Джозеф буркнул что-то нечленораздельное, как бы говоря, что она может обмануть его не больше, чем обманывает себя. Джуд не стала притворяться и, только хмуро посмотрев на сморщенного старика, с тарелкой в руке пересекла комнату, твердо намеренная исполнить свой христианский долг, словно это была неприятная повинность, а не предвкушаемое удовольствие.

Войдя в комнату, она остановилась у порога. Долтон, видимо, вняв ее совету, крепко спал. Хотя большое тело занимало всю кровать, доказывая силу и мощь его обладателя, полоски белых бинтов вокруг его головы каким-то образом в глазах Джуд превращали Макензи в беспомощного ребенка, так же нуждающегося в ее заботе, как Сэмми.

– Этот мужчина не для тебя. – В спокойном голосе древнего сиу, который получил большую, чем ему положено, долю горя, не было жестокости.

– Я это знаю, Джозеф, – кивнула Джуд на эти тихо произнесенные мудрые слова.

– Но знание ни в малейшей степени ничего не меняло.

Глава 5

– Ты, сукин сын, покажись, чтобы я мог отправить тебя в ад!

Услышав от своего пациента эту злобную эпитафию, Джуд замерла, а затем осторожно наложила ему на лоб свежий холодный компресс. Голова Макензи судорожно дернулась, уклоняясь от ее заботы, а последовавшие сбивчивые слова отвергли ее утешение.

К середине утра стало очевидно, что помочь Долтону Макензи в его выздоровлении будет нелегкой задачкой. Его лихорадка набирала силу, усугубляясь приступами беспокойного бреда. Его нельзя было оставлять одного, потому что даже в таком немощном состоянии он все время делал попытки встать, а его слепота только ухудшала положение – он сопротивлялся рукам, которые удерживали его, не в состоянии понять, что это делалось для его же собственной пользы Он не помнил Джуд и не понимал ни где он, ни что было причиной его болезни. И, как подозревала Джуд, впав в прострацию, он стал тем, кем был на самом деле – опасным человеком.

Были периоды, когда он мог говорить достаточно и ясно, и тогда Джуд выпроваживала Сэмми, так как в эти моменты с его уст лился беспрерывный поток непристойно украшенных угроз, обращенных к фантомам его прошлого. Стоя у его постели, Джуд бледнела и содрогалась, когда он говорил о своих делах и подробно описывал жестокости, которые она с трудом могла себе представить. Некоторые из его тирад были обращены к братьям и сестрам, и сначала Джуд полагала, что он говорит о семье, но затем ей стало совершенно ясно, что он обращается к церковниками и называет по именам своих родственников. Такая ненависть ошеломила ее, и, вытирая его покрытый испариной лоб, она начала задумываться, не приютила ли под своей крышей дьявола, принявшего облик красавца чародея.

– Твоя еда остывает, – произнес рядом с ней Джозеф. – Я посижу с ним.

Она взглянула на него внимательным утомленным взглядом, а потом, кивнув, уступила ему свое место и таз с водой.

– Не хороните их, – злобно выкрикнул Долтон, – повесьте их, чтобы это послужило уроком другим. Я хочу, что бы они знали, что здесь ад и Долтон Макензи!

Джуд в испуге застыла при этом жутком выкрике.

– Он не знает, что говорит. Это лихорадка.

Джозеф ничего не сказал в ответ на ее слабую попытку принести извинение.

Джуд с облегчением покинула комнату. У нее в голове начался полный хаос, и, сев за стол, она обеими трясущимися руками обхватила чашку кофе. Джуд представила себе, куда должна была привести Долтона Макензи его собственная жизнь, и нарисовала картину смерти, на которой он изображал черного ангела. Она не понимала, как ее могло тянуть к такому человеку. Казалось, сердце предало ее и поступало вопреки всему, что знала и уважала Джуд.

«Те, кто живет за счет оружия, погибают от его прихоти, – она явственно услышала, как Барт Эймос высказывает это знакомое мнение вместе с немедленно следующим за ним заключением. – Достоинства человека следует оценивать не его а скорее силой его веры».

Отец воспитал в Джуд дружелюбие и отзывчивость, он сам жил по этим принципам и за них умер. Он никогда не носил оружия и был не готов защищаться от тех, кто польстился на его жалкий капитал, когда он в форте Ларами закупал продовольствие. Его застрелили, ограбили и бросили в зловонном переулке, как ненужный мусор. Мир пошатнулся вокруг Джуд, когда это известие дошло до нее, но бесчеловечное обращение расстроило ее чуть ли не сильнее, чем сама смерть отца. Барт Эймос был человеком, который никогда не отказал бы в деньгах на пищу и кров человеку, от которого отвернулась удача. Он был бы первым, кто отдал бы все, что имел, тому, кому везло меньше.

«Христианское милосердие, Джуд, – это способ победить в любой битве», – всегда торопился сказать он, когда ее нетерпеливое упрямство брало верх над состраданием. Но милосердию не суждено было осуществиться. Внутри Джуд забурлило негодование. Жадные создания, которые украли у ее отца будущее вместе с его тощим кошельком, не дали ему возможности проявить милосердие, и этим варварским поступком они также украли у Джуд безмятежную жизнь, и теперь вся ноша забот легла на нее. Она не торчала бы здесь, если бы не этот жестокий поворот судьбы.

Джуд прижала ко лбу ладонь, слишком утомленная, чтобы бороться с бурлившим в ней вероломным чувством обиды. Смерть не один раз, а дважды украла у нее шанс на счастье, а теперь под этой крышей был один из ее посланцев.

О чем она думала?

Джуд ненавидела вооруженные столкновения. Примириться с ними означало осквернить память отца. Она отказывалась выслушивать недовольный ропот своих соседей, и твердо возражала против их предложения, которое легко могло бы повернуть дело в их пользу. Привлечь людей, подобных Макензи, для решения своих задач означало создать множество других проблем – проблем, которые закончатся кровопролитием, – и пока что Джуд удавалось убедить других владельцев ранчо, что это не то, чего кто-либо хочет. А как они отнесутся к тому, что вопреки своим убеждениям она у себя в задней комнате принимает как дорогого гостя одного из наемных убийц? Неужели ей безразлична опасность, которая может возникнуть из-за того, что этот человек остается в их долине? Быть может, ей следовало защитить свой дом и, оставшись в стороне, позволить дилижансу увезти его в Шайенн, несмотря на угрозу его жизни?

Джуд смотрела в чашку с остывшим кофе, но ответы на эти вопросы не приходили. Она могла бы до следующего года спорить о своем решении, выступая одновременно от обеих сторон, но так и не приблизилась бы к правде – к правде, которая, как подозревала Джуд, больше касалась ее одиночества, чем благотворительных побуждений.

– Ему не лучше. – Мрачное заключение Джозефа напугало Джуд и отвлекло от собственных мыслей. – У него темная душа из-за той дороги, которой он шел. Возможно, мы поступим умнее, если не станем пытаться спасти его.

Джуд не удивилась этому жестокому предложению, потому что сама задумывались над теми же самыми сложностями судьбы, а только тяжело вздохнула.

– Не думаю, что мы вправе принять такое решение, Джозеф. Он одно из Божьих созданий, это Его право забирать или даровать жизнь. Единственное, что мы можем сделать, чтобы наша совесть была чиста, это приложить все усилия, чтобы он поправился и продолжил свой путь.

– А что, если путь, которым он следует, предназначен принести смерть и страдание тем, кто этого не заслужил?

– Кто мы такие, чтобы судить, кто что заслужил? – Решение принято, Джуд твердо стояла на своем выборе вопреки плану, который когда-то выбрала бы без колебаний. – Где он был и куда направляется – не наше дело. Он человек, которого судьба отдала в наши руки – не могу сказать, с какой целью. Мне, так же как и вам, не нравится то, что он собой представляет, но не нам судить его за прошлые грехи. Давайте просто делать то, что мы можем, чтобы дать ему возможность стать чьей-то чужой проблемой.

Хотя Джозеф сожалел, что Джуд не прислушалась к его совету, он не мог возражать против здравого смысла, потому что в этом было много общего с тем, во что он сам верил.

– Я приготовлю для него чай с хиной, чтобы сбить жар, а остальное в руках богов, управляющих его судьбой.

Долгое время Долтон Макензи молча лежал в своей жаркой постели. Оставаясь на своем посту и время от времени наклоняясь к больному, чтобы положить ему на лоб холодное полотенце, Джуд размышляла над новостями, которые Сэмми только что сообщил ей. Он ездил верхом, чтобы оценить ущерб, который причинил дождь, и, вернувшись, рассказал, что Чагуотер вышла из берегов, снесла мост и отрезала их от форта Ларами, а в другом направлении грязевой поток, заблокировав дорогу, изолировал их также и от Шайенна. Теперь потребуется по меньшей мере несколько дней, чтобы рабочие все исправили, при условии, что погода снова не испортится. Это означало, что движение дилижансов не восстановится, что врач из Шайенна не приедет и что у Джуд не будет способа выпутаться из этой, возможно, со смертельным концом, истории, в которой она оказалась по собственной воле. Это осознание растревожило сердце Джуд, коснувшись его нежных струн, дразня обещанием запретного, как порыв весеннего ветра приносит предупреждения о холоде и советует не оставлять их без внимания. Долтон Макензи был в плохом состоянии, она не могла этого не замечать, но и не могла ничего сделать.

– Где я? – Его неожиданно громкий грубый голос напугал Джуд.

– На станции «Эймос». Вы были ранены бандитом, покушавшимся на убийство.

– Кто вы?

– Джуд еще раз терпеливо повторила свое имя.

– Сколько времени я здесь?

– Уже сутки. У вас была сильная лихорадка.

– Очевидно, лихорадка еще не прошла, потому что Макензи начал беспокойно метаться, безуспешно стараясь осмыслить свое положение.

– Мне нужно ехать. Меня ждет работа. Почему вы держите меня здесь?

– Никто не держит вас здесь против вашей воли, мистер Макензи. Для вашей же пользы лучше остаться здесь, пока вы окончательно не восстановите силы и к вам не вернется зрение.

– Хрипло дыша, он снова опустился на влажную подушку и в беспомощном отчаянии ощупал повязку на глазах.

– Почему я не вижу? Снимите это.

– Нет. – С неожиданной силой Джуд схватила его закисти рук. – Этого нельзя делать.

– Снимите ее! Я не желаю, чтобы меня держали в темноте!

– С ней или без нее – нет никакой разницы. – Она специально говорила таким тоном, который мог бы пробить его раздражение ударом ледяной правды. – Вы понимаете?

– Я слепой. Это то, что вы говорите мне. Вы это говорите мне? – Резко повернувшись, он схватил ее за руки и, отнюдь не нежно сжав их, требовательно спросил: – Где мои пистолеты?

– Это мой дом, и в его стенах мы не разрешаем держать, оружие, – спокойно ответила Джуд, не поддаваясь своим страхам и терпя его железную хватку.

– Где мои пистолеты? – Он приподнялся на локтях и одновременно потянул Джуд к себе, так что они оказались всего в нескольких дюймах друг от друга.

– Джуд почувствовала у себя на лице его тяжелое горячее Дыхание, и страх, страх перед этим грубым незнакомцем волной накатился на нее, лишив сил.

– Я не брала их. Один из преступников забрал их у вас, когда вы были без сознания, – с дрожью в голосе, которая была противна ей самой, объяснила Джуд и, сделав для уверенности глубокий вдох, потребовала: – А теперь отпустите меня. У вас нет оснований причинять мне вред. Я вам не враг.

– Как мне известно, враги являются в различных обличиях. – Однако Макензи отпустил Джуд и снова рухнул на кровать, истощив свою сумасшедшую энергию. – Я бы сказал, именно враг помогает человеку остаться в живых, когда он больше не может быть полезен никому, даже самому себе.

– Эти слова и его оборонительная позиция напугали Джуд больше, чем агрессивность, и она в негодовании резко заявила:

– Полезны или нет, но вы, мистер Макензи, не умрете здесь. Вам ясно? Я намерена увидеть вас достаточно окрепшим для того, чтобы вы смогли уехать со следующим дилижансом, даже если мне придется привязать вас и кормить с ложки. Я пообещала заботиться о вас и буду заботиться. Когда вы уедете, можете делать, что вам вздумается, но под моей крышей вы поправитесь и будете благодарны. Это понятно?

– Он довольно долго молчал, и та половина лица, которую видела Джуд, была застывшей и ничего не выражающей.

– И я полагаю, – заговорил он затем без всякого выражения, – вы из тех женщин, кто серьезно относится к своим обещаниям.

– Да, сэр, я такая.

– Тогда вы будете первой из вашего женского рода, кто так поступит.

– Сомневаюсь, мистер Макензи, но буду счастлива до казать, что вы ошибаетесь в своем мнении. А теперь не хотите ли немного супа?

– И если я скажу «нет», вы силой вольете его мне в глотку?

– Вы еще не пробовали стряпню Джозефа. – Сарказм Макензи вызвал у Джуд улыбку и ослабил возникшую между ними напряженность. – Я никогда не видела человека, которого нужно было бы силой принуждать к этому.

– Что ж, отлично. Кормите меня, заставляйте меня поправиться, но я не могу обещать, что буду благодарен за ваши усилия, – язвительно пробормотал он.

– Достаточно откровенно. Вы поправитесь, а я не стану строить каких-либо непомерных надежд.

«Проклятая колючая женщина», – подумал Долтон, откинувшись на неприятно влажную подушку. Он ненавидел женщин, имеющих собственное мнение, особенно когда они старались запихнуть свои идеи в глотку мужчине, как эта высокомерная Джуд Эймос собиралась влить в него свой суп. Он не мог представить себе, почему ее должно волновать, жив он или мертв, если она не получает вознаграждения за заботу о том, чтобы он не протянул ноги до того, как прибудет следующий дилижанс. «Умирающие пассажиры вредят бизнесу, и моя сиделка, видимо, больше обеспокоена этим, чем моими желаниями, – подумал он. – Разумеется, она предпочла бы послушного пациента, который мало докучал бы ей и не беспокоил ее, пока не придет время, когда она сможет получить плату. Корыстная маленькая ведьма, извлекающая выгоду из моей боли».

У Макензи не было желания облегчать Джуд задачу, и он решил не делать исключения даже для супа. Но при первом же глотке приготовленного Джозефом крепкого наваристого бульона его план плотно сжать челюсти протерпел крах. Аппетитный запах дразнил обоняние, возбуждая вкусовые рецепторы, а желудок предательски отреагировал на него громким продолжительным урчанием. «Что ж, пожалуй, только суп, и лишь для того, чтобы набраться сил отказаться от обеда», – сказал себе Макензи.

Он хотел возмутиться тем, что его невидимая сиделка подперла его валиком из подушек, будто он был инвалидом, но сделать так означало бы отложить наслаждение тем, что, как подсказывали его другие чувства, обещало быть кулинарным деликатесом. Против собственной воли он с предвкушением ожидал трапезы, и наконец возле него решительно поставили большую кружку.

– Без ложки? Вас ждут трудности, когда вы попытаетесь влить это мне в горло.

– Пейте, мистер Макензи. – Тихий смех Джуд показался ему таким же соблазнительным, как аромат, поднимавшийся вместе с колечками пара от его кружки. – Если только вы не хотите, чтобы я держала ее для вас.

– Уверяю вас, мадам, я справлюсь сам. – Он наклонился и громко причмокнул в доказательство этого. Суп был горячим и обжег ему язык. Его руки, совсем не такие крепкие, как он старался изобразить, лишили его нескольких ценных капель душистого бульона. Но он решительно осушил кружку, наслаждаясь теплом, вкусом и даже своей способностью самому успешно справляться с едой. Он не мог видеть Джуд, но внезапно у него возникло ощущение, что она самодовольно улыбается, словно злорадствуя: «Видите, вы вовсе не такой уж никуда не годный». И то, что она была права, во всяком случае на данный момент, заставило его рассердиться, как барсука, попавшего лапой в капкан.

– Как суп, мистер Макензи?

– Она улыбалась, он понял это по ее отвратительной насмешливой интонации.

– Я пробовал и получше, мисс Эймос. – Хотя он не мог припомнить, когда это было.

– Джуд забрала у него кружку, и Долгой подавил желание попросить добавки. Он собирался проверить, заслуживает ли Джуд каждого вдоха, который он делал. Такое обещание он дал сам себе, когда опустился на простыни, хотя его желудок просил второго наперекор гордости, которая не желала сдаваться. Макензи был твердо намерен отказаться от ужина, пока не почувствовал запах жарящегося мяса и пекущихся бисквитов. К тому времени, когда его платная сиделка вошла в комнату, он уже ждал ее в сидячем положении, проклиная свою уступчивость, но не в силах побороть волчий аппетит. «Еще одно мгновение слабости не означает капитуляции», – сказал себе Долтон, позволив Джуд пристроить поднос у него на коленях. Неуклюже, вслепую с нетерпением ощупывая благоухающую еду, он умудрился испачкать пальцы в картофельном пюре и подливке. Непроизвольным жестом отвращения отдернув руку, он опрокинул свою чашку с кофе, и на него хлынул поток обжигающей жидкости. Проклятие Макензи слилось с испуганным возгласом Джуд, они оба одновременно потянулись к подносу, залитому кофе, и больно столкнулись головами.

– Позвольте мне. – Джуд постаралась убрать поднос подальше от его неуклюже движущихся рук.

– Черт бы побрал вас! Вы самое неуклюжее создание. И если вы ухитрились что-то поджарить, я буду рад… – Слава Богу, он не закончил свою грубость и, к счастью, не мог видеть, как загорелись щеки Джуд.

– Это не у меня, сэр, нескладные руки, – смутившись, резко огрызнулась она, – поэтому, если вы захотите, чтобы я помогла вам убрать то безобразие, которое вы сотворили, я полагаю, вы проявите большую вежливость.

– Вежливость, черт возьми! Я не собираюсь извиняться перед вами за то, что вы едва не сварили меня живьем.

– Не ругайтесь, мистер Макензи.

– Уберите от меня эту чертову простыню.

– Я просила вас не сквернословить.

– Сперва вам не понравились пистолеты, а теперь на стоящие мужские слова. Вы самая сварливая из женщин, мисс Эймос. Неужели существует мистер Эймос, который мирится с таким дерзким поведением своей жены? Если таковой существует, я сочувствую этому человеку.

Джуд перестала делать то, что делала, и глубоко вздохнула, чтобы успокоить внезапную боль в груди.

– Нет, сэр, мистера Эймоса не существует. А если бы он существовал, я не стала бы терпеть его ругань.

В своем беспокойном, раздраженном состоянии Долтон не обратил внимания, как страдальчески прозвучал ее голос; он был слишком занят, стараясь избавиться от горячей простыни.

– Я не очень удивлен, что вы не смогли найти никого, кто оценил бы ваш острый язычок, мисс Эймос. Мужчина не станет считать достоинством такой ядовитый юмор.

– Значит, вы хорошо разбираетесь как в наличии добродетелей у мужчин, так и в отсутствии таких добродетелей у женщин.

Она взялась за угол влажной, испачканной простыни и, резко потянув, выдернула ее из-под Долтона, едва не стащив его с кровати. Когда он снова улегся, бормоча ругательства, которых Джуд не могла разобрать, ее взгляд против ее воли остановился на области его паха. Намокшая ткань панталон прилипла к нижней части тела, четко обрисовывая ее контуры, так что перед широко раскрытыми глазами Джуд предстали изрядная длина и выпуклость, которыми мог гордиться любой мужчина. Но затем ее восхищению пришел конец, когда она увидела, что пальцы Макензи решительно расстегнули пуговицы и обнажили большой участок мускулистого тела и завитки темных волос.

– Если вас легко смутить, мисс Эймос, полагаю, вам лучше отвернуться, – угрюмо заметил он, услышав ее прерывистый вздох. – Вы сказали, что в доме нет мистера Эймоса, но, быть может, есть какой-нибудь мужчина, который помог бы мне без того, чтобы пыхтеть?

Помочь никто не мог – Джозеф и Сэмми ухаживали за животными. У Джуд голова пошла кругом, и она застыла как парализованная, когда под раздвинутой в стороны тканью открылось крепкое тело и завитки густых волос, которые наводили на мысль о том, что собирался обнажить Макензи.

Недовольный ее молчанием и чувствуя, что больше ни секунды не выдержит в мокрой фланели, Долтон спустил с плеч и снял с рук сорочку, а потом встал, приготовившись закончить раздевание. Но он недооценил свои силы, и Джуд в страхе вынуждена была сделать шаг к нему, чтобы его поддержать, мучаясь от ощущения близости обнаженного мужчины. От слабости дрожь охватила его крупное, мускулистое тело, и он, теряя сознание и побледнев от головокружения, вцепился в Джуд и стал опускаться вниз.

– Мистер Макензи, вам нужно сесть. – Внезапно Джуд почувствовала, что ее ноги стали такими же ватными и угрожают отказаться служить ей.

– Только не на кровать. Она вся мокрая. – Его слова теплым соблазнительным ветерком коснулись впадинки на шее Джуд, когда Макензи, стараясь сохранить равновесие, повис на девушке, накрыв своей массивной фигурой почти все ее хрупкое тело, и, польстив ее чувствам, уткнулся темной головой ей в плечо.

– Здесь кресло, – произнесла Джуд, прижав дрожащие ладони к его горячей голой спине.

– Сначала избавьте меня от этого. – Его комбинезон сполз с талии и держался на единственной передней пуговице – пуговице, к которой сейчас тянулся Макензи. – Я не хочу окончательно свариться.

Так как напряженность его голоса говорила о неподдельном раздражении, Джуд не могла позволить своей невинности перевесить чувство сострадания. Но, какими бы ни были ее благие намерения, когда последняя пуговица поддалась, ее мужество тоже не выдержало. Крепко зажмурившись и придерживая накидку на верхней части его тела, она спускала мокрое нижнее белье через выпуклость твердых как камень ягодиц. Когда грубые волосы на его бедрах невыносимо интимно защекотали ей запястья, Джуд подумала, что у нее сейчас сердце выскочит из груди.

– Ну вот, теперь давайте я усажу вас в кресло, чтобы мы могли покончить с остальным, – пробормотала она и, что бы сориентироваться, вынуждена была приоткрыть глаза – всего на секунду. Кресло стояло слева. Тщательно отводя взгляд, она подвинула Макензи к этому сиденью, и он, до вольно заворчав, опустился в него, а Джуд наклонилась, чтобы стянуть комбинезон с его мускулистых ног. Не глядя, она на ощупь нашла одеяло и испустила вздох облегчения, когда Долтон завернулся в него. – У вас в багаже есть еще пара белья? – спросила Джуд, не веря, что это она говорит таким тихим, спокойным голосом.

После утвердительного кивка Макензи она сначала убрала испачканную нижнюю простыню, а затем поставила его сумку на сухой край кровати, радуясь, что у нее есть чем заняться.

Было что-то чрезвычайно интимное в перебирании личных вещей мужчины, почти такое же, как рассматривание сакраментальных частей его тела, не допустимое ни с кем другим, кроме спутника жизни. Во всяком случае, так представлялось Джуд, когда она рылась в его несессере, набитом щетками и расческами, бритвенными принадлежностями и флаконами. Касаясь шелковистой ткани мужских рубашек и ворсистой поверхности его курток, она словно ласково гладила мужчину, который будет их надевать. И даже его носки обладали для нее неповторимой привлекательностью. Никогда в своих самых необузданных фантазиях Джуд не могла представить себе, что восхищение одеждой мужчины вызовет у нее прилив краски к щекам и испарину на лбу. И в этот момент она полностью осознала, в каком отчаянном положении оказалась: она стояла над парой носков, а голый мужчина, прикрытый всего лишь одеялом, съежившись, сидел в кресле в трех шагах от нее.

– Вот. – Раздосадованная неожиданным поворотом собственных мыслей, Джуд вытащила пару белого нижнего белья и засунула все остальное обратно в сумку.

Придерживая одной рукой одеяло, Макензи слепо протянул другую руку, чтобы взять одежду, и храбро решил одеться сам, но в тот момент, когда он наклонился, чтобы засунуть ногу в левую штанину, его большое тело опасно покачнулось. Схватив Долтона за плечо, Джуд прижала его к высокой спинке кресла и мрачно взглянула в лицо тому факту, что одевать его придется ей.

– Я вам помогу.

Ее решительный тон нисколько не ослабил той паники, которая царила внутри ее, и не придал уверенности ее намерению отнестись к этому как к подковыванию лошади или одеванию Сэмми; на самом деле он не уменьшил ее волнения, а только увеличил вес мужской ноги. Джуд обхватила рукой икру, а потом просунула ладонь под пятку, чтобы направить пальцы Долтона в отверстие белья, и эти простые действия вызвали массу возбуждающих ощущений. Джуд не сомневалась, что, когда ее грудь коснулась покрывавшей ногу ткани, Макензи услышал, как ее сердце бьется, словно пойманный на крючок лосось. У Макензи была чудесная нога, а Джуд никогда не считала ноги простыми опорами, опоры были чем-то неодушевленным, все слышали поговорку: «Ему не на что опереться».

Запутавшись в своих метафорах и в приведенных в смятение чувствах, Джуд в растерянности разглядывала фланелевое одеяние, которое она подтягивала к левому колену Макензи. Что-то было не так, но она не могла сказать, что именно… Затем она снова закраснелась, как восходящее солнце, потому что, если бы продолжила, ей пришлось бы застегнуть сзади, а клапан на двух пуговицах оказался бы по центру спереди.

– Есть какая-то причина тому, что это занимает столько времени? Неужели вы никогда раньше не одевались?

– Разумеется, одевалась, – огрызнулась Джуд, почувствовав, как у нее испортилось настроение. – Только я, кажется, я неправильно выбрала опору… э-э… то есть натянула штанину не на ту ногу и… – Она беспомощно замолчала. – О, черт! – не удержалась она от грубого выражения и полностью заслужила его злорадную насмешку.

– Мисс Эймос! Такое выражение – и от леди!

– Замолчите и поднимите свою вторую ногу. То, что вы больны, не означает, что вы беспомощны.

– Он издевательски посмеивался над ней, пока она вытаскивала его правую ногу из, левой штанины и запихивала на ее место другую. Сейчас Джуд была слишком раздражена, и ей было не до смущения; она успела натянуть нижнее белье на его упругие бедра и только затем, когда наткнулась на свободно свисавшие края одеяла и заметила тень, тянувшуюся туда, где сходились его бедра, надумала снова покраснеть.

– Встаньте, пожалуйста, – с трудом выдавила она из себя, пока Макензи усиленно старался сдержать тихий смех.

Чтобы встать, ему пришлось опереться на плечи Джуд, и, оказавшись на ногах, он неуверенно покачивался и не отпускал Джуд, а она одним злобным рывком подтянула комбинезон ему до талии. Долтон задержал дыхание от такого излишне поспешного и резкого движения, и Джуд, к своему стыду, обрадовалась, что доставила ему неприятное мгновение.

– Вот так. Теперь садитесь. Полагаю, вы сами сможете найти на себе пуговицы, а я приготовлю вам чистую постель.

– Что, наблюдать, как я с этим справляюсь, не так приятно, как вам казалось?

– Все равно что лечить больную собаку, мистер Макензи, только, я боюсь, ваш лай хуже, чем ваш укус.

– Ей была видна только одна половина его лица, и эта половина перестала улыбаться.

– Я уверен, что вы как раз на это рассчитываете, мисс Эймос, – сказал он и замолчал, а Джуд замерла в дверях; тишина затягивалась, и напряженность в комнате нарастала, пока он наконец с мрачным удовольствием не подытожил свои слова: – Но вы ошибаетесь.

Глава 6

Макензи прислушивался к шагам Джуд. Он объяснял себе это тем, что скучал и был голоден, а быстрая, уверенная походка Джуд Эймос означала, что его страдания близятся к концу. За те четыре дня, что Долтон находился на ее попечении, были две вещи, на которые, как он уже понял, ему можно было рассчитывать в пустоте его темных часов. Джуд не появлялась, если не нужно было принести ему всегда желанную тарелку аппетитной еды, и, пока она оставалась с ним в комнате, он испытывал непреодолимое желание чем-нибудь поддразнить ее, чтобы с помощью такой уловки заставить задержаться дольше, чем она собиралась.

Он знал, что останется в живых, и больше не имел против этого никаких возражений, хотя качество этой жизни вызывало у него сомнения по мере того, как к нему возвращались силы и воля. Всю свою жизнь он провел в борьбе, постоянно попадая и выпутываясь из всяких неприятных ситуаций, и нельзя сказать, что он привык, чтобы судьба относилась к нему благосклонно. Это действительно всегда создавало ему огромные трудности, зато сейчас ему легче было делать вид, что он не боится, слыша те приближающиеся легкие шаги, – взволнованное ожидание не оставляло места даже для малейшей тревоги. Одно дело быть напуганным, и совершенно другое – позволить кому-либо об этом Догадаться: каждое утро, когда он просыпался для продолжения непрерывной ночи, его сердце трепетало от страха, глубокого и неподдельного. И хуже всего была неопределенность, так как Долтон не знал, изменится ли его состояние.

Он придумал себе довольно жестокую забаву – ловить на приманку вспыльчивую мисс Эймос. Макензи давал ей понять, что его душа готова поддаться приступу меланхолии, и Джуд начинала самозабвенно, аргументированно убеждать его, даже умоляла обратиться к вере. Вера – теперь это слово он находил таким же бессмысленным, как участливое отношение Джуд. И то и другое несло в себе что-то личное, какую-то силу, в то время как на самом деле оба были слабыми от ладности и лживости. Однако по какой-то неизвестной причине Долтон не мог понять себя; ему нравилось притворяться, что он доверяет искренности и того и другого, хотя хорошо знал, что все это ложь. Если бы вера была настоящей, он уже много лет назад получил бы ответ на свой ропот, обращенный к небесам. Если бы заботы Джуд Эймос были основаны на истинных чувствах…

Долтон никогда не получал нежных ласк от женских рук. Страстные – да, но это было нечто честно оплаченное, поэтому он мог уходить, не чувствуя за собой никаких обязательств. Прошло много-много времени с тех пор, как он проводил время с приличной женщиной, которая смотрела на его постель; только чтобы узнать, не нужно ли сменить белье. Он постоянно повторял себе, как один из тех катехизисов, выученных в детстве под ударами линейки, что его влечение к ней, должно быть, вызвано ее непохожестью на всех остальных женщин, которые мелькали в его прошлом, ярко вспыхивая на короткое мгновение и затем исчезая. Джуд не поддавалась его обаянию, хотя приходила от него в волнение, и предпочитала пользоваться своим язычком, чтобы поставить Долтона на место, а не для других, более приятных, занятой.

Однако несмотря на язвительные замечания Джуд и на то, что ей платили за ее доброе отношение к Долтону, в ее прикосновениях была какая-то исключительная нежность. Первым, что он вспоминал, просыпаясь и погружаясь в свои непрогляднее кошмары, было нежное поглаживание кончиков ее пальцев; это мягкое, скользящее прикосновение к его лбу было так похоже на ласковое материнское утешение, о котором он всегда мечтал и которое часто представлял себе. Ее руки, огрубевшие от тяжелой жизни, не были ни гладкими, ни душистыми, но, сотворяя некое волшебство с его паникой и болью, они, казалось, превращались в бархат.