42. «… перелом пениса…»

Бедный Терри, ему пришлось очень несладко. Мы вызвали «скорую», его отвезли прямо в больницу, там быстро обследовали и сказали, что у него перелом пениса. Это, видимо, серьезно, потому в больницу его забрали сразу.

— Если все срастется как надо, — сказал доктор, — тогда все будет хорошо. Функции полностью восстановятся. Могут быть осложнения, но пока что об ампутации речи нет.

— Что… — Терри в ужасе, потому что он понимает, что они не шутят.

Доктор мрачно смотрит на него:

— Это самый худший вариант, мистер Лоусон. Надеюсь, до этого не дойдет. Но должен заметить, что травма очень серьезная.

— Я знаю, што очень серьезная! Я, бля, лучше вас знаю!

Это ж мой член!

— Значит, вы понимаете, что вам сейчас нужно отдыхать и избегать нагрузок любого рода. Лекарство, которое мы вам дали, должно предотвратить возникновение непроизвольной эрекции, а ткани восстановятся сами. Это один из худших переломов за всю мою практику.

— Но мы только…

— Это случается гораздо чаще, чем вы думаете, — говорит ему доктор.

У Рэба звонит мобильный, это Саймон. Рэб говорит, что Саймон очень расстроен, но скорее из-за задержки в съемках, а не из-за самого Терри. Даже нам с Рэбом трудно шутить на эту тему. В конце концов он поворачивается ко мне и говорит:

— Я всегда говорил, что член Терри доведет его до беды, и не только я, кстати. Но мы себе и представить не могли, что в конечном итоге он устроит такую беду своему члену!

Он вроде пытается нас подбодрить. Но никому не смешно. Джина, Урсула, Ронни и Мелани пребывают в каком-то ступоре и, кажется, до сих пор еще не верят в происходящее. Мел хуже всего.

— Я не нарочно. Я ничего не могла сделать…

— Это был просто несчастный случай, — говорю я, поглаживая ее по спине. Расцеловавшись со всеми, иду домой и рассказываю обо всем Лорен и Диане. Диана прикрывает рукой рот, а Лорен едва скрывает свое ликование. Она сделала вегетарианскую лазанью, и мы садимся есть.

— Значит, теперь ваши планы насчет порнофильма накрылись, — говорит Лорен, наливая себе стакан белого вина.

Мне почти стыдно ее разочаровывать, она так счастлива.

— О нет, дорогая, шоу должно продолжаться.

— Но… — Лорен сражена этой новостью наповал.

— Саймон не будет менять своего решения, мы продолжаем снимать фильм. Он найдет замену.

Теперь Лорен начинает беситься.

— Тебя эксплуатируют. Как ты можешь?! Тебя же просто используют!

Диана набирает полную вилку еды, засовывает ее себе в рот и смотрит на меня. Взгляд у нее напряженный. Она с трудом глотает, пожимает плечами и говорит очень ровным голосом:

— Лорен, тебя это никак не касается. Успокойся, пожалуйста. Теперь уже я начинаю заводиться. Меня бесит ее зацикленность на себе. Надо заставить ее увидеть хоть что-то, кроме собственного невроза.

— В универе мы изучаем кино только теоретически, а тут у меня появляется шанс сделать свой собственный фильм. Почему тебя это так раздражает?

— Но это же порнография, Никки! Тебя используют! Я медленно выдыхаю.

— Но почему тебя это волнует? Я не глупая дура, это мой выбор, — говорю я.

Она смотрит на меня со спокойной и тихой ненавистью во взгляде.

— Ты моя подруга. Я не знаю, что они с тобой сделали, но я им этого с рук не спущу. То, что ты делаешь, — преступление против собственного пола. Вы порабощаете и угнетаете женщин! Ты же это изучаешь, Диана, скажи ей! — нудит она.

Диана берет деревянные вилки и накладывает себе еще салата.

— Все не так просто, Лорен. Здесь есть много нюансов. Я не думаю, что порно само по себе представляет проблему. Все дело в нашем восприятии.

— Нет… все не так, ведь мужчины-то все равно сверху. Диана одобрительно кивает, как будто Лорен сказала что-то, что не успела сказать она сама.

— Нуда, только в порноиндустрии, возможно, меньше, чем где бы то ни было. А как насчет фильмов, где сексом друг с другом занимаются женщины, такие фильмы снимаются женщинами и для женщин? Каким образом лесбийское порно укладывается в твою концепцию? — говорит она.

— Это фальшивое самосознание, — отвечает Лорен. Мне это все надоело.

— Это даже не забавно, Лорен, — говорю я, встаю из-за стола и беру свою сумку. — Оставьте посуду, девочки. Я помою, когда вернусь. А то сейчас я уже опаздываю.

— Ты куда? — спрашивает Лорен.

— К подруге, надо кое-что отрепетировать, — говорю я и направляюсь к двери.

Лорен даже привстает, но Диана хватает ее за локоть и заставляет сесть на место.

— Лорен! Хватит! Садись и ешь. — Она обращается к ней как к капризному ребенку, на которого Лорен сейчас и похожа.

Я выхожу на лестницу и спускаюсь вниз, из квартиры все еще доносится какой-то шум. Сажусь на автобус до Западного Хейлса и еду к Мелани. Приходится побегать по району, прежде чем мне удается найти ее дом. Она как раз укладывает сына спать. Мы репетируем реплики, потом — некоторые сцены с действием, и я остаюсь у нее ночевать.

На следующее утро мы дожидаемся ее маму, потом садимся на 32-й автобус и едем в Лейт. Идет сильный дождь, и в паб мы приходим, промокшие до нитки. Мужская часть актерского состава выглядит несколько растерянной и подавленной, и тут я замечаю, что камеры что-то не видно. Зато в кресле сидит какой-то высокий и тощий мужчина лет тридцати пяти, с вьющимися волосами и бакенбардами.

— Это Дерек Коннолли, — объясняет мне Саймон. — Дерек — профессиональный актер, и он согласился помочь нам, в смысле, поднатаскать вас в плане актерского мастерства. Может быть, ты его даже видела. Он играл шотландских злодеев в «Большом клюве», «Катастрофе», «Эммердэйле» и «Таг-гарте».

— На самом деле в «Таггарте» я играл адвоката, — возражает Дерек.

Мы начинаем с ролевых упражнений, а потом работаем со сценарием. Если Дерек и разочарован нашими потугами на «актерское мастерство», он никак этого не показывает. Я сразу же пожалела, что прогуливала занятия по драматическому искусству. Но все еще можно исправить.

Потом мы с Саймоном едем к нему, и я рассказываю, как мы с Мел репетировали.

— Надо было и ее тоже позвать, — говорит он.

Ну уж нет, Мел как-нибудь обойдется. Он — мой и только мой.

43. Афера № 18746

Хотя уже наступила весна, на улице еще прохладно, и мне непросто оторваться от Никки. К тому же я начинаю нервничать, встречая в пабе Мо или Али. Так что я отложил все это, и мы с Никки сходили позавтракать, а потом заглянули в монтажную, где я сделал несколько копий кассеты с развлекающимся Полом.

— Что это?

— Да так, дополнительный источник доходов, — говорю я ей и звоню рекламщику всея Лейта по зеленому мобильнику. Никки говорит, что ей нужно в университет и что она позвонит мне позже. Она идет к двери, а я смотрю ей вслед. Ее задница в длинной юбке движется весьма элегантно. Забавно, но в наше время, в расцвет унисекса, только очень немногие женщины обладают достаточной грацией, чтобы правильно носить юбку — такую женщину ты замечаешь всегда. Никки надевает длинное пальто с капюшоном, застегивается, и я различаю ее ослепительную улыбку даже под меховым капюшоном, она машет мне на прощание и уходит.

Я звоню Полу и говорю ему, что нам нужно срочно встретиться, в полдень, в баре «Берег», что рядом с портом. Мы приходим туда приблизительно одновременно. Пол явно обеспокоен, но это только цветочки, вскоре ему предстоит беспокойства по самое не хочу. Я достаю счет, чековую книжку и ручку и кладу перед ним.

— Так, Пол, будь так добр, подпиши вот это.

— А ты умный, — говорит он, доставая очки, видимо, у него дальнозоркость, и начинает изучать счет и чековую книжку. — А это никак не могло подождать… что… деньги на образовательное видео… это еще что такое? Я не видел этих счетов. Что за «Бананацурри фильмз»?

Я оглядываю бар с высокими потолками, солидными деревянными панелями и большими окнами.

— Это моя кинокомпания. Называется так в честь квартала Банана, он тут рядом находится, я там вырос, ну и маленький реверанс в сторону моих итальянских корней.

— Но… почему?

— Ну, — объясняю я. — Шон Коннери назвал свою кинокомпанию «Фонтанбридж фильмз», по названию места, где он вырос. Мне показалось, что это стильно, и вполне можно повторить этот трюк.

— А какое отношение это имеет к образовательному видеопроекту кампании «Бизнесмены Лейта Против Наркотиков»?

— Абсолютно никакого. Это частичное финансирование фильма, который называется «Семь раз для семи братьев». На начальные расходы. Сфера взрослых развлечений, или, если вам так больше нравится, порнографический фильм.

— Но… но какого хера! Так нельзя! Нет! — Пол встает, у него такой вид, как будто он сейчас бросится на меня с кулаками. — Так мы не договаривались.

— Слушай, я верну деньги, как только они придут из другого источника, — примирительно объясняю я. — Это бизнес. Иногда нужно ограбить Питера, чтобы заплатить Полу, ну или еще как-нибудь. — Я улыбаюсь, думая о голландском порнобароне Петере Мурене, он же Миз.

Пол разворачивается и явно собирается уходить. Но потом оборачивается ко мне и утыкает в меня обвиняющий перст.

— Если ты думаешь, что я это подпишу, то ты просто псих. И вот что я тебе скажу: сейчас я пойду в комитет и в полицию и расскажу им всем, что ты всего лишь мошенник!

Он говорит достаточно громко. К счастью, бар пока еще почти пуст.

— Забавно, — говорю я ему. — Вообще-то я сразу понял, что ты урод, но я подумал, что ты урод, который хотя бы разбирается, что к чему. Выходит, я ошибался. — Я вытаскиваю кассету. — Я так думаю, эта пленка очень даже заинтересует твоего босса. Если хочешь, можешь ее уничтожить, я сделал копии. Не только для твоего босса, одну для «Ньюз», еще одну — для урода-советника. Здесь зафиксирован тот чудесный момент, когда ты нюхаешь кокс и рассказываешь про порошок, который где-то там покупает твой босс.

— Ты шутишь… — медленно произносит он, пристально глядя на меня. У него в глазах появляется паника.

— Вообще-то нет. — Я протягиваю ему кассету. — Вот, возьми, если не веришь. Хотя забирай в любом случае. А теперь сядь.

Он зависает на пару секунд, обдумывая сложившееся положение. Потом с обреченной покорностью плюхается обратно на стул. Официантка приносит нам два капуччино. Они здесь знают толк в капуччино. Правда, мне кажется, что одна порция хорошего кофе будет потрачена впустую, потому что Пол явно думает о другом, видимо, уже готовит свои вкусовые рецепторы к тюремной пище. Да, это все куда хуже, чем его самые жуткие кошмары. Но я не хочу, чтобы он окончательно расклеился, потому что это заметят люди, и тогда он выдаст себя.

— Не вини себя в том, что случилось. Ты не первый, кого наебывают таким образом, — говорю я, думая о Рентоне, — и уж точно не последний. Считай, что ты просто набрался опыта. Никогда не доверяй наркоманам с деньгами, — заговорщицки говорю я ему, — потому что эти деньги наверняка появились из кармана какого-нибудь наивного, доверчивого пидора. В данном случае наивный, доверчивый пидор — это ты, — говорю я, тыкая в него пальцем. — Но теперь ты станешь умнее, это я тебе гарантирую.

— Кто дал тебе право поступать так со мной?

— Ты только что сам ответил на свой вопрос. Подумай об этом. А теперь, если тебе не сложно, съебись отсюда, у меня есть еще кое-какие дела. Нет, сначала выпей капуччино. Капуччино у них тут потрясающий.

Но нет, он уходит, а я размышляю о том, как избавиться от зависимости от двух главных наркотиков тысячелетия: кофеина и кокаина. И пока он неверным шагом добирается до машины и уезжает, со своей висящей на волоске карьерой, я выпиваю его кофе и, глядя на чаек, кружащихся над пристанью, думаю: да, Лейт — это то самое место, где можно и нужно жить. Как я мог так надолго зависнуть в грязном, сером Лондоне?

У нас появилась дополнительная сцена с Дереком Коннолли, актером. Он со своей девушкой, Самантой, участвует в сцене соблазнения брата, который хочет обычного секса, а вместо этого получает групповуху с двумя бисексуалами. Для съемок заказываем номер в «Дюнах». Рэб поначалу отказывается, ссылаясь на свою учебу, но после нескольких льстивых фраз все-таки уступает, и мы едем, прихватив с собой Винса, Гранта, аппаратуру и цифровые камеры. Съемки мы стилизуем под скрытую камеру: обычный секс, сцена соблазнения, — результаты меня впечатляют. Если считать незаконченную оргию, то я уже «сделал» двух братьев из семи.

Я иду в паб, чтобы проверить, как там дела. Там достаточно людно. Я вижу Бегби, лицо у него страшное, включился режим охотник-убийца, а в боковую дверь входит Лари, так что я решаю навестить Терри до того, как поеду в Глазго с Никки. Мо снова бесится, мол, опять она должна справляться со всем в одиночку. Входит Али, лицо у нее тоже не радостное. Я говорю Мораг, что мне действительно нужно поехать в Глазго, провентилировать почву насчет расширения.

— Расширения? Глазго? Ты о чем?

— Цепь пабов в стилистике Лейта. «Порт радости» распространяет свое влияние на запад, потом на юг. — Я обвожу взглядом зал и вижу только разлагающуюся помойку. — Экспорт брэнда, — смеюсь я. — Ноттинг-Хилл, Айлингтон, Камден-Таун, Манчестерский городской центр, Лидс, они все посыпятся, как костяшки домино!

— Не покатит, Саймон, — говорит она, качая головой, а я пытаюсь смыться, пока меня не заметили Бегби и его дружок. Но, как говорится, поздняк метаться. Он видит меня и, разумеется, подваливает.

— Не останешься, бля, пива попить? — Это даже не вопрос, это как бы приказ.

— Я бы с удовольствием, Френк, но мне надо еще навестить приятеля, он в больнице, а потом у меня поезд в Глазго. Звякни мне на трубу на неделе, тогда и пойдем побухаем.

— Ага… какой, бля, у тебя номер?

Я диктую ему номер зеленой мобилы, и он вбивает его в свой телефон, судя по всему, отмечая, что это не тот номер, с которого ему пришло сообщение.

— Это, бля, единственный твой телефон?

— Нет, у меня есть еще один для рабочих звонков. А что? — спрашиваю я, невинно хлопая глазами. На самом деле, у меня три мобилы, но ту, которая для девочек, я вообще никому не даю. Кроме девочек.

— Я, бля, тут получил сообщение от какого-то пидора, который грозится меня поиметь. Вроде как номер заграничный. А когда я перезвонил, труба была отрублена.

— Да? Тебя уже достают по телефону? Скоро за тобой начнут следить, Франко, — шучу я.

— Это, бля, что еще значит? — сразу вскидывается Бегби. Я чувствую, как у меня холодеет кровь, я и забыл, до какой.

степени развита паранойя у этого человека.

— Я пошутил, Френк, расслабься приятель, бога ради. — Я сжимаю кулак и по-приятельски, но неуклюже стучу его по плечу. Потом, когда мне уже начинает казаться, что я был слишком фамильярен, он вроде бы успокаивается и даже сам пытается пошутить.

— Никто меня, бля, не преследует, наоборот, кажетца, всякий пидор торопитца, на хер, убраться от меня подальше. Мои так называемые, бля, приятели, и все такое, — говорит он, глядя на меня с надеждой, но взгляд у него все равно тяжелый.

— Я же сказал, Френк, мы пересечемся на неделе, сейчас я, правда, немного занят, с этим пабом столько мороки, но я скоро освобожусь, — говорю я ему.

Ларри смотрит на меня с хитрой ухмылкой:

— А я слышал, ты другими вещами занят, приятель.

У меня по спине ползет холодок. Интересно, и кто же ему напиздел про «другие вещи». Но я только загадочно киваю и сматываюсь. По пути говорю Мораг:

— Пиво для мальчиков, Мо, за мой счет. Веселитесь, ребятки! — говорю я, и когда мне удается-таки выйти наружу, я буквально пролетаю весь бульвар, ноги у меня невесомые, как у ребенка. Я безумно рад, что мне удалось избежать разборок.

44. «…рекордные темпы…»

Может быть, это все из-за народа, с которым я в последнее время общаюсь, но у меня такое ощущение, как будто я здесь родилась и выросла. Как будто здесь — мой дом. Жизнь прекрасна, теплый осенний день, и в шагах моих — весна, и когда какой-то строитель свистит мне вслед, я воспринимаю этот вульгарный знак внимания с обычным высокомерным удовлетворением, ощущая себя грязной, заносчивой, похотливой сукой. Теперь я могу с полным правом наслаждаться жизнью, потому что сдала курсовую. Иду по городу, который уже наводняют туристы. К Терри в больницу. Бедный Терри.

Воздух прохладный, еще пощипывает морозцем, но на мне теплый свитер, и мне совершенно не холодно. Я понимаю, что мне очень нравится процесс съемок. А вот секс мне нравится не очень. Я готова этим заниматься, никаких проблем, но он никогда не приносит ожидаемого удовольствия. Это скорее работа, игра перед камерой, и поэтому сам процесс часто бывает скучным и… как бы это сказать… стесненным. Иногда возникает чувство, что все эти рекордные темпы, технические перерывы, все эти «Стоп, снято», «Мотор» — они вообще не нужны для съемок, Саймон просто выделывается, проверяет границы своей власти над нами. Но главная фишка в том, чтобы быть сопричастной чему-то, быть внутри, в процессе — вот отчего я себя чувствую по-настоящему живой.

Вчера мы снимали сцену в Замке, потенциально — одну из самых сложных. Снимали все в Танталлоне, в Северном Бер-вике. У Саймона есть приятель, который сделал нам бутафорские колодки. Ронни был в очках, а Урсула — в короткой белой юбке и футболке, выгодно оттенявших ее светлые волосы и бронзовый загар. Рано утром мы сняли Ронни, который садится в экскурсионный автобус, а она в это время за ним следит. Потом мы отправились на автобусную станцию. Автобус до Северного Бервика был почти пуст. Из салона мы сняли, как Ронни садился в автобус. Такой типичный зануда — очки, ноутбук и фотоаппарат. Рэб сидел в задней части фургона, который вел Крейг, и снимал виды.

В автобусе мы снимали Урсулу, которая заговорила Ронни:

— Ничего, если я здесь присяду. Я из Швеции.

Уроки актерского мастерства пошли Ронни на пользу, наверное, даже больше, чем всем остальным. Дерек говорит, что он играет весьма натурально.

— Разумеется, я не против, — говорит он. — Я исследую старые замки.

Потом мы снимаем сцену с колодками. Это когда она лезет в колодки в музее и застревает. И ему просто ничего больше не остается, кроме как поиметь ее сзади. Так наш третий брат получает свое.

Вхожу в палату и вижу, что споры между Рэбом и Терри так и не утихли, несмотря на серьезную травму Терри. Я думаю, Рэб втайне злорадствует, что с Терри случилась такая фигня — типа, ведь я говорил, что все это добром не кончится, — хотя сам Терри, кажется, воспрял духом. Тумбочка возле кровати ломится от фруктов, которые, разумеется, никто не съест, еще там полно консервов и всякого фаст-фуда в картонных коробках. Вокруг бедер Терри установлена рама, которая должна защищать его поврежденный пенис.

— Слушай, а что это? Гипс? Или шина? Или что? — спрашиваю я.

— Не, это что-то типа повязки.

Влетает Саймон, оглядывает палату с таким видом, будто это его частная собственность, которую он только что приобрел. Здесь тепло, и он снял свитер, но обвязал его не вокруг пояса, а вокруг шеи, как франтоватый игрок в гольф. Он улыбается мне, потом поворачивается к пациенту:

— Как здесь с тобой обращаются, Терри?

— Ну, здесь есть парочка симпатичных сиделок, но это меня убивает. Всякий раз, когда у меня встает, больно так, што подохнуть можно.

— Тебе же вроде должны были дать лекарство, чтобы у тебя не вставал, — говорит Рэб.

— Эта херня, может быть, и работает, когда ее принимают такие, как ты, Биррел, а штобы у меня не вставал, нужно что-нибудь посильнее. Док волнуетца, говорит, если не перестанешь возбуждатца, у тебя ничего никогда не заживет.

Саймон мрачно смотрит на него и начинает выдавать плохие новости:

— Мы не можем остановить съемки, Терри. Нам нужно будет найти тебе замену. Извини, приятель.

— Меня никто не заменит, — говорит Терри абсолютно серьезно.

— Ну, пока съемки идут отлично, — говорит Саймон, — Ронни с Урсулой вчера были просто великолепны, а до этого Дерек со своей девушкой так зажигали — это что-то.

Терри смотрит на Саймона и явно собирается его приложить.

— Кстати, Псих, ты почему джемпер на шею повесил, ты чего, педик, что ли?

Одарив его раздраженным холодным взглядом, Саймон потер свитер пальцами.

— Это свитер от Рональда Мортсона. Если бы ты разбирался в одежде, ты бы понял, что это значит и почему я ношу этот свитер именно так. В любом случае, — он смотрит на меня, потом снова на Терри, — я рад, что у тебя все хорошо и что ты поправляешься. Никки, нас ждут дела.

— Разумеется, — улыбаюсь я.

Рэб буквально мечет из глаз молнии и безумно хочет спросить, что это у нас за дела, но он упускает свой шанс, потому что мы быстро уходим и направляемся на вокзал, чтобы сесть в поезд на Глазго.

В поезде Саймон вкратце рассказывает мне о нашем клиенте, это все очень интересно, но, с другой стороны, это все странно, мне кажется, мы прилагаем как-то уж слишком много усилий, чтобы раскрутить этого парня. Саймон описывает его, и я представляю его себе очень ясно. Саймон, со своей четкой манерой изложения, в которой нет ни грамма иронии, заставляет меня почувствовать себя так, как будто мы с ним — агенты военной разведки.

— У него нет друзей, домосед, собирает модели поездов, небольшой избыточный вес. Из той породы людей, у которых родители — бессознательно или сознательно, это уже другой вопрос — пытаются привязать их к дому, заставляют их много и часто есть, отчего те толстеют и становятся непривлекательными для противоположного пола. Из-за этого у него также очень плохая кожа. В смысле, прыщи, которые можно было бы легко устранить с помощью здоровой диеты и косметических средств по уходу за кожей. В Восточной Европе такие проблемы еще встречаются, посмотреть хотя бы на некоторых футболистов по телику, но на Западе это редкий типаж, даже в Глазго. Наш мальчик, должно быть, большой консерватор. От него нам нужен список клиентов: имена, адреса и номера счетов. Одна распечатка, а еще лучше — на диске.

— А вдруг я ему не понравлюсь? — спрашиваю я.

— Если ты ему не понравишься, значит, он не той ориентации, все очень просто. А если он не той ориентации, тогда я сам им займусь, — говорит он и улыбается. — Если так будет нужно, я смогу изобразить из себя голубого. Легкий флирт, но не более того. — У него на лице появляется гримаса отвращения. — Никакого секса.

— Глупости ты говоришь. Я, кстати, нравлюсь далеко не всем натуралам. — Я качаю головой.

— Разумеется, всем, а если нет, значит, они или геи, или аскеты, или…

— Или что?

Его улыбка становится все шире. Я замечаю морщинки около глаз. Да, он и вправду похож на итальянца… есть что-то такое в лице.

— Прекрати меня провоцировать.

— Или что? — настаиваю я.

— Или он просто не хочет смешивать бизнес и удовольствие.

— Тебя это, кажется, не остановило, — улыбаюсь я.

Саймон изображает на лице крайнюю степень огорчения.

— Да, признаю. Но я не могу противиться твоим чарам. И он не сможет, поверь мне. — Он умолкает на пару секунд и добавляет: — Я в тебя верю, Никки.

Я знаю, чего он добивался, когда произнес эти слова, и, надо сказать, своего он добился. Я готова действовать. Мы сходим с поезда и находим нужный нам паб, и я вижу его, он сидит в баре один, герой моих маленьких, потных, навязчивых кошмаров. Саймон кивает мне и исчезает, а я смиряю гордыню и делаю свой ход.

45. Беспечный ездок

В голове — полный бардак, в основном потому, што я вышел на Лу Рид и сожрал парочку колес, так што, когда позвонил Чиззи, я уже был не в себе. Я как-то особо о нем и не думал, об этом кренделе, потому што он натуральный отморозок, но в тюрьме он типа как защищал меня. Я не знал, што его выпустили. Дело в том, што мне очень хотелось с кем-нибудь стусоватца, а Чиззи знал имя лошади, которое ему заложил один тип по имени Марсель, а он никогда не ошибаетца. Так што Бенни в Слейтфорде принимает нашу ставку, а мы, стало быть, возвращаемся в бар, штобы увидеть, как наш мальчик, аутсайдер, на которого ставки были восемь к одному, выиграет в Хейдоке в 2.45.

Я не мог в это поверить, друг. С самого начала наш мальчик помчался как ошпаренный. К середине забега он уже оторвался от всех. На последних двухстах метрах к нему приблизилась еще парочка лошадей, но наш мальчик летел — просто летел. На самом деле это была самая неравная гонка из всех, што я видел. Но мы не жалуемся, друг, нет, нам даже в голову не приходит жаловатца. Мы орем — ДАААААААААА! — и все обнимаемся перед телевизором в баре, и я вдруг замираю на секунду и думаю, кого еще он хватал этими руками и каково было тем, кого он хватал. Так што я отстраняюсь, извиняюсь и говорю, што я, пожалуй, возьму нам еще по одной, штобы типа победу отпраздновать. Лезу в карман за деньгами и вдруг обнаруживаю, что у меня еще остались колеса.

Мы сидим — пьем, лицо Бенни постоянно расплывается в улыбке.

— Хорошая наводка, а, — рычит он.

— Это точно, друг, — улыбаюсь я.

— Нам надо ушки держать на макушке и смотреть в оба, — ухмыляется Чиззи. — Удача штука такая, где-то выиграешь, где-то проиграешь.

Это просто охренительно, друг, потому что я выиграл четыре штуки, а Чиззи — восемь с половиной. Четыре штуки! Можно будет отвезти Али и Энди в отпуск, в Диснейленд. В Париж! Марсель молодец, да и Чиззи тоже молодец, что дал мне наводку, што уж тут говорить.

Мы типа празднуем — еще по пиву, — а потом решаем пошлятца по городу. Я хочу побыстрее отделатца от Чиззи, но этот парень мне очень помог, я перед ним вроде как в долгу, так што, наверное, будет правильно прогулятца с ним слегонца. Мы ждем такси или автобуса, но ни того, ни другого нет, только проезжает автобус Шотландской футбольной ассоциации в окружении мотоциклов. Чиззи тихонько отходит куда-то в сторону парковки при пивоваренной компании SN. Я думал, он пошел отлить, но вдруг я вижу, как с парковки выезжает синий «форд-сьерра», а за рулем — этот псих ненормальный по имени Гари Чизхолм.

— Экипаж подан, — говорит Чиззи, у него во рту блестит золотой зуб, похожий на тигровый клык.

— Ага, — говорю я и сажусь в машину. — Ну а что, друг, если политики говорят, што у нас должно быть бесклассовое общество, так, значит, это не важно, чью машину ты берешь. Все для всех, так ведь?

— Сейчас мы поедем в город, а там наступит волшебный час, ты, пидор, — говорит он и начинает смеятца своим этим жутким высоким смехом, от которого по коже бегут мурашки.