Уильям, впрочем, держал таверну отнюдь не ради денег, а скорее из любви к обществу друзей — старых и новых. Так вот, новые хозяева ему были положительно не по нраву. Когда они появлялись в таверне, другие посетители немедленно ее покидали. И Уильям, недолго думая, стал брать с драконидов ровно втрое дороже, чем с обычных горожан. К тому же он взял за правило разбавлять эль. Соответственно, к нему, кроме нескольких старых друзей, никто более не заглядывал. И Уильяма это устраивало как нельзя лучше.

С этими-то друзьями — в большинстве своем старыми моряками, столь же просмоленными и обветренными, сколь и беззубыми — он и беседовал в тот вечер, когда в его таверну вошли незнакомцы. И сам Уильям, и его клиенты поначалу воззрились на них неприветливо и с подозрением. Но затем, видя, что перед ним стоят не воины Повелителей, а всего лишь пропыленные и усталые путешественники, Уильям сердечно приветствовал их и сам проводил за столик в уголке.

Незнакомцы взяли эля — все, кроме человека в алых одеждах, заказавшего чашку кипятку. Потом, после короткого разговора полушепотом, главным предметом которого являлся потертый кожаный кошелек с некоторым количеством монет, они попросили Уильяма принести им хлеба и сыра.

— Нездешние! — потихоньку сообщил Уильям друзьям, цедя эль из особого бочонка, упрятанного под стойку (драконидам он наливал совсем из другого). — И, если я что-нибудь понимаю, бедны, точно моряк, просидевший недели на берегу.

— Беженцы, — задумчиво глядя на спутников, предположил один из приятелей хозяина.

— Однако и странная же компания, — вступил в разговор другой отставной моряк. — Акула меня съешь, если вон тот рыжебородый — не полуэльф. А у здоровяка, по-моему, хватит оружия, чтобы перещелкать все войско Повелителей…

— И пусть мне отдавит якорем ногу, если он уже не насадил пару-тройку поганых тварей на свой меч, — проворчал Уильям. — Спорю на что угодно, что эти ребята спасаются от погони. Вы только гляньте, как бородатый косится на дверь!.. Что ж, против Повелителя я им помочь не могу, но о том, чтобы они с голодухи не сдохли, уж как-нибудь позабочусь!

И он отправился обслуживать нежданных клиентов.

— Уберите-ка свои гроши, — ворчливо велел он нашим героям, ставя перед ними на стол не только хлеб с сыром — целый поднос всевозможных закусок. И решительно отпихнул предложенные монеты: — Я же вижу, что вы в беде. Это так же очевидно, как и то, что мой нос смахивает на пятачок… Одна из женщин благодарно улыбнулась ему. Подобных красавиц Уильям поистине еще не видал: бледно-золотые волосы так и светились из-под капюшона, а синие глаза напоминали океан в безветренный день. Когда же она улыбнулась ему, по жилам Уильяма разбежалось блаженное тепло, как если бы он хватил стопочку отменного бренди.

Но высокий, суровый темноволосый мужчина в меховом плаще, сидевший подле красавицы, пододвинул отвергнутые деньги обратно:

— Мы не примем дармового угощения, хозяин.

— В самом деле? — огорчился увешанный оружием богатырь, пожиравший глазами аппетитную ветчину.

— Речной Ветер… — прекрасная женщина ласково взяла спутника за руку. Бородатый полуэльф тоже, казалось, собирался что-то сказать, но в это время человек в алых одеждах, который еще заказывал кипятку, протянул руку и взял со стола одну из монет.

Поставив денежку на тыльную сторону кисти и каким-то чудом уравновесив ее на ребре, он вдруг безо всякого видимого усилия пустил блестящий кружочек плясать по костяшкам своих длинных, худых пальцев, обтянутых металлически-желтой кожей. Глаза Уильяма чуть не вылезли из орбит. Двое его приятелей покинули стойку и тоже подошли посмотреть. Монетка появлялась и исчезала, подпрыгивала и кружилась. Вот она взлетела высоко в воздух, пропала неведомо куда — и тотчас же шесть одинаковых монеток закружились вокруг головы мага, покрытой капюшоном. Один его жест — и монетки пустились в полег вокруг головы Уильяма. Старые моряки следили за чудесами, раскрыв от изумления рты.

— Возьми хоть одну за труды, — прошептал маг.

Уильям нерешительно попытался поймать мелькавшие перед глазами монетки, но его рука прошла прямо сквозь них. Шесть монеток тут же пропали, и осталась всего одна, спокойно лежавшая на ладони алого мага.

— Прими же плату, — с лукавой улыбкой сказал тот. — Кабы только она тебе дырку в кармане не прожгла… Уильям с немалой опаской взял у него денежку и, держа ее двумя пальцами, принялся рассматривать. Неожиданно монетка полыхнула огнем! Испуганно вскрикнув, Уильям уронил ее на пол и поспешно затоптал ногой. Двое его друзей хором расхохотались. Уильям поднял монетку и обнаружил, что она была совершенно холодна и ни в коей мере не пострадала.

— Право же, это окупает угощение! — расплылся в улыбке хозяин гостиницы.

— А также ночлег! — И приятель-моряк вывалил на стол целую пригоршню монет.

— Похоже, — тихо сказал Рейстлин, оборачиваясь к друзьям, — я придумал, как решить все наши проблемы… Вот так и родились «Потрясающие Чудеса Алого Мага» — странствующий аттракцион, о котором посейчас еще рассказывают старожилы от Порт-Балифора на юге до самых Руин на севере.

В тот же вечер кудесник в алых одеждах дал первое представление для узкого круга приятелей Уильяма. Зрители были в полном восторге; неудивительно, что слухи быстро распространились по городу. А когда пошла вторая неделя ежевечерних выступлений в «Свинье и Свистке», даже Речной Ветер, поначалу неодобрительно отнесшийся к подобной затее, вынужден был признать, что благодаря ей успешно решалась не только денежная проблема, но и другие, не менее насущные.

Как ни поджимало спутников отсутствие денег, голодная смерть, даже в эту зимнюю пору, им не грозила — и Речной Ветер, и Танис были опытными охотниками. Но им предстояло чем-то расплачиваться за проезд на корабле до Санкриста. К тому же деньги должны были дать им возможность невозбранно путешествовать по занятой врагами стране… В юности Рейстлин частенько пользовался своим талантом жонглера, зарабатывая на кусок хлеба брату и себе. И немало в том преуспел, хотя его наставник-маг и считал подобное занятие неподобающим и даже грозился отчислить подростка из своей школы волшебных наук. Зато теперь развившаяся магическая сила позволила Рейстлину достичь небывалых высот. Он в буквальном смысле околдовывал аудиторию то фокусами, то сногсшибательными иллюзиями.

Одно его слово — и по стойке «Свиньи и Свистка» пускались в плавание белокрылые корабли, из супниц взлетали птицы, а в окна заглядывали драконы, обдававшие перепуганных гостей призрачным пламенем. В конце же представления маг сам сгорал в бушующем пламени вместе с великолепными алыми одеяниями, которые сшила для него Тика — сгорал только для того, чтобы мгновением позже преспокойно войти в переднюю дверь и под бешеные аплодисменты поднять стакан белого вина за здоровье присутствующих.

Надо ли удивляться, что одна только первая неделя его выступлений доставила Уильяму прибытку больше, чем весь прошлый год! А кроме того, друзья Уильяма смогли хотя бы на время отвлечься от забот и печалей, и для доброго трактирщика это было гораздо важней.

Вскоре, однако, кроме желанных гостей стали появляться и нежеланные. Впервые заметив в толпе зрителей гоблинов и драконидов, Уильям Пресная Вода пришел в ярость, но затем поддался уговорам Таниса и нехотя разрешил им присутствовать.

Таниса же их приход только обрадовал. С точки зрения полуэльфа, им со спутниками это было весьма даже на руку: ведь если воинам Повелителя понравится представление, слух о нем немедленно разлетится окрест, а значит, они смогут повсюду путешествовать без опаски!

Ибо, посоветовавшись с Уильямом, они решили направиться в Устричный

—город, расположенный севернее Порт-Балифора, на берегу Кровавого Моря Истара. Уильям объяснил им, что в Порт-Балифоре они корабля не найдут: все местные судовладельцы были либо зачислены на службу Повелителю, либо у них попросту отобрали суда. Другое дело Устричный; этот порт испокон веку считался прибежищем деловых людей, равнодушных к политике… Так или иначе, друзья безбедно прожили в «Свинье и Свистке» целый месяц. Уильям так и не взял с них ни гроша ни за постой, ни за пропитание. Наотрез отказался он и от доли выручки, которую они попытались было ему предложить. Когда же Речной Ветер спросил, не разорит ли его подобное великодушие, Уильям ответил, что возвращение прежних посетителей было для него самой желанной наградой.

Рейстлин же, войдя во вкус, знай расширял и оттачивал свой номер. Заметив, как быстро утомлялся он во время представления. Тика предложила выступать с танцами, чтобы дать ему передышку. Рейстлин усомнился, получится ли, но Тика тотчас сшила себе костюмчик, да такой, что тут уж едва не взбунтовался Карамон. Тика только посмеялась. Ее танец имел бешеный успех; выручка возросла столь заметно, что Рейстлин без разговоров включил ее в представление.

Обнаружив, что наметившееся разнообразие пришлось публике по вкусу, маг разразился новыми идеями. Несмотря на девичье смущение Карамона, отчаянно красневшего богатыря заставили демонстрировать перед зрителями чудеса силы, причем в качестве коронного номера он одной рукой поднимал далеко не худенького Уильяма над головой. Танису пришлось потрясти публику эльфийской способностью видеть в темноте. Но даже и Рейстлин удивился, когда однажды вечером, когда он подсчитывал выручку, к нему подошла Золотая Луна.

— Я бы спела во время следующего представления, — сказала она.

С трудом веря собственным ушам, маг повернулся к Речному Ветру, и варвар неохотно кивнул.

— Твой голос обладает удивительными свойствами, — сказал Рейстлин, ссыпая деньги в мешочек и плотно затягивая тесемку. — Насколько я помню, прошлый раз мы слышали твое пение в «Последнем Приюте». Тогда оно стронуло такую лавину… Золотая Луна невольно покраснела, припоминая песню, благодаря которой они с Речным Ветром и познакомились со спутниками. Ее муж положил руку ей на плечо.

— Пошли! — резко проговорил он, зло глядя на Рейстлина. — Я тебя предупреждал… Но Золотая Луна лишь упрямо тряхнула головой и знакомым повелительным движением вскинула подбородок.

— Я буду петь, — сказала она спокойно. — А Речной Ветер будет мне аккомпанировать. Я сочинила песню…

— Отлично, — кивнул маг, убирая мешочек с деньгами. — Попробуем.

…В «Свинье и Свистке» было не протолкнуться. Зрители собрались самые разнообразные: маленькие дети и их родители, моряки, дракониды, гоблины и несколько кендеров, в присутствии которых все прочие то и дело хватались за кошельки. Уильям и двое его помощников сбились с ног, разнося еду и напитки. Потом началось представление.

Публика восторженно встретила Рейстлиновы вертящиеся монетки, до слез хохотала над иллюзорным поросенком, лихо отплясывавшим на стойке бара, и в ужасе вскочила с мест, когда в окно с грохотом вломился исполинский тролль. Откланявшись, маг удалился передохнуть. Его сменила Тика, и зрители, в особенности дракониды, шумно приветствовали ее, стуча кружками по столам.

Потом перед ними появилась Золотая Луна, одетая в простое голубое платье. Бледно-золотые волосы окутывали ее плечи, словно водопад, мерцающий в лунных лучах. Зрители мгновенно притихли. Золотая Луна молча села на стул, установленный на спешно сооруженном Уильямом возвышении. И так она была прекрасна, что публика ни единым шепотом не нарушала торжественной тишины. Все ждали чего-то необыкновенного.

Речной Ветер сел на пол у ее ног. Поднес к губам собственноручно вырезанную флейту — и заиграл, и спустя несколько мгновений с голосом флейты сплелся голос Золотой Луны. Слова ее песни были незамысловаты, мелодия — прелестна и гармонична, причем то и другое запоминалось удивительно легко, как бы само собой. Однако Танис после первого же куплета обменялся тревожными взглядами с Карамоном, а Рейстлин, сидевший около полуэльфа, схватил его за руку.

— Вот этого-то я и боялся! — прошипел маг. — Что сейчас будет…

— А может, как раз ничего и не будет, — сказал Танис, внимательно приглядевшись к толпе. — Посмотри на них!

А посмотреть было на что. Женщины склонили головы на плечи мужьям; притихшие дети, и те смотрели только на жрицу. Что же до драконидов, их, казалось, сковывали некие чары: так иногда музыка завораживает кровожадных зверей. И только гоблины, скучая, шаркали ножищами. Но и они, до смерти боясь драконидов, протестовать не решались.

Золотая Луна пела о древних Богах. И о том, как Боги наслали на Кринн Катаклизм, наказывая Короля-Жреца Истара, да и весь народ, за гордыню. Она пела об ужасе той ночи и еще многих, последовавших за первой. Она напоминала слушателям о том, как, почувствовав себя покинутыми, народы обратились к ложным Богам. Завершалась же песня вестью надежды: истинные Боги вовсе не отвернулись от Кринна, они лишь ждали, чтобы хоть кто-нибудь услышал их голос… Вот умолкла Золотая Луна, стих жалобный плач флейты, и большинство слушателей встряхнулось, словно пробуждаясь от недолгого, но невыразимо прекрасного сна. Когда впоследствии их расспрашивали об услышанной песне, мало кто мог толком ответить.

Дракониды как ни в чем не бывало заказывали пива; гоблины громко требовали, чтобы вышла Тика и сплясала по новой. Но Танис замечал там и сям лица, на которых еще лежал отсвет только что услышанной песни. Полуэльф не особенно удивился, когда к Золотой Луне робко подошла молодая темнокожая женщина.

— Прости за назойливость, госпожа, — достиг ушей Таниса ее голос. -Твоя песня растревожила мою душу Я… Я хотела бы побольше узнать о древних Богах… Об их учении… Золотая Луна улыбнулась ей и ответила:

— Приходи ко мне завтра. Я научу тебя всему, что знаю сама.

Так мало-помалу начала распространяться по свету благая весть истины. К тому времени, когда спутники покинули Порт-Балифор, медальоны Мишакаль, Богини-Целительницы, вослед Золотой Луне стала носить та молодая женщина, юноша с тихим голосом и еще несколько человек. В глубокой тайне разошлись они из Порт-Балифора в разные стороны, возжигая во тьме светочи надежды… К концу месяца друзья разбогатели настолько, что смогли позволить себе купить фургон с упряжкой лошадей, припасы в дорогу и верховых коней. Оставшиеся деньги были отложены на оплату проезда до Санкриста на корабле. Предполагалось также пополнить казну по дороге, выступая в сельских поселениях между Порт-Балифором и Устричным.

Алый Маг покидал Порт-Балифор перед самым праздником Середины Зимы, и провожать его явился чуть не весь город. Добротный фургончик вместил не только костюмы, съестные припасы на два месяца и бочонок эля, подаренный Уильямом, — в нем нашлось место еще и для Рейстлина, собиравшегося путешествовать и спать в повозке. Там же хранились и пестрые полосатые палатки, которые должны были приютить остальных.

Танис только качал головой: ну и видок! Уж чего-чего с ними не приключалось, но это превосходило всякое вероятие. Танис посмотрел на Рейстлина: тот сидел рядом с братом, правившим лошадьми. Одеяние мага, усыпанное алыми блестками, так и горело на ярком зимнем солнце. Ссутулив хилые плечи — его донимал ветер, — Рейстлин смотрел прямо вперед, храня таинственный вид, страшно нравившийся толпе. Карамон, наряженный в костюм из цельной медвежьей шкуры (опять-таки подаренной Уильямом), опустил на лицо капюшон, скроенный из шкуры с головы зверя: ни дать ни взять настоящий медведь правил фургоном. Дети визжали от восторга, когда он оборачивался к ним и с притворной яростью рычал по-медвежьи.

У самых городских ворот процессию неожиданно остановил драконидский военачальник. Танис выехал вперед; сердце полуэльфа колотилось у горла, рука искала рукоять меча. Но драконид лишь высказал пожелание, чтобы они непременно посетили такое-то и такое-то место, где стояли войска: он-де похвалился приятелю увиденными чудесами, и теперь вся армия жаждала на них поглазеть. Про себя Танис поклялся, что и близко не подойдет к упомянутому драконидом селению, носившему вдохновляющее название — Кровавая Стража. Но вслух, конечно, пообещал всенепременно там побывать.

И вот наконец ворота. Сойдя с седел, они сердечно простились с новым другом. Уильям каждого обнял, причем начал с Тики и Тикой же кончил. Хотел было сгрести в охапку и мага, но посмотрел ему в глаза — и со всей поспешностью отступил прочь.

Спутники вновь сели на коней, а Рейстлин с Карамоном вернулись в фургон. Горожане махали руками и требовали, чтобы они вновь посетили их в дни весеннего праздника Боронования. Стражники распахнули ворота, желая друзьям доброго пути… Путешественники миновали их, и ворота закрылись. Дул холодный ветер. Серые облака роняли редкий снежок. Дорога, которая, согласно всеобщим заверениям, так и кишела путниками, простиралась вдаль сколько хватало глаз, и на ней не было видно ни души. Рейстлин затрясся в ознобе и начал кашлять. Потом и вовсе скрылся в фургоне. Остальные натянули на головы капюшоны и поплотнее закутались в меховые плащи.

Карамон по-прежнему правил лошадьми, мерно ступавшими по изрытой, грязной дороге. Вид у великана был необычно задумчивый.

— Знаешь, Танис, — сказал он под звон колокольчиков, которые Тика привязала к гривам коней, — ну до чего же я рад, что наши друзья этого не видали! Представляешь, что сказал бы Флинт? Да он бы меня со свету сжил, старый ворчун! А Стурм? Нет, ты только вообрази себе!.. — И он мотнул головой, не находя подобающих слов.

Да уж, подумал Танис. Где ты теперь, Стурм, друг мой? Как же мне не хватает тебя, твоего спокойного мужества, твоего возвышенного благородства! Жив ли ты?.. Сумел ли добраться до Санкриста? Рыцарь по духу и сердцу своему, принял ли ты давно заслуженное Посвящение?.. Суждено ли нам еще свидеться? Или мы расстались, «чтобы никогда более не встретиться в этой жизни», как предсказал Рейстлин?..

Они уезжали все дальше. День клонился к вечеру; погода испортилась окончательно, грозя бурей. Речной Ветер держался рядом с подругой. Тика привязала коня к задку фургона и уселась рядом с Карамоном. Рейстлин спал внутри повозки. Танис ехал в одиночестве, склонив голову на грудь, и мысли его витали далеко-далеко…