5

В половине девятого я вышел из дома, не чуя под собой ног, и поехал в центр, к зданию, в котором снимал кабинет Клэнси Маршалл, поверенный в делах Эда Ганолезе. Элла так и не сказала мне ни «да», ни «нет», и я всю дорогу с тревогой раздумывал, что бы это значило. Я даже забыл о том, что ни Фред Мэн, ни Джек Эберхард не позвонили мне и не сообщили ничего нового о Билли-Билли Кэнтеле. А между тем, хотя бы один из них мог бы уже что-нибудь откопать. Такая шпана, как Билли-Билли, не может надолго исчезнуть с концами. Его найдут либо полицейские, либо наши люди, и, в общем-то, кому-нибудь уже давно полагалось бы его отыскать.

Контора Клэнси находилась на Пятой авеню, и я знал, что поблизости от нее нет ни одного свободного местечка для стоянки. Поэтому я ехал по проспекту Колумба до тех пор, пока он не превратился в Девятую авеню, а потом свернул налево, на Сорок шестую улицу. Там я поставил «мерседес» на стоянку, а остаток пути проехал на такси. Не будь я таким сонным, покидая свою квартиру, сообразил бы взять такси прямо возле дома, а не возился с «мерседесом».

Развалившись на заднем сиденье такси, ползущего по городу со скоростью несколько дюймов в час, я размышлял об Эде Ганолезе и о том, как рассказал Элле о своей первой встрече с ним. В лживых газетенках Эда Ганолезе называли не иначе как «царем преступного мира» (уличные стенгазеты) или «главой синдиката» (столичные газеты большого формата), но ни одно из этих расхожих определений не может верно передать суть понятия. Лично я назвал бы Эда человеком, запустившим лапу в пирог. В любой пирог, покажите мне какой угодно пирог, и я тотчас отыщу в нем лапу Эда.

Возможно, вы никогда не слыхали об Эде Ганолезе, но это не мешает ему играть весьма важную роль в вашей жизни. Когда-нибудь он, вероятно, купил какого-то политикана, за которого вы отдали свой голос. Если вы приезжали в Нью-Йорк на партийный съезд и занимались тут делами, о которых вашей женушке лучше не знать, вполне возможно, что какая-то доля вашей наличности перекочевала к Эду. Если вы пытались сыграть в лотерею, где надо отгадать три числа, значит, Эд получил какую-то долю с вашей монетки в десять центов. То же самое происходит, когда вы делаете ставки на скачках или иных спортивных состязаниях, либо когда пьете слишком много пива. Нагревая в пламени свечи ложку с белым порошком, вы тоже помогаете Эду Ганолезе потуже набить мошну и сохранить присущий ему жизнерадостный вид.

Человек с такими разнообразными интересами, разумеется, не может уследить за всем сразу. Поэтому у Эда есть работники, люди, которые стоят по краям блюда с пирогом и следят, чтобы никто ничего не стащил.

Но ведь люди, в конце концов, всего лишь люди, поэтому время от времени Эд обнаруживает недостачу начинки в одном из своих многочисленных пирогов. Когда такое случается, ему нужен человек, чтобы отшлепать шалунов и вернуть начинку на место. Тут-то и вступает в дело ваш покорный слуга. Когда я вел одно из таких служебных расследований (которые, увы, имеют свойство комкать человеку рабочий день), какой-то репортер, имеющий пристрастие к штампам, назвал меня «правой рукой и хранителем покоев царя преступного мира Эда Ганолезе». Я не правая рука и не хранитель покоев. Я — гувернантка. Мое дело

— заботиться о том, чтобы малютки не сердили папочку и не устраивали погром в детской.

Наконец такси добралось до Пятой авеню и здания, приютившего Клэнси. Я бросил водителю банкноту, вылез и торопливо вошел в дом. Я опаздывал на пять минут.

Забравшись в лифт вместе с толпой спешивших на работу служащих, я с многочисленными остановками добрался до двадцать третьего этажа, где располагались три кабинета адвокатской конторы Клэнси Маршалла, за которую он регулярно вносил арендную плату. И все это, по сути дела, ради одного-единственного клиента, Эда Ганолезе. У Клэнси, разумеется, было несколько мелких клиентов, не входивших в организацию, но только для прикрытия и респектабельности ради. Он зарабатывал (и неплохо) на жизнь тем, что обслуживал организацию и Эда Ганолезе.

Прошагав по коридору, я вошел в комнату 2312. Секретарша Клэнси, грудастая и задастая блондинка, с лицом, как бы говорящим: «Я-знаю-чего-ты-хочешь-и-это-тебе-дорого-обойдется», занималась тем, что усаживалась за свой письменный стол. Она посмотрела на меня, узнала и сказала:

— Мистер Маршалл ждет вас, входите.

Я вошел. Кабинет Клэнси — сплошной бархат на полу, серый металл и книжные шкафы. Сейчас здесь были четыре человека. За столом Клэнси восседал Эд Ганолезе, мой хозяин. Выглядит он как итальянский волокита из кинофильма двадцатилетней давности, только он малость подобрее. Лицо у него крупное и немного одутловатое, но несмотря на это кажется одухотворенным. Волосы до сих пор иссиня-черные, хотя Эду перевалило за пятьдесят пять. Он ходит к хорошему портному, хорошему парикмахеру, хорошей маникюрше, а посему производит впечатление ухватистого и преуспевающего дельца из тех, что не могут не уклоняться от уплаты налогов и не поднимать цен при первой благоприятной возможности.

За спиной Эда Ганолезе у окна с видом на Пятую авеню сидел в кресле Тони Борода, телохранитель Ганолезе. При рождении Тони, несомненно, имел другую фамилию, но мне она не известна, равно как и кому бы то ни было другому, за возможным исключением самого Тони. Кроме того, имя Борода очень ему идет. Бороды у него нет, но есть подбородок в ярд шириной. А сам он имеет рост два ярда и четыре дюйма. Тони не блещет умом, но чертовски силен и на удивление проворен. В нашем деле он — один из лучших телохранителей.

Третьим человеком в кабинете был Клэнси Маршалл, он сидел на кушетке справа. Клэнси — высокий, с иголочки одетый, исполненный достоинства стряпчий по темным делишкам; виски его слегка тронуты сединой, а фигура обычно облачена в строгий темно-серый костюм. Вы не увидите в окрестностях Мэдисон-авеню более узкого галстука, чем у нашего Клэнси. Когда я вошел, он улыбался, будто старый добрый хозяин, созвавший гостей на вечеринку, и на меня снова нахлынуло то самое чувство. «Тем самым чувством» я называю свою убежденность в том, что Клэнси стал бы карманным воришкой, кабы родители не отдали его учиться на законника.

Номер четвертый был мне незнаком, и это, должно быть, означало, что он и есть тот самый Джо Пистолет, о котором говорил Эд. Он восседал на кушетке рядом с Клэнси и был упакован в синий костюм в тонкую полоску, похожий на те, в которых щеголяет Джордж Рафт, когда пугает детишек на субботних дневных спектаклях. Пиджак был двубортный, с широкими лацканами и подбитыми ватой плечами. Пухлыми были не только плечи, но и левая пазуха под мышкой. Значит, Джо Пистолет ходит по городу, напрашиваясь на арест по обвинению в незаконном ношении оружия. У него была плоская физиономия с маленьким комочком оконной замазки посередине, где положено быть носу; глазки были совсем крошечные, и их почти полностью скрывала паутинка морщин, а нижняя челюсть едва ли уступала размерами подбородку Тони Бороды. Он сидел, ждал, и физиономия его не выражала ровным счетом ничего.

Когда я переступил порог, Клэнси одарил меня широкой улыбкой.

— Опаздываешь, ма-алыш, — протянул он.

— Пришлось задержаться, чтобы спустить по лестнице старуху в инвалидном кресле, — ответил я.

Клэнси обнажил свои сверкающие зубы.

— Шутник, — сказал он.

— Что там с Билли-Билли? — спросил меня Эд.

— Пока никаких вестей, — сообщил я. — Мне удалось договориться с одним парнем, он будет ждать Билли-Билли в квартире Джанки Стайна. Скорее всего, Билли-Билли пойдет именно к Джанки. Насколько я знаю, легавые еще не сцапали его, и у Джанки он пока не объявился.

— Мы не хотим, чтобы легавые добрались до него, — заявил Эд и вдруг показал пальцем на Джорджа Рафта. — Кажется, ты никогда раньше не встречался с Джо Пистолетом. Джо, это Клей, моя верная правая рука.

Мы с Джо пожали друг другу верные правые руки, и Джо проговорил:

— Клей?..

Он произнес мое имя с вопросительной интонацией и легкой улыбкой, словно ждал, что я назову ему еще и фамилию.

Я улыбнулся в ответ и переспросил:

— Джо Пистолет?..

По моему тону он мог бы догадаться, что я не прочь услышать его подлинное имя. Он называл себя дурацкой кличкой Пистолет по той же причине, по которой Тони Борода предпочитает свое нынешнее прозвище, Клэнси Маршалл — свое новое имя (уж и не знаю, как его величали прежде), а я — мой псевдоним Клей.

— Надо бы побыстрее отыскать Билли-Билли, — сказал Эд. — Клей, расширь круг посвященных. Никто не знает, куда этот шут может удрать со страху. Разыщи всех его знакомых, какие только есть.

Я кивнул.

— Хорошо Эд.

— Не нравится мне это, — сказал он. — Пока Билли-Билли в бегах, не будет нам покоя. Легавые начнут повсюду совать свои любопытные носы.

— Как мне сказали, розыск ведет восточный отдел по расследованию убийств, — сообщил я. — Кто-то на самом верху поднял шумиху из-за этого дела.

— С чего бы вдруг? — сердито спросил Эд. — Почему, черт возьми?

— Не знаю, — ответил я. — Возможно, сумею выяснить, когда разнюхаю, кого эта Мэвис Сент-Пол называла своим сахарным лапочкой.

Все четверо состроили удивленные мины.

— Мэвис Сент-Пол? — переспросил Эд.

— Это девица, которую зарезали, — пояснил я. — Сейчас я пытаюсь узнать, с кем она играла в дочки-папочки.

Эд кивнул и вяло улыбнулся мне.

— А ты не бил баклуши, Клей, — сказал он. — Весьма похвально, молодец.

— Судя по твоему виду, Клей, ты не выспался, — вставил Клэнси.

— Я вообще не спал, — ответил я.

— Как я понимаю, — подал голос Джо Пистолет, — этот Билли-Билли Кэнтел где-то скрывается?

— Мы так полагаем, — ответил ему Эд. — Откуда нам знать, может, он уже сидит в каком-нибудь поезде. — Он посмотрел на меня. — Кстати, Клей, помнишь наш вчерашний телефонный разговор насчет Европы? Ты об этом не распространяйся, ладно?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы уразуметь, о чем он говорит. Потом я врубился. Эд не хотел, чтобы кто-то знал, что он из кожи вон лезет ради дешевки вроде Билли-Билли Кэнтела только потому, что где-то в Европе есть шишка покрупнее самого Эда Ганолезе. Мне удалось удержаться от улыбки. Я мог себе представить, как вся эта история ранит гордость Эда.

— А я уже об этом напрочь забыл, — сказал я ему.

— Отлично.

— Мы не избавимся от забот, даже если будем знать, где скрывается Кэнтел, — снова встрял Клэнси. — Ведь его разыскивает полиция. Как ты верно заметил, они повсюду будут совать свои грязные носы. Мы не можем позволить себе укрывать его, но и сдать в полицию живьем тоже не можем.

— Мы уже его укрываем, — невозмутимо проговорил Эд.

Клэнси удивился. Обычная процедура была известна ему не хуже, чем мне.

— Эд, я ничего не понимаю, — сказал он. — Полиция будет искать его до тех пор, пока не найдет, а попутно наверняка раскопает еще много всего.

— А может, и нет, — возразил Эд. — Мало, что ли, нераскрытых убийств? Если полиция не найдет Билли-Билли сейчас, со временем эта история попросту забудется.

Даже зная положение дел лучше Клэнси, я был вынужден в чем-то согласиться с ним.

— Эд, — сказал я, — мне бы не хотелось навязывать свое мнение, но ты знаешь, что легавые бросают дело только в тех случаях, когда им не на кого навесить собак. Теперь же у них есть прекрасный кандидат на роль козла отпущения. Билли-Билли. Поэтому Клэнси прав, говоря, что они не прекратят охоту, пока не обложат его. Я не хочу сказать, что мы должны сдать его полиции, живого или мертвого. Но надо как-то охладить пыл легавых.

— Охладим, — ответил Эд. — Мы сделаем две вещи. Во-первых, мы наложим лапу на Билли-Билли Кэнтела и уберем с глаз подальше, туда, где полицейские его никогда не найдут. В Новую Англию или еще куда-нибудь. Во-вторых, нам придется отыскать того умника, который подставил Билли-Билли. Вот его-то мы и сдадим легавым.

Я вытаращил глаза.

— Ты не шутишь, Эд?

— Я что, похож на шутника?

— Ты хочешь, чтобы мы раскрыли убийство вместо следственной бригады?

— Это не имеет смысла, Эд, — сказал Клэнси. — Кэнтел того не стоит.

— Поиски убийц — работа полиции, — согласился я.

— Найдя Кзнтела, полиция прекратит все дальнейшие поиски, — сказал мне Эд. — И умник, который его подставил, знает это. Чтобы отвлечь преследователей от Кэнтела, надо навести их на умника. Это — единственный путь.

— Эд, — воззвал Клэнси. — Послушай, Эд. Как мы можем быть уверены в том, что Кэнтел не убивал ее? Он был «загашенный», ни черта не помнит. Вся эта история с подставкой — только слова и больше ничего.

— Ты когда-нибудь видел Кэнтела? — спросил его Эд.

Клэнси пожал плечами.

— Не знаю. Вероятно, видел. Фамилия знакомая. Возможно, Кэнтела когда-то замели за употребление наркотиков, а я освобождал его под залог.

— Клей его знает и поддержит меня. Кэнтел не носит с собой никакого оружия, никогда не носил и не стал бы носить.

— Кроме того, — добавил я, — можно поставить два к одному, что у него кишка тонка снять голубушку из Центрального парка. Нет, Эд прав: Кэнтела подставили.

— И я хочу знать, кто это сделал, — подвел итог Эд и наставил на меня палец. — А это — твоя забота. — Он опять посмотрел на Клэнси. — А твоя задача — юридическое обеспечение. Свяжись со своими людьми в окружной прокуратуре. Я хочу знать, как обстоят дела, все до мелочей. Я хочу знать, почему восточный отдел по расследованию убийств вынужден заниматься заурядным случаем поножовщины. А коли настанет день, когда Билли-Билли понадобится защитник, этим защитником будешь ты. Если Кэнтела сцапают, ты вызволишь его. Я не хочу, чтобы он провел в тюрьме даже минуту.

— Эд, — сказал я, — тот парень, который подставил Билли-Билли…

— Найди его.

— Уж и не знаю, смогу ли. Он убил женщину по имени Мэвис Сент-Пол. Ты с ней незнаком, Клэнси тоже, как и Джо, и Тони, и я сам. У нас нет ни единой зацепки. Человек, убивший ее, вышел на тротуар, схватил первого попавшегося беднягу, затащил в квартиру и бросил там. Бедняга оказался из числа наших бедолаг, и это единственное, что связывает нас с убийством.

— Ты хочешь сказать, что не в состоянии найти его? — спросил меня Эд.

— Черт, да нет же, Эд, тебе ли не знать! Я найду его как миленький, но на это уйдет время, а легавые не будут сидеть сложа руки.

— Послушай, Эд, — сказал Клэнси, — мне кажется, не имеет значений, виновен Кэнтел или нет. Полиция считает его виновным, вот что главное. Не понимаю, с какой стати…

Эд не дал ему договорить.

— Мы его не выдадим, — отрезал он, — Вопрос закрыт, и впредь прошу его не поднимать.

— Ладно, Эд, — сказал Клэнси. — Не знаю, почему ты решил выручать это жалкое ничтожество…

— Вот именно. Не знаешь.

За все это время Джо не вымолвил ни слова, просто сидел и смотрел на нас. Совершенно невозмутимо, хотя и не без любопытства. Но теперь он открыл рот и мягко произнес:

— Мне говорили, что американцы — большие любители совещаться и готовы болтать, пока не сдохнут, прежде чем предпримут какие-то шаги. Теперь я в это верю.

Эд кисло взглянул на него.

— Ты прав, — сказал он. — Собрание объявляется закрытым. За работу, Клей.

— Погоди, Эд, — сказал Клэнси. — Я — твой адвокат, верно? Это я говорю тебе, что делать, чтобы не иметь трений с законом, верно?

— Если тебе есть что предложить, кроме выдачи Билли-Билли полиции, то я весь внимание.

— Хорошо. Ты не хочешь, чтобы на Билли-Билли повесили обвинение. Тогда почему бы не подставить кого-нибудь другого? Почему не найти собственного козла отпущения и не выбраться из лужи таким способом?

— Это куда сложнее, чем поймать умника, который заварил всю кашу, — ответил Эд. — Кроме того, мне нужен этот умник. Что он о себе возомнил, в конце концов? Он что, может хватать моих людей, наводить легавых на всю организацию и в ус не дуть? Черта с два! Он мне нужен.

— Эд, ты должен взглянуть на это с точки зрения дела…

На столе Клэнси зажужжало переговорное устройство, беседа прервалась, и Эд нажал клавишу.

— Что такое? — спросил он.

— По первой линии звонят Клею, — послышался голос секретарши.

— Кто?

— Мистер Фрайхофер.

— Я просил его разузнать о Мэвис Сент-Пол. «Надо бы ответить, посмотреть, что у него есть, — сказал я, подходя к столу и садясь на его край. Я снял трубку. — Клей слушает.

— Мэри Комаски, — сказал он. — Беллевилл, Иллинойс, двадцать пять лет. В Нью-Йорке седьмой год.

— Погоди, погоди, дай я возьму бумагу и карандаш.

— Ладно.

Я пошарил по столу Клэнси, взял карандаш и бумагу и снова поднес трубку к уху.

— Ты говоришь о Мэвис Сент-Пол?

— А о ком же еще? Мэвис Сент-Пол, урожденная Мэри Камаски, появилась на свет в Беллевилле, Иллинойс, двадцать пять лет назад. В девятнадцать лет приехала в Нью-Йорк, около года посещала курсы актерского мастерства, танцевала в одном клубе, немного работала моделью, недолго путалась с Саем Грилдквистом два-три года назад.

Я лихорадочно записывал.

— С каким Саем?

— Грилдквистом, продюсером с Бродвея, — он произнес имя по буквам и добавил: — Она пыталась сделать карьеру актрисы на его кушетке. Они были вместе около полугода. Потом появился Джонни Рикардо, владелец пары клубов, и еще несколько парней.

— Кто последний?

— Эрнест Тессельман. Почти год. Он и платил за ее жилье.

— Понятно. Что-нибудь еще?

— Да, одна тонкость. В перерывах между любовниками она делила кров с девушкой по имени Бетти Бенсон. Бог знает, как ее звать на самом деле. Она прожила в городе пять лет и все еще учится на актрису.

— Ты знаешь ее адрес?

— Да, где-то был, подожди.

Я услышал, как шуршит бумага, потом Арчи продиктовал мне адрес: Гроув-стрит в Гринвич-Виллидж. Поблагодарив его и повесив трубку, я снова перечитал имя приятеля Мэвис Сент-Пол. Эрнест Тессельман. Это объясняло, почему в дело влез восточный отдел по расследованию убийств, и кто обеспечивает давление сверху.

Эрнест Тессельман, мягко выражаясь, занимается политикой. Он никогда не выдвигал свою кандидатуру ни на один пост, ни разу не произносил речей, не выступал перед выпускниками юридических факультетов, и его фотографии не попадали в газеты в связи с каким-либо заявлением о национальной обороне или испытаниях ядерного оружия. Зато он выбирает мальчиков, которые делают все это за него. Эрнест много лет дружил с Эдом Ганолезе, хотя никогда не был его партнером или соперником. Их поприща были связаны между собой примерно так же, как пивоварение со стекольной промышленностью.