги.

—Нет!

Мосия пытался вырваться из крепких рук колдуна Дуук-тсарит, но от малейших его движений шипы вонзались в тело все глубже, и он перестал биться и только кричал от муки.

—Джорам! — отчаянно завопил он, увидев, как среди листвы открылся темный проход Коридора. — Джорам! — кричал он, надеясь, что друг его услышит, но в душе понимая, что все это бесполезно. — Беги! Это ловушка! Западня!

Колдун швырнул его в Коридор. Тот начал сжиматься, сдавливая его. Шипы вонзались в его тело, по коже заструилась горячая кровь. Последним, что он увидел, было лицо колдуньи — его собственное лицо, — бесстрастно следившее за ним.

Затем колдунья раскинула руки.

—Это все безумие, — услышал он собственный голос.

Мосия смутно помнил дальнейшее. К счастью, в Коридоре он потерял сознание. Когда много дней спустя он пришел в себя, он оказался в неказистом поселении чародеев во Внешних землях. Рядом с ним были Андон, их добрый глава общины, и Телдар — целитель, — а еще каталист, которого прислал в поселок чародеев сам принц Гаральд. Мосия умолял, чтобы ему рассказали, что случилось с его друзьями, но никто в этом глухом местечке не мог или не хотел рассказать ему правду.

Последующие недели были полны боли наяву и кошмаров в магически вызванном сне. Затем он подслушал разговор, не предназначенный для его ушей, и узнал, что случилось с Джорамом и отцом Сарьоном. Он узнал о самопожертвовании каталиста, о том, как Джорам по собственной воле ушел за Грань.

Мосия и сам был при смерти. Телдар испробовал все, но ему пришлось сказать Андону, что Жизненная сила молодого человека не действует, не помогает ему исцелиться. Мосии было все равно. Умереть легче, чем жить с такой мукой в душе.

Однажды Андон сказал ему, что к нему приехали гости, причем привезли их в поселение по личному приказу принца Гаральда. Мосия не мог представить, кто это может быть, да и все равно ему было... А потом он оказался в объятиях матери, которая орошала его раны слезами, а в ушах его звучал голос отца. Ласково, нежно их загрубелые от работы руки возвратили сына к жизни.

Воспоминания о страданиях и былом отчаянии охватили Мосию, и ему показалось, что Коридор пытается раздавить его. К счастью, путешествие было коротким. Ощущение панического страха улеглось, когда Коридор вновь открылся. Но страх сменился чувствами не менее глубокими и не менее тяжкими — печалью и горем. Выходя из Коридора, Мосия стиснул зубы, чтобы взять себя в руки. Хотя он никогда не бывал в Приграничье, он много читал об этих местах и знал, чего ждать.

Береговая линия из чистого белого песка, тут и там усеянная островками высокой травы, которая по мере приближения к вечному прибою серого тумана — границе — исчезала полностью, и побережье становилось белым и чистым, как голая кость. Вдоль берега должны стоять Дозорные, а среди них — Сарьон, плоть которого превратилась в камень.

— Все это не так ужасно, как ты можешь себе вообразить, — вспомнил Мосия слова принца Гаральда, обращенные к группе придворных, окруживших его во время одной вечеринки не так давно. — На каменном лице этого человека лежит отпечаток такого покоя, что можно чуть ли не позавидовать ему.

Мосия отнесся к этому скептически. Он надеялся что это правда, что священник обрел веру, которую утратил, — но не мог до конца в это поверить. Радисовик говорил, что у Гаральда только один недостаток — чрезмерное увлечение военным делом. Это было правдой, но помимо этого к недостаткам принца можно было отнести и некоторую предвзятость: он видел в людях и событиях то, что хотел увидеть, причем не обязательно истинные их качества и особенности.

Каменная фигура Сарьона будет всегда смотреть за Грань, в клубящиеся, вечно переменчивые туманы границы.

— Граница — это спокойное и мирное место, — мрачным голосом говорил Гаральд собравшимся. — Посмотреть — так никогда и не подумаешь, какие трагедии там происходят.

Спокойствие...

Мир...

Едва Мосия ступил из Коридора на песок, как его сбил с ног сильный порыв ветра.

Песок сдирал кожу с его лица, и открыть глаза было почти невозможно. Сила ветра была просто невероятной. Он никогда в жизни не видел ничего подобного. Он только раз в жизни угодил в грозу, вызванную двумя враждующими группами Сиф-ханар. Мосия попытался встать, но попытка была заранее обречена на провал, и ветер покатил бы его по берегу, как вырванное с корнем растение, если бы его вдруг не схватила чья-то сильная рука.

Зная, что долго так не продержится, Мосия быстро активировал магическую сферу, которая окружила его и его спасителя. Как только магическая оболочка замкнула в себе их обоих, оставив ветер бушевать снаружи, они оказались в тишине и покое.

Продрав забитые песком глаза, Мосия проморгался, пытаясь увидеть, кто это ему помог, и недоумевая, что может этот самый кто-то искать на границе. И, увидев трепещущий на ветру оранжевый шелк, он почувствовал, как сердце в груди оборвалось.

— Знаешь, старина, — услышал он до жути знакомый голос, — спасибо тебе преогромное. Не понимаю, как я сам не додумался защититься. Разве что слишком уж развеселился, спотыкаясь об эти резвые растения, что не укореняются, а прыгают по песку. И еще я придумал новый костюм и назвал его «Циклон». Нравится?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я НАЗВАЛ ЕГО «ЦИКЛОН»

Мосия с брезгливым удивлением и злостью воззрился на стоявшего рядом с ним внутри магической сферы человека.

— Симкин, — протянул он, отплевываясь от песка. — Ты-то что здесь делаешь?

— Да сегодня же Олминов день. А я всегда прихожу сюда в Олминов день. Что говоришь? Сегодня четверг? Ну, — пожал он плечами, — для друзей день-другой не срок. — Подняв руки, он продемонстрировал свой наряд. — Что скажешь?

Мосия с отвращением посмотрел на бородатого молодого человека. На Симкине все было наизнанку — от голубого парчового камзола и шелковой пурпурной рубахи до ярко-зеленых штанов. Мало того — он еще и белье нацепил поверх всей одежды! Волосы на его голове стояли дыбом, и обычно аккуратная бородка щетинилась во все стороны.

— Мне кажется, ты выглядишь как шут, — сердито сказал Мосия. — И если бы я знал, что это ты, то я бы не стал тебя прятать в сфере, а летел бы ты себе, пока башкой в горы не врезался!

— Не забывай, что лететь собирался ты, а я тебя избавил от полета, — скучным голосом проговорил Симкин. — Ну и поганое у тебя настроение. Я же предупреждал, что оно у тебя на физиономии навек отпечатается. Прямо так и вспоминается герцог Токингхорн, который не умер, а сгорел от злобы. Я не понимаю, что ты имеешь против меня, милый мальчик. — Сотворив зеркало, Симкин с удовольствием посмотрелся в него, еще сильнее взъерошив бородку.

— Да неужто! — зло рявкнул Мосия. — Мало кто знал, что мы в ту ночь должны были встретиться в роще. Только я, Джорам, Сарьон, ты и, как оказалось, еще Дуук-тсарит! Полагаю, что это невероятное совпадение?

Опустив зеркало, Симкин недоверчиво уставился на Мосию.

— Поверить не могу! — воскликнул он трагически. — И все это время ты подозревал меня в предательстве! Меня! — Швырнув зеркало на песок, Симкин схватился за сердце. — Плохо! О, как мне плохо! — простонал он. — О, это слишком, слишком для бренной плоти! Я не вынесу!

— Прекрати, Симкин, — холодно ответил Мосия, едва удерживаясь от желания сгрести этого кривляку за шкирку и встряхнуть. — Это уже не забавно.

Глянув на Мосию из-под полуопущенных трепещущих ресниц, Симкин вдруг выпрямился, пригладил волосы и сменил наряд на очень простой и консервативный костюм из серого шелка с белыми кружевами, перламутровыми пуговицами и изысканным лиловым галстуком. Поправив кружевной манжет, он небрежно сказал:

— Не знаю, с чего ты набросился на меня с этим обвинением. Раньше надо было мне сказать. Предателем был Сарьон, как я уже тебе говорил. Неужели у принца Гаральда нет своих способов выяснить правду? Спроси у него, если мне не веришь.

— Не верю, — нахмурился Мосия. — И я уже спрашивал. Никто ничего не знает... если тут вообще есть что знать.

— Есть-есть, — перебил его Симкин.

Мосия устало покачал головой.

— Я уже слышал эту идиотскую историю о предательстве каталиста, которую ты измыслил, и я в это не верю. Отец Сарьон никогда бы нас не предал, и...

— А я, значит, предал бы? — спокойно закончил за него Симкин, приглаживая волосы. Взмахнув рукой, он достал из воздуха клочок оранжевого шелка и сунул юноше под нос. — Ты прав, конечно же, — невозмутимо продолжал он. — Я мог бы предать вас, но только если бы дело пошло совсем плохо. Как оказалось, мне этого делать не пришлось. Ты должен признаться, что мы неплохо провели время в Мерилоне.

— Ну да, конечно! — В гневе отведя взгляд от прихорашивающегося Симкина, Мосия посмотрел сквозь магическую оболочку на разлетающийся песок. — Я не знал, что на границе гуляют такие бури. Сколько они длятся? — холодно спросил он, ясно давая Симкину понять, что разговаривает с ним только потому, что ему нужен ответ на этот вопрос — И, пожалуйста, меньше треплись! — зло добавил он.

— Не гуляют. Очень долго, — ответил Симкин.

— Что? — раздраженно спросил Мосия. — Что ты имеешь в виду?

— Это и имею, — обиженно сказал Симкин. — Ты же сам велел мне покороче.

— Ну, не так же кратко, — сдался Мосия, все неуютнее чувствуя себя в этом месте.

Час стоял полуденный, но было темно, почти как ночью. Хотя их защищала оболочка, Мосия мог сказать, что сила ветра прибывает, а вовсе не наоборот. Ему стоило все больше и больше Жизненной силы сохранять магическую сферу вокруг них, и он понимал, что долго удерживать защиту не сможет.

— Ты и дальше намерен поносить меня? — высокомерно спросил Симкин. — Потому что, если будешь продолжать, я ни словечка не скажу.

— Не буду больше, — пробормотал Мосия.

— И ты извиняешься за то, что обвинил меня в предательстве?

Мосия не ответил.

Симкин, заложив руки за спину, стал вглядываться в бушующую тьму.

— Интересно, далеко ли можно уйти, прежде чем ветер подхватит тебя и шмякнет обо что-нибудь вроде здоровенного дуба...

— Ладно, я извиняюсь! — угрюмо ответил Мосия. — А теперь говори, что тут творится!

— Хорошо, — фыркнул Симкин. — В Приграничье никогда не бывало бурь. Это связано с магическими свойствами границы или чем-то еще вроде этого. А что касается того, как долго продлится эта буря, то у меня предчувствие, что она будет бушевать очень долго. Гораздо дольше, представь себе, чем любому из нас хотелось бы.

Последние слова Симкин произнес тихо. Глядя на бурю за магической оболочкой, молодой человек все больше мрачнел.

— А мы можем передвигаться в этой штуке? — вдруг спросил он. — Ты можешь перемещать ее вместе с нами?

— Думаю... я смогу, — неохотно проговорил Мосия. — Хотя это потребует много Жизни, а мне и так не слишком хорошо...

— Не беспокойся. Долго двигаться нам не придется, — перебил его Симкин. — Направляемся вон туда, — показал он.

— А ты не мог бы помочь мне поддерживать защиту? — сказал Мосия, когда они, спотыкаясь, побрели по песку. Он понятия не имел, куда они идут, поскольку совершенно ничего вокруг не видел.

— Невозможно, — ответил Симкин. — Я слишком устал. Менять одежду, выворачивать ее наизнанку — это все забирает слишком много сил. Да нам недалеко.

— Недалеко куда?

— Да конечно же до статуи каталиста. Я думал, что ты на нее посмотреть пришел, разве не так?

— Откуда ты знаешь... Ладно, проехали, — устало сказал Мосия, спотыкаясь на ползучем песке. — Ты говорил, что часто сюда приходишь. Зачем? Что тебе тут надо?

— Составить компанию каталисту, конечно же, — отозвался Симкин, глядя на Мосию с самодовольным видом. — Ты ведь для этого слишком занят. Когда бедняга превращается в камень, это не значит, что у него не остается чувств. Знаешь, как тоскливо торчать тут целый день, глядя в никуда? На голову тебе голуби садятся, и все такое. Было бы еще ничего, будь в этих голубях какой-нибудь интерес. Но они такие паршивые собеседники да еще небось и лапами щекочутся.

Мосия поскользнулся и упал. Симкин наклонился и поднял его.

— Недалеко осталось, — подбодрил его молодой человек. — Мы почти на месте.

— И о чем же ты... хм... с ним говоришь? — спросил Мосия, чувствуя себя ужасно виноватым. Он ведь знал, что приговоренные к Превращению на самом деле остаются живыми, но он даже не думал о том, что с ними можно разговаривать и что они могут хотя бы отчасти сохранять человеческие чувства.

— О чем мы разговариваем? — переспросил Симкин, на мгновение останавливаясь, словно чтобы свериться с направлением, хотя то, как он находил дорогу в этой буре, было свыше понимания Мосии. — Ах, да. Мы идем в нужном направлении. Еще несколько шагов. Итак, на чем я остановился? Ну, я знакомлю нашего окаменевшего друга с придворными слухами. Показываю новейшие моды, хотя меня угнетает, что ответа от него — определенно как от камня. То есть не добьешься. И еще я ему читаю.

— Что? — Мосия замер, отчасти чтобы восстановить дыхание, отчасти из-за того, что уставился на Симкина в изумлении. — Ты читаешь ему? Что? Тексты? Священное писание? Не могу представить, чтобы ты...

— ...читал такую занудь? — поднял брови Симкин. — Ты совершенно прав. Боже! Священное писание! — Побледнев от одной этой мысли, он обмахнулся оранжевым шелком. — Нет. Я читаю ему всякие смешные вещи, чтобы поддержать его дух. Я нашел огромную книгу с пьесами, написанными этим невероятно плодовитым малым в древние времена. Очень захватывающе. Правда, приходится читать за всех персонажей. Вот послушай, я кое-что даже запомнил. — Симкин встал в трагическую позу. — Но чу! Я вижу свет в окне! О, то заря! Джульетта летит в стакан! О нет, прости, то пузыри земли... — Он нахмурился. — Так, что ли? Не запомнил в точности. — Пожав плечами, он продолжал: — Ну, да я и не был в настроении все это заучивать, я же читал ему.

Махнув рукой, он извлек из воздуха книгу в кожаном переплете и протянул ее Мосии.

— Открой на любой странице.

Мосия открыл. У него глаза на лоб полезли.

— Какая гадость! — воскликнул он, захлопывая том, и гневно воззрился на Симкина. — Неужели ты читал эту... эту грязь... ему...

— Грязь! Деревенщина! Это искусство! — вскричал Симкин, вырывая книгу у Мосии и поручая ее ветру. — Я же сказал, это для поддержания духа... Это помогало.

— Помогало? Что значит — помогало? — перебил его Мосия. — Почему в прошедшем времени?

— Потому что боюсь, что и наш каталист сейчас уже в прошедшем времени, — сказал Симкин. — Подвинь защиту на ноготок. Ага, посмотри себе под ноги.

— Господи! — в ужасе проскулил Мосия. Он поднял взгляд на Симкина. — Нет, этого не может быть!

— Боюсь, что может, милый мальчик, — сказал Симкин, печально покачивая головой. — Для меня нет сомнения, что эти блоки, эти камни, эти более чем бесчувственные обломки — все, что осталось от нашего бедного бритоголового друга.

Мосия опустился на колени. Прикрытый магической оболочкой, он смел песок с того, что показалось ему головой статуи, и заморгал от внезапно нахлынувших слез. Он надеялся, молился, чтобы Симкин ошибся и это оказались обломки другого Дозорного. Но не было никакого сомнения, что это Сарьон, — на него смотрело смиренное лицо каталиста, любящее, ласковое выражение которого он помнил так хорошо. Он даже увидел на этом лице покой, навеки впечатавшийся в каменные черты, как и говорил Гаральд.

— Как это могло случиться? — гневно спросил Мосия. — Кто мог это сделать? Я не знал, что возможно отменить или нарушить заклинание...

— Оно и не нарушено, — со странной улыбкой произнес Симкин.

Мосия встал на ноги.

— Не нарушено? — повторил он, с подозрением меряя взглядом Симкина. — Откуда ты знаешь? Что ты вообще знаешь об этом?

Симкин пожал плечами.

— Да просто это заклятие необратимо. Постой и подумай. Дозорные стоят тут много столетий. И за все это время ничто и никто не могли повредить им или вернуть к жизни. — Он показал на куски камня на песке. — Я стоял тут и смотрел, как Ксавьер со своей лихой шайкой долбили каменные руки нашего друга, пытаясь достать Темный Меч. Да вот за все труды досталась им одна щебенка. Я видел, как колдун метал заклятие за заклятием в Сарьона, да только нескольких голубей поджег — и все. И все же мы сейчас видим расколотую статую, хотя даже самые сильные заклинания самых сильных чародеев нашего мира не могли этого сделать.