ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О ПРИБЫТИИ ЛЕМЬЮЕЛА В БЕЛИЗ,ЕГО ПУТЕШЕСТВИИ К ХРАМУ С ГЭЛУЭЕМ, НЕОЖИДАННОМ ПОЯВЛЕНИИ ВАЛЕРИ ГРИН,ПОСЛЕДОВАВШЕМ ЗАСИМ УДИВИТЕЛЬНОМ ПОВЕДЕНИИ ГЭЛУЭЯ И РЕШЕНИИ ЛЕМЬЮЕЛА НЕ УЧАСТВОВАТЬ БОЛЕЕ ВО ВСЕМ ЭТОМ СОМНИТЕЛЬНОМ ПРЕДПРИЯТИИ

— Мисьер Витмэн?

Лемьюел пробудился от тяжелой дремы. Он вспотел во влажной духоте камеры и, расставшись с ночными кошмарами, тут же почувствовал, что явь еще хуже сна. Тюрьма. Мерзкие запахи, застывшие в воздухе намертво, как мухи в янтаре. Где-то что-то капает. Ночная духота сменяется дневным пеклом. Тюрьма. Тюрьма в чужой стране. Серый свет пробивается сквозь мутное стекло забранного решетками оконца, падает на бетонные стены и пол, на голый тиковый гамак, в котором Лемьюел провел ужасную бессонную ночь, дергаясь и ворочаясь с боку на бок. Тяжелое забытье наступило только под самое утро. И вот теперь чей-то голос коверкает его имя.

— Вы, там, проснитесь. Вы мисьер Витмэн?

Ошалевший от страха и бессонницы Лемьюел приподнялся и, моргая, уставился на черный силуэт за решетчатой дверью.

— Лемьюел, — сказал он, едва ворочая сухим языком. — Моя фамилия Лемьюел.

— Так вы не мисьер Витмэн?

— Уитмэн — мое имя. — Он попытался проснуться и собраться с мыслями, но те все время разбегались. Лемьюел принялся тереть глаза костяшками пальцев. Ощущение было такое, словно веки засыпаны песком.

— А… — сказал надзиратель и зашелестел бумагами. — Так Витмэн будет ваше христианское имя?

— Да.

— А Лемуель… Лемуель, стало быть, фамилия?

— Верно.

Надзиратель посмеивался, перебирая бумаги.

— Сколько же странных имен на белом свете, — философски заметил он. Послышался звон ключей, лязг замка и чавканье открывающейся двери. — Ладно, мисьер… мисьер Лемуель. Мисьер Витмэн Лемуель, к вам посетитель.

Посетитель? Что это значит? Кто знает, что он здесь? Вчера вечером, после нескольких часов лживых утверждений, насмешек, а порой и полного невнимания к своей особе, Лемьюел потерял всякую надежду даже сообщить о себе в американское посольство. Или в гостиницу. Или куда угодно, лишь бы его вытащили из этого тропического кафкианства. Так кто же пришел к нему в это страшное место?

— Какой посетитель? — спросил он надзирателя.

— Человек, который хочет вас видеть.

— Кто он?

— Вы не хотите посетителя? — Дверь снова чавкнула. — Может, сказать ему, что вы сегодня заняты?

— Нет! Нет! — Лемьюел вскочил и оперся о стену: кружилась голова. В коридоре его принял маленький беззубый конвойный и отвел в тесную пристройку к конторе. Тут дожидался грузный мужчина цвета шоколада. Жалюзи на окнах были слегка приоткрыты.

— Мисьер Сент-Майкл, — объявил конвойный. — Это вот будет мисьер Витмэн Лем… Лемуель.

Сент-Майкл принялся разглядывать Лемьюела, который остро сознавал, что вид у него сейчас жалкий. Наконец посетитель заговорил бодрым голосом радиодиктора:

— Что ж, мистер Лемьюел, надо отдать вам должное: на жулика вы не похожи.

Вот так. То, чего он больше всего боялся, свершилось. Не зря он не смыкал глаз от ужаса: репутация погибла, и теперь он будет навеки похоронен в тюремной камере.

— Нет, сэр, — сказал сломленный Лемьюел, — я не жулик.

— Я уже слыхивал такое от американцев, — заявил Сент-Майкл.

— Это все Гэлуэй. Кэрби Гэлуэй. Он меня обманул, сказал, что ему нужно мнение специалиста, и я слишком поздно понял, что дело нечисто. Я уже был там, возле храма, когда он впервые предложил мне…

— Возле храма? — Глаза Сент-Майкла сверкнули.

— Я не знаю, чего вам наговорила девушка, но я был там только потому, что…

— Девушка? Валери Грин?

— Это ее имя? Что бы она ни говорила, уверяю вас…

— Погодите, погодите, мистер Лемьюел. — Сент-Майкл вдруг заговорил сочувственно и ободряюще. — Садитесь сюда. Начинайте с самого начала, пожалуйста.

Лемьюел и Сент-Майкл уселись на стулья друг против друга, и Лемьюел рассказал все, начиная со своей первой встречи с Гэлуэем в Нью-Йорке. Рассказал о Валери Грин (нет, тогда они с Гэлуэем не были знакомы), о втором своем свидании с Гэлуэем, о том, как приехал осмотреть храм, о неожиданном появлении Валери Грин, о последовавшем засим удивительном поведении Гэлуэя и о своем решении не участвовать более в этом сомнительном предприятии. Он выложил Сент-Майклу всю свою подноготную, почти ничего не наврав.

— Итак, он там, — сказал Сент-Майкл, когда Лемьюел иссяк. — Храм там.

— Да, конечно. Если надо, я с радостью… выступлю свидетелем обвинения. Хотя, когда на карте стоит моя репутация, я хотел бы иметь как можно меньше общего с этим грязным делом.

— Скажите-ка… хм… скажите-ка… Уитчер и Фелдспэн…

— Кто?

— Алан Уитчер и… а, впрочем, смотрите сами. — Сент-Майкл протянул Лемьюелу конверт, на котором было написано: «Алан Уитчер, Джерролд Фелдспэн, улица Христофора, 8, Нью-Йорк, 10014».

— Кто эти люди? — спросил Лемьюел.

— Это я хотел бы узнать от вас. Кто они и зачем вели запись переговоров с Гэлуэем.

— Но я понятия не имею. Я никогда не слыхал…

— Не дурачьте меня, мистер Лемьюел, иначе вам будет худо! — взревел Сент-Майкл. — Уверяю вас! Хотите просидеть в своей камере месяц?

— Нет, прошу вас! — Лемьюел, отдуваясь, подался вперед. — Я говорю правду! Клянусь! Я расскажу вам все, что вы хотите знать!

— Тогда рассказывайте про Уитчера с Фелдспэном и не заставляйте меня попусту тратить время!

— Но я их не знаю! Богом клянусь. Во всем виноват Гэлуэй! Боже, помоги мне… что же делать… А эта девушка! Не знаю, чего она вам наплела, но они с Гэлуэем одного поля ягоды. Они в сговоре, я знаю…

— Успокойтесь. — Сент-Майкл перестал сердиться так же внезапно, как и начал. — Вы говорите правду. Хорошо. Больше вам ничего не известно.

— Это так!

— Стало быть, Кэрби привез этих приятелей. А потом — вас. И он знает Валери Грин, но терпеть ее не может. Увидев ее, вы испугались ареста за попытку хищения наших древностей и попытались бежать…

— Я никогда, никогда…

— Вы приехали сюда за свой счет. За свой счет, потому что у Кэрби нет денег на чужие билеты. Вы прикинулись экспертом. Такая вот сказочка, мистер Лемьюел, — сказал Сент-Майкл и зловеще усмехнулся. — И эту сказочку вы поведаете белизскому суду, мистер Лемьюел.

— Я говорю правду, — вяло сказал Лемьюел, но видение белизского суда уже захватило его воображение. Суда далекого, чужеземного и отрешенного, как Бробдигнэг. Суда беспощадного, как инквизиция.

— Мистер Лемьюел, — заявил Сент-Майкл, — я могу освободить вас и отправить обратно в гостиницу. Примите душ, успокойтесь, освободите номер, садитесь в самолет, возвращайтесь в Штаты. Вы вольны сделать все это.

— О, слава богу.

— Но знаете, что вы не вольны делать?

— Ч-что?

— Подходить к американскому посольству ближе, чем на два квартала. Постарайтесь даже не смотреть в его сторону.

— Хорошо, не буду, — совершенно искренне пообещал Лемьюел. — Я усвоил урок, мистер Сент-Майкл. Вы никогда… вы никогда больше не услышите обо мне.

ПЕРЕД БУРЕЙ

Когда раздался звонок, Кэрби простонал и заворочался в тесном закутке. Он разомкнул спекшиеся губы, открыл заплывшие глаза и отыскал на приборной доске «Синтии» проклятущий заводной будильник. Кэрби нажал кнопку, и жуткий звон оборвался. Липкие веки тотчас сомкнулись снова, но было уже поздно: он видел циферблат. Он понял, что утро настало. Он знал, что проснулся.

Проклятье, зараза! Кругом лежала вонючая марихуана. Ветки дерева не полностью закрывали самолет, и металлический фюзеляж нагрелся. Кэрби терпеть не мог спать на борту. То ногам, то голове вечно не хватало места, отчего он просыпался, будто деревянный, и тело часами ныло от боли. Неохотно признав, что бодрствует, он полез в надверный кармашек, достал темные очки и оглядел маленький уголок большого мира к востоку от мыса Романо и к югу от Форт-Майерс во Флориде. Какая-то странная равнина: частично заболоченная, сухие кусты и пыльные карликовые сосны. Часть равнины, правда, пошла под апельсиновые рощи и пастбища для лошадей или скота. Там, где стоял самолет Кэрби, обычно паслись лошади, но пару лет назад земля перешла к другому хозяину и теперь опустела. Хотя, впрочем, не совсем: возле носа «Синтии» паслись три оленя, но и они удрали на болота, едва Кэрби открыл дверцу кабины. Было жарко и влажно. Средство от гнуса уже выветрилось, и Кэрби получил несколько свежих укусов. Злой, голодный, усталый и больной, он неловко вылез из самолета, спустился на землю и сделал несколько неглубоких приседаний для разминки.

Справа протекал тоненький ручеек, в котором Кэрби ополоснул физиономию. Потом он поводил пальцем по зубам, окунул в ручей голову и почувствовал себя лучше. Вернувшись к самолету, закусил прихваченной с собой снедью — яблоком и леденцом для диабетиков. Когда он завершал трапезу, появилась машина. Та, что надо: «кадиллак-Севилья» с номерами округа Дэйд. И все равно Кэрби испытал волнение. Он всегда дрейфил в этот миг. Как-никак торговля краденым, да еще такими ценными штуковинами. Во всяком случае, так их воспринимали. Людей этой профессии иногда приканчивали сообщники или покупатели. Кэрби старался тщательно выбирать клиентуру, но в таких делах никогда нельзя знать все наверняка.

Похоже, в машине сидел только один человек. Так и договаривались. Наконец Кэрби узнал водителя. Звали его Мортмэйн. Семьдесят с лишним лет, красивая седая шевелюра с аккуратной завивкой, широкие брови над веселыми синими глазами, украшавшими загорелое лицо. Белые брюки, сорочка и туфли, голубой китель офицера ВМС — его обычный наряд. Мортмэйн был «в отставке». Кэрби понятия не имел, от чего его отставили, во всяком случае не от работы посредника между продавцом и покупателем, жившим в Лос-Анджелесе художником по интерьеру, который перепродавал товар разным знаменитостям, тем, кто, помимо диковин майя, скупал и другую контрабанду из Латинской Америки.

Заглянув на заднее сиденье, дабы убедиться, что в машине никто не прячется, Кэрби скользнул в салон.

— Доброе утречко, мистер Мортмэйн, — сказал он.

— С добрым утром, Кэрби.

На заре жизни Мортмэйн, наверное, был представительным мужчиной, да и сейчас сохранил солидность. Голос его звучал глубоко и мягко. Сунув красивую загорелую руку в карман кителя, Мортмэйн достал толстый белый конверт.

— Бобби просит прощения, но это все, что он смог наскрести. Спрос падает, и все такое, понимаете?

— Хм-м-м, — протянул Кэрби, взяв конверт. Там, как обычно, лежала его доля наличными и ксерокопии чеков, полученных Бобби от знаменитостей, фамилии и росчерки которых были старательно вымараны. Так Кэрби знал, что его не надувают, хотя ничто не мешало Бобби попросить любую знаменитость расплатиться двумя чеками. Какой-нибудь туманный предлог, связанный хотя бы с налогами, всегда можно найти. Однако это не имело значения: Кэрби подозревал, что его немножко грабят, но такая уж это игра.

Пока Кэрби считал наличные и изучал чеки, Мортмэйн аккуратно развернул «кадиллак» и подогнал багажником прямо к пилотской кабине.

— Нет, — сказал Кэрби. — Извините, мистер Мортмэйн, но — нет.

На этот раз Бобби зашел чересчур далеко.

Мортмэйн смотрел на Кэрби с легким вежливым изумлением.

— Что-нибудь не так?

— Тут слишком мало. У меня есть покупатели, которые дают гораздо лучшую цену.

— Обещать все горазды, Кэрби.

— Возможно. А может, в Чикаго спрос упал не так резко.

— Так ваши покупатели оттуда?

— Я не могу отдать вам сегодняшний груз.

Теперь Мортмэйн изумился по-настоящему.

— Вы повезете его обратно?

— Нет, оставлю у друзей во Флориде и позвоню покупателю.

Мортмэйн вздохнул.

— Что ж, дело ваше, конечно. Бобби очень огорчится.

— Но не так, как я сейчас. Сказать вам, что я думаю? Бобби берет по два чека. Я считал его честным человеком, но теперь уж и не знаю…

Иногда Кэрби щеголял простодушием и тугодумием, которые принимались за чистую монету, ибо вряд ли человек станет нарочно выставлять себя в таком свете. Мортмэйн кивнул с несколько преувеличенной серьезностью, потом сказал:

— Кэрби, я не думаю, что Бобби способен на такое, но, по правде говоря, не могу в этом поклясться.

— Извините, — проговорил Кэрби и взялся за ручку дверцы.

— Минутку, не стоит нам так вот расставаться. Вы можете подождать, пока я созвонюсь с Бобби?

— Нет, мне надо отвезти еще один груз.

— Тогда вот что. Я, наверное, немного зарываюсь. Я не имею права говорить за Бобби, но, наверное, сейчас должен это сделать. Он очень рад вашему сотрудничеству.

— Это уж как пить дать, — с горечью сказал Кэрби.

— Вам оно тоже принесло выгоду. Как вы думаете, сколько вам недоплатили?

— Тысячу долларов, по самым скромным подсчетам.

— Давайте мы с вами поделим эту разницу, — предложил Мортмэйн. — Не следует сейчас рвать отношения. Я обещаю поговорить с Бобби и сказать, что даю вам пятьсот долларов сверх цены за последнюю партию. А еще я расскажу о вашем друге из Чикаго и попрошу Бобби поискать на будущее более щедрых покупателей.

Предложение было прекрасное, если учесть, что никаких друзей во Флориде Кэрби не имел и не мог складировать тут грузы. Да и подарка в пятьсот долларов он никак не ожидал. Тем не менее он сделал вид, что размышляет.

— Ладно, — сказал он наконец, как бы забывая обиду.

— Сегодня же переговорю с Бобби, — пообещал Мортмэйн.

— Отлично. — Кэрби доверительно взглянул на него. — По правде сказать, мистер Мортмэйн, я жалею, что не вы мой покупатель.

Мортмэйн скромно улыбнулся, и Кэрби выбрался из машины.

«Прынг», — произнес багажник «кадиллака». Кэрби выгрузил свертки, чувствуя на себе взгляд Мортмэйна, потом захлопнул крышку и помахал рукой. Мортмэйн медленно тронул машину.

Дальше было проще. «Синтия» сожрала почти все горючее и стала гораздо легче. Пролетев девять миль, Кэрби сделал круг над полем, где его ждали шесть человек и два фермерских грузовичка.

Тут работа шла сама собой. Все переговоры были давным-давно закончены, и на месте действия присутствовали только исполнители. Пока «Синтию» разгружали и заправляли, доставая бочки из грузовика, Кэрби лежал под крылышком своей любимицы, наслаждаясь тенью и размышляя о житье-бытье. Вывод, к которому он пришел, гласил, что жизнь — штука сложная и забавная. Ну и то неплохо. Конечно, в Белизе сейчас маленькие неприятности. Лемьюел сдрейфил, Грин подняла переполох, но все это утрясется. А не утрясется, так он заломит шляпу набекрень и сделает ноги. Да и вообще, чего сейчас-то волноваться.

Заработали двигатели грузовичков, и Кэрби очнулся от легкой дремоты. В небе появились тучи, черные, перенасыщенные влагой.

— Отвези меня домой, Синтия, — попросил Кэрби, забираясь в кабину. — Я хочу поспать с недельку.

Пора перевести дух.

ВРЕМЯ — ВЕЛИКИЙ ЦЕЛИТЕЛЬ

Приятно снова увидеть Белиз-Сити. Крутя баранку побитого пикапа, Кэрби улыбался и чувствовал легкость: как же хорошо дома.

Время — великий целитель. Сегодня 21 февраля (температура воздуха 82°2, небо лазурное, влажность 90 процентов при ослепительно ярком солнце), после Черной Пятницы прошло одиннадцать дней. Именно тогда Валери Грин разрушила его прекрасный храм, именно тогда Уитмэн Лемьюел, поджав хвост, в панике бежал в свой Дулут, именно тогда Кэрби с неохотой велел своим ребятам разобрать храм и повез на север партию новоиспеченных древностей, которая вполне могла оказаться последней. Это был ужасный день, и полет совершал взбешенный, усталый и приунывший Кэрби Гэлуэй. Но тот Кэрби Гэлуэй, который въезжал сегодня в Белиз-Сити в обществе улыбающегося щербатого Мэнни, был совсем другим человеком — радостным, довольным жизнью и исполненным надежд.

Что же произошло за эти одиннадцать дней? Да почти ничего. Это его и утешало.

Слетав в Штаты с марихуаной и древностями, Кэрби сказал себе, что, коль скоро храм погиб, следовало бы уделить побольше внимания работе на грузовых фрахтах. Но у него не хватило на это силы воли. Четыре дня просидел он у Крузов в своем гнездышке, сетуя на судьбу и просматривая видеокассеты: «Капитана Блада» с Эрролом Флином, «Багрового пирата» с Бертом Ланкастером, «Китайские моря» с Кларком Гейблом. Он лакомился стряпней Эстель, попивал пивко, играл с Мэнни в карты и голыши и не строил никаких планов. «Синтия» стояла, одинокая и никому не нужная, в своем ангаре из древесных крон. Сообщений не поступало, и просвета не появлялось.

Зато появился Томми Уотсон. В прошлую пятницу, пополудни, единственный из индейских заговорщиков, бывавший у Кэрби дома, вышел по тропе из джунглей на помидорные грядки и гуляющей походкой приблизился к Кэрби, который сидел на корточках в пыли, готовясь метнуть в сосуд камешек. Рядом стояли двое из младших Крузов.

— Ну, как Кимосабе? — спросил Томми.

— Спекся, — ответил Кэрби своей обычной шуткой.

— Что-то не видно тебя в старых стенах.

— А где они, старые стены? Ну-ка, замри на секунду, — он тщательно прицелился, сделав все, как надо, метнул камешек в цель и промазал. — Ты меня сбил, — укоризненно сказал он Томми и добавил, обращаясь к детям: — Ладно, я еще сведу с вами счеты.

Он пошел к дому, Томми зашагал рядом.

— Что творится на моем участке? — как бы между прочим спросил Кэрби.

— Ничего.

— Шумиха улеглась?

— А не было шумихи, — отвечал Томми. — Никто не приезжал, только тот индюк, что запродал тебе землю.

— Инносент? И больше никто? И легавых не было?

— Нет, равно как и пожарных, фермеров, моряков, шоферов и студенток. Проще говоря, никого.

— Ладно, Томми, не ершись.

— Я рад, — сказал Томми, когда Кэрби распахнул двери своего обиталища. — И я не в анабиозе. Я хожу и гляжу.

— Ладно, ладно, садись. Пива хочешь? Может, расскажешь, что и как?

Они сели, и Томми рассказал о том, чего не происходит на руинах бывшего храма. Они весь вечер и всю ночь гнули спину (это Томми подчеркнул особо), «обесхрамливая» холм, а никто так и не прибыл на церемонию закрытия. Индейцы прождали всю субботу, укрываясь, как и столетия назад, в хитрых засидках, но на равнине не появился ни один полицейский «лендровер», ни один фургончик с репортерами и фотографами, ни один грузовик, набитый археологами. Аэрофотосъемку тоже никто не производил, да и вообще ничего не случилось.

— Скука была смертная, — заключил Томми.

— Иногда полезно и поскучать. Что было потом?

— То же самое, только еще скучнее.

Воскресенье прошло так же, как суббота. Пополудни индейцы уже не утруждали себя дозорной службой, просто слонялись иногда вокруг холма, проверяя, не началась ли там какая-нибудь суета. А она все не начиналась.

— Они пасли вас издалека, — предположил Кэрби. — Хотели поймать с поличным или просто застукать на участке.

— Мы об этом тоже подумали и сидели тихо. В воскресенье Луз пошел в миссию разузнать, нет ли каких вестей или слухов. Нет. Все чисто и тихо.

— Девица собиралась обратиться к властям, тут и сомневаться нечего.

— Ну, может, оно и так, только никакие власти не совали к нам нос. — Томми допил пиво. — Есть еще бутылка?

— Расскажи про Инносента.

— Я слишком иссох.

Кэрби принес ему пива, и Томми сказал:

— Это было днем в понедельник. Он приехал с другим парнем, таким тощим дергунчиком.

— У него есть помощник в Бельмопане, молодой, — объяснил Кэрби.

— Значит, тот самый и есть. Они приехали на классном новеньком пикапе из дорожного министерства. Так на дверцах было написано.

— И что они делали?

— Ходили по холму. Твой дружок…

— Зови его Инносентом, а не «моим дружком». Чем он там занимался?

— Вышагивал туда-сюда. Пинал землю, бесился, недоумевал, отлил разок. Тот, что был с ним, вроде дрейфил. Они были похожи на хозяина и собаку. Маленький бегал по кустам, все вынюхивал, будто кролика гонял.

— А потом?

— Потом уехали.

— Томми!

— Ну чего? Постояли на холме. Твой дружок чесал в затылке, маленький носился взад-вперед, заглядывал под камни. Потом уехали.

— Это было в понедельник?

— А нынче пятница, как говорят в миссии. И никаких гостей больше не было. Все вроде чисто.

Кэрби начинал склоняться к такому же выводу. Может, Валери Грин была в таком состоянии, что власти просто не обратили внимания на ее рассказ? Всякий, кто слыхал об этом участке, так бы и сделал.

Следовательно, возникал вопрос: что нужно Инносенту? Почему его принесло сюда именно сейчас? Что он искал? Уж кому-кому, а Сент-Майклу должно быть известно, что никакого храма тут нет. Так за чем он охотится? Через какой же «испорченный телефон» дошла до Инносента эта история, если он поверил, что на земле Кэрби есть любопытные вещи? И кто рассказал ему эту историю?

Всю субботу и все воскресенье Кэрби ломал голову над этими вопросами и гадал, почему никто не прислушался к заявлению Валери Грин. Наконец он додумался до версии, которая, как ему казалось, объясняла все события.

Валери Грин была истеричкой, особенно когда речь шла о похищенных древностях. Допустим, что она поехала в город, во всю глотку проорала свое заявление и потребовала немедленно послать к храму войска. Как поступит полиция? Иметь дело с сумасшедшей там не захотят, но и на улицу ее не выкинут. На всякий случай. Значит, передадут другому ведомству. Там сделают то же самое, и так далее. Пока кто-нибудь не вспомнит, что когда-то эта земля принадлежала Сент-Майклу. Один звонок ему — и станет ясно, что никакого храма там нет и быть не может.

Тем временем Валери Грин заложит и Лемьюела как соучастника. Кто-нибудь допросит его. Известный американский ученый и правительственный чиновник заверят всех в том, что дамочка говорит невозможные вещи, а та, в свою очередь, будет драть глотку у одного столоначальника, потом у другого… Да, может быть, так и вышло. Очень даже вероятно, коль скоро никто не провел даже беглого расследования.

В эту версию, как ни в какую другую, укладывались все факты, и ко вчерашнему дню Кэрби уже свято верил в ее истинность. Валери Грин никто не поверил. Любопытство Сент-Майкла осталось неудовлетворенным. Может, в Бельмопане или Белиз-Сити и была маленькая буря в стакане воды, но теперь все спокойно. И Лава Шкир Ит может снова восстать из руин!

Не было никаких причин выжидать дальше. Томми и его коллеги спешно лепили каменные барельефы, терракотовые сосуды с отбитыми краями и прочее, а у Кэрби были два покупателя — Бобби и Уитчер с Фелдспэном, которые уже видели храм. Пора было браться за дело и продавать им предметы доколумбова искусства.

Извините, ни нефрита, ни золота нет. Должно быть, храм стоял в небогатой деревне.

Итак, вчера Кэрби наконец стряхнул оцепенение и снова обрел решимость. Вчера вечером он договорился о грузовом фрахте и в субботу полетит во Флориду. А сегодня, оставив Мэнни у Шаткого моста, он отправился на почту, чтобы дать телеграмму Уитчеру и Фелдспэну.

На выходе он встретил самого черта. То бишь Инносента.

— Ну-ну, — буркнул тот, пытливо разглядывая Кэрби, — мой старый приятель. Что-то ты исчез куда-то.

К привычным злорадным ноткам в его голосе прибавились какие-то новые, да и улыбка выглядела фальшивой. И рукопожатие было не то. В первое мгновение Кэрби показалось, что Инносент вроде бы как подделывается под Инносента.

— Отдыхал, — ответил Кэрби.

— После тяжких трудов?

— Труд — первейший долг человека. Ну а ты как, Инносент? Чем теперь занимаешься?

— Да все по мелочам, Кэрби. — Инносент не сумел спрятать свою раздражительность за деланной улыбкой, хоть и улыбался изо всех сил. — Слишком много вокруг хитрецов и хитростей. Жуткая конкуренция.

Кэрби ухмыльнулся.

— А может, тебе на покой уйти, Инносент?

Этого оказалось достаточно, чтобы Сент-Майкл расправил плечи. Он вскинул голову, глаза его метали молнии.

— Вот что, Кэрби, — сказал он, — когда я уйду на покой, ты первым узнаешь об этом. А если не уйду, ты и об этом узнаешь раньше всех!

КОНЕЦ СВЕТА

Ну и нервы у него, подумал Инносент, глядя, как Кэрби лавирует между пешеходами, велосипедами, большими американскими машинами, пыльными пикапами и лимузинами с затемненными стеклами, в которых ездят продавцы наркотиков. Ведь надо же — сделать такое и снова сунуться в город!

Валери Грин… Ее улыбка вспомнилась ему как солнечный блик в сезон дождей. Но теперь дождь зарядил навсегда, солнце исчезло навеки. Инносент уже не сомневался, что Валери мертва, и почти не сомневался, что ее смерть — дело рук Кэрби.

Он сам, конечно, тоже виноват: доверил бедную девочку негодяю. И доверил именно потому, что тот был негодяем, но таким негодяем, которым, как считал Инносент, можно управлять. И вот на тебе! Валери не вернулась в гостиницу, «лендровер» — в гараж, а шофер — домой. Неделю назад багаж девушки перенесли в камеру хранения. За день до этого транспортный отдел сообщил об угоне «лендровера». Прошло одиннадцать суток, а тощий негр не подавал вестей.

В понедельник он отправился на участок Кэрби, прихватив Вернона на случай, если понадобится свидетель или защитник. Тут-то он впервые понял, что Вернон на грани помешательства. Новая напасть!

— Вы слишком много работаете, Вернон, — сказал ему Сент-Майкл на обратном пути. — Вам нет нужды доказывать вашу ценность. Когда-нибудь вы наверняка сядете в мое кресло. У вас блестящее будущее. Вы заработали его упорным трудом и заслужили. Главное для человека — репутация, и у вас она безупречная. Только не перетрудитесь, не заболейте, и все будет в порядке.

Можно было ожидать, что Вернон взбодрится, но вышло наоборот. Чем больше утешал его Инносент, тем в более глубокую нервозность и хандру впадал помощник. А на участке ему стало еще хуже. Он носился по холму, не имея понятия, что они ищут, и вид у него был как у человека, потерявшего выигрышный лотерейный билет.

Что касается земли, то она, разумеется, не претерпела изменений, и никакого храма майя тут не было. Тогда какого черта все так суетятся? И что разглядывал этот специалист Лемьюел? Что значит разговор, записанный Уитчером и Фелдспэном? И что же видела тут Валери?

Валери. Бедная милая Валери. Бедная милая мертвая Валери. Инносент упорно продолжал надеяться, но на что? Ведь одиннадцать дней прошло.

Ну ладно, это еще не конец света. Для нее — возможно, но не для него. Пора возвращаться к своим заботам. А если по ходу дела он прижучит и вероятного убийцу Валери — тем лучше.

При этом подразумевался Кэрби Гэлуэй. Все сходилось. Кэрби мог подкупить шофера «лендровера» или вернуться, высадив Лемьюела в Белиз-Сити, и перехватить машину по пути. Вот почему он так тщательно скрывался последние десять суток, отлеживался, пока не миновала опасность. А теперь снова объявился, расхаживает по улицам во всей красе, петух петухом! Да еще и улыбается. И до того обнаглел, что советует ему, Сент-Майклу, подать в отставку!

— На покой? — пробормотал Инносент, глядя вслед удаляющемуся Кэрби. — Ну, я тебе покажу покой!

Сент-Майкл вернулся в свою контору в Белиз-Сити и позвонил в Бельмопан.

— О, мистер Сент-Майкл! — воскликнул Вернон. — Сюда приходила полиция.

Инносент вытаращил глаза и напрягся, сжав телефонную трубку. Которая же из его многочисленных проделок оказалась раскрытой?