Помрачённый рассудок Картошки обращается к теме секса. Все уже, похоже, успели перетрахаться, все, за исключением его. А он очень любит тутуриться. Но его проблема в том, что трезвый он очень робеет, а пьяный или вмазанный не может связать двух слов, чтобы произвести впечатление на женщину. В данный момент ему нравится Никола Хэнлон, которая, по его словам, чем-то похожа на Кайли Миноуг.

Несколько месяцев назад Никола заговорила с ним, когда они шли с вечеринки в Сайтхилле на вечеринку в Уэстер-Хейлз. Отделившись от остальных, они наболтались вдоволь. Никола оказалась очень общительной, а Картошка, закинутый «спидом», трещал без остановки. Ему казалось, что она ловит каждое его слово. Картошке хотелось идти и идти бесконечно, идти и разговаривать. Когда они спустились в подземный переход, он решил попробовать обнять Николу. И тогда у него в голове всплыли слова песни «Смитс», которую он всегда любил, под названием «Есть свет, что никогда не гаснет»:

Морриссэй своим печальным голосом выразил его собственные чувства. Он не обнял Николу и поставил крест на всех своих попытках замолодить её. Вместо этого он заперся с Рентсом и Метти в спальне, наслаждаясь блаженной свободой от необходимости думать, снимет он её или нет.

Картошка добивался секса, обычно, только тогда, когда становился намного напористее. Но даже в этих редких случаях его повсюду подстерегала беда. Однажды вечером Лора Макэван, девица с кошмарной сексуальной репутацией, заграбастала его в баре «Грассмаркет» и потащила к себе домой.

— Я хочу, чтоб ты лишил девственности мою задницу, — сказала она ему.

— Э? — Картошка не верил своим ушам.

— Выеби меня в жопу. Я ещё никогда этого не делала.

— Э, ага, это было бы… классно, э, это самое, э, хорошо…

Картошка ощутил себя избранным. Он знал, что Дохлый, Рентон и Метти были с Лорой, которая прифакивалась к каждому парню из их компании, а затем переходила к следующему. Вся суть была в том, что они никогда не делали с ней того, что должен был сделать он.

Однако для начала Лора проделала над Картошкой некоторые манипуляции. Она связала изолентой его кисти и лодыжки.

— Просто я не хочу, чтобы ты сделал мне больно. Понимаешь? Мы будем делать это боком. Как только мне станет больно, всё, пиздец. Согласен? Потому что никто не может сделать мне больно. Ни один пидор не может сделать мне больно. Ты меня понял? — сказала она с горечью в голосе.

— Ага… понял, это самое, понял… — сказал Картошка. Он не хотел никому причинять боль и был шокирован этим наездом.

Лора отступила назад и полюбовалась своей работой.

— Выеби меня, это так классно, — сказала она, поглаживая промежность. Голый Картошка лежал на кровати, связанный по рукам и ногам. Он чувствовал себя беззащитным и почему-то стеснялся. Его ещё никогда не связывали, и ему никогда не говорили, что он классный. Тем временем Лора взяла в рот его длинный и тонкий член и начала его сосать.

Она чувствовала интуитивно и знала по опыту, когда нужно остановиться. До предела возбуждённый Картошка вот-вот должен был кончить. В этот момент она встала и вышла из комнаты. Связанного Картошку охватила паранойя. Все говорили, что Лора чокнутая. Она трахала всех и каждого, с тех пор как упекла своего постоянного партнёра, парня по имени Рой, в психушку, сытая по горло его импотенцией, запоями и депрессией. Но, в первую очередь, конечно, импотенцией.

— Он уже сто лет не ебал меня как следует, — говорила Лора Картошке, словно оправдываясь за то, что сдала его в дурдом. Впрочем, рассуждал Картошка, её жестокость и безжалостность были частью её привлекательности. Например, Дохлый называл её «богиней секса».

Она вернулась в спальню и посмотрела на него, связанного и находящегося в полной её власти.

— Теперь я хочу, чтоб ты отдрючил меня в жопу. Но сначала я хорошенько намажу твой хуй вазелином, чтоб он не сделал мне больно, когда ты будешь его вставлять. Мои мышцы сожмутся, потому что это для меня впервые, но я попытаюсь расслабиться, — она взяла косяк и сделала глубокую затяжку.

Лора была не очень-то аккуратной девушкой. Вазелина в ванной не оказалось. Но она отыскала какое-то другое вещество, которое можно было использовать вместо смазки. Оно было липким и клейким. Лора обильно намазала им Картошкин член. Это был резиновый клей.

Он въелся ему в кожу, и Картошка заорал благим матом от нестерпимой боли. Он судорожно извивался на кровати, ощущая, как отваливается головка его пениса.

— Блядство. Извини, Картошка, — сказала Лора, разинув рот от неожиданности.

Она помогла ему встать с постели и добраться до туалета. Он поскакал к умывальнику; слёзы боли застилали ему глаза. Лора набрала в раковину воды и ушла искать нож, чтобы разрезать изоленту на его кистях и лодыжках.

С трудом удерживая равновесие, Картошка окунул свой член в воду. Жжение внезапно усилилось, и он отскочил в шоке назад. Падая на спину, он задел головой унитаз и разбил себе бровь. Когда вернулась Лора, Картошка лежал без сознания, а густая, тёмная кровь стекала на линолеум.

Лора вызвала «скорую». Картошка очнулся в больнице с шестью швами на брови и тяжёлым сотрясением мозга.

Он так и не трахнул её в задницу. По слухам, расстроенная Лора сразу же позвонила Дохлому, который приехал и заменил своего друга.

Вскоре после этого случая Картошка увлёкся Николой Хэнлон.

— Э, странно, что малютка Никки не пришла на вечерину, это самое… знаешь малютку Никки, это самое? — спросил он Гева.

— Угу. Грязная шлюшка. Ебётся во все дыры, — как бы невзначай обронил Гев.

— Правда?

Заметив с трудом скрываемые тревогу и беспокойство на лице Картошки и упиваясь ими, Гев продолжил холодным, отрывистым, деловым тоном, внутренне ликуя:

— Угу. Я оттопырил её пару раз. Кстати, она неплохо ебётся. Дохлый с ней был. Рентс, и всё такое. Томми, наверно, тоже. Одно время он за ней увивался…

— Да?… э, ясно… — Картошка поник и в то же время обрадовался. Он решил впредь реже ширяться, чтобы не пропускать того, что творится у него под носом.

За столиком Бегби объявляет о том, что ему нужно основательно подкрепиться:

— Ёбаный я Ли Марвин! Давайте захаваем по бутерброду и забуримся в какой-нибудь пиздатый кабак. — Подобно заносчивому аристократу, попавшему в стеснённые обстоятельства, он окидывает злобным взглядом этот похожий на пещеру, почерневший от никотина бар. Он только сейчас заметил старого пьяницу у стойки.

Было ещё темно, когда они вышли из пивной и отправились в кафе на Портленд-стрит.

— Всем по полному завтраку, — Бегби с восторгом смотрит на остальных.

Все одобрительно кивают, за исключением Рентона.

— Не-а, я мяса не хочу, — говорит он.

— Тогда я заточу твой ёбаный бекон, сосиску и ёбаную кровянку впридачу, — предложил Бегби.

— Ради бога, — саркастично замечает Рентон.

— Тогда махнёмся, на хуй, на мою ёбаную яичницу с бобами и томатом!

— Ладно, — начинает Рентон, а потом поворачивается к официантке: — Вы жарите на растительном или на животном жире?

— На животном, — отвечает официантка, глядя на него, как на дебила.

— Не заёбывай, Рентс. Какая тебе разница, — встревает Гев.

— Марк сам вправе решать, что ему есть, — поддерживает его Келли. Элисон тоже кивает. Рентон чувствует себя крутым сутенёром.

— Ты хочешь всё пересрать, Рентс? — рычит Бегби.

— Что значит пересрать? Булочку с сыром, — заказывает он, повернувшись к официантке.

— Все согласны, блядь. Всем по полному ебучему завтраку, — подводит итог Бегби.

Рентон не верит своим ушам. Ему хочется послать Бегби на хуй. Но он перебарывает этот порыв и только медленно качает головой:

— Я не ем мяса, Франко.

— Ёбаное вегетарианство. Ёбаный пиздёж. Ты должен есть мясо. Ёбаный торчок заботится, на хуй, о том, что он вводит в свой в организм! Я угораю, бля!

— Просто я не люблю мяса, — отвечает Рентон, чувствуя себя полным дураком, и все начинают хихикать.

— Только не пизди мне о том, что тебе жалко ёбаных животных. Вспомни тех ёбаных собак и кошек, в которых мы с тобой, на хуй, стреляли из духовых ружбаек! А ещё ёбаных голубей, которых мы жгли живьём. Этот чувак делал ебучие шутихи — типа как фейерверки — из белых мышей.

— Мне не жалко животных. Просто я не могу их есть, — Рентон пожимает плечами, смущённый тем, что Келли узнала о его подростковых зверствах.

— Бессердечные ублюдки. Не представляю, как можно выстрелить в собаку, — ехидничает Элисон, качая головой.

— А я не представляю себе, как можно убить и съесть свинью, — Рентон показывает на бекон и сосиску у неё на тарелке.

— Это разные вещи.

Картошка озирается вокруг:

— Это, э, это самое… Рентс поступает правильно, но только типа как неправильно объясняет. Мы никогда, это самое, не научимся любить друг друга, если не будем заботиться о тех, кто слабее нас, это самое, животных там, и всё такое… но хорошо, что Рентс — вегетарианец… это самое, если ты можешь воздерживаться… это самое…

Бегби неуклюже трясётся всем телом и жестом заставляет Картошку замолчать. Остальные смеются. Рентон, благодарный Картошке за попытку поддержать его, вмешивается, чтобы перевести огонь на себя.

— Дело не в воздержании. Просто я терпеть не могу мяса. Меня от него тошнит. Вот и всё.

— И всё равно я говорю, блядь, что ты хочешь всё, на хуй, пересрать.

— Почему?

— Потому что я так сказал, блядь, вот почему, на хуй! — шипит Бегби, показывая на себя.

Рентон опять пожимает плечами. Спорить дальше нет смысла.

Они уписывают за обе щеки, все, за исключением Келли, которая балуется своей едой, не обращая внимания на хищные взгляды окружающих. В конце концов, она швыряет несколько кусочков на пустые тарелки Франко и Гева.

Когда в ресторан заходит нервный и стеснительный парень в футболке с надписью «Сердца», чтобы купить чего-то на вынос, они начинают скандировать: «Хибсам позор, позор, позор!» После этого их просят уйти. Тогда они разражаются попурри из футбольных и попсовых песенок. Женщина за прилавком грозится позвонить в полицию, и они любезно освобождают помещение.

Они заходят в другой бар. Рентон и Келли выпивают по одной, а потом вместе линяют. Гев, Доузи, Бегби, Картошка и Элисон продолжают бухать. Доузи, который уже давно шатался, теперь в полном отрубе. Бегби сажает к себе на хвост парочку знакомых психов, которых встречает у стойки. Гев обнимает Элисон жестом собственника.

Картошка слышит первые аккорды «Фарфора в твоей руке» и сразу же догадывается, что Бегби добрался до музыкального автомата. Он всегда ставит эту песню, или «Удиви меня» группы «Берлин», или «Разве ты не хочешь меня» группы «Хьюмен Лиг» или какую-нибудь песню Рода Стюарта.

Когда Гев, шатаясь, уходит в туалет, Элисон поворачивается к Картошке:

— Кар… Денни. Пошли отсюда. Я хочу домой.

— Э… ага… это самое.

— Но я не хочу идти домой одна, Денни. Пошли со мной.

— Э, да… домой, хорошо… э… ладно.

Они выползают из задымлённого бара настолько незаметно, насколько позволяют их убитые тела.

— Пошли ко мне, и побудь со мной немного, Денни. Только никакой наркоты. Просто мне сейчас не хочется оставаться одной, Денни. Понимаешь, о чём я? — Элисон смотрит на него напряжённым, полным слёз взглядом, пока они плетутся по улице.

Картошка кивает. Ему кажется, что он понимает, о чём она говорит, потому что ему тоже не хочется оставаться одному. Хотя никогда нельзя быть уверенным, никогда в жизни нельзя ни в чём быть уверенным.