Но один из них в тот день отсутствовал.

— А где брат Непрощенный? — спросил настоятель Джон.

Этого никто не знал. Никто не видел его. На завтрак он не пришел. Остались нетронутыми его чашка молока, краюха свежеиспеченного хлеба и апельсин в том углу, где он обычно сидел отдельно от всех остальных. В его отсутствие в трапезной не было, однако, ничего необыкновенного. Он часто постился, умервщляя свою плоть в угоду Всевышнему. Но еще ни разу, даже ослабевший от голода, он не провел и дня в праздности.

Чаще всего брата Непрощенного видели в трудах: ухаживающим за больными и немощными братьями или работающим в саду, ведущим нескончаемую войну с сорняками, которые, как настоящее бедствие, исчезли, будучи вырваны с корнем, в одном месте только затем, казалось, чтобы буйно расцвести в другом.

Он мог также находиться в подвале и ремонтировать гигантские машины — тайну для большинства братьев, — эти системы обеспечения жизни в аббатстве, невозможной на планете с атмосферой, бедной кислородом, с колючими пыльными ветрами и с солнцем, которое не грело кричаще-красную скалистую поверхность.

Сегодня брат Непрощенный не вышел на работу и не обратился к настоятелю Джону с просьбой дать ему какое-нибудь поручение.

Это событие вызвало среди братьев такое волнение, как будто треснул купол, и в аббатство с шипением устремился леденящий и ядовитый воздух. Братья рассредоточились по всем направлениям, обыскивая здания, постройки и прилегающие к ним участки, и никто так и не сумел найти пропавшего брата. В конце концов одному из молодых новообращенных пришла в голову мысль заглянуть в келью брата Непрощенного сквозь маленькую железную решетку на ее двери. Новообращенный с широко раскрытыми от удивления глазами вернулся к настоятелю Джону и сообщил о том, что увидел в келье.

А увидел он послушника, сидящего на своем ложе в тесной и узкой келье. Брат Непрощенный смотрел на ладонь правой руки. Слышен был его раздраженный голос:

— Чего вы хотите от меня? Чего? У меня ничего не осталось! — повторял брат, обращаясь к пустому пространству.

Архиепископ Фидель сидел за письменным столом в своем кабинете, уставясь не на собственную руку, а на письмо, которое он держал в руке. Это письмо доставил архиепископу специальный курьер, королевский курьер, Дождавшийся возвращения архиепископа из его путешествия в госпиталь.

Огорченный тем, что он услышал от умирающей женщины, Фидель с опаской отнесся к посланию с королевской печатью. Его величество придавал большое значение мнению архиепископа по многим вопросам, и то, что именно теперь он обращается к архиепископу, Фиделю показалось тревожным совпадением.

Если только это было совпадение.

Фидель прочитал письмо, на котором имелась отметка, что оно совершенно секретное. Это была компиляция отчетов, связанных с событиями, весьма далекими от дел церкви: с загадочным проникновением в дом покойного торговца оружием Снаги Оме, попыткой украсть свертывающую пространство бомбу какой-то группой, именующей себя «Легион Призраков»; отчет Мандахарина Туски о том, как он контактировал с представителями этого «Легиона»; о похищении и возвращении того же Мандахарина Туски; о загадочной планете Валломброза; о прославленном исследователе…

— Великий Боже! — вздохнул архиепископ Фидель, отложив письмо и огорченно глядя на него.

— Ваше преосвященство?

Еле слышный стук в дверь и робкий голос не сразу проникли в сознание Фиделя.

В аббатстве Святого Франциска не было современных технических изобретений типа коммутаторов, внутренней телефонной связи и тому подобного. Даже обыкновенного телефона, за исключением средств межпланетой связи. В стенах аббатства сообщения и распоряжения передавали в основном так же, как и в старину, — устно.

— Я приказал, чтобы меня не беспокоили, — резким тоном произнес Фидель.

— Я… я знаю, Ваше преосвященство. Простите меня, — пролепетал брат Петр, которого испугал этот резкий тон (Фидель никогда и ни на кого не повышал голоса). — Но… случилось нечто такое… Настоятель Джон…

— Дело касается брата Непрощенного, Ваше преосвященство, — прозвучал строгий голос настоятеля Джона, появившегося в этот момент в дверях кабинета.

Весьма самоуверенный человек, настоятель Джон твердой рукой и очень успешно управлял делами аббатства. Свои собственные дела он считал более важными, чем всякие другие. Сомнений на этот счет у него, кажется, не возникало.

— Наш брат ведет себя очень странно. Такого с ним никогда не бывало, — счел необходимым добавить настоятель Джон.

— Час от часу не легче, — вздохнул Фидель, устремляя укоризненный взгляд в направлении небес и тут же мысленно прося за это прощения.

Лежавшее перед ним послание архиепископ поспешно спрятал в выдвижной ящик своего письменного стола. Было бы непростительно забыть об этом документе хотя бы на одну секунду.

— Войдите, — пригласил он настоятеля Джона. — Да благословит вас Господь.

Настоятель Джон переступил порог кабинета.

— Слушаю вас. В чем дело? — спросил Фидель, теперь уже всерьез заинтересовавшийся тем, отчего у настоятеля Джона такое суровое и нахмуренное лицо. — Наш брат заболел?

— По-моему, он лишился рассудка, Ваше преосвященство, — торжественно констатировал настоятель этот прискорбный факт. — Если помните, я возражал против его принятия в монастырь. Мы ничего не знали о нем, о его прошлом.

— В свою очередь, напомню вам, что это было мое решение. Как глава Ордена, я имею право принимать такое решение, — нетерпеливо и резко проговорил Фидель. — Скажите мне лучше, что случилось?

Получив отповедь, настоятель Джон придал своему лицу кроткое выражение.

— Сегодня утром брат отсутствовал в часы работы. Я послал других братьев найти его и выяснить, в чем дело. Один из наших новообращенных нашел Непрощенного. Тот все еще оставался в своей келье. На стук в дверь кельи он не отозвался.

Когда я пришел, то застал брата сидящим на своем ложе и что-то говорящим самому себе и явно мое присутствие за дверью не замечающим. Думая, что он нездоров, я, естественно, не остановился перед тем, чтобы войти в его келью.

Настоятель Джон сделал паузу, ожидая, видимо, одобрения.

— Да, конечно, — сухо сказал Фидель. — И что же делал брат?

— Он вскочил на ноги, как одержимый, Ваше преосвященство. — У настоятеля Джона был ни дать ни взять вид человека, который никогда уже не оправится от пережитого испуга. — И закричал на меня громовым голосом, а глаза у него были такие свирепые, что я думал, сейчас он набросится на меня.

— И что же он? Бросился на вас? — спросил Фидель, не на шутку встревоженный.

— Нет, — ответил настоятель Джон. Голос его звучал так уныло, как будто отец настоятель был обманут в своих ожиданиях. — Но он заговорил на каком-то дьявольском языке. Он богохульствовал, я в этом убежден. Мое счастье, что я не понял его.

«Да сохранит меня Бог от гнева этого человека», — подумал Фидель, не сводя с настоятеля угрюмого взгляда.

— Сомневаюсь, чтобы брат всуе упоминал имя Господне, — сказал он. — Может быть, вы вспомните, какие именно слова произносил он? Я хотел бы извлечь из всего этого какой-то смысл…

— К счастью, Ваше преосвященство, у меня хороший слух, — сказал настоятель Джон и повторил слова с таким выражением, которое не оставляло сомнений в том, что он сознает, какому риску подвергается его душа от одного лишь произнесения этой крамолы.

Слова послушника в передаче настоятеля Джона звучали искаженно, но Фидель понимал их без труда благодаря тому, что провел год жизни на службе у лорда Сагана на борту военного корабля. Это был стандартный военный язык, солдатский жаргон всех рас и национальностей — как человеческих, так и инопланетных.

— Что значит это вторжение, капитан? — такова была фраза, которую брат Непрощенный прокричал изумленному настоятелю Джону. — Я не посылал за вами. Возвращайтесь к исполнению своих обязанностей!

Что же случилось? Неужели настоятель Джон был прав, и послушник сошел с ума?

— Где сейчас находится наш брат? — спросил Фидель, не скрывая беспокойства и готовый идти туда.

Однако настоятель Джон не спешил со своим рассказом, в котором он — как всегда — был героем.

— Я сумел успокоить его. В противном случае я просто не знаю, какое насилие мог бы он учинить над собой или над другими. Я говорил с ним весьма решительно. Я не из тех, кто нянчится с такими, как он. Я напомнил ему о его обязанностях по отношению ко мне — настоятелю монастыря. После этого он разозлился и отказался отвечать на мои вопросы. Тогда я велел ему идти к вам. Он ждет в вашей приемной. Но я счел необходимым подготовить вас…

— Ради Бога, милейший! — крикнул Фидель, вскочив на ноги и грохнув кулаком об стол. — Кончайте болтать и пришлите его сюда! — Архиепископ поспешно подтолкнул испуганного и недовольного настоятеля к двери и сам открыл ее.

Брат Непрощенный, молчаливый и неподвижный, стоял в приемной, низко опустив на лицо капюшон и спрятав сложенные вместе руки в рукавах. Брат Петр, жалкий и несчастный, забился в угол, стараясь держаться как можно дальше от предполагаемого сумасшедшего.

— Теперь я займусь этим делом, отец настоятель, — сказал Фидель, к которому вернулось спокойствие. — Спасибо за то, что вы обо всем рассказали мне. Прошу извинить меня за то, что был с вами резок, но, надеюсь, вы понимаете мою озабоченность благополучием наших братьев.

Обиженный настоятель чопорно поклонился архиепископу, круто повернулся и гордой поступью удалился из приемной.

Непрощенный вошел в кабинет архиепископа. Фидель тихо сказал несколько слов брату Петру, который немедленно и — судя по выражению его лица — с большой радостью исчез. Заперев наружную дверь приемной, Фидель вернулся в свой кабинет.

Архиепископ молча смотрел в лицо послушника, который стоял, опустив голову и не произнося ни слова. Фидель не знал, с чего начать их разговор. Наконец он решился заговорить, уповая на то, что Господь Бог подскажет ему необходимые слова.

— Чем вы так встревожены, брат мой? Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что можете доверять мне?

Непрощенный не отвечал архиепископу.

— Садитесь, прошу вас, — сказал Фидель.

Послушник не сдвинулся с места.

— Я рад, что вы пришли ко мне, — продолжал архиепископ. — Я собирался послать за вами. Пришло послание от Его величества.

Непрощенный поднял голову. Его глаза оставались мрачны, но теперь в них зажегся интерес. Эти глаза спрашивали Фиделя так выразительно, что, казалось ему, он слышит произнесенные вслух слова: «Но какое отношение имеет это ко мне?»

— Послание хотя и адресовано мне, — продолжал архиепископ, — но не думаю, что мне оно и предназначено. — Он глубоко вздохнул, внимательно глядя на послушника. — Его величество предназначил это послание лорду Дереку Сагану.

— Дерек Саган умер, — тихо и равнодушно произнес брат Непрощенный.

Архиепископ протянул руку и коснулся ею предплечья мирского брата. Он ощутил крепкие, стальные от тяжелого самоотверженного труда мышцы. Они были напряжены, еле заметный трепет передался от них руке Фиделя.

— Я не верю этому, — пряча улыбку, сказал архиепископ, — потому что совсем недавно он говорил с капитаном своей охраны.

Худое, изможденное лицо брата побледнело, и от этого еще сильнее выделялись на нем глубоко запавшие, покрасневшие от бессонных ночей глаза. Фидель опасался, что брат Непрощенный останется стоек в своем обмане, но тот покорно склонил голову и закрыл глаза, отказываясь от бесполезной попытки скрыть правду.

Внезапно, помрачнев, он поднял голову.

— Как король узнал? — твердым голосом спросил он Фиделя.

— Я не предавал вас, милорд, — сказал Фидель.

Губы Сагана тронула ироническая усмешка. Фидель вдруг осознал, что обратился к нему, как когда-то раньше. Он назвал его милордом. Это получилось как-то само собой. Фидель вспомнил, как часто он обращался так к Сагану в прежние времена, и прикусил язык. Атмосфера власти, главенства явственно угадывалась, несмотря на привычку подчиняться и кроткую покорность послушника. Саган по своей воле, без всякого принуждения носил сутану, в этом у архиепископа сомнений не было. Но не сомневался он и в том, что Саган никогда не забывал, кем он был раньше и кем, в сущности, оставался всегда.

— В жилах Дайена течет Королевская кровь, брат, — продолжал Фидель, чувствуя, что краснеет. — Вы знаете лучше, чем я, о том, какие необычайные качества придает это ему, но я слышал, что представители Королевской крови родственны и близки один другому. И двое из вас были близки…

Саган по-прежнему стоял, снова склонив голову, но вот он поднял взгляд на Фиделя. Из-за покрасневших век его глаза казались еще темнее. Они больше не были непроницаемо черны, в глубине их загорелся огонь.

— Вы хотите вернуть Командующего к жизни? — спросил он и поднял руку, останавливая этим жестом Фиделя, собравшегося ответить ему. — Подумайте, Ваше преосвященство, — продолжал Саган. — Ведь если вы воскресите Командующего, то вернете его назад со всеми его пороками и со всей его виной…

— И со всеми его достоинствами, — возразил архиепископ. — Не моя рука вернет вас к жизни, брат, но Божья.

Саган горько засмеялся:

— Сомневаюсь.

— Вы сказали, Он говорил с вами, сказал вам о…

— Я лгал, — мрачно улыбнулся Саган, повернув свою правую ладонь к свету.

Пять шрамов, похожих на колотые раны, виднелись на его затвердевшей, мозолистой руке. Это были старые шрамы, но распухли и покраснели они недавно и сочились свежей кровью.

Фидель знал, как возникли эти шрамы. Это были следы от ран, нанесенных гемомечом, пятью острыми шипами его рукояти, которые прокалывали кожу, вводя в тело вирус и микрогенераторы, подключающие мозг и нервы к мечу, создавая оружие, действующее со скоростью мысли.

— Я не понимаю, милорд! — Фидель в изумлении уставился на Сагана. — Вы уничтожили свой гемомеч. С тех пор прошли годы. Я видел, как вы своей рукой бросили его в огненную воду. И когда вы вступили в стены аббатства, то дали обет Господу нашему никогда больше не прикасаться к орудию насилия…

— Взгляните на это, Ваше преосвященство, — резко возразил Фиделю Саган. — Взгляните на эти отметины моего прошлого. И я еще раз спрашиваю вас, хотите ли вы вернуть лорда Сагана к жизни?

Фидель не вполне понимал, что происходит в данную минуту, но он был достаточно мудр, чтобы осознать, что речь идет о том, что выше его понимания. Он вступил в Орден Адаманта еще мальчиком и не помнил голоса своей матери и своего отца. Он внимал лишь голосу Бога. Его вера выдержала немало испытаний, и хотя он не раз сбивался с пути и знавал падения, однако всегда находил в себе силы снова подняться и продолжить свой путь, обретя в страданиях новую силу, столь необходимую в борьбе. Именно поэтому, несмотря на молодость Фиделя (ему было чуть больше тридцати), король доверил ему восстановление церкви и возвращение веры в Бога тем, кому до этого «просвещенное» правительство внушило, что Бога нет.

Фидель взял в свои руки правую руку Сагана, холодную, будто неживую, руку с пятью шрамами, и посмотрел на эти шрамы — символы войны и насилия и на мозоли, от изнурительных трудов покрывшие ладонь Сагана.

— Это раны на поверхности, брат, но вижу я и раны в вашей душе, и они до сих пор кровоточат. Вы тщились исцелить их молитвами, непосильным трудом, смирением и самоуничижением…

Рука Сагана сжалась в кулак.

— Но исцеление не наступало? — продолжал Фидель, по-прежнему держа руку Сагана в своей. — Вы не умерли, милорд, вы лишь укрылись в могиле. И пока вы не вернетесь к жизни и свет ее не коснется ваших ран, не исцелится душа ваша. Бог сдвинул камень с могилы. Это не мой выбор и не Его, но ваш.

Архиепископ отпустил руку Сагана и вернулся к своему столу. Из ящика стола он вынул послание Дайена.

— Хотите ли вы вернуться к жизни и помочь тем, кто нуждается в вашей помощи? — спросил он Сагана, протягивая ему бумаги.

Саган взял их из рук Фиделя неохотно и даже не заглянул в них.

— Хотите узнать, почему я лгал, Ваше преосвященство?

— Если хотите, то скажите мне об этом, — сказал архиепископ. — Но сначала вы должны прочитать то, что я вам дал. Это может изменить ваше решение. — Фидель внимательно всматривался в лицо Сагана, заметив, что у того потрескались и пересохли губы. — Брат, вы голодны, позвольте мне предложить вам что-нибудь… Вам необходимо подкрепиться и утолить жажду.

— Спасибо, это не имеет значения, — нетерпеливо ответил Саган и взглянул на бумаги, которые держал в руках. Губы его плотно сомкнулись в тонкую, темную линию. — Так вы хотели бы, чтобы я прочитал это послание, Ваше преосвященство?

— Да, — твердо сказал Фидель.

— Тогда помоги вам Бог, — поспешно проговорил Саган, сел к столу напротив архиепископа и молча приступил к чтению.

Фидель вздрогнул. Он шепотом произносил молитву, благодарственную и вместе с тем исполненную опасений и дурных предчувствий. Тихо поднявшись из-за стола, боясь потревожить Командующего, архиепископ на цыпочках подошел к буфету, где стоял кувшин воды со льдом, наполнил ею стакан и тихо поставил его на стол так, чтобы Сагану было удобно взять его.

Саган сделал несколько нетерпеливых глотков и тут же, погруженный в чтение, напрочь забыл о воде.

Сначала он быстро пробежал все, что содержалось в послании. Казалось, он не может ни на чем сосредоточиться. Потом его внимание привлекли отдельные места в тексте. Черты изможденного лица, слишком состарившегося за три года, застыли.

Фидель, вздохнув, взял в руки требник, чтобы прочесть дневную молитву, но был так взволнован, что не понимал смысла читаемых слов и вернул требник на прежнее место. Он присматривался к Сагану, стараясь угадать, какую часть послания тот в данный момент читает. Сам архиепископ запомнил это послание наизусть.

«Мы все еще не установили природу захватчика, проникшего в дом Снаги Оме, несмотря на сложные системы обнаружения. Но независимо от того, было ли это зондирование, микроволны или „призраки“, похищена поддельная свертывающая пространство бомба, находившаяся там. Теперь захватчику, конечно, известно, что бомба поддельная, и уже в настоящее время он, возможно, ищет настоящую. И как можем мы помешать ему, если не знаем, что он собой представляет? Не можем его увидеть, услышать, наконец, потрогать?…

Капитан Дхуре расспрашивал Таска о его взаимоотношениях с королем, но ничего конкретного в вопросах капитана Дхуре не было. Может быть, Дхуре поверил объяснениям Таска о разрыве всяких взаимоотношений. С тех пор ни Таск, ни Линк не контактировали с «Легионом Призраков»…

Валломброза. Долина Теней. Беспилотные зондирования подтвердили то, что уже было отмечено на картах: это безжизненная планета, находящаяся в отдаленном районе галактики. Ее координаты в качестве места встречи были даны Таску и другим пилотам, включая и тех, кого мы используем как контрразведчиков. Мы можем лишь предполагать, что кто-то из этих пилотов достиг места назначения. Координаты, полученные разными пилотами, расходятся между собой. Однако мы не можем быть в чем-либо уверенными, так как наши контрразведчики не вернулись. Мы потеряли какие бы то ни было контакты с ними…

Специально для вас, Ваше преосвященство, я включил сюда сведения из истории планеты Валломброза. Ее открыл исследователь галактики…»

— Панта! — выдохнул Саган. Это было первое слово, произнесенное им, пока он был занят чтением.

— Гарт Панта, — тихо сказал Фидель, сложив руки на своем требнике. — И меня поразило упоминание имени Гарта Панта. Конечно, мы не можем равнодушно отнестись к этому, после того, как услышали его имя из уст умирающей женщины. Вероятно, совпадение…

— Я не верю в совпадения, — сказал Саган. Он положил на стол послание от Дайена и потер свою правую ладонь.

— Так что же это означает, в таком случае? — в замешательстве спросил Фидель.

По-прежнему потирая правую ладонь, Саган смотрел куда-то вдаль, где, казалось, видел нечто такое, чего архиепископ видеть не мог.

— Это означает, что внебрачный сын Амодиуса жив, — сказал он. — И он готовится к тому, чтобы захватить трон.

— Но… как вы узнали об этом? — спросил встревоженный Фидель. — Вы не можете знать этого наверняка!

— Могу. — Саган больше не смотрел вдаль. Теперь он перевел взгляд на свою ладонь. — Я видел его. Говорил с ним. Это он послал меня в тот госпиталь. Он открыл мне эту тайну… а не Бог.

— Боже милостивый! — вздрогнул Фидель. Он долго сидел молча, о чем-то думая и поглаживая пальцами кожаный переплет требника, пока не успокоился. — Я не хотел делать этого, — сказал он, вновь обретя уверенность в себе, — но, кажется, у нас нет выбора. Необходимо сообщить Его величеству… обо всем.

Дерек Саган ничего не сказал. Он ушел в себя, опустил голову, спрятал сложенные вместе руки в рукава сутаны и низко надвинул на лицо капюшон. Командующий исчез — если только он действительно был здесь. Вместо него сейчас перед Фиделем сидел брат Непрощенный.

— Я хочу, чтобы с известием к королю отправились вы, брат, — сказал Фидель.

— Нет.

Это слово прозвучало негромко, но заставило Фиделя встрепенуться, как от удара электрического тока. Он отложил в сторону свой требник и подался в сторону Сагана, наклонившись над столом.

— Я понимаю ваше нежелание, милорд, но именно вы должны известить обо всем короля. Мне непонятно, что происходит. Я не из числа особ Королевской крови. Вы единственный, кому Его величество поверит, единственный, кто мог бы ответить на вопросы короля.

Саган поднял голову, но все, что видел в тени капюшона Фидель, — были горящие глаза Командующего.

— Дайен поверил бы лорду Сагану. Но лорд Саган мертв. — Голос брата Непрощенного звучал, как будто его приглушала тень от капюшона… — Дайте ему умереть! Заклинаю вас, дайте ему умереть!

— Я не могу этого сделать, милорд, — сказал Фидель. — Его величеству грозит серьезная опасность…

— Ему грозит опасность! Но я желаю ему этой опасности!

Правая рука Сагана сжалась в кулак и грохнула по столу так, что подпрыгнул стакан и вода выплеснулась из него на стол, заливая все, что лежало на столе. Послание от Дайена и требник Фиделя.

Ни Фидель, ни Саган не двигались с места.

Вода подкралась к самому краю стола. По-прежнему ни архиепископ, ни Саган как будто не замечали этого.

На пол упала капля, за ней другая, третья, и еще, и еще… Стук капель отмерял продолжительность молчания. Саган медленно разжал кулак. Ладонь сочилась кровью, которая смешивалась с водой.

— Простите меня, Ваше преосвященство.

— Не у меня должны вы просить прощения, — строго сказал Фидель. — Неужели эти три года ничего не значили для вас? И Ваши молитвы произносили лишь губы, а ваша душа оставалась немой?

— Молитвы! — Саган не удержался от горького смеха. — Нет, мои молитвы были искренними. Но Господь не внял им, Он бросал мне их обратно в лицо! Чего Он хотел от меня?

— Вы спрашивали Его об этом?

Саган наклонился вперед и схватил Фиделя за руку. Ногти Сагана впились в руку Фиделя, крепко стиснутую сильными пальцами Командующего.

— Бог без остатка взял всю мою душу и оставил меня, опустошенного. Чего еще хочет Он от меня? — приходя в ярость, воскликнул Саган.

Фидель оставался невозмутим. Он сжал в своей руке запястье Сагана.

— Не знаю, брат мой, — сказал он. — Может быть, Он хочет, чтобы вы вновь обрели душу, которую потеряли.

Хватка Сагана ослабла, как будто его пальцы вдруг утратили свою силу. Он медленно выпрямился, тяжело дыша. Рукава его сутаны намокли от пролитой им воды и сочившейся из шрамов крови.

Фидель больше не чувствовал боли. Лишь потом он увидел на своей руке синяки, оставленные пальцами Сагана и долго еще не сходившие.

— Я дал обет послушания, Ваше преосвященство, — каким-то безжизненным голосом произнес Саган, отвернувшись от Фиделя. — Если вы прикажете мне, я пойду.

— И таким образом вынудите меня взять на себя ответственность вместо вас? — усмехнулся Фидель.

Губы Сагана дрогнули, но он промолчал.

— Хорошо, — сказал Фидель, вставая. — Да исполнится Божья воля. Я хочу, нет, я приказываю вам отправиться к Его величеству и сообщить ему обо всем, что стало нам известно, и еще передать ему те сведения, которые вы сами считаете важными. Далее, вы останетесь в распоряжении у Его величества и выполните то, что он потребует от вас, — если, конечно, выполнение возложенной на вас задачи не будет противоречить вашему обету послушания.

Дерек Саган долго и пристально смотрел на архиепископа Фиделя.

— Я обдумаю то, о чем вы просите. Я даю вам возможность переменить свое решение.

Этот взгляд Сагана оставил след в сердце архиепископа. Фидель чувствовал, как стынет в его жилах кровь. Подняв со стола намокший требник, он крепко сжал его в руках, изо всех сил стараясь сдержать их дрожь.

— Vade Cun Deo, — сказал он. — Ступай с Богом.

— Благодарю вас, Ваше преосвященство, — холодно и безучастно ответил Саган, — но я отправляюсь в путь один. — Поклонившись архиепископу, Саган покинул его кабинет.

Фидель снова опустился на стул. Не замечая растекшейся по столу воды и опрокинутого стакана, капель крови, упавших на столешницу с ладони Сагана, Фидель положил руки на мокрый стол и стиснул их.

— Благословенный Боже, неужели мы потеряли его? Или он никогда не был с нами? Но что еще мог я сделать? Да поможет ему Бог. Да поможет Бог нам всем!