К тому моменту, когда ткацкий станок с водяным колесом приземлился под окнами, Нанс достал из-под кровати свой заплечный мешок. Когда печатный станок звонко рассыпал по мостовой металлические литеры, он уже сложил свои немудреные пожитки и, насвистывая полюбившийся мотив, спускался по узкой лесенке. У выхода Эджер немного помедлил, ожидая, пока обстрел немного утихнет. Во время наступившей паузы он решил сосчитать до десяти. Добравшись до пяти, Нанс услышал невообразимый звон сразу всех струн арфы, которая грохнулась на заброшенный склад. Эджер начал отсчет сначала. После цифры десять, не заметив более ничего опасного, он набрал в грудь воздуха и распахнул дверь.

Прямо напротив выхода, на противоположной стороне улицы стояли два более чем знакомых ему минотавра – огромные, с суровыми лицами и в тяжелых доспехах. Тот, что был немного повыше, открыл рот, собираясь что-то сказать.

– Я знаю, – вздохнул Эджер. – Мое присутствие совершенно необходимо в Совете, и вы посланы, чтобы доставить меня туда.

Мысленно он пообещал себе в следующий раз (если таковой будет) сбежать: лучше попасть под ливень гномьих изделий, чем снова оказаться в Особняке Лорда-Правителя.

Как и все несчастья, в самом начале это предприятие производило впечатление отличной идеи. В процессе зарождения мысль казалась яркой, новой и удивительной. Начинание должно было создать громкое имя Эджеру Нансу в Совете Лордов и, возможно, гарантировать ему официальное признание, министерский портфель, а также, если повезет, пожизненное денежное пособие. Но, как и в каждой бочке меда, в проекте нашлась ложка дегтя, и этой ложкой стали гномы-механики – вернее, очень много гномов-механиков.

Эджер, до того как оказался ответственным за падение гномьих изделий в самом центре города, был сборщиком налогов, обремененным неприятной необходимостью скитаться по пригородам Устричного, выискивать незарегистрированные источники доходов и назначать справедливые ставки подати. Эти обязанности ему самому казались настолько же несвойственными его натуре, как и все те, кого он навещал.

Нельзя сказать, чтобы он испытывал неудовольствие по поводу самой идеи изъятия излишков заработанных тяжким трудом денег. Нет, далеко не так. Эджер с радостью прикарманил бы свою недельную выручку и отправился в теплые страны, если бы не два могучих «ассистента». Обязательное присутствие упомянутых спутников подразумевало охрану от грабителей и лишний убедительный довод для недобросовестных налогоплательщиков, но Нанс прекрасно понимал, что его помощники в первую очередь следили, чтобы он, Эджер, не утаил чего-либо в свою пользу.

Постоянные разъезды в качестве окружного сборщика податей не удовлетворяли Нанса. Ему постоянно приходилось иметь дело то с невежественным кендером, то с грубияном-фермером, то с претендующими на рыцарство грабителями, то с вооруженными подростками. Начитавшись легенд о Героях Копья, последние часто загорались идеей помочь бедным (то есть самим себе) за счет богатых (то есть Эджера, хотя он и не считал себя особенно богатым). Они, все без исключения, имели при себе оружие, а у Нанса было с собой только постоянно торчащее за ухом остро очинённое перо.

В один из дней, когда Эджер вместе со своими помощниками-надзирателями встретил на обочине дороги гнома-механика, его обуяло любопытство. Среди горожан Устричного таковые не числились – в качестве постоянного источника раздражения им хватало и обосновавшихся в этих местах кендеров. Гном сидел на двух больших кофрах у самого края дороги и, казалось, поджидал, пока подойдет кто-то вроде Эджера. Что еще любопытнее, при появлении сборщика податей в сопровождении двух стражников механик не выказал ни страха, ни враждебности, ни мало-мальски заметного беспокойства. Больше того, он даже улыбнулся и слегка поклонился.

Знай Эджер, что ждет его впереди, он развернул бы своего мула и погнал на юг, оставив все деньги, положение, надежды на будущее и медлительных стражников, но в тот момент он ничего не подозревал, так что окликнул коротышку и спросил, чем тот занимается.

Гнома-механика звали Манифью; на самом деле его прозвище было гораздо длиннее, но после первых трех слогов внимание Эджера стало рассеиваться, а когда гном прервался, чтобы сделать вдох и продолжить перечисление всех своих имен, Нанс спокойно спросил о делах, приведших его на земли, которые находились в зоне влияния свободного города Устричного.

Механик искал дом – не для себя лично, но для своего народа, большой компании, остановившейся лагерем в пустынной местности (последовал неопределенный жест в западном направлении, и Эджер почти увидел, как упомянутые гномы появляются из-за ближайшей возвышенности). Предыдущие попытки обосноваться в человеческих городах научили гномов-механиков не наводить ужас на людей своим внезапным появлением. Таким образом, Манифью был выбран разведчиком.

Эджеру на своем веку приходилось не раз слышать об опасности, подстерегающей каждого, кто имел дело с этими существами. Во всех подобных историях, когда дело касалось гномов-механиков, пострадавшей стороной всегда оказывались люди, и это обстоятельство ожесточило сердце Эджера. Он прервал повествования гнома о его несчастьях и стал объяснять, что Устричный не нуждается в таких гражданах.

При первых же признаках гнева со стороны Эджера гном метнулся к своим кофрам. Удивленные стражники потянулись к мечам, но Нанс жестом попросил их воздержаться от поспешных действий. Если механик вытащит оружие, он попросту отступит на шаг назад и предоставит разбираться своим охранникам, но пока, увы, тот вызывал у него лишь сильнейшее любопытство.

Однако гном-механик не слишком торопился. Сначала он открыл один кофр, покопался в нем, затем откинул крышку второго, снова вернулся к первому и пошарил в боковых карманах.

В конце концов, гном вытащил шкатулку размером с человеческий кулак. С возгласом «Ага!» он повернул ее и протянул Эджеру.

Стражники вновь схватились было за оружие, и Нанс опять остановил их порыв. Механик с сияющим видом шагнул вперед, держа шкатулку перед собой.

Эджер осторожно взял ее в руки и опасливо осмотрел, словно получил живую змею. Он повертел шкатулку в руках, взглянул на гнома (Манифью выжидающе улыбался) и, собравшись с духом, откинул крючок на крышке.

Вопреки его ожиданиям, та не подпрыгнула вверх, а медленно открылась, и Эджер услышал тихий шорох распрямляющейся пружины, который вскоре сменился негромким металлическим постукиванием, а потом из шкатулки зазвучала песенка, тихая, как шум дождя, и притягательная, словно девичий взгляд.

Мелодия вливалась в уши Эджера и распространялась по всему телу, пока не заполнила его целиком. Сборщика податей больше не тревожили долгие мили на спине мула, грубые фермеры, невежественные кендеры, даже мрачные и зоркие спутники-минотавры. Песенка уносилась вдаль, но вместе с тем оставалась в груди Эджера, согревала его своим теплом и впервые за много недель примирила с окружающим миром.

Нанс позволил себе улыбнуться и расслабиться. Гном-механик засиял от восторга. Даже стражники утратили часть своей напряженности. Где-то вдали в ответ на музыку раздался крик серой сойки. На зов птицы шкатулка ответила изменением тональности, и мелодия продолжилась в горьковато-сладостном минорном ключе.

Когда она закончилась, шкатулка с жужжанием закрылась на невидимые крючки, и гном-механик Манифью рассказал, что его народ изготавливает подобные большие и маленькие шкатулки, а также другие механические приспособления. Едва крышка опустилась на место, мысли Эджера вернулись в практичное русло, и теперь он прикидывал собственные шансы извлечь выгоду из неожиданного открытия, оставить должность разъездного сборщика налогов, получить тепленькое местечко в Особняке Лорда-Правителя, а также вышеупомянутые признание и благосостояние.

– Хм-м, – произнес Нанс, стряхивая остатки благодушия, навеянного мелодией из шкатулки. – Я думаю, ваши таланты найдут себе применение в Устричном. Ты пойдешь со мной.

– Прекрасно! – радостно согласился механик. При этом первые два слога прозвучали как одна музыкальная нота, а третий отчетливо выделился как другая.

Да, в то время все это казалось отличной идеей, и Эджер, проигнорировав оставшуюся часть намеченного маршрута, повел гнома в город.

Назвать Устричный того времени руинами было бы оскорблением для подлинных развалин. Грабительские налеты Великой Драконицы Малис, равно как и более поздних мародеров, оставили от города одно название. Большая часть Нижнего Города и районы складов были покинуты жителями. Бывшие казармы Армии Драконов оккупировали минотавры и люди, занимавшиеся морским разбоем; они использовали город в качестве базовой стоянки между пиратскими рейдами. Их деятельность под предводительством Раэджи Пурпурного Паруса, гигантского представителя племени минотавров, не была секретом для местных чиновников. Своими угрозами пираты вынудили их выделить средства на восстановление береговых укреплений, а сам Раэджа заседал в Тайном Совете Лорда-Правителя. Большая часть коренных жителей отступила в юго-восточные кварталы города, подальше от минотавров и поближе к мысу.

Если кто-то и пережил драконов, пиратов и прочие несчастья, так это самая развитая городская структура – его бюрократический аппарат. Во главе с Его Светлостью чиновники Устричного могли противостоять сотне драконов и тысячам пиратов, при любых печальных обстоятельствах и невзгодах они оставались несокрушимым бастионом. Даже минотавры оставили в покое армию клерков, инспекторов и, конечно, сборщиков податей из страха полностью обескровить систему городского управления.

Со шкатулкой в руке и гномом-механиком на буксире Эджер стал продираться сквозь ряды бюрократии. Едва бывший (как он надеялся) сборщик налогов убедил мелких клерков вылезти из-за столов, куда они попрятались при виде гнома, мелодия шкатулки очаровала их. Тогда младшие сочли возможным представить Эджера Нанса вниманию своих старших клерков, а те, в свою очередь, препроводили его к управляющим отделом, а те передали младшим членам Совета, которые направили к более влиятельным членам и наконец, предоставили возможность презентации перед Лордом Тоэдом и его Тайным Советом.

Особняк Правителя, место заседаний городских властей и Совета Лордов. За последние сто лет раз десять подвергался перестройке, причем изменения, как правило, носили хаотичный характер. В результате переделок здание расползалось в разные стороны, и теперь это был уже не один дом, а дюжина соперничающих между собой построек, стремившихся поглотить соседей и представлявших нагромождение самых противоречивых архитектурных стилей. У каждого входа стоял стражник-минотавр.

Приемный зал Правителя располагался на первом этаже большого здания в центре пересекающихся построек, его пол был выложен привезенным издалека черным гранитом с золотыми прожилками. В зале имелся помост из черного камня, а на него был водружен трон из редкого черного янтаря. По одну сторону от трона виднелась худощавая, почти скелетообразная фигура казначея. По другую сторону, в огромном деревянном кресле, почти таком же массивном, как и трон, развалилась необъятная туша минотавра в боевых доспехах, взиравшего на людей и гнома-механика злобными красными глазками. В центре, на троне, восседал сам Лорд-Правитель Устричного Тоэд.

Беспристрастный взгляд Эджера воспринимал Тоэда как древнее человекоподобное существо, которое когда-то было хобгоблином, но прожило дольше, чем можно было ожидать от представителя этой расы. О смерти Лорда Тоэда, насколько было известно Нансу, только за последние пять лет объявлялось не меньше десятка раз, но в каждом случае морщинистый хобгоблин восставал из мертвых и устраивал расправу над каждым, кто осмеливался ему не угодить. Ходили слухи, что Боги Добра не хотели брать его к себе, а Боги Зла боялись, что он захватит власть. И в итоге он стал фактически бессмертным.

Но даже могущественный Тоэд был вынужден смириться с реальностью. Устричный пришел в упадок, и, когда пират Раэджа предложил свою «защиту», Совет Лордов принял его предложение. В результате пираты заменили стражников, шпионы Раэджи надзирали за чиновниками, а сам минотавр сидел на расстоянии вытянутой руки от Лорда Тоэда. При всем своем бессмертии Правитель Устричного оказался на коротком поводке.

К тому времени, когда Эджер добрался до приемного зала Правителя, он многое узнал о народе Манифью. Их клан объединял около трех сотен гномов-механиков, в настоящее время живущих на юге, в опасной близости от земель некоего некроманта, и желающих переселиться на север. Часть этой группы уже добралась до горы Небеспокойсь, но они продолжали двигаться на восток в надежде отыскать поселение людей, которые не так много встречались с гномами, чтобы относиться к ним с подозрением.

Еще Эджер наслушался рассказов об изделиях и изобретениях механиков, а также ознакомился с содержимым кофров Манифью. Музыкальные шкатулки по своим размерам оказались самыми удобными для перевозки, но в кофрах имелись уменьшенные в несколько раз модели остальных изделий. В основном это были затейливо украшенные предметы для воспроизведения музыки, отпечатывания рисунков, прядения ниток и изготовления материи с недостижимой для людей скоростью. Некоторые музыкальные машины приводились в действие паром от небольших котлов, но всякая опасность взрывов исключалась – в своем докладе Эджер особо обратил на это внимание.

Манифью рассказал, что его сородичи не любят взрывчатых веществ. У них были очень чувствительные уши, и взрывы вызывали слишком болезненные ощущения. Именно поэтому они никогда не могли ужиться с остальными.

Родственники Манифью также были искусны в изготовлении всевозможных ящиков и бочонков. Этому ремеслу они научились во время странствий – для транспортировки наиболее деликатных изделий по неровным дорогам. В трудные времена гномы могли бы зарабатывать и изготовлением тары, спрос на которую в портовом городе никогда не падал.

Но вопрос решили музыкальные инструменты. Прекрасные шкатулки никогда не выходили из моды, и Эджер абсолютно правильно предположил, что эти устройства реагируют на посторонние звуки, Манифью сказал что-то насчет эмбиентного резонанса и конвергенции гармонии, но, по мнению Нанса, все это относилось к гномьим сказкам.

За то время, пока Эджер пробирался по бюрократическому лабиринту, он убедился, что и действующие модели больших инструментов, имеющиеся в кофрах гнома, не менее интересны. Среди диковинок имелась и традиционная арфа со струнами из обвитых бронзовой проволокой китовых кишок, но гномы по-своему переделали каркас инструмента и поставили ряды клавишей из змеиных клыков. При нажатии одной из клавиш мягко затрагивалась определенная струна. Инструмент, производящий легкие, игривые звуки, назвали клавесином. В следующей за ним версии вместо пощипывания по струнам наносились легкие удары, и этому инструменту гномы дали название клавикорды. И, наконец, Манифью лично усовершенствовал, приспособление, обернув молоточки мягким фетром и добавив обернутые фетром блоки для прекращения вибрации струн, отчего получались короткие пронзительные звуки. По своим гномьим обычаям он дал новому инструменту название «Громко-Тихо», что для человеческого уха звучало как «фортепьяно».

Именно музыку фортепьяно Эджер и продемонстрировал Лорду Тоэду (в присутствии Раэджи Пурпурного Паруса). Казалось, сморщенному хобгоблину понравились негромкие звуки, производимые устройством, похожим на обычный ящик. Манифью стал объяснять, что тональность фортепьяно определяется пружиной, навитой определенным образом и вставленной в стенку корпуса, но Лорд Тоэд жестом заставил его замолчать.

Мелодия, поначалу тихая и спокойная, быстро достигла крещендо, а затем снова замедлилась. Тоэд одобрительно захлопал своими чешуйчатыми лапами, и фортепьяно, подхватив ритм аплодисментов, ускорило темп мелодии. Лорд-Правитель Устричного рассмеялся, и инструмент ответил россыпью звенящих коротких нот верхнего регистра. Минотавр недовольно рыкнул, и фортепьяно перешло на минорный лад. Следующие пять минут Лорд Тоэд издавал сиплые вопли, в которых Эджер только гораздо позже распознал пение, а инструмент сопровождал их мелодией, полностью поддерживая ритм и тональность.

Тощий, жердеподобный казначей, как заметил Нанс, одобрительно притоптывал ногой в такт музыке, но достаточно тихо, чтобы не привлекать к себе внимания. Минотавр в кроваво-красных доспехах молча хмурился и старался не производить никаких звуков, явно опасаясь, что музыкальный ящик начнет его передразнивать.

Эджер прислушался к музыке и снова поддался ее очарованию. Инструмент мог реагировать на любой шум, но основная мелодия оставалась неизменной. Позже он часто пытался воспроизвести ее по памяти, но каждый раз его постигала неудача.

Когда мелодия закончилась, сморщенное существо на троне еще немного похлопало в знак одобрения, а затем произнесло цепочку приглушенных невнятных слов – это был какой-то хриплый бессмысленный шепот. Казначей наклонился, чтобы не пропустить ни звука, кивнул и обернулся к человеку и гному-механику.

– Его Светлость, – провозгласил он очевидный факт, – очень доволен.

Минотавр насмешливо фыркнул, но Лорд Тоэд продолжал издавать непонятные для Эджера хриплые звуки. Казначей без промедления переводил:

– Он изъявил желание наградить вас за доставленное удовольствие и удовлетворить просьбу гномов о предоставлении убежища.

Минотавр громко зарычал и мгновенно вскочил на ноги, притопнув копытами.

– Гномы-механики?! Здесь?! – ревел громила с бычьей головой. – Ты допустишь сюда гномов-механиков?! Ты что, лишился разума?! Годы окончательно стерли остатки мыслей?!

Казначей явно был испуган подобными выпадами, но на Его Светлость крики не произвели особого впечатления. Он снова разразился чередой неразборчивых фраз.

– Его Светлость заявляет, – сдерживая волнение, перевел казначей, – что Устричный является свободным портом, и здесь достаточно много места, чтобы отдать гномам руины вокруг рынка.

– Зато во всем городе не останется безопасного места! – огрызнулся минотавр. – Вместе с механиками приходит безумие! Там, где механики, всегда царит шум! Где механики, там хаос! Где механики, там и взрывы!

– На самом деле, – негромко произнес Манифью, – мы не любим взрывов. У нас очень чувствительные уши.

Эджер предпочел попридержать язык. Хоть в душе он и был согласен с опасениями минотавра, тон пирата ему не понравился. Кроме того, что еще более важно, минотавр вставал между Эджером и его наградой, поэтому он, пусть и против своей воли, все же подал голос:

– Они создают музыку, а не шум.

– Да, а эта… – Раэджа подыскивал подходящую оскорбительную замену слову «музыка» и, казалось, готов был сплюнуть. – Эти тихие и слабые звуки совсем не похожи на музыку. Они не представляют никакой ценности ни для нас, ни для города. А вот гномы, я считаю, как раз и представляют – только опасность, и я не допущу, чтобы они здесь обосновались.

Лорд Тоэд еще немного побормотал, и дрожащий казначей снова стал переводить:

– Его Светлость принял решение, – сказал он со слабой улыбкой.

– Его Светлость поручил мне заботиться о безопасности города! Мне, Раэдже Пурпурному Парусу, самому могущественному из всего Кровавого Флота! Без меня другие пираты давно опустошили бы эти места своими набегами! Без меня ваши стены превратились бы в груды мусора! Без меня ты недолго удерживал бы трон!

Во время своей речи Раэджа шагнул вперед и теперь нависал над Лордом-Правителем. Казначей отступил на пару шагов. Тоэд все так же невозмутимо смотрел вверх. Эджеру даже показалось, что морщинистый старик пускает слюни. Но Тоэд снова заговорил совершенно спокойно.

Казначей кое-как унял дрожь и принялся переводить:

– Его Светлость признает ваш вклад в обеспечение безопасности города… – последовала очередная порция бормотания, – и ваши заслуги.

– Никаких механиков! Никакой тихой музыки! – не унимался минотавр.

– Можно достичь компромисса, – быстро предложил казначей. – Пусть поселятся поблизости от города.

– Но не ближе ста ярдов от городских стен! – потребовал минотавр. – В Устричном не должно быть ни одного гнома!

Тоэд негодующе отрыгнул, и казначей счел это знаком одобрения.

– Договорились. Если вы допускаете… Если вы считаете, что в целях безопасности надо держать их за пределами города, я уверен, гномы-механики с этим согласятся.

Манифью посмотрел на Тоэда, посмотрел на Эджера и наконец, на раздраженно пыхтящего минотавра, а потом просто сказал:

– Прекрасно.

Голос гнома прозвучал двумя смежными нотами из его фортепьяно, причем очень грустными нотами.

Манифью вернулся к своим спутникам, чтобы устроить более или менее постоянное жилище, а Эджер занял почти официальное положение торгового представителя гномов-механиков. Новости о презентации в Особняке Лорда-Правителя быстро распространились по городу, и каждый, кто что-то собой представлял (и еще больше тех, кто был, в сущности, никем), неожиданно обнаружил желание иметь музыкальные машины с громким и тихим звуком. Кроме того, посыпались заказы и на другие механические устройства – на ткацкие станки, печатные прессы и якорные лебедки. Самые громоздкие инструменты, в том числе и несколько полномасштабных фортепьяно, были заказаны непосредственно городом. Даже, при самых незначительных манипуляциях со скрупулезно ведущимися записями в книгах – здесь ему весьма пригодился опыт сборщика податей – Эджер быстро наживался на комиссионных.

Что еще приятнее, деньги отдавались ему с благодарностью, даже радостно, причем теми самыми людьми, которые раньше при его приближении прятали с глаз столовое серебро и надевали самые старые платья. Ему предлагали снять прекрасные квартиры, приглашали на ужины и знакомили с хорошенькими дочками. Звезда Эджера быстро поднималась, и теперь он дожидался только упрочения своего положения в рядах городской бюрократии, которое гарантировало бы ему длительное пребывание в должности и беззаботное будущее.

Невзирая на растущее число светских обязанностей, раз в неделю Эджер находил время, чтобы съездить в новое поселение гномов-механиков и проверить, как продвигается работа. Его подопечные устроились совсем неплохо. Отведенный участок когда-то был каменоломней, в которой давно закончились запасы камня; с одной стороны их владения ограничивались высоким холмом с плоской вершиной. На просторной каменной площадке соорудили общий Большой Дом, а личные домики и мастерские были разбросаны по всей территории каменоломни.

Во время каждого приезда Эджера Манифью отчитывался о проделанной работе. Сначала все продвигалось довольно медленно, поскольку гномы обустраивались на новом месте, закладывали сады, возводили дома и только в свободное время занимались изготовлением различных заказанных вещей. Манифью продемонстрировал Нансу одно экспериментальное устройство, состоящее из нескольких бокалов, вертящихся на высоких ножках, причем все они располагались один в другом. Прикосновение мокрого пальца к вращающемуся стеклянному краю бокала вызывало весьма своеобразный и пронзительный звук. Эджер, поскольку ему лучше были известны музыкальные пристрастия людей, предложил некоторые усовершенствования и выбрал этот инструмент для следующей презентации в Особняке на тот случай, если интерес к музыкальным механизмам станет спадать.

И вот в самом начале очередного месяца – предельного срока отгрузки первой партии устройств – Эджер выехал из Устричного на своем древнем муле (теперь он ездил на нем больше из позерства, чем от недостатка средств), чтобы принять готовые заказы. По пути на юг от стоящего на берегу бухты города поверхность немного поднималась. Там, где подъем заканчивался, Нанс увидел ряд выстроившихся телег, предназначенных для перевозки сена. Он был приятно удивлен – в ожидании его приезда гномы-механики вышли навстречу и, насколько позволяло заключенное соглашение, приблизились к городу.

Эджер с удивлением увидел, как вдруг первая из телег, загруженная большими ящиками с обещанными заказами, самостоятельно покатилась вперед. Нет, не совсем самостоятельно – несколько гномов подталкивали колеса длинными рычагами. Телега добралась до склона, поехала вниз – сначала медленно, затем постепенно набирая скорость – и понеслась по направлению к Устричному. По всей видимости, она никем не управлялась – ни людьми, ни гномами – и, сдвинувшись с места, уже не могла остановиться, а продолжала катиться с непостижимой быстротой. Вот уже и вторая телега вышла на самую высокую точку, и третья стала раскачиваться взад-вперед, повинуясь толчкам рычагов.

Эджер закричал и погнал своего мула вперед, надеясь остановить механиков, пока те не запустили остальные телеги. Но мул на подъеме едва тащился, а летящая вниз груженая повозка все ускоряла свой бег. Хоть Нанс и не был механиком, он быстро подсчитал, что никак не успеет добраться до вершины до того, как вниз покатятся остальные телеги, и, более того, между ним и гномами находятся летящие вниз повозки, и они быстро приближаются.

Проклиная все на свете, он натянул поводья и развернул мула к Устричному. Громыхающие колеса первой телеги стучали по земле совсем близко, и животному не потребовалось никаких понуканий, чтобы резво рвануть вниз, к дому.

В городских воротах Устричного стояли минотавры (все люди-стражники уже давно были высланы как можно дальше от границ), но даже они кое-что соображали. Они заметили не только несущегося на муле Эджера, но и примерно с десяток телег, уже катившихся вслед за ним, словно выводок утят-переростков. Поскольку никаких инструкций на случай нападения повозок, нагруженных музыкальными инструментами, у них не было, стражники поступили так, как сочли нужным.

Они начали закрывать ворота.

Эджер уже представил, как догоняющие телеги расплющат его до состояния листа писчей бумаги, и отчаянно закричал. Он изо всех сил ударил каблуками в бока мула, но его скакун и так мчался вперед с невообразимой скоростью, очевидно используя резервы, накопленные за годы неспешных прогулок по маршрутам сборщика податей. Оба колена Нанса задели быстро сдвигаемые створки ворот, но он все же сумел проскочить через оставшуюся узкую щель.

Стражники-минотавры успели закончить свою работу до того, как первая телега докатилась до них, но не закрепили створки окованным железом бруском. Они только-только свели их вместе, как повозка врезалась в ворота с силой небольшого ядра, а музыкальный груз отозвался скорбным протяжным звоном.

От такого удара створки треснули, и телега застряла в проломе между обитых металлическими полосами брусьев. Примерно в сотне футов от этого места по направлению к Юго-Западной площади Эджер, сидя на муле, обернулся и посмотрел на остановившуюся повозку. Затем он вспомнил, что должно произойти дальше, спешился и повел мула в безопасный переулок.

Вторая телега ударила в заднюю часть первой и полностью протолкнула ее в ворота. Третья подкатилась под небольшим углом, и под ее натиском первая повозка поехала прямо к площади. Подоспевшая четвертая врезалась в третью и перевернула ее. Пятая на всей скорости подпрыгнула при ударе о четвертую и взлетела в воздух. Она остановилась в парке, но только после того, как снесла статую Его Могущественной Светлости на уровне коленей.

То же самое происходило со всеми телегами по очереди – каждая ударялась в предыдущую и издавала такой звук, какой бывает, когда очень крупная кошка прыгает на очень чувствительную клавиатуру. Эджера уже не интересовало, где приземлится очередной снаряд и во что он ударит, поскольку все это происходило довольно далеко от него. Через тридцать минут беспрерывных и неблагозвучных ударов атака прекратилась. Ошеломленные минотавры тотчас выслали отряд против нарушителей спокойствия, но все гномы-механики уже исчезли, лишь один Манифью поджидал их на вершине холма.

Манифью и Эджера, поскольку стражи ворот узнали его и довольно быстро отыскали, без промедления препроводили в Особняк Лорда-Правителя на аудиенцию. По одну сторону от трона снова стоял казначей, очень встревоженный и вспотевший, а по другую тоже стоял, поскольку уже сломал кресло, на котором восседал в прошлый раз, взбешенный Раэджа.

– Мои ворота! Мои драгоценные ворота! – ревел минотавр. – Эти мерзавцы и стены едва не разрушили! Я же говорил, что присутствие механиков грозит бедой! Надо выставить их отсюда! Выгнать с наших земель!

Его Светлость что-то пробормотал, и побледневший казначей, не отводя обеспокоенного взгляда от Раэджи, начал переводить:

– Его Благородная Светлость ждет объяснений гномов-механиков. Как вы осмелились таким образом напасть на город?

– Заказы, – жизнерадостно ответил Манифью.

Предводитель минотавров испустил сдавленное рычание и, казалось, был готов вцепиться в глотку гному. Тоэд выдал еще одну неразборчивую тираду, которую казначей не стал переводить, и тогда Раэджа чуть-чуть успокоился.

После этого Манифью удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Мы точно следуем договору. Вы запретили нам приближаться к городу менее чем на сто ярдов. Мы отыскали старинные карты с уровнями высот и обнаружили, что подъем дороги заканчивается за сто три ярда от городских ворот, а потом изобрели способ доставить готовые заказы и не нарушить договор.

Гном был явно доволен собой.

– Да, вы не должны приближаться к городу! – закричал минотавр. – Но это не значит, что вы вправе ломать мои ворота!

Его собственнический тон не остался незамеченным для Эджера.

– Это доставка, – поправил его Манифью. – Никакое не нападение, а просто доставка товара.

– Но в процессе доставки вы уничтожили все свои изделия, – не унимался Раэджа. – Что же это за доставка?

– Мы отвечаем за товар во время хранения и доставки, – ответил Манифью, – и с радостью заменим разбитые инструменты новыми в начале следующего месяца.

– Только не вздумайте снова повредить ворота! – огрызнулся минотавр. – И не пытайтесь разрушить стены. Я не допущу, чтобы ваш транспорт подошел к городу ближе чем на сто ярдов.