8

Летние дни проходили незаметно за завесой дыма походных костров, облаков пыли, которую поднимали на дорогах бродяги-путешественники и утренних туманов, которые вились вокруг стволов валлинов подобно призракам.

Флинт оставался в постели, превратившись в удивительно покорного пациента, хотя он и ворчал как тридцать гномов сразу (по мнению Тассельхофа) и жаловался, что пропускает все веселье. Вообще-то он вел не самую скучную и тяжелую жизнь. Кендер был у него на побегушках. Карамон и Стурм по очереди навещали его после занятий с Танисом, чтобы продемонстрировать свежеприобретенные умения фехтования. Рейстлин приходил каждый день с новой порцией масла, и даже Кит иногда забегала к гному, чтобы развлечь его историями о стычках с гоблинами и людоедами.

Флинту было настолько уютно и удобно в своем новом качестве беспомощного больного, что Танис начал беспокоиться, не слишком ли гном наслаждается отдыхом. Боли в его спине и в ноге почти ушли, но было похоже на то, что гном больше не поднимется с постели.

Танис созвал друзей на совет, и вместе они придумали, как выманить Флинта из постели, «не используя взрывчатый порошок гномов-механиков», как выразился полуэльф.

— Я слышал, в Утехе приезжает новый кузнец, — объявил Тассельхоф как-то утром, взбивая гному подушки.

— Чего-чего? — Флинт выглядел испуганным.

— Новый кузнец, — повторил кендер. — Ну, этого следовало ожидать. Пошли слухи, что ты отправился на покой, отдыхать от дел.

— Ничего подобного! — с негодованием сказал гном. — Я всего лишь делаю небольшой перерыв. Чтобы поправить здоровье.

— Я слышал, это гном. Из Торбардина.

Оставив эту отравленную стрелу в ране, Тассельхоф упорхнул делать свой ежедневный обход Утехи, чтобы посмотреть, кто прибыл в город, и, что более важно, какие интересные вещи могут перекочевать в его карманы.

Следующим пришел Стурм, неся с собой горшок горячего супа, который прислала его мать. В ответ на нетерпеливые вопросы гнома Стурм сказал, что «слыхал что-то о новом кузнечном мастере, который переезжает в город», но добавил, что редко обращает внимание на слухи, и не смог сказать ничего более конкретного.

Рейстлин в этом отношении оказался более полезным; он снабдил гнома самой разной информацией о торбардинском кузнеце, заканчивая историей его клана, длиной и цветом его бороды и семейным положением, а также добавил, что главной причиной того, что кузнец выбрал Утеху, было то, что «он слышал, здесь уже давно не делалось хорошей работы по металлу».

Когда к Флинту после обеда, ближе к вечеру, зашел Танис, он был приятно удивлен (хотя не слишком сильно) увидеть Флинта в мастерской, разжигающего огонь в горне, который стоял холодным все лето. Гном все еще хромал (когда не забывал следить за походкой) и жаловался на боль в спине (особенно когда ему приходилось идти выручать Тассельхофа из очередной переделки). Но в постель он больше не слег.

Что касается торбардинского кузнеца, то он нашел, что воздух Утехи ему не подходит и раздумал переезжать. По крайней мере, так сказал Танис.

Лето было долгим и щедрым для утехинцев. Через город проходило много путешественников, такого числа за такое короткое время не видел никто. Дороги были относительно спокойны и безопасны. Разумеется, попадались воры и разбойники, но они были неотъемлемой частью любой дороги и воспринимались как легкое беспокойство, не более. Единственным значительным врагом путешественников была война, а в то время нигде на Ансалоне не велись войны, и никто не ожидал войн в ближайшем будущем. Ансалон жил в мире уже около трехсот лет, и все в Утехе считали, что мир спокойно продлится еще лет триста.

Точнее, почти все. Рейстлин думал иначе, и именно поэтому он решил выбрать в качестве главной своей цели изучение боевой магии. Это решение было основано не на детском идеализированном представлении о битвах как о чем-то славном и захватывающем. Рейстлин никогда не играл в войну, как играли другие дети. Ему не по нраву была мысль о военной жизни, и он не мечтал о самом процессе битвы. Его решение было расчетливым, сделанным после долгих размышлений, и в его пользу говорило одно: деньги.

Подслушанный разговор Китиары с человеком по имени Балиф сильно повлиял на планы Рейстлина. Он мог бы повторить тот разговор слово в слово, и почти каждую ночь он мысленно прокручивал его в своей памяти.

На севере — в Оплоте, скорее всего — какой-то господин с немалыми деньгами был заинтересован в информации о Квалиносте. Он также был заинтересован в том, чтобы набрать опытных воинов; на него работали надежные и неглупые шпионы. Даже ребенок овражного гнома мог бы обдумать все эти сведения и прийти к логическому заключению.

Когда-нибудь, где-нибудь, очень скоро, кому-то понадобится сформировать армию, чтобы противостоять такому господину, и этому кому-то нужно будет действовать быстро. Этот неизвестный кто-то не пожалеет денег за воинов, и не пожалеет еще больше за магов, умеющих сочетать свое колдовское искусство с работой меча.

Рейстлин предположил (и предположил совершенно верно), что риск жизнью будет цениться гораздо выше, чем смешивание микстур для больных младенцев.

Сделав такой выбор, он принялся раздумывать, что же ему понадобится. Ему было необходимо освоить магические заклинания боевой, атакующей природы, в этом не было сомнений. Ему также пригодятся заклинания защиты, чтобы выжить самому, иначе его первая битва с тем же успехом может оказаться его последней. Но от чего ему придется защищаться? Каких действий командир будет ожидать от военного мага? Какое место он займет в войске? Какие именно заклинания ему будут больше всего нужны? Рейстлин немного знал о военном деле, и он впервые осознал, что ему придется узнать больше, если он всерьез намерен стать хорошим боевым магом.

Одним из людей, кто мог знать ответы на эти вопросы, была та, кого он не осмеливался спросить: Китиара. Он не хотел, чтобы у нее возникли подозрения. Спрашивать Таниса Полуэльфа означало спрашивать Китиару, так как в те дни Танис обсудил бы все с нею. Ни Стурм, ни Флинт не смогли бы ничем помочь Рейстлину; как рыцари, так и гномы ни в малейшей степени не доверяли магии и никогда не стали бы положиться на мага в бою. Тассельхофа Рейстлин даже не брал в расчет. Всякий, кто задавал какой-то вопрос кендеру, воистину заслуживал ответа.

Рейстлин тайно обыскал библиотеку Мастера Теобальда, но не нашел ничего полезного.

— Эта эпоха будет называться Эпохой Мира на Кринне, — предсказывал Мастер Теобальд. — Мы изменились. Война осталась занятием непросвещенных людей прошлого. Теперь же народы научились мирно сосуществовать. Люди, эльфы и гномы наконец могут сотрудничать.

Разве что игнорируя существование друг друга, подумал Рейстлин. Это не сосуществание. Это слепота.

Когда он пытался смотреть в будущее, он видел его объятым пламенем и омытым кровью. Он видел приближающиеся войны так ясно, что иногда задумывался, не унаследовал ли он провидческие способности своей матери.

После того, как Рейстлин убедился, что его план был верным, что он приведет его к славе и богатству, ему требовались лишь знания, которые претворили бы его в жизнь. Такие знание могли прийти лишь из одного источника: из книг. Из книг, которых не было у его наставника. Как же их заполучить?

Башня Высокого Волшебства в Вайрете обладала самой большой библиотекой колдовских книг на Кринне. Но магу-новичку, едва посвященному в тайны волшебства, каким был Рейстлин, не разрешили бы войти в Башню. Его первое посещение этого знаменитого и ужасного здания должно было состояться когда (и если) он получить приглашение пройти Испытание. Вайретская Башня была исключена из вариантов.

Были и другие источники книг магии и книг о магии: магические лавки.

Магические лавки встречались далеко не на каждом шагу в эти дни, но они существовали. Одна из них находилась в Гавани; Рейстлин слышал, как Мастер Теобальд упоминал о ней. Задав пару наводящих вопросов, он узнал ее примерное местонахождение.

Однажды ночью, вскоре после чудесного исцеления Флинта, Рейстлин склонился возле маленького деревянного сундучка, который он держал в своей комнате. Сундучок охраняло простое запирающее заклятье, одно из тех, которым учится любой маг, заклятье, совершенно необходимое в мире, населенном кендерами.

Рассеяв заклятье одним-единственным словом, командой, которая могла быть настроена на голос любого определенного волшебника, который использовал ее, Рейстлин откинул крышку сундучка и извлек из него небольшую кожаную сумку. Он пересчитал монеты в ней, что было, в общем-то, необязательно. Он знал, сколько там находится до последнего гроша, и надеялся, что этого будет достаточно.

На следующее утро он обсудил свое намерение с братом.

— Скажи фермеру Седжу, что тебе нужен небольшой отпуск, Карамон. Мы отправляемся в Гавань.

Карамон так сильно выпучил глаза, что, казалось, он не сможет закрыть их снова. Он в немом изумлении пялился на своего близнеца. Путь от Утехи до старой школы Мастера Теобальда, составлявший около пяти миль, был самым длинным расстоянием, на которое Карамон когда-либо удалялся от дома. До Города-Гавани было примерно девяносто миль, и путешествие туда казалось концом знакомого Карамону света.

— Флинт уезжает на ярмарку Праздника Урожая в Гавани на следующей неделе. Я слышал, как он говорил об этом Танису вчера вечером. Танис и Кит наверняка поедут с ним. Я предлагаю и нам присоединиться.

— Будь уверен! — заорал Карамон. От радости он изобразил нечто вроде импровизированного танца на пороге, что заставило трястись весь дом, державшийся на ветвях.

— Успокойся, Карамон, — раздраженно приказал Рейстлин. — Иначе опять провалишься сквозь пол, а мы не можем себе позволить тратить деньги на ремонт.

— Извини, Рейст, — Карамон утихомирился, особенно после отрезвившей его мысли: — Кстати о деньгах, у нас их хватит? Такое путешествие немало стоит. Танис предложит заплатить за нас, но мы не должны ему позволять.

— Хватит, если мы будем экономить. Я прослежу за этим. Не беспокойся.

— Я спрошу Стурма, хочет ли он поехать с нами, — сказал Карамон, на которого снова снизошла беззаботная радость. Он потер руки. — Это будет настоящее приключение!

— Не думаю, — саркастично заметил Рейстлин. — Путешествие в повозке по хорошей дороге продлится от силы три дня. Не вижу, что может с нами приключиться.

Это только доказало, что он все же не унаследовал дара предвидения своей матери.

9

Путешествие началось так мирно и скучно, как все могли только мечтать, за возможным исключением двух молодых воодушевлены воинов, которым не терпелось продемонстрировать свои способности. Погода стояла прохладная и солнечная. Пыль на дорогах улеглась после недавно прошедших дождей. Дорога в Гавань была заполнена путешественниками, так как Праздник Урожая был самым пышным и богатым праздником города.

Танис управлял повозкой, которая была до отказа забита изделиями гнома. Флинт надеялся заработать достаточно, чтобы возместить убытки, которые он потерпел за время долгого бездействия. Рейстлин сидел рядом с Танисом, составляя ему компанию. Китара то ехала вместе со всеми, то шла рядом. Она была слишком неусидчива, чтобы заниматься чем-то одним долгое время. Флинт уютно устроился среди кастрюлек и горшков в задней части повозки, сторожа свои самые ценные изделия: серебряные запястья, браслеты и ожерелья с драгоценными камнями. Стурм с Карамоном шли позади, готовые встретить любую опасность.

Двое молодых людей мысленно населяли дорогу бандами грабителей, легионами хобгоблинов (несмотря на заверения Таниса в том, что в Утехе не видели гоблинов со времен Катаклизма) и стаями свирепых зверей от волков до василисков.

Их надежды на битву (ничего серьезного, небольшая стычка подошла бы) подпитывал и растил Тассельхоф, который с восторгом рассказывал все истории, которые он когда-либо слышал, и некоторые, которые он сочинял тут же, на ходу. Истории о беспечных путешественниках, чьи сердца вырывали и пожирали людоеды, о путешественниках, которых утаскивали в лес дикие медведи, о путешественниках, которых призраки превращали в живых мертвецов.

В результате Стурм не убирал руку с рукояти меча, холодно и пристально оглядывая каждого встречного, большинство которых принимало его за вора и спешило убраться с его дороги. Карамон сурово хмурил брови, думая, что выглядит грозно, хотя, как заметил Рейстлин, он больше был похож на человека, страдающего от изжоги.

К концу первого дня рука Стурма болела от постоянного сжимания рукояти меча, а у Карамона раскалывалась голова оттого, что он постоянно выдвигал нижнюю челюсть вперед под неестественным углом. У Китиары болел живот от еле сдерживаемого смеха, потому что Танис не позволял ей открыто смеяться над молодыми людьми.

— Им нужно учиться, — сказал он. Это было чуть позже обеда, и Кит ехала впереди, сидя между Танисом и Рейстлином. — Им не повредит развить осторожность и внимательность, даже если они немного перестараются в этом. Я помню себя в юности. Я вел себя с точностью до наоборот. Из Квалиноста я вышел с ветром в голове и принимал каждого встречного за доброго друга. Чудо, что мне не размозжили череп в первый же день моего самостоятельного путешествия.

— В юности, — хмыкнула Китиара. Она сжала его руку. — Ты говоришь, как старик. Но ты все еще молод, друг мой.

— По эльфийскому счету, может быть, — ответил Танис. — Но не по человеческому. Ты никогда об этом не задумывалась, Кит?

— Не задумывалась о чем? — рассеянно отозвалась она. Она не слушала его на самом деле. Китиара совсем недавно купила у Флинта кинжал из отличной стали и теперь была поглощена тем, что обертывала рукоятку сплетенными вместе полосками кожи.

Танис не сдавался:

— О том факте, что я прожил больше сотни человеческих лет. И что проживу еще несколько сотен.

— Ха! — Кит склонилась над своей работой. Ее пальцы двигались быстро, но не слишком аккуратно. Кожаная плетенка позволяла лучше держать оружие, но выглядела не особенно красиво. Кит было все равно, как это выглядело. Закончив работу, она сунула нож в свой сапог. — Ты только наполовину эльф.

— Но продолжительность моей жизни в сравнении с чело…

— Эй, Карамон! — крикнула Китиара, поднимая ложную тревогу. — По-моему, я что-то видела там, за тем кустом! Посмотрите на этого большого дурака. Да если бы на него кто-то напал, он бы штаны обмочил… Что ты сказал, Танис?

— Ничего, — ответил Танис, улыбаясь ей. — Ничего важного.

Пожав плечами, Кит спрыгнула с повозки на землю, чтобы пойти подразнить Стурма намеками на то, что за ними следуют гоблины.

Рейстлин украдкой взглянул на Таниса. На гладкое лицо полуэльфа без признаков морщин — лицо, на котором морщины и складки не появятся еще, быть может, целую сотню лет — легла тень печали. Он все еще будет молодым мужчиной, когда Китиара станет старой, дряхлой женщиной. Он увидит, как она состарится и умрет, в то время как его время обойдет стороной.

Барды поют о трагической любви эльфа к человеку. Рейстлин пытался представить себе, на что это похоже. Смотреть, как красота и юность тех, кого любишь, исчезают бесследно. Видеть их старыми, поблекшими, потерявшими быстроту мысли и движений, в то время как ты все еще молод и полон сил. «И все же, — подумал Рейстлин, — если бы полуэльф полюбил эльфийскую женщину, его бы постигло то же самое несчастье, только в таком случае это он старел бы быстрее в ее глазах».

Теперь Рейстлин относился к Танису с пониманием и некоторым сочувствием. Молодой маг понимал, что полуэльф обречен, обречен на несчастье с рождения. Ни в одном из миров он не может быть полностью счастлив. Боги сыграли с ним злую шутку.

Это напомнило ему о трех богах магии. Рейстлин почувствовал укол совести. Он не выполнил обещание, данное им. Если он действительно в них верил, как он признавался им так давно, то почему же он постоянно сомневался в своей вере и испытывал ее?

Рейстлин вспомнил о богах магии второй раз в этот день, когда они нагнали по дороге группу жрецов.

Жрецы — их было двадцать, мужчин и женщин — шли посередине дороги двумя колоннами. Они шагали медленно, их лица были торжественны и серьезны, как будто они сопровождали мертвое тело к гробнице. Они не смотрели по сторонам, только прямо перед собой, чуть опустив глаза.

Медленно движущаяся по центру дороги процессия вызвала — намеренно или нет, трудно было сказать — значительное снижение скорости движения по всей дороге.

На дороге в Гавань в этот день было множество людей. Флинт был только одним из торговцев, направлявшихся в ту сторону и переправлявших свой товар в повозках, запряженных лошадьми, ручных тележках или сумках и узлах. Повозки не могли объехать жрецов, шедших похоронным шагом. Тем, кто шел пешком, повезло больше, по крайней мере так казалось на первый взгляд. Они начинали обходить двойную колонну и проходили примерно полпути, как вдруг неожиданно останавливались, боясь шевельнуться, или быстро убегали назад.

Те, кто ехал верхом и кто пытался объехать группу, потерпели неудачу, когда их животные пугались и начинали нервно танцевать на месте или упирались, отказываясь даже приближаться к жрецам.

— Что там такое? Что происходит? — заворчал Флинт, пробуждаясь от крепкого сна на теплом осеннем солнышке. Он поднялся на ноги и протиснулся вперед. — Что за задержка? С такой скоростью мы приедем в Гавань разве что к майским пляскам.

— Эти священники впереди, — объяснил Танис. — Они не сходят с дороги, и никто не может их объехать.

— Может, они не заметили, что мы едем позади них, — предположил Флинт. — Кто-то должен пойти и сказать им.

Хозяин фургончика, ехавшего перед ними, как раз пытался это сделать. Он прокричал — вежливо прокричал — жрецам просьбу отодвинуться к краю дороги. Жрецы никак не отреагировали, как если бы все они были глухими, и продолжали двигаться посередине дороги.

— Это просто смешно! — сказала Кит. — Я пойду поговорю с ними.

Она зашагала вперед, ее накидка развевалась позади нее, а меч бряцал при каждом движении. Тассельхоф ринулся за ней.

— Нет, Тас, Кит! Подождите… Черт! — тихо выругался Танис.

Бросив поводья опешившему Рейстлину, полуэльф торопливо выбрался из повозки и поспешил догнать парочку. Рейстлин неумело сражался с поводьями; он никогда в жизни не правил лошадьми. Тут, к большому его облегчению, Карамон вскочил в повозку и остановил ее.

Немногие существа на Кринне способны двигаться так же быстро, как заинтересованный чем-то кендер. Когда запыхавшийся Танис поравнялся с Китиарой, Тас был уже далеко впереди них обоих. Танис крикнул ему остановиться, но, как известно, немногие существа на Кринне так же глухи, как заинтересованный чем-то кендер. До того, как Танис догнал его, Тас был уже рядом с одним из жрецов, лысым мужчиной, самым высоким из всех, который замыкал колонну справа.

Тас протянул руку, готовясь представиться, а затем вдруг исполнил необычайно изящный прыжок на два фута вверх и на три фута назад одновременно, после чего приземлился в придорожной канаве, растеряв все свои сумки и кошельки.

Пока Тас выбирался сам и вытаскивал свои сумки из колючих кустов, Танис и Кит добрались до него.

— У него змея, Танис! — крикнул Тассельхоф, стряхивая листья и мелкие веточки со своих лучших оранжевых в зеленую клетку штанов. — У каждого жреца вокруг руки обернута змея!

— Змеи? — Кит брезгливо наморщила нос и поглядела на жрецов. — Зачем им понадобились змеи?

— Это было очень интересно, — принялся выкладывать Тас. — Я подошел к тому жрецу, и хотел представиться по всем правилам вежливости, знаете, но он даже не смотрел на меня и не отвечал. Я хотел подергать его за рукав, потому что думал, что он просто меня не увидел, и вдруг змея подняла голову и зашипела на меня, — закончил Тас, напуганный почти до потери речи. Почти.

— Только я собирался спросить его, можно ли ее погладить, — у змей такая замечательная суховатая кожа — как она прыгнула на меня, и тогда я отскочил назад. Меня кусала змея, когда я был маленьким кендером, и хотя это оказалось довольно интересно, такие опыты не следует повторять слишком часто. Как ты говоришь, Танис, это не способствует улучшению здоровья. Особенно, думаю, потому, что эта змея была ядовитая. У нее был такой клобук вокруг головы, и раздвоенный язык, и маленькие как бисеринки глазки. Может кто-то из вас помочь мне достать тот мешочек? Он зацепился за ветку.

Танис отцепил мешочек. К этому времени Флинт, Рейстлин и Стурм присоединились к ним, оставив обиженного Карамона охранять повозку.

— Судя по твоему описанию, змея была гадюкой, — сказал Рейстлин. — Но я не слышал, чтобы гадюки водились где-нибудь за пределами Пыльных Равнин.

— Если и так, то у нее, наверное, вырваны клыки, — сказал Стурм. — Не могу представить себе человека, в здравом уме разгуливающего по дороге с ядовитой змеей!

— В таком случае у тебя небогатое воображение, брат, — сказал одни из торговцев, подходя к ним. — Хотя я допускаю, что они могут и не быть в здравом уме. Их бог принимает облик гадюки. Змея одновременно служит их символом и проверкой их веры. Их божество дает им власть над змеей, так что она не нападает на них.

— Другими словами, они — заклинатели змей, — сказал Рейстлин, и его губы слегка изогнулись в улыбке.

— Только бы они не услышали, что ты их так называешь, брат, — предостерег его торговец, взволнованно оглядываясь на процессию жрецов. Он понизил голос. — Они не терпят неуважения к себе. Они, в общем-то, мало что терпят, по правде говоря. Праздник Урожая будет невеселым, если все пойдет по их воле.

— Почему? Что они могут сделать? — спросила Кит, улыбаясь во весь рот. — Закрыть пивные и трактиры?

— Что ты сказала? — Флинт слышал только часть разговора, так как он проходил высоко над его головой. Он протиснулся ближе, чтобы лучше слышать. — Что она сказала? Закрыть пивные?

— Нет, ничего такого, хотя сами жрецы не прикасаются к выпивке, — ответил торговец. — Они знают, что им никогда не простят таких жестких действий. Но они могли бы. Я жалею, что они здесь. Не удивлюсь, если на ярмарке вообще не будет народу. Все пойдут в храм, чтобы увидеть «чудеса». Я уже подумываю о том, чтобы повернуть назад, домой.

— Как зовут их бога? — спросил Рейстлин.

— Бельзор, или что-то вроде того. Ну, хорошего дня вам всем, если это только возможно. — Торговец угрюмо зашагал туда, откуда пришел.

— Эй! Что случилось? — крикнул Карамон из повозки.

— Бельзор, — мрачно повторил Рейстлин.

— Это имя бога, о котором та вдова говорила, не так ли? — проговорил Флинт, поглаживая бороду.

— Вдова Джудит. Да, это был Бельзор. И она была родом из Гавани. Я уже забыл об этом, — Рейстлин задумался. Раньше он представить себе не мог, что когда-нибудь забудет вдову Джудит, но другие события его жизни заслонили память о ней. — Интересно, увидим ли мы ее здесь.

— Нет, не увидим, — твердо сказал Танис, — потому что мы не станем приближаться к этим жрецам. Мы едем на ярмарку, и нам надо сосредоточиться на делах. Я не хочу никаких неприятностей. — Протянув руку, он схватил кендера за ворот рубашки.

— Ой, ну пожалуйста, Танис! Я только хотел пойти посмотреть на змей еще раз.

— Карамон! — позвал Танис, с трудом удерживая сопротивляющегося кендера. — Сезжай с дороги. Мы заночуем тут, на обочине.

Флинт, казалось, был готов возразить, но когда Танис говорил таким голосом, даже Китиара старалась помалкивать. Она покачала головой, но ничего не сказала вслух.

Подойдя к Рейстлину, Китиара задумчиво сказала:

— Джудит… Это не по ее вине умерла наша мать?

— Наша мать? — повторил Рейстлин, удивленно глядя на Кит. Если Китиара и упоминала Розамун, что она делала редко, то обычно говорила «ваша мать», обращаясь к близнецам едким и презрительным тоном. Рейстлин в первый раз слышал, чтобы она признала кровное родство между ними.

— Да, это была Джудит, — ответил он, придя в себя настолько, чтобы обрести дар речи.

Кит медленно кивнула. Оглянувшись на Таниса, она наклонилась ближе к Рейстлину и прошептала:

— Если ты сможешь держать язык за зубами, то мы сможем неплохо повеселиться, когда прибудем на место, братишка.

Стурм и Карамон настаивали на том, чтобы установить дежурство в лагере той ночью, хотя Кит рассмеялась и сказала, что они не в Оплоте, чтобы принимать такие меры безопасности.

Они развели костер и развернули одеяла возле него. Совсем недалеко светились другие костры. Не один путешественник решить дать жрецам Бельзора возможность уйти подальше вперед.

Флинт вызвался приготовить ужин, и потушил заранее припасенную оленину с ягодами и пивом по знаменитому гномьему дорожному рецепту. Рейстлин внес свой вклад, добавив в котел некоторые травы, которые он собрал по дороге, и к которым гном отнесся с большим подозрением. Он не признал открыто, что они улучшили вкус блюда; гномьи рецепты не нуждались в изменениях. Это не помешало ему съесть четыре порции.

Они продолжали поддерживать огонь, чтобы прогнать вечерний холод. Рассевшись вокруг костра, они передавали друг другу кувшин с элем и рассказывали всякие истории, пока огонь не начал окончательно угасать.

Флинт сделал последний глоток и объявил, что пора спать. Он собирался спать в повозке и охранять ее от возможных посягательств. Кит и Танис расположились поодаль, в тенях, откуда еще долго доносился их тихий смех и шепот. Карамон и Стурм заспорили, кому держать дозор первому, и решили подбросить монетку. Карамон выиграл. Рейстлин закутался в одеяло и приготовился провести первую ночь под открытым небом и звездами.

Спать на земле было в точности так же неудобно, как он и представлял себе.

Последним, что Рейстлин увидел перед тем как погрузиться в тревожный сон, был крупный силуэт Карамона у огня, заслоняющий звезды.

10

Кендер не спускал глаз с дороги весь следующий день, выглядывая жрецов Бельзора, но они, должно быть, шли всю ночь, или свернули с дороги, потому что путешественники не увидели их ни в этот день, ни на следующий.

Давешний торговец мог сколько угодно пророчить несчастья ярмарке Дня Урожая, но большая часть населения Абанасинии была с ним не согласна. На дорогу выезжало все больше и больше людей, которые везли с собой столько интересных вещей, что Тассельхоф вскоре позабыл о змеях, к большому облегчению Таниса.

Состоятельные купцы, чьи доверенные слуги были посланы с пожитками и товарами вперед, путешествовали на богато украшенных носилках, которые несли на своих плечах крепкие слуги. Мимо компании проехала богатая семья: глава семьи ехал впереди на коне, за ним следовали его жена, дочь и гувернантка дочери на небольших пони. Яркие цветные попоны служили украшением для всех лошадей, кроме пони дочери: на его седле красовались крохотные серебряные колокольчики, а в гриву были вплетены шелковые ленты.

Дочь была хорошенькой девушкой лет шестнадцати. Она милостиво одарила улыбкой Карамона и Стурма, как будто бросила пару монет нищим. Стурм приподнял свою шляпу и учтиво поклонился. Карамон подмигнул ей и побежал за ее лошадью, надеясь поговорить с ней. Ее отец, благородный лорд, нахмурился. Слуги сомкнули ряды вокруг семьи. Гувернантка задохнулась от возмущения, быстро накинула покрывало на голову юной девушки и принялась громко объяснять ей, что благородной девице не следует обращать внимание на всяких дорожных проходимцев.