Гнетущая тишина опустилась на поляну, когда Джозеф и Бет, опередившие троих мужчин, бросились к Анне и Джону.
      – Джонни, мы были уверены, что тебя нет в живых! – крикнул Джозеф.
      Джон хлопнул кузнеца по плечу.
      – Я сам уже не раз считал себя мертвым, Джозеф, но леди Анна умеет умолить ангелов небесных или обмануть самого коварного сатану!
      Джозеф уставился на Анну, и по его лицу медленно расползлась улыбка.
      – Я и не чаял увидеть тебя на этом свете, но рад, что ошибся.
      – Я тоже рада, мой славный Джозеф, – сказала Анна.
      – Джозеф, – Джон обнял кузнеца за плечи, – я вернулся с прощением короля для всех моих мужчин и женщин, кто согласен отказаться от разбойничьего ремесла. Ты готов последовать за мной?
      Джозеф ушам своим не поверил, как и остальные.
      – Это правда, Джонни? – спросил Джозеф.
      Джон вытащил из камзола пергамент и показал всем королевскую печать красного воска и подпись короля. Один из спутников Джозефа выступил вперед:
      – Мы не согласились разбойничать с Черным Беном, Джонни, но если не будем заниматься прежним ремеслом и с тобой, как заработаем на хлеб насущный?
      Джон сложил пергамент и аккуратно водрузил его на место.
      – Мы решим это на совете.
      – На каком совете? – спросил Джозеф. – Все наши парни ушли.
      – Ненадолго, я хорошо знаю Бена, – ответил Джон с мрачным видом, откупорил последний кувшин с элем и пустил по кругу.
      – Миледи! – Бет в глубоком реверансе присела перед Анной. – Я каждую ночь за тебя молилась.
      Анна подняла девушку, обняла за пухлые плечи.
      – Теперь я не миледи, а просто Анна. А это Кейт.
      Анна взяла Кейт за руку и вывела смущенную и упирающуюся молодую квакершу вперед, оторвав от доктора Уиндема, державшего ее в объятиях.
      – В банде Джона Гилберта все равны, – вырвалось у Анны.
      Анна давно так считала, и наконец пришло время, когда она высказала свое мнение. Здесь не было слуг, чтобы выполнять ее капризы, не было изысканных французских и испанских вин, не было придворных, способных долгими часами с неисчерпаемым остроумием говорить ни о чем, не было виол, на которых играли увертюру Люлли в апартаментах, облицованных мрамором. Здесь предстояли всевозможные тяготы, но Анну любили, и в ней нуждались. Здесь у нее были друзья. Здесь она обрела настоящее счастье. Анна лукаво улыбнулась Джону:
      – Ведь у меня теперь есть право голоса. Не так ли?
      – Есть, – ответил Джон, с гордостью глядя на нее, – но, боюсь, мне придется в этом раскаяться.
      Они долго смотрели друг на друга, и всем стало ясно, что нынешняя Анна совсем не та высокомерная леди, которая сбежала от них по Оксфордской дороге, а Джон Гилберт не тот разбойник, который преследовал ее. Хотя внешне они совсем не изменились. Джозеф отдал бы всю месячную добычу от грабежей, чтобы узнать, что с ними произошло.
      Джон представил всем доктора Уиндема, чей черный докторский саквояж говорил сам за себя, и обратился к кузнецу:
      – Что здесь случилось, Джозеф?
      – Случился Черный Бен. Ему удалось обмануть некоторых наших парней, что ты никогда сюда не вернешься. Угрозами заставил их подписать бумаги с его условиями и вынудил уехать с ним, чтобы промышлять на большой дороге. Мы пятеро бежали в лес и видели оттуда, как, впав в ярость, потому что ты сбежал от него, он спалил деревню. – Джозеф указал жестом на лес: – У нас есть убежище и погреб, полный съестных припасов, пороха, оружия, и есть, чем промочить горло.
      Доктор Уиндем осмотрел руку одного из мужчин:
      – Эту рану от меча, парень, надо зашить, чтобы она как следует зажила. Кейт, ты вроде бы девушка крепкая, в обморок не упадешь. Поможешь мне?
      Кейт вопросительно посмотрела на Анну. Анна кивнула:
      – Если хочешь сама, Кейт. Ты вольна поступать как пожелаешь. Никто не должен сидеть сложа руки. Дел невпроворот.
      Джон вместе с остальными мужчинами потратил целый день, откапывая тайник с оружием, зарытый под пеплом и угольями, пока Бет показывала Анне лагерь, разбитый в лесу.
      Бет робко поманила Анну к самодельной постройке между двумя деревьями.
      – Если вы захотите другое укрытие…
      Она не договорила.
      – Да, мы с Джоном хотим быть вместе, – сказала Анна.
      Анна уже почти решила, что для них обоих было бы лучше оставаться добрыми друзьями, но жить отдельно. Мысль том, что ей придется лежать каждую ночь рядом с Джоном Гилбертом и испытывать муки неудовлетворенной страсти, была невыносима. Тем более что Анна считала себя виновницей в том, что случилось с Джоном.
      – Ты измучена, моя дорогая бедняжка, и ранена, если эта черная отметина у тебя на голове что-нибудь значит, – сказала Бет и принялась собирать траву и листья папоротника, чтобы устроить из них гнездо, которое она сооружала между двумя кустами. Поверх него Бет натянула одеяло и повесила большое полотнище из зеленого холста, извлеченного из оказавшегося поблизости сундука для одежды. Получилось что-то вроде шатра.
      Бет взяла Анну за локоть и подвела к импровизированному ложу.
      – Здесь ты отдохнешь, а для твоих женских нужд мой Джозеф выкопал канаву позади рощи. – Бет указала куда-то вдоль склона холма.
      Анна расслышала особую гордость в тоне Бет.
      – Ты и Джозеф? – спросила она.
      – Да, – ответила Бет. – Он сильный мужчина и очень добрый.
      Бет продолжала рассказывать, но Анна уснула, а бывшая молочница вернулась к своему жаркому из кролика и лука-порея и принялась помешивать его в котле, висевшем над костром.
      Проспав довольно долго, Анна проснулась как раз вовремя, чтобы Бет могла влить в нее немного горячей похлебки, а еще позже она сонно наблюдала за тем, как Джон и его люди, опустившись на корточки вокруг костра, громко обсуждали какую-то бумагу, которую называли соглашением, однако Анна не могла понять, о чем именно они спорили, и вскоре снова уснула, на этот раз очень крепко и без сновидений.
      Она проснулась внезапно, и скорее это было реакцией на царившую вокруг полную тишину, изредка нарушаемую треском полена в костре, время от времени выплевывающего искры. Приподнявшись на локте, она оглядела небольшой лагерь, залитый светом полной луны, увидела спящих людей и среди них Джона. Видимо, он предпочел избегать ее и не выяснять до конца мучивший их вопрос, по крайней мере нынешней ночью.
      Анну особенно больно уязвила эта его уловка. Настало время посмотреть правде в лицо, какой бы мучительной она ни оказалась для обоих. Анна встала и отряхнула измятое платье. Господи! Ведь это она так отважно заговорила по дороге из Лондона на щекотливую тему. Теперь наступила очередь Джона.
      Поднявшись, Анна выбралась из самодельного шатра и пригладила свои непокорные кудри, намереваясь искупаться в ручье.
      На это ее подвигли Джозеф и Бет.
      Из своего укрытия Анна услышала не оставлявшие сомнения звуки соития и минутой позже уже бездумно брела по тропинке к ручью и лесной заводи, образуемой им. Ярко светила луна, и это облегчало ее путь сквозь кусты и густой подлесок. Ее постоянно повторявшиеся сны, в которых присутствовало это место, заставили ее проявить осторожность. Лучше не вспоминать о приснившейся ей восхитительной страсти, если она невозможна наяву.
      Да, сказала она себе, настало время отрешиться от девических фантазий о том, чем она занималась бы в этом пруду, будь это возможно. Пора посмотреть в лицо суровой реальности и, укрепив свою волю, помочь справиться с этим и Джону. Казалось, он не вполне понимает, каковы последствия случившейся с ним трагедии. Или же ему тяжело обсуждать эту проблему с ней.
      Анна дошла до огромной скалы, выдававшейся в ручей там, где она, Бет и другие девушки мыли маслобойки и ведра и где в своих бесконечных грезах о любви она представляла Джона. Под ней струилась холодная вода точно так, как она ее помнила по своим бесчисленным снам.
      Лунный свет падал на воду, и там, где была рябь, она блестела, и неспешный поток ниже заводи тоже был освещен луной. Воздух был напоен запахом земли и зелени от обступивших ручей деревьев, водяных лилий и папоротника.
      Анна вскарабкалась на камень, разделась и повесила платье и белье на свисавшую над водой ветку. Она медленно вошла по пояс в воду.
      Нависавшие над водоемом ветви деревьев колыхались на слабом ночном ветерке, терлись друг о друга, а их листья шепотом поверяли ночи свои тайны. Некоторое время Анна стояла, вспоминая то, что происходило у них с Джоном в спальне Нелл, когда у Анны не осталось сомнений в том, что Джон Гилберт любит ее.
      Анна нырнула и принялась мыть волосы. Вымыв их, хорошенько отжала и позволила им рассыпаться по плечам. И в этот момент увидела Джона Гилберта. Он стоял на берегу в чем мать родила.
      – Джонни! – крикнула Анна, или ей пригрезилось, что она крикнула. Конечно, пригрезилось. Потому что в этот момент оба они крепко спали в лесном лагере. И потому что сейчас она видела его мужское естество, которого вполне хватило бы на двоих мужчин.
      Неужели она бредит? Или сошла с ума? Конечно, нет. Анна видела его обнаженным в комнате Нелл и на барже доктора. Женщина, хоть раз увидевшая Джона Гилберта во всем великолепии, не могла забыть его обнаженного тела. И на пороге смерти возле Лондонского моста Джон Гилберт был прекрасен, даже загадочен.
      Анна улыбнулась и закрыла глаза. Потом открыла их и сделала пару шагов навстречу Джону.
      Джон с трудом оторвался от созерцания двух трепещущих округлостей цвета слоновой кости с розовыми сосками и от манящего темного треугольника под мягко очерченным животом. Он ждал, что Анна вскрикнет от счастья, но ничего подобного не произошло, хотя она смотрела прямо на его напряженную мужскую плоть. Вместо этого губы ее дрогнули в улыбке, а руки потянулись к нему, готовые раскрыть объятия.
      Хитрая девчонка! Она давно заподозрила правду, и все ее разговоры на Оксфордской дороге во время их путешествия из Лондона были всего лишь розыгрышем. А он попался на эту удочку.
      Джон запрокинул голову и разразился смехом. Не сводя с него глаз, Анна взяла его за руку, крепко сжала ее, а потом ущипнула.
      – Черт бы меня побрал, Анна, – сказал Джон, – у тебя пальцы, как у ведьмовского отродья, до того сильные.
      – Ты! – воскликнула она. – Ты! – В голосе ее Джон услышал упрек.
      Джон почувствовал раскаяние, потому что ее изумление было искренним.
      – Анна, попытайся понять, почему я тебе не сказал. Не мог выбрать подходящий момент.
      – Подходящий момент? – Анну охватила ярость. – Ты просто смеялся надо мной в то время как я страдала.
      – Ничего подобного! Выслушай меня.
      Он крепко сжал ее руки, но она вырвалась от него и зашлепала к берегу.
      Джон нагнал Анну, когда она уже достигла берега, схватил ее за щиколотки и потянул в воду. Анна вертелась и извивалась, как рыба на крючке.
      Джон ползком добрался до берега, и, поскольку Анна царапала его, ему пришлось накрыть ее своим телом.
      – Прекрати, Анна, – шептал он ей в ухо. Наконец она угомонилась. На всякий случай Джон одной рукой держал ее за запястья обеих рук, а другой убрал лист папоротника, который она пыталась сдуть подальше от своего лица.
      – Спасибо, – мрачно сказала Анна.
      – Можно подумать, – продолжал оправдываться Джон, прижимаясь обнаженным телом к ее благоуханной плоти, распростертой под ним, – ты всерьез верила той чуши, которую говорила на Оксфордской дороге о любви к тому великолепному мужчине, каким я был, и что больше ты не нуждаешься в животной любви и наслаждениях.
      – Я говорила искренне, – сквозь зубы процедила Анна.
      Тут Джон запечатлел на ее губах страстный поцелуй, от которого все ее тело затрепетало. Возмущенная, она все же попыталась укусить его, а он в отместку слегка прикусил ее нижнюю губу.
      – Признайся, кокетка, что ты просто хотела верить своим словам.
      Она сжала губы, а ее глаза, полные гнева и освещенные луной, метнули в него зеленые молнии.
      – Мне следовало знать, что такой грубый шутник, как ты, не понимает нежных чувств… – Голос Анны дрогнул.
      – Мученицы, – договорил за нее Джон и снова стал ее целовать. На этот раз ему показалось, что губы ее потеплели и стали податливее.
      – Прошу прощения за то, что я полноценный мужчина, без малейшего изъяна, – сказал Джон и посмотрел Анне в лицо, пытаясь сохранить серьезность, хотя отлично понимал абсурдность ситуации. – Прошу простить меня за то, что я разочаровал тебя, моя дорогая Анна, – продолжал Джон с притворным огорчением.
      Она, уязвленная, покачала головой.
      – Разумеется, я не разочарована. Как ты можешь так говорить? Я очень страдала. А теперь отпусти мои руки, – произнесла она после паузы:
      Джон вытащил ее из воды и потянул на берег, где оставил свою одежду. Он расстелил свою рубаху на мягких молодых папоротниках и сел на нее. Анну охватила легкая дрожь, хотя было тепло. Анна стыдливо сомкнула колени и скрестила руки на обнаженной груди.
      – Как тебе это удалось?
      – Я откупился от них твоим изумрудным кольцом, моя прекрасная Анна, и они использовали член какого-то бедняги в качестве доказательства.
      Анна содрогнулась.
      – Эдвард был так уверен.
      Джон с мрачным видом кивнул.
      – Лорд не допускал мысли о том, что его слуги и простолюдины посмеют не подчиниться его воле.
      Анна взяла его руку в свои.
      – Как ты мог подумать, что я разочарована тем, что ты избежал столь ужасного бесчестья? Я просто старалась быть мужественной, и теперь мне надо привыкать…
      – Привыкать? – ухмыльнулся Джон. – Я позабочусь, чтобы ты не перестаралась, Анна.
      Анна выпустила его руку.
      – Возможно, через несколько месяцев, а может быть, недель, я смогу простить твой обман.
      Охваченная желанием, Анна не могла больше притворяться. Одежда – это преграда между мужчиной и женщиной, а без этой защиты она не могла скрыть томление своего тела по нему. Лицо ее запылало, кровь, раскаленная добела, заструилась по жилам. Анна, как зачарованная, наблюдала за пальцами Джона, барабанившими по коленям, он буквально пожирал ее взглядом.
      Но просто так сдаться после его обмана она не могла. И решила начать издалека.
      – Помнишь, как было на барже после твоей болезни? – спросила Анна.
      Джон не кивнул в ответ, не покачал головой, но не сводил с нее глаз.
      – Я говорила тебе, – продолжала Анна, – что решила отказаться от своего высокого происхождения и обета целомудрия.
      – Говорила, – ответил Джон. – И я подумал, что мне нечего тебе предложить, кроме позорной смерти преступника.
      Неожиданно рука Джона скользнула под ее влажные волосы на затылке. Он не старался приблизить ее лицо к себе, однако Анна почувствовала, что в любой момент такое может произойти, и чуть подалась к нему, чтобы это предотвратить.
      – Ты должен отдавать себе отчет в своих действиях, – произнесла Анна, но в ее голосе прозвучало томление, когда он ладонью накрыл ее грудь.
      Его палец поиграл с ее соском, потом он поцеловал ее. Анна задрожала.
      – Тебе холодно? – спросил Джон, лег рядом с ней и прижал ее к своему теплому телу.
      Дыхание его участилось. Или это было ее дыхание?
      – Мне никогда еще не было так тепло, – призналась Анна, не узнав собственного голоса.
      Они лежали, не произнося ни слова, прижимаясь друг к другу, пока Джон не застонал и не навис над нею, опираясь на руки.
      – Есть что-нибудь еще, миледи, что я могу сделать для твоего удобства? Если есть, вежливо попроси об этом.
      Анна приподнялась и потянулась к нему.
      Он нежно, но настойчиво поцеловал ее, и тело ее потребовало большего, но леди не могла об этом просить. Или могла? Господи! Его лицо было таким прекрасным в лунном свете!
      – Ты рада, – спросил он, – или огорчена, что я остался полноценным мужчиной?
      – Рада, мой Джонни, – ответила Анна, – хотя иногда это, возможно, будет причинять неудобство.
      Джон тихонько хмыкнул.
      – Возможно, не потребуется нескольких недель, чтобы простить тебя, – сказала Анна и погладила его по спине.
      – А точнее? – спросил Джон, еще крепче прижимая ее к себе в то время, как его губы нашли самые чувствительные части ее тела. Анна понимала, что Джон подтрунивает над ней, но ее это не волновало.
      – Столько, сколько потребуется, чтобы знать наверняка, что я любима.
      – Разве ты этого не знаешь, моя сладостная Анна?
      Она заставила его замолчать поцелуем, почувствовала твердость его восставшей плоти на своем животе и забыла обо всем на свете.
      Кровь гудела у Джона в ушах. Он проник пальцами в лоно Анны. Она на удивление умело вела себя для высокородной леди.
      На несколько долгих минут Анна изогнулась, прижимаясь к Джону, и на этом речном берегу их жизни и тела слились воедино при свете луны. Джон вторгся в ее потаенное святилище и заполнил ее всю. Анна стонала, выкрикивая его имя, умоляя не останавливаться.
      То, чего она так боялась по своей девической неопытности, властного вторжения в ее тело, оказалось чем-то совсем иным; В сладостный момент наслаждения она отдала ему всю себя, драгоценный дар, который никогда теперь не мог бы принадлежать другому мужчине, независимо от того, суждено ли ей было выйти замуж за Джона Гилберта. Она снова чувствовала себя цельной и счастливой.
      Долгое время над освещенным луной прудом звенел крик. Неизвестно, исходил ли он от Анны, или от Джона, или от них обоих. Шло время, а они не могли разомкнуть объятий.
      – Тебе все еще бывает больно, мой нежный ангел? – задыхаясь спросил Джон.
      Анна слегка расслабилась, дыхание ее стало ровнее, но она все еще прижималась к Джону.
      – Если это и боль, то самая сладостная, – ответила Анна. – Разве я не говорила, что ты самый лучший мужчина на свете?
      – Значит, ты не жалеешь, что нарушила обет целомудрия?
      – Да я давно забыла о нем, – ответила Анна.
      Ее пальцы блуждали по его лицу, перебирали темные волосы, и Джона снова охватило желание.
      – Но ты не думаешь, милый Джонни, что я навсегда распростилась с целомудрием?
      – Женщина может быть или целомудренной, или нет. Третьего не дано. Особенно такая решительная женщина, как ты.
      – По правде говоря, я не считаю это невозможным, – сказала Анна. – Возьми меня, запри в темницу, потому что я…
      Джон вспомнил еще одну строчку из сонета Джона Донна:
      – «Пока я тобой околдован, свободным мне больше не быть »
      – «Не быть целомудренным также, пока ты ласкаешь меня», – шепотом закончила Анна.
      И, чтобы успокоить ее, он снова овладел ею. Луна опустилась совсем низко, и на востоке уже пробиваться первый солнечный луч, освещая вершины деревьев, когда Анна и Джон решили вернуться в лагерь.
      Анна прильнула к Джону, и из глаз ее брызнули слезы радости.
      Джон принялся их осушать поцелуями.
      – Ничего не кончилось, моя сладостная Анна. Все только начинается. Если ты говорила серьезно о том, чтобы отказаться от своего титула, то стань просто миссис Гилберт, я женюсь на тебе, если ты обещаешь быть покорной.
      – Ты бываешь когда-нибудь серьезным – спросила Анна, счастливо улыбаясь.
      – Я не слышал твоего ответа кокетка. Прошепчи его мне на ухо.
      – Да, да, и как можно скорее – прошептала Анна.
      И снова оба они почувствовали, как их охватывает желание.
      Возможно, прошли бы еще долгие часы, прежде чем они захотели бы вернуться на поляну, где разбили лагерь, если бы не раздался звук выстрела, гулко раскатившийся в ясном утреннем воздухе.
      – Оденься, – сказал Джон, торопливо натягивая одежду. Как только Анна оделась, он отдал ей ее пистолет.
      – Оставайся здесь и жди, пока я не вернусь за тобой.
      Но как только он направился к поляне, где был расположен их лагерь, обнаружил, что она следует по пятам за ним, держа наготове пистолет. Он знал, что остановить ее невозможно.

      Джон, не колеблясь, вышел на прогалину из прикрытия густого леса. Стараясь поспеть за ним, шагавшим широко и торопливо, Анна бежала, держа наготове пистолет.
      Судя по беспорядку, Черный Бен застиг Джозефа и остальных врасплох, напав на лагерь на рассвете.
      Джон и Анна вышли из леса незамеченными. Они видели, с какой жадностью Бен обшаривал содержимое докторского саквояжа Джосаи Уиндема в то время, как доктор держал уже известную им речь:
      – …и выпускник университета Падуи, специалист по тайному и священному искусству алхимии и трансмутации простых металлов в золото.
      Анна не могла сдержать улыбки, услышав его обычную браваду, но Черного Бена она не заинтересовала. Он замахал кинжалом перед носом доктора.