7

Карамон беспробудно проспал весь день и всю ночь. На следующее утро он проснулся, не мог ничего вспомнить из своих снов, очень удивился, и даже не сразу поверил брату, когда тот описал ему их проявления. — Пфу, Рейст, — сказал Карамон. — Ты же знаешь, что я никогда не вижу снов.

Рейстлин не стал с ним спорить. Он сам быстро набирался сил, и в то утро уже сидел за кухонным столом вместе с братом. Было тепло; легкий ветерок нес звуки женских голосов, смеха и пения. Это был день стирки, и женщины развешивали мокрую одежду среди листьев, чтобы она высохла. Осеннее солнце светило сквозь листья, меняющие цвет, тени от которых порхали по кухне, точно птицы. Близнецы завтракали в молчании. Им нужно было о многом поговорить, многое обсудить и уладить, но все это могло подождать.

Рейстлин мысленно задерживал каждый уходящий миг, провожал его, пока он не проскальзывал сквозь его пальцы, чтобы уступить место другому. Прошлое со всей его горечью осталось позади; он никогда больше не оглянется на него. Будущее с его обещаниями и страхами простиралось перед ним, согревало его лицо, как солнечный свет, бросало на него тени, как темные тучи. В эту минуту он находился между прошлым и настоящим, и был свободен.

Снаружи засвистела птица, и другая ответила ей. Две молоденькие женщины позволили мокрой простыне упасть на одного из городских стражей, который совершал свой обход по мостовой под ними. Простыня облепила его, судя по его приглушенной, но добродушной ругани. Женщины захихикали и принялись утверждать, что это произошло нечаянно. Они сбежали по ступеням, чтобы забрать простыню, а заодно провести пару приятных минут, заигрывая с привлекательным стражником. — Рейстлин, — неохотно нарушил молчание Карамон, как будто он тоже находился под воздействием чар осеннего солнца, ветра и смеха и не хотел прерывать их. — Нам придется решить, куда податься.

Рейстлин не видел лица брата из-за яркого солнечного света. Но он ясно ощущал присутствие Карамона, сидящего на стуле напротив. Сильное, слитное и уверенное. Рейстлин вспомнил страх, который испытал, когда решил, что Карамон мертв. Привязанность к брату поднялась внутри него, обжигая веки. Рейстлин откинулся назад из солнечного света, часто мигая, чтобы прояснить зрение. Мгновение начали скользить быстрее, больше не принадлежа ему. — Какой у нас выбор? — спросил Рейстлин.

Карамон поерзал на стуле. — Ну, мы отказались идти с Кит… — Он позволил концу фразы повиснуть в воздухе, надеясь, что его брат может передумать. — Да, отказались, — сказал Рейстлин, давая понять, что это окончательно.

Карамон прочистил горло и продолжил: — Леди Светлый Меч предложила принять нас в семью, приютить нас. — Леди Светлый Меч, — протянул Рейстлин со смешком. — Она жена соламнийского рыцаря, — заметил Карамон, защищаясь. — Так она говорит. — Перестань, Рейст! — Карамону нравилась Анна Светлый Меч, которая всегда была добра к нему. — Она показывала мне книгу с их родовым гербом. И она ведет себя, как благородная дама, Рейст. — Откуда тебе знать, как себя ведут благородные дамы, братец?

Карамон подумал над этим. — Ну, она ведет себя так, как, я думаю, вела бы себя благородная дама. Как дамы из тех историй…

Он не договорил, но оба брата докончили про себя: из тех историй, которые рассказывала нам мать. Говорить о ней вслух означало пробудить ее дух, который все еще оставался в доме.

Джилон, в то же время, покинул дом. Он никогда не жил здесь на самом деле, и оставил после себя зыбкие, неясные и добрые воспоминания. Карамон тосковал по отцу, но уже Рейстлину приходилось напрягаться, чтобы вспомнить, что Джилона больше нет. — Я не прихожу в восторг при мысли о том, что Стурм Светлый Меч станет нашим братом, — сказал Рейстлин. — Господин Моя-Честь-Моя-Жизнь. Такой напыщенный и самодовольный, вечно кичится своим благородством, выставляя его напоказ. Меня от этого уже тошнит. — Ну, Стурм не всегда такой, — сказал Карамон. — И к тому же ему пришлось нелегко. По крайней мере мы знаем, как погиб наш отец, — помрачнев, добавил он. — А Стурм даже не знает, жив или мертв его отец. — Если ему не все равно, почему бы ему не отправиться на поиски правды? — раздраженно сказал Рейстлин. — Он достаточно взрослый. — Он не может оставить свою мать. Он обещал отцу, что будет заботиться о ней, той ночью, когда они бежали, и он связан этим обещанием. Когда толпа собралась и штурмовала их замок… — Замок! — фыркнул Рейстлин. — … они едва спаслись. Отец Стурма послал его и его мать вместе с несколькими сопровождающими в Утеху. Он сказал им ехать сюда, и обещал, что присоединится к ним, когда сможет. После этого о нем никто не слышал. — Рыцари, должно быть, как-то спровоцировали нападение. Люди не штурмуют хорошо укрепленные замки просто так, потому что им захотелось. — Стурм говорил, что на севере, в Соламнии появились странные люди. Недобрые люди, которые только пускают злые слухи о рыцарях и сеют раздоры, они хотят вытеснить рыцарей из тех мест и захватить власть. — И кто же эти неизвестные злодеи? — скептически спросил Рейстлин. — Он не знает, но думает, что они как-то связаны с древними богами, — ответил Карамон, пожимая плечами. — В самом деле? — Рейстлин внезапно задумался, вспомнив предложение Китиары, ее слова о могущественных богах. Он также вспомнил и свою встречу с богами, о которой он размышлял с тех самых пор, как она произошла. Случилось ли это на самом деле? Или это случилось только потому, что он так сильно желал, чтобы это было правдой?

Карамон пролил немного воды на стол, и теперь пытался с помощью ножа и вилки изменить направление течения маленького ручейка так, чтобы он не стекал на пол. Поглощенный этим занятием, он сказал, не смотря на своего брата: — Я сказал «нет». Она не разрешила бы тебе продолжать учиться. — О чем ты говоришь? — резко спросил Рейстлин, оторвавшись от своих размышлений. — Кто не разрешил бы мне учиться? — Госпожа Светлый Меч. — Она так сказала? — Ага, — ответил Карамон. Он добавил к своим инструментам ложку. — Не то чтобы она имеет что-то против тебя, Рейст, — добавил он, видя, что узкое лицо брата принимает холодное отчужденное выражение. — Просто соламнийские рыцари считают, что магия неестественна, противна природе вещей. Они никогда не прибегают к помощи волшебников в битвах, так говорит Стурм. Волшебники недисциплинированны и слишком независимы. — Мы предпочитаем думать своей головой, — сказал Рейстлин, — а не слепо слушаться приказов какого-нибудь командира-идиота, который может обладать мозгами, а может и не обладать. И все же говорят, — добавил он, — что Магиус сражался на стороне Хумы и был его ближайшим и лучшим другом. — Я слышал о Хуме, — сказал Карамон, радуясь возможности сменить тему. — Стурм рассказывал мне легенды о нем и о том, как он когда-то сражался с Темной Королевой и изгнал всех драконов. Но я что-то не помню ничего об этом Магиусе. — Несомненно, рыцари предпочитают забыть об этой части истории. Как Хума был одним из величайших воинов всех времен, так и Магиус был одним из величайших чародеев. Когда шла битва с войском Такхизис, Магиус был отрезан от Хумы и своих соратников. Волшебник сражался в одиночку, окруженный противником, пока у него, израненного и изнеможенного, больше не осталось сил для заклинаний. Это случилось в те времена, когда волшебники не имели права носить с собой никакого оружия, кроме своей магии. Магиуса взяли в плен живым и приволокли в лагерь Темной Королевы. Они истязали и пытали его три дня и три ночи, пытаясь заставить его открыть местонахождение лагеря Хумы, чтобы они могли послать туда наемников с тыла и убить рыцаря. Магиус умер, так и не открыв им этого. Говорят, когда Хума получил известие о гибели Магиуса и узнал, как именно чародей умер, то так сильно горевал о друге, что его воины думали, что Хума умрет от горя сам. И это Хума издал приказ о том, что волшебникам должно быть даровано право носить один небольшой кинжал, с тем чтобы использовать его как последнее средство защиты, если магия их подводит. Так мы делаем во имя Магиуса и по сей день. — Это прекрасная история, — сказал Карамон. Рассказ настолько его впечатлил, что он забыл о воде и позволил ручейку выйти из берегов и политься на пол. Он пошел за тряпкой. — Мне нужно будет рассказать ее Стурму. — Обязательно, — сказал Рейстлин. — Мне очень интересно, что он на это скажет. — Он некоторое время наблюдал, как Карамон вытирает пол, потом сказал: — Мы отказались объединяться с нашей сестрой. Мы решили, что не хотим, чтобы нас брала под свое крыло благородная соламнийская дама. Так что ты предлагаешь нам делать? — Я предлагаю остаться и жить здесь, Рейст, — твердо сказал Карамон. Он бросил свое занятие, вытер руки о штаны и оглядел дом с видом пристрастного покупателя. — Этот дом наш по праву, чистый и свободный. Отец сам его построил. Он не оставил после себя никаких долгов. Мы никому ничем не обязаны. За твою школу платят. Нам не нужно беспокоиться ни о чем! Того, что я зарабатываю у фермера Седжа, хватит на еду и одежду. — Тебе будет одиноко здесь зимой, когда меня не будет, — заметил Рейстлин.

Карамон пожал плечами. — Я всегда могу перезимовать у Седжей. Все равно я у них часто остаюсь, когда снег заваливает дорогу. Я могу остаться и со Стурмом тоже, или с кем-нибудь еще из друзей.

Рейстлин молчал, хмурясь и размышляя. — В чем дело, Рейст? — беспокойно спросил Карамон. — Ты думаешь, это не очень хороший план? — Я думаю, что это великолепный план, братец. Но я считаю, что ты не должен содержать меня. Это неправильно.

Волнение Карамона исчезло. — Это ничего не значит! Все мое — твое, Рейст, ты же знаешь. — Это много значит для меня, — ответил Рейстлин.

— Очень много. Я тоже должен что-то делать в свою очередь.

Карамон посвятил этому утверждению три минуты серьезного раздумья, но, очевидно, этот процесс был слишком болезненным, потому что он принялся тереть лоб и сказал, что по его мнению, пора обедать.

Он пошел обследовать кладовую, в то время как Рейстлин раздумывал, что он может делать для их совместного дохода. Он был недостаточно силен для фермерской работы, а для любой другой у него не нашлось бы времени с его учебой. Его обучение теперь значило намного больше, оно было вдвойне важно. Каждое заклинание, которое он узнавал, добавляло очередную толику к его знаниям… и к его власти.

Власти над другими. Он вспомнил, как Карамон, такой сильный и здоровый, погрузился в глубокий сон, застыв неподвижно по слову своего слабого брата. Рейстлин улыбнулся.

Вернувшись с ломтем хлеба и горшочком меда, Карамон поставил маленький пустой пузырек на стол перед братом. — Это принадлежит той старой ведьме, Чокнутой Меггин. Там был какой-то деревянный сок. Кит давала его тебе, чтобы унять жар. Я, наверное, должен вернуть его ей,

— с неохотой проговорил он, и понизил голос, добавляя с благоговейным ужасом: — Ты знаешь, Рейст, у нее есть волк, который спит прямо на крыльце, а на кухонном столе у нее человеческая голова!

Чокнутая Меггин. В голову Рейстлину пришла идея. Он взял пузырек, открыл его и понюхал. Он мог определить содержимое довольно легко — настойка ивовой коры. Другие травы в его саду тоже могли быть использованы для лечения. Теперь в его силах было использовать мелкие, легчайшие заклинания. Люди охотно платили бы сталью, если бы он мог, скажем, усыпить младенца с желудочными коликами, снизить жар или вылечить зудящую сыпь.

Рейстлин сжал пузырек в ладони. — Я сам это верну. Тебе не обязательно идти, если ты не хочешь. — Я пойду, — решительно сказал Карамон. — Кто знает, откуда у нее тот череп, а? Подумай сам. Мне бы не хотелось однажды зайти к ней и увидеть твою голову на обеденном столе. Так что ты и я, Рейст, с этой минуты будем вместе. Мы — это все, что есть у каждого из нас. — Не совсем все, дорогой мой братец, — тихо промурлыкал Рейстлин. Его рука нащупала маленький кожаный мешочек, который он носил на поясе, мешочек, где он держал компоненты для своих заклинаний. Сейчас там были только розовые лепестки, но скоро эта сумка будет содержать больше. Гораздо больше. — Не совсем все.

Книга 4