На фоне остальных гостей Кэтлин бросалась в глаза, как великолепный павлин среди воробьев. Она была одета в изумрудно-зеленый шелковый наряд с турнюром, отделанный черной атласной лентой, которая сзади завязывалась огромным бантом. Платье девушки, вероятно, привезенное из Парижа, было покроено так, чтобы подчеркнуть ее упругую кремовую грудь, просвечивавшую через отверстия в кружевах между высоким воротником и квадратным вырезом лифа и соответствующим образом приподнято и сжатую лучшим из существующих в каталоге корсетом. В сравнении с ней Джуд чувствовала себя неуклюжей, как пень, в своем непритязательном платье из набивного ситца, которое скромно застегивалось по переду до единенного яруса оборок на подоле. Ее тело, просто покрытое тканью, не было ни затянуто, ни сковано по моде и Джуд очень пожалела, что не отказалась от удобства ради капельки женственности в стиле.

«Стиль» было слово, как нельзя лучше подходившее для Кэтлин Джемисон. Он проявлялся в каждой детали одежды, украшавшей ее юную фигуру, Кэтлин великолепно демонстрировала его каждым заученным движением изящной руки в перчатке и дополняла сияющей белозубой улыбкой и безупречно причесанными пламенеющими локонами. Если бы хорошие манеры можно было купить, Джемисон, без сомнения, щедро оплатил бы достойное поведение дочери, но такое чувство, как стыд, он не вложил в ее характер.

– Что ж, теперь, когда вы засвидетельствовали свое почтение, вы, вероятно, уедете, – это ворчанье исходило от Тенди.

– Глупости, – к удивлению, только Лусинда нашлась что сказать, – они только что приехали. Сегодня праздничный день, и не время раздувать прежние недоразумения. Тенди, по-моему, Джуд хочет пить. Быть может, ты проводишь ее к столу с пуншем?

Бросив последний высокомерный взгляд на незваных гостей, Тенди развернул Джуд и потащил ее к столу с напитками. Первый раунд несчастий благополучно завершился, но даже при этом присутствие Патрика Джемисона оказывало на собравшихся гнетущее действие, и чем дальше, тем напряженность становилась все сильнее. В кувшин с пуншем отправилась пинта бурбона, и захмелевшие музыканты начали играть для пар, закружившихся под свисающими фонарями.

Долтон стоял в стороне от веселья, в котором для него не было ничего нового. Всю свою жизнь он провел, стоя вне круга веселящихся, сначала в силу обстоятельств, а потом по собственному выбору. Он со стороны бесстрастным взором наблюдал за праздником, не поддаваясь воздействию случайного веселья. Он был здесь не для того, чтобы принимать участие в празднике, он был здесь для того, чтобы наводить страх и, стоя уединенной темной, мрачной тенью предзнаменования судьбы, служить ненавязчивым, однако постоянно присутствующим напоминанием о грядущих неприятностях.

Так как его единственной целью на этот вечер было просто испортить всем настроение, он мог позволить себе расслабиться. Долтон заметил Кэтлин, которая была окружена группой восхищенных молодых людей. С упрямой настойчивостью ее темные глаза старались поймать его взгляд, но она не привлекла внимания Макензи, и он равнодушно посмотрел на нее, даже не заметив, как застыло ее лицо от такого пренебрежения с его стороны.

Сам того не понимая, он методически просматривал толпу и дал себе в этом отчет только в тот момент, когда увидел Джуд – именно ее он искал среди множества гостей. И при виде ее непримечательного лица он снова почувствовал то моментальное отвращение, тот приступ болезненного разочарования, который был похож на предательский удар ниже пояса. Он ожидал много большего и с грустью размышлял о несбывшемся ожидании, как ребенок, который на Рождество предвкушает получить яркие полосатые шелковые чулки, но должен довольствоваться простыми шерстяными носками. Полученные в подарок носки не вызывали восторга, они были практичны, необходимы, однако ожидались совсем не они. Итак, Долтон смотрел на этот не производящий впечатления подарок, который преподнесло ему вернувшееся зрение, и эгоистично оплакивал потерю своих иллюзий как раз тогда, когда стал привыкать к реальности.

Стоя в кругу друзей и соседей, Джуд обменивалась с ними пустыми сплетнями и непринужденно смеялась; воодушевление очень шло ей, ее щеки раскраснелись, и их розовый цвет подчеркивал удлиненные черты ее лица и живые искорки, вспыхивавшие в глазах. Но это непосредственное веселье почти покинуло Джуд в тот момент, когда она заметила, что Долтон внимательно наблюдает за ней. Хотя он быстро отвернулась, по ее застывшей фигуре Макензи мог определить, что она еще ощущает его испытующий взгляд.

Долтон не собирался портить ей настроение, он только хотел больше узнать о ней, наблюдая за ее общением с такими же людьми, как она сама.

Хотя вокруг Джуд было много народу, она оставалась одна.

Уважение, с которым окружающие относились к ней безошибочно чувствовалось в том, как они обращались к ней и выслушивали ее. В ее обществе и мужчины, и женщины чувствовали себя непринужденно, их привлекала сила ее характера. Такая сила и врожденное благородство вообще были редкими качествами и еще более необычными для женщины. К Джуд Эймос все относились с неизменной добротой, это было глубоко укоренившееся чувство, которое нелегко было ни изменить, ни сломить. Мужчины обращались к ней за деловым советом, женщины за решением личных проблем. «А к кому обратиться ей? Почему она так упорно держится в стороне от всех? – наблюдал и размышлял Долтон. – Пойдет ли она к этому самовлюбленному дураку Баррету? – Он думал, что нет. – Этот парень слишком занят собой и слишком слаб для женщины с таким характером, как у Джуд, – решил Долтон с каким-то злорадным удовольствием, глядя, как она стоит отдельно от всех, изолированная той самой силой, которой другие восхищались в ней. – Или она питает какие-то безответные надежды?»

– Какая серьезность, – раздалось рядом с ним тихое мурлыканье.

Долтон испуганно вздрогнул – редко кому удавалось незамеченным приблизиться к нему, но во время его грустных размышлений о Джуд Эймос Кэтлин Джемисон подкралась совсем близко. Увидев, что она отвлекла его внимание от другой женщины, Кэтлин мило улыбнулась и решительно взяла его под руку.

– Ваш отец не платит мне за то, чтобы я веселился.

– Но он и не приказывал вам довести меня до смерти от скуки.

– Не похоже, чтобы вы скучали здесь с этими отбившимися от стада телятами.

– Вы заметили, – проворковала она с распутным удовольствием. – Они мальчики, а мальчики ограничены в своих потребностях, они удовлетворяются улыбкой или взглядом или одним-двумя вальсами. Мне нравится мужчина, который не соглашается на меньшее, чем то, чего он хочет. – Ее немигающий взгляд говорил, что Долтон был именно таким мужчиной.

– Какое всесветское презрение для женщины вашего возраста.

– Я не собираюсь состариться, дожидаясь, пока отец скажет мне, чего я хочу от жизни. Если есть что-то, чего я хочу, я без раскаяния это хватаю. Раскаяние происходит из желания взять, не имея на то мужества. Я не желаю, чтобы в моей жизни было из-за чего раскаиваться. – Упрямый блеск темных глаз Кэтлин скрылся под внезапно опустившимися ресницами. Жест изображал скромность и был абсолютно предсказуемым. – Вы танцуете, мистер Макензи?

– Да.

– Не хотите потанцевать со мной? – Она подняла взор и, трепеща от чувственного возбуждения, придвинулась к Долтону, чтобы дать ему почувствовать, что будет, если он привлечет ее ближе. Оба движения были до предела провокационными.

– А что, если я решу, что мне нужно больше, чем просто танец?

– Тогда, я думаю, вы просто возьмете то, что хотите. – она вздрогнула, одновременно напуганная и завороженная, и положила ему руки на плечи, увлекая его на вальс.

Джуд смотрела на них обоих с противоположной стороны импровизированного зала для танцев, и ее сердце наливалось свинцовой болью. Они согласованно двигались и выглядели привлекательной, исключительно утонченной парой. Джуд плохо знала Кэтлин Джемисон, они вряд ли вращались в одних и тех же социальных кругах, но она знала, что девушка получала все, что желала, от отца, не чаявшего в ней души, – а сейчас Кэтлин желала нового нанятого отцом мужчину, и их интерес казался взаимным. «А почему бы и нет?» – угрюмо подумала Джуд, наливая пунш и стараясь, чтобы ее досада не была слишком очевидна, у Кэтлин было все, чего не было у нее: девушка была молода с великолепной женственной фигурой, эффектна, обаятельна, богата, образованна и не обременена ответственностью. Но во время их нескольких встреч лицом к лицу у Джуд все время было неприятное ощущение, что, несмотря на всю ее внешнюю, привлекательность, под этой красивой облицовкой нет ничего действительно прекрасного. Кэтлин была сияющим драгоценным камнем, привлекающим взгляды, но светящимся холодным внутренним светом. Однако мужчины жаждали обладать им просто из гордости, что могут похвастаться таким сокровищем.

Никто даже по ошибке не принял бы Джуд за драгоценный камень. Она была проста, как земля. «Но во всяком случае, – с некоторой долей удовлетворения подумала она, – все растет на простой земле. Она кормит и щедро одаривает тех, кто ухаживает за ней. А разбросанные по ней драгоценные камни можно отбросить в сторону, чтобы ощутить под ногами твердую земную почву. Глупые мужчины», – заключила Джуд. Отвернувшись от красивой пары, танцевавшей под ужасную музыку, она отправилась подышать прохладным вечерним воздухом и нечаянно наткнулась на компанию недовольных мужчин: они собрались как раз за дверью, чтобы дать выход своему негодованию.

– Какую же надо иметь наглость вот так явиться сюда. – Это был Тенди, и его голос звучал довольно невнятно под действием выпитого.

– А этот чужак, – пробурчал другой, – он киллер, если я не ошибаюсь.

– Значит, он нанимает киллеров. – Тенди ухватился за это со злобным удовольствием. – А ты знаешь, куда они нападут: на твой дом и на мой. Если только…

– Если только что, Тенди?

– Если только мы не выступим первыми.

– Как? Мы же фермеры и животноводы, а не военные.

– Вот поэтому нам нужно собрать деньги, сколько сможем, и нанять собственного стрелка.

– И что потом?

Мужчины, которых было, вероятно, около дюжины, обернулись на сердитый голос и, к величайшему неудовольствию Тенди, беспрекословно расступились, пропуская Джуд в центр.

Выслушав все более и более ядовитые и озлобленные заявления старшего Баррета, Джуд поняла, что не может промолчать. Тенди не был великим лидером, но обладач достаточным красноречием и, будучи одним из жителей долины, отлично знал, как достичь цели, коснувшись их величайших страхов. Люди последуют за ним, а этого Джуд не могла допустить.

– Что потом? – повторила она свой вопрос, окинув всех по очереди пронизывающим вопросительным взглядом, и все, кроме Тенди, отвернулись. – Вы пошлете этого киллера против людей Джемисона? Против самого Джемисона? И вы действительно думаете, что, когда будет сделан этот первый выстрел, можно будет вернуться назад? Вы считаете, что мир в этой долине можно завоевать с помощью оружия?

Кто здесь хочет полить свой будущий урожай кровью тех, кто погибнет? Этому не будет конца; если мы наймем киллера, все закончится, когда в долине останутся одни руины, многие из вас будут мертвы.

Мужчины стояли понурив головы, и никто ничего не Рил. Справедливое заявление Джуд охладило их энтузиазм, они понимали, что она права, и ни один из них не настолько пьян, чтобы отрицать это, – даже Тенди. Поняв это, Джуд с облегчением вздохнула.

– Возвращайтесь к своим семьям, – посоветовала она – и веселитесь оставшееся время, а потом поезжайте домой и занимайтесь своими делами. Джемисон ничего не сделает. Он может только предложить купить у нас землю. А если он пойдет на большее, то существуют другие методы, законные методы, остановить его. И тогда никто не пострадает. Идите танцуйте с женами, пейте за молодых и возвращайтесь по домам.

Мужчины разошлись, что-то ворча себе под нос, и последним ушел Тенди Баррет, предупреждая сердитым взглядом, что он далек от беспечного наслаждения выпивкой. Глядя, как он гордо зашагал прочь, Джуд совершенно точно поняла, что однажды – возможно, скоро – его идея пустит корни.

Быть может, для Джуд пришло время серьезно подумать над предложением Джемисона, чтобы обеспечить безопасность своей семьи. Но сначала она должна была найти Сэмми, чтобы можно было уехать домой. Джуд сделала все, что должна была сделать, для организации вечера, больше ничто не удерживало ее здесь, под крышей сарая Барретов, и не было даже повода на что-то надеяться.

Со все возрастающим беспокойством она осматривала помещение, но Сэмми нигде не было. Когда она видела его последний раз, он вырезал из дерева фигурки животных для группы благодарных малышей. Но сейчас большинство детей уже сладко спали, свернувшись на тюках с соломой под материнскими шалями, а Сэмми не было.

Предположив, что Сэмми мог пойти полюбоваться животными Барретов, она быстро пошла вдоль сарая и сначала не обратила внимания на тихое мужское хихиканье. Но затем она уловила жестокие нотки в смехе и очень встревожилась, подумав о том, зачем могли хулиганы собраться в темноте. Страхи Джуд оправдались, и, подойдя туда, где они стояли плотной группой, она узнала людей Джемисона. Ее тревожные предчувствия окончательно подтвердились, когда, подойдя достаточно близко, она увидела среди них взлохмаченную голову Сэмми и услышала насмешливые подстрекательства:

– Давай, это же всего лишь виски. Неужели ты никогда раньше не пил виски?

– Конечно, не пил. Его благонравная сестрица разрешает ему пить только молоко.

– Виски – это мужской напиток. А разве ты не мужчина, малыш Сэмми?

– Он был вполне мужчиной, когда смотрел на Сью Эллен Пэрриш, как будто хотел от нее чего-то. Что ты хочешь от Сью Эллен, Сэм? Ты даже побоялся пригласить ее на танец.

– Сделай глоток, малыш. Ты найдешь необходимое мужество прямо здесь, в этой бутылке.

Снова раздался пьяный смех, непристойный, подлый и грязный, как выплюнутая на землю табачная жвачка.

– Сэмми?

Мужчины расступались перед Джуд, прокладывавшей себе дорогу через внешнее кольцо собравшихся, и в центре она увидела брата, которого они прижали спиной к изгороди. На его рубашке были темные пятна от виски, но по его бледным, крепко стиснутым губам она поняла, что он еще не сделал ни глотка. Когда он увидел Джуд, у него в глазах промелькнуло облегчение.

– Пойдем, Сэмми. Нам пора ехать.

– Зачем торопиться, маленькая леди? – Один из мужчин схватил ее за локоть и потянул назад. – Мы только начали веселиться. Хотите повеселиться вместе с нами?

– Мне не нравится ваш способ веселиться, – отрезала она, выдергивая у него свою руку.

– Не похоже, чтобы вы знали, что такое веселье. Неудивительно, что вы старая дева с кислой физиономией. Вы даже не знаете, как распустить волосы. Позвольте же, я помогу вам.

Он выдернул шпильки из ее прически вместе с изрядным пучком волос, но Джуд не стала кричать, чтобы не доставлять им удовольствия. Она отскочила от грубияна, но ее кольнуло дурное предчувствие, когда другой крепко схватил ее за оба локтя.

– Понимаете, Монти хочет посмотреть на вас с распущенными волосами, – объявил пахнущий виски голос у самого ее уха. – А как вы, ребята? Хотите взглянуть, что под всеми этими жеманными пуговицами?

Раздался хриплый гул одобрения, и тогда Сэмми осознал всю опасность их положения.

– Эй, ребята, отпустите мою сестру, слышите?

Он шагнул вперед, но один из ковбоев с силой оттолкнул его обратно к перекладине.

– Или что ты сделаешь, дурень?

– Отпустите ее, или пожалеете! – выкрикнул он сердитым тоном и оттолкнулся от изгороди, чтобы принять угрожающую стойку.

– Нет, Сэмми! – выкрикнула Джуд, понимая, что это было именно то, чего ждали хулиганы. Они искали возможности выпустить сдерживаемую ярость, и ничтожное сопротивление Сэмми было поводом, который им был нужен.

– Или пожалеем о чем? – презрительно фыркнул тот, кого называли Монти и кто все еще держал в руке шпильки Джуд, словно это были кинжалы.

– Или пожалеете о том дне, когда ваша мать произвела вас на свет, – последовало тихое, протяжно произнесенное заверение из темноты позади них.

Долтон!

Глава 12

Стремительно обернувшись, Джуд огромными благодарными глазами искала в темноте фигуру Долтона. В течение нескольких тревожных секунд ей был виден только светящийся кончик его сигары, а когда Макензи затянулся, в свете вспышки она поймала его обжигающий взгляд. В тот момент, когда Долтон отделился от темноты, руки, сжимавшие Джуд, разжались и она смогла подойти к Сэмми. После стычки Джуд дрожала с головы до ног, но она не собиралась показывать этим бандитам, насколько их запугивание достигло своей цели.

– Сэмми, нам пора уезжать, с меня вполне достаточно этой компании, – держа голову высоко поднятой, с непоколебимым достоинством сказала Джуд и обняла брата за плечи.

Люди Джемисона даже не посторонились, чтобы пропустить их, и Джуд пришлось буквально локтями прокладывать себе дорогу, и она делала это, не особенно церемонясь, пока не добралась туда, где стоял Долтон – большой грозный страж. Она прошла бы и мимо него, если бы его тихие слова не заставили ее в изумлении остановиться.

– Я провожу вас домой, мисс Эймос.

– В этом нет необходимости, мистер Макензи, я знаю Дорогу домой. – Категорическим отказом ее заставила ответить гордость – гордость, которая не склонилась бы перед хулиганами, гордость, которая еще ощущала острую боль от того, как он держал в объятиях Кэтлин Джемисон.

– Я настаиваю, – последовало твердое как сталь возражение.

Джуд оглянулась на кучку грубиянов, и ее воля дрогнула.

– Вон там наша двуколка, Мак, – решил все за нее Сэмми.

– Я только возьму свою лошадь.

Джуд ненадолго вернулась внутрь сарая, только чтоб попрощаться и пожелать всего наилучшего молодоженам во всяком случае, на это время ей удалось сохранить на лиц спокойствие. Она не стала разыскивать в толпе Тенди Баррета, на этот вечер было достаточно и одного неприятного разговора, и Джуд определенно не хотелось, чтобы неуравновешенный владелец ранчо увидел, как она уезжает в сопровождении наемника Джемисона.

Но Долтон не собирался быть просто сопровождающим.

Подойдя к двуколке, Джуд обнаружила, что Долтон сидит на месте кучера, его большая кобыла привязана сзади, а довольный Сэмми втиснулся в багажное отделение. У нее не оставалось выбора, и она схватила протянутую руку Долтона. Одним сильным движением он помог ей подняться, и она как на иголках сидела рядом с ним на деревянном сиденье, сразу ставшем слишком узким. Сквозь несколько слоев хлопка и накрахмаленного муслина Джуд чувствовала тепло, которое совсем не оказывало успокаивающего действия даже в такой прохладный вечер. Его близость заставляла каждый ее нерв трепетать от предвкушения, от ожидания… она сама не знала чего.

Что она могла ожидать от Долтона после того, как он так самозабвенно вальсировал с очаровательной мисс Джеми-сон, улыбаясь своей колдовской улыбкой и проникновенно глядя на девушку? Очевидно, он вступился за Джуд из какого-то еще сохранившегося у него чувства долга перед ней. «Именно так нужно относиться к этому», – строго сказала сама себе Джуд, сидя в напряженной прямой позе, чтобы при толчках не наталкиваться на его крепкое тело – о, она помнила, каким твердым оно было…

– Вы решили выбрать для себя весьма неприятную компанию, мистер Макензи, – язвительно сказала Джуд, когда молчание слишком затянулось, а она не могла найти спокойствия в своих греховных мыслях.

– Я их не выбирал. – Он не взглянул на Джуд, но она, несмотря на почти полную темноту, заметила у него кривую улыбку – Такие люди появляются вместе с работой.

– А что именино за работа у вас? – дерзко спросила она, предоставляя ему сейчас ответить, что его работа состоит не том, чтобы выгнать из долины ее и ее соседей.

– Говоря весьма туманно, мисс Эймос, это нечто, что я делаю очень хорошо.

– В этом я не сомневаюсь.

Язвительность ее тона заставила Долтона быстро искоса взглянуть на нее, и то, что должно было быть мимолетным взглядом, затянулось довольно надолго, пока предательские ухабы на дороге снова не потребовали его внимания.

– Вы жалеете, что вмешались в мою судьбу? – Он ожидал резкого и дерзкого ответа, а не тихого согласительного «да».

– Нет, мистер Макензи. – Джуд еще понизила голос, как будто боялась, что одно слово выдаст слишком много. – Просто есть разница между мной и теми, на кого вы работаете.

Когда вечерняя тишина заключила их в свои холодные объятия, Долтон задумался над тем, что сказала Джуд. Да, между ней и Джемисонами была разяща, и, несомненно, была разница между ней и им самим. Она действовала из добрых побуждений, не задумываясь о последствиях, даже если за ее доброту ей платили предательством. Одно не имело отношения к другому, и это делало Джуд Эймос недоступной для его понимания. Он привык в первую очередь защищать собственные интересы и смотреть на все с точки зрения того, как извлечь для себя выгоду. Доброжелательность была незнакомым ему качеством, особенно в женщинах, которые, как он знал, были самыми вероломными существами из всех ходивших по земле. Но Джуд поломала это представление, и Долтон понятия не имел, как восстановить свой мир после пребывания в ее доме.

С радостью и одновременно с разочарованием Джуд смотрела на появившиеся вдали огни станции «Эймос». Как бы неловко она ни чувствовала себя в обществе Долтона, ей на самом деле не хотелось, чтобы поездка закончилась.

Когда двуколка остановилась, Сэмми, очнувшись от своего дремотного состояния, выбрался из экипажа и, сонно пробормотав: «Спокойной ночи, Мак», спотыкаясь побрел к крыльцу, оставив их вдвоем на переднем сиденье в патовой ситуации.

Джуд немного замешкалась, и это дало Долтону время спрыгнуть вниз и обойти коляску, чтобы помочь ей спуститься. Мгновение она с паническим восторгом смотрела на широко протянутые к ней руки, а потом наклонилась вперед в предвкушении удовольствия ощутить их, теплые и крепкие, на своей талии. Долтон снял ее с сиденья, как будто она ничего не весила, и повернулся, чтобы поставить на землю. Но вместо того, чтобы отпустить Джуд, когда ее ноги коснулись твердой земли, он откровенно удержал ее в своих необъятных объятиях, и у нее не было большого желания вырываться.

В вечернем сумраке черты Джуд преобразились и приобрели неземную красоту, которую не позволяло видеть безжалостное дневное освещение. Мягкий серебряный свет ласкал ее щеки и дрожал на похожих на шелковые ленты прядях густых распущенных волос. Ее глаза, окаймленные невероятно длинными, абсолютно черными ресницами, показались Долтону глубокими волшебными колодцами, наполненными лунным светом и обещающими утолить жажду чистой росой, и, почувствовав, что погибает, он бросился головой вниз в их холодные таинственные глубины. И когда он окунулся, ее маняще приоткрытые губы против его воли притянули его и удерживали своими нежными, пронзительными ласками, хотя он прекрасно понимал, что должен постараться снова взять себя в руки.

Это был не долгий или требовательный поцелуй, а просто неторопливое повторное знакомство с чем-то, чем они оба прежде наслаждались. Когда Долгой оторвался от ее губ, Джуд мгновенно вспомнила обо всем, что ожидало ее, и о том, с чем связан Долтон. Она первая сделала движение, чтобы отстраниться от него, но он еще на секунду задержал ее, проведя кончиками пальцев по выпуклости скулы.

– Спокойной ночи, Джуд. Сегодня вы были единственной компанией, которую я сам выбрал.

– Спокойной ночи, мистер… – Прижатые к ее губам пальцы не дали ей закончить это официальное обращение, и она хрипло прошептала: – Долтон.

Довольный этой уступкой, он коротко улыбнулся ей, не разжимая губ, и пошел туда, где была привязана его лошадь. Одним легким движением он взлетел в седло и так же быстро умчался со двора Джуд, проглоченный окружающей темнотой. А Джуд долго стояла не двигаясь и смотрела в том направлении, касаясь пальцами влаги, еще оставшейся у нее на губах.

Приближаясь к своей комнате, Долтон меньше всего ожидал или хотел, чтобы Кэтлин Джемисон устроила ему любовную засаду. Но когда он потянулся к дверной ручке, ее руки поймали его сзади в ловушку, шелковой петлей обвившись вокруг талии. Девушка, должно быть, притаилась в темном уголке под лестницей, потому что он не видел, чтобы она поднималась по ее плавной дуге или откуда-нибудь выходила.

– Куда это вы пропали? – проворковала Кэтлин. – Я думала, у вас были планы попросить у меня больше, чем танец.

Внезапно раздосадованный ее назойливым преследованием, Долтон разжал ее руки и, открыв дверь, быстро повернулся, чтобы преградить ей путь внутрь.

– Планы изменились, – был его холодный ответ, который любая другая, менее настырная женщина поняла бы как «спокойной ночи».

Но руки Кэтлин снова набросились на него, и ладони, скользнув под атлас жилета, добрались до спины. Долтон не делал ни малейшего движения, стараясь не показать, как подействовало на него ее прикосновение, хотя вряд ли он вообще мог пошевелиться, а Кэтлин, слегка нахмурившись продолжила свой штурм.

– Они не должны меняться, – промурлыкала она, придвигаясь ближе, пока выпуклость под лифом платья не коснулась его груди. Кэтлин была сама нежность, под которой таились колючки, и Долтону очень не понравилась такая комбинация. Он ничего не имел против женщин, которые активно наслаждались его вниманием, но он любил сам быть нападающим. Ему не доставляло удовольствия занимать оборонительную позицию, когда Кэтлин осаждала его. – Мой отец уже ушел спать, и никому нет дела до того, чем мы решим заниматься вместе.

– Вероятно, мне следует внести некоторую ясность, мисс Джемисон. Я решил больше ничем не заниматься сегодня вечером.

При этих словах она отскочила назад, словно они ударили ее по лицу. Остановив на Долтоне пристальный взгляд своих черных глаз, Кэтлин пыталась понять то, что, очевидно, было выше ее понимания. Она не могла поверить, что он отказывается от возможности уложить ее в свою постель, и была сбита с толку проявлявшимися у него раньше признаками желания.

– Не беспокойтесь, что я расскажу отцу, – натянуто улыбнулась девушка. – Он не знает, что я делаю, когда он не следит за мной, и меня это устраивает.

Долтон поймал ее блуждающие руки и, словно с отвращением убрав их от себя, опустил. Кэтлин, с ее многоопытным видом, с ее безудержной сексуальностью, надменным повелительным тоном требовавшая, чтобы он обеспечил ей то, чего ей хотелось, была ему отвратительна, и он восстал против всего этого, убеждая себя, что это никак не связано с тем, что он еще чувствовал на губах сладость поцелуя Джуд.

– Если я завожу любовную связь с женщиной, то не делаю это у кого-либо за спиной. Если вы вынуждены скрывать от отца то, что делаете, вам не следует этого делать. Пора взрослеть, мисс Джемисон, и отвечать за свои желания.

Потеряв дар речи, она смотрела на Долтона, и ее щеки начинали постепенно краснеть от злости.

– Как вы смеете подобным образом разговаривать со мной?! Вы работаете на моего отца…

– Вот именно, – резко перебил он, – на вашего отца, а не на вас.

– Вам следовало бы понимать, что это одно и то же, – предостерегающе прошипела она.

– Я так не думаю. Не думаю, что ваш отец привез меня сюда как оплаченного жеребца для своей дочери. Если вы думаете иначе, мы можем прямо сейчас пойти и спросить у него самого. – Он крепко, почти до боли сжал ей локоть и подтолкнул в сторону двустворчатых дверей в дальнем конце коридора, которые вели в апартаменты ее отца. – Я следую за вами.

– Вы глупец, мистер Макензи. – Кэтлин освободилась от него и непроизвольно потерла руку, а ее темные глаза загорелись огнем, который мог прожечь сталь. – Это может стоить вам вашей работы.

– И что вы собираетесь сделать, дитя? – От его издевательского смеха Кэтлин побагровела, а Долтон неожиданно наклонился совсем близко к ней и пригвоздил ее пронизывающим взглядом. – Побежать к папе и пожаловаться ему, что я вопреки вашему требованию отказался уложить вас в свою постель?

– Я скажу ему, что вы пытались приставать ко мне, – объявила она со злорадной победоносной ухмылкой.

– Скажите. – Он опять только усмехнулся, как будто она была глупым ребенком, грозящим наябедничать. – Вы лишь унизите себя. Я в такие игры не играю, и у меня есть собственные правила игры. Здесь я ради работы, а я по своему опыту знаю, что работу и удовольствие нельзя смешивать, даже если удовольствие предстает в заманчивой упаковке. – Свою оценку он подтвердил, медленно проведя большим пальцем по ее крепко сжатым губам.

Этот жест вывел Кэтлин из рассерженного состояния она моргнула, смущенная взрывом собственных страстей, и, получив некоторое удовлетворение от выраженного признания ее достоинств, снова приняла заносчивый вид.

– Придет день, когда вы пожалеете, что сегодня ночью прогнали меня.

– Возможно, пожалею. И быть может, еще до наступления утра. – Но когда она с надеждой потянулась к нему, Долтон добавил: – Однако сейчас я останусь со своим сожалением. Спокойной ночи, мисс Джемисон. – И он оставил ее в растерянности стоять у закрывшейся двери.

Оказавшись в комнате, Долтон не стал сожалеть о своем одиночестве. Не в его привычках было пользоваться одной женщиной, чтобы унять тоску по другой. Он начал раздеваться, но вдруг, оставив жилет болтаться на одном локте, замер, осознав то, в чем только что признался сам себе. Он был просто поражен мыслью, что, когда такая эффектная, ничем не обремененная женщина, как Кэтлин, рвалась к нему в постель, он мог думать только о непримечательной женщине с непоколебимой добродетелью, о женщине, которая презирала то, что он делал, и боялась подобных ему людей. «Удар по голове, должно быть, лишил меня здравого смысла», – сделал вывод Долтон.

Итак, он беспокоился о Джуд Эймос, но это не означало, что он должен был поступать под воздействием этого чувства. Честно говоря, это была бы самая большая глупость, которую он мог сделать. И не просто потому, что Джуд была не из тех женщин, с которыми мужчина мог вести себя легкомысленно ради собственного удовольствия. Джуд была женщиной, предназначенной для семейной жизни. И в дополнение ко всему этому они оба непроизвольно оказались в сложной ситуации – Джуд была одной из тех, кого он должен был заставить замолчать.