Глава 1

За своей спиной она слышала поступь тяжелых когтистых лап, расшвыривающих в стороны палую листву. Тика внутренне напряглась, однако не показала вида, что знает о близкой опасности, продолжая увлекать чудовище за собой. Рука ее крепко сжала рукоять меча. Сердце отчаянно колотилось. Шаги зверя слышались все ближе и ближе, уже можно было разобрать позади его хриплое дыхание. Когтистая лапа упала на ее плечо. Резко обернувшись, Тика взмахнула клинком и... выбила из рук служанки поднос, заставленный кружками с элем.

Дэзра взвизгнула и в испуге отпрянула назад. Посетители, сидевшие возле стойки, разразились хриплым смехом. Тика почувствовала, как кровь прилила к ее лицу, и оно покраснело под стать ее пышным огненно-рыжим волосам. Сердце ее продолжало отчаянно колотиться, а руки слегка дрожали, точно схватка произошла наяву, а не в ее воображении.

— Дэзра, — сказала Тика как можно спокойнее, — проворства у тебя, как у овражного гнома, да и ума не больше. Вам с Рафом следует поменяться местами. Ты будешь выносить помои, а ему я позволю подавать на стол!

Дэзра, собирая глиняные черепки, которые валялись в огромной луже эля, словно острова, посмотрела на нее снизу вверх.

— Так и сделаем! — в сердцах воскликнула служанка, швыряя собранные осколки обратно на пол. — Сама подавай да обслуживай! Или теперь это ниже твоего достоинства, Тика Маджере, Героиня Копья?

Ошпарив Тику возмущенным взглядом, Дэзра поднялась с пола и, пинком отшвырнув чудом уцелевшую кружку, выбежала из таверны. Распахнутая ею дверь с силой врезалась в стену. Тика поморщилась, заметив на полированном дереве свежую царапину. Ей захотелось крикнуть вослед служанке пару резких слов, но она вовремя прикусила язык, прекрасно зная, что впоследствии пожалеет о том, что не сдержала свой гнев.

Дверь осталась открытой, и сквозь нее в зал проник закатный свет солнца, уже давно перевалившего зенит и теперь медленно спускавшегося к горизонту.

Рубиново-красные блики заиграли на свежеотполированном дереве стойки и отразились от граней стеклянных бокалов и кубков. Красные отсветы вечернего солнца не обошли и поверхность огромной лужи, но ярче всего они засверкали в медно-рыжих волосах Тики, тут же превратив их в пламенеющее золото. Увидев ее такой, посетители притихли и оборвали смех, при этом во многих взглядах читалось откровенное вожделение. Разумеется, Тика не могла этого не заметить.

Устыдившись своего внезапного гнева, она выглянула в окно и увидела Дэзру, которая стояла, прислонясь к дереву и вытирая глаза кончиком фартука. Между тем в таверну вошел очередной посетитель. Он закрыл за собой дверь, отрезав поток золотисто-красного солнечного света, и зал снова погрузился в прохладные вечерние сумерки.

Тика быстро провела рукой по глазам. «Во что я превращаюсь?» — спросила она сама у себя с запоздалым раскаянием. В конце концов в том, что произошло, Дэзра была нисколько не виновата. Виноваты были те ужасные переживания, которые с недавних пор не давали ей покоя. Иногда ей казалось, что было бы лучше, если б где-то поблизости снова появились драконы, с которыми можно было бы сразиться.

«По крайней мере, тогда я знала, чего боюсь, и могла биться с источником страха вот этими руками! Но как я могу победить то, чему не способна подобрать даже имени?» — думала она.

Громкие голоса посетителей, требующих эля и снеди, отвлекли ее от мрачных мыслей. Она вновь вернулась в реальность, где слышался гомон и грубый смех, от которого слегка вздрагивали стены таверны «Последний Приют».

— «Вот к чему я вернулась. — Тика шмыгнула носом и утерла его тряпкой, что лежала под рукой на стоике. — Мой дом здесь. Эти люди — прекрасны, добры и приветливы, как свет заходящего солнца. Меня окружают дружба и человеческая любовь, вокруг слышатся простые и знакомые с детства звуки: смех, звон посуды, хлюпанье лакающей собаки...»

Лакающей собаки! Как бы не так! Тика застонала и, как была, с тряпкой в руке, выбежала из-за стойки.

— Раф! — воскликнула она, в отчаянии глядя на овражного гнома.

— Эль пролить. Моя убирает, — вытирая рот рукавом, приветливо отозвался гном.

Завсегдатаи таверны рассмеялись, однако среди посетителей было несколько незнакомцев, которые смотрели на гнома с нескрываемым отвращением.

— Возьми тряпку и вытри, — прошипела Тика сквозь зубы и одарила посетителей извиняющейся улыбкой.

Она швырнула Рафу тряпку, но, к огорчению своему, увидела, что поймавший ее гном даже не пытается применить тряпку по назначению. На лице его, вслед за недоумением, появилась гримаса мучительного раздумья.

— Что моя делать с это?

— Вытри то, что пролито! — сердито пояснила Тика, пытаясь при этом загородить гнома от глаз посетителей своей широкой юбкой.

— О, моя это не надо, нет, — торжественно заявил Раф. — Я не пачкать такой чистый тряпка. Он возвратил тряпку Тике и, вновь опустившись на четвереньки, принялся вылизывать с пола разлитый эль, который уже успел смешаться с землей, нанесенной на подошвах посетителями.

Чувствуя, как зарделись от стыда ее щеки, Тика наклонилась, схватила овражного гнома за воротник и, безжалостно встряхнув, рывком поставила на ноги.

— Возьми же тряпку! — велела она яростным шепотом. — Из-за тебя посетители теряют аппетит! Когда закончишь, вытри стол у камина. Я жду друзей... — Тика осеклась, чувствуя тщетность дальнейших наставлений.

Раф смотрел на нее широко раскрытыми глазами, не в силах усвоить чрезмерно сложные для него указания. Среди прочих овражных гномов он был приятным исключением: проработав в таверне всего несколько недель, он уже научился считать до трех (редко кто из его собратьев мог прибавить один к одному) и отмылся до такой степени, что от него почти не пахло. Столь выдающееся умственное достижение, в соединении с необычайной для овражного гнома чистотой, могло бы сделать его королем над своим народом, однако притязания Рафа никогда не простирались так далеко. Он не знал ни одного короля, которому жилось бы так хорошо, как ему: если он был достаточно проворен, то ему удавалось «убрать» разлитый по неосторожности эль; кроме того, в его обязанности входило «выносить» помои. Словом, способности Рафа все же были ограничены, и Тика ясно ощутила, что вплотную приблизилась к их пределам.

— Я жду друзей... — продолжила было она, но вновь передумала. — Ладно, оставим это. Просто вытри эту лужу тряпкой! — велела Тика со всей суровостью, на какую только была способна. — Потом подойдешь ко мне, и я объясню, что делать дальше.

— Моя нельзя пить? — с трогательным простодушием удивился Раф, но тут же смирился, перехватив яростный взгляд Тики. — Хорошо.

Покорно вздохнув, он вооружился тряпкой и стал возить ею из стороны в сторону, бормоча себе под нос что-то невнятное о том, как пропадает «добрый эль». Следом он собрал осколки глиняных кружек и некоторое время сосредоточенно размышлял над ними, после чего ухмыльнулся и засунул осколки в карман курточки.

Тика хотела было поинтересоваться, на что они могут сгодиться, однако решила обойтись без вопросов. Вернувшись к стойке, она принялась наполнять новые кружки, старательно делая вид, будто не замечает, что овражный гном неловко порезался об один из осколков. Раф оставил работу, выпрямился на коленях и застыл, глядя на стекающую по пальцам кровь.

— Ты... гм-гм... не видел Карамона? — небрежно спросила Тика у овражного гнома.

— Не... — Раф вытер окровавленную руку о волосы. — Но моя знать, куда его искать. — Он с готовностью поднялся на ноги. — Моя пойти?

— Нет! — хмуро остановила его Тика. — Карамон дома.

— Моя не думать так, — сказал Раф, глубокомысленно качая головой. — Не после того, как солнце сесть...

— Он дома! — рявкнула Тика столь грозно, что гном отшатнулся от нее в легком испуге.

— Хочешь побить заклад? — упрямо пробормотал Раф, однако так, чтобы Тика не расслышала, — в последние дни темперамент Тики стал просто огненным, под стать ее рыжим волосам.

К счастью овражного гнома. Тика его не расслышала. Составив кружки с брагой на поднос, она направилась через зал к компании эльфов, которые разместились за большим столом у самой двери.

«Я жду друзей... — тупо повторила Тика про себя. — Дорогих друзей». Еще недавно она была бы бесконечно рада возможности снова увидеть Таниса и Речного Ветра. Теперь же... Тика вздохнула и стала разгружать поднос, не вполне отдавая себе отчет в том, что она делает: в это время она мысленно молилась всем добрым богам, чтобы друзья, приехав, уехали как можно быстрее. Лишь бы быстрее уехали!

Если они останутся, если они узнают..!

При мысли об этом сердце Тики словно куда-то провалилось, а нижняя губа и подбородок по-детски задрожали. Если они останутся и обо всем узнают, это будет конец. И к гадалке не ходи. Ее жизнь будет кончена.

Настигшая мука на этот раз оказалась сильнее Тики — скрыть ее она была не в состоянии. Поспешно составив на стол последнюю кружку, Тика, смаргивая слезы, торопливо покинула эльфов. Она не заметила озадаченных взглядов, которыми обменялись между собой посетители, заглянув в свои кружки, — Тика совсем позабыла, что эльфы заказывали вино.

Слезы застилали все вокруг — сейчас Тика думала только о том, как бы добраться до кухни, где она сможет поплакать, сколько душе угодно: там ее никто не увидит. Эльфы тем временем оглядывались по сторонам в поисках другой служанки, а Раф, довольно хрюкнув снова встал на четвереньки и принялся быстро вылизывать то, что еще осталось на полу.

Танис стоял у подножья небольшого холма и смотрел вперед, на прямую и длинную глинистую дорогу, взбиравшуюся наверх и скрывавшуюся за пригорком.

Женщина, которую он сопровождал, а также их лошади остались чуть позади. И ей, и лошадям необходим был отдых, хотя бы небольшая передышка, однако врожденная гордость не позволяла женщине произнести ни единого слова жалобы. Сегодня она даже задремала в седле и упала бы, не поддержи ее вовремя Танис сильной рукою.

Только будучи уличенной в крайней усталости, она смирила свое желание поскорее достичь цели и не стала возражать, когда Танис отправился разведать впереди дорогу, а ее оставил с лошадьми. Он помог спутнице спешиться, и теперь, обернувшись со склона холма, увидел, как она располагается в густом кустарнике.

Танис ни за что не оставил бы ее одну, если бы не чувствовал, что идущие по их следам твари остались далеко позади. Поспешность, с которой он подгонял лошадей, оправдала себя, хотя в результате и кони, и люди совсем выбились из сил. Танис надеялся, что ему удастся сохранить изрядное преимущество перед преследователями до тех пор, пока он не сдаст свою спутницу с рук на руки единственному человеку на Кринне, который в состоянии ей помочь.

Сегодня они выступили в путь на рассвете, спасаясь от ужаса, пытавшегося настичь их с тех самых пор, как они покинули Палантас. Что это было на самом деле, Танис не знал, хотя во время войны он навидался всякого и не раз вступал в битву с темными чудовищами. Но настигавшая их напасть была ему неизвестна, и это особенно пугало. Ему ни разу не удалось увидеть эту тварь — только в самом начале пути, когда она подобралась совсем близко, боковое зрение иногда улавливало мелькающую в лесном полумраке неясную тень. Танис был готов поклясться, что женщина тоже чувствовала присутствие чудовища, но она ни разу не обмолвилась об этом. Скорее всего, преодолевать страх ей помогает непомерная гордость.

Как бы там ни было, Танис чувствовал себя неспокойно: во-первых, ему не следовало оставлять женщину одну, но что еще хуже, совсем ни к чему было попусту тратить драгоценное время. Весь его опыт и воинское чутье отчаянно Протестовали против подобного расточительства, однако он во что бы то ни стало должен был кое-что сделать, и сделать это в одиночестве. Предложи ему кто-нибудь поступить иначе, он посчитал бы это святотатством.

Сейчас Танис стоял на склоне холма и призывал на помощь все свое мужество, чтобы наконец взойти на него. Всякий, кто увидел бы его в эти минуты, подумал бы, что полуэльф идет на битву с чудовищным людоедом, однако это было не так — Танис возвращался домой. За холмом раскинулась его родная долина, и он одновременно желал и страшился увидеть ее.

Солнце уже перевалило за полдень и теперь медленно катилось к горизонту.

Танис знал, что темнота застигнет его раньше, чем он доберется до таверны, и это тревожило его, потому что ходить по дорогам ночью было опасно. Однако здесь его кошмарное путешествие должно было закончиться. Он передаст женщину в надежные руки, а сам продолжит путь в Квалинести. Но сначала ему нужно подняться на холм, как бы труден ни казался этот подъем.

Танис тяжело вздохнул и, надвинув на голову зеленый капюшон плаща, пошел вверх по дороге.

На вершине холма недалеко от дороги лежал огромный, покрытый мхом валун.

При виде его на Таниса нахлынул поток воспоминаний, и он закрыл глаза, чувствуя под веками щекочущее жжение непрошеных слез.

— Дурацкое путешествие! — словно наяву, эхом отозвался в его голове голос гнома. — В жизни большей глупости не совершал!

Флинт! Мой старый друг!

«Я не могу идти дальше, — подумал Танис. — Мне не дадут здесь покоя воспоминания. Почему я вообще согласился вернуться? Разве что-то еще дорого мне в этом краю... кроме боли старых ран? Моя жизнь наконец вошла в колею. Теперь я успокоился и чувствую себя почти счастливым. Почему... зачем я обещал им, что вернусь?»

Танис открыл глаза и вновь посмотрел на мшистый камень. Больше двух лет назад — этой осенью исполнится ровно три года — он вот так же поднялся на гребень холма и встретил здесь своего старого приятеля, Флинта по прозвищу Огненный Горн. Гном сидел на камне, строгал ножом чурбачок и, как обычно, ворчал на весь белый свет. Эта встреча как раз и положила начало событиям, которые сотрясли Кринн и привели к Войнам Копья, завершившимся страшной битвой, — тогда грозная Такхизис. Владычица Тьмы, была низвергнута обратно в Бездну, а Повелители Драконов лишились былого могущества, «Да, теперь я герой», — подумал Танис, печально оглядев свои роскошные доспехи: нагрудник Соламнийского Рыцаря, зеленую шелковую перевязь, служившую отличительным знаком Неистовых Бегунов — прославленного легиона эльфийского народа, медальон Хараса — высшую награду союза гномьих племен и прочие регалии.

Никто на всем Кринне — ни человек, ни эльф, ни эльф-полукровка — не был еще удостоен столь высокой чести. Тут, впрочем, скрывалась и некая злая ирония: он, который всю жизнь терпеть не мог доспехи, теперь вынужден был постоянно ходить в броне — к этому обязывало его высокое положение. Вот бы посмеялся над ним старый гном!..

— Герой — голова с дырой! — Танис будто наяву услышал, как Флинт насмешливо фыркнул. Увы, гном был уже два года как мертв. Он скончался на руках у Таниса той страшной весной.

— Бороду-то зачем отрастил? — Насмешливый голос, звучавший в голове Таниса, был почти реален. Такими словами приветствовал его Флинт три года назад, когда они встретились на вершине этого холма. — Решил вконец себя изуродовать...

Танис улыбнулся и почесал бороду. Это был главный, перво-наперво бросающийся в глаза признак принадлежности полукровки к человеческой расе — ни один эльф на Кринне не мог отрастить бороды.

«Флинт прекрасно знал, для чего я отпустил бороду, — подумал Танис, с нежностью глядя на согретый солнцем валун. — Он знал меня лучше, чем сам я знаю себя. Ему было открыто то, что творится в моей душе, и он догадывался об уготованных мне горьких уроках».

— Что ж, жизнь преподала мне свои уроки, — чуть слышно признался Танис товарищу, который был с ним только в воспоминаниях. — Я запомнил их. Флинт.

Но... о, какими же горькими они оказались!

Ноздри Таниса защекотал запах дыма. Запах этот, вместе с косыми лучами повисшего над горизонтом солнца и прохладой весеннего вечера, напомнил ему, что впереди его ожидает неблизкий путь, который еще предстоит пройти. Полуэльф посмотрел на долину, где прошли годы его суровой и чудесной юности, — под ним расстилалась Утеха.

В последний раз он видел этот городок осенью. Растущие в долине деревья были охвачены пожаром багряно-желтой листвы, однако и краски осени бледнели в сравнении с малиново-красными пиками Харолисовых гор и лазурной синевой небес, как в зеркале отражавшихся в безмятежных водах озера Кристалмир. Долина была укрыта туманной дымкой от печей, где выжигался древесный уголь, и домашних очагов мирного городка, приютившегося в ветвях могучих валлинов. Тогда они с Флинтом молча смотрели, как в окнах, отчасти заслоненных густой листвой деревьев-великанов, один за другим вспыхивают огоньки лучин и масляных коптилок. Утеха — город на деревьях — был одним из самых красивых мест на Кринне.

На миг панорама прежнего города появилась перед мысленным взором полуэльфа так же отчетливо, как и два с лишним года назад, а еще через мгновение все смазалось и померкло. Тогда была осень, а нынче стояла прозрачная весна. Дым домашних очагов никуда не исчез, но поднимался он теперь из труб домов, выстроенных на земле. Зелень деревьев по-прежнему радовала глаз, но Танису казалось, что она лишь подчеркивает черные шрамы, выжженные на этой, некогда благословенной земле. Даже всевластное время не сможет стереть их с лица этого волнующе прекрасного уголка Кринна, несмотря на то что кое-где на черных проплешинах виднелись взрытые плугом свежие борозды.

Танис покачал головой. Многие считали, что после того, как в Нераке был разрушен мрачный храм Такхизис, война закончилась. Люди спешили поскорее распахать черную землю, опаленную страшным огнем драконов, и забыть о былом ужасе.

Потом Танис перевел взгляд на огромное пятно выжженной земли, черневшее в самом центре городка. Здесь уже ничто не сможет расти. Никакому плугу не удастся вспахать землю, спекшуюся от жара и обильно политую кровью невинных жертв, растерзанных страшными ордами Повелителей Драконов.

Танис мрачно улыбнулся. Он догадывался, как эта отметина мозолит глаза и как раздражает тех, кто стремится поскорее предать прошлое забвению. Лично он был рад, что знак сохранился. Он хотел бы, чтобы черная прогалина осталась здесь навсегда.

Затем Танис негромко повторил слова, которые произнес Элистан на торжественной церемонии, посвящая Башню Верховного Жреца памяти погибших здесь рыцарей.

— Мы должны помнить о них, иначе — как не раз уже бывало прежде — нас поразят благодушие и беспечность и зло снова вернется в наш мир.

«Если уже не вернулось», — мрачно добавил про себя Танис. Обдумывая эту печальную мысль, он развернулся и начал быстро спускаться с холма обратно — туда, откуда пришел.

Таверна «Последний Приют» была переполнена. Жителям Утехи война принесла смерть и лишения, однако наступление мира обернулось для них, благодаря запустению соседних земель, таким стремительным, процветанием, что кое-кто уже заводил речи о том, будто «война была не такой уж плохой штукой». С давних пор Утеха помещалась на перекрестке дорог, пролегавших через Абанасинию, однако до войны чужестранцы встречались туг не часто. Гномы, за исключением нескольких отщепенцев вроде Флинта, замкнуто жили в горах, в своем пещерном Торбардине, или заперлись под холмами, не желая иметь ничего общего с остальным миром.

Точно так же вели себя и эльфы, обитавшие в прекрасных землях Сильванести, расположенных на восточном краю Ансалонского континента, и в не менее прекрасном Квалинести, к юго-западу от этих мест.

Война все изменила. Эльфы, гномы и люди, сорванные с насиженных мест, странствовали теперь повсюду, в свою очередь открывая для путешественников и торговцев собственные исконные земли. Как ни странно, для того чтобы. между столь различными народами возникло это, пусть еще довольно хрупкое единение, потребовалось чуть ли не поголовное их уничтожение.