Герард мгновение помедлил, чтобы перевести дух, но, когда попытался высвободиться из смертельных объятий туши, понял, что совершил ошибку. Слишком поздно он вспомнил предостережение маршала: мертвый драконид так же опасен, как и живой. Прежде чем рыцарь успел скинуть с себя огромную тушу, она превратилась в камень. У Герарда было такое ощущение, будто на него водрузили Усыпальницу Ушедших Героев. Каменная глыба давила его к земле. Он стал медленно задыхаться. Он усиленно боролся, пытаясь сбросить с себя огромное неподвижное тело, но все было тщетно. Он хватал воздух и собирался каждую унцию своей энергии обратить против камня, лежавшего на груди.
И тут этот камень рассыпался в прах.
Герард шатаясь поднялся на ноги и оперся на ствол дерева. Смахнув с глаз кровь драконида, он сплюнул, и тут на него накатил приступ неудержимой рвоты. Потом ему стало легче. Герард несколько минут помедлил, его сердце колотилось так, будто хотело разорвать панцирь на груди, глаза затуманивало видение только что состоявшейся битвы. Когда стало чуть полегче, он подошел к мертвому телу и, отыскав ремни упряжи, достал футляр.
Герард бросил последний взгляд на кучу праха, которая только что была Гроулом. Затем, все еще отплевываясь и чувствуя привкус желчи во рту, рыцарь повернулся и устало зашагал через лес, сквозь мглу, к сверкавшим вдалеке огням Квалиноста. Они уже начинали бледнеть в свете занимавшегося рассвета.
Поток солнечных лучей струился через хрустальные окна дворца Беседующего-с-Солнцами. Гилтас сидел около одного из них, купаясь в лучах солнца, поглощенный своей работой. Он писал новую поэму, посвященную подвигам его отца во время Войны Копья. Помимо воспевания подвигов, эти бессмертные строки должны были содержать тайное послание эльфам, заподозренным в сочувствии повстанцам.
Он едва успел закончить свое сочинение и уже собирался отдать Планкету, чтобы тот доставил поэму почитателям королевского таланта, когда его тело внезапно пронзила дрожь. Пальцы задрожали и выронили перо. Холодный пот выступил на лбу юноши.
— Ваше Величество! — подбежал к нему встревоженный слуга. — Что случилось? Вам плохо?
— Со мной только что произошло нечто очень странное. — Гилтас едва говорил. — Такое чувство, будто гусь пробежал по моей могиле.
— Что? Гусь? Какой гусь? — Планкет недоумевал.
— Это поговорка людей, друг мой, — улыбнулся король. — Вы никогда не слыхали ее? Мой отец часто повторял ее. Она говорит о чувстве, когда вы вдруг без всяких на то оснований становитесь охвачены тревогой и внезапный озноб пронизывает вас насквозь. Именно это я испытал несколько мгновений назад. И что самое странное, я вдруг увидел перед собой лицо своего кузена! Сильванеша. Я видел его так же отчетливо, как сейчас вижу вас.
— Сильванеша больше нет, Ваше Величество, — сдержанно напомнил Планкет. — Он замучен великанами. Возможно, этот самый гусь пробежал сейчас по его могиле.
— Интересно, — размышлял вслух Гилтас, — он совершенно не был похож на мертвого, уверяю вас. На нем были серебряные доспехи, такие, какие носят воины Сильванести. Я видел дым и кровь, битва шумела вокруг него, но он, казалось, ничуть не интересовался происходящим. Он стоял на краю пропасти, и я протягивал к нему руку. Не знаю, право, чего я хотел — столкнуть его с обрыва или помочь удержаться.
— Надеюсь, что вы все-таки хотели помочь вашему кузену, Ваше Величество, — строго промолвил Планкет, несколько обескураженный.
— Я тоже надеюсь. — Гилтас хмурился. Затем покачал головой. — Помню, как я был рассержен и чем-то напуган. Странно. — Он пожал плечами. — Что бы там ни было, сейчас это чувство уже прошло.
— Вашему Величеству было бы полезно немного вздремнуть. Вы так мало спите в последнее время.
Планкет внезапно умолк. Сделав знак Гилтасу, слуга прошел через комнату и приложил ухо к двери.
— Кто-то идет сюда, Ваше Величество, — доложил он на Общем.
— В такой ранний час? Я никого не жду. Надеюсь, что это не Палтайнон, — сказал Гилтас. — Я должен закончить свою поэму. Скажи ему, что я просил меня не беспокоить.
— Впустите меня, пожалуйста. — За дверью какой-то эльф обращался к часовым. Он говорил спокойно, но какая-то внутренняя тревога или страх звучали в его голосе. — У меня послание королю от его матери.
Один из часовых громко постучал в дверь. Планкет бросил предостерегающий взгляд на короля, который опустился обратно в кресло и сделал вид, что пишет.
— Убери вот это. — И он кивком указал на ворох одежды.
На стуле лежал дорожный плащ короля, приготовленный для его ночного путешествия. Планкет быстро кинул его в ящик комода, который закрыл и замкнул на ключ. Ключ был брошен в огромную вазу со свежими розами. После этого слуга направился к двери.
Гилтас, приняв задумчивую позу, поигрывал кончиком пера. Небрежно развалившись в кресле и положив ноги в нарядных туфлях на атласную подушку, он щекотал пером губы и глядел в потолок.
— Гонец Келевандрос, — объявил часовой. — Имеет послание к Его Величеству.
— Пусть войдет, — томно разрешил король.
Келевандрос вошел с поклоном. На нем были плащ с капюшоном, закрывавшим лицо. Планкет закрыл за ним дверь. Эльф сбросил капюшон, лицо его было смертельно бледным.
Гилтас невольно поднялся на ноги:
— Что…
— Ваше Величество, вы не должны так волноваться, — громко проговорил Планкет, метнув многозначительный взгляд на дверь. Их могли подслушивать.
— Что случилось, Келевандрос? — уже другим тоном спросил король. — Вы выглядите так, будто на вас набросилось привидение.
— Ваше Величество! — Голос эльфа дрожал. — Королева-мать арестована!
— Арестована? — изумленно переспросил Гилтас. Он даже забыл о необходимости притворяться. — Кем арестована? Кто осмелился? Почему? В чем она обвиняется?
— Маршал Медан, Ваше Величество, — выдохнул эльф. — Я не знаю, как сказать…
— Да говорите же, черт вас побери! — выкрикнул Гилтас.
— Прошлым вечером маршал Медан взял вашу почтенную матушку под арест. У него был приказ от драконицы Берилл предать… предать вашу матушку смерти.
Гилтас потерял дар речи. Кровь отхлынула от его лица столь быстро, будто кто-то в одну секунду перерезал ему ножом горло. Он так дрожал, что Планкет оставил свой пост у двери и поторопился подойти к нему. Его уверенная рука легла королю на плечо, успокаивая и ободряя его.
— Я пытался помешать ему, Ваше Величество, — жалобно произнес эльф. — Но мне не удалось.
— Вчера вечером! — повторил с болью Гилтас. — Почему ты не пришел ко мне сразу?
— Я пытался, Ваше Величество, но часовые не пропустили меня без приказа Палтайнона.
— Куда маршал Медан увел королеву-мать? — спросил Планкет. — Что за обвинение предъявлено ей?
— Обвинение в укрывательстве колдуна Палина и в содействии его бегству с каким-то магическим устройством, полученным от кендера. Я не знаю, куда Медан увел мою госпожу. Я сначала побежал в штаб-квартиру рыцарей, но, даже если ее увели туда, мне никто ничего не сказал. Я послал остальных слуг на поиски ее, они должны сейчас возвратиться и сообщить Калиндасу о том, что узнали. Он сказал, что останется в доме на случай, если будут какие-нибудь новости. Наконец один из часовых, друг нашего дела, пропустил меня. И я сразу же пришел к вам. Вы ничего не слышали об этом? — Глаза Келевандроса с надеждой смотрели на Гилтаса.
— Нет, — ответил тот почти беззвучно.
— Похоже, сейчас мы что-нибудь узнаем, — сказал Планкет, который не переставал прислушиваться к тому, что происходило снаружи. — Я слышу тяжелые шаги Медана на лестнице. От них всегда трясется весь дворец. Он идет быстро.
Теперь они слышали тяжелую поступь маршала, звон шпор, гремевших о пол. Один из часовых начал было стучать в дверь, но стук тут же прервался. Медан в сопровождении одного из своих телохранителей — рыцаря в плаще и черных доспехах — распахнул дверь настежь и решительно вошел в комнату.
— Ваше Величество…
Гилтас, как распрямившаяся пружина, мгновенно выскочил из кресла, в два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от маршала, и железными пальцами вцепился Медану в горло. Король отбросил не ожидавшего нападения маршала к стене и прижал его намертво. Тем временем Планкету удалось справиться с телохранителем: ухватив несчастного за руку, он вывернул ее за спину и приставил кинжал к его уху.
— Что ты сделал с моей матерью? — разъяренно прошипел Гилтас. — Говори! — Он еще сильней сжал горло маршала. — Говори сейчас же!
Маршал был совершенно ошеломлен стремительным натиском короля. Он не мог даже пошевелиться. Руки молодого короля оказались неожиданно сильными, и он, как ни странно, твердо знал, что делает.
Маршал, разумеется, ничуть не испугался. Его пальцы сжимали рукоять кинжала, и он мог в любую минуту пустить его в ход. Стоило вонзить его в живот королю, и в ту же минуту Медан оказался бы на свободе. Но это не входило в намерения маршала.
Он долго и пристально смотрел на Гилтаса, затем сказал, несколько задыхаясь:
— Либо эта марионетка обернулась волком, либо передо мной лучший из актеров. — Отметив решительное выражение лица молодого эльфа, его крепко сжатые зубы, твердость хватки и опытное исполнение приема, Медан сам ответил на свой вопрос: — Думаю, что скорее последнее.
— Моя мать! — сквозь стиснутые зубы повторил Гилтас. — Где она?
— Я здесь, Гилтас, — послышался голос Лораны, явно исходивший из-под капюшона телохранителя Медана.
— Королева-мать! — ахнул Планкет и выронил нож из руки. Он мгновенно рухнул на колени. — Простите меня! Я понятия не имел…
— И не должны были, — невозмутимо отозвалась Лорана, поправляя шлем. — Сын, отпусти, пожалуйста, маршала. Я в безопасности, по крайней мере в эту минуту. Как и любой из нас.
Гилтас тут же отпустил Медана, который поспешил отойти от него, массируя шею.
— Мама, ты не ранена? — бросился к ней сын. — Он не обидел тебя чем-нибудь? Если только он…
— Нет, сын мой, успокойся! — уверила его Лорана. — Маршал отнесся ко мне со всем возможным уважением. Даже с большой добротой, нужно отметить. Он привел меня в свой дом. Сегодня утром принес мне этот костюм. Маршал полагает, что моя жизнь находится в опасности. И взял на себя заботу обо мне.
Гилтас нахмурился: все услышанное с трудом помещалось у него в голове.
— Мама, присядь, пожалуйста. Ты выглядишь усталой. Планкет, принесите моей матери немного вина.
Когда слуга отправился за вином, маршал подошел к двери и распахнул ее. Шагнув в коридор, он увидел часовых, вытянувшихся по стойке «смирно».
— Господа, отряды повстанцев вошли в пределы города Квалиноста. Жизнь Его Величества в опасности. Очистить дворец от посторонних, слуг разослать по домам. Всех до единого. Во дворце никому не оставаться. Это понятно? Все входы должны охраняться. Никого не впускать, за исключением моего адъютанта. Его, когда явится, немедленно послать в королевские апартаменты.
Часовые удалились, и скоро до маршала донеслись их голоса, приказывавшие всем покинуть дворец. Послышались возражения слуг, удивленные или негодующие. Было раннее утро, завтрак, хотя он уже был готов, еще не подавали, полы не подмели, в покоях короля было не убрано. Но часовые были непреклонны. Все возгласы слились в один — восклицания слуг, испуганные и взволнованные, всхлип перепуганной служанки. Однако вскоре все были удалены за пределы дворца и часовые заняли позиции перед дверьми.
Через несколько мгновений дворец погрузился в странное и непривычное молчание. Медан вернулся в комнату.
— Куда вы направились? — обратился он к Келевандросу, увидев, что тот собирается уходить.
— Я должен сообщить эти новости моему брату, он так ужасно беспокоится.
— Эти новости не следует сообщать не только ему, но и никому другому. Сядьте и помолчите.
Лорана внимательно вслушивалась в их разговор, испытующе глядя на Келевандроса. Эльф неопределенно посмотрел на нее и сделал, как ему приказали.
Дверь осталась открытой.
— Я хочу слышать, что делается снаружи, — объяснил Медан. — Вы хорошо себя чувствуете, госпожа?
— Да, благодарю вас, маршал. Не хотите ли выпить бокал вина?
— Если Его Величество не станет возражать, с удовольствием. — Маршал отвесил легкий поклон.
— Планкет, принеси еще вина, — приказал король и стал рядом с матерью, как бы намереваясь защищать ее. Он продолжал сердито смотреть на маршала.
Медан поднял свой бокал, будто провозглашая тост:
— Поздравляю вас, Ваше Величество. Признаюсь, я был одурачен, но, надеюсь, в первый и в последний раз в моей жизни. Я полностью поверил в вашего слабого и неуверенного в себе любителя поэзии. Я давно задумывался над тем, почему самые лучшие и продуманные мои планы проваливаются. Теперь, как мне кажется, я знаю ответ. Ваше здоровье, Ваше Величество.
Медан отпил вина. Гилтас повернулся к нему спиной:
— Мама, что здесь происходит?
— Пожалуйста, Гилтас, присядь, и я тебе все объясню. Но лучше прочитай сам.
Она посмотрела на Медана. Тот достал из внутреннего кармана свиток, полученный от дракона, и с видом глубокого уважения протянул его королю.
Гилтас подошел к окну и развернул пергамент. Он читал его внимательно и серьезно.
— Драконица не сделает этого! — почти сразу воскликнул он изменившимся голосом.
— Сделает, — мрачно уверил его маршал. — Отбросьте все сомнения, Ваше Величество. Берилл давно ищет предлог, чтобы разрушить Квалинести. Атаки повстанцев становятся все более вызывающими, она подозревает вас, эльфов, в том, что вы скрываете от нее Башню в Вайрете. Тот злополучный факт, что маг Палин Маджере прятался в доме королевы-матери, лишь усилил ее подозрения относительно того, что эльфы и маги сговорились ограбить ее, похитить ее магию.
— Мы платим ей дань… — начал Гилтас.
— Ба! Что ей эти деньги? Она требует дань только потому, что ей приятно держать вас в нужде. Магия — вот чего она жаждет. Магия старого мира, магия Богов. Досадно, что это устройство оказалось на ее землях. И вдвойне досадно, что вы, госпожа, скрыли этот факт от меня. — Маршал говорил очень строго. — Обратись вы ко мне, и трагедию можно было бы предотвратить.
Лорана молча отхлебнула вина. Медан пожал плечами:
— Что ж, вы этого не сделали. Не станем жалеть о пролитом эле, как принято говорить у людей. Теперь вы должны постараться заполучить обратно это устройство, госпожа. Я сделал все возможное, чтобы оттянуть время, но все, чего я добился, — это несколько дней. Пошлите вашего грифона в Цитадель Света. Порекомендуйте магу Маджере и этому кендеру, который доставил устройство сюда, вернуть его. И я лично доставлю их драконице. Может быть, мне удастся спасти нас от нависшего ужаса и несчастья.
— Спасти нас! — в гневе воскликнул Гилтас. — Это вы — топор, занесенный над нашей страной, маршал! Готовый поразить наши головы, а отнюдь не вашу!
— Простите меня, Ваше Величество, — маршал отвесил высокомерный поклон, — но я так долго прожил в вашей стране, что считаю ее своим домом.
— Вы наш завоеватель. — Гилтас делал паузы между словами, стремясь подчеркнуть каждое из них. — Вы наш хозяин. Вы наш тюремщик. Квалинести никогда не станет вашим домом, маршал.
— Возможно, что и нет, — согласился Медан после небольшой паузы. — Но я позволю себе заметить, что привел вашу мать во дворец, когда мог бы доставить ее прямо в камеру. Я пришел предупредить вас о намерениях драконицы, в то время как мог бы отправить своих солдат на рыночную площадь привести в исполнение приговор.
— Но чего ваше великодушие будет нам стоить? — Голос Гилтаса был очень холоден. — Какую цену вы потребуете за это?
Медан чуть улыбнулся.
— Я хотел бы уйти из жизни в своем саду, Ваше Величество. Мирно скончаться от старости, если это будет возможно. — И он поднес к губам бокал.
— Не доверяйте ему, — чуть слышно произнес Планкет, приближаясь к королю, чтобы налить вина.
— Не беспокойся, — ответил Гилтас, нервно вертя в пальцах хрупкий стебель бокала.
— Теперь, госпожа, не будем терять время, — обратился к Лоране маршал. — Вот перо и чернила. Составьте, пожалуйста, письмо к Маджере.
— Нет, маршал, — твердо сказала Лорана. — Я не стану этого делать. Я все обдумала. Берилл не должна овладеть этим артефактом. Скорее я предпочту умереть сотню раз.
— Вы, может быть, и умрете сотню раз, госпожа, — мрачно кивнул маршал, — но подумайте о сотнях тысяч других смертей! Подумайте о людях вашей страны! Вы согласны пожертвовать их жизнями ради игрушки?
Лорана, бледная и решительная, подняла на него взгляд.
— Это не игрушка, маршал. Если Палин не ошибается, это один из самых могущественных магических артефактов, когда-либо существовавших в мире. Я скорее соглашусь, чтобы мою прекрасную родину Квалинести сожгли дотла, чем отдам его Берилл.
— В таком случае расскажите мне о природе этого устройства, — попросил маршал.
— Я не могу этого сделать, — ответила Лорана. — Плохо уже то, что Берилл знает о его существовании. Я не хотела бы снабжать ее более подробной информацией. — Она спокойно выдержала его разгневанный взгляд. — Видите ли, я имею основания думать, что в моем окружении есть предатель.
Лицо маршала покраснело. Он, казалось, хотел что-то сказать, но передумал и резко повернулся к королю:
— Ваше Величество! А что вы скажете на это?
— Я согласен со своей матерью. Она рассказывала мне об этом устройстве, описала, какой силой оно обладает. Я не стану отдавать его драконице.
— Вы осознаете, что делаете? Вы обрекаете свой народ на смерть! Ни один магический артефакт в мире не стоит этого, — гневно произнес маршал.
— Этот стоит. Поверьте мне.
Медан пристально глянул ей в глаза. Она не отвела взгляда, не моргнула.
— Ш-ш-ш! — тихо прошептал Планкет. — Сюда кто-то идет.
Тогда они услышали звук шагов на лестниц; кто-то, шагая через ступеньку, поднимался к ним.
— Это мой адъютант, — догадался маршал.
— Ему можно доверять? — спросила Лорана.
Медан ответил кривой улыбкой:
— Судите сами, госпожа.
Рыцарь вошел в комнату. Его черное вооружение было покрыто кровью и серой пылью. Он постоял несколько мгновений, переводя дух, собирая остатки сил. Наконец он поднял голову, вытащил из-за пазухи свиток и передал его маршалу:
— Я сделал это, господин. Драконид мертв.
— Вы — молодец, господин Герард, — сказал маршал. Беря пергамент, он увидел, что рука рыцаря в крови. — Вы не ранены? — обеспокоенно спросил он.
— Честно говоря, сам не знаю, господин. — Лицо Герарда исказилось. — Нет ни одной жилки в моем теле, которая бы не болела. Но если я и ранен, то не тяжело, иначе я бы уже лежал на улице мертвый.
Лорана, пораженная, не сводила с них глаз.
— Королева-мать, разрешите приветствовать вас, — поклонился рыцарь.
Лорана хотела было ответить, но вздрогнула и, покосившись на Медана, произнесла:
— Не припоминаю, чтобы мы когда-то встречались.
Покрытое следами крови лицо Герарда осветилось слабой улыбкой.
— Благодарю вас, госпожа, за попытку защитить меня. Но маршал знает, что я — Соламнийский Рыцарь. В действительности я пленник маршала.
— Соламниец? — Гилтас был поражен.
— Тот, о котором я рассказывала тебе. Рыцарь, сопровождавший кендера и Палина.
— Понимаю. Теперь вы попали в руки маршала. Это он сделал с вами? — Движением бровей король указал на следы крови на доспехах рыцаря.
— Нет, Ваше Величество. Это сделал драконид. Гонец Берилл. Вернее, бывший гонец Берилл. — Он опустился на стул и закрыл глаза.
— Вина ему, — приказал маршал. — Драконица не получит информации из Квалинести, — с удовлетворением продолжал он. — Еще примерно день она будет ожидать ее, затем ей придется послать другого гонца. Нам удалось выиграть время.
Он протянул рыцарю бокал.
— Нет, маршал, — сказал Герард, принимая вино, но не поднося его к губам. — Не удалось. Драконица обманула нас. Силы Берилл уже в походе. По словам Гроула, они приближаются к границе или пересекли ее. Самая большая армия со времен Войны с Хаосом идет на Квалинести.
Гробовое молчание воцарилось в комнате. Никто не двигался, всех ошеломило ужасное известие. Каждый боялся встретиться взглядом с остальными. Было страшно видеть отражение собственного страха в чужих глазах. Маршал Медан сокрушенно улыбнулся и покачал головой.
— Нет, не придется мне, видимо, скончаться от старости в своем прекрасном саду, — усмехнулся он, наливая себе еще вина.
31. Бледная река смерти
В ту же ночь Золотая Луна оставила госпиталь, не обращая внимания на мольбы целителей и леди Камиллы.
— Я прекрасно себя чувствую, — говорила она, отвергая их попытки удержать ее в постели. — Мне необходим отдых, это так, но здесь я его не найду.
Только не с мертвыми.
Она проходила садами и внутренними дворами комплекса зданий Цитадели, ярко освещенных огнями. Она шла, не глядя по сторонам, не отвечая на приветствия. Она шла, вперив глаза в дорожку перед собой и не поднимая их. Стоило ей посмотреть куда-нибудь, и она бы увидела их. Они следовали за ней.
Она слышала их умоляющие шепоты. Чувствовала на своем лице, руках их прикосновения, мягкие, как стебель молочая. Они скользили вдоль ее тела, как газовые шарфы. Она боялась, что если посмотрит на них, то увидит Речного Ветра. Но потом поняла, что, возможно, из-за них его дух перестал приходить к ней. Он утонул в этой страшной реке, и его унесло прочь. Она никогда не найдет его.
Дойдя до Главного Лицея, она бегом поднялась по длинной лестнице, которая вела к ее покоям. В первый раз она благословила это молодое тело, которое было не только сильным, но и жаждало физических нагрузок. Взбежав до своего этажа, она обернулась к преследовавшим ее.
— Подите прочь. У меня для вас ничего нет.
Мертвые подползли к ней — старик, какой-то воин, ребенок-калека. Они умоляли ее, тянули к ней руки, но неожиданно исчезли. Будто чей-то голос велел им уйти, но это был не ее голос.
Золотая Луна захлопнула за собой дверь.
У себя она наконец-то по-настоящему осталась одна. Мертвые не вползли сюда. Наверное, когда она отказалась что-либо подать им, они улетели искать другую добычу. Она бессильно привалилась к двери, изнемогая от страха перед увиденным. Здесь, в темноте, она мысленным взором опять увидела мертвецов, высасывавших жизнетворную силу из ее последователей. Так вот почему целительство перестало действовать по всему миру. Мертвые грабили живых. Но почему? Какая нужда мертвым в мистической силе? Какая власть управляет ими? Куда они так сосредоточенно стремятся?
— Почему же мне дано видеть их? — пробормотала она. Послышался стук в дверь. Она не стала открывать, лишь убедилась в том, что дверь заперта. Стук повторился снова, потом еще и еще раз. Голоса — голоса живых — звали ее. Когда она не отозвалась, они умолкли. Она слышала, как они переговаривались между собой, совещаясь, что делать.
— Уходите! — приказала она устало. — Уходите и оставьте меня в покое.
И немедленно живые, так же как прежде мертвые, отступили и оставили ее одну.
Золотая Луна прошла через комнаты, подошла к огромным окнам, выходившим на море, и растворила обе створки одного из них.
Ломтик луны изливал бледный свет на воды океана. Его поверхность выглядела необычно. Тонкая маслянистая пленка покрывала воду, и под ней вода стояла совершенно неподвижная и гладкая. Ни малейшее дуновение ветерка не волновало ее. В воздухе чувствовался странный аромат этого маслянистого вещества, разлитого по поверхности воды. Ночь была спокойной, звезды яркими, небо пустым.
Было видно, как уходили в открытое море корабли, казавшиеся черными на фоне серебристых вод. В воздухе пахло надвигавшимся штормом, и бывалые моряки, расчислив приметы, уводили корабли в океан — там было безопасней, чем вблизи суши, где волны могли сокрушить суда о прибрежные утесы или разбить о пристань. Золотая Луна проводила их взглядом, наблюдая, как казавшиеся игрушечными суденышки скользят по поверхности темного зеркала.
Там, над океаном, плыли мертвецы.
Золотая Луна опустилась на колени, облокотилась о подоконник и положила подбородок на руки, наблюдая за этим потоком. Луна уходила за горизонт, ее тонкий серп уже тонул в темной воде. Звезды горели ярким и холодным блеском, вместе со своими отражениями в темной воде, такой спокойной, что женщина не могла различить, где кончается небо и начинается океан. Маленькие волны плескались у самого берега с надоедливым постоянством, с каким порой канючит больной и капризный ребенок, требуя к себе внимания взрослого. Мертвые плыли к северу бледным размытым потоком, не обращая внимания ни на что, кроме того зова, который только они и могли слышать.
Нет, оказывается, не только они.
Золотая Луна вдруг услышала песню. Голос, певший ее, проникал в самую глубину ее души.
— Ты найдешь его, — пел он ей, — он служит мне. Ты обретешь его, и вы соединитесь.
Золотая Луна прильнула к окну, опустив голову и дрожа от страха, ужаса и возбуждения. Она вскрикивала в тоске и с мольбой тянула руки туда, откуда доносилось пение. С такой же мольбой, с какой мертвые тянули руки к ней. Всю ночь она провела на коленях, ее душа впитывала чудесное пение с содроганием, которое было и болью, и наслаждением. Она смотрела, как течет бледная река мертвых, внимая этому зову, а волны все продолжали то набегать на берег, то вновь отступать в безмерное пространство воды.
Занимался рассвет. Солнце показалось над маслянистой поверхностью воды, его лучи казались покрытыми той же радужной пленкой, которая придавала зеленоватый оттенок его золотому свету. В воздухе, горячем и душном, витал странный запах.
Золотая Луна поднялась с колен. Мускулы ее одеревенели и ныли от неудобной позы, но быстрыми движениями она оживила их и сделала вновь гибкими. Затем достала из шкафа накидку, теплую и тяжелую, несмотря на то что день обещал быть жарким.
Распахнув дверь, она столкнулась лицом к лицу с Палином, как раз поднимавшим руку, чтобы постучать.
— Госпожа Первая Наставница, — обратился он к ней, — мы все обеспокоены…
Мертвые вились вокруг него. Они тянули его за рукава одежд, их губы жадно прижимались к его изувеченным пальцам, их руки пытались стащить с него магический перстень, но их завывания и жалобные стоны показывали, что им это не удается.
— Что случилось? — прервал он себя, напуганный странным выражением ее лица. — Что такое, госпожа? Почему вы на меня так смотрите?
Она оттолкнула его с такой силой, что он ударился о стену, и, подхватив подол платья, сбежала вниз по лестнице. Она очутилась в зале, заполненном преподавателями и студентами. Кое-кто из них окликнул ее, некоторые побежали вслед. Стражники застыли в недоумении, беспомощно провожая ее глазами. Она бежала, не обращая ни на кого из них внимания, мимо хрустальных зданий, мимо садов и фонтанов, мимо зеленого лабиринта и серебряной лестницы, мимо рыцарей и стражников, посетителей и учеников, мимо мертвецов. Она бежала к гавани. Она бежала к гладкому, спокойному океану…
Тас и гном составляли карту лабиринта — и в этот раз, впервые в долгой и злополучной ее истории, дело продвигалось успешно.
— Уже скоро, как ты думаешь? — спросил у гнома изнывавший от нетерпения Тас. — А то моя левая нога совсем онемела.
— Стой тихо! — приказал гном. — Не двигайся. Я уже почти закончил. Черт побери этот ветер! — раздраженно добавил он. — Хоть бы он прекратился, что ли. Все время сдувает карту.
Тассельхоф подчинился приказанию, хотя не двигаться ему было очень трудно. Он стоял на одной из тропинок в самом центре лабиринта, балансируя на левой ноге. Правая была самым неудобным образом задрана вверх и привязана к ветке изгороди ниткой из его собственного правого носка. Этот шерстяной носок уже сильно уменьшился в размерах, потому что, распускаясь, он прокладывал нитяную дорожку по всей длине лабиринта.
План гнома использовать носки оказался совершенно гениальной научной догадкой, правда, Конундрум сокрушался насчет того факта, что, хотя ему и удалось наконец достичь успеха, он не сумел применить кнопок, шестеренок, шкивов, шпинделей или колесиков, которые всегда являются таким утешением для существа с научным складом ума.
Тот факт, что чудесный механизм, посредством которого была достигнута Цель Всей Жизни, назывался «носки обыкновенные, стопроцентная шерсть», был ужасным ударом для Конундрума. Он провел всю ночь в размышлениях, как бы добавить к этому что-нибудь паровое или механическое, но набрел лишь на одну мысль — создать снегоступы, которые бы не только очень быстро двигались, но и обогревали бы ноги. Но все это не имело отношения к Цели Всей Жизни.
В конце концов он был вынужден вернуться к своему простому первоначальному плану. В крайнем случае он всегда мог украсить чем-нибудь свое изобретение на последнем этапе. Они приступили к работе ранним утром, еще до рассвета. Конундрум поставил Тассельхофа у входа в лабиринт, привязал один конец ниточки носка к ветке и пустил кендера в лабиринт. Носок, аккуратненько распускаясь, оставлял за собой дорожку кремового цвета. Стоило Тасу избрать неверное направление и оказаться в тупике, как он поворачивал обратно, сматывал нитку в клубочек и шел дальше по лабиринту, пока не набредал на правильный поворот тропинки. Едва он там оказывался, как Конундрум падал плашмя на живот и принимался наносить пройденный кендером маршрут на карту.
Постепенно они достигли середины лабиринта; так далеко гному еще ни разу не удавалось добраться. Пока чулочно-носочное изделие кендера обеспечивало их путеводной нитью, гном был уверен, что одолеет весь лабиринт и завершит день созданием полной его карты.
Что же касается Тассельхофа, то он не испытывал и половины того счастья, которое охватывает стоящего на пороге великого научного открытия. Каждый раз, запуская руку в карман, он натыкался на холодные грани магического устройства. Он был более чем уверен, что оно назло ему оказывается в тех местах и кармашках, где, как он точно знал, его не было еще пять минут назад. Куда бы он ни совал руку, она непременно находила устройство для перемещения во времени.