16. Неожиданная встреча

Подобно тому как ветер поднимает листву и кружит ее в воздухе, а потом швыряет на землю, вихрь времени выбросил наконец из своей воронки гнома и кендера, и они, словно листья, полетели вниз. К слову сказать, Тассельхоф в своей цветастой одежде и впрямь походил на листик.

Конундруму пришлось гораздо хуже, ибо неудачное приземление вызвало у него остановку дыхания и нарушило ровный ритм сердцебиения. Впрочем, эти неприятности временно лишили гнома возможности истошно вопить, что было весьма кстати, если учесть, в каком месте оказались путешественники.

Конечно, они не сразу догадались, куда перенес их магический артефакт. Поначалу Тас понял лишь, что он еще ни разу здесь не был. Кендер стоял (а гном лежал) в коридоре, выложенном черными плитами, которые зловеще поблескивали в тусклом свете факелов.

Там было очень, очень тихо, и, как Тассельхоф ни старался, он так и не смог уловить ни единого звука. Сам он тоже не издавал ни единого звука и, помогая Конундруму подняться на ноги, знаком попросил его о том же: проведя большую часть своей жизни в различных авантюрах, Тас повидал великое множество всевозможных коридоров, а потому мгновенно определил нынешний как место, в котором не следует привлекать к себе внимание.

— Гоблины! — ужаснулся Конундрум.

— Нет тут никаких гоблинов, — постарался утешить его Тассельхоф и, едва лишь гном начал успокаиваться, добавил: — Похоже, здесь таится кое-что пострашнее.

— О чем это ты? — ахнул Конундрум, в отчаянии хватаясь за голову. — Страшнее, чем гоблины? Да что же может быть страшнее гоблинов?! Где мы вообще находимся?

— Ну, на свете существует множество вещей пострашнее гоблинов, — ответил Тас после некоторого размышления. — Драконы, например. Или дракониды. Или совомедведи. Я когда-нибудь рассказывал тебе историю о моем дядюшке Пружине и совомедведе? Эта история началась…

И сразу закончилась, когда Конундрум сжал кулак и изо всей силы ударил Таса в область солнечного сплетения.

— Совомедведи! Кому интересно слушать про совомедведей или твоих придурковатых родственников? Да я могу такого порассказать о своем кузене Стронции Девяностом, что у тебя со страху волосы дыбом встанут, а потом с корнями выпадут! А теперь объясни-ка, зачем ты притащил нас сюда и где мы все-таки находимся!

— Никуда я нас не притаскивал, — раздраженно сказал Тассельхоф; сильный и неожиданный удар заставил его ощутить не только боль, но и обиду. — Нас доставило сюда устройство. И я знаю об этом месте не больше тебя. Мне… тихо! Я слышу чьи-то шаги.

Если вы очутились во тьме, в мрачном коридоре, и услышали, что кто-то приближается, непременно разглядите его прежде, чем он увидит вас. Так дядюшка Пружина всегда учил Тассельхофа, и кендер давно уже убедился в справедливости этого правила. По крайней мере, оно предусматривало возможность неожиданно выскочить из темноты и ошеломить идущего.

Тас схватил Конундрума за воротник рубашки и затащил его за колонну.

По коридору шел человек. Он был одет во все черное и потому почти не выделялся на фоне общего мрака и черных мраморных стен. Тассельхоф впервые смог хоть сколько-нибудь рассмотреть незнакомца, когда тот проходил под факелом. Правда, блеклый оранжевый свет позволял увидеть лишь общие очертания фигуры, однако у Тассельхофа все же возникло странное чувство (может, оно было последствием удара?), что он знает человека в черном. Да-да, во всем облике мужчины — и в его медленной, раскачивающейся походке, и в его манере тяжело опираться на посох, и в самом посохе, источавшем мягкий белый свет, — во всем этом было что-то до боли знакомое.

— Рейстлин! — с благоговением выдохнул Тас.

Он уже собрался крикнуть во весь голос, а потом с гиканьем выбежать навстречу своему старому другу, которого в течение долгого времени считал мертвым, и крепко обнять его, но тут ему на плечо опустилась рука и тихий голос шепнул:

— Нет. Пусть он пройдет.

— Но ведь Рейстлин мой друг, — возразил Тассельхоф. — Я обиделся на него всего лишь раз, когда он убил другого моего друга. Кстати, тоже гнома.

Конундрум широко раскрыл глаза и вцепился в кендера.

— А твой друг… часом, у него не вошло в привычку… ну, у-у-б-бивать гномов?

Тассельхоф не услышал этого вопроса. Он пристально смотрел на Конундрума: одной рукой тот держал его за рукав, а другой — за полу рубашки, и, насколько знал Непоседа, третьей руки у гнома не было. Тем не менее непонятно откуда взялась еще какая-то рука, и она крепко сжимала его плечо. Тас обернулся, надеясь рассмотреть таинственного незнакомца, но из-за густой тени, отбрасываемой колонной, увидел лишь кромешную тьму. Тогда он повернулся в другую сторону, но и там не обнаружил никакой руки. Вернее, он просто не увидел ее, хотя ощущал ее тяжесть на своем плече.

Найдя все это в высшей степени странным, Тассельхоф снова взглянул на Рейстлина. Он давно его знал и не мог не признать, что маг не всегда хорошо обращался с кендерами. И потом, Рейстлин действительно убивал гномов. По крайней мере одного-то он точно убил. И в день убийства на нем были такие же черные одежды…

Да, иногда гном доводил Непоседу до белого каления. Однако кендер совсем не желал ему смерти, а посему решил, что ради Конундрума он не станет выскакивать из своего укрытия и сжимать Рейстлина в объятиях.

Маг прошел в двух шагах от колонны, за которой они стояли. К счастью, Конундрум совершенно онемел от страха, а Тассельхоф просто заставил себя сидеть тихо, хотя лишь ушедшие Боги знали, чего это ему стоило. Впрочем, некоторую награду за примерное поведение он все же получил — таинственная рука одобрительно похлопала его по плечу. Ее по-прежнему не было видно, и, откровенно говоря, подобное обстоятельство совсем не нравилось кендеру.

Казалось, Рейстлин с головой ушел в свои мысли. Он двигался медленно и как-то неуверенно, низко опустив голову. Внезапно у него начался приступ кашля, да такой сильный, что маг вынужден был прислониться к стене. Вскоре он начал давиться, и лицо его смертельно побледнело, а на губах выступила кровь. Тас не на шутку встревожился: Рейстлин мучился кашлем и раньше, но так тяжело — никогда.

— Карамон готовил для него специальный чай, — произнес Тассельхоф, подавшись вперед.

Невидимая рука втащила кендера обратно. Рейстлин поднял голову, и его золотистые глаза засверкали в свете факелов. Он в тревоге посмотрел по сторонам.

— Кто это сказал? — спросил он шепотом. — Кто произнес имя Карамона? Кто, я спрашиваю?

Рука вцепилась в плечо Тассельхофа. Впрочем, в подобном предостережении уже не было необходимости: Рейстлин выглядел настолько странно, а выражение его лица было столь ужасным, что кендер твердо решил хранить молчание.

— Никого, — сказал Рейстлин, справившись наконец со своим удушающим кашлем. — Мне показалось. — Он вытер лицо краем черного бархатного рукава и зловеще улыбнулся. — Возможно, это говорила моя нечистая совесть. Карамон мертв. Все они мертвы — утонули в Кровавом море. О, какими потрясенными они выглядели! И как изумились тому, что я не захотел смиренно разделить их долю…

Собравшись с силами, Рейстлин оторвался от стены и оперся на посох, однако остался стоять на месте. Вероятно, он еще не оправился от приступа и решил немного отдохнуть.

— Я и сейчас вижу выражение лица Карамона. Я слышу его плач. — Рейстлнн изменил голос, заговорив через нос: — Но… Рейст… — Он поскрежетал зубами и снова недобро улыбнулся. — И Танис, лицемерный святоша. Из-за недозволенной любви к моей сестре он предал своих друзей, и у него еще хватило наглости обвинить меня в вероломстве! Я помню всех — Золотую Луну, Речного Ветра, Таниса и Карамона с их телячьими глазами. — Рейстлин снова закривлялся: — Спаси хотя бы брата! — И уже собственным голосом закончил свой страшный монолог: — Спасти? Для чего? Все равно его амбиции не ведут дальше постели драгоценной возлюбленной. Всю жизнь он камнем висел на моей шее. Спасти! Вы с тем же успехом могли бы выпустить меня из тюрьмы, но при этом навесить мне на руки и на ноги побольше кандалов…

Он медленно пошел по коридору.

— Ты знаешь, Конундрум, — прошептал Тассельхоф, — я назвал Рейстлина другом, но любить его не всегда просто. Иногда я даже не уверен, что он стоит таких усилий. Рейстлин говорит о Карамоне и о других, утонувших в Кровавом море, но ведь они не утонули. Я знаю правду. Мне рассказал ее Карамон. И Рейстлин тоже знает правду — он ведь уже видел всех, кого считал погибшими. Тем не менее они для него все еще остаются утонувшими. Значит, ему известна не вся правда. Похоже, Рейстлин находится где-то между временем, когда считает их погибшими, и временем, в котором он уже знает, что они все-таки живы. Выходит, — взволнованно продолжал Тассельхоф, — я нашел другую часть прошлого.

Услыхав это словесное излияние, Конундрум испуганно посмотрел на кендера и отодвинулся на несколько шагов назад.

— Ты ведь не встречался с моим кузеном Стронцием Девяностым, правда?

Только Непоседа собрался сказать, что не имел такого удовольствия, как в коридоре раздался звук шагов. Они принадлежали не магу — весь производимый им шум сводился к периодическому покашливанию и шелесту одежд. Нет, эти шаги были грозными и решительными и порождали невероятный грохот.

Невидимая рука втащила Тассельхофа еще глубже в тень и крепко стиснула его плечо, словно давая наказ сидеть очень тихо, а гном, вымуштрованный инстинктом самосохранения, и сам так вжался в стену, что теперь вполне мог сойти за наскальный рисунок какого-то первобытного племени.

Вошедший человек сразу наполнил коридор шумом, движением и жизнью. Он был высок и мускулист и облачен в тяжелые кованые доспехи. В руке он нес рогатый шлем Повелителя Драконов, а сбоку у него бряцал огромный меч. Он шел быстро и целеустремленно, не глядя по сторонам, и Рейстлину пришлось прижаться к колонне, дабы не оказаться растоптанным.

Повелитель Драконов бросил на мага небрежный взгляд. Тот поклонился, и великан продолжил свой путь. Маг тоже собирался пойти дальше, однако Повелитель вдруг остановился.

— Маджере, — прогремел его голос.

Рейстлин обернулся.

— Да, господин Ариакас.

— Нравится ли тебе у нас в Нераке? Ты доволен предоставленным жильем?

— Да, господин. Оно вполне соответствует моим скромным нуждам, — ответил маг. Из голубого навершия посоха начал струиться мягкий свет. — Благодарю за беспокойство.

Великан нахмурился. Ответ Рейстлина казался весьма учтивым, как того и требовало обращение к Повелителю Драконов, но, хотя Ариакас и не любил придираться к кому бы то ни было по мелочам, сейчас он не смог не заметить злобной нотки в резком голосе мага. Впрочем, Повелитель счел ниже своего достоинства говорить об этом Рейстлину.

— Твоя сестра Китиара просила меня хорошо обращаться с тобой, — сухо сообщил он. — Ты должен быть благодарным ей за то положение, которое занимаешь здесь.

— О, я благоговею перед своей сестрой, — заверил его Рейстлин.

— А передо мной еще больше, — ухмыльнулся Ариакас.

— Конечно, — подтвердил Рейстлин, кланяясь.

Ариакасу все-таки не удалось скрыть своего недовольства.

— Ты хладнокровен. Обычно люди ежатся от страха, когда я говорю с ними. А тебя ничего не впечатляет?

— А должно , Повелитель? — спросил Рейстлин.

— Именем нашей Владычицы, — вскричал Ариакас, хватаясь за рукоять меча, — мне следовало бы снести твою голову за подобный вопрос!

— Можете попробовать, господин. — Рейстлин снова поклонился, на этот раз ниже, чем прежде. — Простите меня, я не имел в виду ничего оскорбительного. Конечно, я нахожу вас весьма впечатляющим. И ваш город тоже. Но моя впечатлительность еще не означает моей трусости. Вы ведь и сами не любите трусов. Не так ли, Повелитель?

— Да, — согласился Ариакас. Он пристально посмотрел на Рейстлина. — Ты прав. Я не люблю трусов.

— Я мог бы заставить вас восхищаться мною, — заметил Рейстлин.

Некоторое время Ариакас изучал мага внимательным взглядом, а потом неожиданно расхохотался, и смех этот был поистине ужасающим — он пронесся по коридору, словно ураган, насмерть перепугав гнома и совершенно оглушив Тассельхофа. Рейстлин покачнулся, однако сумел удержаться на ногах.

— И тем не менее я не восхищаюсь тобой, маг, — сказал Повелитель, успокаиваясь. — Но, возможно, когда-нибудь буду — когда ты докажешь мне свою пригодность.

Продолжая посмеиваться, он двинулся дальше по коридору.

После того как его шаги стихли и меж мраморных колонн снова воцарилась тишина, Рейстлин негромко произнес:

— Когда-нибудь — когда я докажу свою пригодность — ты будешь не восхищаться мною, Повелитель. Ты будешь бояться меня!

Рейстлин повернулся и ушел. Тассельхоф тоже повернулся, чтобы посмотреть наконец, кто же все это время держал его за плечо. И тут он снова повернулся, а потом еще раз, и еще, и еще…

Книга вторая