Малыш последним, отчаянным рывком натянул башмак, вскочил и подбежал к отцу. Волшебник подхватил мальчика на руки и произнес слова, подчиняющие воздух его велениям. Шагнув на ветер, он оторвался от земли и поплыл; его шелковое одеяние трепетало, словно крылья яркой бабочки.

Ребенок одной рукой уцепился за отцовскую шею, а другой замахал, приветствуя рассвет.

— Папа, научи и меня так делать! — воскликнул Сарьон; весенний воздух, овевающий лицо, приводил его в восторг. — Научи меня, что говорят, чтобы вызвать ветер!

Отец Сарьона улыбнулся и, покачав головой, легонько ущипнул мальчика за ногу, стопа которой была заключена в кожаную тюрьму.

— Сынок, что бы ты ни сказал, ветра тебе не вызвать, — произнес он и ласково убрал соломенные волосы с вытянувшейся от разочарования мордашки. — Это не твой дар.

— Ну, может, пока и не мой, — упрямо заявил Сарьон. Они плыли над свежевспаханным полем, вдыхая запах влажной земли. — Но когда я стану старше, как Джанджи…

Но отец снова покачал головой:

— Нет, сынок. Даже когда ты вырастешь…

— Но это же нечестно! — воскликнул Сарьон. — Джанджи — всего лишь слуга, как и его отец, но он может приказать воздуху нести его. Почему…

Он перехватил взгляд отца и осекся.

— Так это все из-за них! — внезапно воскликнул мальчик. — Джанджи не носит башмаков. И ты не носишь. Только я и мама. Ладно, я их сниму!

Он дрыгнул ногой, и один из башмаков шлепнулся на вспаханную землю, где и лежал до тех пор, пока на него не наткнулась какая-то полевая волшебница, проходившая здесь по своим делам, и не отнесла домой в качестве курьезной находки. Сарьон попытался стряхнуть и второй башмак, но тут на ножку малыша легла отцовская рука.

— Сынок, Жизнь в тебе недостаточно сильна…

— Папа, она у меня есть! — перебил его Сарьон, пытаясь настоять на своем. — Глянь! Нет, ну глянь!

Он взмахнул ручонкой, и его ряса длиной по колено превратилась из зеленой в ярко-оранжевую. Сарьон совсем уже собрался добавить к оранжевому несколько синих пятен: он очень любил пестрые наряды, но мама никогда не позволяла ему ходить дома в таких. Зато отец против них не возражал, и потому мальчику дозволялось наряжаться по собственному вкусу, когда они вдвоем с отцом путешествовали по поместью. Но сегодня обычно доброе лицо отца вдруг посуровело, и Сарьон, вздохнув, отказался от своего намерения и прикусил язык.

— Сарьон, — сказал волшебник. — Тебе пять лет. Через год ты начнешь учиться на каталиста. Потому выслушай и постарайся понять то, что я тебе сейчас скажу. Ты обладаешь Даром Жизни. Хвала Олмину! Некоторые рождаются без него. А потому будь признателен судьбе за этот дар и используй его мудро. И никогда не претендуй на большее, чем тебе дано. Этот путь, сынок, ведет лишь к жестоким разочарованиям и отчаянию. Идти по нему — безумие. А может, и нечто худшее.

— Но если у меня есть дар, почему же мне нельзя делать с ним, что я хочу? — не отступал Сарьон. Нижняя губа у него дрожала — и от непривычной серьезности отца, и оттого, что в глубине души мальчик уже знал ответ на свой вопрос, но отказывался с ним смириться.

— Сынок, — со вздохом отозвался волшебник, — я — Альбанара. Я владею искусством управлять теми, кто поручен моим заботам, искусством вести дом и следить, чтобы мои земли плодоносили, а мои животные давали нам свои дары, сообразно своей природе. Таков мой талант, ниспосланный мне Олмином, и я пользуюсь им, чтобы снискать его благоволение.

Волшебник снизился, а потом опустился, чтобы передохнуть, на окруженную деревьями полянку у края вспаханного поля. Когда босые ноги коснулись влажной от росы травы, волшебника пробрала дрожь.

— А почему мы остановились? — спросил мальчик. — Мы же еще не долетели.

— Потому, что я хочу пройтись, — ответил отец. — Я сегодня с утра какой-то скованный и хочу размяться.

Поставив сына на землю, волшебник зашагал вперед. Полы его рясы волочились по траве.

Сарьон, опустив голову, неуклюже, с трудом заковылял следом за отцом — одна нога в башмаке, вторая босая. Волшебник оглянулся и увидел, что сын плетется далеко позади; он взмахнул рукой, и второй башмак тоже исчез.

Сарьон на миг удивленно уставился на свои босые ноги, потом рассмеялся. Ему нравилось, как щекочется молодая травка.

— Папа, догоняй! — крикнул он и стрелой ринулся вперед.

Волшебник заколебался, не зная, совместимо ли это с его достоинством, потом ухмыльнулся и пожал плечами. В конце концов, волшебник сам еще был молод — ему не исполнилось и тридцати. Подхватив подол длинной рясы, он припустил следом за сыном. Они бегали по поляне, и отец притворялся, будто вот-вот поймает мальчика (но так и не ловил), а Сарьон радостно визжал. Но вскоре волшебник, непривычный к такой энергичной деятельности, запыхался, и догонялки прекратились.

Неподалеку из земли торчал валун с острыми гранями. Волшебник, тяжело дыша, подошел к валуну, слегка коснулся его рукой — и тот сделался ровным и даже отполированным. А затем, с облегчением опустившись на преобразованный камень, волшебник жестом подозвал к себе сына. Отдышавшись, он вернулся к прежней теме беседы.

— Видишь, что я сделал, Сарьон? — спросил волшебник, похлопав ладонью по камню. — Видишь — я придал форму этому камню. Прежде он был для нас бесполезен, а теперь это скамейка, на которой можно посидеть.

Сарьон кивнул. Он внимательно смотрел отцу в лицо.

— Я смог сделать это благодаря силе моей магии. Но иногда мне думается: а здорово было бы, если бы я мог целиком достать этот валун из-под земли и превратить его… превратить… — Волшебник запнулся, потом махнул рукой. — Превратить в домик, такой, чтобы в нем можно было жить вдвоем… только для нас с тобой…

На лицо волшебника набежала тень. Он взглянул в ту сторону, где остался недавно покинутый ими дом. Жена уже встала и сразу же трудолюбиво приступила к утренней молитве.

— Па, а почему ты не сделаешь такой домик? — нетерпеливо спросил ребенок.

Волшебник вновь вернулся мыслями к настоящему. Он улыбнулся — но в улыбке его сквозила горечь. Сарьон заметил ее, но не понял ее смысла.

— О чем это я? — нахмурившись, пробормотал волшебник. — Ах да!

Лицо его прояснилось.

— Я не могу превратить этот камень в домик, сынок. Этим даром Олмина владеют лишь Прон-альбан, маги-ремесленники. Точно так же я не могу и превращать свинец в золото, как это делают Мон-альбан. Я должен пользоваться тем, что дал мне Олмин…

— Тогда мне не очень-то нравится этот Олмин, — дерзко заявил мальчик, уткнувшись взглядом в траву у своих ног, — раз мне он не дал ничего, кроме этих старых башмаков!

Произнося эти слова, Сарьон краем глаза наблюдал за отцом, чтобы проверить, какой эффект произведет это богохульное заявление. Мать сейчас побелела бы от гнева. А волшебник лишь поднес руку ко рту, как если бы пытался скрыть невольную улыбку. Он обнял сына за плечи и привлек к себе.

— Олмин дал тебе величайший из всех даров, — сказал волшебник, — Дар передачи Жизни. Ты, и только ты, можешь собрать Жизнь, магию, заключенную во всем вокруг — и в земле, и в воздухе, — собрать ее в своем теле, сфокусировать и отдать мне или кому-нибудь другому вроде меня, и я смогу воспользоваться ею, дабы увеличить собственные силы. Таков дар Олмина каталистам. Твой дар.

— Чего-то он мне не кажется особенно хорошим, — пробурчал Сарьон, надувшись и попытавшись вывернуться из отцовских объятий.

Волшебник поднял мальчика с земли и посадил себе на колени. Лучше уж объяснить все мальчику сейчас, пока они одни, чтобы он познакомился с горечью нашего миропорядка, и не беспокоить его благочестивую мать.

— Этот дар достаточно хорош — он сохранился на протяжении многих веков, — строго произнес волшебник, — и помог нам выжить на протяжении этих веков — даже, как говорят, еще в те времена, когда наши предки жили в древнем Темном мире.

— Я знаю, — отозвался мальчик. Он прислонился к отцовской груди и принялся бойко повторять заученный урок, бессознательно подражая при этом отчетливому, холодному голосу матери. — Тогда нас называли фамильярами. Предки использовали нас как вмес… вмест… вместилище, — мальчик с трудом совладал со сложным словом и раскраснелся от напряжения и ощущения победы, — своей энергии. Они делали это, чтобы пламя магии не уничтожило их тел и чтобы враги не могли их обнаружить. Чтобы защитить нас, они создавали для нас личины всяких мелких животных, и так мы вместе трудились, чтобы сохранить магию в мире.

— Совершенно верно. — Волшебник поощрительно погладил сына по голове. — Ты правильно повторил катехизис. Но понимаешь ли ты смысл этих слов?

— Да, — вздохнув, отозвался Сарьон. — Понимаю. Наверное.

Но, произнося эти слова, он нахмурился.

Волшебник осторожно взял мальчика пальцем под подбородок, повернул серьезное личико к себе и заглянул в него.

— Ты понимаешь, и будешь благодарен Олмину, и будешь трудиться, чтобы порадовать его… и меня? — мягко спросил волшебник. Поколебался немного и добавил: — Если ты хочешь порадовать меня, постарайся сделать так, чтобы ты был доволен своей работой, даже если… даже если меня не будет рядом и ты не будешь видеть, что я слежу за тобой и интересуюсь твоими успехами.

— Хорошо, папа, — сказал Сарьон. Он чувствовал в голосе отца затаенную глубокую печаль, и ему очень хотелось его утешить. — Я буду доволен, обещаю. А почему тебя не будет рядом? Куда ты собрался?

— Никуда. Во всяком случае, в ближайшее время, — успокоил его отец, снова улыбнувшись и взъерошив светлые волосы сына. — На самом деле это ты меня оставишь. Но это случится еще не прямо сейчас, так что не горюй. Взгляни-ка…

Он указал на четверых крылатых мужчин. Они летели над деревьями и несли два больших золотых диска. Волшебник встал, пересадив мальчика на валун.

— А теперь побудь здесь, Сарьон. Мне нужно произнести заклинание над семенами…

— Я знаю, что ты собираешься делать! — воскликнул Сарьон. Он встал на камень, чтобы лучше видеть.

Крылатые люди подлетели ближе. Их золотые диски сверкали, словно юные солнца, принесшие земле новый рассвет.

— Давай я помогу тебе! — взмолился мальчик, протягивая руки к отцу. — Давай я передам тебе магию, как это делает мама!

И снова по лицу волшебника пробежала тень — и исчезла почти мгновенно, стоило ему взглянуть на маленького каталиста.

— Ну, хорошо, — согласился он, хотя и знал, что мальчик еще слишком мал, чтобы справиться с такой сложной задачей: ощутить магию и открыть для него канал. Малышу предстоит много лет учиться, чтобы овладеть этим искусством. Много лет, в течение которых отец уже не будет неотъемлемой частью его жизни. Волшебник еще раз взглянул на горящую нетерпением мордашку сына и подавил вздох. Он взял мальчика за руку и с самым серьезным видом притворился, будто принимает Дар Жизни.

Человек, родившийся в Тимхаллане, сразу занимает отведенное ему место и приобретает соответствующее общественное положение. Это свойственно для феодального общества. Скажем, сын герцога рождается герцогом, а сын крестьянина — крестьянином.

В Тимхаллане есть свои знатные семейства, которые на протяжении многих поколений занимаются тем, что правят. Есть там и свои крестьяне. А вот чем Тимхаллан уникален, так это тем, что для некоторых здесь положение в обществе определяется не рождением, а врожденным знанием одного из Таинств Жизни.

Таинств всего девять. Восемь из них связаны с Жизнью, или Магией, что суть одно и то же, ибо в Тимхаллане Жизнь и есть Магия. Все, что существует в этой земле, существует здесь либо благодаря воле Олмина, поместившего это что-то сюда еще до того, как в Тимхаллан прибыли предки, либо присутствует с тех самых пор, как было «создано, сформировано, призвано или вызвано», в силу четырех Законов Природы. Каждый из этих Законов управляет как минимум одним из восьми Таинств: Времени, Духа, Воздуха, Огня, Земли, Воды, Тени и Жизни. Из этих Таинств до нынешнего времени дошли лишь пять. Два — Таинства Времени и Духа — были утрачены во время Железных войн. С ними вместе навеки исчезли знания, которыми владели предки: умение прорицать будущее, умение строить Коридоры и умение общаться с теми, кто ушел из этой жизни за Грань.

Что же касается последнего Таинства, девятого, то им пользуются и поныне — но лишь те, кто идет темными путями. Большинство людей были уверены, что именно оно стало причиной разрушительных Железных войн, и это Таинство попало под запрет. Его чародеи были отправлены за Грань, их инструменты и смертоносные машины уничтожены. Девятое Таинство — запретное таинство. Его именуют Смертью. Другое же его имя — Техника.

Когда в Тимхаллане рождается ребенок, его подвергают испытаниям, дабы выяснить, к какому именно Таинству он наиболее предрасположен. Результат испытаний и определяет будущее его место в жизни.

Например, испытания могут показать, что ребенок предрасположен к Таинству Воздуха. Если он происходит из низших слоев общества, он станет одним из Кан-ханар: их обязанность — следить за Коридорами, самым быстрым средством передвижения в Тимхаллане, а также надзирать за всей торговлей в городах и между городами. Если этим даром наделен ребенок из знатной семьи, он почти наверняка достигнет ранга архимага и станет одним из Сиф-ханар; на них лежит множество обязанностей, и в том числе — контроль над погодой. Это Сиф-ханар наполняют воздух городов благоуханием или украшают крыши домов снегом. В сельской местности Сиф-ханар следят, чтобы дожди шли вовремя, когда нужно, а когда не нужно — не шли.

Дети, предрасположенные к Таинству Огня, становятся воинами. Эти ведьмы и колдуны становятся Дкарн-дуук; в их власти разбудить разрушительные силы войны. Они также охраняют покой людей. Чернорясые Дуук-тсарит, Исполняющие, тоже из их числа.

Самое распространенное из Таинств — Таинство Земли. К нему причастно большинство обитателей Тимхаллана. В их числе — низшая каста королевства, полевые маги, ухаживающие за посевами. К ним же относятся ремесленники, разделенные на гильдии в соответствии со специализацией, — Квин-альбан, заклинатели; Прон-альбан, маги; Мон-альбан, алхимики. Выше всех стоят волшебники, Альбанара; они сведущи во всех этих искусствах, и их обязанность — управлять народом.

Ребенок, предрасположенный к Таинству Воды, — это друид. Эти маги тонко чувствуют природу и используют свой дар, дабы растить и оберегать все живое. Фибаниш, или полевые друиды, в основном заботятся о благополучии растений и животных. Однако же самые почитаемые друиды — это целители. Искусство целительства чрезвычайно сложно: магия лекаря должна вступить во взаимодействие с магией пациента, дабы помочь телу исцелить себя. Маннаниш лечат легкие недомогания и травмы, а также принимают роды. Наивысший ранг друидов — чтобы достичь его, нужно обладать большой силой и долго учиться, — это Телдары, занимающиеся серьезными болезнями. Считается, что в древности они даже могли воскрешать мертвых, но это умение давно утрачено.

Причастные к Таинству Тени становятся Иллюзионистами, артистами Тимхаллана. Они создают прекрасные иллюзии и рисуют при помощи дождя и звездной пыли разнообразные картины прямо в воздухе.

И в конце концов, ребенок может быть от рождения причастен к редчайшему из Таинств — Таинству Жизни. Тауматургисты, именуемые также каталистами, распределяют магию, хотя сами наделены ею в невеликом объеме. Но каталист берет Жизнь из земли и воздуха, из огня и воды и, вобрав ее в себя, усиливает и передает магу, который может ее использовать.

И конечно же, иногда рождаются Мертвые.