ИМПЕРИЯ ПОЛУМЕСЯЦА

Девица оказалась на редкость занудной.

— По-моему, это ужасно, — заявила она.

Кэрби Гэлуэй кивнул.

— Я того же мнения, — пробормотал он, позвякивая кусочками льда в стакане. Вечеринка была в разгаре, отовсюду слышались бессмысленные разговоры; на стенах висели громадные картины, изображавшие замочные скважины или подоконники, а чуть ниже картин колыхалось море лиц и макушек — гости. Неподалеку маячил человек, ради которого Кэрби сюда и пришел, — некто Уитмэн Лемьюел, помощник куратора Музея доколумбова искусства в Дулуте. Здесь, в Нью-Йорке, он был с закупочной комиссией, а на вечеринку пришел для разрядки и чтобы было о чем рассказать своим дулутским приятелям. Кэрби только нынче утром пронюхал, что Лемьюел в Нью-Йорке, и пришел на вечеринку загодя, дабы подготовиться к прибытию жертвы. Высокий самоуверенный симпатяга, Кэрби гордился своими рыжими усиками и небрежностью в одежде. Вряд ли на свете нашлась бы компания, которую он не сумеет очаровать. Тем более тут, в Сохо. Сюда он мог заявиться прямо из джунглей, в походных сапогах, заляпанных маслом брюках цвета хаки и потрепанной шляпе, и его бы приняли с восторгом, как художника или любовника какой-нибудь художницы.

Но он не был ни художником, ни любовником. Он был торгашом, и сегодняшний его покупатель — Уитмэн Лемьюел. Или нет? Похоже, положение осложняется. Неужели Лемьюел направился к выходу?

— Мистер Уитмэн Лемьюел, если не ошибаюсь?

Люди, не ахти какие знаменитые, любят, когда их узнают незнакомцы.

— Да, это я, и никто иной, — сказал круглолицый Лемьюел. Круглые очки, добренькие глазки, широкая улыбка и галстук-бабочка.

— Я хотел вам сказать, что выставка предметов искусства верховьев Амазонки очень впечатляет. Вы недавно устраивали…

— О! — улыбка стала еще шире, а глазки подобрели пуще прежнего. — Вы видели ее в Дулуте?

— Увы, нет. В Хьюстоне. Она неплохо попутешествовала.

— Да, уж это точно, — Лемьюел закивал, но его физиономия чуть омрачилась. — Жаль, что не все экспонаты можно было вывозить из музея. Боюсь, вы получили неполное представление…

— Того, что я видел, вполне достаточно. Кстати, меня зовут Кэрби Гэлуэй.

— Вы связаны с хьюстонским музеем?

— Нет, я просто любитель. Я живу в Белизе и, понимаете ли…

— О, Белиз! — Лемьюел просиял.

— Так вы о нем знаете? Большинство людей даже не слышали о Белизе.

— Дорогой мой, — сказал Лемьюел, — Белиз — это бывший Британский Гондурас. Теперь, кажется, независимый…

— И даже очень.

— Белиз — очаровательная страна, мистер Гэлуэй. С точки зрения человека моей профессии.

— Правда?

— Это же самое сердце древнего мира майя.

— Не может быть! Я-то думал, Мексика…

— Там ацтеки, ольмеки, тольтеки. А майя там было сравнительно мало.

— Ну, тогда Гватемала. Как бишь его? Тикаль? Ну, где они…

— Разумеется, разумеется, — Лемьюел уже раздражался. — До недавнего времени считалось, что основные городища майя там, и это верно. Но дело в том, что никто серьезно не изучал Белиз, никто не знал, что там, в джунглях.

— А теперь знают?

— Начинают познавать. Сейчас известно, что империя майя имела форму огромного полумесяца и тянулась от Мексики на юго-запад, в Гватемалу. Но знаете ли вы, где была самая середка этого полумесяца?

— В Белизе? — рискнул Кэрби.

— Вот именно! Из Белиза начали доставлять предметы искусства доколумбовой эпохи — нефритовые статуэтки, резьбу, золотые украшения. Просто удивительно! Замечательно! Невероятно!

— Э… вот что… — задумчиво сказал Кэрби, забрасывая крючок, — на моем участке в Белизе есть…

— Майя? Я не ослышалась? Майя?

Это воскликнула все та же девица. Кэрби почувствовал себя как человек, которого толкнули под локоть, когда он уже поймал цель на мушку. Чертова баба! Кэрби повернулся и увидел ее перед собой. Это была высокая девушка лет двадцати пяти, привлекательная, несмотря на некоторую резкость черт продолговатого овального лица. Прямые волосы, горящие глаза. Блузка, длинная юбка и коричневые' кожаные сапоги уже несколько лет как вышли из моды, зато на шее болталась тяжелая серебряная мексиканская цепочка, а уши украшали крупные серьги из Центральной Америки. Вероятно, гватемальские, туземные, ручной работы. Кэрби почуял неладное. «Черт бы тебя побрал!» — подумал он.

Лемьюела, напротив, присутствие хорошенькой высокой девушки воодушевило куда больше, чем давно исчезнувшие майя. Он с радостью принял ее в свое общество.

— Да, майя, — сказал он. — Вас интересует их культура? Мы как раз беседовали о Белизе.

— Я там еще не была, — защебетала девица. — Хочу поехать. Я писала диссертацию в Королевском музее в Ванкувере, классифицировала материалы из Гайаны.

— Так вы антрополог?

— Археолог, — ответила надоедливая красотка.

— В Гайане мало что можно найти, наверное, — заметил Лемьюел. — Так вот, о Белизе…

— Десполиация! — закричала девица. Глаза ее метали молнии. Кэрби ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь употреблял в разговоре такие словечки. Он посмотрел на нее с уважением и еще большей злостью. Лемьюел моргнул и пробормотал:

— Не уверен, что я…

— Вы знаете, чем они занимаются в Белизе? — спросила девица. — Все эти города и древние городища майя в джунглях совершенно не охраняются…

— Уже тысячу лет или больше, — вкрадчиво вставил Кэрби.

— Но теперь-то! Теперь тамошние находки приобрели ценность. А всякие воры и грабители могил едут туда и спокойно растаскивают постройки…

Беда, подумал Кэрби. Такого невезения он никак не ожидал.

— Ну, не так уж плохо обстоят дела, — поспешно перебил он и попытался сменить тему. — Что меня действительно тревожит, так это война в Сальвадоре. Если так и дальше пойдет…

— А, ерунда! — Она презрительно тряхнула головой. — Подумаешь, война! Лет через семьдесят она кончится, а вот уникальные постройки майя исчезают навсегда. Правительство Белиза делает что может, но у них не хватает людей и денег. А тем временем нечистые на руку торгаши и директора американских музеев…

О, Боже, заставь ее замолчать! Боже…

Но было поздно. Лемьюел теребил свой галстук и переминался с ноги на ногу с таким видом, будто проглотил жука.

— Э… мой бокал, кажется, опустел. Прошу прощения…

Какая чудовищная несправедливость! Разве он, Кэрби, виноват, что эта девка встряла в разговор? А теперь Лемьюел ушел, и, значит, ему придется остаться и поболтать с ней хотя бы пару минут. Если даже и удастся опять заарканить Лемьюела, дело пойдет туго, он уже не сможет небрежно бросить: «У меня есть кое-что на продажу».

Девушку, похоже, вполне устраивала аудитория и из одного слушателя.

— Меня зовут Валери Грин, — представилась она, протягивая узкую ладонь с длинными пальцами. Кэрби не знал, то ли пожать ее, то ли тяпнуть зубами. На всякий случай он пожал эту проклятую руку и тоже представился.

— Кэрби Гэлуэй. Было очень приятно с вами…

— Я не ослышалась? Вы живете в Белизе?

— Совершенно верно.

— Вы, часом, не археолог?

— Боюсь, что нет. Я фермер. То есть будущий фермер. Я сейчас скупаю землю. А пока работаю пилотом, вожу грузы по фрахтам.

— В какой компании?

— У меня собственный самолет.

— Стало быть, вы не можете не знать, какому разграблению подвергаются районы археологических раскопок в Белизе.

— Я видел кое-что в газетах.

— По-моему, это ужасно.

— По-моему, тоже, — пробормотал он, глядя, как Уитмэн Лемьюел проталкивается к двери. Ужасно. Но не смертельно, утешил он себя. Когда речь зашла о краже древностей, Лемьюел явно смутился. Значит, этим типом наверняка стоит заняться. Не удалось сегодня — удастся в другой раз. В Нью-Йорке, в Дулуте или еще где-нибудь. Сегодня десятое января, у него еще три недели до возвращения в Белиз. За это время он найдет пару-тройку уитмэнов лемьюелов. Как бы там ни было, он уже подцепил на крючок две крупные рыбины.

— Люди, которые занимаются такими делишками, утратили всякий стыд! — долдонила свое Валери.

— Да, да, я согласен, — ответил Кэрби, видя, как за Лемьюелом закрылась белая дверь пожарного выхода. — Полностью согласен. — Он улыбнулся ей, сгорая от ненависти, и пошел прочь.

Вот же зануда!

РЕЙС 306

Ясным солнечным днем в начале февраля человек по имени Инносент Сент-Майкл выехал из Белиз-Сити и направился в международный аэропорт, чтобы поглазеть на посадку самолета из Майами. Инносент только что отобедал в обществе сослуживца-чиновника, фермера с тростниковой плантации возле Ориндж-Уолк и еще одного парня, который хотел бы построить в Белизе телецентр. Обед приятной тяжестью лежал под ложечкой, кондиционер в салоне зеленого «форда» выдувал ледяную струю воздуха прямо в довольную круглую физиономию Сент-Майкла. Воротничок белой сорочки был расстегнут, хлопчатобумажный пиджак еще не успел помяться. Эх, до чего же славная штука жизнь!

Бог уже подарил ему пятьдесят семь лет этой хорошей жизни, а ей еще конца не видно. Сент-Майкл любил поесть, был не дурак выпить и приударить за дамочками. И хотя туловище его напоминало бочонок, он пребывал в прекрасной форме, а сердце его работало не хуже пароходного котла. Созданный объединенными усилиями индейцев майя, испанских конкистадоров, африканских невольников и выброшенных на берег ирландских моряков, он удался на славу. Любой из предков был бы счастлив видеть такой результат своих трудов. Шевелюра у Сент-Майкла была негритянская, кожа — индейская; он был храбр, как ирландец, и хитер, как истый испанец. Вдобавок ко всему — и это немаловажно — Сент-Майкл был заместителем директора бюро распределения земельных наделов и оборотистым торговцем участками земли. Ну не прелесть ли?

Инносент развалился на сиденье, небрежно придерживая руль двумя пальцами. Проезжая мимо публичного дома, он надавил на клаксон, и девицы замахали руками, когда увидели знакомую машину. Минуту спустя он свернул налево, к аэропорту.

Справа располагалась база британских ВВС. Там стояли два «харриера», похожие на огромных черных насекомых и прикрытые маскировочной сеткой. Хищники дремали, и им снилась добыча. Возможно, эти самолеты участвовали в фолклендской кампании. Они входили в состав британских сил по поддержанию мира, которые насчитывали тысячу шестьсот человек. Последнее напоминание о колониальном прошлом страны. И необходимость: соседняя Гватемала начала предъявлять территориальные претензии. Говорят, Белиз — ее колония, хоть и давным-давно утраченная, и Гватемала грозится вновь захватить ее силой оружия, правда, тамошние деятели немного поумерили свой пыл после неудачной попытки Аргентины пойти войной на Великобританию. Теперь, возможно, с ними удастся договориться по-хорошему, а такая перспектива вполне устраивала Сент-Майкла: война помогает в делах, а вот угроза войны — только помеха. А у Сент-Майкла много земли, и ее надо поскорее продать желающим из Штатов. Вероятность войны — единственное, что сдерживает земельный бум.

Международный аэропорт Белиза имеет одну посадочную полосу, которая тянется мимо маленького двухэтажного бетонного здания конторы. В окнах первого этажа нет стекол. Пыльные такси сбиваются в кучку вокруг конторы, солнце режет глаза, отражаясь от ржавого хрома и испещренных трещинами лобовых стекол. Инносент проехал мимо такси и загнал машину на лужайку, где торчал щит с грубо намалеванной надписью: «Для гостей». Тут стоял только один автомобиль — побитый пикап, показавшийся Сент-Майклу смутно знакомым. Неужто Кэрби Гэлуэй уже вернулся? Инносент заулыбался, предвкушая встречу.

Кэрби сидел на корточках в тени здания, будто беззаботный местный мальчишка, но одет он был как деловой человек: белая сорочка, галстук в черную и красную полоску, строгие брюки и замшевые сапожки.

— Добро пожаловать домой! — воскликнул Сент-Майкл, подходя и протягивая руку. Он лучился неподдельной радостью. При виде Кэрби Инносент всегда вспоминал: «Какой я умница и пройдоха. Лихо же надул этого парня!» Ну как тут не радоваться? — Я уж боялся, что ты навсегда покинул нас — Сент-Майкл изо всех сил сжал руку Кэрби и тряс ее, как рычаг водокачки. Кэрби не остался в долгу. Парень он был на удивление сильный. Улыбнувшись, он сказал:

— Ты меня знаешь, Инносент. У меня монетка всегда падает не так, как надо.

Если Сент-Майкл и чувствовал себя неуютно после того, как околпачил Кэрби, то лишь по одной причине: Кэрби это было почему-то безразлично. Вроде так и надо. Никакой злости, никакой горечи, никакого унижения он, похоже, не испытывал. И чтобы напомнить парню о случившемся, Инносент сказал:

— Ну а ты знаешь меня, Кэрби. Как бы ни упала монетка, я ее всегда заграбастаю.

— Ну, с меня-то ты получил сполна, — с непринужденным смехом ответил Кэрби. Еще одно пожатие рук, и они наконец отцепились друг от друга.

— Ты еще торгуешь землей? — спросил Кэрби.

— От случая к случаю. А ты хочешь сплавить свой надел?

— Нет еще.

— Обязательно дай знать, как соберешься.

— Ага, — с легким раздражением ответил Кэрби и поднял глаза к небу.

Самолет из Майами? Инносент не видел и не слышал его приближения, но Кэрби наверняка что-то заметил.

— По расписанию, — сказал он.

— Встречаешь кого-нибудь?

— Двух приятелей из Штатов. Приятно было поболтать с тобой, Инносент.

— Взаимно, — ответил Сент-Майкл и с радостным изумлением подумал: «А ведь мы друг другу по душе!»

А вот и самолет, теперь Инносент видел и слышал его. Тот легко скользнул над аэропортом, описывая широкий круг, будто веселый и любящий подурачиться конькобежец на катке. Самолет был слишком большой для такого поля. Он заревел, когда шасси коснулось земли, и пронесся мимо здания аэропорта в дальний конец посадочной полосы. Рев усилился, казалось, царь небес возвещал прочей летучей мелюзге о своем прибытии.

Инносент никого не встречал. Ему просто нравилось примечать людей, вынужденных пользоваться воздушным транспортом и имевших на это средства. Рассеянно поигрывая золотой зубочисткой, он стоял в тени и смотрел на самолет, походивший теперь на большую игрушку. Самолет остановился, и по трапу спустились человек пятнадцать пассажиров, обычное число. Они гурьбой двинулись к зданию, сопровождаемые чиновниками иммиграционной службы, одетыми как попало — кто в форменные брюки, кто — в сорочки и цивильные штаны.

Несколько туристов из Северной Америки. Эти скорее всего направляются на барьерный риф. Говорят, больше нигде в мире так не поплаваешь с аквалангом. Черт его знает. Инносент никогда не погружался и не собирался погружаться ни в один водоем, превосходивший размерами его домашний бассейн, в котором он уж наверняка был единственной акулой.

Три серьезных молодых человека в костюмах и при галстуках. Эти местные, учатся в Штатах. Университет Майами сейчас главный поставщик юристов в страны Карибского бассейна.

Два американца в спортивных куртках, с чемоданчиками. Либо дельцы, либо посольские. А вот эта парочка гомосеков — наверняка «приятели» Кэрби.

Определенно между ними нежные отношения. Обоим чуть за сорок, высокие и почти болезненно тощие. И оба тщетно скрывают жгучее волнение. Один отрастил усы, чтобы не так расстраиваться из-за лысины. У второго усики были поменьше, с рыжеватым отливом, зато голову украшала волнистая шевелюра цвета апельсиновой кожуры. Темные очки сдвинуты на лоб, рубаха «сафари», английские армейские шорты, ковбойские сапожки с пряжками в виде лошади. Он тащил на плече небольшую сумку оливкового цвета.

Да, это они. Но что за дела могут быть у них с Кэрби? И почему они так трясутся? Деньги, подумал Инносент. Сегодня деньги перейдут из рук в руки. А коли так, он должен все об этом знать.

Инносент следил за Кэрби и за двумя приятелями, которые проходили иммиграционный контроль. Вот они пожимают Кэрби руку. Так, берут багаж, и Кэрби ведет их к пикапу. Хоть Белиз и маленькая страна, а Белиз-Сити — больше не столица, тем не менее в городе два аэропорта. Местные и фрахтовые рейсы идут через муниципальный аэропорт, что возле бухты. Кэрби отвезет их туда, а потом полетит. Куда же он полетит?

Эти парни — не покупатели марихуаны, иначе они встретились бы с Кэрби не тут, а во Флориде.

Сунув зубочистку в карман, Инносент отправился поболтать с чиновниками иммиграционного контроля. Приезжих звали Алан Уитчер и Джерролд Фелдспэн, жили они на Кристофер-стрит в Нью-Йорке, в одной квартире. В графе «род занятий» оба написали: «Торговец древностями».

Инносент нахмурился и вышел на улицу. Пикап исчез. Сент-Майкл пожалел, что у него нет крыльев, таких, как у суперменов. Что же у Кэрби за дела с этой парочкой? Куда он их повез? На свой участок?

— Но там же ни черта нет! — пробормотал Инносент.

Уж он-то знает.

НАДЕЛ КЭРБИ

— Чиви-и-и-и, чиви-и-и-и, чиви-и-и-и, — сказал тинаму.

— Кэкл-икер-ко! — сказал тукан.

— Библ-ибл-библ-библ, — сказала черная обезьяна-ревун.

— Ш-ш-ш-ш-ш, — сказала коралловая змея.

— Сюда, господа, — сказал Кэрби. — Осторожно, змеи. — Он хлопнул мачете по стволу поваленного дерева, которое при этом сказало: «Крэк!» — Шум загоняет их в норы, — пояснил Кэрби.

Уитчер и Фелдспэн нервно вцепились друг в друга еще в самолете. Теперь, услышав о змеях, они и вовсе слились воедино и принялись разглядывать округлившимися глазами обманчивую зелень травы. Возможные неприятности со змеями, по крайней мере, отвлекли их от мыслей о трениях с законом.

— Я купил эту землю, чтобы вложить капитал, — сказал Кэрби, и это была чистая правда. — Тут очень хорошо пасти скот, как видите.

Уитчер и Фелдспэн послушно огляделись, но их явно больше волновали змеи, чем пастбища. Однако сейчас участок действительно выглядел очень мило: на востоке лежала довольно ровная лужайка, на которую Кэрби посадил свою «цессну», а к западу, ближе к горам Майя, росли джунгли, куда он и вел теперь гостей. Сейчас джунгли буйно разрослись; лианы опутывали деревья, подлесок стал гуще. Но человек с воображением без труда увидел бы, как все это будет выглядеть после рубки и чистки. Вот тут можно построить сарай. А там, на кряже, белую асиенду навроде тех, что описаны в романах о Гражданской войне. Оттуда открывался бы чудесный вид на пастбище.

Инносент Сент-Майкл привозил Кэрби смотреть участок именно в это время года. Потом парень наскреб необходимую сумму, влез в долги и купил его. Прошло два года, а Кэрби все еще не выбрался из лужи, в которую его посадили. Но он выберется. Теперь у него есть план.

Самоуверенный молодой человек тридцати одного года, зарабатывавший на жизнь в основном доставкой тюков с марихуаной из северного Белиза на юг Флориды, Кэрби всегда считал себя неглупым малым. Живя в Белизе, он видел, как нарастает поток иммигрантов из Штатов, которых манили благодатный климат, устойчивое правительство, дешевая и щедрая земля. Все это могло принести владельцам участков невероятно крупные состояния. И тем не менее тут, в Белизе, Кэрби был еще на самой первой ступеньке, и богатый скотовод Гэлуэй существовал пока только в приятных мечтах (он научится ездить на лошади и будет носить сатиновые рубахи). Свою подержанную «цессну» по имени «Синтия» он купил в Титерборо, в Нью-Джерси, и перегнал сюда, сделав по пути несколько мелких делишек. Он уже тогда столкнулся с хитрыми и суровыми ребятами, которые его защищали. И не попался. Он был умницей и гордился этим.

А потом ему повстречался Инносент Сент-Майкл.

— Сейчас сюда приезжает много американцев, — сказал он Уитчеру и Фелдспэну, ведя их в джунгли, — потому что тут вдоволь земли. Мы находимся в стране, похожей очертаниями на штат Нью-Джерси и равной ему по площади, а живет тут сто пятьдесят тысяч человек. Вы знаете, сколько народу в Нью-Джерси?

— Я там никого не знаю, — ответил Уитчер, отвлекаясь от мысли о змеях.

— У меня когда-то была тетка в Нью-Джерси, — сообщил Фелдспэн, — но она переехала во Флориду и скончалась.

— В Нью-Джерси семь миллионов человек, — объявил Кэрби. — А здесь — всего сто пятьдесят тысяч. — Он стукнул по стволу дерева и начал прорубать дорогу в гуще лиан. Тут была торная тропа, по которой ходил он сам и индейцы, но Кэрби подумал, что так для покупателей будет романтичнее. А покупатель всегда прав.

— Ужасно дикая страна, правда? — подал голос Уитчер, цепляясь свободной рукой за локоть Фелдспэна.

— Просто малонаселенная. Люди не жили здесь с тех пор, как… Впрочем, вы сейчас увидите, с каких пор.

— Увидим? — Они снова принялись озираться, разглядывая густую растительность и не видя ничего, кроме блестящей зелени листвы, стволов и похожих на веревки лиан. Только что кончился сезон дождей, и зелень была еще пышной.

— Вон там. — Кэрби указал мачете вперед и чуть влево. — Подождите, я сейчас прорублю тропку.

Крэк, квэк, шмяк! Лианы и ветки с треском разлетались по сторонам, в зеленой стене появилось окно, сквозь которое была видна частично очищенная верхушка холма высотой футов шестьдесят или чуть больше. На склоне росли трава, кусты и несколько карликовых деревьев, а завершался он голой конической вершиной.

— Вот, — Кэрби отступил на шаг и улыбнулся, — взгляните.

Они взглянули. Они вытаращили глаза. Змеи были напрочь забыты. Все мысли о законе, который они собирались нарушить, разом улетучились.

— Это он? — спросил Фелдспэн севшим голосом.

Кэрби снова взмахнул мачете.

— Видите? Справа, на середине склона.

Они видели. Не могли не видеть.

— Ступени, — выдохнул Фелдспэн.

— Храм, — выдохнул Уитчер.

— Давайте подойдем поближе, — предложил Кэрби.

— О, давайте! Давайте!

Кэрби замахал мачете, с воодушевлением прорубая тропу сквозь чащу. На открытом месте он остановился и звякнул лезвием мачете об искусно подложенный сюда камень размером фут на фут. Слегка запыхавшиеся гости догнали его.

— Я уже говорил вам в Нью-Йорке, что я не археолог, — сказал Кэрби. — Я профан в этом деле, но храм, по-моему, начинается прямо здесь.

Фелдспэн первым заметил камень.

— Смотрите! — дрожащим от возбуждения голосом вскричал он. — Камень от мостовой. Он обтесан!

Кэрби задумчиво кивнул.

— Я заметил тут несколько таких камней, они-то и заставили меня призадуматься. Потом я поехал в Бельмопан и поговорил с чиновниками. Все утверждали, что в этих краях нет городов и храмов майя. Они, мол, уже все осмотрели, проверили и ничего не нашли.

— Они заблуждались, — выдохнул Уитчер. Камень весил фунтов сорок, но Уитчер поднял его и принялся разглядывать, осторожно поворачивая и так и эдак.

— Как называется это место? — спросил Фелдспэн.

— Название утрачено тысячу лет назад, — ответил Кэрби. — Местные индейцы зовут этот холм Лава Шкир Ит.

— Лава Шкир Ит, — эхом откликнулся Фелдспэн. В голосе его слышались нотки благоговения. Казалось, он бормочет заклинание, призывая древнего кровожадного жреца племени майя.

— Давайте поднимемся выше, — предложил Кэрби. Уитчер осторожно положил камень на место, и они двинулись вверх. Вскоре подошли к частично очищенным ступеням, составлявшим, очевидно, внешнюю стену храма. Уитчер и Фелдспэн радостно загалдели, обсуждая свое новое открытие, но Кэрби погнал их дальше. Возле самой верхушки, откуда и полог леса, и стоявший вдали самолет казались игрушечными, они наткнулись на невысокое надгробие шириной в два фута и толщиной около шести дюймов. Оно лежало наклонно, выступая из земли примерно на фут. Бока были грубо обработаны рубилом, а на передней стороне виднелись глубокие царапины.

Тут уж Уитчер и Фелдспэн совсем потеряли голову. Они плюхнулись на колени, и Фелдспэн принялся плевать на камень, развозя слюну кончиками пальцев, чтобы царапины проступили более четко. Уитчер отдирал ногтями сухую землю, обнажая скрытую часть стелы.

— Ягуар! — выпалил Фелдспэн, водя пальцами по линиям.

Да, это был ягуар. Верхняя часть стилизованного изображения головы ягуара. Линии тянулись дальше, но Уитчер еще не расчистил другую часть плиты.

— Скорпионы, — тихо сказал Кэрби. Американцы подпрыгнули и, отпрянув, в ужасе упали на покрытые травой ступени.

— Где? — вскричал Уитчер, барахтаясь и пытаясь встать.

— Нет, нет, я просто предупредил, чтобы вы остерегались их, — пояснил Кэрби. — Я бы не стал рыть тут землю голыми руками.

— Уф! Понятно. — Фелдспэн начал приходить в себя. — Вы совершенно правы.

— Эта стела может оказаться очень ценной, — сказал Уитчер, указывая на камень. — Смотря в каком состоянии остальная ее часть.

— Их тут целая куча, — небрежно бросил Кэрби и заметил, как Уитчер и Фелдспэн обменялись быстрыми алчными взглядами. — Пойдемте дальше.

Они добрались до самой верхушки, где была поросшая травой площадка. На одном краю ее виднелись старые камни.

Уитчер и Фелдспэн, будто заколдованные, бродили по ней. Еще бы. Проделать за один день путь в тысячу лет и оказаться в далеком прошлом! Должно быть, эти камни пропитаны кровью жертв, а по ступеням тянулись вереницы свирепых идолопоклонников в ярких мантиях и уборах из перьев. Вот здесь, именно здесь, ждал жрец, подняв высоко над головой свой тяжелый кремневый нож.

— Храмы… — начал Уитчер, но поперхнулся от прилива чувств и был вынужден начать сызнова: — Храмы красили в багровый цвет. В древности, когда майя жили здесь. Вы только представьте себе: громадный красный храм возносится к небу среди джунглей! Его было видно за много миль.

— Сказка! — выдохнул Фелдспэн.

— Да, не худо, — согласился Кэрби, стараясь выглядеть слегка мужиковатым рядом с этими утонченными ценителями. Он должен был иметь менее почтенный вид, чем они, но в то же время производить немного зловещее впечатление. Ему вполне подходила и нравилась эта роль. Вырываешь человека из привычного окружения, напеваешь ему свою песенку, разыгрываешь спектакль театра теней, и, если ты достаточно хорошо проделал все это, человек верит тебе. И тогда ты заключаешь сделку.

— Когда мы могли бы начать? — спросил Уитчер.

— Придется выждать несколько дней, — ответил Кэрби. — Со стороны побережья почва еще не просохла, бульдозер не пройдет. А дорог тут нет.

Фелдспэн огляделся. На его физиономии появилось печальное выражение.

— Какая жалость, — проговорил он.

— Я вас понимаю, — сказал Кэрби. Он знал, в чем дело: ему уже приходилось помогать случайным покупателям в борьбе с муками совести. — Мы стоим не просто на сокровищах, не просто на золоте, нефрите и ценных резных изделиях. Под ногами у нас — наследие целого народа.

— Истинная правда, — ответил Фелдспэн (Уитчер тоже явно оробел). — Вы очень хорошо сказали, мистер Гэлуэй.

Отчего же нет? У него большой опыт.

— Я испытываю те же чувства, что и вы, — проговорил Кэрби, — и сожалею, что у нас нет другого способа справиться с этой задачей. Будь у меня деньги… Слушайте, ребята, по-моему, мы уже достаточно близко знаем друг друга, и я могу говорить начистоту.

Уитчер и Фелдспэн вздрогнули и насторожились, приготовившись в зависимости от обстоятельств развеселиться, посочувствовать, выразить негодование или просто проявить мужскую солидарность. Кэрби обвел взглядом свои джунгли и продолжал:

— Месяц назад я сказал вам, что работаю пилотом, вожу грузы. Так оно и есть, но владельцу личного самолета нечасто везет с работой в этих местах. Во всяком случае, с легальной работой. Так вот, чаще всего я вожу на борту моего самолета марихуану.

— Я это подозревал, — кивнув, сказал Уитчер.

— У вас в кабине стоит… легкий запашок, — добавил Фелдспэн.

— Я бы не занимался этим, кабы не нужда, — объяснил Кэрби. — У меня много расходов. Закладная на землю (тут он врал), взносы за самолет (тут тоже), то да се. Только это и заставляет меня возить зелье. И только по этой причине я решился продать древности майя, — заявил он и, словно защищаясь, добавил: — Я обращался к правительству, но меня и слушать не хотят. Никто не платит мне за охрану этих вещей.

— Что верно, то верно, — сказал Уитчер.

— Вот почему я так обрадовался, встретив вас, ребята. Я знаю, что вы честные парни и имеете хорошие связи с истинными ценителями искусства майя.

— О, воистину! — вскричал Фелдспэн, зардевшись от удовольствия. Еще бы: его считают честным человеком, да еще со связями.

— Ведь правда, мы не разрушители? — спросил Кэрби.

— Разумеется, нет! — согласился Уитчер.

— Конечно, нам никак не обойтись без некоторых разрушений…

Торговцы встревожились. Кэрби вздохнул. Уитчер огляделся по сторонам и сказал:

— Но все действительно ценное останется в целости.

— Сам участок раскопок, — проговорил Кэрби. — Вот почему нам так важно доверять друг другу. Мы многим рискуем. Не знаю, как вы, а уж я-то не имею желания увидеть белизскую тюрьму изнутри.

— Тюрьму? Нет! — закричал Фелдспэн.

— Давайте я расскажу вам, что здесь произойдет, — предложил Кэрби. — Как только земля на востоке подсохнет, мой приятель из Белиз-Сити пригонит сюда бульдозер. Он мой старый друг, ему можно доверять.

Обоим американцам явно полегчало.

— Он начнет снизу. — Кэрби указал на подножие холма. — Просто уберет с дороги ступени храма, чтобы мы могли добраться до внутренностей — гробниц, резных камней и всего остального. Если он наткнется на крупные стелы вроде той, с ягуаром, он будет выковыривать их целиком.

— А он сможет забраться так высоко? — спросил Уитчер.

— Вы не понимаете, — ответил Кэрби. — Он попросту обрушит храм. Когда вы вернетесь сюда через год, храм превратится в груду камня и земли.

— О! — воскликнул Уитчер. Оба, похоже, опешили.

— Вот почему нам нужно взаимное доверие, — продолжал Кэрби. — Здешние власти на многое смотрят сквозь пальцы, но если они узнают, что кто-то разрушил храм майя…

— Да, да, — сказал Фелдспэн. — Понятно.

— Все мы должны помалкивать об этом храме. Здесь, в Нью-Йорке, где угодно. Можете сказать своим покупателям только одно: они получают настоящие изделия доколумбовой эпохи из руин майя. Вот так.

Фелдспэн кивнул.

— Даем вам слово, мистер Гэлуэй, — сказал Уитчер.

В своих сделках с покупателями Кэрби неизбежно проходил эту критическую точку. Он должен был заставить их понять, что они преступают закон и что он готов ради них безвозвратно разрушить храм. Так он спихивал на них часть ответственности за это разрушение. Согласившись, они делили с ним вину и понимали это. Теперь уж они болтать не будут. Отчасти — из страха перед законом, отчасти — из страха перед ним, Кэрби, а отчасти — из чувства стыда.

— Ну ладно, — сказал Кэрби. — Вы все видели?

— Я мог бы остаться тут на всю жизнь, — ответил Уитчер, глядя на джунгли и храм. — Но вы правы: пора ехать.

Когда они зашагали обратно, Кэрби окинул взглядом дальний склон и увидел в чаще джунглей обращенное к нему лицо. Оно было бы здесь к месту и тысячу лет назад, когда храмы сияли красными стенами, а люди были низкорослы, бронзовокожи, круглолицы и мыслили совершенно непостижимым образом. Лицо индейца майя, мужчины лет тридцати. Яркие глаза оглядывали склон, широкий рот растянулся в улыбке. Потом индеец подмигнул правым глазом.

Кэрби заложил руку за спину и замахал ею, делая знак «исчезни». Не хватало еще сорвать сделку из-за дурацкой шуточки! Индеец показал язык и скрылся из виду.

ДЕНЬГИ ИЗ НЬЮ-ЙОРКА

— Я сяду с вами впереди, — сказала Валери. Шофер уложил ее вещи в багажник. Видимо, слова девушки пришлись ему по сердцу.

— О, разумеется, мисс. — Обежав вокруг своего ржавого «шевроле», он смущенно хихикнул. — Я только наведу порядок.

Он попытался прикрыть от нее порнографические журналы, лежавшие на сиденье, и сбросил их на пол вместе с пластмассовыми стаканчиками, пивными бутылками и пожелтевшими газетами, кричавшими, что министр ферм ни черта не смыслит в своем деле. Валери опустилась на более-менее чистое продавленное сиденье и сказала:

— Отель «Форт-Джордж», пожалуйста.

Шофер завел мотор, который долго прокашливался и жалобно выл, потом покрутил баранку и только после этого включил передачу. Они выехали на гудроновое шоссе; справа тянулись джунгли, слева располагалось что-то похожее на военную базу.

— Жарко, — заметила Валери.

— О, да, — откликнулся шофер, глядя на пустую дорогу. — Было еще жарче. Когда прилетает рейс из Майами, очень жарко. Прохладней теперь.

Вот и хорошо, подумала Валери. Значит, она не только встретится с Сент-Майклом, но и выиграет два лишних часа прохлады. И все-таки тут было тепло, градусов восемьдесят. Ткнув пальцем в приборный щиток, Валери предложила:

— Может, включим кондиционер?

— О, простите, но он поломан. — В голосе шофера слышалось сожаление. — Совсем и совершенно не работает. Даже маленький вентилятор. Ждем одну запчасть, — добавил он, и Валери тут же почувствовала ложь.

— Понятно, — сказала она.

— Вы в Амбергрис-Ки?

— Нет, а что там?

Шофер, казалось, удивился.

— Как, вы не знаете наш барьерный риф? Прекрасный риф, прекрасная вода. Мы получаем много людей в Белизе ради этот риф!

— Я не знала.

— Фотография, понятно? Прекрасные рыбы там. И парусные лодки! — добавил он так, будто выдвигал главный довод в споре.

— Замечательно, — вежливо ответила Валери. — Но вообще-то я археолог.

Шофер просиял.

— О, майя!

— Совершенно верно.

— Это я, знаете? — Он гордо похлопал себя по груди. — Майя!

— Правда? — удивилась она. — An san Kayalki hec malana lam.

Шофер разинул рот и уставился на нее.

— Это что такое?

— Кекчи, — ответила она.

Он нахмурился.

— Песня, что ли?

— Нет! — Валери рассмеялась. — Это язык майя. Главное племенное наречие майя в этих местах.

— О-о-о. — До шофера наконец дошло. — Индейский язык. Нет, я нет. Я не весь майя. — Он с улыбкой потрепал себя по курчавым волосам. — Креол. Вот мой язык. Английский и креольский.

— Понятно, — сказала она, ничего не поняв.

— Вы, значит, на руины? Может, в Ламанай?

— Нет. Вообще у меня довольно интересная работа. Я считаю, что существует еще одно неоткрытое городище майя!

— В джунглях, да? — Он сочувственно покачал головой. — Туда трудно попасть.

— То-то и оно. Белиз еще такой первобытный, тут столько белых пятен…

— Ну, ну, мисс. Мы не первобытные теперь. У нас есть кино, радио, со дня на день будет телевизор…

— Извините, — сказала Валери. — Прошу прощения, но я вкладывала в это слово другой смысл. Я имела в виду, что в стране еще очень много девственных джунглей.

— Девственных, — повторил он так, будто это было слово из языка кекчи.

— В Америке мне удалось заинтересовать статистиков, — объяснила Валери. — Открыто очень много городов майя, их продолжают находить даже сейчас. Что, если сделать статистический анализ их местонахождения, с датами основания и окончательного упадка? Это подскажет нам, где должны быть неоткрытые города.

— О, да. — Таксист кивал, будто метроном. — Это очень впечатляющая штука.

— Мы заложили данные в компьютер, — продолжала Валери с улыбкой, вновь переживая радость, — вместе с кучей других, разумеется: количество осадков, высота над уровнем моря и так далее. Ну и компьютер подтвердил нашу правоту.

— Умный компьютер, — похвалил шофер.

— Он указал местность, которую все обходили стороной! Я поехала в Нью-Йорк…

— Это в Нью-Йорке? Майя? — Шофер полагал, что более-менее сносно следит за ее мыслью, но такой выверт сбил его с толку.

— Да нет, в Нью-Йорке деньги.

— В Нью-Йорке много денег, — сказал шофер, радуясь, что вновь обрел почву под ногами. — Мой брат в Бруклине. Он работает в «Юнион-Гэз».

— Ну так вот, я почти три месяца просидела в Нью-Йорке и наконец смогла заинтересовать два фонда. Они дали мне денег на поездку в Белиз и проверку моей теории. Вот почему я здесь.

— Это здорово. Вам тут понадобится шофер?

— Нет, благодарю вас. Там, куда я направляюсь, нет дорог. У меня есть связи в правительстве Белиза, меня снабдят всем необходимым, — ответила она и добавила про себя: «Надеюсь».

Они въезжали в Белиз-Сити — маленький живописный портовый город, немножко запущенный, с красивыми мостиками, переброшенными через узкие каналы, служившие канализационными стоками. Выглядели они куда приятнее, чем пахли. Дома в большинстве своем были деревянные, низкие, мило украшенные решетчатыми оконными переплетами и готической резьбой. Вообще Белиз-Сити был похож на Новый Орлеан 1812 года, когда Эндрю Джексон защищал его от атак англичан, или на какой-нибудь карибский пиратский город восемнадцатого века. Бетонные дома центра с их магазинами готового платья и универсамами казались здесь большим анахронизмом, чем витиеватые купола церквей, просторные веранды или ухабистые немощеные улочки, по которым такси тащилось с жалобным скрипом. Вокруг стояли побитые пыльные колымаги, и только английский армейский джип с двумя краснолицыми солдатами в шортах имел солидный вид.

Впереди трясся пикап с тремя пассажирами. Они подскакивали и раскачивались, а машина знай себе пробиралась вперед по полосе препятствий, в которую превратилась улица. Наконец такси приблизилось к центру, выехало на относительно ровную мостовую и покатило вдоль реки. Справа блестела вода, слева тянулись большие свежевыкрашенные деревянные жилые дома. Похоже было, что машина въезжает в лучшую часть города.

— Отель «Форт-Джордж», — объявил водитель, и Валери увидела современное, хотя и обшарпанное трехэтажное здание, построенное по образцу мотеля.

К сожалению, пикап остановился прямо перед крыльцом, создав небольшую пробку. Все трое мужчин выбрались из машины, и водитель, обойдя капот, обменялся рукопожатиями со своими тощими и долговязыми пассажирами. Сам он был покрепче на вид. Распрощавшись, водитель бегом вернулся за руль, жестом извинился перед шофером такси за задержку и уехал.

«Я знаю этого человека», — подумала Валери. Это лицо, улыбка, эта непринужденность и самоуверенность. Она где-то его встречала, но вот где? Валери выбралась из такси, сжимая ручку своего чемоданчика, и посмотрела вслед удалявшемуся пикапу.

Да, она уже видела это лицо.

Ни с того ни с сего девушка почувствовала себя неуютно.

ВСТРЕЧА В «ФОРТ-ДЖОРДЖЕ»

Пока они там, внизу, убирали белье, Кэрби кружил высоко в небе. Он поглядывал на землю, ждал и, слегка касаясь рычагов управления, беспрерывно зевал.

Долгий день быстро клонился к вечеру. Кэрби видел длинные черные тени, отбрасываемые членами семейства Круз и их реющим на ветру бельем. Лиловые и оранжевые простыни, черные, красные и зеленые рубахи, скромные белые трусики, вездесущие голубые джинсы исчезли, а следом за ними — и сама веревка. Младшие тем временем загнали коз в их бревенчатые вольеры, и в наушниках наконец послышался голос Мануэля Круза с сильным испанским акцентом:

— Извини, Кэрби, все готово.

— Спасибо, Мэнни.

Детишки Крузов любили поглазеть на высший пилотаж, поэтому Кэрби поставил «Синтию» на левое крыло и с ревом устремился к восточному краю пастбища. По белью он определил, что ветер западный. В последнее мгновение он резко дал газ и потянул штурвал на себя, потом посадил самолет возле рощи, нежно и мягко, будто невесту.

У Крузов было всего пятеро детей, но в такие минуты казалось, что их полсотни. Они копошились вокруг самолета, задавали миллионы вопросов, возбужденно галдели, просили разрешения дотащить до дома какой-нибудь пакет.

— Но у меня ничего нет, — повторял Кэрби, утонув в ребячьем море. — Ваш чертов папаша привез все на грузовике!

И действительно, пикап стоял под навесом возле курятника. Посудомоечная машина по-прежнему лежала в кузове, остальные коробки, однако, уже были разгружены, и Кэрби не удивился, когда увидел Мэнни слегка покачивающимся, с блаженной улыбкой на физиономии и стаканом с красной жидкостью в руке. Мэнни Круз был любителем «кровавой Мери», и Кэрби всякий раз привозил ему из Штатов пару бутылок водки. Кроме того, он привозил игрушки для детей и кулинарные книги для Эстель.

Четыре года назад, когда они встретились впервые, Мэнни Круз, маленький, тщедушный человечек с радостной улыбкой и блестящими глазами, был, без сомнения, самым веселым неудачником на свете. Он имел ферму и, подобно всем остальным деревенским жителям в этой части Белиза, выращивал среди прочего еще и марихуану. Для Кэрби он был рядовым мелким поставщиком в истертых рабочих штанах и с редкими зубами. Но, поскольку Мэнни улыбался куда больше, чем все остальные, Кэрби особо выделял именно его редкие зубы.

А потом нагрянули ребята из Штатов, из отдела по борьбе с наркотиками. Это была очередная тщетная судорожная попытка заставить правительство Белиза перекрыть самый надежный источник иностранной валюты. Что ж, местным властям пришлось сделать красивый жест, уничтожить какую-нибудь плантацию и арестовать какого-нибудь производителя марихуаны. Бедняга Мэнни оказался крайним. Его плантацию сожгли вместе с принадлежавшим Эстель кукурузным полем, — старый грузовичок конфисковали как средство транспортировки наркотиков, а самому Мэнни вкатили двадцать лет тюрьмы.

Вся округа впала в оцепенение от этих драконовских мер. Отнять у семьи единственное средство сообщения с внешним миром и оторвать отца от детей на срок, больший, чем все их детство! Когда он выйдет из тюрьмы, они уже обзаведутся семьями.

И вот началась неофициальная кампания в пользу семьи Круз. В ней участвовали местные фермеры, несколько торговцев из Ориндж-Уолк, посредники и даже кое-кто из американских пилотов, возивших зелье, в том числе и Кэрби.

Эстель Круз, коротенькая, тощая и коричневая, как сигара, встретила его с мачете в руках, опасаясь за свою честь. Но когда до нее дошло, что Кэрби просто ищет жилье, дело решилось очень быстро. Перед домом Крузов был луг, который годился под взлетно-посадочную полосу для «Синтии», а на краю луга росла купа деревьев, где можно было держать самолет. Жить Кэрби мог в переделанном и подлатанном сарае для мулов. Эстель взялась стряпать ему и убирать комнаты, дети были воспитанные; словом, Кэрби получал не только жилье, но и оперативную базу в Белизе.

В уплату за все это он предложил Эстель все прелести двадцатого века. Имение Крузов стояло слишком далеко от ухабистого проселка и линий электропередачи. Денег на бензиновый генератор у них не было. Кэрби пообещал снабдить семейство не только электричеством, но и электроприборами. Денег он не платил, но дарил им всякую всячину, а Крузы за это давали ему кров. Сделка устраивала всех, и вскоре в доме появились ветряной, солнечный и бензиновый генераторы, стиральная машина, телевизор, холодильник, три кондиционера и светильники. В Белиз-Сити Кэрби приобрел с рук пикап взамен конфискованного фургона, и Эстель пользовалась им, когда машина не нужна была хозяину. В те времена Кэрби не знал нужды, поскольку еще не познакомился с Инносентом Сент-Майклом.

Эстель оказалась превосходной кухаркой. Никогда Кэрби не пировал так, как в Белизе. Кроме того, у него сложились прекрасные отношения с родней семейства Крузов, а от детей он научился азам испанского и кекчи.

Через девять месяцев Мэнни Круза выпустили из тюрьмы. Видимо, потому, что недремлющее око отдела по борьбе с наркотиками обратило свой взор в другую сторону. С освобождением Мэнни ничего не изменилось. Кэрби сразу поладил с ним, научив играть в крибедж, и сам, в свою очередь, научился какой-то индейской игре, заключавшейся в бросании камешков в горшки. Кроме того, Мэнни иногда кое в чем помогал своему жильцу.

Высадив Уитчера и Фелдспэна у гостиницы, Кэрби передал пикап Мэнни, а сам отправился к приятелю, чтобы договориться о вывозе партии товара в пятницу. Для пущей безопасности они вели переговоры в «тойоте», и им пришлось изрядно поколесить по городу, потому что возник спор о деньгах. Наконец они достигли соглашения, и приятель высадил Кэрби у муниципального аэропорта.

Кэрби устал после трудного дня, злился из-за спора и поэтому облегченно улыбнулся, когда увидел под крылом ферму. Его ничуть не огорчило даже то обстоятельство, что на взлетно-посадочной полосе паслись козы и сушилось белье.

Эстель всегда смотрела на Кэрби с обожанием. Поначалу он испытывал неловкость, но потом понял, что она в буквальном смысле слова боготворит его. Разумная, современная с виду женщина, любившая посидеть с детьми перед телевизором, наслаждаясь гватемальскими программами, она где-то в глубине души оставалась пережитком доколумбовых времен, чистокровной индеанкой-майя. Кэрби для нее был существом, спускающимся с небес и приносящим свет, достаток, чудесные и удобные вещицы. А как называется такое существо? Вот именно!

Сияющая Эстель подбежала к Кэрби и протянула ему бутылку пива и листок бумаги. Поскольку тут не было телефона, Кора, старшая дочь Крузов, заходила после школы в лавку в Ориндж-Уолк и забирала поступавшие на имя Кэрби сообщения.

Кэрби взял пиво с куда большим удовольствием, чем бумажку. Видимо, Эстель поняла это по его лицу.

— У тебя утомленный вид, — сказала она.

— Я устал, как собака.

— Надеюсь, у тебя хороший аппетит.

— У меня всегда хороший аппетит, Эстель, — ответил Кэрби и, глотнув пива, взглянул на бумажку.

Проклятье! Зараза! Уитмэн, черт его дери, Лемьюел!

Месяц назад, после провала в галерее Сохо, Кэрби неожиданно столкнулся с Лемьюелом на другой вечеринке, в квартире богатого знатока и собирателя предметов индейского искусства. На этот раз ему удалось подцепить рыбку на крючок. Разумеется, Лемьюела интересовали неизвестные творения майя.

Разумеется, у его музея были средства. Разумеется, они не станут допытываться, каково происхождение этих вещей и кому они принадлежали прежде. РАЗУМЕЕТСЯ, он приедет в Белиз взглянуть на еще не открытый храм майя!

В следующий вторник — так они договорились. И вдруг — на тебе! Уитмэн Лемьюел сообщает, что приедет завтра! «Уверен, что вы понимаете причины моего нетерпения. Не хочу, чтобы кто-нибудь меня опередил. Прилетаю пополудни рейсом из Майами. Номер в „Форт-Джордже“ заказан».

Нет, это невозможно. Через день Кэрби предстоит лететь с грузом на север. Но это еще полбеды. Уитчер и Фелдспэн завтра тоже будут в «Форт-Джордже». И это уже беда!

— Плохие новости, Кэрби? — участливо спросила Эстель.

— Плохие. Похоже, я все-таки немножко перехвалил свой аппетит.

Уитчер и Фелдспэн. Уитмэн Лемьюел. Если они встретятся, пиши пропало!

ПРОПАВШЕЕ ОЗЕРО

Когда шофер завернул на кладбище, Валери, естественно, подумала, что он ошибся.

— Но мне нужно в Бельмопан, — сказала она.

— Да, да, это дорога туда, — отвечал таксист.

Как в фильме ужасов, подумала Валери, оглядываясь по сторонам. Хотя и не очень похоже, впрочем. Солнце светит слишком ярко, небо слишком просторное и прекрасное, а само кладбище имеет слишком пестрый и веселый вид. А воздух, врывающийся в открытые окна (похоже, все таксисты Белиза ждут запчасти для кондиционеров), слишком мягок и свеж, слишком полон сладких ароматов жизни.

Валери пока мало что видела на своем веку. Поиск городищ майя, помимо всего прочего, означал для нее еще и возможность попутешествовать, выбраться в «поле», как говорили ее коллеги, выбраться в мир! Пора ей с ним познакомиться. Археология манила ее, и не только поездками в дальние края. Это были путешествия в прошлое, далекое и недостижимое, к другим городам, людям и цивилизациям, совсем непохожим на то, что она видела дома, в Южном Иллинойсе.

Они проехали кладбище, и Белиз-Сити остался позади. Западное шоссе было обычной двухполосной ухабистой дорогой. Чтобы попасть в новую столицу, Бельмопан, предстояло проехать по ней пятьдесят две мили, все время поднимаясь в гору. В нескольких милях от побережья пышная зелень уступила место жестким кустарникам и поросшим сорняками полям, перемежавшимся с возделанными участками. Здешние, обычно многолюдные семьи ютились в маленьких некрашеных хибарах.

Транспорта почти не было, иногда проезжал громоздкий грузовик с мексиканскими номерами или грузовичок фермера, в кузове которого стояли полуобнаженные мужчины. Они махали Валери руками и делали другие выразительные жесты. Время от времени проносились сверкающие американские лимузины с белизскими номерами и поднятыми стеклами. Правительственные чиновники ехали из столицы страны в ее единственный крупный город, поскольку столицу нельзя было назвать городом, в чем Валери убедилась спустя полтора часа. Построенный в шестидесятые годы, когда ураган уничтожил большую часть старой столицы, Бельмопан пока не обрел своего лица, что бывает всегда, если город строится по чиновному приказу. Дома красивые, но что-то все равно не так.

Таксист понятия не имел, где искать контору Инносента Сент-Майкла.

— Может, там, — сказал он, вяло махнув рукой то ли в сторону здания, похожего на тюрьму, то ли в направлении громадного дота времен второй мировой войны.

Валери вошла в «тюрьму». Тут была масса народу: кто-то печатал, кто-то болтал, кто-то читал, а кто-то задумчиво жевал. Кабинетики выходили в длинный коридор. Женщина, зашивавшая мелкими стежками белую мальчишескую рубаху, прикрыв ею пишущую машинку, сказала:

— О, мистер Сент-Майкл? Это наверху. Бюро распределения земли.

Наверху Валери направили в кабинет, где ее встретил молодой стройный негр.

— Мисс Грин? У вас встреча с заместителем директора?

— Да.

— Боюсь, вы прибыли раньше времени, — сказал он, взглянув на свои кварцевые часы и выставляя их напоказ чуть более назойливо, чем надо.

— Вообще-то я на три минуты опоздала, — ответила Валери, сверившись с тяжелыми белыми часами на стене.

— Э… да… — пробормотал молодой человек с мимолетной улыбкой, — но заместитель директора еще не приехал. Я, так сказать, заместитель заместителя. Его старший секретарь. Меня зовут Вернон. Могу ли я вам помочь?

— Я хотела поговорить о кое-каких исследованиях, — ответила Валери, гадая, что такое Вернон — имя или фамилия.

— Да, да, храмы, майя. Я, помнится, отвечал на одно из ваших писем. Занятные штуки эти компьютеры. Я и сам очень увлекаюсь ими.

— Я в основном занимаюсь храмами майя, — сказала Валери.

— Да. Если вы скажете, какой район вас интересует, я достану карты, отчеты и все остальное и подготовлю бумаги к приезду заместителя директора.

— Прекрасно. — Валери открыла чемоданчик и вытащила свои карты, большую и маленькую. — Вот! — Она прикрыла большим пальцем точку, где предположительно находился храм, и пустилась в объяснения. Вернон молча кивал.

— Понимаю, — сказал он наконец, поджал губы и покачал головой. — Однако, боюсь, ничего не выйдет.

— Но вот же он, храм! — Валери снова ткнула пальцем в карту.

— Я прекрасно понимаю ход ваших мыслей. Но это невозможно. Там вы никаких храмов не найдете.

— А я уверена, что найду! — Валери напустила на себя официозный вид. Чего он крутит? Она слышала, что в третьем мире надо часто давать взятки, чтобы добиться содействия чиновников. Может, этот Вернон тоже хочет денег? Валери вполне понимала его и ничего не имела против, но ей еще ни разу не доводилось кого-то подмазывать, и она чувствовала себя слишком неловко, чтобы предпринимать такую попытку сейчас. — Я убеждена, что храм здесь!

Валери надеялась, что мистер Сент-Майкл будет выше таких мелочей, как денежные подачки, и поэтому твердо стояла на своем.

— Очень жаль, мисс Грин, но этого не может быть, — сказал Вернон. Он подошел к большой карте на стене. — Взгляните сюда.

Валери неохотно присоединилась к нему и стала следить за его тонким пальцем.

— Вот ваш участок. Как видите, он с трех сторон окружен возвышенностью.

— Да, тут горы. У самых их подножий и находится поселение.

— Простите, но это не так, — он взглянул на нее и моргнул, как сова. Нет, такой серьезный человек вряд ли будет охотиться за взятками. — На этой карте показано не все. Здесь не отмечен сдвиг земной коры вот в этом месте, прямо под вашим участком, и восточнее. Из-за него образовались вот эти две речки и вот эта, третья. Вода, накапливающаяся в горах, стекает прямо на этот участок. Здесь находится нечто вроде бутылочного горла, из которого хлещет вода.

— Не понимаю, о чем вы, — призналась Валери. Теперь она была убеждена, что имеет дело с серьезным специалистом.

— А вот о чем. В сезон дождей, в течение шести влажных месяцев, здесь обыкновенное болото, совершенно непролазная трясина. И с этим ничего не поделаешь. — Он хихикнул и повел пальцем к западу от отмеченной Валери точки. — Разумеется, можно построить дамбу между вот этими горами. Она обойдется в миллиард долларов и, вероятно, немного поправит дело. Но все равно вы не сможете бороться с просачиванием, поскольку с остальных гор тоже стекает вода. Вы понимаете, в чем вся загвоздка? В течение полугода тут болото и ничего, кроме болота.

— Но майя были мастерами по осушению болот, — возразила Валери. — На побережье есть следы земледелия на месте бывших болот. Сейчас там опять топи, но две тысячи лет назад…

— Майя никогда не пытались перебросить водосток с одиннадцати горных вершин, — сухо сказал Вернон. — Но пусть даже так, остается еще разлом. Не будь его, участок был бы идеальный. Возможно, на нем расположилось бы единственное в Белизе озеро, но при нынешнем положении вода не может удержаться в этой местности. Она стекает в эти вот три реки. Поэтому в сухой сезон болото превращается едва ли не в пустыню. Озера нет, воды нет, а значит, нет ни растительности, ни какой-либо жизни. — Щелкнув по карте твердым ногтем, он проговорил: — Нет, мисс Грин. Очень жаль, но это — единственное в Белизе место, где никогда не жили даже майя.

Валери невольно прониклась верой в его слова, но результаты компьютерного анализа помогли ей удержаться на плаву, равно как и доверие двух нью-йоркских фондов. Поэтому она сказала:

— Извините, но мне бы хотелось своими глазами взглянуть, на это место.

— Разумеется, это ваше право. — Вернон улыбнулся. — Если вы отправитесь туда прямо сегодня, вам там понравится. Сезон дождей кончился несколько недель назад, и вода еще сохранилась, растительность не успела завянуть, а земля уже сухая.

— Я хотела бы взглянуть, — твердо сказала Валери, услышав, как за ее спиной открывается дверь. — И чем скорее, тем лучше.

— А вот и заместитель директора, — просияв, объявил Вернон.

Человек, которого увидела Валери, был на пару дюймов ниже ее. Толстяк. За пятьдесят. Жесткие курчавые черные волосы, кожа цвета сливочного шоколада, радостный блеск в глазах, сверкающие зубы. Чувствуется хозяйская уверенность в себе.

Он протянул ладонь с толстыми пальцами. Вернон взял на себя церемонию знакомства.

— Заместитель директора Сент-Майкл. Это мисс Валери Грин, археолог из США.

— Очень рад. — Сент-Майкл взял руку Валери в свои и коротко пожал. У него были теплые приятные ладони.

— Вы помните переписку, касающуюся неоткрытых руин майя, которые можно обнаружить с помощью компьютеров Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе? — проговорил Вернон.

— Да, конечно. — Сент-Майкл улыбнулся Валери так, будто сам создал ее минуту назад. — Мисс Грин… Да, разумеется. Как жизнь в Лос-Анджелесе?

— Я приехала из Нью-Йорка.

— О, Нью-Йорк! Люблю этот городок. Сейчас там холодновато. Но в нью-йоркский ресторан я готов пойти в любую погоду, даже в январе. Вернон вам помог?

— Очень. Хоть и пытался обескуражить меня.

— О, надеюсь, что нет. — Сент-Майкл повернулся к Вернону, грозя ему пальцем. — Никогда не следует обескураживать наших друзей с севера.

— Не думаю, что мисс Грин можно обескуражить. Она показала мне, где рассчитывает найти храм, а я предупредил ее о трудностях.

— Трудности?

— Вы знаете этот участок, сэр, — Вернон указал на карту, — и сразу увидите все трудности.

— Я? — Сент-Майкл подошел к карте и несколько секунд посовещался с Верноном, потом постучал по карте пальцем. — Здесь?

— Да, именно здесь, сэр.

— Понятно. — Сент-Майкл вдруг впал в глубокую задумчивость. Валери шагнула вперед.

— Я объяснил ей, что тут сдвиг земной коры и вода…

— Да, да, Вернон, — оборвал его Сент-Майкл, по-прежнему задумчиво глядя на карту. Но вот веселость вернулась к нему, и он улыбнулся своему секретарю. — Однако у майя были свои головы на плечах, правда? Откуда нам знать, что они делали?

— Они покидали свои города и уходили в джунгли без всяких видимых причин. Разве не так, мисс Грин?

— В этом и заключается великая неразгаданная тайна цивилизации майя, — согласилась Валери.

— Вот именно. Не болезни, не война и не голод гнали их, — сказал Сент-Майкл Вернону. — Это были здоровые цивилизованные люди, они прекрасно жили здесь. А потом вдруг сорвались с места и двинулись в джунгли. И большинство из них не вернулось оттуда даже спустя тысячу лет. Они просто ушли из своих городов, и все.

— Хотя и не все сразу, — подчеркнула Валери. — В разных местах исход случился в разное время и продолжался более ста лет. Но в конце концов они повернулись спиной к собственной цивилизации.

— Вот видите? — Сент-Майкл торжествующе взмахнул руками, улыбаясь своему помощнику. — Если эти люди без всяких причин покидали города, кто скажет, где именно они могли строить новые?

Вернона эта логика явно не убедила, но помощник знает, когда надо отступить, оставив поле боя за начальником.

— Возможно, вы правы, сэр, — с неохотой сказал он.

— Или не прав, — весело ответил Сент-Майкл. — Надеюсь, мисс Грин вскоре рассудит нас.

Он вновь взглянул на карту, улыбаясь каким-то своим мыслям, потом повернулся к Валери.

— Я немного знаю этот участок. Мне знаком его владелец.

— Правда?

— Он ваш соотечественник. Его зовут Кэрби Гэлуэй.

Это имя тогда ничего не сказало Валери.

— Он не будет возражать против моего приезда?

— С чего бы ему возражать? Я думаю, мисс Грин, — сказал он, отходя наконец от карты и приблизившись к Валери. — Я думаю… — Сент-Майкл метнул быстрый взгляд на грудь девушки, потом посмотрел ей в глаза, — что мы могли бы помочь друг другу.

«Почему я нервничаю в его присутствии?» — подумала Валери.

— Разумеется, если это в моих силах, — сказала она.

— Меня какое-то время занимал вопрос о том, что Кэрби Гэлуэй собирается делать со своей землей. Неудивительно, если учесть мое положение.

— Д-да…

— Однако опять же в силу положения я не могу спросить его об этом напрямик. Возможно, его встревожит вмешательство правительства, он испугается бюрократической волокиты и тому подобного. А я не хочу без нужды докучать людям. Я хочу, чтобы землепользование в стране развивалось. Этого хочет мое министерство. Мною движет простое любопытство. Вы понимаете меня?

— Думаю, да, — ответила Валери.

— Вы могли бы съездить туда. Вы не связаны ни с каким учреждением, вас интересуют только руины майя. А вернувшись, вы можете рассказать мне, что еще вы там видели.

— Вы имеете в виду… марихуану? — спросила Валери, которая всегда читала газеты.

Сент-Майкл, похоже, опешил, но потом развеселился.

— О, мисс Грин, вовсе нет! Нет! Там для этого нет условий!

— Как я и говорил, — вполголоса вставил Вернон.

— Позвольте объяснить, что я имею в виду. — Сент-Майкл легонько коснулся ее плеча. — Ничего незаконного, ничего такого, мисс Грин… Валери, если не ошибаюсь?

— Да.

— Могу я называть вас Валери? А вы зовите меня Инносентом.

Валери уставилась на него, утратив дар речи.

— Тут, в Бельмопане, — продолжал Сент-Майкл, нежно сжимая ее плечо, — есть всего один ресторан, зато превосходный. Не по нью-йоркским стандартам, конечно, но очень милый. Позвольте мне пригласить вас туда на ленч. Там я и объясню, чем вы можете мне помочь.

Вернон на заднем плане принял вид человека, знающего, в чем дело. Валери на переднем плане вконец смутилась.

— Большое спасибо, — услышала она собственный голос. — Это было бы здорово.

«…ВЕЧНО ЖИТЬ ХОТЯТ»

Сверху Кэрби хорошо видел следы, оставленные вчера колесами. Скоро шасси его самолета прочертит еще пару таких же линий. Кэрби разозлился: ведь к завтрашнему дню эти следы надо как-то убрать. Он пролетел над холмом (с воздуха храм был совсем не виден) и над индейской деревушкой, прилепившейся в расселине. Так он сообщал своим парням, что хочет их видеть. Голозадая детвора, игравшая среди бурых приземистых хижин, замахала руками, заметив самолет. Кэрби в ответ помахал крыльями, потом вернулся на поле и приземлился.

Он уже добрался до того места, где Уитчер и Фелдспэн нашли стелу с ягуаром, и тут над его головой из-за верхушки холма появилась горстка мужчин. Все они были плотные, приземистые и коренастые. На ногах — веревочные мокасины или вовсе ничего. Выше — рабочие штаны, еще выше — домотканые рубахи, а уж совсем высоко — плоские, грубоватые, загадочные физиономии индейцев-майя. У четверых на боку болтались мачете. Все молча ждали, когда Кэрби вскарабкается на вершину.

— Привет, Томми, — сказал Кэрби, присоединившись к ним. — Привет, парни. Дайте-ка я отдышусь.

Томми, облаченный в рубаху из зеленых лоскутьев разных оттенков, спросил:

— Что-нибудь не так, Кимосабе?

— Ничего страшного, — ответил Кэрби и добавил: — Для таких-то парней.

— Это он про нас, — сказал Луз (красная драная рубаха). Кэрби улыбнулся и оглядел свою мышеловку. Мир уже проторил дорожку к дверям его дома. К дверям его храма.

Именно тут он два года назад встретился с Томми и остальными. Именно здесь зародилась их удивительная дружба. Разумеется, верхушка холма тогда не была расчищена и никакого храма тут не было.

Отдуваясь, Кэрби стоял на верхушке холма и с омерзением разглядывал свой участок.

— Инносент Сент-Майкл, — пробормотал он, думая о несбывшихся надеждах. Никогда еще Кэрби не испытывал такого унижения. За полтора месяца участок претерпел разительные перемены, будто выставленный на солнце вампир. Сочное пастбище внизу превратилось в растрескавшийся лунный фунт. Солнце испепелило траву, и пепел унесло ветром. Склоны холмов выглядели еще более ужасно, превратившись в пейзажи Иеронима Босха. На кривых деревьях появились кожистые листья с острыми краями, желтая жесткая осока покрывала пригорки. По скалам и валунам сновали отвратные создания с раздвоенными языками; птицы презрительно кричали, пролетая на запад, к синим цепям гор Майя с их тучным черноземом и обильной зеленью.

— Чтоб вам сдохнуть! — крикнул Кэрби пернатым насмешницам. Птицы пролетели, их смех замер вдали, и в тишине Кэрби показалось, что он слышит, как сохнет земля, покрываясь новыми трещинами. Ему хотелось провалиться сквозь эту землю.

Но тут он заметил движение на противоположном склоне. Человек шесть индейцев медленно приближались к нему, поднимая ногами облачка пыли. Вот и прекрасно, подумал Кэрби, сейчас меня еще и прихлопнут за часы.

Он снял их и сунул в карман. Жаль, туда не втиснешь и башмаки. И сам не втиснешься. Может, предложить им сделку: они его отпускают, а он привозит им Инносента Сент-Майкла? Так они на всю жизнь обеспечили бы себя свиным салом.

Это были грубые на вид парни с полуприкрытыми глазами и сверкающими мачете. Они поднялись на верхушку холма, остановились напротив Кэрби и стали рассматривать его. Один из них произнес:

— Привет.

— Привет, — отозвался Кэрби.

— Славный денек.

— Если ты так считаешь…

— Сигаретку, а?

— Нет, спасибо.

— Да нет, это ты мне дай.

— О, извини. Не курю.

Казалось, индейцу вдруг стало тошно. Повернувшись, он заговорил со своими на незнакомом языке, и, похоже, всем им тоже стало тошно. Говоривший покачал головой и заявил:

— Уж чего-чего, а пару сигарет с янки всегда можно было стрясти. А теперь вы, кажись, все поголовно бросаете курить.

— Они небось вечно жить хотят, — рассудил другой индеец. Что это, скрытая угроза?

— У меня в самолете есть немного зелья, если хотите, — сказал Кэрби.

— И ты еще спрашиваешь! — Индеец перевел слова Кэрби остальным, и те заулыбались, но продолжали неподвижно стоять на месте. Это было странное зрелище: все равно как если бы улыбались деревья.

— А у нас в деревне найдется самогончик, — объявил переводчик. — Можно неплохо погудеть.

— Где же эта деревня? — спросил Кэрби, подумав, что можно было бы по суду требовать хотя бы выплаты ренты, если индейцы живут на его земле.

— Да там, — переводчик небрежно махнул мачете.

— А сколько у тебя навоза? — поинтересовался тот индеец, который, как показалось Кэрби, угрожал ему.

— Деревня большая? — осведомился Кэрби.

— Одиннадцать дворов, — серьезно ответил первый индеец, как будто Кэрби явился делать перепись населения.

— Тогда навоза хватит.

Индеец улыбнулся, показывая квадратики зубов.

— Меня зовут Томми Уотсон, — сказал он и протянул руку. Ту, что без мачете.

— Кэрби Гэлуэй.

— А это мой двоюродный брат Луз Коко. — Томми кивнул на второго индейца.

— Как поживаешь? — спросил Кэрби.

— Неплохо, — сказал Луз Коко.

Все спустились с холма, и Кэрби достал из кабины самолета два капроновых пакета.

— Бумаги на всех не хватит, — предупредил он.

— Ничего, возьмем у миссионера туалетную.

Индеец обратился к своим соплеменникам, и начались препирательства. Кэрби ждал, привалившись к самолету.

В языке кекчи много цокающих и утробных звуков, поэтому на слух он довольно груб, особенно когда индейцы спорят, кому из них отправляться в миссию за туалетной бумагой. Наконец двое признали поражение и, грустно оглядываясь, отправились вниз по склону. Кэрби присоединился к остальным. Они пошли через палимый солнцем холм, поднялись на следующий до середины склона и углубились в яркую зеленую рощицу, где по берегам быстрого прохладного ручейка стояли одиннадцать бревенчатых хижин.

— У вас даже вода есть, — сказал Кэрби. Они были уже далеко от его участка.

Томми удивленно взглянул на него.

— Так вот почему ты тут околачиваешься! Ты купил это болото?

— Ты хочешь сказать, пустыню.

— Ты еще не видел, что там в сезон дождей.

— Проклятье! Зараза! — воскликнул Кэрби.

Но у него не было времени жаловаться на судьбу: предстояло знакомство со всеми обитателями деревни. Их было меньше сотни, и никто не говорил по-английски, разве что несколько слов. Самогон хранился в разнообразных бутылях и кувшинах, а по вкусу напоминал нечто среднее между пивом и пятновыводителем. Деревня, как сообщил Томми, называлась Южная Абилена. Возможно, это соответствовало действительности. Обитатели в большинстве своем были робкого десятка, но приняли Кэрби достойно. Они даже развеселились, когда двое из соплеменников вернулись из миссии с рулонами туалетной бумаги и брошюрами, толкующими, что такое Святая Троица.

Жители деревни были потомками строителей храмов. По сравнению с той славной эпохой их связи с миром стали слабее. Теперь они возделывали землю и слонялись по джунглям, почти не соприкасаясь с веком нынешним. Такие маленькие деревушки были щедро разбросаны по центральноамериканским джунглям и равнинам, и их обитатели жили по старинке, практически не имея связи с бурлящей вокруг технологической цивилизацией. Они бросили воевать и возводить храмы, почти перестали на что-либо надеяться. Они просто старались выжить.

В Южной Абилене только двое бегло говорили по-английски, Томми и Луз. Как понял Кэрби, они были самыми большими знатоками цивилизованного мира и столь разительно отличались от своих собратьев, что Кэрби захотелось послушать историю их жизни. Однако они сперва потребовали, чтобы он рассказал им, как его угораздило купить тут землю.

— Участок мне с первого взгляда понравился, — сказал им Кэрби. — Сент-Майкл представлял владельца, какого-то крупного аристократа из Мексики. Из-за налогов тот не хотел брать закладную, а я был в состоянии уплатить наличными.

— Это такой самодовольный толстяк? — спросил Томми.

— Да, Инносент Сент-Майкл.

— Это была его собственная земля. Он много лет искал дурака, чтобы продать ее.

— Спасибо на добром слове, Томми.

— Стало быть, ты богач? — спросил Луз. — Ты можешь позволить себе ошибиться?

— Богатые люди не рискуют своими задницами и двадцатью годами тюряги, они не возят в Штаты зелье, — ответил Кэрби. — Этим я и заработал на землю. О, господи! — воскликнул он, вспомнив еще что-то.

— Что такое?

— Остаток денег я отдал за коров одному парню в Техасе.

Луз расхохотался. Томми попытался принять сочувствующий вид. Кэрби попыхтел трубкой с зельем и вдруг тоже засмеялся.

— В конце концов, я не такой умник, как мне казалось, — сказал он.

— А кто умник-то? — отвечал на это Томми. — Но все равно в жизни есть свои радости.

И они вволю вкусили от радостей жизни. Индейцы принесли разные диковинные блюда, сдобренные перцем и другой взрывчаткой. Самогон освежал горло. По радио передавали гватемальскую программу. Вскоре зашло солнце, и вечерний ветер ласково шептался с верхушками деревьев под журчание ручейка. Кое-кто пустился в пляс на неровной земле. Потом упала ночь, а с ней упали и обитатели деревушки. Оставшиеся на ногах развели костры, и в оранжевом свете засновали черные призраки. Селяне принялись переговариваться с ними на своем родном наречии. Кэрби лежал на остывающей земле, подсунув под голову перевернутый глиняный горшок и держа в руке полупустой кувшин. Он смотрел, как над его холмом всходит луна, а рядом, скрестив ноги, сидел Луз Коко и рассказывал историю своей жизни.

— Я был ребенком, когда моя мать спуталась с нефтяником, — говорил он, поплевывая в костер, который тоже усердно отплевывался головешками. — Оказалось, он не богатей, а простой геолог, которому было скучно одному в спальном мешке. Искал тут нефть для «Эссо».

— Так здесь есть нефть? — оживился Кэрби.

— Есть, а фига толку? Тут известняк, и она — в маленьких полостях. Добывать — себе дороже. В общем, мать прогнали из деревни, и мы поехали в Хьюстон.

— Погоди-ка, — оборвал его Кэрби. — Так сразу и прогнали?

— Здешние ослы, — Луз обвел жестом всю Южную Абилену, — жуть какой принципиальный народ.

— А, понимаю. Твоя мать и этот геолог…

— При живом папаше.

— И племя изгнало ее.

— Деревня прогнала ее. Она забрала с собой нас, ребятишек. Мне было девять, а Розите год. Это моя сестра, ты ее видел. Но мы не нашли того геолога, и мать пошла в услужение. Жили мы неплохо, росли вместе с хозяйскими детьми, Томми пару раз приезжал в гости. Он жил в Мэдисоне, в Висконсине, его старик работал в колледже. Он знал все про резьбу, древнее искусство и разные поделки. Читал про них лекции и… как это называется, когда человек говорит: это хорошая вещь, а это — дрянь?

— Оценивал?

— Оценивают машины.

— Ну, значит, проводил экспертизу? Говорил, поддельная вещь или настоящая.

— Вот-вот, оно самое. Отец Томми как раз этим и занимался. Томми тоже мог бы, да не захотелось ему.

— А как вы оба снова оказались здесь?

— Отец Томми помер, и он повез тело домой. Ему было девятнадцать, и он чувствовал, что тут — его дом родной. Снег-то ему никогда не нравился.

— И тебе тоже?

— Нет, со мной другая история. Мне было шестнадцать, а Розите восемь, когда мы уехали в Лос-Анджелес. А там китайцы, колумбийцы, кого только нет. Я терпел три года, потом сел в машину, спрятал Розиту в багажник и рванул на юг. В Сан-Диего я продал машину и — пешком сюда.

— Где теперь твоя мать? — спросил Кэрби.

— В Олдерсоне, в Западной Виргинии.

— Странное место.

— Не очень. Там федеральная женская тюрьма.

— О! — воскликнул Кэрби и на миг погрузился в размышления, потом сказал: — Луз?

— Тут я.

— Но если у здешних жителей такая нравственность… то почему они балуются зельем?

— А что в нем безнравственного?

— Хороший вопрос, — признал Кэрби.

— Ты понимаешь, тут, на юге, работа непосильная, люди спины не разгибают. Ты годами не видишь их глаз. А зелье и самогон — хоть какая-то отдушина.

Кэрби уснул. Или ему показалось, что уснул. Белая луна катилась по черному небосводу. Потом ее заслонила чья-то фигура. И произнесла:

— Привет.

Это была сестра Луза, теперь Кэрби вспомнил ее. Если б луна не крутилась перед глазами, он, вероятно, припомнил бы даже ее имя.

— Хариа, — сказал он.

— Розита, — поправила она, садясь и шелестя многочисленными юбками.

— Ты права. Совершенно права.

Подобно остальным соплеменникам, она была низкорослой, но гораздо изящнее. У нее были большие карие, с поволокой глаза, резко очерченные скулы, широкий чувственный рот и кожа цвета темного какао. Двигалась она мягко, как пума.

Сначала она поцеловала его, потом выдохнула дым самокрутки ему в лицо, отчего Кэрби показалось, что луна вращается не в небе, а у него в голове, и наконец сказала:

— Если ты спишь тут всю ночь, жуки закусывают насмерть.

— Верно, верно, — с грустью пробормотал Кэрби.

— Так пойдем в хижину.

Они пошли в хижину. Вскоре наступило утро, и Кэрби обнаружил, что шевелить руками и ногами ему так же трудно, как и шевелить мозгами. Он кое-как выполз на солнышко и, оглядевшись, ничуть не удивился тому, что остальное человечество испытывает такие же муки. Неужели роду людскому уже надеяться не на что? Нет, кое-что еще осталось. Кофе, ветчина, опять кофе, лепешка, опять кофе, самокрутка и короткий отдых с Розитой. Комплексное лечение помогло. Обитатели деревни прибегли для исцеления к сходным средствам, и после полудня празднество возобновилось. Розита болтала что-то о своем слишком поспешном отъезде из Штатов и намекала, что неплохо бы вернуться туда. С хорошим приятелем, разумеется. Кэрби ответил ей на это рассеянным «угу» и отправился обозревать город.

Завидев Луза и Томми, он присоединился к их обществу. Вот когда впервые зашла речь о наследии майя и загадках их прошлого.

— Да, парень, лихо ты сел в лужу, — сказал Томми.

— Не без помощи Инносента Сент-Майкла, — ответил Кэрби.

— У тебя своя голова на плечах. Нам труднее, у нас нет прав, спасибо предкам. Тысячу лет назад наш народ жил в шикарных городах, по уши в золоте, нефрите и всем таком прочем.

— И совершал человеческие жертвоприношения, — с волчьей ухмылкой вставил Луз.

— А потом начался исход, — продолжал Томми, — и все добро провалилось в преисподнюю. За храмом нужен присмотр, иначе он превращается в груду камня.

— Особенно в джунглях, — сказал Кэрби.

— Правильно. Наносит землю, начинает расти всякая всячина, потом вянет, гниет. Снова земля, снова растительность. Дожди вымывают раствор, и вся постройка рушится к чертям. Был храм, а теперь холм. Храма и не видно.

— Слушайте, ребята, — сказал Кэрби, — вы сами жили в городах и покинули их, не забыли?

— Мэдисон и Хьюстон. — Томми поджал губы. — Я говорю о наших городах. Ламанай, Тикаль. Живописные места.

— Живописные обряды, — вставил Луз.

— Ну, не знаю, — произнес Кэрби. — Не в обиду вашим предкам будь сказано, но я бы не хотел жить в городе, где людей приносят в жертву.

— Почему?

— Я ведь тоже человек.

— Хм, — ответил Луз, и они замолчали, очевидно осознав разницу между участниками обряда и его созерцателями.

На другой день Кэрби пришел в себя, поцеловал Розиту и улетел, чтобы снова стать пилотом и попытаться вылезти из лужи, в которую его усадил Инносент Сент-Майкл. А спустя две недели он с горящими глазами примчался обратно в Южную Абилену и привез с собой еще два капроновых пакета. Здесь он поделился с Томми и Лузом своими замыслами.

— Привет от Розиты, — сказал Томми, устав ждать, когда Кэрби переведет дух. — Она интересуется здоровьем твоей жены.

— Увы, улучшений нет, — отвечал Кэрби. — Было еще два сильных припадка, и на нее опять надели смирительную рубашку. Неважные дела.

— Я передам Розите, — сказал Луз. — Она очень озабочена состоянием твоей женушки.

— Да, я знаю.

— Что-нибудь неладно с двумя вчерашними покупателями? — спросил Томми.

— Да нет, они все проглотили, — ответил Кэрби. — Сегодня днем я увижу их и окончательно обо всем договорюсь. Труднее будет с другим парнем.

— С каким?

— Вчера получил записку. Он должен был приехать на будущей неделе, и вдруг ни с того ни с сего приезжает сегодня.

Томми перевел его слова, и они очень расстроили всех присутствующих.

— Вот ведь задница, — сказал Луз.

— Святая правда, — ответил Кэрби. — Но его уже не остановить. Придется как-то задержать парня в Белиз-Сити и сделать так, чтобы он не встретился с этими двумя. А сюда его можно привезти завтра. К этому времени все должно быть готово.

— Успеем, — пообещал Томми. — Те двое особо не копались, не то что иные из твоих приятелей.

— Они даже не нашли каменный свисток, — вставил Луз.

— Самое главное — поле. Оно должно выглядеть так, будто на него редко садятся самолеты. А там видны следы «Синтии».

— Ладно, заметем, — сказал Томми.

— Хорошо. И вот что, Томми, — серьезно добавил Кэрби, — бросай эти свои штучки, ладно? Хватит высовываться из кустов. Если б эти парни увидели тебя вчера, их бы инфаркт хватил. А убивать покупателей невыгодно.

— Уж и позабавиться нельзя, — проворчал Томми.

ВОПРОС В ТОМ…

— Вам нравятся устрицы? — спросил Сент-Майкл.

— Очень, — ответила Валери. Инносент улыбнулся.

— Я привожу сюда всех своих подружек, — сказал он. — До и после. Им нравятся устрицы, но после — больше.

Валери не нашлась, что на это ответить, но после такого замечания твердые белые моллюски показались ей неудобоваримыми. Равно как и белое итальянское вино. Поэтому она набила рот салатом.

Вкусный салат. Хороший ресторанчик на задах частного жилого дома — то ли встроенный в него, то ли пристроенный. Белые столики окружены цветами и другой растительностью, пол земляной, поэтому все растет прямо в зале. Тропические цветы гораздо ярче, чем цветы в Южном Иллинойсе.

Подошла официантка — взглянуть, не нужно ли чего-то, и Инносент, обхватив ее ручищей, принялся поглаживать.

— Так ты здесь теперь работаешь? — спросил он.

— Совсем недавно, — отвечала официантка, маленькая веселая толстуха с очень милым личиком и красно-бурой кожей. — Устала день-деньской сидеть в конторе. Может, вернусь в Белиз-Сити.

Инносент улыбнулся Валери.

— Сьюзи любила устриц после, — сказал он и, стиснув ногу официантки, спросил: — Разве не так, малышка?

Сьюзи захихикала, Инносент подмигнул Валери.

— Но сама любовь нравилась ей еще больше.

Сьюзи обменялась с Валери многозначительными взглядами.

— Всякий мужчина считает себя чемпионом, — сказала она. — «Ну, дорогая, разве я не лучший? Разве я не самый-самый?» — «О, конечно, дорогой! О, да!»

Под оглушительный хохот Инносента Сьюзи сделала жест, какой делают рыболовы, описывая добычу. Рыбешка получилась мелкая.

Валери пришлось засмеяться. И съесть устрицу. Вопрос теперь состоял в том, придется ли ей завалиться в постель с Инносентом Сент-Майклом. Впрочем, «придется» — не то слово. Видимо, это будет своеобразной взяткой представителю третьего мира. Мздой за сотрудничество. Валери не очень разбиралась в механике таких дел, но поняла, что Инносент оставляет решение за ней, в то же время без излишней грубости подталкивая ее на единственно возможный путь. Она выпила еще вина. Инносент ослепительно улыбнулся ей.

— Ну так что, Валери, нравятся устрицы?

Она хихикнула, будто одна из его подружек.

ЧЕРНЫЙ СУХОГРУЗ

«Эта стела может оказаться очень ценной. Смотря в каком состоянии остальная ее часть», — сказал Уитчер. Тощий негр стоял у окна гостиничного номера и выглядывал на улицу. Прямо под окном был бассейн, в котором сейчас никто не купался. Отсюда нельзя было увидеть окна ресторана, но тощий негр и так знал, кто там сидит.

«Их тут целая куча», — небрежно бросил Кэрби. Кассеты двух магнитофонов монотонно крутились. «Пошли дальше», — голоса смолкли, сменившись звуками одышки и шелестом травы на склоне холма. Тощий негр взглянул на столик, где стояли два магнитофона, потом опять с легким сожалением посмотрел в окно. В ресторане продолжалось совещание Кэрби, Уитчера и Фелдспэна. Интересно, записывают ли американские гости и этот разговор тоже? Пошлют ли его сюда еще раз, чтобы снять копию с другой пленки? Если пошлют, то он услышит, как Кэрби скажет:

— Ладно, договорились. Я вывезу из страны все, что мы найдем внутри храма. Вы продадите это через своих людей, и мы поделим барыш поровну.

— Вам придется довериться нам, — отвечал ему Уитчер. — Хотя вы, наверное, знаете, сколько обычно стоят такие вещи.

— И очень хорошо. Кроме того, вам тоже предстоит довериться мне. А вдруг я всучу вам подделки?

Фелдспэн удивился, Уитчер рассмеялся.

— Да зачем вам это, господи? У вас есть храм, битком набитый подлинниками, которых, вероятно, достаточно, чтобы озолотить всех нас. Так чего ради подвергать риску наши отношения?

— Вот именно. По той же причине вы, ребята, будете честно рассчитываться со мной.

— Разумеется.

— Единственная трудность — вывоз товара из страны, — сказал Фелдспэн.

— У меня есть свои способы, — заявил Кэрби и умолк, потому что официантка принесла еду. Пока она расставляла тарелки, все смотрели в окно на пустой бассейн и океан за ним.

Там стоял на рейде черный сухогруз. Дотошные британские таможенники обнаружили его где-то к северу отсюда и арестовали, потому что корабль был набит марихуаной. Теперь судно конфисковали, точно так же, как некогда грузовичок Мэнни Круза, и оно стояло тут в ожидании правительственного аукциона.

Наверху магнитофон сказал голосом Кэрби: «Все мы должны помалкивать об этом храме. Здесь, в Нью-Йорке, где угодно».

Наконец официантка ушла.

— Американцев, бывало, ловили при попытке вывезти из Белиза резные камни и прочее, — произнес Уитчер. — Ловили и сажали.

— Вот почему вам повезло с партнером, — ответил Кэрби.

— Вряд ли вы поделитесь с нами вашими методами контрабанды, — почти робко сказал Фелдспэн.

— Отчего же нет? — Кэрби ухмыльнулся. — По правде сказать, они — моя гордость. Понимаете, в Белизе не один главный предмет контрабанды, а два. Первый — древности майя, второй — марихуана.

Фелдспэн заулыбался, вспоминая что-то, а Уитчер спросил:

— Вы занимаетесь и тем и другим, верно?

— Я сочетаю виды деятельности, — сказал Кэрби. — Правительство строго карает за вывоз древностей. Возможно, при выезде ваш багаж подвергнется досмотру, коль скоро у вас в паспортах записано, что вы — торговцы древностями.

— О, господи, — произнес Фелдспэн и встревоженно взглянул на Уитчера.

— Их волнует только доколумбово искусство, — сказал Кэрби. — Что касается марихуаны, то британцы и янки иногда могут пошуметь, но местным властям наплевать. Это дело приносит немало американской валюты. Здесь им занимаются тихо и по мелочам, не то что в Колумбии или Боливии, где целая кокаиновая индустрия. И зелье служит неплохим подспорьем для фермеров, которые выращивают тростник вокруг Ориндж-Уолк. Я вывез отсюда немало мешков, и никто даже не приглядывался ко мне. По правде сказать, после ленча у меня встреча с одним парнем по этим делам.

Уитчер и Фелдспэн с любопытством уставились на него. Фелдспэн подался вперед и спросил гораздо более доверительным тоном, чем когда они обсуждали незаконный вывоз бесценных древностей майя:

— Вы имеете в виду торговца?

— Посредника, — ответил Кэрби. — Это американец. Прилетает сегодня днем. — Затем, словно испугавшись, что сказал слишком много, он тоже наклонился вперед. — Слушайте, там, на севере, он слывет страшным человеком, — прибавил он, понизив голос. — Если он заподозрит, что я болтал о нем, всем нам будет худо.

— Мы ни словечка не скажем, — вымолвил Уитчер.

— Если увидите нас вместе, притворитесь, что не знаете меня, — велел Кэрби.

— Ясное дело, — Уитчер кивнул, как заправский заговорщик.

— Ладно, — сказал Кэрби, — план такой. Я сажусь в свой маленький самолетик, нагруженный мешками с зельем. Все знают, чем я занимаюсь, и всем глубоко плевать. Я взлетаю и отправляюсь во Флориду. — Он еще больше подался вперед и, подмигнув, добавил: — А в мешках вполне могут оказаться древности майя.

Магнитофоны наверху щелкнули и отключились. Тощий негр зевнул, потянулся, отошел от окна и нажал кнопки перемотки.

— Блестяще! — воскликнул в ресторане Фелдспэн. Кэрби улыбнулся и кивнул.

— Я краду тачки, — сказал Уитчер.

— Совершенно верно, — согласился Кэрби.

— «Похищенное письмо», «Троянский конь»! — вскричал Фелдспэн.

— Я и не утверждал, что действую очень оригинально, — ответил Кэрби, начиная испытывать легкое раздражение.

— А во Флориде мы подкатываем тачки к самолету! — вставил Уитчер.

— Вот именно. И возникает вопрос: кто будет встречать меня там — вы или другие люди.

— Во Флориде? — гости переглянулись. — Наверное, мы должны сделать все сами.

— Да, — согласился Фелдспэн. — Вы только укажите место и время.

— Хорошо. Значит, ни с кем другим я дела не имею, — сказал Кэрби. — Я даже не вылезу из самолета, пока не увижу одного из вас.

— Наверное, ваша работа требует большой осторожности? — проговорил Фелдспэн.

— Осторожность — моя вторая натура, — ответил Кэрби.

Тощий негр положил магнитофон на место, сунул в карман второй — тот, на который записывал, — и тихонько покинул номер Уитчера и Фелдспэна.

УЧИТЕЛЬ В ОТПУСКЕ

Уитмэн Лемьюел покорно пристегнул ремни и взглянул сквозь иллюминатор на Белиз. Далеко на западе виднелись окутанные дымкой темно-лиловые горы, переходящие в зеленые холмы, которые полого спускались к бледной полоске пляжа; белая пена прибоя то накатывала на берег, то отступала; сине-зеленая вода, чистая и блестящая, как новенькое стекло, мористее становилась совсем синей, а потом вскипала белоснежной пеной над рифом, который тянулся параллельно береговой линии. Второй в мире по протяженности барьерный риф, сто семьдесят пять миль с севера на юг. Он отделял побережье Белиза от бездны Карибского моря.

Впереди, где зелень прорезала извилистая лента впадающей в океан реки, вырастал город, состоявший из живописных домов, жмущихся друг к дружке. В гавани было полно маленьких лодок, а на рейде стоял черный сухогруз.

Лемьюел снова взглянул на зеленый покров ближних холмов. Где-то там — храм Кэрби Гэлуэя. Стюардесса раздала посадочные карточки, и Лемьюел без раздумий написал: «Учитель в отпуске». Он когда-то был преподавателем, да и нынешнюю его работу в музее можно было с натяжкой назвать учительством. Он не хотел привлекать к себе внимания, зная о ревнивом отношении белизского правительства к древностям.

Городища майя, за исключением крупнейших, почти не охранялись. Многое было уже безвозвратно потеряно, а очень скоро будет утрачено еще больше. Даже будь у третьего мира желание сохранить имеющееся, тут все равно нет ресурсов, денег и специалистов. Кроме того, ответственные за сохранность наследия чиновники зачастую бывали подкуплены. Правительствам вроде здешнего следовало бы с распростертыми объятиями встречать таких людей, как Лемьюел, — ученых, историков, реставраторов, беззаветно преданных делу сохранения лучших произведений прошлых эпох. Лишь невежество и наивность вкупе с присущей отсталым людям завистью к более образованным и более зажиточным заставляли Уитмэна Лемьюела, считавшего себя честным, справедливым, умным, образованным и законопослушным гражданином, жульническим образом пробираться в Белиз. Можно подумать, он затевает какую-нибудь пакость!

Взять хотя бы этого Кэрби Гэлуэя. Посмотришь — замечательный парень, американец, но за вполне пристойной внешностью прячется заурядный разбойник. Лемьюелу очень повезло, когда они встретились снова. Ведь он понимал, что Кэрби не станет распродавать богатства своего храма кому попало. Вот на кого белизскому правительству следует обратить внимание — на таких субчиков, а не на честных ученых вроде Уитмэна Лемьюела.

Однако если быть честным до конца, надо признать, что и некоторые американцы совершенно неверно оценивали положение, считая, что ученые приезжали сюда ради обогащения.

Как будто они крадут чужое, а не охраняют наследие прошлого, принадлежащее всему человечеству. Эти изделия надо переписать, занести в каталоги и сохранить для еще не народившихся поколений. Чего ж тут не понять? С особым раздражением он вспоминал ту высокую девушку, которая влезла в его первый разговор с Гэлуэем. Такие личности, не зная фактов, становятся в позу моралистов лишь потому, что это дает им возможность почувствовать свое превосходство. Святоши!

Самолет был уже на земле. Он пронесся мимо маленького здания аэропорта, неохотно развернулся и пополз обратно.

Лемьюел сошел по трапу вместе с несколькими попутчиками. Он всегда немного нервничал, приезжая в отсталую страну: кто знает, что у местных на уме? Медленно проходя таможенный и иммиграционный контроль, он вытягивал шею и тщетно искал глазами Гэлуэя. Галстук и непривычный зной душили его, но тут встречают по одежке, значит, снимать галстук нельзя. Однако, несмотря на галстук, его заставили открыть оба чемодана, и чернокожий таможенник принялся перебирать тюбики с кремом «после бритья», как будто намеревался их изъять. В конце концов он начертал на крышках чемоданов длинные белые полосы, чем страшно разозлил Лемьюела, и махнул рукой: ступай, мол.

На улице Лемьюел отбился от надоедливых таксистов и вдруг услышал, как его окликают по имени:

— Мистер Лемьюел! Позвольте, я возьму ваши сумки.

Лемьюел нахмурился, увидев приземистого тщедушного индейца с блестящими черными глазами и широченной улыбкой, обнажавшей редкие зубы.

— Вы меня знаете? — спросил он.

— Я от Кэрби Гэлуэя. — Человек говорил с акцентом, очень похожим на испанский. — Меня зовут Мануэль Круз.

— Я ожидал увидеть самого мистера Гэлуэя, — сказал Лемьюел, готовясь рассердиться.

— У него некоторые затруднения, — произнес Мануэль Круз более доверительным тоном, чем раньше, и метнул по сторонам обеспокоенный взгляд, словно боясь, что их подслушают. — Я вам все расскажу в грузовике.

— В грузовике?

Тем не менее он позволил Крузу отнести чемоданы в невероятно грязный, побитый и ржавый пикап. Когда их бросили в кузов на ржавчину и грязь, таможенные отметки перестали иметь значение. В пикапе было, по крайней мере, просторно и довольно удобно. Круз немного не доставал ногами до педалей, отчего еще больше походил на ребенка. Машину он вел рывками, беспорядочно крутя баранку то влево, то вправо.

— Кэрби пришлось встретиться с другими людьми, — объяснил Мэнни. — Вы знаете про зелье?

— Зелье?

— «Травка», «чаек», «подкурка».

— О, марихуана?

— Она самая. — Круз радостно закивал.

— Он возит ее контрабандой в Америку, — с легким осуждением сказал Лемьюел. — Да, мне это известно.

— Иногда кое-кто приезжает сюда. Кэрби не знал, что они нагрянут, понимаете? Но когда такие люди появляются и говорят: «Потолковать надо», остается только ответить: «Хорошо, сэр». Вот Кэрби и прислал меня. Велел передать, что сожалеет. Я отвезу вас в гостиницу. Кэрби зайдет позже, а завтра поедете на участок.

— Завтра? Не сегодня?

Лемьюел приехал в Белиз на неделю раньше срока еще и потому, что не совсем доверял Кэрби Гэлуэю и надеялся сбить его с толку на случай, если Кэрби готовит ему каверзу. А теперь этот Гэлуэй тянет время, откладывает на завтра. Интересно, можно ли что-нибудь сделать? Вероятно, нет, но попробовать стоит.

— У меня очень напряженный график, — сказал он. — Может быть, мне удастся незамедлительно встретиться с Гэлуэем?

— Нет. — Круз даже слегка испугался. — Кэрби не велел привозить вас, пока он занимается с этими парнями. Просил передать, чтобы вы сделали вид, будто незнакомы с ним.

— Почему?

— Это очень плохие люди. В Штатах у них есть… как это называется? — легальная крыша. Они не хотят, чтобы кто-нибудь узнал об их занятиях. В случае нужды могут и убить.

Лемьюел, конечно, был наслышан о таких типах. Да и кто из нас не знает о них?

— Понятно, — сказал он.

— Вероятно, вы увидите Кэрби с этими двумя, — продолжал Круз. — Он сейчас как раз с ними в гостинице.

— О, правда? — спросил Лемьюел, гадая, каковы на вид эти «очень плохие люди».

Сама гостиница выглядела вполне пристойно. Исполнительный персонал, уютная, прохладная и просторная комната. Лемьюел сунул на чай коридорному и снял душивший его галстук. Расстегнув рубаху, он подошел к окну и взглянул на бассейн. Он захватил с собой плавки. Возможно, удастся окунуться. Слева виднелись широкие окна ресторана, в котором он наверняка будет обедать сегодня вечером. За одним из столиков сидели три человека. И один из них… Гэлуэй!

Лемьюел пригляделся. Они приканчивали ленч. Двух других рассмотреть не удалось, но это, без сомнения, белые и наверняка американцы.

Троица встала из-за стола. Гэлуэй сказал что-то и рассмеялся. Все трое носили усы. Приятели Кэрби не были похожи на гангстеров из фильма Джорджа Рафта, но это естественно. Они торговали наркотиками — новое поколение преступников, привыкших ворочать большими деньгами и иметь дело с влиятельными богатеями. Одеты они были цветисто, хотя и не чересчур, и Лемьюелу вспомнились слова Круза о легальной крыше. Может, они заправляют фирмой грамзаписи или продают недвижимость.

Гэлуэй обменялся с ними рукопожатиями. Все трое зловеще усмехнулись в усы, и Кэрби ушел. Остальные двое немного постояли, обсуждая что-то. От них веяло какой-то опасностью. Они выглянули из окна, и Лемьюел шарахнулся в глубину номера, почувствовав внезапный приступ страха. Интересно, заметили они его или нет?

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

Инносент поднялся с кровати и, шлепая босыми ногами, вышел из комнаты. Валери перевернулась на спину и потянулась. Сейчас они были в одном из домов в чистенькой жилой части Бельмопана. В ресторане Инносент извинился и ушел звонить по телефону, а потом привез ее сюда в темно-зеленом «форде».

— Тут никого нет, — сказал он. — Дом принадлежит одному моему приятелю.

Спальня оказалась маленькая, вокруг кровати валялось белье, книги и журналы.

Марсия Эттингер, пожилая сотрудница Королевского музея в Ванкувере, предостерегала ее, говоря: «Будь осторожна. С молоденькими одинокими девушками, впервые попавшими в чужую страну, могут происходить всякие странные вещи: как будто все запреты вдруг исчезают, правила перестают действовать, и ты идешь с первым встречным». Валери тогда отмахнулась. «У меня своя голова на плечах, — сказала она, — и я способна решать за себя».

Но сама ли она приняла это решение?

Инносент вернулся. В волосах его блестели капли воды. И он улыбался. Он всегда улыбался.

— Увы, мы не можем остаться тут навсегда, — сказал Инносент.

— Да, — Валери села и огляделась. — Я, пожалуй, оденусь.

— Завтра утром, спозаранок, к твоей гостинице в Белизе подъедет «лендровер». Он отвезет тебя на участок, который ты хочешь посмотреть.

— Спасибо. — Ее вдруг обуяли сомнения и неловкость. — А шофер? Он ничего не будет знать?

Инносент встревожился. Он был почти потрясен.

— Валери! — воскликнул он, впервые перестав улыбаться. — Разве я враг тебе? Разве я когда-нибудь поставлю тебя в неловкое положение?

— Но ведь ты все всем рассказываешь…

— Ты имеешь в виду Сьюзи? — Он облегченно вздохнул и заулыбался, будто счастливый медведь. — Как ты думаешь, что она сделает со мной, если я приду в ресторан с каким-нибудь дельцом или чиновником и заявлю, что эта официантка была моей любовницей?

— Выльет твой завтрак тебе за шиворот? — предположила Валери.

— Ты ее не знаешь, — ответил Инносент. — Она пырнет меня ножом в шею.

Валери поверила. Перед женщинами он, наверное, еще похорохорится, но в обществе мужчин будет помалкивать.

— Ну ладно, — сказала она.

Инносент вышел на улицу и завел машину.

— Если ты подождешь полчасика, я отвезу тебя обратно в Белиз, — сказал он, когда Валери села рядом с ним.

— Но у меня такси.

— Я уже расплатился и отпустил его. Теперь о завтрашнем дне. Ты все хорошенько осмотришь и вернешься в Белиз. А я буду ждать тебя там.

— Хорошо.

Он потрепал ее по коленке.

— В «Форт-Джордже» отличные номера. С кондиционерами. Очень мило!

СИНЕЕ ЗЕРКАЛО

— О господи, — сказал Джерри, — о господи, о господи!

Алан разложил на кровати синие и красно-серебристые плавки и с задумчивым видом отступил на шаг, решая, которые из них надеть, чтобы искупаться в бассейне. Он повернулся к Джерри.

— Ты что-нибудь потерял?

— Кто-то передвинул магнитофон.

— Ты сам его туда положил. — Алан еще думал о другом. — Я видел.

— Я сунул его под кожаную куртку.

— Ты уверен?

— Боже, Алан!

— Что-нибудь пропало? — с легкой тревогой спросил тот.

— Мой перстень тут. А пленка в магнитофоне.

— Пленка та же?

— Тьфу, черт! — Джерри нажал кнопку «пуск». Казалось, прошла вечность, прежде чем раздался голос Кэрби Гэлуэя: «Сюда, господа. Осторожно, змеи». Облегченно вздохнув, Джерри нажал «стоп». Алан взглянул на свой магнитофон, лежавший на кровати в груде одежды.

— Надо бы спрятать их получше.

— Но ничего не пропало. — Джерри снова сунул магнитофон под кожаную куртку.

— Наверное, горничную разобрало любопытство, — предположил Алан.

— Не знаю. Может, дело куда серьезнее, чем мы думали поначалу.

— Теперь нельзя прятаться в кусты, — заявил Алан. — Хайрэм нас просто засмеет.

— В Нью-Йорке все это выглядело иначе, — ответил Джерри. — А тут я начинаю побаиваться.

— Мы дали обещание и уже приступили к работе. Если уж мы здесь, давай доведем дело до конца. Ну что, идем в бассейн?

Алан выбрал полосатые плавки, а Джерри подошел к окну, чтобы взглянуть, свободен ли бассейн.

— Алан! — испуганным шепотом позвал он.

— Ну, что еще? — Алан подошел к окну и выглянул. Возле бассейна стояли двое мужчин. Кэрби был одет так же, как за завтраком. А рядом с ним — какой-то тип в громадном желтом купальном костюме, похожем на форму боксера. У него были округлые плечи, очень белые в лучах тропического солнца, выпуклое брюшко, шарообразная лысеющая голова. На носу — громадные темные очки. Тип стоял, уперев руки в ягодицы, и, несмотря на дряблость и нелепые мешковатые плавки, производил внушительное впечатление. Было в нем что-то от итальянского гангстера из старых фильмов.

— Торговец наркотиками! — прошептал Джерри.

Они смотрели, как Кэрби совещается с незнакомцем. У обоих был очень серьезный вид. Торговец наркотиками казался раздраженным, а Кэрби горячо уверял его в чем-то. Наконец они обменялись рукопожатием, и незнакомец отправился в мелкий конец бассейна, где принялся осторожно спускаться по лестнице. Он гримасничал, будто входил в ледяную воду. Погрузившись по грудь, торговец привалился к стене и задрал голову. Огромные черные очки воззрились прямо на Алана и Джерри.

Оба невольно вздрогнули.

— Он видел нас! — сказал Джерри.

Алан первым пришел в себя.

— Он понятия не имеет, кто мы. Давай спустимся, я хочу рассмотреть его получше. Может, захватим магнитофон?

— Алан, ты с ума сошел? — Джерри вновь взглянул на синее зеркало воды и загадочного человека в темных очках. — С такими, как он, шутки плохи.

«РАЗЫСКИВАЕТСЯ!»

Кэрби проснулся, когда пикап съехал с шоссе.

— Господи! — заорал он, хватаясь за приборный щиток и солнцезащитный козырек. — Ты бы хоть предупреждал, а?

— Все путем, — откликнулся Мэнни и улыбнулся беззубым ртом. — Все путем!

Северное шоссе уже осталось позади, за стеной деревьев и кустов. Перед машиной вился проселок. Он как бы ввинчивался в густые заросли, и видимость не превышала двадцати футов. За каждым крутым поворотом вырастала зеленая стена. Пыльные листья задевали крылья машины, и дорога была такая узкая, что Мэнни не удавалось объезжать валуны и ухабы. Он несся напрямик, широко улыбаясь, и время от времени Кэрби слышал, как клацают его оставшиеся зубы, когда пикап наталкивался на какое-нибудь особенно крупное препятствие.

Все путем? Там, в Белизе, в «Форт-Джордже», сидят три покупателя одновременно, и Кэрби остается лишь надеяться, что они не вступят в разговор друг с другом. Будь в Белиз-Сити две гостиницы с круглосуточной подачей горячей воды, уж он бы как-нибудь исхитрился поселить Лемьюела в другом месте. Но второй такой гостиницы не было. Слава богу, это всего на одну ночь. Завтра утром он посадит Уитчера и Фелдспэна на самолет и отправит в Майами, а после полудня покажет Лемьюелу храм. Завтра, если удача не изменит Кэрби, все действительно будет путем.

Но что произойдет, если они случайно заговорят друг с другом? Конечно, вряд ли они станут обсуждать с незнакомцем затеянное мошенничество, но, допустим, это произошло. Допустим, все пропало. Что же грозит ему в худшем случае? План, разумеется, сорвется раз и навсегда. Посадят ли его в тюрьму? Вероятно. И не в одной только этой стране. Возможно, Белиз и Штаты еще станут препираться, оспаривая удовольствие посадить Кэрби Гэлуэя под замок.

До чего же приятное это ощущение, когда тебя разыскивает полиция!

Мэнни резко свернул влево, и пикап покинул проселок, который становился все уже. Объехав толстый ободранный ствол дерева, машина заскользила вниз по склону, поросшему кустарником. Возле грязного узкого ручейка Мэнни нажал на тормоз. Кэрби вылез, вытащил из-под кустов две длинные доски и перекинул их через ручей. Мэнни проехал по ним, потом дал газу, и пикап взобрался на противоположный берег, разбрасывая задними колесами ошметки грязи. Переждав обстрел, Кэрби пробежал по одной из досок, потом спрятал обе в тайник на другом берегу и пошел к пикапу, мотор которого чихал, будто загнанный тяжеловоз.

Им предстояло пересечь еще один ручей, но там местные жители наладили переправу. Дальше начинались джунгли, преодолев которые они окажутся на полянке позади дома Мэнни, возле огорода. Сюда вела и другая дорога, но она была вдвое длиннее, и ею пользовались, только когда везли какую-нибудь большую хрупкую вещь.

Эстель сейчас стряпает, а дети и собаки смотрят телевизор, поэтому Кэрби отправился прямо к себе. Цифровой замок на двери предназначался в основном для защиты от детского любопытства. Зевая, Кэрби вошел и включил кондиционер. Квартира состояла из двух комнат и трех кладовок. Тростниковые циновки на бетонном полу, грубый самодельный стол, несколько стульев, светильники и удобное кресло. На полке напротив стоял телевизор и «бетамакс», видеоленты хранились в книжном шкафчике. Во второй комнатке стояла кровать, висели карты Бирмы, Мадагаскара, Алеутских островов. Просто для красоты. В одной из кладовок размещался душ. Зевая, Кэрби постоял под водой и почувствовал себя куда лучше. Он отправился на половину Крузов. Дети и собаки действительно смотрели телевизор, «Рио-Гранде». Когда Джон Уэйн красиво спрыгнул с мчащейся лошади, Кэрби кивнул на экран.

— Это мой папаша.

— Джон Уэйн? — с легким изумлением спросил Мэнни, поднимая глаза.

— Нет. Папаша прыгал с лошади. Он не похож на Уэйна, и его снимали только издалека, во время трюков.

— Так он каскадер? — спросил Мэнни, гордясь, что знает такое английское слово.

— Вот именно, — отвечал Кэрби.

— Они очень храбрые, каскадеры.

— Немножко безрассудные. — Кэрби пожал плечами.

— Значит, ты рос среди киношников? — Глаза Мэнни блестели ярче, чем от «кровавой Мэри»: Кэрби нечасто заговаривал о себе.

— Мог бы, да все пошло прахом. Мать-то была актрисой.

— Кинозвездой? — спросил Мэнни.

— Нет, просто актрисой. Они все хотели поработать вместе, да не получалось. Только один раз и вышло, в Испании. Мне тогда было два года. Считалось, что эпизод будет безопасный, а оно совсем по-другому обернулось.

— Они погибли? — в ужасе прошептала Эстель.

— Да. А меня потом отвезли к тетке в Нью-Йорк.

— Значит, ты их и не знал толком? — поинтересовался Мэнни.

— Толком и не знал, — ответил Кэрби, вспоминая фотографии отца и матери, которыми был увешан дом тетки. Сестра матери была влюблена в отца и перенесла эту любовь на Кэрби. Сколько он помнил себя, тетка повторяла: «Ты будешь грозой девчонок, ты такой же сорвиголова, как отец, это по глазам видать».

«Эх, испортила она меня», — со вздохом подумал он.

НЕВЕДОМАЯ ЗЕМЛЯ

— Мы должны выставить продажных чиновников вон из правительства, — сказал Вернон, меняя простыни на кровати. — Иначе нам никогда ничего не перепадет.

— Тихо, — произнес тощий негр, поднимая магнитофон. — Прослушайте эту часть.

«Вы не понимаете, — раздался голос Кэрби. — Он попросту обрушит храм. Когда вы вернетесь сюда через год, храм превратится в груду камня и земли».

— Ну, что вы об этом думаете? — спросил тощий негр.

— Алчные ублюдки! — вскричал Вернон. — Обыкновенные разорители могил делают подкоп. Они ничего не обрушивают.

Вернон отправился на кухню, достал две бутылки пива и вернулся в комнату дослушивать запись. Наконец тощий негр нажал кнопки «стоп» и «перемотка», и Вернон проговорил:

— Тюрьма.

— Кое для кого — да, — согласился тощий негр.

— Для Сент-Майкла, — сказал Вернон с кровожадной надеждой.

— Пока к этому что-то не идет, — заметил тощий негр.

— Сент-Майкл — жулик. Он стоит между мною и… и…

— И кубышкой с золотом.

— Вы обязаны отдать ему это? — Вернон указал на пленку.

— Вы же знаете, что да.

— Может, как-нибудь испортить запись?

Тощий негр покачал головой.

— Я потеряю работу.

— Мне понадобится эта запись! Возможно, копия.

— У вас нет магнитофона.

Вернон, моргая, оглядел комнату. После каждого взмаха ресниц он замечал новую, не принадлежащую ему вещь.

— Я хочу… я хочу…

— Я тоже много чего хочу, — сказал тощий негр и встал со стула. — Мне пора идти. Засиделся я что-то.

— Минутку! Расскажите мне об этих парнях. Кто они такие?

— Торговцы антиквариатом из Нью-Йорка.

— А может, агенты ФБР? Иначе зачем им записывать разговоры с Гэлуэем?

— Не знаю. Возможно, они просто боятся, что их надуют, вот и хотят иметь запись.

— Чтобы предъявить ее в суде?

— Не могу сказать. Вернон, мне пора.

— Стойте! Значит, это Сент-Майкл и Гэлуэй? Мы ведь пришли к такому выводу?

— Похоже на то.

— Они вместе влезли в какое-то дело, но не доверяют друг другу.

— А с чего им друг другу доверять? — усмехнувшись, сказал тощий негр.

— Поэтому Сент-Майкл приказывает вам обыскать номер этих парней, и вы добываете запись. Он дает вам магнитофон и велит сделать копию.

— И теперь я должен передать ее ему.

— Может, на пленке — ключ к разгадке.

— Того, кто эти парни и зачем они сделали запись?

— Да нет, не в этом дело. Где они записывали?

Тощий негр удивился.

— На участке Гэлуэя.

— То-то и оно, что нет. Я был там с Сент-Майклом, когда земля еще принадлежала ему. Там ничего нет.

— А может, храм весь зарос? Вы же знаете, во что они превращаются со временем.

— Я бы все равно разглядел его. Не я — так Сент-Майкл разглядел бы его. Неужели вы думаете, что мы способны разгуливать вокруг горы золота, нефрита и драгоценных камней, не зная об этом? Неужели он продал бы землю, не выжав из нее своими лапищами все, что могло бы там быть?

Тощий негр хмуро посмотрел на магнитофон.

— Тогда я ничего не понимаю.

— В том-то и дело. В том-то все и дело. Гэлуэй прикидывается, будто летает на свой участок, но это не так. Где-то в горах Кэрби Гэлуэй нашел храм майя! Не спрашивайте меня как. Вероятно, увидел с воздуха. Но это — нетронутый храм, о котором никто не знает!

— Господи Иисусе! — выдохнул тощий негр и с уважением взглянул на магнитофон. — Так вот какую весть я принесу Сент-Майклу…

— Проклятье, я не хочу, чтобы этот сукин сын что-нибудь знал! — Вернон заметался по маленькой комнате, подталкиваемый отчаянием, бедностью, жадностью и злобой. Если б он сейчас тяпнул кого-нибудь зубами, укус оказался бы смертельным.

— Неизвестный храм, — сказал тощий неф, и перед глазами у него заплясали пачки белизских долларов. — Такое богатство, которое и не снилось никому!

— Мне снилось, — заявил Вернон. — Самое гнусное в том, что я должен подсидеть Сент-Майкла, разоблачить его как вора и упрятать в тюрьму, чтобы занять его место. А единственное доказательство или что-то похожее на доказательство — эта проклятая запись! — Глаза Вернона округлились. — А вот если я использую храм, чтобы избавиться от Сент-Майкла, то и сам этот храм потеряю.

— Ох! — воскликнул тощий негр. — Но если нам удастся первыми добраться до него…

— Вот именно! — Вернон расхаживал по комнате, дубася себя кулаками по ляжкам и плечам. — Где эта проклятущая штуковина? Где она находится?

«ВОИНЫ И КУПЦЫ:

ПРЕЛЮДИЯ К КАТАСТРОФЕ»

По вечерам в ресторане отеля «Форт-Джордж» свет горит тускло. Скатерти тут тяжелые и мягкие, официантки в темно-зеленых платьях бесшумно скользят по коврам. Сейчас зал наполовину пуст, и разговоры звучат приглушенно. За одним столиком сидят улыбчивые туристы, за другим — серьезные дельцы. Одинокие путешественники с журналами в руках хлебают ложками суп.

Уитмэн Лемьюел оторвал глаза от супа, когда в зал вошла Валери Грин, и первым словом, пришедшим ему на ум, было то самое словечко — «десполиация». Господи, да это она! «Нечистые на руку директора американских музеев!» Он не помнил ее имени, но лицо и голос не забудет никогда. Пролив суп на белоснежную скатерть, Лемьюел схватил журнал и заслонился им. Теперь весь мир при желании мог узнать, что он — читатель «Харперз».

Ничего не подозревающая Валери села за столик, пожалела, что шторы на окнах закрывают от нее бескрайний ночной океан, приняла от официантки меню и ответила на неизменный вопрос о питье:

— Спасибо, только воду.

Спрятавшись за журналом, Лемьюел глотал неразбавленную водку. Уитчер и Фелдспэн терпеливо ждали, пока официантка разберется с Валери. Они оглядывали зал, и вдруг Фелдспэн, задохнувшись, шепнул:

— Алан!

— Что еще?

— Это он! Прячется за журналом!

— Господи, ты прав. Не смотри на него!

— Я и не смотрю. Ты сам не смотри.

— В конце концов, почему бы ему не поесть здесь? Он ведь тут живет, как и мы.

— Но от кого он прячется? — спросил Фелдспэн. — Не станет же такой тип и правда читать «Харперз».

— А может, станет, — ответил Уитчер, которого начинало злить волнение Фелдспэна. — Надо же ему читать что-нибудь. А «Вестник торговца наркотиками», по-моему, нигде не издают.

— Тихо! — сказал Фелдспэн, заметив улыбающуюся официантку с целой охапкой меню. Она отвела их к столику у правой стены. Это была хорошая официантка, она рассаживала гостей подальше друг от друга, чтобы им было удобнее. Уитчер и Фелдспэн оказались рядом с выходом, Лемьюелу досталось место почти в центре зала, близ левой стены. Валери очутилась в самом конце по правую руку. Они с Лемьюелом сидели лицом к лицу. Уитчера и Фелдспэна девушка видеть не могла, но Лемьюел видел Фелдспэна в три четверти, а Уитчера — со стороны затылка и правого уха.

Лемьюелу было не по себе: стоило высунуть нос из-за журнала — и вот она, напротив. А он просто не смел показаться ей. Не смел. Она узнает его, а ведь он представлялся ей как куратор музея. Они говорили о Белизе, всплыла тема кражи древностей. Она увидит его и тотчас поймет, чем он тут занимается. И сообщит в полицию. Скорее всего, прямо здесь вскочит на ноги, ткнет в его сторону пальцем, а тогда уж пиши пропало. Что же делать? Ему еще даже не приносили второе блюдо. Встать и уйти — значит привлечь к себе внимание, но сидеть напротив этой женщины и вовсе невозможно. Нельзя же вечно держать перед физиономией этот «Харперз».

Он выглянул из-за журнала и увидел, что девушка изучает меню. Если уж предпринимать что-то, так именно теперь. Может, сесть к ней спиной? Но обходить вокруг столика тоже опасно, да там и стула нет. Только слева стоит еще один.

Плавно и проворно соскользнув со своего стула, Лемьюел пересел на соседний. Он передвинул свой суп, прибор, тарелку с хлебом и бокалы, положил журнал справа от себя. Если читать его теперь, Валери увидит только профиль, а то и меньше. При таком освещении она вряд ли узнает его издалека. Почувствовав себя лучше, он поднял голову и увидел, что смотрит прямо в глаза приятелю Кэрби Гэлуэя, торговцу наркотиками.

Официантка подошла к Валери принять заказ.

— Он глядит прямо на меня, — сдавленно прошептал Фелдспэн, стараясь не шевелить губами. — Боже мой, Алан, он передвинулся, чтобы смотреть прямо на меня.

Заметив, что торговец наркотиками смотрит на него горящими глазами и перешептывается со своим сообщником, не шевеля при этом губами, Лемьюел опустил голову и вперил невидящий взор в «Харперз».

Валери заказала креветок в пиве и цыпленка.

Уитчер, вдруг заинтересовавшись видом из закрытого окна, уставился на шторы. Он чуть скосил глаза, чтобы посмотреть на Лемьюела, занятого журналом. Уитчер презрительно скривил губы.

Лемьюел поднял глаза и увидел, что теперь они оба смотрят на него, да еще с какими-то гримасами.

Официантка подошла к нему спросить, доел ли он свой суп, и на миг заслонила собой Уитчера и Фелдспэна.

— Да! — воскликнул Лемьюел. — Поторопитесь, пожалуйста, с уткой. Мне скоро уходить.

— Шеф-повар как раз готовит ее. Вряд ли можно поторопить жарящуюся утку.

Уитчер и Фелдспэн переглянулись.

— Это ничего не значит, Джерри.

— Алан, он передвинулся! Чтобы пялиться прямо на меня! Он все про нас знает!

— Ради бога, Джерри, что он знает?

— Он заметил, что мы смотрим на него, — сказал Фелдспэн. — Еще там, у бассейна, когда стоял с Гэлуэем.

— Здесь общественное место. Кроме того, он был там, когда мы пошли купаться, и держался как ни в чем не бывало.

— Но ушел сразу же после нашего появления.

— Через несколько минут.

— Алан, но почему он передвинулся?

Когда официантка ушла, Лемьюел увидел, как один торговец наркотиками склонился к другому и с угрюмым видом говорит что-то. Может быть, о нем? Эти падшие создания, погрязшие в преступлениях, приходили сегодня к бассейну. Они не были похожи на гангстеров старой закалки, скорее, на преступников из недавних французских фильмов — холодных, уверенных в своей мощи, бесчувственных. Лемьюел выждал пару минут там, у бассейна, дабы не привлекать к себе внимания, и поспешил обратно в свой номер.

К Уитчеру и Фелдспэну подошла официантка.

— Мне кусок в глотку не лезет, — сказал Фелдспэн.

— Не привлекай к себе внимания, Джерри, — проговорил Уитчер. — Два сухих «гибсона» со льдом, — попросил он официантку.

— Это вряд ли улучшит аппетит, — ответила она.

Лемьюел в растерянности озирался по сторонам и вдруг обнаружил, что смотрит прямо в глаза Валери Грин. Он не смог сдержать тихий стон.

«Я его знаю, — подумала Валери. — Ну не странно ли, я тут всего ничего, а уже видела двух человек, которых, по-моему, встречала прежде. Сначала водитель того пикапа возле гостиницы, а теперь вот еще и этот».

«А ведь мне не выйти отсюда живым», — думал Лемьюел, и эта мысль казалась ему не совсем уж неприятной. Он уставился на страницу журнала с перекошенной фотографией, невольно склонил голову и ткнул себе в щеку палочкой для хлеба. Уитчер заказал ужин для себя и Фелдспэна, который был не в состоянии сосредоточиться на меню.

— Ты ведь любишь креветок, — сказал он.

— Я ничего в рот взять не могу.

Валери извлекла из сумочки книгу «Майя: загадка и возвращение исчезнувшей цивилизации» в бумажной обложке и принялась за тринадцатую главу под названием «Воины и купцы: прелюдия к катастрофе».

Фелдспэн залпом проглотил свой «гибсон».

Когда официантка принесла Лемьюелу утку, он потребовал бокал красного вина, но тут же отменил заказ, подумав, что лучше оставаться трезвым.

Фелдспэн залпом проглотил «гибсон» Уитчера.

— Джерри, держи себя в руках, — сказал тот.

Валери ела своих креветок прямо руками, облизывая пальцы. Двое дельцов за соседним столиком внимательно смотрели на нее, забыв все свои разговоры о тракторных шинах.

Лемьюел пытался подозвать официантку, не привлекая к себе внимания.

Другая официантка принесла Уитчеру и Фелдспэну еще два «гибсона».

— Вам лучше? — спросила она.

— Нет еще, — ответил Фелдспэн.

— Странный у нас сегодня народец, — сказала одна официантка другой.

— М-м, — послышалось в ответ.

Затем первая официантка увидела, как Лемьюел тихонько помахивает рукой рядом с ухом, и двинулась в его сторону.

— Да, сэр?

— Я передумал, — сказал Лемьюел, — и выпью, пожалуй, еще неразбавленной водки. Нет, стойте! Лучше водки со льдом.

— Наверное, он подкупает официантку, — предположил Фелдспэн. — Они тут все берут взятки.

— А зачем подкупать-то?

Фелдспэн подался вперед. Три «гибсона» на голодный желудок сделали свое дело.

— Чтобы она отравила нас, — прошептал он.

— Джерри, прошу тебя!

Валери покончила с креветками и читала книгу, промышленники обсуждали шины. Лемьюел нервно впился зубами в утку и принялся есть тонкие крылышки целиком.

— Он жрет кости, — сказал Фелдспэн.

— Перестань смотреть на него, Джерри.

— Он похож на Мейера Лански.

— Нет. Мейеру Лански сто лет.

— Но не всегда же ему было сто. Помнишь, в «Крестном отце»? Они выглядят почти как обычные люди, но у них мертвые глаза. Потому что души черные.

Вдруг Валери оторвалась от книги и покраснела. Она вспомнила, где видела Лемьюела.

Он бросил взгляд через плечо и увидел, что девушка смотрит прямо на него.

«Она узнала меня!» — подумал он, сгорбившись и закрывая лицо рукой и плечом. Он принялся неистово работать челюстями, чтобы побыстрее проглотить ужин и убраться вон.

— Он жрет, как животное, — сказал Фелдспэн.

— Джерри, пожалуйста, перестань разглядывать его и займись своими креветками.

«Может, она не уверена, что это я, — размышлял Лемьюел. — И если удастся убраться отсюда…» Он схватил жирными пальцами свой бокал и отхлебнул половину.

Воспоминания были мучительны. Валери в тот раз выпила лишку и оседлала своего любимого конька: древности. Разумеется, их сохранность — важная задача, но все же Валери принимала это слишком близко к сердцу и знала, что надоедает собеседникам, особенно на вечеринках. И тогда, в Нью-Йорке, этот человек ушел от нее. Бедняга! Вероятно, он решил, что она обвиняет его в краже древних сокровищ! «Ой, — подумала она, — только бы он меня не узнал!»

— Мисс, можно мне еще один «гибсон»? — спросил Фелдспэн у проходившей официантки.

— Разумеется, сэр.

— Джерри, ты с ума сошел?

Перед Валери поставили цыпленка. Она втянула голову в плечи и принялась за еду, надеясь, что мужчина напротив слишком занят своим журналом, чтобы узнать ее.

Лемьюел взмахнул салфеткой.

— Счет, пожалуйста.

— А десерт? У нас есть мороженое, творожники…

— Нет, спасибо, счет.

— Прекрасные тропические фрукты…

— Нет, счет.

— Кофе…

— Счет!

— Разумеется, сэр.

— Алан, дай мне ключ от номера.

— Зачем?

— Меня сейчас вырвет.

— Джерри, ты просто слишком все переживаешь.

Лемьюел смотрел, как один из торговцев наркотиками покидает ресторан. Второй остался на месте. «Это хитрость, — подумал он. — Теперь один у меня в тылу». Воображение нарисовало ему картину того, что произойдет, когда он откроет дверь своего номера. И почему он не попросил счет раньше?

Официантка принесла Фелдспэну «гибсон» и посмотрела на пустой стул.

— Я же знаю, что эта штука не помогает, — заметила она.

— Ничего, оставьте, — ответил Уитчер. — Не пропадет.

— Ваш друг вернется?

— Не думаю.

Официантка взяла тарелку с креветками.

— Может быть, сложить их в пакетик?

— Господи, не надо.

«Нельзя возвращаться в номер, — думал Лемьюел. — По крайней мере, в одиночку. Надо сказать, что у меня барахлит кондиционер, и потребовать, чтобы коридорный пошел со мной. Если там никого, я просто запрусь до утра и не высуну носа из комнаты, пока Гэлуэй не придет за мной. А вообще зря я с ним связался».

Уитчер следил за шагавшим мимо Лемьюелом. Он заметил угрюмо стиснутые челюсти гангстера. Скорее всего, он что-то . заподозрил. Вероятно, и на другой стул пересел, давая им понять, чтобы они не лезли в его дела. Разумеется, они и не полезут. А завтра сядут на самолет и улетят отсюда.

Покидая зал, Лемьюел чувствовал спиной жгучий взгляд Уитчера.

Валери заказала на десерт тропические фрукты.

Уитчер знал, что Фелдспэн уже отрубился наверху, и неторопливо потягивал «гибсон». Наконец он попросил счет, расплатился и ушел.

— Благодарю вас, — сказала Валери официантке. — Обед был превосходный.

ВОСХОД СОЛНЦА

Солнце поднялось. Инносент Сент-Майкл вышел из дома в чем мать родила, улыбнулся, потянулся и плюхнулся в бассейн. Десять гребков под водой, передышка, еще десять гребков. Солнце все выше, небо из серого сделалось цвета слоновой кости, потом — бледно-голубым. Дом Сент-Майкла начал пробуждаться.

Это был большой дом. Трехэтажный, широкий, белокаменный, с колоннами. Он стоял на холме фасадом на север, отчего бассейн весь день был залит солнцем. В доме жили жена Инносента Франческа и четыре дочери — Элизабет, Маргарет, Кэтрин и Патриция, оголтелые феминистки, осуждавшие своего отца за все, что он делал и чего не делал. Что ж, он сам мечтал о респектабельности, а неприязнь детей, очевидно, и была той ценой, которую приходится платить.

Кроме них, в доме жили трое служанок. Одна из них вышла на улицу, положила возле бассейна чистое полотенце и халат и, сказав проплывающему мимо телу: «Доброе утро, сэр», вновь скрылась в доме.

Инносент с аппетитом поел под испепеляющими взглядами Маргарет и Патриции, затем надел белую сорочку с широким воротом и брюки, чмокнул маленькую толстуху Франческу, весело сказал что-то угрюмой Кэтрин и зашагал, насвистывая, к своей машине. Дом стоял на полпути между Бельмопаном на западе и Белиз-Сити на востоке. Сегодня утром Инносент свернул на восток.

По дороге он в третий раз прослушал запись, особенно ту ее часть, где Кэрби говорил, что купил землю, чтобы вложить деньги. «Тут очень хорошо пасти скот, как видите», — это было дословным повторением того, что сказал Сент-Майкл, когда продавал Кэрби участок. А какой еще землей владел Кэрби? Никакой. Значит, об этом наделе и идет речь.

Но, с другой стороны, это невозможно. Инносент прекрасно знал, что там есть и чего нет. И уж храма майя там точно не было. Да и такого места, как Лава Шкир Ит, тоже нет. Инносент мог поспрашивать через друзей у горных индейцев, но они почти наверняка не найдут ничего подобного. Просто Кэрби придумал какое-то экзотическое название, свою собственную Шангрила.

Следовательно, Кэрби нашел сохранившийся храм на купленном у Инносента участке, хотя Инносент изучил этот участок до последнего дюйма. Это — первая возможность.

Вторая заключалась в том, что Кэрби, сев где-то в джунглях, чтобы забрать груз марихуаны, отыскал доселе неизвестный храм майя и солгал своим покупателям, выдав чужую землю за свою.

Была и третья возможность: Кэрби и два педика вели какую-то хитрую игру, и целью этой игры, вероятно, был он, Инносент. Или кто-то другой. В таком случае они просто бродили где-нибудь в кустах и читали по писаному. Иными словами, никакого храма не было. Это, кстати, объясняет и причины появления записи.

Из всех этих трех вариантов наиболее вероятным казался второй, хотя и третий вполне соответствовал характеру и натуре Кэрби. Что касается первого варианта, в него Инносент просто не верил. Но если он и есть истина, то возникает новая сложность — Валери Грин. Допустим, просто допустим, что Инносент Сент-Майкл когда-то, сам того не ведая, владел храмом майя. Допустим далее, что Инносент в неведении продал участок Кэрби Гэлуэю, который сумел разглядеть то, чего не заметил сам Инносент. Тогда Кэрби, разумеется, вел там предварительные раскопки, коль скоро стела с ягуаром и тесаные камни валялись на виду. Если верить этой проклятой записи.

Итак, когда Валери, девушка, несомненно, честная, квалифицированный археолог (и красотка, хотя это уже другая история), отправится сегодня на этот надел, она обязательно увидит храм майя. Это подтвердит ее теорию. Что ж, большая радость для нее. Но о храме станет известно! Кэрби больше не сможет грабить его, а он, Инносент, лишится возможности запустить лапу в этот пирог.

С другой стороны, если бы он не отправил кого-нибудь на участок Кэрби, у него не было бы возможности подтвердить или опровергнуть первый вариант. Кроме того, он уже обещал Валери помощь. Сегодня утром его шофер заедет за ней в гостиницу. Возможно, он еще успеет сорвать ее поездку, но это осложнит дело впоследствии, если вся история выплывет на свет. Кроме того, Валери — девушка упрямая и сможет добраться до участка даже без его помощи.

Нет, эту задачку можно решить иначе, вот почему Инносент поехал нынче утром в Белиз. Первым делом он заглянет в контору своего приятеля, адвоката и бывшего напарника Сиднея Болфрейджа. Там они наметят возможные шаги с целью доказать юридическую ущербность купчей грамоты. Для законника с мозгами и опытом Сиднея это не составляет труда. Пока никаких официальных мер принимать не надо, но первые ходы будут сделаны, так что, если там и правда есть храм, Инносент притворится, что хочет исправить юридическую ошибку в интересах закона. И начинает это дело, все еще считая, что участок не имеет никакой ценности. До того как ему стало известно о храме.

Итак, первая остановка — в конторе. Первая, но не единственная, поскольку существование пленки создает еще одну сложность, и сложность эта заключается в самом существовании пленки. Неважно, кто эти двое и с какой целью они сделали запись. Их надо как-то обезвредить.

Инносент оказался в трудном положении и улыбнулся, поняв это. Теперь он вынужден защищать Кэрби Гэлуэя, чтобы иметь возможность хоть как-то владеть обстановкой и выяснить, что же именно творится вокруг.

ЛЕГКИЕ ДЕНЬГИ — НЕПРАВЕДНЫЕ ДЕНЬГИ

В Джорджвиле, в пятнадцати милях к западу от Бельмопана и в двенадцати милях к востоку от гватемальской границы, Западное шоссе пересекают две узкие дороги. Та, что идет на север, попетляв несколько миль по зарослям, приводит в деревушку под названием Берегись Испанцев (англоязычные жители Белиза уже давно ждут пакостей от живущей на западе испаноязычной нации), а та, что тянется к югу, поднимается в горы Майя, к плоскогорью Вака, мимо Сан-Антонио, водопадов Потаенной долины, маленького аэропорта и лесного приюта в Огастине. Эта дорога, прорубленная через сосновый лес, пересекает ущелье и огибает горные бастионы. Оканчивается она в Миллионарио. Отсюда до Западного шоссе девятнадцать миль по прямой и сорок миль по дороге.

Но Вернону не было нужды доезжать до конца. В нескольких милях южнее Огастина он свернул на проселок, которым пользовались лесорубы, и остановил свою чахоточную оранжевую «хонду» на полянке, где можно было съехать на край узкой дороги.

Выезжая из Бельмопана, Вернон был одет так, словно собирался на службу. Теперь он переоделся, натянув мешковатые армейские штаны, высокие сапоги, серо-зеленую ветровку и пилотку защитной окраски, купленную в дешевой лавке в Белиз-Сити. Попугаи ара и туканы таращились на него с веселым изумлением, звуки джунглей эхом отражались от ветвей в вышине, сквозь которые пробивались косые снопы солнечного света. Было половина десятого утра, и воздух еще не прогрелся. Вернон действовал неторопливо, лицо его было непроницаемо, и казалось, что он сознательно душит сомнения и тревожные мысли. Заперев «хонду», он огляделся и двинулся вперед по пропитанной влагой тропе. Он шел по джунглям к тому месту, где намеревался совершить сделку и продать свою родину.

Он не захватил с собой мачете — этой тропой пользовались часто, и она никогда не зарастала настолько, чтобы приходилось прорубать путь. Иногда он натыкался на недавние вырубки, а дважды слышал людей: сначала зуд бензопилы, потом смех откуда-то справа. Когда донесся этот смех, Вернон застыл: единственная опасность здесь — нарваться на британский патруль. Гватемала считала Белиз своей утерянной провинцией, отторгнутой англичанами в девятнадцатом веке, а разные гватемальские вожди клялись силой вернуть ее обратно. Поэтому в независимом Белизе оставался один чуждый элемент — тысяча шестьсот британских солдат и два реактивных «харриера». В англо-белизском соглашении говорилось, что они пробудут здесь «столько, сколько необходимо», и станут охранять сто пятьдесят километров гватемальской границы. Патрульную службу в горах и джунглях несли в основном подразделения гуркских стрелков, малорослых и крепких непальских горцев, слывших беспощадными храбрецами.

Вернон не хотел бы встретиться с британским патрулем, будь то гурки или англичане. Они не пропустят его, не установив личности, а он не сможет убедительно объяснить, почему оказался на этой отдаленной тропе. Все это дойдет до Сент-Майкла, и тот не успокоится, пока не выяснит, чем занимается его помощник.

Примерно через полчаса он пересек воображаемую линию и покинул Белиз. Вернон не мог бы точно указать, где проходит эта линия, но знал, что находится в Гватемале и может больше не бояться патрулей, разве что на обратном пути. Еще через двадцать минут он вышел на проселочную дорогу недалеко от гватемальского городка Альта-Грациа. Справа от него стоял долговязый крепкий мужчина в форме высшего армейского офицера и мочился на левое заднее колесо пыльного черного «даймлера». Офицер обернулся и посмотрел на Вернона сквозь очень темные очки. Продолжая поливать шину, он приветливо кивнул.

Вернону пришлось подождать: полковник все никак не иссякал. Он видел, что в машине сидят еще двое — солдат-водитель и женщина с копной черных волос. Но они в счет не шли: его интересовал только полковник Марио Неттисто Вахиньо, заместитель министра обороны в предпоследнем гватемальском правительстве. Политическому процессу в Гватемале присуще чередование подтасованных выборов и военных переворотов, оплаченных Штатами, однако независимо от пути к вершинам власти туда всегда всходит вояка, непременно генерал и обычно бывший министр обороны. У полковника Вахиньо были шансы стать министром обороны (и генералом) в каком-нибудь новом правительстве, если его ненароком не убьют.

Это не он однажды публично заявил, что Гватемала решит проблемы многочисленного негритянского населения Белиза путем расширения кладбищ. Это не он бомбил в 1980 году испанское посольство в Гватемале, чтобы прервать сидячую забастовку, и, соответственно, не он убил тридцать восемь крестьян, служащих и посетителей, то есть всех, кроме самого испанского посла, которому удалось бежать из здания в горящей одежде и со всей возможной быстротой вернуться в Испанию. Все это делали другие полковники, но Вахиньо мало чем отличался от них.

Полковник встряхнул своими причиндалами, мгновение полюбовался ими и спрятал в штаны, после чего подошел к Вернону.

— Опаздываешь, — сказал он.

Какое счастье, что полковник не считает его ровней и не подает руки, подумал Вернон и ответил:

— Кажется, я слышал патруль.

Вахиньо поморщился и невольно взглянул на восток, в сторону отторгнутой провинции. Там теперь не было таких полковников. Не было и белизской армии как таковой, только весьма нерегулярные силы обороны, так называемые СО, или «Собачьи объедки», как это сокращение расшифровывалось здесь, в Гватемале. Они насчитывали всего триста человек. Кроме того, в Белизе были полицейские, но они не имели оружия. В Гватемале, напротив, существовали регулярная армия и еще куча разных самодеятельных, да в придачу три полицейских подразделения. И все они были вооружены до зубов. Всегда занятые делом эскадроны смерти с их деревянными масками и армейскими сапогами тоже обильно снабжались оружием. И тем не менее, глядя на восток, Вахиньо видел мысленным взором британские силы по поддержанию мира, патрули гуркских стрелков и реактивные «харриеры». Все это заставляло его вспоминать Фолклендские острова. Неудивительно, что полковник морщился. А уж как ему хотелось распространить на Белиз гватемальскую культуру и демократию!

Вахиньо встряхнул (на этот раз) головой и повернулся к Вернону.

— Ты мне что-нибудь принес?

— Да. — Вернон достал из глубокого брючного кармана карту и развернул ее. — Лагеря отмечены красными кружками.

— Хм… — Вахиньо понес карту к машине, разложил ее на крышке багажника и принялся изучать, поджав губы. Вернон заметил, что женщина на заднем сиденье наблюдает за ним. Заметил он и кольт на правом боку полковника. С того дня, когда начались их отношения, Вернон все время боялся, что когда-нибудь Вахиньо вытащит этот кольт из кобуры и просто пристрелит его в ознаменование завершения сотрудничества. Когда он станет бесполезен.

Но этого еще не произошло. Кроме того, Вернон предусмотрел все и на такой случай.

— Тут все новые поселения? — Вахиньо постучал костяшками пальцев по карте.

— За последние полгода. То, что вы просили.

Полковник хмыкнул. Его мысли медленно бродили по какому-то сложному лабиринту. Вернон не отважился спросить, что у Вахиньо на уме: тут же появится кольт.

Сегодня Вернон принес крупномасштабную карту района Кайо, примыкавшего к Гватемале. В Кайо находилась новая столица Белиза, Бельмопан; по этому же району пролегал весь сегодняшний путь Вернона до границы. В последние годы беженцы из центральноамериканской мясорубки, в особенности из Гватемалы и Сальвадора, тысячами пробирались в Белиз, где им бесплатно предоставляли землю, и создавали мелкие общины, в основном на юге страны. Этой стороной иммиграционного процесса занималось министерство Сент-Майкла, так что Вернону не составляло труда собирать данные о вновь прибывших.

— Очень хорошо, — сказал полковник, но как-то вяло, будто кашлянул. — А снимки?

— О да, разумеется. — Вернон достал катушку цветной пленки и вложил ее в протянутую руку Вахиньо. Он не знал, да и знать не хотел, зачем полковнику нужны снимки гуркских стрелков с мельчайшими деталями обмундирования. Хватит с него и того, что платят хорошо. А стрелков он снимал с их радостного согласия, прикинувшись туристом.

Подобно большинству жителей Белиза, Вернон понимал, что претензии Гватемалы — просто бред, дело прошлое и поезд ушел. Британия никогда не отдаст эту страну, так что, если какому-нибудь умалишенному гватемальскому полковнику хочется платить за всякую чушь, почему же не взять эти деньги? Почему не получить наличными за макулатуру? Но Вернон также знал, что человеку несведущему его действия, возможно, покажутся государственной изменой. Ну что ж…

— Подождите здесь, — сказал полковник и вернулся к машине. Когда он распахнул заднюю дверцу, Вернон мельком увидел длинные голые ноги на фоне черного бархата обивки. У него замерло сердце. Хотелось бы ему жить в стране, где можно стать полковником! Может, ненормальные гватемальцы все-таки добьются своего, и тогда он…

Нет, об этом и подумать страшно.

Открылась передняя дверца, и появился безликий шофер с белым конвертом в руке. Передав его Вернону, водитель повернулся и опять сел за руль. Вернон взглянул на американские доллары. Пересчитать их сейчас он не мог: женщина по-прежнему смотрела на него, будто зверь в клетке. «Даймлер» развернулся и уехал, а Вернон отправился в долгий обратный путь. Солнце стояло высоко, было жарко. Запахи джунглей стали острее. Деньги оттягивали карман.

КРИВЫЕ ДОРОЖКИ

Остановившись во дворе отеля «Форт-Джордж», Кэрби вылез из пикапа и посмотрел на «лендровер» персикового цвета с правительственным номером, который затормозил перед входом. Его водитель, тощий негр, выскочил из кабины и торопливо вошел в гостиницу. Мгновение спустя Кэрби последовал за ним и очутился в полумраке прохладного вестибюля, где тощий негр беседовал с портье.

Кэрби позвонил Лемьюелу и после долгого ожидания услышал в трубке его приглушенный подозрительный голос.

— Да? — испуганно произнес Лемьюел. Кэрби привык к покупателям, которые трусят. Они не имели отношения к преступному миру, и их испуг — в порядке вещей. Но Лемьюел явно передергивал.

— Это Гэлуэй, — сказал Кэрби успокаивающим тоном.

— Гэлуэй! — Лемьюел как-то ухитрялся говорить одновременно и с облегчением, и со злостью. — Где вы?

— Внизу. Мне только надо отвезти этих… этих людей… ну, вы знаете…

— Да уж как не знать!

— …в аэропорт. Тогда я освобожусь.

— Хорошо!

— Вы можете, если хотите, подождать в номере…

— Подожду, не беспокойтесь!

— Мы оба вздохнем спокойно, когда они уедут, — сказал Кэрби, улыбаясь. Он был приятно удивлен тем, как сработала его уловка. — Я позвоню вам, как только вернусь, мы пообедаем и отправимся на участок.

— Буду ждать здесь, — пообещал Лемьюел. Кэрби повесил трубку и уже хотел звонить Уитчеру с Фелдспэном, когда заметил краем глаза хорошенькую женщину. Она прошла мимо, торопливо догоняя тощего негра. Значит, она и есть пассажирка «лендровера», Кэрби успел заметить, что она высокая, с каштановыми волосами и что одета по-походному. Она несла серый чемоданчик и тяжелую полотняную сумку. Девушка ушла, и Кэрби набрал другой номер.

— Алан Уитчер слушает.

— Кэрби Гэлуэй говорит.

— О, прекрасно! Мы уже собрались и спускаемся. Джерри вот спрашивает, нет ли там поблизости вашего дружка.

Кэрби улыбнулся.

— Нет. Он поехал за город. Говорит, там один парень обманывает его. Прихватил двух местных ребят и отправился с утра пораньше.

— О… значит, в вестибюле его нет?

— Вы в безопасности, — заверил его Кэрби.

— Я так и скажу Джерри, — произнес Уитчер так, словно струсил только один Фелдспэн.

Кэрби помог коридорному уложить вещи в кузов пикапа, Уитчер и Фелдспэн тем временем выписались. Когда они вышли на улицу, на обоих были большие темные очки. Уитчер выглядел раздраженным, Фелдспэн еле волочил ноги.

— Мы успеем на самолет? — спросил он дрожащим голосом; глаза за темными линзами молили о сочувствии.

— Вполне, Джерри, возьми себя в руки.

Но Джерри не взял. Все трое забрались в пикап и поехали по залитому солнцем городу. Недалеко от аэропорта Кэрби протянул Уитчеру лист бумаги.

— Место встречи, — сказал он. Уитчер прочел: «ТрампГлэйд, Флорида, шоссе 216; 8, 4 мили от кинотеатра. У знака „Потчо-12“ — поворот влево на проселок. 15, 2 мили до красной ленточки на колючей проволоке».

— Вы будете там?

— Возьмите напрокат машину, такси не надо. И приезжайте вдвоем, иначе…

— Понятно, — ответил Уитчер. Фелдспэн слабо застонал.

— Как только будет товар, я дам вам телеграмму в Нью-Йорк, назову день и время.

— А если вещь окажется слишком крупной? Например, та стела с ягуаром? Она весит целую тонну.

— Ее придется везти морем, — ответил Кэрби. — Там на побережье есть места, куда ночью можно подогнать лодку. Это дорого и гораздо опаснее, но при должной осторожности все будет хорошо.

— Порядок, — ответил Уитчер.

— Меня сейчас вырвет, — заявил Фелдспэн.

— Джерри! — произнес Уитчер сквозь стиснутые зубы.

Кэрби съехал на левую обочину и остановился рядом с тихой рекой Белиз.

— Лучше здесь, чем в самолете, — сказал он.

Пока Уитчер водил Фелдспэна к реке, Кэрби насвистывал и любовался прекрасным днем. Вдруг послышался гудок автомобиля. Кэрби обернулся и увидел зеленый «форд» Инносента Сент-Майкла. Водитель махал ему рукой, сидя в роскошной кондиционированной кабине. Кэрби с улыбкой помахал в ответ. Да, Инносент — большой любитель прогулок в аэропорт.

Фелдспэн вернулся бледный, но приободрившийся.

— Прошу прощения, — сказал он.

— С кем не бывает, — утешил его Кэрби.

Уитчер сжал губы, давая понять, что этого не бывает с ним. До аэропорта добрались без приключений. Там Уитчер расстегнул сумку и достал два плейера «сони-уолкмэн».

— На, Джерри, — сказал он, протягивая один Фелдспэну. — С ним веселее.

Фелдспэн с отвращением посмотрел на прибор, потом, казалось, что-то вспомнил.

— Да, — сказал он, виновато взглянув на Кэрби, и надел наушники. Теперь он стал похож на персонаж из «Волшебника страны Оз»1.

Кэрби улыбнулся. Значит, парни вывозят что-то из Белиза в своих плейерах и не хотят, чтобы свой парень Кэрби знал об этом. Он подумал, что бы это могло быть, и решил, что, вероятно, марихуана.

Уитчер протянул руку.

— Надеемся вскоре получить весточку, — сказал он.

— Через две-три недели, — пообещал Кэрби. — Счастливо долететь.

— Пошли, Джерри. — Уитчер поднял сумку.

Кэрби смотрел, как они шагают к терминалу. Уитчер помахивал рукой и приплясывал в такт воображаемой музыке. Взглянув на него, Фелдспэн занялся тем же, но его трясло, да и вообще он был бледной тенью своего приятеля.

Сент-Майкл стоял в тенечке и обрабатывал золотой зубочисткой свои челюсти. Он тоже следил за Уитчером и Фелдспэном, и в глазах его сквозило большое любопытство. Возможно, он даже чуть улыбался.

«Хм-м-м», — подумал Кэрби.

«ВСЕ ВПУСТУЮ, ВСЕ ЗАЗРЯ»

Джерри мужественно тащился вперед с увесистой сумкой, щелкая пальцами свободной руки и кивая, будто метроном. В ушах звучал голос Кэрби Гэлуэя: «Сейчас сюда приезжает много американцев, потому что тут вдоволь земли».

Самое противное в путешествиях — это езда. Чтобы выехать из Белиза, надо преодолеть массу крючкотворских препонов: заполнить бланки, выстоять в очередях, показать документы, ответить на вопросы. И все это — без кондиционеров, в толпе людей, нуждающихся в купании под душем. Джерри молча страдал, не забывая кивать и притопывать в такт собственным словам: «У меня была тетка в Нью-Джерси».

Как и предупреждал Кэрби Гэлуэй, здоровенный, зловещего вида таможенник долго копался в багаже, заставив их положить плейеры на конторку. Он проявил прямо-таки нездоровый интерес к содержимому сумок, хмыкая и рыча, будто зверь в зоопарке.

— Как вы называете это? — спросил он, двумя пальцами взяв какую-то штуковину из багажа Джерри.

— Это ароматическая салфетка, чтобы сумка не воняла.

Таможенник шумно потянул носом.

— Может быть, наркотик? — сказал он.

— Ничего подобного! Там розовая пыльца, лаванда…

— Паспорта! — вдруг пролаял хриплый голос.

Джерри и Алан обернулись и с удивлением увидели маленькую нетерпеливую женщину с протянутой рукой. Алан быстро подал свой паспорт, а Джерри принялся хлопать себя по карманам, как полицейский, обыскивающий подозреваемого. Он не помнил, куда дел паспорт, и не думал, что тот понадобится ему в такой дыре.

Женщина в непритворном нетерпении щелкнула пальцами. С третьей попытки Джерри отыскал паспорт.

— Билеты, — потребовала женщина. Алан протянул билеты. Едва взглянув на них, женщина сказала: — Не тот рейс.

— Что? — Джерри подумал, что сейчас рухнет замертво. Но Алан, очевидно, был настроен иначе.

— Тот самый! — в свою очередь рявкнул он.

— Ваш рейс не сегодня.

— Ну-ну, еще как сегодня. И авиакомпания та же.

Джерри тихо застонал. Самолет уже ждал на полосе. Пассажиры за спиной начали нервничать. Стоявший в стороне здоровяк с золотой зубочисткой, казалось, наслаждался спектаклем.

Но представление уже кончилось. Решительно кивнув, женщина вручила Алану паспорта и билеты и сказала:

— Ладно, идите. Да поторопитесь, самолет ждет.

Самолет ждал. Другие пассажиры тоже ждали. Таможенник кончил копаться в пожитках и отправил багаж на транспортер. Плейеры и ручная кладь заждались хозяев на конторке.

Алан и Джерри торопливо вышли на улицу под слепящее солнце, и Алан трусцой побежал по асфальту. Джерри ковылял следом и никак не мог нацепить наушники плейера. Это удалось ему только на трапе. Стюардесса показала приятелям их места. Шедший впереди Алан тоже надевал наушники. Вдруг он стал как вкопанный, и Джерри едва не налетел на него. Алан обернулся. Глаза его вылезли из орбит, челюсть отвисла. Проход был запружен пассажирами, стюардесса уже задраивала двери. Слишком поздно.

Джерри включил плейер и в ужасе уставился на Алана. В наушниках завыл Мик Джэггер: «Все напрасно, все зазря!»

ЗАТЕРЯННЫЙ ГОРОД

— Карта — это не местность, — сказал тощий негр. — Между местностью и ее описанием всегда есть разница.

— И все равно, — отвечала Валери, трясясь на ухабах и хватаясь за что попало, — тут надо было свернуть влево.

— На вашей карте не показан оползень, который уничтожил часть дороги после наводнений в прошлом году. Наводнение на карту не нанесешь.

Валери было нелегко общаться с этим шофером. Он имел собственное мнение по всем вопросам, а мысли Валери его совершенно не интересовали. Он ехал быстро и довольно неосторожно. И он с самого начала плевать хотел на планы, карты и указания девушки. Не столько он был ее шофером, сколько она — его пассажиркой. Он даже не назвал своего имени, не помог с вещами, и она была вынуждена бежать за ним к машине на глазах у того парня в телефонной будке!

Машина, открытый «лендровер», была вполне под стать водителю. Она тоже состояла из острых углов. Если шоферу не хватало вежливости, то машине — пружин. Водитель был молчалив и груб, а «лендровер» имел серое стальное сиденье без подушек. Валери загрустила.

— Я думала, мы сможем остановиться и позавтракать, — сказала она. — Тут где-то есть красивая речка.

— Как раз она-то и вышла из берегов. А лавок вдоль дороги нет.

— Я захватила еду с собой. Нам обоим хватит.

— Все равно надо покупать пиво.

— Я не хочу пива.

— Я хочу.

Валери не нашлась что ответить. Он казался таким самоуверенным, что даже стращать его начальством не имело смысла. В нем не было ни надменности, ни сознательной неприязни. Он просто плевать хотел на нее, и это было вполне в его натуре. Валери даже не стала тратить силы, пытаясь заставить его вести себя иначе. С таким же успехом можно было попросить кошку развернуться и пойти в другую сторону.

И с этим человеком она разделит свой пикник. Какая жалость!

Они ехали молча, трясясь на колдобинах. Валери думала, что зря уехала из Южного Иллинойса, и сокрушалась по поводу несбывшихся надежд. Слишком велика была разница между миром и ее представлениями о нем. Подумать только, вот она трясется в какой-то жестянке с острыми краями, а рядом сидит совершенно непривлекательный молчун, противный бирюк. Таким ли виделся ей белый свет?

Но пока белый свет не спешил раскрыть перед ней свои прелести. Вчерашняя встреча с Сент-Майклом была почти лишена романтики. Она представлялась едва ли не комичной. А этот шофер! Бр-р!

Теперь она связывала все свои надежды с затерянным городом майя. Он просто должен быть там, где указали компьютеры, что бы ни болтал этот Вернон. А когда она откроет его, вся ее жизнь пойдет по-другому. Археологи начнут посылать ей исполненные уважения письма, выспрашивать о подробностях ее методики. Репортеры станут собираться на пресс-конференции, правительства будут прислушиваться к ее мнению. А сама она возглавит экспедицию, расчистит тысячелетние джунгли, и башни древнего города вновь вознесутся ввысь!

Она подняла голову и увидела в этой выси бело-голубой самолетик, летевший, казалось, не намного быстрее, чем ехал «лендровер». Вероятно, он шел вдоль дороги, поскольку в джунглях не так уж много ориентиров. «Вот где романтика, — с завистью подумала Валери. — Эх, плыть бы так над джунглями в солнечном свете».

Шофер вернул ее на землю, резко нажав на тормоз. Машина остановилась на перекрестке. «Шоссе» из залитого битумом щебня пересекало здесь проселочную дорогу. Справа стояла хибара, украшенная жестяным щитом с надписью «Кока-кола».

Водитель заглушил мотор. Во внезапно наступившей тишине медленно оседала дорожная пыль.

— Что такое? — спросила Валери.

— Можете зайти сюда за пивом.

— Я?

— А потом мы свернем налево. Через несколько миль будет хорошее местечко. Остановимся и перекусим.

— Небось болото какое-нибудь.

Он взглянул на нее с легким изумлением.

— Вам хотелось бы завтракать в болоте?

— Нет. — Это создание не понимало даже насмешек. Взглянув на карту, чтобы вновь обрести уверенность в себе, Валери сказала:

— Что-то не пойму, где мы.

— Ничего, я знаю дорогу, — ответил шофер.

Валери вздохнула и, признав поражение, выбралась из машины, чтобы сбегать за пивом.

СНОВА ВМЕСТЕ

Лемьюел нашел свисток.

— Ну вот, это уже кое-что! — воскликнул он.

Кэрби находка порадовала не меньше, чем Лемьюела. Он никогда не подталкивал и не наводил своих покупателей, позволяя им самим расхаживать по участку. В итоге только половина из них отыскивала свисток. Жаль, красивая вещица. Примерно восемь дюймов в длину, из резного известняка, обработанного первобытными каменными орудиями, свисток представлял собой фигурку жреца в уборе из перьев, в мантии, с распростертыми руками. В голове было проделано отверстие, доходившее до края мантии. Лемьюел дунул в него, но свиста не последовало.

— Нет, — сказал он. — Слишком старая вещь.

— Для чего старая? — простодушно спросил Кэрби, щеголяя невежеством.

— Это — свисток, — пояснил Лемьюел. После отъезда страшных торговцев наркотиками он стал другим человеком. За завтраком с водкой и тоником он вновь облачился в свою академическую броню, взял себя в руки и во время полета, когда Кэрби показал ему возделанные поля марихуаны, даже рассказал о нескольких случаях из своей жизни, связанных с этим зельем. Лемьюел вновь превратился в специалиста и позволил себе легкое недоверие, когда Кэрби вел его по краю своей сказочной страны.

— Хм, — произнес он, заметив обтесанный камень, — странно, что он валяется тут, на виду.

— Я нашел его выше по склону, — сказал Кэрби. — Я копался тут и там, бурил скважины под дренажную систему и наткнулся на эту штуку.

— Хм, — повторил Лемьюел, а когда Кэрби показал ему контуры храмовой лестницы на фоне неба, неторопливо проговорил: — Возможно, возможно. Или это природное образование, или тут что-то есть.

Но весь его скептицизм улетучился, когда, шаря ногой по склону холма в поисках покупки, он наткнулся на свисток. Лемьюел смахнул землю и принялся вертеть его в руках. Даже пытался дуть. Он понимал, что это настоящая вещь.

Настоящая. Но не очень ценная. В лавках древностей открыто продавались сотни, если не тысячи, таких свистков, и в большинстве своем они шли долларов по двести. Тот, который Лемьюел держал в руках, был совсем недавно куплен за сто шестьдесят.

Однако дело было не в цене. Эта мелкая вещица — подлинник, ей тысяча двести лет, к этому отверстию прикасались уста жрецов, руки древних майя держали этот свисток.

— Позднеклассический период, — сказал Лемьюел. — Наверное, 900 год нашей эры или раньше.

— Вам виднее, — ответил Кэрби.

— Такие штуки использовались в религиозных обрядах. А это еще что такое?

Кэрби обернулся. Неподалеку от самолета вырос столб бурой пыли. К холму приближалась машина.

— Погодите-ка, — сказал Кэрби.

Лемьюел опять разнервничался. Он отступил на шаг. Глаза его за круглыми очками тоже округлились. Он смотрел то на Кэрби, то на приближающийся автомобиль и бормотал:

— Что это? Что тут происходит?

— Не знаю, — ответил Кэрби. — Сейчас выясню.

В гости в такую даль никто не ездил. Машина чуть замедлила ход возле самолета, потом увеличила скорость и, трясясь на сухой земле, направилась в объезд холма к более пологому склону, которым пользовался сам Кэрби и индейцы, но который никогда не показывали покупателям.

— Ждите тут, — велел Кэрби Лемьюелу. — В конце концов, это моя земля, черт возьми.

Ему страшно не хотелось идти легкой тропой на виду у покупателя, но выбора не было. Бегом спустившись с холма, он вновь увидел машину. Разрази его гром, если это не тот самый «лендровер»! Или точно такой же? У того были правительственные номера.

— Проклятье, зараза! — бормотал Кэрби, несясь вперед. — Не иначе как это козни Сент-Майкла.

На пути возникло хитросплетение лиан. Кэрби стиснул зубы и взмахнул мачете, жалея, что перед ним не шея Инносента. Лианы падали, он продвигался вперед на пару футов и снова заносил мачете, пока наконец не прорубил себе путь. «Лендровер» был прямо перед ним. Кэрби вырвался на ровное место и заорал, потрясая мачете:

— Стой! Стой!

Машина заложила вираж. В ней сидели двое — чернокожий шофер и белая пассажирка. Именно их он видел сегодня в гостинице. Шофер сидел с непроницаемым лицом, а женщина что-то кричала, когда «лендровер» пронесся мимо, даже не снизив скорость.

Чего им надо? Кэрби обернулся и, задыхаясь, увидел, как загорелись стоп-сигналы машины, когда она внезапно остановилась. Женщина размахивала руками, крича что-то своему спутнику. «Лендровер» попятился и затормозил возле Кэрби.

— Кто вы такой? — заорала она.

— Кто я такой? Мадам, какого черта…

— Здесь находится храм! — на удивление истошно завопила женщина. Кэрби разинул рот, когда она выскочила из «лендровера», потрясая какой-то картой. За ее спиной виднелся неподвижный и безучастный шофер.

— Нет, — сказал Кэрби. — Нет, ничего не выйдет.

— Он здесь! Он должен быть здесь! Все рассчитано! Мне остается только… — Она обежала вокруг Кэрби и ринулась к холму.

— Стойте! Стойте! Это нарушение границ частных владений!

— У меня полномочия от правительства Белиза! — Выкрикнув это, она стала еще выше своих шести футов, а глаза ее сверкнули.

Инносент. Тут не обошлось без Инносента. Что ему надо, будь он неладен!

— Здесь частное земельное владение, — заявил Кэрби. — Это моя земля, и вы не имеете права…

Но она уже изогнулась и выглянула из-за его правого локтя, скинув шляпку, чтобы лучше видеть.

— Вон он! — возопила она.

О, боже! Кэрби неохотно обернулся и, тоже наклонившись, увидел сквозь прорубленное им окно в зарослях верхушку храма. Ступени, стела, ровная площадка — все при всем. Казалось, он смотрит на картинку в учебнике.

— О, нет, — пробормотал он.

— Храм! — выдохнула эта чертова зануда, и тут в бреши появился Лемьюел со свистком в руках.

Дело дрянь. Кэрби снова обежал вокруг женщины, чтобы заслонить собой эту картину. Хоть бы у Лемьюела достало ума исчезнуть!

— Немедленно прекратите! Тут моя земля, частная собственность, и вы не…

— А я вас знаю, — сказала она вдруг, и он тотчас же узнал ее тоже.

«Быть не может! — подумал он. — Это несправедливо. Это ни в какие ворота не лезет! Неужели эта заноза опять испортит нам с Лемьюелом все дело?»

Да. У Лемьюела не хватило ума. Он подошел со свистком в руках. Вид у него был и решительный, и испуганный, и подозрительный одновременно.

— Гэлуэй, я хочу знать, что происходит. Я пользуюсь репутацией…

— Вы?! — воскликнула женщина, и Кэрби вспомнил ее имя: Валери Грин. И угораздило же его встретиться с ней второй раз в жизни.

Лемьюел тоже ее узнал, хоть и не сразу. У него отвисла челюсть.

— Нет, нет! — сказал он.

Валери заметила свисток у него в руках. Она выросла до гигантских размеров — восемь, а может, и все девять футов — и изрекла:

— Так вот оно что! Десполиация!

И тут все смешалось, Валери разразилась речью о защите исторических ценностей; Кэрби тщетно орал, чтобы все заткнулись и убирались прочь; Лемьюел пятился назад, спрятав свисток за спину, будто мальчишка, которого поймали с куревом.

— Это не… я не… — бормотал он. — Я не могу… Кэрби, вам придется… — Наконец он повернулся и опрометью бросился к самолету.

— Национальное достояние! Бесценные древности! Невосполнимые произведения! — Валери орала во всю глотку, как на стотысячном стадионе.

Кэрби поднял мачете и поднес к лицу девушки.

— Раз, — сказал он, вперив взор в ее горло.

БЕШЕНЫЙ

— Два, — сказал бешеный.

Валери попятилась. Интересно, он до десяти считает или до трех?

Лицо бешеного побагровело, на шее вздулись вены, отчего Валери вдруг вспомнились скульптуры Микеланджело. «Три» бешеный не сказал.

— Я… — молвила Валери, отступая. — Вы…

Она поняла, что мотор «лендровера» был выключен, только когда шофер вновь запустил его. Тр-р-р, кх-х-х, вр-р-р.

Неужели он уедет без нее? Неужели этот тип впереди отсечет ей голову? Эх, мужчины! Валери повернулась и бросилась к «лендроверу», успев прыгнуть в него, когда тощий негр включил первую скорость. «Лендровер» рванулся вперед, шофер круто вывернул руль, объехал бешеного, и Валери, почувствовав себя в безопасности в мчащемся автомобиле, заорала:

— Я вас выведу на чистую воду! Я все расскажу мистеру Сент-Майклу!

То ли из-за угрозы, то ли при звуке этого имени бешеный и вовсе впал в неистовство. Сочно выругавшись, он швырнул свой мачете наземь, подняв фонтанчик голышей и пыли, потом сорвал с головы панаму, бросил ее сверху на мачете и прыгнул на нее обеими ногами.

Изогнувшись на железном сиденье удирающей машины, Валери увидела, как бешеный выплясывает на своей панаме и мачете. Он остановился отдышаться и откашляться от поднятой им же пыли, потом потряс кулаком в сторону «лендровера» и двумя кулаками над головой. Внезапно он нагнулся, подхватил горсть камешков и метнул их в машину, хотя та была уже далеко.

Валери подняла глаза. Вот он, тихий и безмолвный на фоне синего неба — храм, похожий отсюда на простой холм. Покрытый тысячелетними зарослями, гниющей плотью растений и животных, тяжелым пологом, под которым спрятано произведение человеческого гения.

— Вы знаете, что там?

Шофер покосился на зеркало заднего вида.

— Очень сердитый человек.

— Нет, — сказала Валери. — Там храм. Я была права!

Шофер крутанул руль, едва не выкинув девушку на сухую и жесткую землю, покрытую увядшей травой. Посмотрев вперед, она увидела, что они объезжают самолет, возле которого стоял Уитмэн Лемьюел (теперь она вспомнила имя), прикрыв голову пиджаком, будто арестованный бандит на газетной фотографии.

— Я вас знаю! — взвыла Валери и погрозила ему пальцем, проносясь мимо.

Подумать только, подумать только! А вчера за обедом она еще боялась, как бы он не узнал ее!

Шофер подался вперед, косясь на зеркало.

— Этот холм? — спросил он. — Это и правда храм?

— Ему больше тысячи лет, — ответила Валери с благоговейным трепетом, потрясенная тем, что он существует, что он реален, а сама она с блеском спасла его от забвения. — Храм майя.

— Вот здорово, — сказал шофер. — А никто и не знал, что он тут есть.

— Как только я доберусь до Бельмопана, об этом узнает весь мир! — пообещала Валери.

— Угу, — промычал шофер.

ВО ВЛАСТИ СТРАСТЕЙ

— Еще не вернулась? — Инносент покачал головой и улыбнулся портье. — О, женщины, всюду опаздывают!

Портье тоже улыбался. Они с Сент-Майклом поддерживали давнее знакомство, пусть и не близкое, но устраивающее обоих.

— Но как без них обойтись? — Инносент взглянул на часы, подарок жены ко дню рождения, выбранный и оплаченный им самим. Без двух минут пять. На конторке портье загорелась лампочка, и тот взял трубку телефона.

— Да, да, мистер Лемьюел, я делаю все, что в моих силах, но это просто невозможно. Да, я попробую еще.

Повесив трубку, он снова повернулся к Инносенту.

— Вечно эти американцы. Никакой жизни с ними.

Инносент услышал имя Лемьюела и навострил уши. Он знал, кто это: еще один таинственный гость Кэрби из Штатов, учитель в отпуске вроде.

— Чего ему надо? — спросил Инносент.

— Луну с неба. Ему еще два дня тут жить, а теперь вдруг планы, видите ли, изменились. Подавай ему место на самолете. Он должен немедленно покинуть Белиз, получил срочную телеграмму из дома. Я бы знал, будь так. Я бы сам ее ему и отдал, ведь верно?

— Конечно, — задумчиво ответил Инносент.

— Я сделал, что мог. Сказал ему, что сегодня рейсов на Штаты больше нет, но этот тип требует зафрахтовать самолет. Я ему говорю: писанины не оберешься. Таможня, полиция и все такое. А теперь он готов лететь куда угодно, ему все равно. Гондурас, Сальвадор, Ямайка, ему все едино. Но я ничего не могу сделать.

— Значит, ему придется тут ночевать.

— Надоели мне эти жалобы. Ладно, в шесть я ухожу.

— Надеюсь, к этому времени девушка вернется, — сказал Инносент. — Я буду в баре.

По пути он остановился у телефонной будки и позвонил в три места. В первый раз он сказал: «В „Форт-Джордже“ живет некий Уитмэн Лемьюел. В две минуты седьмого позвони ему и скажи, что слышал о его затруднениях с фрахтом. Предложи встретиться в муниципальном аэропорту и обо всем договориться, обещай увезти его сегодня же. Нет, тебе не придется тащиться в аэропорт».

Второй разговор был такой: «Тут американский парень Уитмэн Лемьюел хочет лететь из муниципального где-то в половине седьмого. Ищет фрахт. Придеритесь к чему-нибудь и арестуйте его. Нет, вам не придется подкреплять обвинения».

И, наконец, третий звонок: «Часов в семь к вам привезут американца по имени Уитмэн Лемьюел. Он проведет у вас ночь. Не бейте его, но настращайте хорошенько. Утром я приеду и вызволю его. Надеюсь на его благодарность».

Самодовольно улыбаясь, Инносент пошел в бар, сел на низкий стульчик и принялся разглядывать спокойный бассейн и бурное море. Конфискованный черный сухогруз по-прежнему дожидался аукциона на рейде. Далекие белые парусники плавно шли к барьерному рифу.

Инносент улыбнулся.

КОГДА, БОЛТАЯСЬ МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ…

Когда, болтаясь между небом и землей, Кэрби снова увидел свой участок и храм, было всего пять часов. Вот уже полчаса, как он летит навстречу солнцу. Можно подумать, он и без того не зол, не взбешен, не психует и не сердится!

Тщетно успокаивал он Лемьюела по пути в Белиз-Сити; тот отказывался беседовать разумно и либо стенал по поводу загубленной репутации, либо горестно обвинял Кэрби в крушении своей карьеры. В муниципальном аэропорту он выскочил из самолета, едва перестали крутиться колеса, и галопом бросился к конторе, вопя: «Такси! Такси!»

И вот Кэрби снова в своих владениях. Солнце бьет в глаза, рот словно набит золой. Пролетев над холмом, он прошел так низко над индейской деревней, что в котлах остыла похлебка, и устремился на посадку так, будто ненавидел свой самолет и мечтал расколотить его о землю.

Потом он отправился на холм, где его уже ждали Томми, Луз и остальные. Все смотрели на него вытаращенными глазами.

— Ты едва не вмазался, — сказал Томми.

— Эх, знали бы вы, что значит «вмазаться»! — злобно ответил Кэрби. — Тут только что побывала баба-археолог, черт бы ее драл! Сейчас она едет докладывать об открытии храма.

— Плохо дело, — сказал Луз.

— Куда она едет? — спросил Томми.

— Задержать ее мы не сможем, да и не имеет значения, с кем именно она будет говорить. Вся подлость в том, что эта зануда — честная.

— Кх, — произнес Луз.

— Надеюсь, сегодня она не успеет привести подкрепление, но завтра наверняка вернется. Она думает, что я приехал сюда, чтобы десполиировать храм.

— Что-что? — переспросил Луз.

— Разорить и разграбить его, — объяснил Томми. — Что делать будем? Займем оборону?

— Тут будут полиция, репортеры, фотографы, археологи, чиновники, — сказал Кэрби.

— Полный набор, — подвел итог Томми. — Дело дрянь.

Кэрби покачал головой.

— Противно, конечно, но придется все убирать.

— Навсегда? — спросил Томми.

— Господи, надеюсь, что нет. — Кэрби со вздохом посмотрел на свой шедевр. — Но надо, чтобы шум утих. Она вернется сюда с кучей народу, а тут ничего нет. Если повезет, ее сочтут психопаткой.

— Подумают, что у нее месячные, — сказал цивилизованный Луз.

— Вот именно. Надо выждать. Буря уляжется — тогда начнем все сызнова.

— Может, и так, — сказал Томми.

— В нашем грустном мире только и остается, что надеяться на авось, ребята, — заявил Кэрби. Воистину, напасти делают нас философами.

В ХИЖИНЕ ДРОВОСЕКОВ

— Иначе пришлось бы позволить ей растрезвонить об этом храме на весь свет, — сказал тощий негр.

— И вы предпочли привезти ее сюда, — проговорил Вернон. «Сюда» означало в маленькую хижину дровосеков над ущельем Сайбан — узкой извилистой расселиной, прорезанной в горах Майя рекой Сайбан. Хижине было лет тридцать, она покрылась плесенью и пропиталась сладковатой гнилостной вонью. Земляной пол, никакой мебели, стены из соснового бруса. По-видимому, когда-то хибара была вдвое меньше, но потом к ней пристроили вторую каморку. Окон не было и в помине, но воздуха хватало благодаря щелям между брусьями. Построившие домик лесорубы уже давно перебрались в другие места, и теперь хижина иногда давала кров охотникам, беженцам или влюбленным. А сейчас она приютила похитителей с их жертвой.

— А куда еще? — спросил тощий негр и вызывающе взглянул на Вернона. Он явно ожидал похвалы за свой почин, а не головомойки. — Может, надо было отвезти ее к вам домой?

— Она все равно вас узнает.

— Нет, если больше никогда не увидит. Я могу просто исчезнуть на время, мне это не впервой.

— А я не могу, у меня работа. Ну ладно, ладно. — Вернон попытался подавить ярость. Оставалось только смириться с положением. С тем, что он по уши в дерьме. Господи!

Слишком много разных событий. Теперь вот он замешан в похищении американки, которое может повлечь международный скандал, и по улицам Белиз-Сити, чего доброго, начнут расхаживать морские пехотинцы США, раздавая жевательную резинку. (Кстати говоря, когда-то Белиз жил тем, что поставлял в Штаты сок чикле — сырье для ее производства.)

Убранство комнаты исчерпывалось свечой, воткнутой в бутылку из-под пива, и пнуть ногой было нечего, разве что сосновую стену. Вернон вышагивал из угла в угол, погрузившись в размышления, пока тощий негр наконец не сказал небрежным тоном:

— Если вы беспокоитесь из-за нее, мы всегда можем… — Тут он провел пальцем по горлу.

Именно эту мысль Вернон гнал прочь, стараясь не пускать ее в сознание. За последние годы он совершил немало убийств, как одиночных, так и групповых, но убийства эти существовали только в его воображении. В реальной жизни он даже ни разу не врезал кому-нибудь как следует. Неужели именно так поступит решительный человек, попав в такой переплет? Просто возьмет да и пристрелит…

У него не было пистолета.

Хорошо, хорошо, молниеносно пырнет…

У него не было при себе и ножа, разве что подделка под швейцарский армейский кинжал. Она, конечно, сгодится, но тогда дело не ограничится одним молниеносным ударом.

Ладно, ладно, задушит эту проклятую…

Он посмотрел на свои руки. Нет, ему это не под силу. Его, наверное, стошнит.

— Ну? — спросил тощий неф. Вернон судорожно сглотнул.

— фу-у-у-у, — ответил он. — Ладно, потом решим. Сперва я должен расспросить ее.

— О чем?

— О храме! — Вернон снова впал в ярость. — Это действительно был участок Гэлуэя?

— Судя по карте — да. И она, похоже, так считала. И там был храм.

— Вы видели его?

— Я уже говорил. Я видел холм с камнями по склонам. Ну ладно, дружище, решайте же!

Вернон сжал кулаки и ударил одним в другой. И тут, словно небесный свет, его озарило: ведь ему же и не придется лично совершить это… хм… это преступление. Он может просто уехать, сказав: «Позаботьтесь о ней», и его напарник, не ведающий угрызений совести, не думающий о последствиях и лишенный воображения, провернет это грязное дело.

— Чего же вы хотите, Вернон?

Вернон взглянул на закрытую дверь внутренней комнаты.

— Пойду, пожалуй, расспрошу ее прямо сейчас, — сказал он со вздохом. Вытащив из кармана наволочку, он медленно и решительно развернул ее, после чего натянул на голову. Это была желтая наволочка с узором из крупных ярких цветов. Дырки для глаз приходились на центры двух маргариток.

— Захватите свечку, — посоветовал тощий негр. — Там темно.

Вернон вошел во внутреннюю комнату. Он спотыкался, потому что из-за наволочки не видел своих ног.

Валери Грин стояла в дальнем углу.

— Вам это даром не пройдет! — выкрикнула она.

— Уже прошло, — ответил Вернон с легким злорадством. Он когда-то видел такую сцену в кино.

— Когда я отсюда выберусь…

— Если выберетесь, — сказал он и с удовольствием отметил ее испуг. — Для этого нужна самая малость: покладистость.

— Что это значит? — Ее глаза сверкнули.

— Не волнуйтесь, — тоном превосходства проговорил он, — я не замышляю покушение на вашу девичью честь. Мне известно, как американки берегут ее.

— Известно?

— Я пришел, чтобы поговорить о храме.

— О десполиации! — Она задиристо шагнула в его сторону, будто готовилась напасть. — Вы белизец, но вас не волнует наследие собственного народа!

— Почему вы решили, что я белизец? — спросил Вернон с нарочито техасским выговором.

— Не дурите, я знаю, кто вы такой.

— Или думаете, что знаете.

— Скажите-ка мне одну вещь.

Он упускал нить беседы: теперь уже девушка начала расспрашивать его. Но вернуть все на место он не мог.

— Да?

— Вернон — это ваше имя или фамилия?

За дверью послышался смешок.

«Проклятые трещины!» — подумал Вернон и сказал, как говорят актеры, играющие ирландцев:

— Не имя и не фамилия, ясно? Лица вы не видите, голос не опознаете и не докажете ниче…

— Это мы еще посмотрим, — ответила она и горделиво сложила руки на груди.

— Слушайте, — сказал он, — вот вы тут болтаете о наследии. А известно ли вам, чем занимается Кэрби Гэлуэй? Он все распродает.

— Вы от этого лучше не становитесь.

— Ладно, скажу вам правду: я белизец.

— Разумеется, мне это известно.

— Я хочу спасти этот храм от Кэрби Гэлуэя и сохранить его для своего народа.

— А вот и нет, иначе вы не стали бы запирать меня тут. Вы с вашим Инносентом Сент-Майклом.

«Ого! — подумал Вернон. — Она полагает, что и Сент-Майкл тоже в деле. Хорошо, коли так».

— Пустяки, — сказал он. — Главное в том, что вы ездили на участок Гэлуэя, верно?

— Разумеется. Храм именно там, где я предсказывала. А вы опростоволосились с вашими водостоками, сдвигами, оползнями и всем прочим.

Вернон не схватил эту наживку, напомнив себе, что он не Вернон. Он спросил:

— Храм ценный? С сокровищами?

— Откуда мне знать? Этот человек прогнал меня, набросился с мечом в руках…

— С мечом?

— Ну, такая штука, вы знаете… — Она рубанула рукой воздух.

— Мачете, — подсказал тощий негр из соседней комнаты.

— Не лезьте вы! — заорал Вернон и хлопнул себя по заду свободной рукой.

Голове становилось жарко в проклятой наволочке. Жарко в прямом и переносном смысле. Он упустил все нити. От этой бабы не откупиться. Силой ее тоже молчать не заставишь. Разве что… Ой, и как же его угораздило ввязаться во все это!

— Хорошо, пока достаточно, — сказал он, пятясь к двери. «Я поеду туда, — думал Вернон. — Сегодня же. Не знаю, как мы проглядели этот храм. Если повезет, я уже нынче ночью найду нефрит и золото на пару сотен тысяч американских долларов. А завтра сбегу из страны, начну новую жизнь там, где меня никто не знает, и уже не совершу тех ошибок».

Но он знал, что ничего этого не будет. Куда ему бежать? К кому? Зачем?

— Оставьте мне свечу, — попросила Валери Грин.

— Что? — Вернон очнулся от своих дум. — Нет, она вам не нужна. — Он машинально подтянул свечу поближе к себе и едва не поджег наволочку. Толкнул дверь. Та не подалась. Его напарник запер ее. Понимая, что начинает превращаться в посмешище, он неохотно постучал.

— Кто там?

— Открывайте, черт дери!

Дверь открылась, и Вернон напоследок еще раз зыркнул на Валери сквозь дырки в наволочке.

— Мы еще встретимся, — пообещал он.

— Мне надо в туа…

Тощий негр уже запер дверь. Вернон поставил свечу на место, не потушив ее, хотя тут было светло.

— Я должен возвращаться, — объявил он.

Тощий негр кивнул на дверь.

— Мне этим заняться?

— Конечно, вы же ее сюда привезли. Теперь мы просто не можем отпустить ее разгуливать по городу.

— Скажите это вслух, Вернон. Скажите, чего вы хотите?

Ему не давали уйти от ответственности. Он посмотрел на деревья, лианы, кусты, на пышную листву, чернеющую в оранжевых лучах заката.

— Она должна умереть, — пробормотал он и торопливо зашагал прочь от хижины.

ДОМА

Груда почты. Взломщики, слава богу, не залезали. Сосед приглядел-таки за кошками и цветами. Уф-ф! Молоко скисло, ну да это ерунда. В остальном все хорошо. А среди записей на автоответчике — веселый звонкий голос Хайрэма: «Сгораю от любопытства. Позвоните, как только войдете».

— Боже, — сказал Джерри. — Вряд ли мне сейчас до него.

— Понимаю, но давай уж сразу с этим покончим, — ответил Алан.

— Могу я, по крайней мере, сперва принять душ? Мы распаковаться не успели.

— Иди принимай, а я позвоню Хайрэму и выпрошу полчаса. — Алан чувствовал себя виноватым из-за того, что так напускался на Джерри там, в Белизе.

— Ну, спасибо! — Джерри уже стало лучше от бокала виски и от сознания того, что он — дома, среди милых сердцу безделушек.

Хайрэм жил тремя этажами ниже. Полчаса спустя Джерри, в черном китайском халате с драконами, открыл ему дверь. Хайрэм Фарли был высоким лысеющим толстяком с выпяченной колесом грудью. Он занимал важную должность в одном из нью-йоркских журналов и, следовательно, не умел серьезно относиться к жизни.

— Джерри, дорогой, да ты загорел! — вскричал он, целуя хозяина в загорелый лоб. — Экий красавчик! Я бы выпил чего-нибудь.

— Боюсь, содовой нет. Простая вода сойдет?

— В ней рыбы размножаются, — ответил Хайрэм. — Но, с другой стороны, птицы какают в воздухе, а мы же дышим.

— Это значит, что ты согласен?

— В тот день, когда я смогу обойтись без выпивки, ты закажешь шестерку черных лошадей.

— Сейчас налью. Алан в душе.

Когда Джерри вернулся в гостиную, Алан уже сидел там в черно-белом кимоно.

— За ваше счастливое возвращение, — провозгласил Хайрэм, поднимая бокал.

— Спасибо.

Все, как водится, приложились к бокалам. Хайрэм с надеждой улыбнулся хозяевам.

— И за удачное путешествие?

— Не совсем, — ответил Алан.

— Совсем не, — вставил Джерри. — По правде сказать, полный провал.

— Я бы не стал так говорить, — возразил Алан. — Теперь мы куда лучше знаем механику этого дела. Ты слишком заупокойно настроен, Джерри.

— Но пленки исчезли!

— Погодите-ка. Сделайте так, как король червей советовал Алисе и как я каждый божий день советую бездарным писакам, вымазанным чернилами. Начните с начала и продолжайте, пока не дойдете до конца, а тогда уж останавливайтесь.

— Все шло хорошо до самого конца, — сказал Алан.

— А потом — провал! — заявил Джерри.

— Нет-нет, на сей раз слушайте меня внимательно: начните с начала…

— О, Хайрэм! — вскричал Джерри, сходя с ума. — Пленки исчезли, с тебя этого довольно?

— Погоди, Джерри, Хайрэм прав.

Алан рассказал все по порядку, умолчав лишь о том, как на них подействовало появление гангстера в гостинице.

— В общем, кое-кто, наверное, знал, что мы делаем эту запись, — закончил он, — и догадался, что мы вывозим ее в плейерах.

Хайрэм задумчиво кивнул.

— Думаете, Гэлуэй?

— Не знаю. Он вроде не из таких хитрецов.

— Гэлуэй, конечно, — сказал Джерри.

— Ладно, если пленки у него, ничего не поделаешь, — рассудил Хайрэм.

— Так ли? — усомнился Алан. — Мы запомнили все, что он говорил. Всю механику контрабанды, а также то, что он намерен сделать с этим несчастным храмом…

— Я даже почти соблазнился, — вставил Джерри. — Такой навар мог бы получиться.

— Да уж. — Алан косо взглянул на него.

— А что, скажешь нет? Мы же не полицейские, правда?

— Вы — законопослушные граждане, — сказал Хайрэм. — Вспомните, как вы огорчались, когда я показал вам разграбленные гробницы.

— Как бы то ни было, мы располагаем фактами, — произнес Алан. — Пусть и без пленок. Разве этого мало?

— Ничем не подтвержденные слова. — Хайрэм покачал головой. — Даже если юристы разрешат публикацию, я не напечатаю. Вора не прижали, значит, и статьи не будет.

— А жаль, — сказал Алан. — Мне понравилось быть шпионом.

— Еще как жаль! Могли бы разоблачить нелегальный вывоз произведений искусства. Ниточки тянутся в Нью-Йорк! Разбавили бы нашу бурду. Ой, ребята, как я устал от нее… А тут, в кои-то веки, стоящий материал! Древности, злодеи на самолетах, тайные встречи на кукурузных полях…

— Там, по-моему, какая-то ферма, — вставил Алан. — Скотоводческая.

— Все равно, только ходить труднее: спотыкаешься. Ну ладно, с этим покончено. — Он вздохнул и отхлебнул из стакана. — Больше вы никогда не услышите о Кэрби Гэлуэе.

«МАЯК» И «ГОЛОС»

«Я еще могу позвонить тем двум парням из Нью-Йорка, — думал Кэрби, поднимая перегруженную „Синтию“ над горами и описывая широкий полукруг. — Если эта проклятая баба не попадет на телеэкран, я свяжусь с ними через две-три недели и начну перевозки. И плевать мне, поставили мы храм или нет».

За спиной шуршали мешки с марихуаной. Во время первых рейсов ему казалось, что «травка» кишит жучками, но потом он понял, что это просто мешки укладываются поудобнее, когда воздушные потоки играют самолетом. Зарабатывать на жизнь перевозками такого груза в таком самолете можно, лишь перегружая его и надеясь на свое пилотское искусство. Много раз, взлетая с изрытых пастбищ и ухабистых проселков, когда стояла кромешная тьма, а перед носом «Синтии» тянулась вереница невидимых деревьев, Кэрби думал, что ему конец. Ни мастерство, ветры и везение пока помогали ему подниматься в воздух, ни за что не зацепившись.

Однако теперь, после начала аферы с храмом, риск удвоился. Приходилось лететь на загруженной зельем «Синтии» не на север, а на юг (тайком от провожавших его поставщиков) и садиться на своем участке, чтобы взять на борт еще и дополнительный груз.

Вот и сегодня он летит на юг, в основном по наитию, потому что луну заволокло облаками. Над бывшим храмом он включает посадочные огни. Луз и еще двое индейцев опрометью несутся прочь. Земля еще суше, чем днем, в траве змеятся трещины.

Бах! «Синтия» плюхнулась на грунт и жалобно застонала. Кэрби развернулся, ненадолго включил фару и, увидев, где стоят индейцы, погнал самолет туда.

Погрузка шла быстро. Индейцы доставали из картонных коробов большие и маленькие свертки, упакованные в старые белизские газеты, большей частью «Маяк» и «Голос». Самый мелкий сверток был не больше кофейной чашки, самый крупный — примерно с настольную лампу без абажура.

— С этим поосторожнее, — предупредил Томми. — Тут трещина.

— Хорошо. — Кэрби сунул сверток в мешок с марихуаной.

Было за полночь. Кэрби предстоял путь длиной почти в восемьсот миль, большей частью над водой. В зависимости от ветра и погоды путешествие займет от пяти до семи часов. В любом случае приземлится он до рассвета. Уложив последний сверток, Кэрби зевнул и спросил:

— Вы убрали храм?

— Да, только видно, что на холме копались, — ответил Томми.

— Скорее бы приходили эти дураки, — добавил Луз. — Вот наложат в штаны, когда ничего не увидят.

— Ну ладно, тогда все. — Кэрби снова зевнул. — Увидимся на той неделе. Я собираюсь впасть в анабиоз после этого полета.

— А что такое анабиоз? — невинно спросил Томми.

— Чем занимается медведь, когда зима?

— А что такое зима? — поинтересовался Томми.

— А, чтоб тебя! — воскликнул Кэрби и улетел под их дружный смех.

СУББОТНЕЕ УТРО

Девять утра. Инносент вошел в свой кабинет в Бельмопане и тут же увидел верного помощника по локти зарывшимся в бумаги.

— Доброе утро, — сказал он. — Трудимся по субботам?

Вернон оторвался от списков и диаграмм.

— Вчера был у зубного, вот и решил сегодня наверстать. Вид у него был такой, словно зубная боль никак не унималась.

— Мне надо позвонить в несколько мест, — проговорил Сент-Майкл. — Потом встреча в Белизе.

Он ухмыльнулся, думая об этой встрече. О том, как осчастливит Уитмэна Лемьюела, вызволив его из тюрьмы. Не бесплатно, конечно.

— Куда вы хотите позвонить? — Вернон потянулся к телефону. Добрый, старый, надежный Вернон.

— В гараж. Я вчера выписал «лендровер» и хочу знать, вернулся ли он.

Пока Вернон справлялся, Инносент вспоминал вчерашний вечер. В половине восьмого он совсем извелся, позвонил приятелю в полицию и задал два-три осторожных вопроса, в результате чего узнал, что ни одна казенная машина не попадала в аварию (редкий случай). Затем он навел справки в столичной больнице. За последние двенадцать часов туда не поступала ни одна американка. В Пунта-Горда и Бельмопане ему ответили то же самое. В больницы Корозала и Ориндж-Уолк он звонить не стал: Валери уехала на юг, совсем в другую сторону.

Инносент с удивлением обнаружил, что не хочет снимать номер и искать замену Валери Грин. Она крепко запала ему в Душу. Поэтому он перекусил в гостинице и оставил у портье записку для девушки с обещанием позвонить утром. А потом поехал домой, окунулся в бассейн и уснул как младенец.

Наутро выяснилось, что Валери Грин так и не вернулась. Вещи ее остались в комнате, но девушка как в воду канула. Он должен был повидать Уитмэна Лемьюела, но исчезновение Валери спутало все его планы. Надо было много звонить, но не из дома, кишащего враждебными ему соглядатаями, в жилах которых текла его кровь. Поэтому он отправился в Бельмопан, где преданный Вернон тотчас же взял на себя всю черную работу.

— «Лендровер» еще не вернулся, — сообщил он, вешая трубку.

— Черт!

— Что-нибудь случилось?

— Эта дамочка-археолог, она не возвратилась домой.

Лицо Вернона омрачилось, вероятно, накатила зубная боль.

— А кто ее возил? — спросил он.

Инносент заметно смутился и неопределенно взмахнул рукой.

— Вы же знаете этого парня. Он иногда обслуживает меня.

— Он?! — Вернон казался потрясенным.

— Мне ведь нужен кто-нибудь… кто-нибудь, чтобы держать меня в курсе дел. Человек, в молчании которого я могу быть уверен.

— Человек, которому можно доверить сопровождать женщину? — спросил Вернон. — А он-то вернулся?

— У него нет телефона.

— Где он живет?

— В «Чайнике», — так называлась маленькая деревушка в нескольких милях от Бельмопана, ближе к гватемальской границе. — Но мне надо в Белиз.

— Я съезжу к нему, — вызвался Вернон. — Может, сумею найти. Вы потом позвоните мне сюда.

— Спасибо, Вернон. И что бы я делал без вас?

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О ПРИБЫТИИ ЛЕМЬЮЕЛА В БЕЛИЗ,ЕГО ПУТЕШЕСТВИИ К ХРАМУ С ГЭЛУЭЕМ, НЕОЖИДАННОМ ПОЯВЛЕНИИ ВАЛЕРИ ГРИН,ПОСЛЕДОВАВШЕМ ЗАСИМ УДИВИТЕЛЬНОМ ПОВЕДЕНИИ ГЭЛУЭЯ И РЕШЕНИИ ЛЕМЬЮЕЛА НЕ УЧАСТВОВАТЬ БОЛЕЕ ВО ВСЕМ ЭТОМ СОМНИТЕЛЬНОМ ПРЕДПРИЯТИИ

— Мисьер Витмэн?

Лемьюел пробудился от тяжелой дремы. Он вспотел во влажной духоте камеры и, расставшись с ночными кошмарами, тут же почувствовал, что явь еще хуже сна. Тюрьма. Мерзкие запахи, застывшие в воздухе намертво, как мухи в янтаре. Где-то что-то капает. Ночная духота сменяется дневным пеклом. Тюрьма. Тюрьма в чужой стране. Серый свет пробивается сквозь мутное стекло забранного решетками оконца, падает на бетонные стены и пол, на голый тиковый гамак, в котором Лемьюел провел ужасную бессонную ночь, дергаясь и ворочаясь с боку на бок. Тяжелое забытье наступило только под самое утро. И вот теперь чей-то голос коверкает его имя.

— Вы, там, проснитесь. Вы мисьер Витмэн?

Ошалевший от страха и бессонницы Лемьюел приподнялся и, моргая, уставился на черный силуэт за решетчатой дверью.

— Лемьюел, — сказал он, едва ворочая сухим языком. — Моя фамилия Лемьюел.

— Так вы не мисьер Витмэн?

— Уитмэн — мое имя. — Он попытался проснуться и собраться с мыслями, но те все время разбегались. Лемьюел принялся тереть глаза костяшками пальцев. Ощущение было такое, словно веки засыпаны песком.

— А… — сказал надзиратель и зашелестел бумагами. — Так Витмэн будет ваше христианское имя?

— Да.

— А Лемуель… Лемуель, стало быть, фамилия?

— Верно.

Надзиратель посмеивался, перебирая бумаги.

— Сколько же странных имен на белом свете, — философски заметил он. Послышался звон ключей, лязг замка и чавканье открывающейся двери. — Ладно, мисьер… мисьер Лемуель. Мисьер Витмэн Лемуель, к вам посетитель.

Посетитель? Что это значит? Кто знает, что он здесь? Вчера вечером, после нескольких часов лживых утверждений, насмешек, а порой и полного невнимания к своей особе, Лемьюел потерял всякую надежду даже сообщить о себе в американское посольство. Или в гостиницу. Или куда угодно, лишь бы его вытащили из этого тропического кафкианства. Так кто же пришел к нему в это страшное место?

— Какой посетитель? — спросил он надзирателя.

— Человек, который хочет вас видеть.

— Кто он?

— Вы не хотите посетителя? — Дверь снова чавкнула. — Может, сказать ему, что вы сегодня заняты?

— Нет! Нет! — Лемьюел вскочил и оперся о стену: кружилась голова. В коридоре его принял маленький беззубый конвойный и отвел в тесную пристройку к конторе. Тут дожидался грузный мужчина цвета шоколада. Жалюзи на окнах были слегка приоткрыты.

— Мисьер Сент-Майкл, — объявил конвойный. — Это вот будет мисьер Витмэн Лем… Лемуель.

Сент-Майкл принялся разглядывать Лемьюела, который остро сознавал, что вид у него сейчас жалкий. Наконец посетитель заговорил бодрым голосом радиодиктора:

— Что ж, мистер Лемьюел, надо отдать вам должное: на жулика вы не похожи.

Вот так. То, чего он больше всего боялся, свершилось. Не зря он не смыкал глаз от ужаса: репутация погибла, и теперь он будет навеки похоронен в тюремной камере.

— Нет, сэр, — сказал сломленный Лемьюел, — я не жулик.

— Я уже слыхивал такое от американцев, — заявил Сент-Майкл.

— Это все Гэлуэй. Кэрби Гэлуэй. Он меня обманул, сказал, что ему нужно мнение специалиста, и я слишком поздно понял, что дело нечисто. Я уже был там, возле храма, когда он впервые предложил мне…

— Возле храма? — Глаза Сент-Майкла сверкнули.

— Я не знаю, чего вам наговорила девушка, но я был там только потому, что…

— Девушка? Валери Грин?

— Это ее имя? Что бы она ни говорила, уверяю вас…

— Погодите, погодите, мистер Лемьюел. — Сент-Майкл вдруг заговорил сочувственно и ободряюще. — Садитесь сюда. Начинайте с самого начала, пожалуйста.

Лемьюел и Сент-Майкл уселись на стулья друг против друга, и Лемьюел рассказал все, начиная со своей первой встречи с Гэлуэем в Нью-Йорке. Рассказал о Валери Грин (нет, тогда они с Гэлуэем не были знакомы), о втором своем свидании с Гэлуэем, о том, как приехал осмотреть храм, о неожиданном появлении Валери Грин, о последовавшем засим удивительном поведении Гэлуэя и о своем решении не участвовать более в этом сомнительном предприятии. Он выложил Сент-Майклу всю свою подноготную, почти ничего не наврав.

— Итак, он там, — сказал Сент-Майкл, когда Лемьюел иссяк. — Храм там.

— Да, конечно. Если надо, я с радостью… выступлю свидетелем обвинения. Хотя, когда на карте стоит моя репутация, я хотел бы иметь как можно меньше общего с этим грязным делом.

— Скажите-ка… хм… скажите-ка… Уитчер и Фелдспэн…

— Кто?

— Алан Уитчер и… а, впрочем, смотрите сами. — Сент-Майкл протянул Лемьюелу конверт, на котором было написано: «Алан Уитчер, Джерролд Фелдспэн, улица Христофора, 8, Нью-Йорк, 10014».

— Кто эти люди? — спросил Лемьюел.

— Это я хотел бы узнать от вас. Кто они и зачем вели запись переговоров с Гэлуэем.

— Но я понятия не имею. Я никогда не слыхал…

— Не дурачьте меня, мистер Лемьюел, иначе вам будет худо! — взревел Сент-Майкл. — Уверяю вас! Хотите просидеть в своей камере месяц?

— Нет, прошу вас! — Лемьюел, отдуваясь, подался вперед. — Я говорю правду! Клянусь! Я расскажу вам все, что вы хотите знать!

— Тогда рассказывайте про Уитчера с Фелдспэном и не заставляйте меня попусту тратить время!

— Но я их не знаю! Богом клянусь. Во всем виноват Гэлуэй! Боже, помоги мне… что же делать… А эта девушка! Не знаю, чего она вам наплела, но они с Гэлуэем одного поля ягоды. Они в сговоре, я знаю…

— Успокойтесь. — Сент-Майкл перестал сердиться так же внезапно, как и начал. — Вы говорите правду. Хорошо. Больше вам ничего не известно.

— Это так!

— Стало быть, Кэрби привез этих приятелей. А потом — вас. И он знает Валери Грин, но терпеть ее не может. Увидев ее, вы испугались ареста за попытку хищения наших древностей и попытались бежать…

— Я никогда, никогда…

— Вы приехали сюда за свой счет. За свой счет, потому что у Кэрби нет денег на чужие билеты. Вы прикинулись экспертом. Такая вот сказочка, мистер Лемьюел, — сказал Сент-Майкл и зловеще усмехнулся. — И эту сказочку вы поведаете белизскому суду, мистер Лемьюел.

— Я говорю правду, — вяло сказал Лемьюел, но видение белизского суда уже захватило его воображение. Суда далекого, чужеземного и отрешенного, как Бробдигнэг. Суда беспощадного, как инквизиция.

— Мистер Лемьюел, — заявил Сент-Майкл, — я могу освободить вас и отправить обратно в гостиницу. Примите душ, успокойтесь, освободите номер, садитесь в самолет, возвращайтесь в Штаты. Вы вольны сделать все это.

— О, слава богу.

— Но знаете, что вы не вольны делать?

— Ч-что?

— Подходить к американскому посольству ближе, чем на два квартала. Постарайтесь даже не смотреть в его сторону.

— Хорошо, не буду, — совершенно искренне пообещал Лемьюел. — Я усвоил урок, мистер Сент-Майкл. Вы никогда… вы никогда больше не услышите обо мне.

ПЕРЕД БУРЕЙ

Когда раздался звонок, Кэрби простонал и заворочался в тесном закутке. Он разомкнул спекшиеся губы, открыл заплывшие глаза и отыскал на приборной доске «Синтии» проклятущий заводной будильник. Кэрби нажал кнопку, и жуткий звон оборвался. Липкие веки тотчас сомкнулись снова, но было уже поздно: он видел циферблат. Он понял, что утро настало. Он знал, что проснулся.

Проклятье, зараза! Кругом лежала вонючая марихуана. Ветки дерева не полностью закрывали самолет, и металлический фюзеляж нагрелся. Кэрби терпеть не мог спать на борту. То ногам, то голове вечно не хватало места, отчего он просыпался, будто деревянный, и тело часами ныло от боли. Неохотно признав, что бодрствует, он полез в надверный кармашек, достал темные очки и оглядел маленький уголок большого мира к востоку от мыса Романо и к югу от Форт-Майерс во Флориде. Какая-то странная равнина: частично заболоченная, сухие кусты и пыльные карликовые сосны. Часть равнины, правда, пошла под апельсиновые рощи и пастбища для лошадей или скота. Там, где стоял самолет Кэрби, обычно паслись лошади, но пару лет назад земля перешла к другому хозяину и теперь опустела. Хотя, впрочем, не совсем: возле носа «Синтии» паслись три оленя, но и они удрали на болота, едва Кэрби открыл дверцу кабины. Было жарко и влажно. Средство от гнуса уже выветрилось, и Кэрби получил несколько свежих укусов. Злой, голодный, усталый и больной, он неловко вылез из самолета, спустился на землю и сделал несколько неглубоких приседаний для разминки.

Справа протекал тоненький ручеек, в котором Кэрби ополоснул физиономию. Потом он поводил пальцем по зубам, окунул в ручей голову и почувствовал себя лучше. Вернувшись к самолету, закусил прихваченной с собой снедью — яблоком и леденцом для диабетиков. Когда он завершал трапезу, появилась машина. Та, что надо: «кадиллак-Севилья» с номерами округа Дэйд. И все равно Кэрби испытал волнение. Он всегда дрейфил в этот миг. Как-никак торговля краденым, да еще такими ценными штуковинами. Во всяком случае, так их воспринимали. Людей этой профессии иногда приканчивали сообщники или покупатели. Кэрби старался тщательно выбирать клиентуру, но в таких делах никогда нельзя знать все наверняка.

Похоже, в машине сидел только один человек. Так и договаривались. Наконец Кэрби узнал водителя. Звали его Мортмэйн. Семьдесят с лишним лет, красивая седая шевелюра с аккуратной завивкой, широкие брови над веселыми синими глазами, украшавшими загорелое лицо. Белые брюки, сорочка и туфли, голубой китель офицера ВМС — его обычный наряд. Мортмэйн был «в отставке». Кэрби понятия не имел, от чего его отставили, во всяком случае не от работы посредника между продавцом и покупателем, жившим в Лос-Анджелесе художником по интерьеру, который перепродавал товар разным знаменитостям, тем, кто, помимо диковин майя, скупал и другую контрабанду из Латинской Америки.

Заглянув на заднее сиденье, дабы убедиться, что в машине никто не прячется, Кэрби скользнул в салон.

— Доброе утречко, мистер Мортмэйн, — сказал он.

— С добрым утром, Кэрби.

На заре жизни Мортмэйн, наверное, был представительным мужчиной, да и сейчас сохранил солидность. Голос его звучал глубоко и мягко. Сунув красивую загорелую руку в карман кителя, Мортмэйн достал толстый белый конверт.

— Бобби просит прощения, но это все, что он смог наскрести. Спрос падает, и все такое, понимаете?

— Хм-м-м, — протянул Кэрби, взяв конверт. Там, как обычно, лежала его доля наличными и ксерокопии чеков, полученных Бобби от знаменитостей, фамилии и росчерки которых были старательно вымараны. Так Кэрби знал, что его не надувают, хотя ничто не мешало Бобби попросить любую знаменитость расплатиться двумя чеками. Какой-нибудь туманный предлог, связанный хотя бы с налогами, всегда можно найти. Однако это не имело значения: Кэрби подозревал, что его немножко грабят, но такая уж это игра.

Пока Кэрби считал наличные и изучал чеки, Мортмэйн аккуратно развернул «кадиллак» и подогнал багажником прямо к пилотской кабине.

— Нет, — сказал Кэрби. — Извините, мистер Мортмэйн, но — нет.

На этот раз Бобби зашел чересчур далеко.

Мортмэйн смотрел на Кэрби с легким вежливым изумлением.

— Что-нибудь не так?

— Тут слишком мало. У меня есть покупатели, которые дают гораздо лучшую цену.

— Обещать все горазды, Кэрби.

— Возможно. А может, в Чикаго спрос упал не так резко.

— Так ваши покупатели оттуда?

— Я не могу отдать вам сегодняшний груз.

Теперь Мортмэйн изумился по-настоящему.

— Вы повезете его обратно?

— Нет, оставлю у друзей во Флориде и позвоню покупателю.

Мортмэйн вздохнул.

— Что ж, дело ваше, конечно. Бобби очень огорчится.

— Но не так, как я сейчас. Сказать вам, что я думаю? Бобби берет по два чека. Я считал его честным человеком, но теперь уж и не знаю…

Иногда Кэрби щеголял простодушием и тугодумием, которые принимались за чистую монету, ибо вряд ли человек станет нарочно выставлять себя в таком свете. Мортмэйн кивнул с несколько преувеличенной серьезностью, потом сказал:

— Кэрби, я не думаю, что Бобби способен на такое, но, по правде говоря, не могу в этом поклясться.

— Извините, — проговорил Кэрби и взялся за ручку дверцы.

— Минутку, не стоит нам так вот расставаться. Вы можете подождать, пока я созвонюсь с Бобби?

— Нет, мне надо отвезти еще один груз.

— Тогда вот что. Я, наверное, немного зарываюсь. Я не имею права говорить за Бобби, но, наверное, сейчас должен это сделать. Он очень рад вашему сотрудничеству.

— Это уж как пить дать, — с горечью сказал Кэрби.

— Вам оно тоже принесло выгоду. Как вы думаете, сколько вам недоплатили?

— Тысячу долларов, по самым скромным подсчетам.

— Давайте мы с вами поделим эту разницу, — предложил Мортмэйн. — Не следует сейчас рвать отношения. Я обещаю поговорить с Бобби и сказать, что даю вам пятьсот долларов сверх цены за последнюю партию. А еще я расскажу о вашем друге из Чикаго и попрошу Бобби поискать на будущее более щедрых покупателей.

Предложение было прекрасное, если учесть, что никаких друзей во Флориде Кэрби не имел и не мог складировать тут грузы. Да и подарка в пятьсот долларов он никак не ожидал. Тем не менее он сделал вид, что размышляет.

— Ладно, — сказал он наконец, как бы забывая обиду.

— Сегодня же переговорю с Бобби, — пообещал Мортмэйн.

— Отлично. — Кэрби доверительно взглянул на него. — По правде сказать, мистер Мортмэйн, я жалею, что не вы мой покупатель.

Мортмэйн скромно улыбнулся, и Кэрби выбрался из машины.

«Прынг», — произнес багажник «кадиллака». Кэрби выгрузил свертки, чувствуя на себе взгляд Мортмэйна, потом захлопнул крышку и помахал рукой. Мортмэйн медленно тронул машину.

Дальше было проще. «Синтия» сожрала почти все горючее и стала гораздо легче. Пролетев девять миль, Кэрби сделал круг над полем, где его ждали шесть человек и два фермерских грузовичка.

Тут работа шла сама собой. Все переговоры были давным-давно закончены, и на месте действия присутствовали только исполнители. Пока «Синтию» разгружали и заправляли, доставая бочки из грузовика, Кэрби лежал под крылышком своей любимицы, наслаждаясь тенью и размышляя о житье-бытье. Вывод, к которому он пришел, гласил, что жизнь — штука сложная и забавная. Ну и то неплохо. Конечно, в Белизе сейчас маленькие неприятности. Лемьюел сдрейфил, Грин подняла переполох, но все это утрясется. А не утрясется, так он заломит шляпу набекрень и сделает ноги. Да и вообще, чего сейчас-то волноваться.

Заработали двигатели грузовичков, и Кэрби очнулся от легкой дремоты. В небе появились тучи, черные, перенасыщенные влагой.

— Отвези меня домой, Синтия, — попросил Кэрби, забираясь в кабину. — Я хочу поспать с недельку.

Пора перевести дух.

ВРЕМЯ — ВЕЛИКИЙ ЦЕЛИТЕЛЬ

Приятно снова увидеть Белиз-Сити. Крутя баранку побитого пикапа, Кэрби улыбался и чувствовал легкость: как же хорошо дома.

Время — великий целитель. Сегодня 21 февраля (температура воздуха 82°2, небо лазурное, влажность 90 процентов при ослепительно ярком солнце), после Черной Пятницы прошло одиннадцать дней. Именно тогда Валери Грин разрушила его прекрасный храм, именно тогда Уитмэн Лемьюел, поджав хвост, в панике бежал в свой Дулут, именно тогда Кэрби с неохотой велел своим ребятам разобрать храм и повез на север партию новоиспеченных древностей, которая вполне могла оказаться последней. Это был ужасный день, и полет совершал взбешенный, усталый и приунывший Кэрби Гэлуэй. Но тот Кэрби Гэлуэй, который въезжал сегодня в Белиз-Сити в обществе улыбающегося щербатого Мэнни, был совсем другим человеком — радостным, довольным жизнью и исполненным надежд.

Что же произошло за эти одиннадцать дней? Да почти ничего. Это его и утешало.

Слетав в Штаты с марихуаной и древностями, Кэрби сказал себе, что, коль скоро храм погиб, следовало бы уделить побольше внимания работе на грузовых фрахтах. Но у него не хватило на это силы воли. Четыре дня просидел он у Крузов в своем гнездышке, сетуя на судьбу и просматривая видеокассеты: «Капитана Блада» с Эрролом Флином, «Багрового пирата» с Бертом Ланкастером, «Китайские моря» с Кларком Гейблом. Он лакомился стряпней Эстель, попивал пивко, играл с Мэнни в карты и голыши и не строил никаких планов. «Синтия» стояла, одинокая и никому не нужная, в своем ангаре из древесных крон. Сообщений не поступало, и просвета не появлялось.

Зато появился Томми Уотсон. В прошлую пятницу, пополудни, единственный из индейских заговорщиков, бывавший у Кэрби дома, вышел по тропе из джунглей на помидорные грядки и гуляющей походкой приблизился к Кэрби, который сидел на корточках в пыли, готовясь метнуть в сосуд камешек. Рядом стояли двое из младших Крузов.

— Ну, как Кимосабе? — спросил Томми.

— Спекся, — ответил Кэрби своей обычной шуткой.

— Что-то не видно тебя в старых стенах.

— А где они, старые стены? Ну-ка, замри на секунду, — он тщательно прицелился, сделав все, как надо, метнул камешек в цель и промазал. — Ты меня сбил, — укоризненно сказал он Томми и добавил, обращаясь к детям: — Ладно, я еще сведу с вами счеты.

Он пошел к дому, Томми зашагал рядом.

— Что творится на моем участке? — как бы между прочим спросил Кэрби.

— Ничего.

— Шумиха улеглась?

— А не было шумихи, — отвечал Томми. — Никто не приезжал, только тот индюк, что запродал тебе землю.

— Инносент? И больше никто? И легавых не было?

— Нет, равно как и пожарных, фермеров, моряков, шоферов и студенток. Проще говоря, никого.

— Ладно, Томми, не ершись.

— Я рад, — сказал Томми, когда Кэрби распахнул двери своего обиталища. — И я не в анабиозе. Я хожу и гляжу.

— Ладно, ладно, садись. Пива хочешь? Может, расскажешь, что и как?

Они сели, и Томми рассказал о том, чего не происходит на руинах бывшего храма. Они весь вечер и всю ночь гнули спину (это Томми подчеркнул особо), «обесхрамливая» холм, а никто так и не прибыл на церемонию закрытия. Индейцы прождали всю субботу, укрываясь, как и столетия назад, в хитрых засидках, но на равнине не появился ни один полицейский «лендровер», ни один фургончик с репортерами и фотографами, ни один грузовик, набитый археологами. Аэрофотосъемку тоже никто не производил, да и вообще ничего не случилось.

— Скука была смертная, — заключил Томми.

— Иногда полезно и поскучать. Что было потом?

— То же самое, только еще скучнее.

Воскресенье прошло так же, как суббота. Пополудни индейцы уже не утруждали себя дозорной службой, просто слонялись иногда вокруг холма, проверяя, не началась ли там какая-нибудь суета. А она все не начиналась.

— Они пасли вас издалека, — предположил Кэрби. — Хотели поймать с поличным или просто застукать на участке.

— Мы об этом тоже подумали и сидели тихо. В воскресенье Луз пошел в миссию разузнать, нет ли каких вестей или слухов. Нет. Все чисто и тихо.

— Девица собиралась обратиться к властям, тут и сомневаться нечего.

— Ну, может, оно и так, только никакие власти не совали к нам нос. — Томми допил пиво. — Есть еще бутылка?

— Расскажи про Инносента.

— Я слишком иссох.

Кэрби принес ему пива, и Томми сказал:

— Это было днем в понедельник. Он приехал с другим парнем, таким тощим дергунчиком.

— У него есть помощник в Бельмопане, молодой, — объяснил Кэрби.

— Значит, тот самый и есть. Они приехали на классном новеньком пикапе из дорожного министерства. Так на дверцах было написано.

— И что они делали?

— Ходили по холму. Твой дружок…

— Зови его Инносентом, а не «моим дружком». Чем он там занимался?

— Вышагивал туда-сюда. Пинал землю, бесился, недоумевал, отлил разок. Тот, что был с ним, вроде дрейфил. Они были похожи на хозяина и собаку. Маленький бегал по кустам, все вынюхивал, будто кролика гонял.

— А потом?

— Потом уехали.

— Томми!

— Ну чего? Постояли на холме. Твой дружок чесал в затылке, маленький носился взад-вперед, заглядывал под камни. Потом уехали.

— Это было в понедельник?

— А нынче пятница, как говорят в миссии. И никаких гостей больше не было. Все вроде чисто.

Кэрби начинал склоняться к такому же выводу. Может, Валери Грин была в таком состоянии, что власти просто не обратили внимания на ее рассказ? Всякий, кто слыхал об этом участке, так бы и сделал.

Следовательно, возникал вопрос: что нужно Инносенту? Почему его принесло сюда именно сейчас? Что он искал? Уж кому-кому, а Сент-Майклу должно быть известно, что никакого храма тут нет. Так за чем он охотится? Через какой же «испорченный телефон» дошла до Инносента эта история, если он поверил, что на земле Кэрби есть любопытные вещи? И кто рассказал ему эту историю?

Всю субботу и все воскресенье Кэрби ломал голову над этими вопросами и гадал, почему никто не прислушался к заявлению Валери Грин. Наконец он додумался до версии, которая, как ему казалось, объясняла все события.

Валери Грин была истеричкой, особенно когда речь шла о похищенных древностях. Допустим, что она поехала в город, во всю глотку проорала свое заявление и потребовала немедленно послать к храму войска. Как поступит полиция? Иметь дело с сумасшедшей там не захотят, но и на улицу ее не выкинут. На всякий случай. Значит, передадут другому ведомству. Там сделают то же самое, и так далее. Пока кто-нибудь не вспомнит, что когда-то эта земля принадлежала Сент-Майклу. Один звонок ему — и станет ясно, что никакого храма там нет и быть не может.

Тем временем Валери Грин заложит и Лемьюела как соучастника. Кто-нибудь допросит его. Известный американский ученый и правительственный чиновник заверят всех в том, что дамочка говорит невозможные вещи, а та, в свою очередь, будет драть глотку у одного столоначальника, потом у другого… Да, может быть, так и вышло. Очень даже вероятно, коль скоро никто не провел даже беглого расследования.

В эту версию, как ни в какую другую, укладывались все факты, и ко вчерашнему дню Кэрби уже свято верил в ее истинность. Валери Грин никто не поверил. Любопытство Сент-Майкла осталось неудовлетворенным. Может, в Бельмопане или Белиз-Сити и была маленькая буря в стакане воды, но теперь все спокойно. И Лава Шкир Ит может снова восстать из руин!

Не было никаких причин выжидать дальше. Томми и его коллеги спешно лепили каменные барельефы, терракотовые сосуды с отбитыми краями и прочее, а у Кэрби были два покупателя — Бобби и Уитчер с Фелдспэном, которые уже видели храм. Пора было браться за дело и продавать им предметы доколумбова искусства.

Извините, ни нефрита, ни золота нет. Должно быть, храм стоял в небогатой деревне.

Итак, вчера Кэрби наконец стряхнул оцепенение и снова обрел решимость. Вчера вечером он договорился о грузовом фрахте и в субботу полетит во Флориду. А сегодня, оставив Мэнни у Шаткого моста, он отправился на почту, чтобы дать телеграмму Уитчеру и Фелдспэну.

На выходе он встретил самого черта. То бишь Инносента.

— Ну-ну, — буркнул тот, пытливо разглядывая Кэрби, — мой старый приятель. Что-то ты исчез куда-то.

К привычным злорадным ноткам в его голосе прибавились какие-то новые, да и улыбка выглядела фальшивой. И рукопожатие было не то. В первое мгновение Кэрби показалось, что Инносент вроде бы как подделывается под Инносента.

— Отдыхал, — ответил Кэрби.

— После тяжких трудов?

— Труд — первейший долг человека. Ну а ты как, Инносент? Чем теперь занимаешься?

— Да все по мелочам, Кэрби. — Инносент не сумел спрятать свою раздражительность за деланной улыбкой, хоть и улыбался изо всех сил. — Слишком много вокруг хитрецов и хитростей. Жуткая конкуренция.

Кэрби ухмыльнулся.

— А может, тебе на покой уйти, Инносент?

Этого оказалось достаточно, чтобы Сент-Майкл расправил плечи. Он вскинул голову, глаза его метали молнии.

— Вот что, Кэрби, — сказал он, — когда я уйду на покой, ты первым узнаешь об этом. А если не уйду, ты и об этом узнаешь раньше всех!

КОНЕЦ СВЕТА

Ну и нервы у него, подумал Инносент, глядя, как Кэрби лавирует между пешеходами, велосипедами, большими американскими машинами, пыльными пикапами и лимузинами с затемненными стеклами, в которых ездят продавцы наркотиков. Ведь надо же — сделать такое и снова сунуться в город!

Валери Грин… Ее улыбка вспомнилась ему как солнечный блик в сезон дождей. Но теперь дождь зарядил навсегда, солнце исчезло навеки. Инносент уже не сомневался, что Валери мертва, и почти не сомневался, что ее смерть — дело рук Кэрби.

Он сам, конечно, тоже виноват: доверил бедную девочку негодяю. И доверил именно потому, что тот был негодяем, но таким негодяем, которым, как считал Инносент, можно управлять. И вот на тебе! Валери не вернулась в гостиницу, «лендровер» — в гараж, а шофер — домой. Неделю назад багаж девушки перенесли в камеру хранения. За день до этого транспортный отдел сообщил об угоне «лендровера». Прошло одиннадцать суток, а тощий негр не подавал вестей.

В понедельник он отправился на участок Кэрби, прихватив Вернона на случай, если понадобится свидетель или защитник. Тут-то он впервые понял, что Вернон на грани помешательства. Новая напасть!

— Вы слишком много работаете, Вернон, — сказал ему Сент-Майкл на обратном пути. — Вам нет нужды доказывать вашу ценность. Когда-нибудь вы наверняка сядете в мое кресло. У вас блестящее будущее. Вы заработали его упорным трудом и заслужили. Главное для человека — репутация, и у вас она безупречная. Только не перетрудитесь, не заболейте, и все будет в порядке.

Можно было ожидать, что Вернон взбодрится, но вышло наоборот. Чем больше утешал его Инносент, тем в более глубокую нервозность и хандру впадал помощник. А на участке ему стало еще хуже. Он носился по холму, не имея понятия, что они ищут, и вид у него был как у человека, потерявшего выигрышный лотерейный билет.

Что касается земли, то она, разумеется, не претерпела изменений, и никакого храма майя тут не было. Тогда какого черта все так суетятся? И что разглядывал этот специалист Лемьюел? Что значит разговор, записанный Уитчером и Фелдспэном? И что же видела тут Валери?

Валери. Бедная милая Валери. Бедная милая мертвая Валери. Инносент упорно продолжал надеяться, но на что? Ведь одиннадцать дней прошло.

Ну ладно, это еще не конец света. Для нее — возможно, но не для него. Пора возвращаться к своим заботам. А если по ходу дела он прижучит и вероятного убийцу Валери — тем лучше.

При этом подразумевался Кэрби Гэлуэй. Все сходилось. Кэрби мог подкупить шофера «лендровера» или вернуться, высадив Лемьюела в Белиз-Сити, и перехватить машину по пути. Вот почему он так тщательно скрывался последние десять суток, отлеживался, пока не миновала опасность. А теперь снова объявился, расхаживает по улицам во всей красе, петух петухом! Да еще и улыбается. И до того обнаглел, что советует ему, Сент-Майклу, подать в отставку!

— На покой? — пробормотал Инносент, глядя вслед удаляющемуся Кэрби. — Ну, я тебе покажу покой!

Сент-Майкл вернулся в свою контору в Белиз-Сити и позвонил в Бельмопан.

— О, мистер Сент-Майкл! — воскликнул Вернон. — Сюда приходила полиция.

Инносент вытаращил глаза и напрягся, сжав телефонную трубку. Которая же из его многочисленных проделок оказалась раскрытой?

— Так?

— Они отыскали «лендровер». — Вернон чуть не плакал. — Вы знаете, о чем я…

— Знаю. Нашли?

— Обломки и детали.

— Авария?! — Инносент вконец перепугался.

— Нет, нет, — прохныкал Вернон. — Он был разобран на части. Кто-то всю неделю разбирал его неподалеку от Пунта-Горда. Там продавали запчасти. Полиция напала на след в субботу вечером.

— Они взяли шофера?

— Нет. Им удалось собрать четверть всех деталей, сэр, и они хотят знать, продолжать ли поиски.

— Да мне-то что до этого? — в ярости возопил Инносент. — Нянька я им, что ли?

Он бросил трубку, обрывая бормотание Вернона, и уставился на карту страны и план города, украшавшие стену напротив. Пунта-Горда, город на самом юге Белиза, где сходятся восточная и западная границы страны, чтобы встретиться в Гондурасском заливе. Оттуда рукой подать до Гватемалы. Потом — тридцать миль по гватемальской земле, и вы в Гондурасе. А дальше — весь мир. Шофер уже никогда не вернется. А с ним ушла и последняя тусклая надежда. Валери Грин была мертва.

ВЫНОСИТЕ ТОВАР

Кэрби весело покружил над Южной Абиленой, выбросил полотенце с завернутой в него кассетой, в которой лежала записка с приказом выносить товар, и, посмотрев, как высыпавшие из хижин дети дерутся за полотенце, дважды прошел низко над крышами. Индейцы побежали на холм, кто с сумкой, кто со свертком или мешком. Тогда Кэрби набрал высоту и спикировал на свой проклятущий участок, выровняв самолет так низко над землей, что по склону холма заплясали пыльные смерчи. Он сел на растрескавшуюся площадку, развернул «Синтию» и подогнал к холму, так что ее закрылок коснулся неровной земли склона.

Пыль улеглась, и Кэрби уже сидел на корточках под левым крылом, рисуя в пыли лошадь при помощи палочки. Лошадь получалась похожей то ли на собаку, то ли на жабу. Но тут появился Томми с компанией.

— Ну, ты, похоже, ожил, — заметил Томми.

— Ага. Мы снова в деле.

— Ты хочешь сказать, что надо опять возводить храм?

— Разумеется. Я побуду недельку в Белиз-Сити, может, слетаю в Сан-Педро, найду девчонку. Или погощу в Штатах. Мы в деле на всю катушку.

— Привез зелья? — спросил Луз.

— В другой раз. Да и вообще, это вредная штука, Луз, она убивает честолюбие.

Кэрби открыл грузовой люк, и индейцы тщательно уложили свертки, после чего пошли по домам. Они вообще не смотрели на Кэрби, но если он вдруг перехватывал чей-то взгляд, то видел робкую улыбку и приветственный кивок. Он был связан с индейцами только через Томми и Луза и даже не понимал толком, почему остальные принимают участие в этой афере. Деньги они любили, но тратили в основном на цветастые наряды и сладости из города. Однако у него складывалось впечатление, что они работали бы и бесплатно, ради самой работы, ради удовольствия воскресить искусство предков. И они были рады, что ему нравится их мастерство.

— Надеюсь, вы принесли много Зотцев? — спросил Кэрби, следя за погрузкой.

— Э… вообще-то нет, — неохотно ответил Томми.

— Не много? Сколько же?

— По правде сказать, ни одного.

— Ты же знаешь, как их любят в Штатах.

— Может, и так. Но тут старый Зотц — дурной вестник. Наши не любят делать его.

— Они — примитивный народ, ты же знаешь, — вставил Луз. — У них поверье: сделаешь Зотца, он тебя же и приберет к рукам.

Зотц Чимальман, повелитель летучих мышей, был самым страшным демоном древних майя. Зловещее ухмыляющееся создание, жившее в мрачной пещере в окружении летучих мышей, крало души умерших майя по пути в рай и отправляло их в вечный мрак ада. В «Попол Вух», великом мифе майя о сотворении мира, это существо появляется под именем Камазотц, враг рода людского. Прожив около четырехсот лет при христианстве, индейцы по-прежнему считали, что их древние боги сохраняют свое могущество и самый могущественный из них — Чимальман, воплощение зла, царственный владыка ночи, крылатый злодей, уничтожающий людей просто забавы ради. Поэтому нетрудно было понять нежелание селян создавать его образ. Однако великий демон-бог пользовался большим спросом у покупателей Кэрби. Людям образованным подавай черта, герои им приелись.

— Томми, мне правда нужны Зотцы, — сказал Кэрби..

— Я поговорю со своими.

— Почему бы тебе самому не сделать несколько штук?

Томми неопределенно пожал плечами.

— Я занят.

— Господи, Томми, и ты туда же!

— Ладно, получишь ты своих Зотцев. Все, что ли?

— Все. — Кэрби пошел к самолету. Не хватало еще довести дело до трений.

— Что-то тебя давно не было, — послышался рядом голос Розиты, сестры Луза.

— Дела, дела…

— Как твоя жена? — Розита говорила с легкой неприязнью, глаза ее странно блестели, но Кэрби сделал вид, будто ничего не заметил.

— Хуже. Ей все мерещатся пауки на стенах.

— А может, не мерещатся? На стенах всегда бывают пауки.

— Но не там, где она. Это очень чистенькая больница.

Розита кивнула, раскидывая пыль грязной стопой. Странное дело: при свете дня она выглядела и более интересной, и менее привлекательной.

— Шина говорит… — начала она.

— Кто?

— Шина, царица джунглей.

— Извини. Понятно. Что же она говорит? — спросил Кэрби, вспоминая этот комикс.

— Что у тебя, по ее мнению, вовсе нет жены.

— Что-что? — Кэрби вытаращил глаза.

— Она говорит, что ты большой хитрец, прохиндей. Так ведь и есть, а?

— Но с тобой я не хитрю, Розита.

— Ну-ну. — Глаза девушки загорелись еще ярче. — Шина сказала, что ты либо вовсе не хочешь жениться, либо не хочешь жениться на мне, вот и выдумал себе эту благоверную в дурдоме, с которой нельзя развестись, пока она опять не начнет соображать.

— Значит, ты общаешься с Шиной, царицей джунглей?

— Конечно.

— Ну вот и скажи своей Шине…

— Сам скажи, она в деревне.

Кэрби открыл было рот, но тут подошли Луз с Томми.

— Пошли домой, Кимосабе, есть что отметить.

— Только не сегодня: надо наверстывать упущенное. Десять дней праздности выбили его из колеи, не терпелось опять взяться за дело.

— Мы приготовили тебе сюрприз, — сказал Луз.

— Я ему уже говорила, — сообщила Розита. Все хмуро уставились на нее. Кэрби — в растерянности, остальные — с глубоким неодобрением.

— Дура, — заметил ее брат, а Томми спросил:

— Зачем?

— А что он за птица и чем я ему обязана? — отвечала Розита. Она повернулась и гордо пошла прочь, чуть покачивая бедрами.

— Кэрби, мне кажется, у тебя только что умерла жена, — сказал Томми, посмотрев ей вслед.

— Кто-то задурил девчонке голову, — ответил Кэрби. Ему стало горько. — Пожалуй, лучше бы мне не прилетать сегодня.

Он взобрался в кабину и помахал рукой. Дождавшись, пока индейцы не скрылись за холмом, он включил моторы, разбежался и поднялся в воздух. Кэрби решил еще разок пройти над деревней и помахать крыльями, чтобы дать индейцам понять, что в общем и целом все в порядке. Отклонившись к востоку, он развернулся, прошел над холмом, едва не задев шасси за верхушки кустов, и вынырнул из-за вершины. Индейцы любили этот трюк. Они попадали на землю, держась за животы от смеха и указывая на «Синтию» пальцами. Даже унылая пустошь, казалось, улыбнулась.

Кэрби сделал круг над Южной Абиленой и увидел горстку хижин. Какая-то фигура проворно нырнула в одну из них, когда он пролетал мимо. Кэрби поддал газу и почти поставил «Синтию» на хвост. Сзади зашуршал, перекатываясь, груз в свертках. Довольно подвергать товар опасности. Кэрби выровнял самолет и пошел на север-северо-восток, домой.

«Что же это за фигура?» — вдруг подумалось ему. Кажется, она была совсем белая. И женская, если зрение не подвело его.

Неужели Шина? Царица джунглей?

ОТЕЦ САЛЛИВАН ПРОЕЗЖАЛ МИМО

Валери высунула голову из хижины и провожала взглядом этот противный маленький самолетик. Наконец-то он исчез вдали!

— Опять он! — проговорила она.

Индейцы уже входили в деревню. Они смеялись, болтали и хлопали друг дружку по спине. Им нравилось, когда Кэрби пугал их самолетом, это Валери сразу поняла. Только у Розиты был совсем невеселый вид. А может быть…

Валери подошла к девушке и махнула рукой в ту сторону, где скрылся самолет.

— Это он? — спросила она. — Ты про него мне рассказывала?

— Про кого же еще? — уныло отвечала Розита. — Я только что все ему выложила напрямик. Все, что ты говорила. И ему стало здорово не по себе. Готова спорить, что ты была права.

— Это я знаю.

— Ты знакома с Кэрби? — насторожилась Розита.

— Его зовут Кэрби Гэлуэй!

— Ты знаешь его, Шина?

Валери давно бросила попытки отучить индейцев называть ее Шиной. Хотя лохмотья, в которые превратилась ее одежда, не имели никакого сходства с тигровой шкурой, а сама она не была блондинкой и никогда в жизни не раскачивалась на лианах, Томми Уотсон тотчас же прозвал ее Шиной, когда неделю назад она, спотыкаясь, забрела в эту деревушку. Шина, владычица джунглей — так звали ее все, когда он рассказал односельчанам об этом персонаже детского комикса, что немало их позабавило. Именно во время этого рассказа Валери дала им понять, что знает язык кекчи, и попросила выбирать выражения, коль уж они ведут речь о ней.

— Она говорит по-нашему! — закричал Томми в восторженном удивлении. — Она и правда Шина!

Разумеется, здешнее наречие отличается от того чистого кекчи, который она зубрила, но Валери по крайней мере удавалось разобрать большую часть сказанного, если говорили не очень быстро.

Прослонявшись трое суток по лесу, джунглям, болотам и пустыням, Валери была согласна на любое прозвище, лишь бы ее накормили и уложили спать. Вот она и стала Шиной, и пробыла Шиной уже неделю, и пробудет еще… Кто знает сколько?

Она пока не смела вернуться к цивилизации. Как знать, сколько у Кэрби сообщников в его нечестном занятии? Шофер, Вернон, Инносент Сант-Майкл, разумеется. Этот, конечно, главарь, мозг всего предприятия.

Зря она дала Вернону понять, что узнала его. Это была последняя капля. Они решили ее убить, она сама слышала. После отъезда Вернона Валери дрожала в темной каморке, не зная, хватит ли у нее силенок отбиться от шофера. В темноте она не могла разглядеть, валяется ли на полу какая-нибудь палка или еще что-то годное для обороны. А нельзя ли выломать орудие из стены? Ощупав дальнюю стену, Валери установила, что брусья прибиты к вертикальным столбам. Может быть, удастся оторвать хоть один? Валери надавила что было сил, и целая секция стены попросту вывалилась наружу, подняв такой треск, что девушка замерла от страха. Но шофер либо не услышал, либо куда-то отлучился.

Ушел копать могилу!

Валери проворно пролезла в брешь, порвав левый рукав. Небо впереди было черное и звездное, но за хижиной еще оставалось синим и даже оранжевым. Значит, восток прямо перед ней, а север и Белиз-Сити — слева, за много-много миль.

Валери пошла на север со всей возможной быстротой. Справа все ярче светил месяц, но света не хватало. Через полчаса она наткнулась на «лендровер». Ее ноги, ищущие путь наименьшего сопротивления, вывели ее на проселок, по которому они с шофером ехали к хижине.

Интересно, оставил ли шофер ключи? Конечно, нет. Валери пожалела, что у нее не было достойного брата, такого, который научил бы ее заводить машину без ключа. Она присела отдохнуть на место водителя, гадая, что делать дальше. И тут до нее донесся треск веток и приближающееся бормотание. Будто чудовище из сказки продиралось через лес. Шофер!

Валери выскочила из машины и бросилась в темноту, спотыкаясь о камни и корневища. Она упала, ободрала колено и решила остаться тут до рассвета, чтобы со страху не нанести себе еще больших увечий.

«Лендровер» стоял на залитой лунным светом поляне. Валери лежала достаточно близко, чтобы слышать, что говорил шофер, который вышел из кустов и раздраженно охлопывал карманы, отыскивая ключи. А говорил он вот что:

— Ну, нет, только не я. Девка смылась, теперь она поднимет тревогу. Можете сами садиться в тюрягу, а меня увольте! Я не желаю. Так… сейчас — в Пунта-Горда, там продам эту колымагу и — в Колумбию. У них там вовсе нет законов. Где эти чертовы ключи? А, вот они!

С этими словами он прыгнул в машину, мгновение спустя заскрипел стартер, включился мотор, и фары прорезали ночь. «Лендровер» развернулся и с ревом унесся по дороге, прыгая, будто игрушечный.

Валери встала. Если она пойдет по этой дороге, то к утру окажется в своей комнате в отеле, примет душ, а потом посадит Кэрби Гэлуэя, Инносента Сент-Майкла и Вернона в тюрьму, где им и место.

Все было бы в порядке, кабы не фары. Валери шла уже почти два часа, когда они мелькнули впереди, устремляя свои лучи то в небо, то на дорогу, в зависимости от ухабов. «Спасение! — решила Валери, но потом подумала: — А может, наоборот?»

Она была одна, в чужой стране, и все, кому она доверяла, оказались обманщиками. Значит, надо быть крайне осторожной.

Фары все ближе. Валери бросилась прочь с дороги, вверх по каменистому склону, потом перевалила через холм и, забившись в лощинку, стала ждать.

Какой-то грузовик. Она слышала натужный рев мотора. Вот он стал громче. Так, теперь удаляется. Стих.

Валери повременила еще немного, в основном из-за усталости, потом опять полезла вверх. Подъем занял довольно много времени, а ведь предстоял еще и спуск. Но когда Валери оказалась внизу, то увидела лишь узкое ущелье и ручеек. Где же дорога? Валери озиралась по сторонам, но в лунном свете все кусты, холмы и валуны казались одинаковыми. Но ведь дорога где-то рядом!

Девушка так и не нашла ее. Луна стояла высоко и светила ярко, но зато больше не указывала направление на восток. Дорога исчезла. Валери вдруг пришла в голову мысль, что кругом много опасных зверей. Она помнила, что вернейший способ избежать встречи с ними — ночевка на дереве. Девушка выбрала дерево с толстым стволом и грубой корой, с трудом добралась до развилки футах в семи от земли и устроилась на ночь.

Дикие звери не нашли ее тут, но озверевшие насекомые отыскали. Комары долго мешали ей уснуть, но уж зато потом ничто не могло лишить Валери сна — так она умаялась. И маленькая крылатая сволочь жрала ее всю ночь напролет.

Наутро тело казалось одеревеневшим, хотелось пить и есть, и Валери подумала, что ей уже не выжить. Она огляделась в поисках дороги или иных признаков существования человечества. Увы! Только лес, джунгли, высокие горы на юге и западе. Нетронутый ландшафт. Девушка со вздохом слезла вниз и побрела на север — теперь уже по солнцу.

Древние майя выживали здесь. Выживет и она. А может быть, и совершит какое-нибудь важное открытие. По пути Валери заглядывала во все ямы и сосредоточенно изучала каждый камень. И все же не о таких приключениях мечтала она, когда дремала над учебниками. Ей хотелось цели, к которой можно было приблизиться, испытав умеренные тяготы, сохранив в целости башмаки. Но она и помыслить не могла, что на свете существуют такие напасти, такие опасности и такая растерянность. И такие уголки. Без удобств. Без чего-то определенного. Казалось, вместе с потом она избавляется от своих прежних представлений, а вместо них душу ее наполняет уныние и смятение. Вскоре она забыла про камни и ямы и просто брела вперед, ибо больше ей ничего не оставалось делать.

Следующие трое суток были вовсе кошмарными. В полдень Валери отдыхала в тени, если находила ее, а утром и вечером шла на север, ночуя на деревьях. Короткий ливень выстирал ее одежду, но есть было нечего. Ягод она не нашла, а в кореньях ничего не смыслила и не знала, где их выкопать. И чем выкопать.

«Я умру», — думала она. Солнце и голод придали необычайную легкость мыслям. Валери и боялась смерти, и желала ее как избавления. И еще больше пугалась оттого, что испытывает такое желание. Отказаться от борьбы, лечь и отдохнуть, перестать испытывать голод, злость и усталость. Она преодолевала это желание, думая о Кэрби Гэлуэе, Сент-Майкле, Верноне и шофере. Она не умрет. Они не избегнут кары. Она как-нибудь выживет и притащит этих дьяволов в суд!

И Валери героически шла вперед.

Вечером третьего дня, когда она брела вдоль ручья, отыскивая подходящее дерево для ночевки, ей вдруг попалась на пути эта деревушка. Поднялся страшный переполох. И староста деревни Томми Уотсон объявил:

«Это Шина, царица джунглей!».

И вот уже целую неделю она — царица джунглей. Индейцы накормили и уложили ее, а наутро принялись лечить многочисленные порезы, царапины и ссадины. Не древними средствами, а вполне современной зеленкой и мазями. «Из миссии», — объяснили они.

Миссия. Там она наверняка будет в безопасности. Но потом Валери опять подумала об Инносенте, влиятельном чиновнике правительства, могущественном богаче. И поняла две страшные веши. Во-первых, он должен знать, что она располагает уликой против него. Во-вторых, он должен знать, что его подручному не удалось заставить ее умолкнуть.

Разумеется, у такого человека есть шпионы по всей стране. Даже если поверить в честность священнослужителей и монахинь из миссии, соваться туда нельзя. Ведь там есть и местные жители, способные выдать ее.

Те же страхи помешали ей откровенно рассказать все своим спасителям, индейцам из Южной Абилены. Сначала она разыгрывала потерю памяти, но это вызвало слишком большое любопытство, и в конце концов Валери дала им понять, что она — богатая девушка, сбежавшая от навязанного отцом жениха. Она летела на маленьком самолете, когда внезапный ураган швырнул ее на скалу в самом сердце джунглей. Такая история пришлась по вкусу индейцам, и они заставляли Валери снова и снова повторять ее, выдумывая подробности. Она добавила яхту, сделала старого жениха хромоногим, а мать — сумасшедшей, не способной спасти свою дочь. При этом ее кекчи становился все лучше и лучше. Индейцы слушали ее, вытаращив глаза, а в конце концов решили, что ей лучше всего остаться в Южной Абилене, а потом вернуться домой. Тогда отец так удивится и обрадуется, что отменит свадьбу.

— Значит, ты водишь самолет? — спросил Томми Уотсон. — У нас есть дружок-летчик. Хороший парень. Вы бы с ним классно подружились.

— Эй, погоди-ка, — сказала девушка по имени Розита. — Минутку.

— Да просто подружились бы, и все, — объяснил ее брат Луз.

— Вот именно, — согласился Томми. — Они могли бы обсуждать самолеты.

Но вместо этого Розита и Валери несколько дней обсуждали мужчин, и, когда Розита поведала свою историю, Валери пришла в ярость и раскрыла подружке глаза на этого летуна.

В общем, Валери поладила со всеми южноабиленцами, мужчинами и женщинами. Ее сразу приняли как свою. До чего же приятное времяпрепровождение для молодого археологаидеалиста!

Единственной ложкой дегтя была марихуана. Вся деревня пристрастилась к ней и ночи напролет пыхтела самокрутками до полной потери сознания. Валери отговорилась, сославшись на легочное заболевание и запрет любого курения, и таким образом избежала общей участи.

— Бедная Шина, — пожалела ее Розита. — Когда-нибудь я испеку тебе лепешки с зельем.

Слава богу, этого так и не случилось. Но Валери и без того была опьянена. Тем, что она жива, тем, что находится в этой прекрасной деревушке, которую нашла своими силами. Сперва она боялась, что с ней обойдутся недостойно как с женщиной, но потом увидела, что деревня живет одной большой семьей, и тут нет места подобным шалостям. Но самое главное в том, что они — настоящие майя. Ей удалось проникнуть сквозь толщу веков, влиться в древнюю цивилизацию, которую другие могли изучать лишь извне. Да, эти люди — не строители храмов, да, они — лишь гибнущие останки некогда процветавшей культуры, но в их платье (если не считать неизбежных синих джинсов) были отголоски древних тем, покроев и украшений. А лица людей выглядели так же, как на кувшинах и тысячелетних стелах.

И они по-прежнему верны своему искусству! Когда Валери наткнулась на их маленькую фабрику каменных свистков, костяных фигурок и терракотовых горшков, мужчины и женщины, делавшие все это, сперва даже растерялись. Как будто воссоздание древнего искусства было таинством, которое не терпит посторонних глаз. Но когда она со знанием дела заговорила об искусстве майя (быстро придумав дружка-археолога, чтобы объяснить, откуда ей все это известно), индейцы заулыбались и робко показали ей свои поделки.

— Замечательно! — то и дело повторяла она.

— Правда?

— Да, да! Это можно выставлять в любых музеях мира, и никто не догадается, что вещи новые!

— Как я рад это слышать, Шина, — отвечал ей Томми. — Как мы все этому рады!

Какие прелестные люди! Какой прекрасный немудреный Уклад жизни (не считая пристрастия к марихуане)! Цивилизация с ее медициной и радио совсем рядом, в миссии. Но в остальном тут царит идиллия. И каждый раз, когда Валери думала, что рано или поздно придется покинуть этот рай, ей становилось грустно.

Но вот появился Кэрби Гэлуэй! Откуда ни возьмись. Как с неба свалился в буквальном и переносном смысле слова!

Началось с того, что к ней подошел Томми и сказал:

— Слушай, Шина, сейчас приедет один парень забрать товар. Мы делаем всякие пустяковины на продажу, ты же знаешь.

Да, она знала. Деревянные фигурки и цветные лоскутки. Во всем мире примитивные народы разменивают свою вековую культуру ради денег.

— Может, тебе лучше остаться в деревне? — продолжал Томми. — Ты ведь не хочешь, чтобы этот парень разболтал о белой женщине, которая скрывается в Южной Абилене?

И Валери осталась в хижине. Но, заслышав самолет, неосторожно вышла на улицу. И сразу вспомнила, что видела этот самолет раньше. Он принадлежал Гэлуэю.

Что и подтвердила Розита, вернувшись домой.

— Ты знакома с Кэрби? — спросила она, вытаращив глаза. — Ты знаешь его, Шина?

Конечно, он просто возит их поделки в город (нещадно обманывая при дележе доходов), и в его связях с индейцами нет ничего зловещего, но все же. Может, решиться рассказать им всю правду?

Нет.

— Конечно, знаю, Розита, — ответила она, быстро соображая, как ей быть. — И это очень плохой человек!

— Я так и думала. Он что, изнасиловал тебя?

— Нет, нет, что ты, — ответила Валери и тотчас пожалела, что не сказала: «Да, да». Это могло бы еще больше очернить его в глазах Розиты. — Просто он работал на Уинтропа.

— Уинтропа Картрайта? Того, за которого папаша хотел тебя выдать?

— Да. И здорово надул Уинтропа. Это было несколько лет назад. — Она не знала, давно ли Гэлуэй знаком с индейцами.

— Это ж надо, — сказала Розита. Слова Валери явно произвели на нее впечатление.

«БОТФОРТЫ И СЕДЛО»

Джерри подмигнул парню на площади Шеридана, но тот оказался девушкой. Как же злобно она зыркнула на него! Посмеиваясь, Джерри двинулся дальше по мокрому снегу, домой. Он помахал рукой приятелю, который сидел в баре «Ботфорты и седло», и прошел мимо. Сегодня было солнечно, но дул ледяной ветер, впрочем, этот фактор стихии действовал только на уровне лодыжек. Глядя на мертвое бледное небо над Гудзоном, Джерри вдруг поймал себя на том, что опять думает о Белизе. Там-то уж было тепло! Если б только они поехали туда сами, а не как шпионы Хайрэма…

Чтобы действительно заключить сделку с Кэрби Гэлуэем? Чтобы и взаправду купить и перепродать контрабандные произведения доколумбова искусства? У Джерри пока не хватало духу поделиться этими мыслями с Аланом, и он не знал, доволен ли Алан тем, что они пожертвовали собой за короля и отечество.

Войдя в подъезд, Джерри со вздохом подумал, что ему трудно понять Алана, что на него не угодишь. «Ну, да всяк должен нести свой крест», — подумал он, направляясь к почтовым ящикам.

Обычные счета. Открытка от друга, зимующего в Новом Орлеане. Бело-голубой конверт с телеграммой. Телеграмма?

— Алан! — закричал он, входя в квартиру. — Алан, ты в это ни за что не поверишь!

Появился покрытый мукой Алан. Значит, сегодня ужинать будут дома. Хорошо.

— Ну, что еще?

— Алан, неужто я стал бы беспокоить тебя по пустякам?

— Стал бы. Ты только это и делаешь.

Алан готовил прекрасно, но кухня действовала ему на нервы.

— Вечно ты все портишь, — обиделся Джерри и бросил телеграмму на стол. — Читай сам.

И пошел в спальню. Через три минуты туда заглянул Алан.

— Джерри, ты прав. Я был несносен.

— Ну, что ты об этом думаешь?

— Не знаю.

— Гэлуэй все еще согласен иметь с нами дело!

— Он так говорит!

— В это воскресенье, во Флориде!

— Да, знаю, — сказал Алан. Он по-прежнему хмурился. Джерри ничего не понимал.

— Алан, это чудесные вести.

— Если это правда, а не ловушка.

— Да в чем дело, Алан?

— В наших пропавших пленках.

— Боже! — до Джерри наконец дошло.

И тут раздался звонок у двери. Алан нахмурился.

— Должно быть, Хайрэм, — сказал Джерри, выходя из спальни. — Сейчас узнаем его мнение.

— В такое время?

— А кто еще?

— Вчера я видел, как он выходит из дома с чемоданами. Но Джерри уже открыл дверь и увидел перед собой гангстера, приятеля Кэрби Гэлуэя.

— Боже мой! — вскричал он.

— Боже мой! — вскричал гангстер.

Джерри захлопнул бы дверь, но ужас и потрясение, которые он испытывал, слишком уж явственно отразились и на лице гангстера. А что это за гангстер, если он выказывает ужас и потрясение?

— Торговец наркотиками!

О боже, о боже! Джерри выкрикнул это вслух, но и гангстер тоже выкрикнул это вслух, тыча пальцем в Джерри, который сказал:

— Но ведь это вы торговец наркотиками!

Вытаращив глаза, гангстер ответил:

— Кэрби Гэлуэй говорил мне, что вы…

— Кэрби Гэлуэй говорил нам, что вы…

— Джерри, ради бога, кто там? — крикнул Алан из глубин квартиры.

— Это… это… не знаю!

— Я — Уитмэн Лемьюел, — бывший гангстер протянул свою визитную карточку, — заместитель куратора музея доколумбова искусства в Дулуте.

Джерри взял карточку и уставился на нее. Голова кружилась.

— Я ничего не понимаю, — сказал он.

— А я, по-моему, начинаю понимать, — заявил Лемьюел. — Ну и настращал он меня в Белизе…

— И нас тоже!

— Мне назвали ваши имена, расспрашивали о вас. Некто Инносент Сент-Майкл.

— Никогда о нем не слышал.

— Считайте, что вам повезло.

— Господи! — возопил, появляясь, Алан.

— Все в порядке, — сказал Джерри, хватая его за руку и не пуская к телефону.

— В порядке? В порядке? — Алан нацелил дрожащий палец на Уитмэна Лемьюела.

— Кэрби Гэлуэй обманул нас.

— Всех нас, — добавил Лемьюел. — Вернувшись в Дулут, я призадумался, и мне пришло в голову, что я неправильно понял некоторые вещи, происходившие там, в Белизе.

— Мистер Лемьюел, — сказал Джерри, — я думаю, нам всем надо сесть и поговорить.

— Я думаю то же самое, — ответил Лемьюел, входя в квартиру.

— Для начала, — объявил Джерри, — вот телеграмма, которую вы сочтете очень интересной.

ПЕСОК И ПАРУС

Кэрби зевнул, зажмурился от солнечного света и поудобнее устроился за рычагами управления. Яичница с помидорами и кофе поудобнее устроились у него в желудке. Солнце высушило росу на крыльях «Синтии». Прямо по курсу лежало побережье. Зеленоватая вода была такой чистой, что с самолета ее и не увидишь. Глядишь вниз, а перед глазами только песок да водоросли. Лишь с бреющего полета можно заметить поверхность моря, прозрачного, как театральный бинокль, в который ты, кажется, наблюдаешь рыбий балет.

У северной оконечности большого рифа лежит остров Амбергрис. Он имеет тридцать миль в длину, а в ширину равен двум городским кварталам. Здесь есть десяток гостиниц и рыбачья деревушка Сан-Педро со взлетно-посадочной полосой. Кэрби приземлился на нее в 7.45. Он зарегистрировался на стоянке и отправился в деревню искать девчонку.

На острове Амбергрис сосредоточена почти вся туристская жизнь Белиза. Рыбалка, подводная охота, парусный спорт. В здешних барах туристы из США сидят вперемежку с британскими солдатами, спившимися вдовушками и бродягами. У пирсов всегда стоят несколько больших яхт из Техаса или Луизианы, а вдоль узкого острова разбросаны летние дома богатых американцев. Кое-кто из них занимался тут мелким предпринимательством: держал отели, вывозил красное дерево, торговал землей на материке. Иногда кого-то из них можно было уговорить помочь с перевозкой произведений доколумбовой эпохи.

Сан-Педро поздно ложится и рано встает. Кэрби выпил кофе под открытым небом в обществе двух рыболовов, потом немного послонялся по деревне и попил чаю со льдом. Перекусил в «Хижине» со знакомым летчиком, послушал сплетни, соврал пару раз, выслушал пару врак, передал кое-какие сплетни. И снова пошел бродить.

В баре он завязал разговор с девицей из Техаса, лет тридцати. Яхта ее папочки стояла у пирса, громада с трехэтажный дом, сияющая белизной и позолотой. «Корова-хохотушка, остров Падре, Техас», — значилось на борту. Как объяснила девица, яхта наречена в честь любимого сыра папаши.

Кончилось тем, что Кэрби и Тэнди, как звали девицу, взяли с собой стаканы, взошли на борт и от души повеселились в каюте. В разгар веселья с палубы донесся грубый голос:

— Тэнди!

Вернулся папаша с тремя местными носильщиками, которые тащили картонные ящики. Папочка начал выкрикивать команды и раздавать доллары. Тэнди взяла у Кэрби стакан, отправилась на камбуз и снова наполнила бокалы. Папочка освободился.

— Папа, это Кэрби Гэлуэй, я только что познакомилась с ним в баре.

Папаша не заметил вызова, звучавшего в словах дочки. Он протянул руку, пристально посмотрел на Кэрби и сказал:

— Дэррил Пайндинг-старший.

— Очень рад, сэр, — ответил Кэрби. — Как поживаете?

— Прекрасно, Кэрби. А вы?

— Грех жаловаться.

— Хорошо. Тэнди, ты мне налила?

— Сейчас налью. — Она ушла, а Дэррил Пайндинг-старший указал на синее кресло.

— Садитесь, Кэрби, в ногах правды нет. Чем вы занимаетесь?

Забавно было беседовать с Дэррилом Пайндингом-старшим. Он принадлежал к тем богачам, которые считают, что деньги придают им ума. Он неплохо разбирался в двух-трех вопросах и полагал, что все обо всем знает. Крупный мужчина лет пятидесяти с небольшим, вероятно, игравший в футбол в студенчестве, а теперь растолстевший, хотя и не очень рыхлый.

Тэнди рассердилась, когда поняла, что Кэрби не собирается прерывать разговор с папочкой. Она пригрозила, что уйдет, потом ушла. А Кэрби и Дэррил, успев сдружиться, продолжали болтать.

'Кэрби выяснил, что Дэррил не всегда и не во всем четко придерживался закона. Это плюс. Чуть позже стало ясно, что он уже пару раз занимался контрабандой. А почему нет? С такой-то яхтой! Еще один плюс. Мало-помалу Кэрби выведал, что старик знаком и с доколумбовым искусством, хотя и гораздо хуже, чем казалось ему самому. И, наконец, Дэррил имел смутное представление об усилиях южноамериканских правительств, стремившихся остановить отток этих произведений из своих стран. Он считал такую позицию дурацкой. А это был уже огромный плюс!

Ночевал Кэрби на «Корове-хохотушке».

ФИГУРА В ХАКИ

Солнце, которое ранним утром улыбнулось с неба Кэрби Гэлуэю, чуть позже пробилось сквозь листву и лианы и уронило свои лучи на мокрую землю джунглей, покрывавших горы Майя возле гватемальской границы. Оно осветило сгорбленную торопливую фигурку в хаки, которая двигалась на запад. Человек нервно озирался, страдальчески морщась при каждом звуке в джунглях, время от времени поглядывая на солнце, будто оно было ястребом, готовым сожрать его, мышь-полевку.

Вернон сопел и отдувался, больше от страха, чем от усталости. Он не ожидал такого скорого вызова и вплоть до вчерашнего вечера не понимал, как крепко полковник держит его в руках. Вернон больше не мог ни в чем ему отказать, больше не был хозяином себе. Полковнику ничего не стоило уничтожить Вернона, и не надо было даже доставать кольт из кобуры. Достаточно подсунуть британскому командованию или белизскому правительству доказательства его, Вернона… …измены.

— Ничего-о, ничего-о, — задыхаясь, бубнил Вернон. Гватемала никогда не нападет, никогда не захватит Белиз. Да, бесчестно и позорно принимать деньги от полковника, но в самом худшем случае все это — софистика, ибо никто не в силах продать Белиз Гватемале. И тем не менее, тем не менее…

Все как-то сразу навалилось. Он убил Валери Грин, да, убил. Но у него оказалась кишка тонка, чтобы быть убийцей. Он слишком поздно понял это. Ему хотелось быть человеком, напрочь лишенным совести, но совесть мучила его, как болезнь мучает прокаженного. И легкое чувство вины, связанное с предательством, не шло ни в какое сравнение с той жгучей виной, которую он испытывал как убийца.

Кроме того, судьба Вернона была не только в руках полковника, он полностью зависел и от своего соучастника, тощего негра. Тот пропал без вести, если не считать следа в виде запчастей от «лендровера». Очевидно, парень покинул страну. Конечно, его ищет полиция. И если его найдут, он выложит все, первым делом назвав имя Вернона.

— Слишком много всего, — бормотал Вернон, продираясь сквозь мокрый подлесок. Лицо его было залито росой, потом и слезами. Ветки немилосердно хлестали, под ногами лежала предательски скользкая земля, да и солнце палило. Как же хочется отдохнуть и успокоиться!

«Даймлер» медленно полз по джунглям, будто черный кит. Вернон отошел к краю проселка, большой автомобиль остановился рядом, окно пассажирского салона опустилось, и в темном прямоугольнике появилась физиономия полковника. В углу сиденья все та же девица читала французский журнал.

Полковник высунул из машины осыпанную перстнями руку с белым конвертом.

— Это тебе, — сказал он.

Вернон взял конверт, толстый и мягкий от денег. Много денег. Чего же от него потребуют, подумал он.

Полковник протянул ему листок бумаги. Вернон увидел, что это ксерокопия с кусочка одной из карт, принесенных им в прошлый раз. Тут были обозначены новые поселения беженцев. Одно из них опоясывал красный кружок.

— Послезавтра в Белизе будет группа британских журналистов, — сказал полковник.

— Журналистов? Мне об этом ничего не известно.

— Они приезжают. В числе прочих дел они намерены посетить деревню беженцев в Белизе. Это намечено на пятницу. Ты должен сделать так, чтобы они поехали именно в эту деревню. — Полковник ткнул пальцем в красный кружок.

— Но… журналисты не имеют никакого отношения к моему ведомству. Я не…

— У тебя есть приятель-шофер?

«Сколько же он про меня знает!» — ужаснулся Вернон.

— Он… он исчез. Сбежал на прошлой неделе. Никто не знает почему.

— Тогда найди кого-нибудь другого. — Полковник разрешил затруднение, щелкнув пальцами. Женщина перевернула страницу журнала. На этот раз Вернон ее совершенно не интересовал. — Ты все устроишь. Журналисты поедут в эту деревню.

— Не знаю, смогу ли я…

— Так надо, — отрезал полковник.

— Я… я попробую, — жалобно проговорил Вернон, когда стекло медленно поползло вверх.

Сидевший неподалеку на ветке большой попугай вдруг расправил крылья, посмотрел на Вернона и глумливо захохотал.

ПУТЬ К ГРАНИЦАМ РАЯ

Центральноамериканские лесные индейцы — это крестьяне, фермеры, обязанные жизнью тучным почвам джунглей. Их предки жили на этой земле две тысячи лет и похоронены в ней. Они знают голод, наводнения, эпидемии, дикое зверье, пожары, они воевали с враждебными племенами. Но что бы ни происходило в их жизни, индейцы всегда оставались на своей земле.

Сегодняшнему индейцу нужно не больше и не меньше того, что он имел всегда: делянка в джунглях, маленькая родственная община и покой. Но сегодня Центральная Америка стала частью большого мира, а в большом мире никому нет покоя. Индейцы не в силах дать отпор эскадронам смерти, вооруженным полуавтоматическими карабинами, и солдатам на вертолетах. Им нечего ждать пощады от белых, которые называют индейцев «животными с человеческими именами». И происходит невероятная вещь: индейцы покидают свою землю.

Беженцы. Прожив тут тысячелетия, они превратились в беженцев. Последние три или четыре года индейцы мишкито почти непрерывным потоком движутся через Гондурас и Никарагуа, спасаясь от «цивилизованных» людей, которые преследуют и уничтожают их. Люди цивилизованные в более истинном смысле этого слова, мужчины и женщины, члены самодеятельных религиозных групп, помогают сальвадорским и гватемальским крестьянам переселиться в Канаду, но на кой ляд им Канада? И вот некоторые из них решили целыми родами (от десяти до пятидесяти тысяч человек в каждом) пуститься в страшный, долгий и опасный сухопутный поход к границе Белиза, чтобы пересечь ее и оказаться… в раю.

Тут джунгли такие же, как дома, но совсем пустые, и это замечательно. Мили и мили ничейной земли, где можно вырезать себе надел и начать все сызнова. Тут не свирепствуют по ночам вооруженные головорезы в масках. Единственный военный летательный аппарат здесь — британский реактивный «харриер», который нет-нет да и промелькнет над головой. Не успел появиться, а уж исчез и несется вдоль границы, напоминая гватемальцам о бесплодности их мечтаний.

Беженцы прибывают сюда напуганными, растерянными, почти без всяких надежд. Они строят свои поселения, тщательно укрывая их от мира. Но их находят — через неделю, полгода или год, и тогда правительство Белиза посылает к ним своих представителей, чиновника из ведомства соцобеспечения, полицейского без оружия или санитарного инспектора. Беженцам сообщают, что страна принимает их как иммигрантов; это не связано ни с каким крючкотворством, и о выдворении обратно в ад не может быть и речи. Пока они живут на своем клочке земли и возделывают ее, она принадлежит им. Пока они занимаются собственными делами, никто не вмешивается в их жизнь. Правительство не враждует с ними и не ведет против них войну. И просит их лишь об одном: посылать своих детей учиться в школу. «Мы хотим сделать их достойными гражданами Белиза».

Индейцы не совсем понимают происходящее, не до конца верят в свое везение. Они строят хижины из тех материалов, которые можно найти в джунглях; они возделывают свои поля и при этом все время живут с оглядкой. Но ничего не происходит. И тогда, спустя годы, они медленно постигают истину, а истина в том, что войне конец.

МАЛЕНЬКОЕ СОСТОЯНИЕ

Инносент почти не чувствовал вкуса пищи, почти не смотрел на прекрасный морской пейзаж. Даже от двух бутылок пива ему не полегчало, равно как и от звучащего отовсюду веселого гвалта (за соседним столиком предприниматель Эмори Кинг, уроженец Штатов, а ныне гражданин Белиза, говорил своим приятелям: «Как нажить маленькое состояние в Белизе? Очень просто. Первым делом надо иметь большое состояние!»).

Валери Грин. Инносент никак не мог выкинуть ее из головы. Сегодня утром, по обыкновению плавая в бассейне, он вдруг подумал, что Валери так ни разу и не видела его дом, никогда не купалась здесь. И эта мысль так опечалила его, что он тотчас прервал свой заплыв и уныло поплелся в дом одеваться.

Конечно, все это нелепо: ни одна из его подружек не видела этого дома и не плавала в бассейне. Попробуйте привести даму к такой жене и таким четырем доченькам! Инносент избегал того слова, которое вернее всего могло бы описать его состояние. Он был готов признаться себе, что грустит по ней, но даже себе он ни за что не сказал бы почему.

— Инносент Сент-Майкл?

Инносент поднял глаза от тарелки с нетронутым омаром и увидел, что над столиком возвышается фигура белого мужчины. Тот протягивал руку с визитной карточкой. Совсем белая кожа, как на брюхе у барракуды. Видно, парень только что прилетел с заснеженного севера.

— Да, — ответил Инносент, желая только одного — чтобы этот тип перестал существовать или, по крайней мере, убрался прочь. Но этот тип существовал и не убирался.

— Вот моя карточка.

«Ну же, Инносент, — сказал себе Сент-Майкл, — очнись. Перед тобой человек с визитной карточкой. Североамериканец при деньгах. Может, он ищет, куда вложить тысчонку-другую. Может, хочет купить землю или найти напарника и сколотить маленькое состояние в Белизе. Ну же, Инносент, прояви любопытство».

Он без особого интереса взял карточку и узнал, что подателя ее зовут Хайрэм Фарли. Сотрудник нью-йоркского журнала «Взор».

— Репортер?

— Редактор, — поправил его Хайрэм Фарли и без приглашения уселся на стул справа, взгромоздив локти на стол. — Мистер Сент-Майкл, вы знакомы с белизским законом 1972 года о древностях?

Инносент вздернул брови.

— В нем сказано, что руины храмов майя на территории Белиза принадлежат народу вместе со всем своим содержимым и неприкосновенны. Ну как, по-вашему, знаком я с ним или нет?

— Хорошо, — сказал Хайрэм Фарли. — Прекрасно. Следовательно, этот закон кладет конец контрабандной торговле изделиями майя, так? Мистер Сент-Майкл, недавно я узнал о сговоре с целью вывоза из Белиза в Штаты произведений искусства доколумбовой эпохи.

— О котором вы быстренько сообщили властям обеих стран.

— Ирония — хорошая штука, мистер Сент-Майкл. У меня не было доказательств, только неопределенные слухи. В надежде получить документальные доказательства для передачи властям и для отличной журнальной статьи…

— Да, разумеется, не без этого.

— Бессребреничество, мистер Сент-Майкл…

— Я мало что знаю о бессребреничестве, мистер Фарли. Расскажите, что вы сделали.

— Я подбил двух своих друзей приехать сюда и сделать вид, что они — нечистые на руку торговцы антиквариатом из Нью-Йорка.

Господи! Уитчер и Фелдспэн. Инносент настолько обрадовался своей догадке, что его лицо осталось совершенно бесстрастным. Так вот зачем они делали запись. И не вмешайся он, не стащи кассеты…

А Валери? Осталась бы она в живых? Нет, журнал не успел бы выйти в свет. Кэрби в любом случае уже убил бы ее.

Фарли рассказал о записи и ее похищении в аэропорту и продолжал:

— Мои друзья… они не созданы для таких интриг. И уж, конечно, не для опасностей. Они заявили об отказе от дальнейшего расследования, особенно если записи в руках контрабандистов, что почти несомненно.

Инносент думал о Валери и Кэрби, но умудрялся и слушать Фарли.

— И теперь вы решили сами за это взяться?

— Мистер Сент-Майкл, мне по-прежнему нужна статья для журнала. А вы, наверное, хотите спасти достояние отечества от воров и контрабандистов.

— Конечно, мистер Фарли, — отвечал Сент-Майкл.

— Буду с вами откровенен: после того как мои друзья выбросили полотенце, я огляделся, навел справки, поспрашивал людей, знающих Белиз. Вы помните Уильяма Родмейера?

Имя было смутно знакомо Сент-Майклу, но и только. Он нахмурился.

— Я уверен, что…

— Несколько лет назад вы продали ему участок в Ледивиле. Ледивиль был маленькой общиной рядом с международным аэропортом. Он имел бы неплохое будущее, стань Белиз более населенным, чем теперь. Инносенту принадлежало там несколько наделов.

Родмейер! Он все вспомнил.

— Журналист?

— Вот именно. Он хотел основать еженедельник для англоязычных стран Карибского бассейна.

— Да, помню. Очень честолюбивый замысел.

— Слишком честолюбивый, судя по последствиям.

— Кажется, тот человек разорился?

— Да, ему не хватило капитала.

— В Карибском бассейне это — главная трудность, — сказал Сент-Майкл, кивая, будто американский политикан.

— Сейчас Родмейер в Нью-Йорке. Как я понял, перед отъездом он опять продал вам эту землю, но за гораздо меньшую сумму.

— На земельном рынке тогда резко упал спрос на участки, — пробормотал Сент-Майкл.

— Да, но дело не в этом. Родмейер посоветовал мне прежде всего встретиться с вами. Он сказал, что никогда в жизни не встречал такого упрямого и безжалостного хитреца, как вы, но вы занимаете важный пост в правительстве, и мне очень повезет, если я уговорю вас поработать со мной над этой статьей о контрабанде.

— Никогда не говорил дурного слова о мистере Родмейере, — заявил Инносент, приняв слегка оскорбленный вид.

Фарли рассмеялся.

— Разумеется, вы же неплохо нажились на нем. А теперь серьезно. Я позволю вам раскрыть это дело в Белизе и сделаю вас героем статьи. Будем полезны друг другу. Мои сведения и ваши связи позволят нам вместе разоблачить контрабандистов.

Ум Инносента уже включился и работал на двух уровнях сразу. На верхнем, в силу опыта и привычки, он воспринимал слова Хайрэма Фарли и его идеи, решал, как ему поступить с этой клюнувшей рыбкой. Но в глубине сознания по-прежнему царила Валери Грин. А в точке слияния этих мысленных потоков барахтался Кэрби Гэлуэй.

Кэрби-контрабандист. Кэрби-убийца.

— Значит, вы хотите разоблачить контрабандистов в своем журнале, — сказал Сент-Майкл, — поймать их с поличным, сфотографировать и все такое?

— Это — в самом лучшем случае, — согласился Фарли. — Здесь я и сам справлюсь. Ваша помощь нужна мне в другом.

— В поимке контрабандистов, — произнес задумчиво Сент-Майкл. Да, неплохо поймать Кэрби-контрабандиста. Но как быть с Кэрби-убийцей?

— Ну, договорились, мистер Сент-Майкл? — спросил Хайрэм Фарли.

— Дайте подумать, мистер Фарли, — отвечал Инносент.

Кэрби-убийца — его дело. Он невольно склонялся к решению, совсем ему не свойственному, не вязавшемуся с его характером. Он боролся, упирался, но ничего не мог сделать.

Завтра, пообещал он себе. Завтра я сделаю выбор между Фарли и Кэрби.

— Завтра пополудни я свяжусь с вами, мистер Фарли, — сказал он. — В отеле «Форт-Джордж».

— Откуда вы знаете, что я остановился в «Форт-Джордже»? — удивился Фарли.

Инносент расхохотался, хотя его мысли были заняты Кэрби-убийцей.

— Все американцы, с которыми я веду дела, живут в «Форт-Джордже», мистер Фарли, — заявил он.

ЖУТКАЯ ОТДАЧА

— Семь, — сказал Кэрби.

— Четырнадцать за два, — ответил Мэнни.

Кэрби ухмыльнулся и положил на стол третью семерку.

— Двадцать один за шесть, — объявил он и только теперь поднял глаза на Мэнни. Тот улыбался во всю свою щербатую пасть. Улыбка была похожа на зев тоннеля.

— Нет, — сказал Кэрби.

— Да, — ответил Мэнни и вкрадчивым жестом положил на стол четвертую семерку. — Партия. Какой теперь счет?

Кэрби перевернул доску и взглянул на чернильные пометки.

— Ты ведешь по партиям, как будто сам не знаешь.

— Сколько, сколько веду-то?

— Триста двадцать девять на двести семьдесят восемь, — Кэрби покачал головой. — Лучше бы я обучил тебя шашкам.

— Так обучи теперь.

— Еще чего! — воскликнул Кэрби и обернулся, заметив, что две собаки, мирно смотревшие телевизор, уставились на дверь.

— Кто-то идет, — сказал Мэнни.

— Может, Томми? — предположил Кэрби. — Я поговорю с ним на улице.

Вчерашняя поездка в Сан-Педро с деловой точки зрения оказалась зряшной, но зато Кора принесла из Ориндж-Уолк телеграмму. Уитчер и Фелдспэн сообщали, что в воскресенье готовы принять первый груз. Так что у Кэрби были для Томми указания. Пусть делают Зотцев, надо дать новым покупателям стоящий товар, и плевать он хотел на суеверия!

Мэнни тасовал карты с видом заправского шулера. Кэрби с легкой улыбкой вышел на улицу приветствовать своего верного индейского помощника.

Но это был не он. Прищурившись на солнце, Кэрби разглядел сначала серый «лендровер», а потом и Инносента Сент-Майкла, вылезавшего из машины. С левой стороны. Значит, он приехал один.

Сюда? Инносент Сент-Майкл — здесь?

Кэрби зашагал к толстяку и заметил, что Инносент выглядит взъерошенным, взволнованным и на себя не похожим. Сытой самоуверенности как не бывало. Инносент увидел Кэрби и полез обратно в машину. Он взял что-то с пассажирского сиденья.

— Что стряслось, Инносент? — закричал Кэрби.

Сент-Майкл выпрямился и, развернувшись, открыл пальбу из револьвера.

У него был «уэбли и скотт» шестой модели, весом в два фунта и шесть унций, длиной в одиннадцать с четвертью дюймов. Этот шестизарядный английский армейский револьвер был знаменит своей жуткой отдачей. Неизвестно, где Инносент достал это чудовище, но наверняка оно попало к нему без руководства по эксплуатации, да и поупражняться он не успел. Он стиснул зубы, нажал на спуск, и револьвер издал резкий взрывной звук. Пуля ушла вверх, за дом, и полетела к побережью океана.

— Эй! — крикнул Кэрби.

Вторая пуля со свистом отправилась на юг, к Пунта-Горда.

— Какого черта? — гаркнул Кэрби.

В третий раз Инносент пальнул в небосвод. Позднее эта пуля, никем не замеченная, приземлилась возле дома.

— Господи Иисусе! — сказал Кэрби.

Инносент казался злым, взволнованным, взбешенным, опечаленным, смертельно обиженным и исполненным решимости. Схватив проклятую пушку двумя руками, он прицелился в нос Кэрби.

— А-а-а-а! — закричал Кэрби.

Четвертая пуля свистнула над самым ухом.

— Не надо! — взревел Кэрби.

Инносент пробормотал что-то и сделал шаг вперед, держа револьвер перед собой, будто бешеную кошку. Кошка злобно плюнула, и пятая пуля оцарапала кожу над левой ключицей Кэрби, которая, как известно, служит вершиной грудной клетки и тянется от грудины к лопатке.

Все это происходило очень быстро, и Кэрби лишь теперь сообразил, что надо предпринять сообразные обстановке ответные действия, то есть заорать и плюхнуться на брюхо. Так он и сделал, и шестая пуля прошила воздух в том месте, где только что была его голова. Продолжая полет, она вонзилась в притолоку в тот миг, когда Мэнни приоткрыл дверь, чтобы узнать причину переполоха.

Он посмотрел на притолоку, на Инносента с револьвером, на Кэрби, пластом лежавшего в пыли, проворно шагнул назад и прикрыл дверь.

Кэрби перевернулся. Инносент стоял над ним, сжимая револьвер. Дуло смотрело на Кэрби, как стальная змея с гребешком мушки на голове. Палец Инносента надавил на спуск, и шестая модель сказала «щелк».

Ни Инносент, ни Кэрби не поверили своим ушам. Оба взглянули на револьвер. Инносент снова прицелился и спустил курок. «Щелк», — сказал револьвер.

— О, парень! — воскликнул Кэрби и как сумасшедший откатился прочь по пыльной неровной земле. Когда он сел, грязный и ошалевший, между ним и Инносентом было уже несколько ярдов. Он помотал головой, стараясь вновь сфокусировать глаза, и увидел, что Инносент бежит к «лендроверу», запускает ручищу в салон и достает маленькую картонную коробочку. Он поставил ее на капот и сорвал крышку. Несколько патронов выпали и, прокатившись по капоту, посыпались наземь.

— Боже, он перезаряжает пушку! — пробормотал Кэрби.

К сожалению, кто-то научил Инносента открывать барабан. Он стал запихивать патроны пулей вперед, как и надо. Еще несколько штук просыпались на землю.

Инносент заметил приближение Кэрби и торопливо попятился, судорожно пытаясь закрыть полупустой барабан.

— Ты что, Инносент? — крикнул Кэрби, идя за ним. — В чем дело?

— Ты убил ее, — ответил Сент-Майкл и захлопнул барабан, больно прищемив палец. Он сунул этот палец в рот и нацелил револьвер на Кэрби, который остановился в нескольких шагах, совсем обалдевший, не способный ни бояться, ни соображать.

— Убил? Кого?

— Вавеви Фвингх, — ответил Инносент.

— Кого-кого?

Инносент вытащил палец изо рта.

— Валери Грин, — сказал он. — И за это ты поплатишься жизнью!

«Щелк», — произнесла шестая модель. Кэрби обхватил голову руками.

— Проклятый негодяй! — взревел Инносент.

— Это не я! — завопил Кэрби. — Инносент, я невиновен!

«Щелк».

— Зараза, да где же они, эти патроны?

— Я не убивал!

«Бах!» — произнес дробовик в руках Мэнни, стоявшего на пороге дома, и на Инносента с Кэрби посыпались сучья и листья.

Инносент вытаращил глаза и смотрел на Мэнни, который не страдал от жуткой отдачи. Бросив палить по деревьям, он нашел себе новую мишень где-то на туловище Сент-Майкла.

Кэрби не представлял себе, как поступит Мэнни в следующее мгновение. Моля бога, чтобы не попасть под свинцовый дождь, он бросился вперед и вырвал револьвер из ослабевших рук Инносента, после чего пустился наутек с криком:

— Не стрелять! Не стрелять!

Сент-Майкл в изнеможении обиженно смотрел ему вслед.

— Да как я могу стрелять? Ты же забрал мой револьвер!

— Мэнни! — истошно закричал Кэрби. — Не стреляй!

Мэнни вышел на улицу с дробовиком у плеча. Следом за ним появилась перепуганная Эстель с ножом, которым разделывала цыплят. Две собаки трусцой подбежали к Инносенту и принялись обнюхивать, выискивая местечки повкуснее. Дети высыпали на двор и сгрудились в сторонке, взяв на себя роль зрительской аудитории. У Инносента был вид страдальца.

Отбежав на безопасное расстояние от всех участников драмы, Кэрби взглянул на орудие убийства, которое держал в руках. Потом нацелил ствол в землю и спустил курок. «Бах!» — рявкнул револьвер, и весь скелет Кэрби затрясся от жуткой отдачи.

— Господи! — прошептал Кэрби. Всего один «щелк» отделял его от вечности.

ТАЙНА ХРАМА

Индейцы не ожидали появления самолета, это Валери определила по их поведению сразу, как только он прошел низко над деревней. Конечно, это им нравилось: похоже, они любили все, что вытворял Кэрби Гэлуэй. Индейцы высыпали из хижин и все до единого, сгорая от любопытства, побежали на холм встречать летчика. Немного отстав, Валери тоже последовала за ними, влекомая любопытством.

Она еще никогда не ходила этой дорогой. Индейцы рассказывали ей, какая сухая и безжизненная тут земля, годная только для посадки самолета, да она и сама заметила, что они не ходили сюда, если не надо было встречать Гэлуэя. С трудом добравшись до верхушки холма, она посмотрела вниз, на кативший по полю самолет, и только теперь вдруг поняла, где находится.

Да, это здесь, здесь! Они с шофером-похитителем приезжали именно сюда, только вон с той стороны. И самолет стоял на том самом месте, куда его сейчас подогнал Гэлуэй. Значит, тут… тут… храм?

Вытаращив глаза и разинув рот от изумления, Валери огляделась. Она ничего не понимала. Эта штука — никакой не храм. Это просто сухой бурый холм, покрытый мертвыми кустами и чахлыми деревцами.

Мог ли здесь быть храм? В отличие от египетских пирамид, которые были настоящими постройками с полостями и залами внутри, храмы майя представляли собой просто каменную облицовку природных возвышенностей. Мог ли Гэлуэй за несколько дней полностью ободрать этот холм, унеся все камни и стелы, все своды, стены, террасы и лестницы?

Нет, не мог.

В силах ли он, даже совершив невозможное, уничтожить все следы содеянного?

Нет. Не в силах. Вздор!

— Но… — вслух произнесла Валери, продолжая в полной растерянности озираться по сторонам. Она же своими глазами видела этот храм. Она стояла вон там, смотрела вот сюда, и перед ней, вне всякого сомнения, был храм. На том самом месте, где предсказали компьютеры. Она знала, что он должен быть тут. Да и Кэрби Гэлуэй так расстроился, когда она нашла его таинственный храм, что совсем сбрендил, угрожал ей мачете, скакал, грянул шапкой оземь…

Тут ее внимание привлекла суета возле самолета. Кэрби Гэлуэй вылез из кабины и разговаривал с Томми Уотсоном, Лузом и Розитой, размахивая руками. Остальные стояли кружком, глядя на них и не больше Валери понимая, что происходит. Но тут она увидела вторую фигуру, неуклюже выбирающуюся из самолета с помощью нескольких индейцев. У нее перехватило дыхание. Инносент Сент-Майкл!

Она уставилась на него, позабыв про тайну храма. Главарь, собственной персоной, здесь! Пригнувшись, она наблюдала за ним сквозь увядшую листву. Беседа внизу продолжалась, теперь Томми и Луз объясняли что-то другим индейцам, Кэрби тоже объяснял, даже Инносент Сент-Майкл — и тот объяснял. Индейцы начали показывать пальцами в сторону Валери. Или просто на верхушку холма. Должно быть, в сторону деревни, поскольку все, продолжая галдеть и объяснять, гурьбой двинулись туда.

Что же делать? Согнувшись в три погибели, Валери смотрела, как индейцы и злодеи поднимаются по склону. Спрятаться в одну из хижин? Или уйти из деревни, пока Гэлуэй и Сент-Майкл не отбыли восвояси?

Они все ближе, она уже слышит их голоса. Вот донесся голос Гэлуэя. Нет, ошибки быть не может, он действительно произнес это слово: «Шина».

Ее предали! Но кто? А, какая разница? Но теперь она поняла, зачем Гэлуэй и Сент-Майкл приехали сюда. Они хотят довести до конца дело, начатое их подручными. Уж в этом-то сомневаться не приходится. Валери вздрогнула, как вспугнутый олень, и бросилась бежать.

Она скатилась по склону и устремилась прочь, давясь своим страхом. Хижины вырастали впереди, но теперь там нечего ждать помощи: эти индейцы — рабы Гэлуэя. Казалось, весь мир ополчился против Валери Грин — все мужчины, женщины и большинство детей.

Конечно, бродить по диким джунглям — сомнительное удовольствие, но не оставаться же тут! Кэрби Гэлуэй и Инносент Сент-Майкл неумолимо надвигались на деревню. Надо бежать, больше делать нечего.

До появления самолета Розита пекла лепешки возле своей хижины. Теперь они остывали на плоском камне. Схватив их (кто знает, когда она опять найдет пищу?), Валери перепрыгнула через ручеек и скрылась в лесу.

ДЕНЬ КЛОНИЛСЯ К ВЕЧЕРУ

Инносент сидел на плоском камне, переводя дух; вокруг сновали индейцы, вбегая в хижины и выбегая из хижин, с плеском возясь в ручье, крича друг на друга, шлепая детей, пиная собак. Кэрби Гэлуэй вышагивал взад-вперед, как пират на мостике, он выкрикивал приказания, гавкал и рявкал, указывал рукой то в одну сторону, то в другую, но почти никто не замечал его. Двое мужчин и одна женщина, знавшие английский, стояли среди этой кутерьмы и препирались, крича во всю глотку. Но не по-английски, поэтому проку от спора не было.

Инносент уже давно понял, чем это кончится. Вопрос теперь стоял иначе: поверит ли он басням Кэрби? Хотя в такой день чему только не поверишь! Да ничему не поверишь. Взять его самого, к примеру. Он вел себя совершенно невероятно. Он совершил, или пытался совершить, акт насилия. Он, Инносент Сент-Майкл, всегда гордившийся умом и боровшийся при помощи мозгов, нанимая за деньги исполнителей, если требовалось пустить в ход силу. Он совершил, или намеревался совершить, покушение на убийство на почве страсти! Он, Инносент Сент-Майкл, и страсть!

Намеревался. Все-то он намеревался. А сделать, как надо, не смог. Десять раз стрелял в Кэрби и десять раз промазал. Одна маленькая царапина, которой этот тип щеголял так, будто изувечен до конца дней, пока не успокоился и не поклялся миллион раз в том, что не убивал Валери Грин.

В это можно было верить. Кэрби хоть и орал, но приводил разумные доводы. Если он прикончил Валери, почему бы ему не убить заодно и Сент-Майкла? Он что, псих? Довериться шоферу Инносента в таком опасном деле? Сговориться с ним?

Да и времени на это у него не было. И, наконец, Кэрби вообще не верит, что Валери Грин мертва. Она, по-видимому, живет в индейской деревне и носит имя Шина, царица джунглей.

Туда-то они и приехали. В сердце Инносента надежда боролась с неверием. А в деревне их окружили ясноглазые любознательные индейцы и заверили Инносента, что Шина действительно с ними. Она там, за холмом. За холмом Кэрби, как заметил Инносент, гадая, имеет ли это какое-нибудь значение.

И они пришли в деревню. И успели в аккурат к началу этого ералаша. Когда все заорали и забегали, Инносент просто уселся на камень и стал ждать окончания переполоха.

Деревня успокаивалась. Кэрби стоял перед ним, расставив ноги, и с него можно было писать портрет генерала, впавшего в отчаяние.

— Она исчезла, — сообщил он.

— Думаешь, я в это поверю? — спросил Инносент.

Кэрби готов был броситься на него с кулаками.

— Ну, когда, по-твоему, я успел подстроить еще и это?

— Это твой Мэнни с ружьем. У него есть рация. Он уселся за нее, как только мы взлетели…

— Здесь нет радио, можешь сам обыскать эту чертову деревню. — Он сделал широкий жест руками. — Мы не поставили тут аппаратуру, чтобы не привлекать внимания.

Раздумья об этом Инносент решил отложить на потом.

— В этом мире существуют и другие приемники, — сказал он. — Может, в полумиле отсюда сидит твой дружок… Кэрби, в твою сказку мало кто поверит.

— Всяк, кто не поверит, будет не прав.

— Скажи-ка, почему ты не пошел взглянуть на Шину позавчера, когда узнал, что она тут?

— Я в это не поверил.

— Так почему я должен верить?

— Потому что потом я увидел белую женщину. Я же говорил тебе, Инносент. Тогда я не был уверен, но теперь, когда ты сообщил мне об исчезновении Валери Грин и побеге того троглодита, которого ты к ней приставил…

— Ладно, ладно, Кэрби. Однако ее тут нет. Была и вдруг исчезла. С чего бы?

— Она не верит тебе, — сказала внезапно подошедшая Розита, ткнув тонким пальцем в Кэрби. — Она рассказала мне, как ты надул Уинтропа Картрайта.

Кэрби заморгал.

— Кого?

— Человека, за которого она собиралась замуж.

При этих словах Инносент поднял усталую голову.

— Она собиралась замуж?

— За Уинтропа Картрайта. Он богатый, как ее папа, но старый, — Розита улыбнулась. — Вот почему она убежала. У нее свой самолет, как вам известно.

Инносент потряс головой.

— Дичь какая-то, — сказал он Кэрби. — Видно, это другая женщина.

— Погоди. Слушай, Розита, вы дали ей прозвище Шина?

— Это Томми придумал. Он у нас читатель.

— А как ее звали по-настоящему?

— Валери, — подумав, ответила Розита.

— А фамилия?

— Откуда я знаю? Я звала ее Шиной. Ей нравилось. И она все мне про тебя рассказала. Что у тебя нет никакой бешеной жены в дурдоме. Ты просто обманывал меня!

Инносент нахмурился.

— Бешеная жена? Какая бешеная жена?

— Это неважно, — поспешно сказал Кэрби. — Главное, что ее зовут Валери, и она бежала либо потому, что боится меня, либо потому, что боится тебя. В любом случае она видела наше приближение.

— У нее нет причин бояться меня, — заявил Инносент.

— Может, она думала, что вы повезете ее к отцу и заставите выйти за Уинтропа, — сказала Розита.

— Погодите, я начинаю понимать, — проговорил Кэрби. — Валери скрывалась, вероятно, от этого твоего шофера, Инносент. И она боялась сказать правду, не знала, кому можно довериться, вот и скормила этим балбесам историю о беглой наследнице, а они проглотили ее.

— Она и правда беглая наследница! — с радостью подтвердила Розита. — Она не хотела за этого Уинтропа и бежала на своем самолете, но разбилась в горах Майя и шла несколько дней, пока мы не отыскали ее. Она взяла с нас клятву, что мы не будем болтать, и рассказала всю правду. И скоро мы ее найдем, — добавила она.

— Найдете? — Инносент выпрямился. — Почему ты так думаешь?

— Привстаньте на секунду.

Инносент посмотрел на Кэрби, тот пожал плечами. Тогда Инносент тоже пожал плечами и встал. Розита взглянула на плоский камень.

— Так и есть, исчезли.

Инносент посмотрел на камень, на Розиту и на Кэрби.

— Сесть-то можно? — спросил он.

— Конечно, будьте как дома.

— Что исчезло? — осведомился Кэрби.

— У Шины больное горло, или легкие, или что-то там такое, — объяснила Розита, — и ей нельзя курить. Так что, если мы иногда подзаводимся, она не может побалдеть вместе с нами, понимаете?

— Ну и?.. — спросил Кэрби, а Инносент подумал, что этот парень вполне достоин сумасшедшей жены.

— Ну и я обещала ей лепешек с зельем, но только сегодня руки дошли испечь. Зато сильная штука получилась.

— Ты пекла лепешки?

— Да, и положила их на этот камень, а они исчезли. Наверное, Шина забрала. — Розита взглянула на запад, где на крутых уступах гор чернели длинные тени. — Так что далеко ей не уйти.

НЕМНОГО О ПРАКТИЧЕСКОЙ ФАРМАКОЛОГИИ

— Вааааалери! О, Вааааааалери!

Она снова упала и опять оцарапала то же колено.

— Вааалери! Это я, Розииииита! Все хорошоооо!

— Дыр-дыр-дыр! — воскликнула Валери и захихикала. Ей нравилось представлять себя белым лимузином с побитыми и насквозь проржавевшими крыльями, с заляпанной грязью обивкой и откидным верхом. Она как бы видела себя со стороны карабкающейся на четвереньках по заросшему джунглями склону. — Фыр-фыр-фыр! Ур-р-р-р!

Слякоть, грязь, корневища, хлесткие ветки. Жучки, проворно удирающие от ее ладоней. А ладони — как лапы Дональда-утенка: хлоп, шлеп, шмяк! И вырастают, по мнению жучков, прямо из неба. А оно все еще светится. Темно-синим светом. Солнце закатилось за гору и поджидает Валери. Вааааалери, я жду!

Иду, иду, иду.

Гребень. Спуск. Она встает, цепляясь за ствол дерева. Голова кругом. Земля темнее неба, под ногами — ночная чернота. Голоса все слабее, хотя еще слышны. По ним можно ориентироваться, как по звуковому бую. Пусть они звучат прямо за спиной.

Хлюп, хлюп. Вода. Журчит справа, плещется слева. Пойти вдоль ручья? Нет, в другую сторону. Хлюп, хлюп, хлюп. Холодная вода лечит порезы. Стоп. Надо сесть в ручей, отмыть руки, ополоснуть разгоряченное лицо. Пш-ш-ш, — шипит пар. Но это шутка. А вот голыши на дне — не шутка. Встать. Идти дальше, дальше.

Ти-и-и-ишь. О, ти-и-и-и-ишина! Долго ли? Как же темно. Ни ручья, ни света. Шаг. Еще шаг.

Есть ли звезды? Ой, господи! Не смотри вверх! Там такая жуткая круговерть!

Все время голод. Наверное, от ходьбы и бега. Но надо крепиться. За пазухой и так уже всего три лепешки. Остальные она сжевала. Суховаты и жестковаты, но на вкус ничего, сойдут.

Тропинка. Точно? Да, точно. Узкая тропка, убегающая вниз и чуть влево. Тьма кромешная. Валери пошла, балансируя руками. Последние две лепешки прилипли к коже.

Ой! Она споткнулась о поваленное дерево и рухнула прямо на какого-то мужчину. На мужчину? Значит, надо откатиться подальше. Кукиш ему, а не Валери.

Замигали фонарики, зазвучали мужские голоса. Тут кто-то спал, или устраивал привал, или что-то еще. Валери, разинув рот, смотрела на них, но ее прищуренные глаза видели только свет фонарей и маленькие коренастые фигурки в пятнистых защитных мундирах и панамах, да еще оружие. Солдаты. Британские гуркские стрелки. Патруль.

— Спасена! — с радостным изумлением сказала Валери и блаженно улыбнулась, закатив глаза.

ПОВТОРИТЕ ДЛЯ ВСЕХ

Вернон заглушил мотор микроавтобуса и немного посидел в темноте, глядя на стену отеля «Форт-Джордж» и заставляя себя успокоиться. Все будет в порядке. Все удастся.

Эх, если б только деревня еще не была выбрана. Та, в которую завтра поедут журналисты. Вернон сделал, что мог, но было уже поздно. Деревню выбрали, и не ту, в которую хотел бы отправить репортеров полковник.

С великим трудом Вернону удалось заделаться шофером в завтрашнюю экспедицию. Затем, используя авторитет отсутствовавшего Сент-Майкла, он сумел устроить так, чтобы его вызвали в Белиз-Сити. Якобы для того, чтобы быть рядом с журналистами и пораньше тронуться в путь. Но на самом деле он хотел подстраховаться на случай, если распоряжение захотят отменить. Он здесь, и делать это уже поздно. Так что поведет машину он, и никто другой.

И он ошибется. Всякий честный человек может ошибиться. Он отвезет журналистов в другую деревню, очень похожую на ту, которую указали власти. А потом все кончится. Дело будет сделано, и вместо тонкого каната он почувствует под ногами твердую землю. Наконец-то!

Он содрогнулся и вытащил ключ зажигания, потом взял с пола сумку с пожитками и выбрался на битум мостовой.

Портье встретил его с прохладцей и подобострастием одновременно. Подобострастие объяснялось тем, что номер был оплачен правительственным ведомством, а холодность — тем,

что Вернон явно работал в этом ведомстве каким-то мелким служащим.

«Ничего, вот разбогатею…» — подумал он, но на этот раз мысль никак не удавалось довести до конца. Вернон со вздохом заполнил гостевой бланк, потом показал портье список.

— Тут остановились вот эти журналисты. Утром я должен с ними встретиться. Вы…

— По-моему, они в баре, — холодно и подобострастно сказал портье.

И Вернон отправился в свою комнату. Он распаковал вещи, сходил в ванную и умылся. Он сходил в ванную и принял пилюли от изжоги. Он сходил в ванную и сменил рубаху. Он сходил в ванную и причесался. Он сходил в ванную и снова умылся. Он выключил свет и спустился в бар, где стояли круглые столики. Два из них были заняты. За одним пили пиво четыре угрюмые молчаливые личности, явно не журналисты, а за вторым сидела разношерстная компания из семи человек. Эти наверняка были репортерами: все разом что-то говорили, и никто никого не слушал. Вернон подошел к ним и стал ждать, пока не наступит пауза во всех семи монологах сразу или пока кто-нибудь не заметит его.

И вот кое-кто его заметил. Худосочный остроносый человек с серым лицом, в рубахе «сафари» и американских армейских брюках поднял глаза, увидел Вернона и сказал с характерным для восточного Лондона акцентом:

— Вот и хорошо. Повторите для всех.

— Я не официант, — отвечал Вернон.

— Не официант? Тогда катитесь. — Человек снова повернулся к своей стрекочущей братии.

— Я ваш водитель, — сообщил Вернон.

— Да? — Человек оглядел его с головы до ног. — И куда же я еду?

— В Рекуэну, — ответил Вернон. Поселение назвали так по фамилии большинства его жителей.

— Это завтра, — сказал человек.

Еще двое, в том числе и единственная в группе женщина, тоже умолкли и глядели на Вернона, прикидывая, какие развлечения или новости он может им предложить.

— Я пришел представиться и сообщить, что буду ночевать здесь, в гостинице, чтобы завтра выехать пораньше.

— Молодчина! — воскликнул остроносый. — Говорите, пришли представиться?

— Меня зовут Вернон.

— Ну, как жизнь, Вернон? Скоро ты узнаешь, что я — Скотти. А эта болтунья слева — Морган Ласситер, бабенка мирового класса и…

— Тебе уж таких точно не видать, — сказала ему Морган Ласситер, тихо и спокойно, как будто уже привыкла к ему подобным. Выговор у нее был безликий. Казалось, она училась английскому у компьютеров где-нибудь на Марсе. Она деловито кивнула Вернону и добавила: — Рада познакомиться.

— Взаимно, мэм.

— Вся эта компания… — Скотти умолк и, грохнув стаканом о стол, заорал: — Ну, вы, щенки, молчать! К нам пришел Вернон. Вот он, наш водила Вернон. Ясным ранним утром он увезет нас из этой чертовой дыры в другую чертову дыру, а потом доставит обратно. Возвращение входит в число услуг, Вернон, я не ошибаюсь?

— Да, — сказал Вернон.

Скотти махнул рукой сперва налево, потом направо.

— Это Том, хороший американский фотограф. Он сгибается под тяжестью передовых достижений американской техники. Верно, Томми?

— Пошел ты в задницу, — ответил Томми.

— Прелестно, — сказал Скотти. — Это Найджел, певец мировой скорби. Не просто австралиец, а газетчик. Но теперь он в Эдинбурге, в ссылке. Забылся как-то раз и написал правду.

— Разделяю мнение Томми, — отвечал Найджел.

— Своего у него никогда не было, — заметил Скотти. — Вот Колин, гордость Флит-стрит, а это Ральф Уолдо Экштайн, который никому не говорит, почему его выгнали из «Уолл-стрит джорнел» и…

— Разделяю мнение Томми.

— Ладно, ладно. Вот что, Вернон, мальчик мой. Вам, наверное, сказали, что нас шестеро.

— Совершенно верно.

— Но здесь, как вы без труда увидите, семь человек. Может, Морган родила? Забудьте об этом. Глупая мысль. Нет, просто даже в этой богом забытой дыре, на этом аванпосту империи, который, как правильно заметил Олдоз Хаксли, стоит на пути из никуда в никуда, журналисты умудряются выискивать друг дружку, чтобы вместе выпить и обменяться свеженькими враками. Вот этот господин с прекрасными усами — Хайрэм Фарли, редактор, к вашему сведению. Из самого знаменитого американского журнала под названием «Вздор». О, нет, прошу прощения, «Взор».

Фарли сидел, подавшись вперед, и без улыбки смотрел на Вернона. Он молчал и, казалось, изучал глаза водителя, выискивая в них что-то. Вернон почувствовал, что спине становится холодно. Он знает. Но каким чудом? Нет. Надо взять себя в руки.

— Мистеру Фарли очень хотелось бы поехать завтра с нами, — продолжал Скотти. — Если можно. Он решил тряхнуть стариной и разнообразить свой отпуск. Вы уж скажите «да», пожалуйста.

— Да, — сказал Вернон.

САТАНИНСКАЯ ПЛЯСКА

Двадцать маленьких чертей-богов стояли на подстилке из пальмовых листьев. Их колени были вывернуты и согнуты, руки широко разведены; глаза зловеще блестели, а пасти искажала порочная ухмылка, и из них торчали раздвоенные языки, готовые ужалить. В пламени свечей казалось, что идолы пляшут. Кэрби моргнул, прокашлялся и сказал:

— Хорошо, Томми, очень впечатляет.

— И тебя проняло? — спросил Томми, опуская свечу пониже. Дьявольские тени увеличились и заплясали на стене хижины.

— Действительно прекрасно, Томми, — похвалил Кэрби. На улице шло торжество в честь Кэрби и Инносента. Розита с двумя индейцами все еще искала где-то в темноте Валери Грин, но все понимали, что сегодня царицу джунглей уже не найти. Хорошо бы с ней ничего не стряслось.

В другой хижине Инносенту показывали домотканые накидки и отрезы, обработанные самодельными красителями. Томми воспользовался случаем и привел Кэрби сюда, чтобы доказать, что не терял времени зря и действительно сделал обещанных Чимальманов.

Образ, повторенный два десятка раз, плясал в неверном свете. Десять дюймов в высоту, семь в ширину. Каждая глиняная фигурка была приспособлена для возжигания благовоний, каждая немного отличалась от других. Все они выглядели старыми, потому что их подержали в земле и чуть побили.

Подделки. Маленькие фигурки из глины, воплощающие давно умершее суеверие, но по-прежнему наводящие ужас. Чимальман ненавидел род людской и обладал достаточным могуществом, чтобы насолить ему. Кэрби не был индейцем-майя, но чувствовал себя не в своей тарелке рядом с этим воплощением зла.

— Доволен, Кимосабе? — спросил Томми, и глаза его сверкнули так же ярко, как глаза демонов.

— Хороши, Томми. Спасибо и… э… пошли отсюда.

Томми хохотнул, и они вышли под ясное звездное небо. Селянам нравились празднества, но их тревожило исчезновение Шины, и они просто сидели кучками, тихо переговариваясь. Пласт дыма висел над землей, горшки с самогоном стучали о камни. На западе чернели горы, поглотившие Валери Грин.

Инносент больше не любовался поделками, а сидел на них. Из одной хижины вынесли тяжелое кресло красного дерева и водрузили у самого большого костра. Его покрыли цветной материей с узорами, настолько стилизованными за тысячелетия, что они утратили свой первоначальный реалистический смысл. На этом мягком троне и восседал Инносент, отвечая улыбками на робкие улыбки индейцев и держа в левой руке банку из-под майонеза, почти доверху наполненную питьем.

— Инносент, — позвал Кэрби, подходя.

Сент-Майкл с улыбкой повернулся к нему. Он не был ни пьян, ни «подкурен». Он казался просто счастливым и умиротворенным.

— Как ты, Кэрби?

— Прекрасно, — Кэрби огляделся в поисках сиденья, не нашел и опустился на землю рядом с левым коленом Инносента. — Ты-то как?

— Все в порядке. Странный выдался у меня денек, Кэрби.

— У меня тоже, — Кэрби потрогал царапину от пули.

Индейцы вокруг них продолжали беседовать на своем языке, гостеприимно улыбаясь Кэрби и Инносенту. Томми и Луз сидели у какого-то другого костра, поджидая Розиту.

— Сегодня утром я был в отчаянии, — признался Инносент. — Ты можешь в это поверить, Кэрби?

— Ты был немного не в себе.

— В основном с отчаяния. Я даже не плавал в бассейне, представляешь? Я не завтракал и не обедал.

— Нет, не представляю.

— А все любовь, Кэрби. В мои-то годы вдруг взять и влюбиться.

— В Валери Грин?

— Странное дело: до сих пор я даже избегал этого слова — «любовь». Я мог бы застрелить тебя, но не в силах был произнести это слово. — Инносент отхлебнул из банки.

— А ты уверен? Хорошо ли ты знаешь Валери Грин?

— А насколько хорошо я должен ее знать? Думаешь, я бы любил ее больше, если б знал лучше? Мы провели вместе один день. Чисто платонически, как ты понимаешь.

— Это ты мог бы и не говорить.

Инносент хихикнул.

— Так или иначе, я хотел опять увидеться с ней, но этого не случилось. Всегда так: хочется пить, а вода уходит в песок.

— Ты чудо, Инносент, — сказал Кэрби. — Я и не знал, что ты такой романтик.

— Я никогда им не был. Сейчас мне кажется, что от этого все мои беды. Ты знаешь, почему я женился?

— Нет.

— У отца Франчески были деньги, а я хотел купить клочок земли.

— Не может быть, чтобы только поэтому. У других девушек тоже есть отцы с деньгами.

— На землю претендовали еще двое. У меня не было времени выбирать.

— Но почему именно Валери Грин?

— Потому что она — честный человек. Я таких честных в жизни не встречал. И умница. И серьезная девушка. И не ищет одних развлечений. Но прежде всего — честность.

— А ты неплохо изучил человека, с которым провел всего день, — заметил Кэрби. — Думаешь, плохи твои дела?

— Наоборот, хороши. А теперь, когда я верю тебе и этим людям, теперь, когда я в этой маленькой деревушке, затерянной неизвестно где, когда я уверен, что Валери Грин рядом, живая, а не мертвая… Теперь все просто замечательно, правда?

— Ну, если ты так думаешь…

— Она вернется, — сказал Инносент. — Завтра мои глаза будут любоваться ею, мои уста скажут: «Привет, Валери». — Он просиял, предвкушая удовольствие.

— Инносент, похоже, ты вновь обрел былую невинность.

— Наверное. Я и не знал, что она у меня была когда-то. И мне нужен был кто-то, кто разбудил бы все лучшее. И это Валери. Кэрби, перед тобой совсем другой человек!

— Верно, — ответил Кэрби.

— Он все время жил во мне, а я и не знал об этом.

— Вот что значит любовь хорошей женщины.

— Смейся, Кэрби, ничего, я не в обиде.

— Я не смеюсь, Инносент, — почти искренне сказал Кэрби. — Значит, отныне и впредь я буду встречать в Белиз-Сити такого вот Инносента Сент-Майкла?

Улыбка Инносента стала сытой, сонной и довольной.

— Как знать, Кэрби.

— Думаешь, это у тебя ненадолго? Что ж, в таком случае я рад был познакомиться с тем, другим парнем.

РАЗГОВОР С ПОДУШКОЙ

Голоса. Что-то бормочут. Валери приоткрыла правый глаз и стала следить за муравьем, который тащил большой огрызок листа, задрав его кверху как зеленый парус. Левая щека была прижата к земле, и, следовательно, левый глаз не открывался. Но правый наблюдал за муравьем, а ухо улавливало звук бормочущих голосов. Во рту сухо. Тело закоченело. Голова болит. Колени саднят. Волосы всклокочены. Мозги — в полуотключке.

Мимо ходили люди. Они были гораздо больше муравьев. Валери закатила открытый глаз и увидела двух удаляющихся мужчин. Они разговаривали. Маскировочная военная форма. На поясе — кривые ножи в черных кожаных ножнах. Гурки.

Валери все вспомнила и закрыла глаз. Индейская деревня, самолет, Кэрби с Инносентом Сент-Майклом. Побег с лепешками. Путаница в мыслях и блуждание по лесу. Что все это значит? Может, она помешалась от страха? Но она не помнит, чтобы так сильно испугалась. Во всяком случае, отойдя от деревни, она уже не боялась. Она даже присела у ручья, чтобы запить первую лепешку. А после этого…

А после этого… Неужели она смеялась, представляя себя автомобилем? Неужели громко болтала, как Дональд-утенок? Нет, должно быть, память подводит ее. Или что-то не так с ручьем. Всегда ведь говорят и пишут: «Не пейте сырую воду».

Но потом — спасение! Гуркский патруль, сделавший ночной привал прямо у нее на пути. Она в буквальном смысле слова свалилась им на голову. Наконец-то она в безопасности, среди своих спасителей. Они, конечно, не говорят по-английски. Тогда что у них за язык? Какой-то азиатский. Непальский, если они сами из Непала, верно?

…убьем…

…нападем на деревню…

…пленных не брать…

Странно. Она понимает их речь, хотя они говорят не по-английски. А она не знает непальского.

…всех пришьем…

Правый глаз Валери резко открылся. Кекчи! Она понимает их потому, что они говорят на кекчи. На каком-то более остром, рыкающем и гортанном наречии, но, тем не менее, вполне понятном. А с чего бы вдруг гуркским стрелкам переговариваться на кекчи?

— Когда девку-то кончать будем?

Все тело Валери свело судорогой. Открытый глаз уставился на руку, лежащую на земле, ухо настороженно ловило звуки.

— Когда доберемся до места.

Она чуть расслабилась.

— А почему не пристрелить ее прямо сейчас? Без нее можно идти быстрее.

— Никакой стрельбы. Могут услышать.

— Давай я ее зарежу.

— А если заорет?

«Заору, еще как заору», — подумала Валери.

— Ты торопишься прикончить ее лишь потому, что вчера ночью она тебя напугала.

— Меня? А кому пришлось менять штаны, мне или тебе?

— Я думал, ты сдохнешь со страху. Небось решил, что это дьявол за тобой пришел?

— Однако же я не дал деру в лес, как некоторые.

Они продолжали препираться, выясняя, кто из двоих больше подвержен суевериям и боится древних богов и чертей майя. Валери лежала тихо и неподвижно, с легким злорадством думая о том, что смогла напугать их. Наконец солдаты снова вспомнили о ней.

— Ну, так что нам делать с этой девицей?

— Она думает, что мы гурке кие стрелки, которые отведут ее в лагерь. Поэтому она пойдет с нами без разговоров. В деревне заткнем ей глотку и дождемся тех, из города. Пристрелим и ее заодно с селянами.

— А этих, городских?

— Пришьем шофера и раним одного белого, все равно какого.

— А почему бы не перебить их всех?

— Потому что это люди, которые пишут истории (в языке кекчи нет слова «журналист»). Когда они вернутся домой, то напишут, как гуркские стрелки истребили население целой деревни.

— А что потом? Обратно через границу?

— И к полковнику за денежками.

Валери продолжала притворяться спящей. Лжегурки какое-то время спорили о том, стоит ли изнасиловать ее, и решили, что пока не надо. Сначала они доберутся до деревни, а там видно будет. Потом кто-то предложил отправляться в путь на север, потому что до деревни час с лишним ходьбы, и тогда Валери решила, что пора просыпаться. Она замычала, потянулась, села и, вытаращив глаза, уставилась на окружавших ее мужчин.

— Господи боже! — воскликнула она.

Они смотрели на девушку. Потом один из них сказал на кекчи:

— Улыбайтесь ей, пусть думает, что мы друзья.

Она увидела вымученные улыбки, улыбнулась в ответ и сказала:

— Вы меня спасли.

Прототипом для своей роли Валери выбрала Джуди Гарлэнд из «Волшебника страны Оз».

Солдаты кивали и улыбались. Очевидно, никто из них не говорил по-английски. Валери не без труда поднялась на ноги. Десять мужчин с приклеенными к физиономиям улыбками смотрели на нее. Оглядевшись, она спросила:

— Где я могу умыться?

— Чего она хочет?

— Жрать, наверное.

Валери жестами показала, что ей надо умыться.

— Ей нужен ручей.

— Девочка хочет сходить по-маленькому и умыть личико. Трое или четверо вытянули руки, указывая куда-то за деревья на краю поляны.

— О, благодарю, — сказала Валери и повернулась, строго следя за тем, чтобы деланная улыбка прочно держалась на ее лице.

— Нет, с ней определенно надо позабавиться.

— Только когда придем в деревню.

Добравшись до деревьев, Валери обернулась и шутливо погрозила им пальцем.

— Чур не подглядывать, — сказала она.

СЕКРЕТНАЯ ДОРОГА

Вернону кусок не лез в горло. Он уныло поковырял вилкой еду и взглянул на кофе. За другим столиком семеро журналистов неистово набивали брюхо, а Скотти даже шутливо укусил за руку официантку. Она одарила его служебной улыбкой и подошла к Вернону спросить, не нужно ли чего.

— Все в порядке, — ответил Вернон. Он сидел за маленьким столиком в углу и смотрел на прожорливых репортеров, на море и солнце, которые пребудут вечно.

Что же произойдет в деревне? Нет, лучше не задаваться этим вопросом и не знать ответа. Не знать, как связаны между собой многочисленные требования полковника. Поселения беженцев. Фотографии гурков. Беженцы удирают из Гватемалы, удирают от полковника и становятся недосягаемыми для него, поскольку их защищает международное право. И британцы. И гуркские дозоры. Беженцы доверчиво относятся к гуркам — этим низкорослым смуглым парням, приехавшим издалека, но очень похожим на латиноамериканцев. Британская разведка в этой части света работает превосходно в основном потому, что беженцы и другие индейцы рассказывают гуркам такие вещи, которых не рассказали бы белому англичанину (когда в 1979 году Гватемала начала прокладывать секретную дорогу в джунглях южного Белиза, именно индейцы рассказали об этом гуркам, а те неожиданной атакой сорвали строительство). Доверие к гуркам придает беженцам храбрости и в то же время злит правительство, которому служит полковник.

Наконец журналисты позавтракали и начали вставать. Вернон положил в рот кусочек папайи, но прожевать не смог. Корреспонденты гуськом потянулись мимо, и тот, которого звали Томом, остановился.

— Через десять минут мы будем готовы, — сообщил он.

— М-м. — Вернон кивнул, обсасывая папайю.

— Ваша машина на улице?

— М-м.

— Там и встретимся.

— М-м.

Скотти прошел, болтая с редактором из «Взора», Хайрэмом Фарли.

— Хайрэм, старина, мы с тобой не один час знакомы, — говорил Скотти на ходу. — Что ты обо мне думаешь, а?

— Я бы сказал, что ты назойливо остроумен, — рассудительно отвечал Фарли.

Скотти заржал и громко хлопнул редактора по спине, отчего Вернон проглотил свою папайю.

ЧЕЛОВЕК С ГУБНОЙ ГАРМОШКОЙ

Письмо гласило: «Хайрэм, ты уехал, негодник, а нам ничего не сказал. А мы тут получили телеграмму от Кэрби Гэлуэя, которую и прилагаем. Разумеется, мы ответили ему „да“ и теперь летим в солнечную Флориду с кассетами. На этот раз все будет хорошо, уж ты поверь. Может, даже привезем сокровища майя, чтобы ты их сфотографировал. Вернемся в понедельник, так что ты сразу звони. Твои Алан и Джерри».

— Сухой «гибсон» со льдом, пожалуйста, — попросил Джерри.

— Джерри, — предостерегающе сказал Алан.

— Всего один.

— Кажется, у нас нет «гибсона», — сказала стюардесса. — Только «гордонз».

— Ладно, несите, — ответил Джерри и, отвернувшись, печально уставился в иллюминатор. Облака показались ему грязными.

— Сэр? — обратилась стюардесса к Алану.

— То же самое.

Стюардесса принесла выпивку и ушла, получив наличными. Лемьюел поднял бокал с красной мутью.

— За смятение наших врагов.

— О, да, да, — буркнул Джерри.

— За это можно выпить, — сказал Алан и поморщился, сделав глоток. — Бр-р!

— Лучше, чем ничего, — рассудил Джерри.

До чего же странный у них союз. Выяснив все недоразумения, они тут же поняли, что судьба дарит им прекрасную возможность. Судя по тому, что Лемьюел рассказал им о страшном Сент-Майкле, пленки выкрал не Кэрби. Поэтому можно смело действовать в соответствии с первоначальным планом. А что касается закона и морали, то Лемьюел убедил их купить краденое. Это в буквальном смысле слова их долг. Сокровищам надлежит попасть в США, в руки людей, способных оценить и сохранить их. Такой расклад куда лучше и прибыльнее, чем шпионская игра по заданию Фарли. Но надо действовать осторожно. Они наверняка не знают всего, что происходит в Белизе. Поди догадайся обо всех подводных течениях и скрытых шестеренках.

Вот почему они оставили записку Хайрэму. Если возникнут трения с законом, письмо и телеграмма помогут доказать, что Джерри и Алан не имели намерения действительно стать соучастниками контрабандистов. С другой стороны, если все пройдет хорошо, Лемьюел заберет у Гэлуэя первую партию груза, Алан и Джерри — вторую, а потом вернутся в Нью-Йорк и скажут Хайрэму, что Гэлуэй так и не появился.

Вот как странно получается в жизни. «Однако это, — с удовлетворением подумал Джерри, — еще одно свидетельство нашего ума и утонченности. Умеем действовать в сложных обстоятельствах! Не то что этот мужлан Лемьюел. Может, он и предан делу спасения древностей, но в общем и целом…»

По проходу двигался какой-то мужчина. Лет сорок на вид, не очень высокий, но крепкий, с бычьей шеей, седым ежиком на крупной голове, с хитрой физиономией. Губы были плотно сжаты, маленькие поросячьи глазки смотрели холодно и колко. У мужчины были такие мускулы, что, казалось, мешали ему ходить. Замшевый пиджак на тяжелых плечах трещал по швам.

Джерри заметил это создание лишь потому, что оно во все глаза рассматривало его. Создание имело злобную и подленькую наружность, и казалось, что Джерри чем-то взбесил его. Не в силах отвернуться, Джерри сидел с разинутым ртом и смотрел на проходящего мужчину.

И вдруг что-то сверкнуло.

Жетон.

Полицейский.

Они все знают.

— О-о-о, — тихо застонал Джерри.

— Ну, что еще? — спросил Алан, зыркнув на него.

— Меня, — Джерри громко рыгнул, — меня сейчас вырвет.

Алан сверкнул глазами.

— Господи, с тобой никуда нельзя поехать.

— Я хочу поехать только домой. До… — Джерри икнул, — …мой.

Все могло бы обойтись, но увы: туалеты оказались заняты.

ЗНАЧЕНИЕ АНТИГЕРОЯ В ПОСЛЕВОЕННОЙ АМЕРИКАНСКОЙ ПРОЗЕ

Кэрби несколько минут смотрел, как индейцы заворачивают Чимальманов в «Маяк», потом отправился на улицу, где ярко светило солнце и сидел мрачный как туча Инносент.

— Ну, что, Кэрби? — спросил он, поднимаясь со своего трона.

— Что — что?

— Тебе еще не надоело все это?

— Что — это? — Кэрби нахмурился.

— Я почему-то не вижу никакой Валери.

Издалека время от времени доносились крики Розиты, призывавшей девушку.

— Они ее найдут, — немного раздраженно сказал Кэрби. Со вчерашним Инносентом было куда как проще.

— Уже почти полдень. Она не вернется, и мы оба это знаем. Кончай спектакль, Кэрби.

— Ты же вчера говорил, что веришь мне.

— Я вчера говорил и много другой чепухи. Нервы сдали, заработался. Я-то думал, меня на век хватит. — Он сердито взглянул на Кэрби. — А тут еще умники вроде тебя приходят и все время дергают, дергают!

— Чего же они с тебя надергали? Вроде меня — землицы?

— Чем ты занимался на этой земле, Кэрби? Вот где корень всех бед! Та земля, — он махнул рукой в сторону бесплодного холма, — не стоит и кучи дерьма, Кэрби!

— Ты пел другую песню, когда продавал ее мне.

— Что ты там делаешь, Кэрби? Что это за чертова история с храмом?

Кэрби сделал шаг назад и, склонив голову набок, настороженно оглядел Инносента.

— С каким храмом?

— Это я тебя спрашиваю, черт возьми! Таскаешь сюда американцев, заливаешь им про храм, а храма никакого нет!

— Совершенно верно.

— Валери приезжает ко мне, говорит, что компьютеры в Нью-Йорке предсказали существование храма на твоем участке, и заявляет, что хочет поехать посмотреть. Вот с чего все началось, Кэрби. Мне захотелось узнать, чем ты занимаешься.

— И ты подослал Валери Грин.

— Она все равно направлялась сюда, так что это неважно.

— Важно то, что ты дал ей своего подонка-шофера.

— Я горько сожалею об этом, Кэрби, но ты виноват не меньше моего.

— Что?

— Мне надо было узнать, что происходит. А это — единственный водитель, которому я мог доверять.

— Доверил, нечего сказать!

— Кэрби, пора выкладывать правду.

— Так и выкладывай.

— Тебе пора. Я знаю, что бедная Валери мертва, но не ты убил ее. Это сделал мой собственный шофер. Он сбежал, так что хватит валять дурака, Кэрби.

— Я и не валяю, Инносент, честно.

— Не произноси слов, смысл которых тебе непонятен, Кэрби. Я больше даже не злюсь на тебя. Только признайся, что это — твоя очередная проделка, и мы поедем по домам.

— Нет, Инносент, Валери Грин действительно была тут, но исчезла.

— Врешь, Кэрби, это уж точно.

Кэрби немного подумал и сказал:

— Вот что, Инносент, у меня есть к тебе предложение.

Хмурое лицо Сент-Майкла вдруг просветлело.

— Предложение? Какое?

— Купи этот участок.

— Зачем?

— Купи его за ту сумму, которую получил с меня, а я тебе расскажу всю правду и про Валери, и про храм.

— Лава Шкир Ит.

— О, ты даже знаешь, как он называется? — Кэрби восхищенно просиял.

— Нет, это не сделка, — хмуро сказал Инносент.

— Отчего же? Я отвечу на все твои вопросы. Ты знай только задавай.

Инносент призадумался.

— Знаешь, при передаче земли были некоторые издержки на…

— Да подавись ты ими.

— Хм. — Инносент поразмыслил еще немного и слабо улыбнулся. — Значит, я так и не узнаю правду, если не скажу «да»?

— Решай сам, Инносент, — невозмутимо сказал Кэрби. Он старался ни о чем не думать. В тот миг, когда Сент-Майкл упомянул о храме, Кэрби понял, что дело прогорело и пора искать новое занятие. Но теперь он увидел возможность избежать потерь, получить деньги и избавиться от проклятого холма. И все — за живую девчонку и дохлое дело. Но нельзя об этом думать: вдруг Инносент окажется телепатом.

Наконец Сент-Майкл кивнул.

— Ладно, — сказал он, — по рукам.

— Прекрасно, — Кэрби чуть заметно улыбнулся.

— Вы! — воскликнул знакомый голос.

Они обернулись и увидели, как Валери Грин грациозно прыгает через ручей и бежит к ним. Красная, запыхавшаяся и чумазая, оборванная и растрепанная, она была на удивление хороша. Валери остановилась перед Кэрби, руки в боки, и, задыхаясь, выпалила:

— Я вас знаю, вы страшный человек, но мне не к кому больше обратиться. Невинным людям угрожает смерть. Их собираются вырезать, и вы обязаны прийти на помощь!

— Разумеется, мадам, — ответил Кэрби Валери Грин в растерянности повернулась к Инносенту. Он еще держался на ногах, но уже оседал. Глаза его остекленели, челюсть отвисла, он задыхался.

— Что с ним? — спросила Валери.

— Он только что купил ферму, — ответил Кэрби.

В ДЖУНГЛЯХ ЗЕМЛЯ ТУЧНАЯ

В джунглях земля тучная, почти черная, ее тысячелетиями удобряла гниющая растительность, питала влага. Подножия гор заросли так густо, что человек, прорубающий себе путь мачете, может считать, что ему повезло, если удастся пройти за день пять миль. Прорубленная в джунглях тропа зарастает за сутки, и на обратном пути тоже не обойтись без мачете.

Семейства Эспехо и Альпуке когда-то жили в провинции Чимальтенанго, к западу от гватемальской столицы, но в семидесятые годы эти места стали горячей точкой политической борьбы. Их прочесывали солдаты и эскадроны смерти, поэтому, когда землевладелец предложил Эспехо и Альпуке уйти далеко на восток, в более спокойную провинцию Петен, они согласились. Им было жалко бросать землю и друзей, но жизнь в Чимальтенанго становилась все кошмарнее, и две семьи, погрузившись на машины, отправились в путь вместе с сотней других индейцев-киче. Снимались с места целыми родами и ехали сутки напролет мимо Гватемалы, через Саламу и Кобан в Петен, на новое место жительства.

Никто из них не учился в школе, но время от времени они слышали по радио речи о Белизе, провинции, лежащей к востоку от Петена и давно украденной британцами. Но когда-нибудь бравые гватемальские молодцы отобьют ее. А пока Белиз и остальная Гватемала находились в состоянии полумира-полувойны, хотя индейцы, которых ввозили в Петен с запада, по сути дела, и не знали об этом.

Но они знали о другой войне — о той, от которой, как им казалось, сумели бежать. Боявшиеся революции землевладельцы переезжали на плодородные целинные равнины почти ненаселенного Петена. Но, начав ввозить сюда крестьян с запада, они ввезли и революцию. Спустя какое-то время некоторые индейцы стали исчезать в лесах. Начались нападения на туристские автобусы, направлявшиеся в Тикаль, к развалинам майя. Несколько армейских джипов взлетели на воздух, несколько солдат попали в засаду и были убиты. Эскадроны смерти по ночам прочесывали район точно так же, как в Чимальтенанго, вырезая ни в чем не повинных крестьян-домоседов, поскольку не могли отыскать настоящих революционеров.

Через четыре года семьям Эспехо и Альпуке стало совсем туго. Их было мало, и приходилось вкалывать больше, чем дома, чтобы отработать барщину. Денег им не платили, а на возделывание собственных клочков земли почти не оставалось времени. Они были лишены поддержки племени, оторваны от родины своих предков, они очутились в неведомой и непонятной стране. И жилось им хуже, чем до переезда.

Как-то раз землевладелец созвал их всех слушать речь армейского полковника, который грозился удушить революцию и перерезать всех революционеров. Полковник заявил, что будет беспощаден к любому, кого заподозрят в связях с бунтовщиками, и велел крестьянам продолжать гнуть спину на землевладельца, не роптать, держать язык за зубами и исполнять свой долг. Тогда они будут в безопасности. А о побеге в Белиз и думать забудьте, сказал им полковник.

Две недели спустя темной облачной ночью двадцать семь членов семей Эспехо и Альпуке, двенадцать мужчин и пятнадцать женщин в возрасте от трех месяцев до пятидесяти трех лет, покинули два своих однокомнатных фанерных барака и направили стопы на восток.

Питались крестьяне плодами, орехами, ягодами и кореньями, цветами, иногда — рыбой. Реже попадались птицы или игуаны. Они шли с равнин Петена в горы Майя, стараясь преодолеть за день как можно большее расстояние, изнемогая и трясясь от страха. Они понятия не имели, когда кончится Петен и начнется Белиз, и поэтому просто шли вперед. На двадцать четвертые сутки они увидели дорогу. Двое ребятишек, одиннадцатилетний Эспехо и девятилетний Альпуке, пошли на разведку и спрятались у обочины. Вскоре мимо проехал грузовик с белизским номером. Оба ребенка были неграмотными, но один из них видел на картах надпись «Белиз» и запомнил ее. Автомобили проносились мимо. В одном сидели негры, мужчина и женщина. Они смеялись. Это окончательно убедило детей, ибо в Гватемале нет веселых чернокожих. Разведчики вернулись к своим и доложили, что они в Белизе.

Индейцы отошли подальше от дороги, отыскали в джунглях мало-мальски ровную полянку и расчистили небольшой участок земли. Из срубленных деревьев построили три хижины, потом бросили в землю прихваченные с собой семена: кукурузу, батат, бобы.

Через четыре месяца это была уже настоящая деревушка, двадцать восемь душ (четыре женщины отправились в путь беременными). Они собирали урожай и с успехом охотились. Найдя поблизости несколько таких же поселений, они наладили торговлю, и теперь у них были два поросенка (свинка и боров), которых неусыпно охраняли и пестовали.

Однажды к ним, трясясь на ухабистом проселке, приехал «лендровер», в котором сидели мужчина и женщина. Они говорили по-испански, но слишком резко, и понять их было трудно. Однако индейцы все же уразумели, что гости — посланцы белизского правительства, приехавшие узнать, не нужна ли какая помощь. Нет, помощь им не нужна, ответили беженцы. Ну ладно, сказали гости, в случае чего выходите на дорогу и ступайте на юг. В одиннадцати милях отсюда есть городок, а в нем — полицейский участок. «Полиция безоружна и хорошо относится к беженцам», — добавила женщина с улыбкой.

Индейцы не очень поверили этой парочке, но поблагодарили за сведения. Мужчина и женщина сказали, что в городке есть рынок, где можно продавать излишки продуктов, и католический храм, если это интересует поселенцев (это их интересовало), а для детей найдется и школа (а вот это не к спеху).

После этого посещения беженцы стали с опаской расширять свои связи с внешним миром. Одни посещали церковь, другие приносили деньги, продавая батат. Деньги представляли собой мятые белизские доллары с изображением Елизаветы II и хрупкие на вид монеты. Всю свою наличность индейцы хранили в мешке в одной из хижин и пока не очень четко представляли себе, на что потратить деньги.

А мужчина и женщина, вернувшись в Бельмопан, нанесли новое поселение беженцев на карту и назвали его Эспехо-Альпуке.

ЗОТЦ ЧИМАЛЬМАН

— Валери, — спросил Инносент, — что, по-твоему, мы должны сделать?

Лжегурки, разозленные и встревоженные исчезновением высокой американки, шли на север, прорубая себе путь сквозь джунгли.

— Мы не успеем вызвать подмогу по радио! — вскричала Валери.

Никто из сидевших в фургоне не замечал, что Вернон постанывает, качает головой и хлопает себя по ляжкам, потому что Скотти рассказывал историю о сиамских близняшках женского пола и израильском охотнике за бывшими нацистами.

Кэрби стоял и, насупившись, смотрел на запад. Он напряженно размышлял о чем-то, и взгляд его слепо блуждал по черным горам.

— Попытка — не пытка, — сказал он наконец.

Лжегурки вышли на дорогу с щебеночным покрытием и смело пересекли ее. Мимо проехал серо-голубой британский джип, и двое военных помахали руками. Лжегурки помахали в ответ.

— Говорите, что делать, — сказала Валери.

— Мне нужна тонкая ткань, хлопок, — ответил Кэрби. — Чем тоньше, тем лучше. И побольше.

— Вернон! — крикнул Том, американский фоторепортер. — Сколько еще ехать до этой проклятой деревни?

— О, минут двадцать, не больше, — ответил Вернон, и в зеркале заднего обзора отразилась его страдальческая улыбка.

Инносент уставился на зловещих пляшущих Зотцев.

— Что это за штуковины?

— Дьяволы, — ответил ему Томми Уотсон.

Посреди склона Кэрби остановился и оглянулся. Валери, Розита и Луз Коко резали и рвали простыни на квадратные, прямоугольные или овальные куски в два фута шириной. Круги, которые он просил, ни у кого не получались, но это не имело большого значения. Половина жителей деревни занималась суетливыми поисками бечевки. Томми и Инносент вынесли из хижины картонные коробки и направились к холму.

Кэрби кивнул и побежал запускать моторы «Синтии».

Один из молодых поселенцев вышел на поляну и объявил:

— Солдаты идут.

Все побросали работу и сгрудились вокруг него.

— Кто? Какие солдаты?

— Гуррухи, — ответил парень. Произнести слово «гурки» лучше индейцам было не под силу.

За последние месяцы гуркские патрули дважды были здесь. Коренастые черноволосые улыбчивые ребята с гордой осанкой и грозным оружием в руках. Гурки были совсем не похожи на других солдат: они не трусили, не свирепствовали и не воровали, как вояки в Гватемале. Поэтому беженцы с облегчением улыбнулись. Такие солдаты им нравились.

Валери взобралась на верхушку холма, неся тюк ткани, и увидела, что Кэрби Гэлуэй садится в самолет. Инносент и Томми с коробками уже покрыли половину расстояния, Розита и Луз догоняли Валери, а позади них бежали человек пять индейцев с кусками бечевки, шпагата или бельевой веревки.

Получится или нет? Валери нахмурилась, подумав о ни в чем не повинных крестьянах, которых собирались предать мечу. Неужели такой пустяк сможет остановить убийц, вооруженных автоматами? Но что еще можно сделать?

Она побежала вниз по склону.

Жнецы новостей слонялись по шоссе, зевая и потягиваясь; Скотти шумно мочился в кустах; Вернон разглядывал карту. Хайрэм Фарли подошел и стал рядом.

— Вы знаете, где эта деревня? — спросил он.

— Да, разумеется. — Вернон взглянул на него снизу вверх и прищурился как от яркого солнца.

«Почему мне кажется, что он видит меня насквозь? — подумал Вернон. — А впрочем, что за глупость? Он бы остановил меня, если б знал правду».

— Все в порядке, — сказал Вернон.

— Кэрби, ты с ума сошел, — заявил Инносент, перекрикивая рев двигателя. Воздух от винта трепал его одежду, самолет мелко трясся.

Кэрби взглянул на приборный щиток.

— Ты можешь предложить что-то лучшее? — спросил он.

— Радируй в полицию. Радируй британским солдатам в Холдфэст.

— Радирую, как только взлетим, но проку от этого будет немного. Если Валери не ошибается, у нас нет времени звать на помощь. А так мы, даст бог, чуть задержим их.

Инносент взглянул мимо Кэрби на Валери, сидевшую в соседнем кресле. Она собиралась лететь, потому что надеялась отыскать то место, где была. Теперь она, склонив голову, сосредоточенно привязывала бечевки к кускам ткани.

— Господи, она жива, — выдохнул он.

— И наша сделка в силе, — сказал Кэрби.

— Видать, так, — печально ответил Инносент.

Лжегурки вошли в деревню.

Валери подняла голову, когда самолет вдруг рванулся вперед. Она взглянула на Кэрби, потом — на разбегавшихся индейцев. Инносент Сент-Майкл с грустной улыбкой махал ей рукой. Валери заколебалась, но в конце концов тоже улыбнулась и помахала в ответ.

Может быть, она ошиблась на его счет? Может быть, он вовсе не злодей? Как он обрадовался, когда увидел, что она жива. На миг в его глазах даже блеснули слезы. Это не могло быть притворством. Но если Вернон и тощий негр действовали не по его приказу, то кто командовал ими? Чей замысел воплощали они?

Вряд ли за всем этим стоит Кэрби Гэлуэй. Он тотчас же откликнулся на крик о помощи и бросился выручать индейцев, которых в жизни не видел. Да и вообще, стоит только разок взглянуть на него без меча в руке, и сразу станет ясно, что он не из таких.

Но кто же тогда?

Ей вспомнились последние слова, которыми обменялись Вернон и тощий негр там, в хижине: «Скажите это вслух, Вернон. Скажите, чего вы хотите». И Вернон ответил, помолчав: «Она должна умереть».

Это был его приказ. Значит, Вернон и есть главарь? Что-то не очень похоже.

Рев, скорость, тряска — совсем не как в нормальном воздушном лайнере. Но вот тряска кончилась, рев стал менее яростным, и Валери увидела, что земля удаляется от нее.

— Вяжи узлы! — заорал Кэрби.

— Ой! Да, извините. — Она снова склонилась вперед и взялась за бечевку. Потом взглянула на Кэрби. Сидя в профиль к ней, он протянул руку к микрофону и стал крутить диски на приборном щитке. Валери придвинулась к нему и спросила:

— Вы знаете человека по имени Вернон?

— Вернон? Какой еще Вернон? — Кэрби нахмурился.

— Это неважно, — ответила Валери и снова занялась узлами. Кэрби нервно и озадаченно взглянул на нее, потом зажал микрофон в сложенной чашечкой ладони и забубнил в него.

— Он должен быть здесь, — сказал Вернон, медленно ведя фургон и вглядываясь в правую обочину.

Джунгли были зеленые, густые и мокрые. Сидевшие сзади журналисты начали собирать свои пожитки.

— Да, вот, — Вернон затормозил и медленно съехал на проселок, поросший травой и корневищами.

Мотор взревел, фургон с трудом пополз вверх по склону, ветки и лианы начали скрестись о борта. Вернон вцепился в руль, потому что колеса натыкались на валуны и сталкивали машину с колеи то в кювет, то в заросли. Даже при скорости три мили в час фургон так трясся, что пассажирам приходилось держаться.

Нет. Дорога слишком узкая и крутая. Вернон остановил фургон и заглушил двигатель.

— Дальше пойдем пешком, — сказал он в наступившей тишине.

— Погоди-ка, приятель, — крикнул Скотта. — Нам сказали, что туда можно проехать.

— Здесь не проедешь.

— На «лендровере» можно, — заявил американский фотограф Том.

— Мы все не поместились бы в «лендровере».

— Неужели нет деревень, в которые легче попасть, чем в эту? — спросил Скотта.

— Ладно, ладно, — сказала Морган Ласситер и, открыв дверцу фургона, выбралась наружу.

Это решило дело. Присмиревшие мужчины последовали за женщиной, на ходу отводя ветки и вешая на плечи парусиновые сумки с аппаратурой.

— Сюда, — сказал Вернон. Ноги у него дрожали, колени были ватные, но он не подавал виду. Скоро все кончится. — Сюда.

«Зачем я это делаю? — думал Кэрби. — Самая глупая из всех совершенных мною глупостей. Глупее даже, чем покупка земли у Инносента.

Во-первых, номер не пройдет. Во-вторых, эта Валери Грин — первопричина всех моих недавних неурядиц, женщина, которую я терпеть не могу. Не пойму, почему я до сих пор не вытолкал ее из самолета!

В-третьих, удастся мой план или не удастся, итог будет один: крушение всей аферы с храмом. Инносенту уже многое известно, Валери Грин с минуты на минуту тоже догадается обо всем, даже чиновники возьмутся за меня, как только утихнет шум.

В-четвертых, это вообще не мое дело».

Валери, вязавшая узлы, сказала:

— Я очень вам признательна, мистер Гэлуэй. Честное ело во. Не знаю, как вас и благодарить.

— Пустяки, — ответил Кэрби.

Индейцы-киче из Западной Гватемалы не говорят на языке кекчи, поэтому в деревне гуркских солдат приветствовали совсем на другом языке. Их встретили улыбками, кивками, жестами пригласили присесть на минуту-другую и выпить воды.

Гурки озирались по сторонам и, казалось, не знали, что им делать. Они переговаривались на своем непонятном наречии, бессмысленно улыбались крестьянам и бродили вокруг трех хижин, разглядывая их. Один из них поднял поросенка над головой, и тот завизжал. Солдат с хохотом опустил его на землю.

Странные какие-то гурки попались, и все жители деревни сразу это почувствовали. Они не были похожи на своих предшественников из первых двух групп. Не чувствовалось дружелюбия. Один из них даже вошел в хижину без приглашения, без спросу взял апельсин и вышел на улицу, жуя его.

Молодой парень из семейства Альпуке посмотрел на колею, которая вела к дороге, и сказал:

— Еще кто-то пожаловал.

— Вы можете сделать еще один круг? — попросила Валери. Теперь она вязала петли на веревках.

Кэрби немножко злился. Он резко завалил «Синтию» на крыло.

— Сами же говорили, что надо торопиться.

— Я хочу удостовериться. — Валери смотрела вниз, на зеленые и бурые джунгли. — Да! Вот ручей, в котором я… Который я видела утром.

Кэрби развернул «Синтию».

— Понятно, — произнес он. — А отсюда — точно на север, так они говорили? В часе ходьбы?

— Да, — ответила Валери.

Лжегурки увидели, что крестьяне смотрят на проселок, и начали собирать свои автоматы «стерлинг». Жители деревни, уже почуявшие неладное, отпрянули и вытаращили глаза. Маленькая полянка притихла, если не считать визга поросенка, все еще протестовавшего против унижения, которому его подверг один из солдат.

Небо было высокое, ясное и синее. Густые кусты и громадные деревья опоясывали поляну, и солнечный свет, пробиваясь сквозь ветви, падал на хижины, на людей, на пальцы, лежащие на спусковых крючках.

Восьмилетняя девчушка из семейства Эспехо подняла поросенка и начала укачивать, будто младенца. Стук ее сердечка успокоил маленькую свинку, и та затихла.

В конце поляны появилась группа из восьми человек, потных, разгоряченных и ослепленных солнцем. Они медленно вступили в поселение и начали озираться по сторонам.

Вернон увидел гурков с автоматами, застонал и рухнул на колени, напрочь забыв о журналистах, которые изумленно смотрели на него.

— Нет, — произнес он, но было уже поздно.

— Последний, — сообщила Валери, надевая последнюю петлю на последнюю шею.

— Хорошо.

Теперь, когда работа была окончена, Валери смогла впервые по-настоящему разглядеть эти штуковины. Взяв по фигурке в каждую руку, она нахмурилась.

— Это… Вы уверены, что это подлинники?

— Вон там стоит фургон, видите?

Валери увидела белую блестящую крышу машины, стоявшей носом на запад в зеленом обрамлении джунглей.

— Должно быть, это здесь!

— И гости уже прибыли.

Самолет резко накренился и нырнул к земле, а Валери судорожно вцепилась в Зотцев Чимальманов.

Рев самолета потонул в громе автоматных очередей. Девятимиллиметровые пули полетели через поляну и, казалось, вышибли из-под Скотта его ноги. Три штуки угодили Вернону в — живот, чуть выше ремня. Все закричали и забегали, трое индейцев упали, истекая кровью.

Шум самолета звучал громче. Тот и не собирался улетать. Гурки подняли головы и увидели его. Самолет несся над поляной, и одно крыло указывало прямо на солдат, словно говоря: «Я вижу, я все вижу».

— Бросай! — заорал Кэрби. — Бросай!

Валери лежала на боку, привалившись к обшивке. Она открыла клапан окна и начала торопливо выталкивать наружу статуэтки.

Зотц Чимальман. Его фигурки одна за другой падали из самолета и парили на своих хлопковых парашютиках. Двое лжегурков подняли свои «стерлинги», но самолет уже удалился от поляны и пошел на новый круг. Индейцы убегали в джунгли, журналисты пластом лежали на земле, а с неба медленно спускались страшные создания. «Синтия» круто развернулась, став на правое крыло, и опять с ревом пронеслась над. поляной, рассыпая новых демонов.

Один из лжегурков поймал в прицел летящую в его сторону штуковину, узнал ее и, разинув от страха рот, вытаращил глаза. Он так и забыл нажать на спуск.

Вернон свился в клубок, обхватил руками живот и со слезами клял полковника.

Кто-то из солдат поймал на лету статуэтку и уставился на нее, не веря своим глазам. К статуэтке прилипла грязь, как будто она только что появилась из какой-нибудь могилы. Комок грязи прилип к ладони и, казалось, ожег ее. Солдат судорожно отбросил фигурку прочь. Сделав шаг назад, он наступил на другую статуэтку, вскрикнул и бросился наутек, отшвырнув «стерлинг».

— Больше нет! — крикнула Валери. Кэрби набрал высоту и отвалил в сторону. Валери, изогнувшись, пыталась разглядеть деревню. — Подождите! Что там творится?

— Через минуту до них дойдет, — ответил Кэрби. — Тогда вернемся и посмотрим.

Что это за самолет? Как он оказался именно здесь и именно сейчас? Может быть, их предали? Может быть, враги уже спешат сюда?

Два десятка Чимальманов один за другим приземлялись на поляне, хлопок парашютов окутывал их. Фигурки в белых саванах гримасничали, подмигивали и ухмылялись. Еще трое солдат, побросав оружие, удирали в джунгли.

— Назад! — заорал их главарь, пальнул вслед и промазал.

Еще один провокатор, пятившийся прочь от чертей, увидел, что главарь целится в него, и выстрелил первым, одиннадцать раз смертельно ранив своего командира.

Двое убийц в мундирах гуркских стрелков бросились в джунгли. Эти прихватили свое оружие с собой.

Валери смотрела на безликую зелень джунглей.

— Неужели они могут так бояться куска глины? — спросила она.

— Их предки могли, — ответил Кэрби.

Лжегурки воспитывались в христианской вере. Их учили чтить господа, деву Марию и всех святых, презирать сатану и его происки. Никто никогда не говорил, что они должны верить в богов и чертей майя. Эти существа жили в сказках и легендах, в картинах и узорах на ткани, в каменных и деревянных резных изделиях. Они были частью обрядов, иногда отправляемых горсткой престарелых родственников. И никто никогда не учил лжегурков верить в Зотца Чимальмана. Тем не менее ни один из них в глубине души не сомневался в существовании пещеры летучих мышей, дороги в вечность и зловещего человеконенавистника, притаившегося во мраке, чтобы улучить момент и увлечь свою жертву в бездну смерти.

Зотц умеет летать. Этот изощренный злодей нападает сверху, как летучая мышь. И если он застигнет тебя за черным делом, ты обречен.

Когда рев самолета раздался снова, на поляне осталось всего пятеро лжегурков — четверо живых и один мертвый. Труп главаря лежал в окружении глиняных фигурок. Спустя минуту последняя четверка солдат скрылась в джунглях.

Вернон открыл глаза и увидел сквозь пелену слез, как жители деревни сгрудились вокруг своих упавших родственников. Журналисты собрались возле Скотти. Хайрэм Фарли нагнулся и поднял с земли одну из статуэток. Вернон снова закрыл глаза. Боль в животе притупилась, но он почти ничего не соображал. Когда он опять разомкнул веки, Хайрэм Фарли стоял над ним с маленькой фигуркой в руках.

— Ну-с, Вернон? — сказал он.

Вернон тяжело дышал, разинув рот. Его язык и зубы покрылись толстым слоем пыли.

— Ну-с, Вернон? — повторил Фарли. — Может, ты объяснишь, почему азиатские солдаты вдруг испугались центральноамериканского дьявола? Чутье подсказывает мне, что ты знаешь ответ на этот вопрос.

Вернон взглянул на пыльные башмаки Фарли и что-то пробормотал.

— Что ты сказал, Вернон?

— Я сказал: они даже не убили меня.

УЖАСНО НАДОЕДЛИВАЯ ДАМОЧКА

— Это не Южная Абилена, — сказала Валери.

Кэрби Гэлуэй пустил свой маленький самолет по длинной параболе и принялся кружить. На земле тем временем мужчина и женщина прогоняли коз с зеленого поля, окруженного лесом. На краю поля стоял бурый приземистый дом с пристройками, а позади него виднелись клочки возделываемой земли.

— Да, — сказал Кэрби. Валери подозрительно посмотрела на него.

— Тогда что это?

— Мое жилье.

— А зачем нам сюда?

Неужели после всего пережитого ей еще придется защищаться от этого человека?

Гэлуэй слегка тронул рычаги управления, нос самолета теперь был направлен в сторону поля, освобожденного от коз.

— Нам надо поговорить, прежде чем вы увидите Инносента.

— Зачем?

— Приземлимся — скажу.

Она продолжала смотреть на него, но Кэрби молчал. Однако разве уже сказанного не достаточно, чтобы понять, что он не в сговоре с Сент-Майклом? Так который же из них преступник? И что это за преступление?

Валери вконец растерялась. Она видела храм на том самом месте, где он должен был стоять. А через две недели храм исчез. Она видела Кэрби Гэлуэя вместе с Уитмэном Лемьюелом и поняла, что они расхищают древности майя, вывозя их из страны. Но подержав некоторые из этих сокровищ в руках, она усомнилась в их подлинности. Она считала, что Вернон работает на Гэлуэя и Сент-Майкла, но теперь выясняется, что он, скорее всего, работал только на себя самого. И чего он добивался? Прибрать к рукам поддельные сокровища несуществующего храма? Она потрясла головой и сказала вслух:

— Да чем вы все тут занимаетесь?

Кэрби рассмеялся.

— Я как раз собирался вам рассказать, — ответил он, сажая самолет на неровное поле и направляя его к дому, где стояли улыбающиеся мужчина и женщина.

— Я начинаю вспоминать, что вы — страшный человек, — сказала Валери. — Это ведь правда?

— Страшнее не бывает.

— Если не считать тех случаев, когда вы спасаете человеческие жизни, — признала девушка.

— Это единственное смягчающее обстоятельство, — сказал Кэрби, останавливая самолет в тени деревьев. Он заглушил моторы, и тишина волной влилась в кабину.

Он подал Валери руку и помог спуститься на землю. Воздух был очень теплый и тяжелый, а идти после долгого сидения в самолете оказалось нелегко. Мужчина и женщина подошли, чтобы приветствовать их. Он был невысок, она — еще ниже. Гэлуэй повел Валери знакомиться.

— Эстель Круз, Мэнни Круз. Это — Валери Грин.

— Как дела?

— Привет, привет, привет.

Когда Мэнни улыбался, было видно, что количество недостающих зубов значительно превышает число имеющихся, но это лишь делало его улыбку более радостной. А улыбка Эстель казалась робкой и совсем девичьей. Но Гэлуэй быстро погасил обе эти улыбки, сказав:

— Мисс Грин — чертовски назойливая дамочка, которая вконец расстроила все мои дела.

Эстель сверкнула глазами, а Валери, разинув рот, с потрясенным видом смотрела на своего обвинителя.

— Так это Шина! — воскликнул Мэнни. — Значит, она жива, — добавил он без особой радости.

— Совершенно верно, — сказал Кэрби. — Храм погиб, все пошло к чертям, а мне, вероятно, надо будет уезжать из Белиза — такая вот храмовина получилась.

Эта весть потрясла Крузов до глубины души. У Эстель был такой вид, словно она готова броситься на Валери и разорвать ее на части.

— Ты уедешь из этого дома, Кэрби? — спросил тем временем Мэнни.

— Она не виновата, — ответил Гэлуэй. — Она не нарочно все это сделала. Просто она тупая и ни бельмеса не соображает.

— Эй, минутку! — подала голос Валери.

— Она думала, что делает доброе дело, — спокойно продолжал Гэлуэй, — и я ее не виню. А теперь я все ей расскажу. Она может помочь мне кое в чем и наверняка захочет это сделать.

Валери подозрительно смотрела на них.

— Я не стану соучастницей преступления, — заявила она. Гэлуэй бросил на нее загадочный взгляд.

— Если я захочу совершить преступление, мисс Грин, — сказал он, — вы будете последним человеком, которого я возьму в сообщники.

— Тогда ладно, — сказала Валери, не зная, обижаться ей или нет.

— Что она должна сделать, Кэрби? — спросил Мэнни.

— Поговорим за едой. Я умираю с голоду. А вы? — Кэрби посмотрел на Валери.

Господи, желудок! В горячке она совсем забыла про него, и теперь желудок отомстил: его так свело от голода, что Валери задохнулась. Когда же она ела в последний раз? Вчера ночью.

Она тогда проглотила эти лепешки. От мысли о еде у нее закружилась голова.

— То-то и оно, — сказал Кэрби, правильно оценив выражение ее лица. — Мы сейчас умоемся, а потом перекусим, правда, Эстель?

Эстель кивнула и снова заулыбалась.

— Детвора в школе? — спросил Кэрби. — Значит, нас четверо. Что у нас будет на обед?

— Эскабече, — ответила Эстель.

Эскабече:

Одна курица.

Две крупные луковицы.

Специи.

Зарежьте, ощиплите и разделайте курицу. Тушите в воде в течение часа, добавив по вкусу перец, чеснок и чилли.

Приготовьте лепешки и мелко нашинкуйте лук.

За четверть часа до готовности добавьте лук к курице.

Подайте на стол с перцовым соусом.

Откройте четыре бутылки пива «биликин» и поставьте на стол.

Отойдите и полюбуйтесь.

— Уф, — сказала Валери. — Прелесть.

— Хотите добавки? — спросила Эстель, улыбаясь от уха до уха.

— Может, еще пива? — предложил Мэнни. — Кэрби? Валери?

— Да, да, — ответили все, и Валери вдруг с удивлением поймала себя на том, что улыбается Кэрби. Тот улыбнулся в ответ и протянул руку за лепешкой.

Кэрби. Валери. Они уже обращались друг к другу по имени. С тех пор, как Кэрби привел ее в свою на удивление чистую, скупо обставленную комнатку. Она спросила его:

— Где тут ванная, мистер Гэлуэй?

И он ответил:

— Не люблю, когда меня называют мистером Гэлуэем, разве что полиция. И впредь отказываюсь звать вас мисс Грин.

Вот и все. И ничего не поделаешь.

Солнышко играло на рыжем пушке на руках Кэрби. Валери продолжала разглядывать его, думая про себя, что у него добрый смех и непринужденная уверенная повадка. Жаль, что такой человек — злодей. Если, конечно, он и правда злодей.

Но так ли это? Даже в ярости, размахивая мечом, он не пустил свое оружие в ход, не причинил ей вреда. Злодей (а теперь Валери уже знала, что это такое) наверняка отсек бы ей голову и тут же забыл об этом.

Не был Кэрби и обольстителем. Этот обед так разительно отличался от ужина с Инносентом и устрицами, что Валери даже засмеялась. Кэрби хохотал и шутил без всякой задней мысли, никак не стараясь повлиять на нее и навести на какие-то сладострастные размышления.

И если она вдруг подумала об этом и покраснела, то, насколько она знакома с психологией, причиной всему ощущение безопасности после пережитых злоключений, перцовый соус и… солнечные блики на рыжих волосках, покрывающих руку Кэрби.

Он поднял голову, перехватил ее взгляд и улыбнулся, а Валери вдруг потупилась, уткнувшись в тарелку. Но потом, боясь, что выдала себя, она снова посмотрела на него. Он едва заметно хмурился, думая о чем-то, и тоже изучал свою тарелку.

Пора было менять пластинку.

— Слушай, Кэрби, ты хотел что-то мне рассказать, — проговорила Валери.

— Да, верно. — Его лицо прояснилось. — Верно, Валери, пора тебе узнать, что тут происходило.

КАК РАЗБОГАТЕТЬ НА НЕДВИЖИМОСТИ

Кэрби рассказал ей всю правду. Ну, почти всю.

— Самой большой глупостью была покупка земли у Инносента, — начал он и поведал ей все — о своих денежных делах, о знакомстве с Томми Уотсоном и другими индейцами, о том, как выдумал храм, а индейцы мастерили подделки для продажи дуракам в Штатах.

— Они думают, что преступают закон, и поэтому помалкивают, — добавил он.

— Значит, я видела твой поддельный храм? — спросила Валери.

— Не весь, а только кусочек, и издалека.

— Он был очень красивый.

— Это в основном заслуга Томми. Но так или иначе, когда я впервые встретил тебя…

И он рассказал, как она сорвала его переговоры с Уитмэном Лемьюелом, как индейцы разобрали храм, боясь, что она помчится в Бельмопан и заявит об открытии.

Тут Валери не осталась в долгу, поведав Кэрби о Верноне и тощем негре, о своем блуждании в джунглях. Вероятно, она изрядно перетрусила, хотя по рассказу этого не чувствовалось. Да и кто станет выставлять себя трусом?

— Во всяком случае, — сказал Кэрби, — ты исчезла, а Инносент числил тебя то в мертвых, то в живых и никак не мог решиться прийти к однозначному выводу. Все шарахался из крайности в крайность. Да еще этот холм. Он чуть не сошел с ума — так ему хотелось узнать, есть там храм или нет.

— Кэрби, нам всем этого безумно хотелось.

— Так вот, я предложил ему сделку: он выкупает эту чертову землю за ту же цену, которую получил с меня, а я рассказываю ему правду про тебя и про храм.

— И он согласился?

— Согласился.

— Как мило с его стороны. Он очень волновался за меня.

— Конечно. Но именно поэтому я не повез тебя туда. Инносент уже знал, что ты жива, когда мы окончательно ударили по рукам. Значит, дело наполовину загублено. А если бы он сопоставил все то, что ты знаешь о храме и Южной Абилене, со всем тем, что он знает о храме и Южной Абилене, он легко вычислил бы, чем я тут занимаюсь. И мое дело провалилось бы с концами. Ему просто не было бы нужды платить мне за рассказ.

— Ага, понятно, — сказала Валери. — Так ты не хочешь, чтобы я разговаривала с ним, пока он не получит обратно свою землю, а ты — свои деньги?

— Вот именно.

Лицо Валери приняло заговорщицкое выражение.

— Стало быть, я снова похищена?

Кэрби заерзал.

— Понимаешь… я думал, ты взглянешь на это с моей точки зрения и согласишься немного повременить. Совсем чуть-чуть. Никто тебя силой не держит…

— Хм-м.

— Всего день-два, — сказал Кэрби.

— Хм-м, — повторила Валери и вдруг зевнула, прикрывая рот ладошкой. — Я сейчас ничего не соображаю, Кэрби. Обед был чудесный, — похвалила она Эстель, — но после него так клонит ко сну…

— Вот и хорошо, — сказала Эстель — Я сама уберу, вы не беспокойтесь, сидите себе.

Валери взглянула на Кэрби.

— У тебя такая прохладная комнатка. Может, я пойду вздремну?

— Конечно, я провожу, — ответил Кэрби, не обращая внимания на веселое хихиканье Эстель.

ГДЕ МНЕ РАСПИСАТЬСЯ?

Субботнее утро, Инносент сидел в своей конторе в Бельмопане. Он вновь был самим собой, снова виртуозно говорил по телефону, снова занимался делами, которые запустил ко всем чертям. И первой его заботой было не вымазаться в грязи Вернона. Вернон. Кто бы мог подумать? Он ведь доверял этому мальчику. Впрочем, Инносент понимал, что это не совсем точное слово. Не таким он был человеком, чтобы щедрой рукой раздавать доверие. Но так или иначе, он добился того же, чего добился бы, доверившись обманщику. Он недооценил Вернона, счел слишком мелкой сошкой, и вот результат.

— А он все время продавал меня, — пробормотал Инносент.

И свою страну тоже, но это второстепенный вопрос. Главное в том, что он предал Инносента. А это значит, что Инносент поставил себя в такое положение, когда предательство по отношению к нему стало возможным. Он подставился. И теперь ему надо тщательно обыскать стол Вернона, чтобы обезопасить себя от других неприятных сюрпризов.

А Вернон тем временем выплевывал в столичной больнице последние оставшиеся кишки, рассказывая все обо всем и называя все имена.

— Если не поторопиться, этот мальчик может и мне насолить.

— Болтаешь сам с собой, Инносент?

Сент-Майкл хмуро поднял голову. Ему не хотелось бы признать, что он принадлежит к разряду людей, которые говорят сами с собой. И уж наверняка не хотелось быть застуканным за этой беседой.

В дверях стоял улыбающийся Кэрби.

— Ну-с, — произнес Инносент, не увидев в дверях ничего радующего глаз, — и куда же ты подевался вчера?

— Я спасал деревню, — с ухмылкой отвечал Кэрби. — А потом отправился домой отдыхать.

— А Валери?

— Вот она, — Кэрби вошел в кабинет, и в дверях появилась Валери. Здоровая, радостная и немножко застенчивая.

Этот сукин сын наверняка соблазнил ее, подумал Инносент с болью и облегчением одновременно. Он уже начинал подозревать, что его великая любовь к Валери сильна лишь до тех пор, пока он считает ее мертвой или исчезнувшей. Инносент был влюблен в мифический образ, а не в девушку из плоти и крови. И это подозрение становилось все сильнее.

— Что ж, входите, — сказал он, поднимаясь из-за стола и улыбаясь им с видом доброго дядюшки. — Сдается мне, что вы закопали топор войны.

— Да, мы в общем и целом выяснили отношения, — ответил Кэрби.

— Мы все обсудили, — с мягкой улыбкой добавила Валери, — и теперь прекрасно понимаем друг друга.

— Я чего пришел-то, — пустился в объяснения Кэрби. — Наша сделка, Инносент. Про Валери ты все знаешь. Теперь я хочу рассказать тебе о храме.

— Это ни к чему; Кэрби. Я видел Южную Абилену, говорил с Томми Уотсоном, а об остальном нетрудно было догадаться.

— Хм-м, — протянул Кэрби. Вид у него был невеселый.

— Да и пленки помогли, — добавил Инносент. — Но ты их не слышал, так ведь?

— Какие пленки?

Инносент достал из ящика кассету, вставил в магнитофон, и кабинет вновь наполнился словами и звуками.

«Сюда, господа. Осторожно, змеи. (Трык.) Шум загоняет их в норы».

Если у Валери был просто недоумевающий вид, то Кэрби смотрел на магнитофон так, словно тот был Зотцем Чимальманом его пращуров.

— Уитчер и Фелдспэн! — вскричал он, приходя в себя.

Инносент остановил магнитофон.

— Они записывали все разговоры с тобой.

— Святой боже! Эти двое?

— Опасно недооценивать людей, — сказал Инносент, думая о Верноне.

— Но… они же торговцы антиквариатом, действующие в рамках закона!

— Правильно. И одновременно выполняющие задание своего дружка Хайрэма Фарли, редактора крупного американского журнала «Взор». Ты хоть слыхал о таком, Кэрби?

— Грязные негодяи!

— Я помог им потерять эти пленки в аэропорту, — сказал Инносент. — Иначе «Взор» сейчас вперил бы взор в твой храм. Ты и не знал небось, что я тебе помогаю, а?

— Ладно, помощник! — отмахнулся Кэрби. — Ты просто не хотел, чтобы меня поймали раньше времени, пока ты еще не выяснил, можно ли чем-нибудь поживиться.

— Ты все время думал обо мне плохо, Кэрби, — сказал Инносент и рискнул улыбнуться Валери. — Надеюсь, хоть ты-то не будешь такой бякой, Валери.

— Я всегда говорю о вас только хорошее, мистер Сент-Майкл.

— Ну-ну… Так вот, Кэрби, если тебе придет в голову снова связаться с этой парочкой, помни о пленках.

— Уж не забуду, — угрюмо сказал Кэрби. — Но я хочу поговорить о другой сделке. О нашей с тобой. Мы ударили по рукам…

— Кэрби, неужели ты думаешь, что я пошел на попятную?

— Нет?

— Разумеется, нет. Конечно, я и без тебя знаю, что Валери жива. Вот она, такая же прекрасная, как и всегда.

— Благодарю вас, сэр.

— Конечно, я и без тебя знаю, что твой храм — подделка. Но я хочу считать себя честным и щепетильным человеком. И вот я трачу утро на подготовку этой бумажонки. — Он протянул Кэрби конверт.

Тот с подозрительным видом взял его, сел и углубился в чтение. Инносент повернулся к девушке.

— Я рад, что ты цела и невредима, Валери.

— Я тоже, — с улыбкой ответила она.

— Эй, погоди-ка, — подал голос Кэрби. — Ты мне даже половину не возвращаешь!

— Читай дальше, — велел ему Инносент, — и ты увидишь, что в этом есть смысл.

— Что? Я забираю заклад?

— Да, — ответил Инносент с безмятежной улыбкой.

— Но закладные за землю не выдаются! — в ярости вскричал Кэрби.

Сент-Майкл пожал плечами.

— Из-за всех этих недавних треволнений мне сейчас трудно набрать столько наличных. Но поскольку тебе понадобятся деньги в связи с отъездом…

— Отъездом? Куда же я уезжаю?

Инносент посмотрел на Кэрби, как смотрит встревоженный Друг.

— Разве ты не знаешь, в каком положении находишься, Кэрби?

— Знаю. Ты, как всегда, надул меня.

— Нет, нет, нет. Кэрби, ты герой.

— Как здорово! — сияя, воскликнула Валери.

— И здорово, и не здорово, — ответил Инносент. — К несчастью, Кэрби из тех героев, которым лучше вести себя скромно и не лезть в свет юпитеров.

— Объясни-ка, — попросил Кэрби.

— Ты радировал в Холдфэст и полицию. Помощь пришла в деревню через полчаса после того, как ты предотвратил избиение. Двое крестьян убиты. Пять террористов убиты. Трое взяты живьем и дают показания. А те статуэтки, которые ты выбрасывал из самолета, сейчас изучает целая куча экспертов. Американский фоторепортер сумел сделать несколько чудесных снимков, на которых виден регистрационный номер на борту «Синтии».

— О-о-о! — вскричал Кэрби.

— Сейчас Кэрби Гэлуэй — храбрый летчик, спасший беззащитную деревню. Но я знаю нескольких человек, которые разыскивают героя по всему Белизу, чтобы задать ему один-два вопроса.

Кэрби вздохнул, а Валери спросила:

— Что это значит, мистер Сент-Майкл?

— Это значит, что Кэрби покинет Белиз, если у него есть мозги, — ответил Инносент. — Ненадолго, пока не стихнет шум. Скажем, на три-четыре года.

Кэрби снова вздохнул, а Инносент дружелюбно улыбнулся.

— Вот почему я постарался добиться для тебя наилучших условий сделки. Отличная закладная грамота на десять лет…

— Ты все покроешь, вложив отчисления в доходное дело. Ты получишь землю и не заплатишь за нее ни гроша. Ты еще наживешься на мне!

— Но ты в итоге вернешь все, что уплатил мне. Ты ведь этого хотел, правда?

Кэрби посмотрел на Валери долгим страдальческим взглядом.

— Валери, — сказал он, — если ты когда-нибудь увидишь, что я разговариваю с этим типом, дай мне по физиономии. Ладно, Инносент, где мне расписаться?

ЗИГЗАГИ СУДЬБЫ

Трамп-Глэйд, Флорида, шоссе 216. 8, 4 мили к югу от кинотеатра, левый поворот за знаком «Потчо-12». Уитмэн Лемьюел пристально смотрел сквозь ветровое стекло. Да, вот он, ржавый знак. И спидометр показывает ровно 8, 4 мили.

Уитмэн Лемьюел крутанул руль, и машина съехала на проселок. Теперь до красной ленточки на проволочной изгороди оставалось 15, 2 мили. Лемьюел медленно ехал на встречу с Кэрби Гэлуэем.

Конечно, Гэлуэй ждет этих двух торговцев из Нью-Йорка, но обрадуется, увидев вместо них его, Лемьюела. Особенно, когда поймет, что Уитчер и Фелдспэн вовсе сошли со сцены.

Он с отвращением скривил губы, вспомнив, как вел себя Фелдспэн на борту самолета, какой ужас посеял этот тип в салоне. Оно и к лучшему, что эти двое откололись.

Алан Уитчер был готов продолжить начатое дело, но Джерри Фелдспэн слишком перетрусил, когда какой-то пассажир не так посмотрел на него. Результатом этого стал сплошной кавардак. К счастью, Фелдспэна вырвало всего однажды, зато прямо на того пассажира, с которого все началось. И Фелдспэн испортил ему костюм, а заодно и торчавшую из кармана блестящую и, видимо, довольно дорогую губную гармошку.

Как бы там ни было, в аэропорту Майами Фелдспэн закричал, что не намерен более преступать закон и иметь дело с контрабандистами. Только чудо спасло его и всех остальных пассажиров от ареста — так он орал. Наконец Уитчер, озабоченный состоянием друга, заявил, что им лучше вернуться домой и забыть обо всем этом деле. И вот он, Уитмэн Лемьюел, едет один по проселку на встречу с Кэрби Гэлуэем. Оно и к лучшему. Уитчер и Фелдспэн — жадные торгаши. А сам Гэлуэй — мошенник, достойный презрения как личность, но ценный поставщик сокровищ, невольно спасающий их от невежественных центральноамериканцев и таких типов, как Уитчер и Фелдспэн. И он может передать эти бесценные произведения в руки честных, самоотверженных, образованных, умных и бескорыстных ревнителей науки — таких, как он, Уитмэн Лемьюел.

Он был единственным положительным героем этой истории. И теперь положительный герой возьмет верх, что очень редко случается в реальной жизни.

— Я это заслужил, — пробормотал Лемьюел, крутя баранку.

Когда появился самолет, Лемьюел стоял посреди травянистого поля. Кэрби сделал круг над его головой, Лемьюел помахал рукой, и самолет приземлился на дальнем конце поля, потом развернулся и с урчанием покатил в сторону Лемьюела.

Открылась дверца, и появился Кэрби Гэлуэй. Казалось, он страшно торопится. Двигатели работали, пропеллеры крутились, самолет дрожал от нетерпения. Гэлуэй удивленно посмотрел на Лемьюела. В самолете сидел еще кто-то.

— Где Уитчер и Фелдспэн? — заорал Кэрби.

Лемьюел ни с того ни с сего показал рукой за спину.

— Они поехали…

— Сидят в машине? Ладно, это для них!

— Нет, они…

Но Кэрби уже повернулся и доставал что-то из кабины с помощью своего пассажира. Лемьюел в растерянности посмотрел вниз, когда под ноги ему упало что-то похожее на охапку сена.

— Что?..

— Очень сожалею, что и вы попались, — с улыбкой крикнул Кэрби. Непохоже было, чтобы он о чем-то сожалел. — Скажите своим приятелям, что мне все известно про «Взор»!

— Господи, что вы еде…

— Анонимный звонок в ОБН, — злорадно сказал Кэрби.

— Куда? Что это?

— Отдел борьбы с наркотиками, — ответил Кэрби, забираясь в кабину. — Жаль, что вы оказались здесь. Ну, да не будете водиться с кем попало.

И тут Лемьюел узнал второго человека в самолете.

— Вы?! — вскричал он.

Валери улыбнулась, кивнула и помахала ему рукой.

— Стоит мне увидеть вас, и происходит что-нибудь ужасное! — воскликнул Лемьюел, указывая на нее пальцем.

Кэрби захлопнул дверцу, и самолет покатился вперед.

— Это уже третья встреча! — закричал Лемьюел. Он бежал следом и грозил кулаком. — Одни несчастья мне от вас!

Самолет набрал скорость и оторвался от земли. Лемьюел остановился, отдуваясь. Теперь, когда рев моторов стих, до его слуха долетел другой звук, далекий и слабый.

Сирены.

Все ближе.

Он обернулся и посмотрел на свою машину, стоявшую возле колючей проволоки. Потом покосился на тюк, который Кэрби выгрузил из самолета.

— Это не сено, — сказал он вслух.

Третья встреча…

ЧТО ДОЛЖЕН ЗНАТЬ ЯХТСМЕН О КАРИБСКОМ МОРЕ

Валери шила мелкими стежками. На куске ткани был изображен Микки Маус на доске для серфинга. Валери сидела на его улыбке, в позе портняжки и голышом. За спиной у нее виднелась бетонная коробка под железной крышей. С одного края крыши торчала тарелка антенны для приема передач со спутника, с другого — ветряная электростанция. Перед Валери колыхалось Карибское море, вновь и вновь накатывая на белый песок. Оно было обманчиво спокойным. Безымянный островок, на котором сидела Валери, занятая шитьем белой полотняной юбки, лежал в глубине опасного для судоходства района, возле банок Чинчорро, в шестнадцати милях от побережья Юкатана, точно к востоку от залива Четумаль. В американском справочнике «Что должен знать яхтсмен о Карибском море» этот район обозначался как «зона повышенной опасности, изобилующая скалистыми островками и песчаными банками».

Немало прогулочных и торговых судов плавает вокруг банок Чинчорро, но песок на здешних пляжах остается белым и чистым, синее море почти прозрачно, теплый воздух напоен сладким ароматом восточных бризов. Если вы хотите побыть наедине с любимой, лучшего места вам не найти на всем свете.

Помимо Валери и бетонной коробки, о существовании человеческой цивилизации напоминали следы от колес «Синтии» на твердом песке. Когда Кэрби летал в Сан-Педро за припасами, Валери сначала составляла ему компанию, но потом перестала. И вот уже три месяца он летает в город один, а Валери занимается раскопками. Здесь когда-то жили люди, и в земле можно было найти следы их обитания: черепки и оструганные деревяшки. На закате своей цивилизации, когда кончилась великая эпоха возведения храмов, майя на какое-то время стали купцами и торговали своими изделиями на восточном побережье Мексики и Центральной Америки. Они строили склады и фактории на отдаленных островах, и, возможно, одна из них была тут. Во всяком случае, Валери по-прежнему оставалась археологом. Впрочем, она с удовольствием училась и пилотскому мастерству.

Валери положила иголку в глиняный кувшинчик (подделка под старину, подарок Томми Уотсона), встала, встряхнула юбку и надела ее. Все в порядке.

В этот миг послышался гул. Возвращалась «Синтия». Валери подняла голову и начала высматривать самолет в небе. Он появился с северо-запада, скрылся на миг за кокосовыми пальмами, снова выскочил из-за них и коснулся колесами песка. Валери помахала рукой и пошла к «Синтии», но увидела, что Кэрби не один в самолете. Господи! А она почти голая! Ну да ладно, остается только сделать вид, что так и надо.

Кэрби вылез из кабины и махнул рукой. Следом за ним появились еще двое, мужчина и женщина. Нацепив дерзкую улыбку (ну и что, если на мне только юбка?), Валери зашагала навстречу гостям.

Ни мужчине, ни женщине не было еще и тридцати. Тощая маленькая пепельная блондинка с сухой на вид кожей цвета красного дерева и очень привлекательным, хотя и грубоватым лицом. Мужчина был очень высокий, бледный и толстенький, как младенец. Живые, любопытные, невинные детские глаза. А вот у женщины взгляд такой, будто она уже все в этом мире видела и ни во что не верит.

— Валери, — с улыбкой объявил Кэрби, — познакомься с моими друзьями. Только что встретил их в Сан-Педро. Это Тэнди, дочка богатого папочки из Техаса.

— Здравствуйте, — сказала Валери.

Тэнди оглядела ее, покачала головой и, криво улыбнувшись, проговорила:

— Ваша взяла.

Валери не поняла, комплимент это или нет, но дружеский тон женщины заставил ее улыбнуться.

— Рада, что Кэрби привез вас.

— А это — приятель Тэнди…

— Если можно так выразиться, — вставила женщина.

— О, Тэнди, — застенчиво произнес белокожий мужчина.

— Его зовут… — Кэрби нахмурился. — Прошу прощения, опять запамятовал.

— Э… ну… Альберт.

— Альберт, это Валери.

— Здравствуйте.

— Э… ну… здорово! Вы тут живете? На этом острове?

— Пока да, — ответила Валери.

— Могла бы ты догадаться, что Альберт — великий знаток искусства доколумбовой эпохи? — спросил ее Кэрби с улыбкой.

— Это правда?

— Э… ну… да. В Вентуре у меня целый музей в одном крыле дома.

— Чудесно!

— Вы должны приехать и посмотреть.

— Может быть, приедем, — отвечала Валери.

— Альберта особенно интересуют сокровища майя, — сказал Кэрби. — Я думаю, мы можем побеседовать о них.

— Было бы очень приятно, — согласилась Валери.

Кэрби обнял ее за плечи.

— «Синтию» мы потом разгрузим, — сказал он. — А сейчас идемте в дом. Тэнди и Альберт заночуют у нас. Мы что-нибудь сварим, а уж завтра все полетим в Сан-Педро и закатимся в ресторанчик. Куда бы ты хотела, в «Эль-Тулипан» или в «Хижину»?

— Я подумаю, — пообещала Валери и решила про себя, что полетит в город в новой юбке.

Они пошли к дому. По-прежнему обнимая Валери за плечи, Кэрби склонил голову и заглянул ей в лицо.

— Тебе не кажется, что ты слишком тепло одета? — спросил он.

Валери рассмеялась.

1

Книга американского писателя Фрэнка Баума. У нас она известна в пересказе Волкова «Волшебник Изумрудного города»

2

По Фаренгейту