Фаза Первая

Дортмундер высморкался.

— Господин директор, — сказал он. — Трудно представить, как я ценю то, что вы для меня сделали.

Не зная, куда деть носовой платок, он смял его в кулаке. Директор Оутс лучезарно улыбнулся и, обойдя письменный стол, похлопал Дортмундера по руке.

— Полное удовлетворение приносят лишь те, кого мне удалось спасти.

Он принадлежал к новому типу чиновников — образцовый слуга народа, атлетически сложённый, энергичный, приверженнограбый к реформам идеалист, открытый и дружелюбный. Дортмундер его ненавидел.

— Я провожу вас до ворот, — прибавил директор.

— Право, не стоит трудиться, — сказал Дортмундер. Носовой платок в его руке был холодным и скользким.

— Это доставит мне удовольствие, — настаивал директор.

— Я буду счастлив: вы выходите за ворота и, знаю, никогда больше не сделаете дурного шага, никогда больше не вернётесь в эти стены. Значит, и я сыграл роль в вашем перевоспитании. Вы не представляете, какое я получаю от этого удовольствие.

Дортмундер не получал никакого удовольствия. Он продал свою камеру за триста долларов: в ней был умывальник с горячей водой и работающим краном! Камера переходом соединялась с комнатой медицинской сестры, и это было очень существенным при определении цены. Деньги должны были отдать в момент выхода из тюрьмы, не раньше, так как при обыске их отобрали бы. Но как ему передадут деньги, если рядом — директор?

Предчувствуя опасную ситуацию, он взмолился:

— Господин директор, в этом кабинете я всегда видел вас, в этом кабинете я слушал ваши…

— Идём, идём, Дортмундер, — оборвал его директор, — поговорим по дороге.

И они бок о бок направились к воротам. Пересекая большой двор, Дортмундер увидел Кризи, человека, который должен был вручить ему эти триста долларов. Тот сделал несколько шагов навстречу, потом резко остановился и беспомощно махнул рукой — «ничего не поделаешь».

Дортмундер, в свою очередь, тоже сделал жест: «Знаю, чёрт возьми!»

У ворот директор протянул руку:

— Желаю успеха, Дортмундер. Осмелюсь добавить, что надеюсь больше никогда вас не увидеть.

Он хохотнул. Это была шутка. Дортмундер переложил платок в левую руку, а правой пожал руку директор:

— Я тоже надеюсь больше никогда вас не увидеть, господин директор.

Это не было шуткой, но он тоже хохотнул. Лицо директора слегка передёрнулось:

— Да, — промямлил он, — да… И посмотрел на свою ладонь.

Высокие ворота отворились. Дортмундер вышел, и ворота снова закрылись. Он был свободен, он заплатил свой долг обществу.

Он также потерял триста долларов, чёрт возьми, деньги, на которые он рассчитывал. У него оставалось лишь десять долларов и железнодорожный билет.

В сердцах он бросил носовой платок на тротуар.

Келп увидел, как Дортмундер вышел на солнце и около минуты стоял у ворот, оглядываясь по сторонам. Келп хорошо знал это чувство: первая минута свободы, свободный воздух, свободное солнце… Он подождал, не желая портить Дортмундеру удовольствие, но когда тот, наконец, пошёл вдоль тротуара, Келп включил мотор и медленно поехал за ним.

Отличная машина — чёрный «кадиллак» со шторками на боковых окнах, кондиционером, автоматической коробкой передач, специальным устройством для опускания дальних фар при оживлённом ночном движении и ещё массой всяческих штучек.

Келп предпочитал приехать в Нью-Йорк на машине, а не в поезде, поэтому отправился предыдущей ночью на поиски. Подходящий автомобиль он приглядел на Восточной Шестьдесят седьмой улице. Судя по номеру «МД», машина принадлежала врачу; Келп любил медиков, потому что они вечно оставляли ключи в машине. И на этот раз благородная профессия его не разочаровала.

Сейчас на машине стоял, разумеется, совсем другой номер — государство не зря четыре года обучало Келла мастеровитости.

Тихонько урчал двигатель, шуршали по грязному асфальту шины, а Келп думал об удивлении и радости, которые Дортмундер испытает при виде друга. Он уже собирался подать ему знак клаксоном, когда Дортмундер внезапно повернулся, посмотрел на чёрную, молчаливую, с задёрнутыми занавесками машину, мрачно следовавшую за ним и, охваченный паникой, внезапно помчался, как заяц, вдоль стены тюрьмы.

На щитке приборов; около дверцы, были четыре кнопки, управляющие четырьмя боковыми окнами «кадиллака». Келп на свою беду вечно путал, какая кнопка какому окну соответствует.

Он нажал на одну из них, и скользнуло вниз заднее стекло.

— Дортмундер! — закричал он, нажимая на акселератор. «Кадиллак» сделал рывок вперёд и стал зигзагами приближаться к Дортмундеру, в то время как Келп безуспешно старался обнаружить нужную ему кнопку. Опустилось левое стекло, и он опять позвал Дортмундера, но тот его не услышал. Келп ткнул в другую кнопку, и заднее стекло поднялось.

«Кадиллак» стукнулся о край тротуара и немного заехал на него, потом повернул прямо на Дортмундера, который прижался спиной к стене, расставил руки и безумно завизжал.

В последнюю секунду Келп надавил на педаль тормоза. «Кадиллак» встал, как вкопанный, а Келла бросило на руль.

Дортмундер протянул дрожащую руку, чтобы опереться о вибрирующий капот «кадиллака».

Келп попытался вылезти из машины, но в возбуждении нажал на другую кнопку — ту, что автоматически блокировала все четыре дверцы.

— Проклятые врачи! — вскричал Келп и стал, подобно ныряльщику, удирающему от осьминога, бить по всем кнопкам подряд. Наконец ему удалось, вывалиться из машины.

Позеленевший от страха Дортмундер по-прежнему прижимался к стене.

Келп подошёл к нему.

— Почему ты убегаешь, Дортмундер? — спросил он. — Ведь это я, твой старый друг Келп.

И протянул ему руку.

Дортмундер ударил его кулаком в глаз.

— Ты должен был погудеть! — буркнул Дортмундер.

— Я и хотел это сделать, — оправдывался Келп, — но потом страшно запутался. А теперь всё будет хорошо.

Со скоростью сто километров в час они мчались по автостраде на Нью-Йорк.

Сперва проворонить триста долларов, потом так дико перепугаться и, наконец, разбить сустав, когда этот болван чуть не раздавил его, и всё это в один день!

— Чего ты от меня хочешь? Мне дали билет на поезд. Я вовсе не просил тебя заезжать.

— Держу пари, что тебе нужна работа, — возразил Келп. — Если, конечно, у тебя ничего нет на примете.

— Пока ничего, — ответил Дортмундер. Чем дольше он думал, тем более обиженным себя чувствовал.

— Так вот, есть потрясающее дельце, — заявил Келп, демонстрируя в улыбке все свои зубы.

Дортмундер решил перестать дуться.

— Хорошо, — согласился он. — Так и быть, выслушаю. Валяй.

— Ты, когда-нибудь слышал о местности под названием Талабво?

Дортмундер сморщил нос.

— Остров в южной части Тихого океана?

— Нет, страна. В Африке.

— Никогда не слышал. Но я слышал о Конго.

— Это рядышком, — бросил Келп. — Кажется.

— Там, должно быть, нездоровая обстановка, да? Я имею в виду, по температуре.

— Думаю, так. Хотя точно не знаю, никогда там не был.

— Мне не хочется туда ехать, — проронил Дортмундер. — Сплошная зараза. И к тому же убивают белых.

— Только сестёр милосердия, — уточнил Келп. — Но работать надо будет здесь, в доброй старой Америке. А об Акинзи ты когда-нибудь слышал?

— Врач, написал книжку о сексе, — ответил Дортмундер. — Я хотел взять её в библиотеке, когда сидел, однако список желающих был лет на двенадцать. Я, тем не менее, записался — на случай, если меня не выпустят на поруки, — но так и не увидел этой книги. Он вроде умер, нет?

— Я не о нём, — сказал Келп. — Я говорю о стране. Акинзи — такая страна.

Дортмундер покачал головой.

— Тоже в Африке?

— Так ты о ней слышал?

— Нет. Просто догадался.

— Так вот… Раньше это была британская колония, а когда они получили самостоятельность, у них началась драчка, потому что вся страна делилась на два больших клана, и оба хотели руководить. Произошла гражданская война и в конце концов они решили разделиться на две страны: Талабво и Акинзи.

— Ты так много знаешь… Я потрясён, — вставил Дортмундер.

— Мне рассказали, — скромно признался Келп.

— Но я пока не вижу сути.

— Сейчас. Кажется, у одного из этих кланов был изумруд, драгоценность, которой молились как богу. Теперь это их символ. Вроде талисмана. Как могила Неизвестного солдата, или что-то в этом роде.

— Изумруд?

— Он стоит полмиллиона долларов, — сообщил Келп.

— Немало, — заметил Дортмундер.

— Естественно, продать такую вещицу нельзя — она слишком известна. Но покупатель есть. Он готов заплатить по тридцать тысяч долларов каждому, чтобы получить этот изумруд.

Дортмундер достал из кармана рубашки пачку «Кэмел» и сунул сигарету в зубы.

— А сколько надо человек?

— Возможно, человек пять.

— Итого сто пятьдесят тысяч долларов за камень, который стоит полмиллиона. Выгодное дельце.

— Но каждый из нас получит по тридцать тысяч, — возразил Келп.

— А кто этот парень? — Дортмундер утопил прикуриватель в гнездо на панельной доске. — Коллекционер?

— Нет. Представитель Талабво в ООН.

Дортмундер повернул голову к Келпу.

— Кто-кто?

Прикуриватель выскочил и упал на пол. Келп повторил. Дортмундер подобрал прикуриватель и, наконец, прикурил.

— Поясни.

— Хорошо. Когда английская колония разделилась на две страны, Акинзи получила город, в котором хранился изумруд. Но клан, который владел камнем, живёт в Талабво. Из ООН отправили экспертов, чтобы разобраться в ситуации, и Акинзи выложила деньги. Но проблема не в деньгах. В Талабво хотят изумруд.

Дортмундер помахал прикуривателем и выбросил его в окно.

— Предположим, мы крадём изумруд для Талабво… Почему бы Акинзи не отправиться в ООН и не сказать: «Заставьте вернуть нам наш изумруд»?

— Талабво не станет кричать на всех углах, что камень у них. Они не собираются выставлять его напоказ или что-нибудь в этом роде. Просто хотят иметь его. Как символ. Ну, тебя это интересует?

— Посмотрим, — уклончиво ответил Дортмундер. — Где он находится в настоящий момент?

— В «Колизее» в Нью-Йорке. Сейчас там выставка всяких штук из Африки. Изумруд — часть экспозиции Акинзи.

— Значит, стащить его надо из «Колизея»?

— Не обязательно. Выставка отправится через несколько недель в турне по разным городам. Перевозка поездами и грузовиками.

Может представиться множество возможностей наложить на него руку.

Дортмундер кивнул.

— Хорошо. Мы стащим изумруд, отдадим этому парную…

— Айко, — подсказал Келп, делая ударение на первом слоге.

Дортмундер нахмурил брови.

— Это же японский фотоаппарат?

— Нет, это имя представителя Талабво в ООН. И если дело тебя интересует, то мы должны прийти к нему.

— Он знает, что я приду? — поинтересовался Дортмундер.

— Конечно. Я ему сказал, что нам необходим организатор, способный составить план, и что ты — лучший в этом деле. Я не сказал ему, что ты сидел в тюрьме.

— Хорошо, — согласился Дортмундер.

Майор Патрик Айко — чёрный, коренастый, усатый — изучал досье на Джона Арчибальда Дортмундера и неодобрительно качал головой.

Он прекрасно понимал, почему Келп не сообщал, что Дортмундер заканчивает срок в тюрьме (один из его знаменитых планов провалился). Но разве Келп не отдаёт отчёта, что майор автоматически проверяет всех людей, которым может доверить изумруд «Балабомо»? Ведь только честнейшие из честных передадут украденный камень Акинзи.

Широкая красного дерева дверь отворилась, и секретарь майора — чернокожий худой и скромный человек, — поблёскивая стёклами очков, доложил:

— Сэр, вас хотят видеть господин Келп и ещё один джентельмен.

— Пусть войдут.

Майор закрыл досье и спрятал его в ящик письменного стола, потом встал и с широкой улыбкой приветствовал двух белых, которые приближались к нему по огромному восточному ковру, закрывающему пол.

— Господин Келп, — заявил он, — счастлив вновь вас видеть.

— Я также счастлив, майор Айко, — ответил Келп. — Позвольте представить, вам Джона Дортмундера, человека, о котором я вам говорил.

— Господин Дортмундер, — майор слегка поклонился, — пожалуйста, садитесь.

Все сели, и майор начал рассматривать Дортмундера. Всегда интересно видеть во плоти того, кого знаешь лишь по досье: по машинописным листам, фотографиям, копиям документов, газетным вырезкам… Если придерживаться фактов, то майор Айко знал о Дортмундере довольно много. Майор знал, что тому тридцать семь лет, что родился он в одном из маленьких городков центрального Иллинойса, вырос в детском доме, служил в американской армии и в извечной войне «полицейские — преступники» находился на стороне последней. За кражи дважды сидел в тюрьме, освобождён сегодня утром под честное слово. Дортмундера никогда не задерживали за другие преступления, и ничто не указывало на то, что он мог быть замешан в убийствах, поджогах, насилии или похищениях.

Что можно было сказать по внешнему виду? Через выходящие в парк окна на Дортмундера лились солнечные лучи, и сам он выглядел, скорее, как больной, поправляющийся после длительного недуга. Судя по его одежде, это был человек, привыкший к обеспеченной жизни, но испытывающий сейчас временные трудности. Глаза Дортмундера, выдерживающего взгляд майора, были холодны, внимательны и невыразительны. «Такие люди хранят свои мысли при себе, — подумал майор. — Они медленно принимают решение, но твёрдо его придерживаются».

Но будет ли он держать своё слово? Майор решил, что рискнуть стоит.

— Поздравляю с благополучным возвращением, господин Дортмундер, сказал он. — Полагаю, вам приятно вновь оказаться на свободе.

Дортмундер и Келп переглянулись.

Майор улыбнулся:

— Нет, господин Келп ничего мне не говорил.

— Догадываюсь, — бросил Дортмундер. — Вы осведомлялись на мой счёт?

— Естественно, — любезно ответил майор. — Вы не сделали бы то же самое на моём месте?

— Возможно, мне следовало поступить так же. — вслух подумал Дортмундер.

— Возможно, — согласился майор. — В ООН будут счастливы дать вам обо мне сведения. Или обратитесь в ваше министерство иностранных дел уверен, что у них есть на меня досье.

Дортмундер пожал плечами.

— Это не имеет значения. Что вы обо мне выяснили?

— Что, вероятно, вам можно доверять. Господин Келп сказал, что вы составляете хорошие планы.

— Стараюсь.

— Что же произошло в последнем случае?

— Не получилось.

Келп бросился на защиту друга.

— Майор, это не его вина. Просто неудача. Он полага…

— Я читал досье, — перебил майор. — Спасибо. — Он повернулся к Дортмундеру. — Это был превосходный план, вам просто не повезло. Хорошо, что вы не тратите время на оправдания.

— Давайте лучше поговорим о вашем знаменитом изумруде, — перебил его Дортмундер.

— Давайте. Вы можете завладеть им?

— Не знаю. Какую помощь вы нам окажете?

Майор нахмурил брови.

— Помощь? Какого рода помощь?

— Нам, вероятно, понадобится оружие. Может быть, машина или две, может, грузовик — всё зависит от того, как пойдёт дело. Может быть, что-нибудь ещё.

— О, да, — сказал майор. — Материальное обеспечение я беру на себя.

— Хорошо. — Дортмундер кивнул и достал из кармана мятую пачку «Кэмел». Он прикурил и нагнулся вперёд, чтобы бросить спичку в пепельницу, стоявшую на столе майора. — Теперь относительно денег. Келп говорил мне, что вы платите по тридцать тысяч на человека.

— Тридцать тысяч долларов, да.

— При любом количестве людей?

— Ну, — промолвил майор, в разумных пределах. А то наберёте армию…

— А каков лимит?

— Господин Келп говорил о пятерых.

— Хорошо. Это составит сто пятьдесят тысяч. А если мы справимся с меньшим числом?

— Всё равно по тридцать тысяч на человека.

— Почему? — поинтересовался Дортмундер.

— Не хочу поощрять ограбление с недостаточными силами. По тридцать тысяч на человека, много вас будет или мало.

— До пяти? Если необходимо шестеро, я оплачу шестерых.

Дортмундер кивнул.

— Плюс расходы.

— ??

— Речь идёт о работе, которая может занять месяц, а то и шесть недель, — заявил Дортмундер. — Нам нужны деньги на жизнь.

— Вы хотите сказать, что нужен аванс в счёт тридцати тысяч?

— Я хочу сказать, что нужны деньги на жизнь. Независимо от тридцати тысяч.

— Нет, нет, — майор покачал головой. — Так мы не договоримся. По тридцать тысяч на нос, и всё.

Дортмундер поднялся и смял сигарету в пепельнице майора.

— Салют, — бросил он. — Пошли, Келп.

Он направился к двери. Майор не мог поверить собственным глазам.

— Как? Вы уходите? — воскликнул Айко.

— Да.

— Почему?

— Вы слишком жадны. Такая работа будет действовать мне на нервы. Если я приду к вам за оружием, вы не дадите мне больше одной пули на ствол, — ответил Дортмундер.

— Подождите, — майор быстро производил в уме финансовые подсчёты. — Сто долларов в неделю на человека?.

— Двести, — возразил Дортмундер. Никто не может жить в Нью-Йорке на сто долларов в неделю.

— Сто пятьдесят, — сказал майор.

Дортмундер колебался. Вдруг ожил Келп, до этого сидевший молча.

— Разумная сумма, Дортмундер. Какого чёрта, это всего-то на несколько недель.

Дортмундер пожал плечами и выпустил ручку двери.

— Согласен, — изрёк он, вернувшись на своё место. — Что вы можете сообщить относительно этого изумруда, и где он находится?

— Мне известно лишь то, что его хорошо сторожат. Я пытался узнать подробности: количество охранников и тому подобное… Но все сведения держатся в секрете.

— Камень сейчас в «Колизее»?

— Да, в экспозиции Акинзи.

— Хорошо. Мы пойдём и посмотрим на него. Где получить деньги.

— Деньги? — переспросил майор.

— Сто пятьдесят за первую неделю.

— О? — Всё происходило для майора слишком быстро. — Я позвоню в бухгалтерию. Когда будете уходить, загляните туда.

— Отлично. — Дортмундер встал, Келп последовал его примеру.

— Я сообщу вам, когда что-нибудь понадобится.

Майор в этом не сомневался.

— Не выглядит он на полмиллиона, — разочарованно заметил Дортмундер.

— Не забывай про тридцать тысяч, — напомнил Келп. — Каждому.

Изумруд — тёмно-зелёный камень со множеством граней, размером немного меньше мяча для гольфа — покоился на маленькой белой треноге. Тренога стояла на покрытом красной шёлковой материей столе, полностью заключённом в стеклянный куб. Кроме того, красный бархатный шнур, закреплённый на подставках, удерживал любопытных на почтительном расстоянии.

У каждого угла стоял чернокожий страж в голубой морской форме с пистолетом у бедра. Небольшая таблица на подставке, похожей на пюпитр, гласила прописными буквами

Дальше шло описание его историй в деталях, с перечислением имён, дат и местностей.

— Я видел достаточно, — через некоторое время сообщил Дортмундер.

— Я тоже, — отозвался Келп.

Они вышли из «Колизея» и направились в Центральный парк.

— Стащить его будет трудно, — произнёс Дортмундер.

— Безусловно.

— А не лучше ли нам подождать, пока они отправятся в путь?

— Это будет не завтра. Айко решит, что мы бьём баклуши и только проживаем его денежки.

— Про Айко забудь, — отрезал Дортмундер. — Если пойдём на дело, командовать буду я. Я займусь Айко, не беспокойся.

— Согласен, Дорт. Как хочешь.

Они устроились на скамейке на берегу пруда. Был июнь. Келп рассматривал проходящих девушек, а Дортмундер уставился на водную гладь.

Он уже дважды спотыкался, и ему вовсе не хотелось остаток дней хлебать тюремную баланду. Похитителей полумиллионного изумруда полиция будет разыскивать куда усерднее, чем воров, стянувших портативный телевизор. И, наконец, можно ли доверять Айко! Что-то в этом типе было уж слишком гладкое…

— Что ты думаешь об Айко? — спросил Дортмундер.

Келп удивлённо отвёл взгляд от девушки в зелёных чулках.

— Нормальный парень. А что?

— Ты веришь, что он заплатит?

Келп засмеялся.

— Конечно, заплатит! Если он хочет получить изумруд, то заплатит как миленький!

— А вдруг откажется? Мы нигде не найдём другого покупателя.

— Страховая компания, — не задумываясь, сказал Келп. — Они, не моргнув, выложат сто пятьдесят тысяч долларов за камешек, который стоит полмиллиона.

— Пожалуй, — согласился Дортмундер. — К тому же, возможно, это лучший выход.

— Что — «лучший выход»? — не понял Келп.

— Пусть Айко финансирует дело, — пояснил Дортмундер. — Но когда у нас будет изумруд, мы продадим его страховой компании.

— Мне это не нравится, — твёрдо заявил Келп.

— Почему?

— Потому что он всё о нас знает. И раз изумруд большая ценность для их страны, они могут здорово обозлиться, если мы их надуем. А мне вовсе не хочется, чтобы меня преследовала целая африканская страна. Даже если я получу деньги.

— Ну, ладно, — сказал Дортмундер. — Посмотрим, как всё пойдёт.

— Целая страна против меня, — с дрожью пробормотал Келп. — Мне это совсем не нравится.

— Ладно.

— Духовые трубки и отравленные стрелы, — продолжил Келп.

— Я думаю, они не такие отсталые.

Келп повернулся к нему.

— Ты воображаешь, что это меня успокаивает? Пулемёты, самолёты…

— Ладно, ладно, — повторил Дортмундер. Он предпочёл переменить тему. — Кого, по твоему мнению, нужно привлечь к делу?

— В нашу команду? А кто нам нужен?

— Трудно сказать. Специалистов не нужно, кроме, разве, слесаря. Но никаких взломщиков сейфов. — Нас должно быть пятеро или шестеро?

— Полагаю, что пятеро, — ответил Дортмундер и высказал одно из правил своего существования: — Если работу невозможно выполнить впятером, значит её вообще невозможно выполнить.

— Хорошо, — согласился Келп. — Значит, нам нужен шофёр, слесарь и человек на все руки.

— Вот именно, — подтвердил Дортмундер. — Слесарем подошёл бы тот коротышка из Де-Мойна. Знаешь, кого я имею в виду?

— Как его… Вайз? Вайзман? Велч?

— Вистлер, — проронил Дортмундер.

— Точно, — вспомнил Келп покачал головой. — Он за решёткой. Выпустил льва из клетки.

Дортмундер оторвался от лицезрения пруда и повернул голову к Келпу.

— Что он сделал?

Келп пожал плечами.

— Я тут не при чём. Так говорят. Он повёл своих детей в зоопарк, от скуки машинально стал пробовать замки, как ты или я можем насвистывать, и случайно выпустил льва.

— Очаровательно, — сказал Дортмундер.

— Я тут не при чём. А Чефуик, ты его знаешь?

— Железнодорожный фанат? Он совершенный псих!

— Но замечательный слесарь. И на свободе.

— Хорошо, — решил Дортмундер, — позвони ему.

— Теперь шофёр.

— Что ты скажешь о Ларце? Помнишь его?

— Брось, — сказал Келп. — Он в госпитале.

— Давно?

— Недели две. Он налетел на самолёт.

Дортмундер внимательно посмотрел на него.

— Что-что?

— Я не виноват, — смутился Келп, — насколько мне известно, он отправился на свадьбу одного кузена и, возвращаясь в город, поехал по ошибке в другую сторону и оказался на аэродроме Кеннеди. Он, полагаю, был немного пьян и…

— Да-а, — протянул Дортмундер.

— Да. Он запутался в знаках и не успел опомниться, как на взлётной полосе № 17 врезался в самолёт, который прилетел из Майями.

— На взлётной полосе № 17…

— Так мне сказали.

Дортмундер достал пачку «Кэмел» и предложил Келпу. Тот покачал головой.

— Я не курю. Бросил — после рекламных роликов о раке.

Дортмундер застыл.

— Рекламных роликов о раке?

— Ну. По телику.

— Я не смотрел телевизор четыре года.

— Ты много потерял, — сказал Келп.

— Очевидно, — произнёс Дортмундер. — Рекламные ролики о раке… Так о водителе. А со Стэном Марчем ничего странного в последнее время не происходило, не слышал?

— Нет. А что с ним?

Дортмундер пристально посмотрел на Келла.

— Я ведь тебя спрашиваю.

Келп недоуменно пожал плечами.

— По последним сведениям, с ним всё в порядке.

— Тогда почему не пригласить его?

— Если ты уверен, что с ним всё в порядке… Дортмундер вздохнул.

— Я позвоню ему.

— И, наконец, — напомнил Келп, — мастер на все руки.

— Боюсь кого-нибудь называть, — сказал Дортмундер.

— Почему? Ты хорошо разбираешься в людях.

Дортмундер вздохнул.

— Как насчёт Эрни Даифорта?

Келп покачал головой.

— Он завязал.

— Завязал?

— Да. Стал священником. Понимаешь, судя по тому, что я слышал, он посмотрел фильм о…

— Хорошо, хорошо. — Дортмундер встал и швырнул свою сигарету в пруд. — Я хочу знать относительно Аллана Гринвуда, — напряжённым голосом проговорил он, — и всё, что я хочу знать, это «да» или «нет»!

Келп опять был в недоумении. Хлопая глазами, он спросил:

— Как это — «да» или «нет»?!

— Его можно использовать?

Аккуратненькая старушка, сверлившая Дортмундера взглядом с тех пор, как он швырнул сигарету, внезапно покраснела и заспешила прочь.

— Конечно, его можно использовать. Почему нет? Гринвуд очень хороший парень.

— Я позвоню ему! — закричал Дортмундер.

— Я слышу тебя, слышу.

Дортмундер огляделся.

— Пойдём, выпьем немного, — проговорил он.

— Конечно-конечно, — согласился Келп и поспешно встал. — Всё, что ты хочешь. Конечно.

Они выскочили на автостраду.

— Давай, детка, — сквозь зубы пробормотал Стэн Марч. — Поехали!

Он сидел, склонившись над рулём, который твёрдо держал пальцами в кожаных перчатках, а ногой вжимал акселератор.

Взгляд его читал показания всех приборов сразу: спидометра, омметра, тахометра… Давление масла, бензин в бате… Марч натягивал ремни безопасности, пожимавшие его к сиденью, будто помогая машине увеличивать скорость, и всё приближался к парню, который ехал впереди. Он.

Собирался обогнать его справа около ограждения, после чего дорога будет свободна.

Но тот парень понял, что расстояние между ними сокращается, и тоже прибавил газу. Нет! Никаких разговоров! Марч бросал взгляда зеркальце и убедился, что сзади всё благополучно.

Он надавил педаль, и «мустанг» с бешеной скоростью, как стрела, промчался мимо зелёного «понтиака», кидаясь с одной стороны дороги на другую. «Понтиак» вскоре обошёл его слева, но Марчу было наплевать на это. Он доказал, что он лучший.

Марч жил вместе с матерью на Восточной Девяносто восьмой улице. Он повернул направо, потом налево, посреди квартала сбавил скорость, увидел, что во дворе стоит такси матери и доехал до конца улицы, где нашёл место для машины. Он взял с заднего сидения новую пластинку «Звуки Индианаполиса» и пешком вернули к дому.

У подножия лестницы, ведущей на второй этаж, сидел жилец, торговец рыбой по фамилии Фридкин. Жена Фридкина всегда заставляла его сидеть на улице — если там не бушевала песчаная буря и не рвались атомные бомбы. Фридкин махнул рукой, обдавая Марча ароматом моря, и крикнул:

— Как дела, парень?

— Ммм… — невнятно ответил Марч. Он не очень-то умел разговаривать с людьми — общался, в основном, с машинами.

— Мама! — закричал он, входя на кухню.

Мать была в полуподвальном этаже, приспособленном под спальню Марча. Услышав зов сына, она поднялась по лестнице.

— Ты дома!

— Посмотри, что у меня есть, — сказал он, показывая пластинку.

— Проиграй её, — попросила мать.

— Хорошо.

Они вошли в гостиную, и Марч ставя пластинку на проигрыватель, спросил:

— Почему ты так рано?

— А-а-а! — раздражённо вырвалось у неё. — Прицепился в порту сволочь-полицейский.

— Ты опять взяла попутчиков?

— А почему нет? — горячо воскликнула мать. — В городе не хватает такси, правда? Ты бы видел этих людей на аэродроме! Они вынуждены ждать полчаса, час. Скорее можно долететь до Европы, чем доехать на такси до Манхэттена. Так что я всем приношу пользу. Клиентам плевать, они всё равно платят по счётчику. А меня это устраивает, за одну поездку я получаю втрое больше. И городу помощь — это улучшает общественное мнение о нём. Всем лучше. Но попробуй, растолкуй полицейскому!

— На какой срок ты наказана?.

— На два дня. Проиграй пластинку.

— Мама, — сказал Марч, держа тонарм над вращающимся диском, — ты напрасно рискуешь. У нас сейчас и так мало денег.

— Ничего, на пластинки тебе хватает.

— Если бы я знал, что тебе запретят ездить два дня…

— Ты мог бы найти себе работу. Проиграй пластинку.

Возмущённый Марч отвёл звукосниматель в сторону и упёрся руками в бока.

— Чего ты хочешь? — спросил он. — Ты хочешь, чтобы я нашёл себе работу на почте?

— Не обращай внимания, — внезапно смягчилась мать, подошла к нему и похлопала его по щеке. — Я знаю, скоро подвернётся какое-нибудь дело. А когда у тебя есть деньги, Стэн, никто на белом свете не тратит их так широко, как ты.

— Вот именно, — успокоился Марч.

— Теперь пусти пластинку. Послушаем её.

— Угу.

Марч опустил иглу. Комната наполнилась визгом тормозов, рёвом моторов, скрежетом шестерёнок в коробках передач.

Они молча прослушали её, и, когда пластинка кончилась, Марч заявил:

— Потрясающая вещь!

— Одна из лучших, что я слышала, Стэн, — поддержала мать. — Честно. Переверни на другую сторону.

Марч взял пластинку, и тут зазвонил телефон.

— Чёрт побери!

— Пускай себе трезвонит, — сказала мать. — Ставь.

— Угу.

Марч перевернул диск, и телефонный звонок был заглушён диким рёвом двадцати моторов, запущенных разом. Однако звонивший не сдавался, и в затишье между звуками настойчиво вплетались телефонные трели. Это жутко действовало на нервы. Гонщик, делающий повороты при скорости сто девяносто в час, не должен отвечать на телефонные звонки.